Первомайский подарок
В апреле 1945 года «К-52» вновь была готова к выполнению боевых заданий. Все ремонтные работы на лодке закончились, общекорабельные учения экипажа, отшлифовавшие мастерство каждого его члена, завершились.
16 апреля мы получили приказ выйти в южную часть Балтийского моря и на следующий день покинули Хельсинки.
Провели пробные погружения, устранили мелкие неисправности в механизмах.
Утром 19 апреля «К-52» вышла из шхер в открытое море и проложила курс к своей позиции.
Район позиции, куда мы прибыли без особых задержек, был нам хорошо знаком — мы не впервые выполняли здесь боевые задачи. Через этот район проходили жизненно важные коммуникации гитлеровцев — между Либавой, Пиллау и Померанией.
На этот раз удача сопутствовала нам с первого дня поиска.
В полдень 21 апреля, когда я с дивизионным штурманом Настаем, который снова принимал участие в боевом походе «К-52», и со штурманом лодки Желтковским разбирал план действий на ближайшие сутки, гидроакустик [121] Козловский услышал шум винтов надводного корабля.
Лодка всплыла на перископную глубину. Я прильнул к перископу и обнаружил транспорт водоизмещением приблизительно в шесть тысяч тонн. Он шел курсом на запад.
В пределах видимости появились также два сторожевика. «К-52» погрузилась, чтобы подойти ближе к конвою. Торпедисты приготовили к стрельбе торпедные аппараты.
Через несколько минут снова всплыли на перископную глубину, определили все элементы движения транспорта: скорость — десять узлов, курсовой угол — 28° левого борта, дистанция — тридцать кабельтовов. Развернулись на боевой курс.
И вот транспорт пришел на залповый пеленг.
— Аппараты, пли!
Три торпеды, одна за другой, пошли в сторону судна. Лодка срочно погрузилась. Мощный взрыв мы услышали уже на тридцатиметровой глубине.
Когда всплыли под перископ и осмотрели горизонт, корпус транспорта был уже под водой, виднелись только его мачты. Сторожевики сбрасывали глубинные бомбы, но далеко от нас.
Итак, потоплено еще одно фашистское судно, врагу нанесен еще один удар. Сообщили об этом командованию.
Я приказал уходить от места атаки вражеского транспорта. Неприятельские корабли противолодочной обороны и авиация до самого вечера искали подводную лодку и вели ожесточенное бомбометание района.
Мы легли на грунт для перезарядки торпедных аппаратов, чтобы ночью снова быть во всеоружии.
Содействуя героической Советской Армии в. окончательном разгроме противника, советская авиация, подводные лодки и торпедные катера наносили серьезные удары по вражеским кораблям в Балтийском море.
В конце войны морские перевозки врага из портов Либава и Пиллау в порты Померании значительно возросли. За один март было обнаружено около двадцати пяти конвоев.
Понеся большие потери в Балтийском море за февраль — март 1945 года, противник в апреле усилил [122] защиту своих перевозок. Непосредственное охранение транспортов на переходе усилилось в несколько раз.
Два — три транспорта шли теперь в охранении шести — восьми боевых кораблей. Охранение, как правило, состояло из миноносцев, сторожевиков и больших тральщиков. Конвою придавалось также до пяти самолетов прикрытия даже в темное время суток.
На следующий день, 22 апреля, с рассветом, «К-52» всплыла на перископную глубину. Погода стояла тихая и солнечная, видимость была хорошая.
Около девяти часов утра вахтенный офицер обнаружил в перископ самолет противника. Не успела лодка погрузиться, как раздался сильный взрыв глубинных бомб. Однако повреждений они нам не причинили.
Через час опять всплыли, но самолет противника снова атаковал лодку. Вражеские бомбардировщики преследовали нас до самого вечера. При каждом подъеме перископа мы получали очередную «порцию» глубинных бомб.
Возможно, за лодкой тянулся след соляра, выдававший наше местонахождение, но в перископ мы этого не замечали.
В половине десятого вечера акустик доложил, что по пеленгу 257° слышит шум винтов большого конвоя, дистанция приблизительно тридцать пять кабельтовов.
— Боевая тревога!
Лодка всплыла под перископ.
Я тщательно осмотрел все вокруг и обнаружил на горизонте силуэты кораблей; невдалеке от них кружили самолеты.
Приближался транспорт в охранении миноносца и нескольких сторожевиков.
До залпа оставались секунды. Наконец произвели выстрел. Но взрыва торпед мы не слыхали: едва успели опустить перископ, как лодку атаковал самолет, сбрасывая глубинные бомбы. «К-52» стала быстро погружаться. Гидроакустик предупредил, что миноносец и сторожевики также идут на нас в атаку. Шум их винтов быстро приближался. На дистанции около семи кабельтовов они сбросили две серии глубинных бомб.
Все же через двадцать минут мы всплыли на перископную глубину. Осмотрели горизонт.
Но что это? Транспорт, тот самый, который мы [123] только что атаковали, спокойно шел в охранении миноносца и сторожевиков курсом на восток. Видимо, в момент стрельбы торпедами лодку обнаружили корабли охранения, мгновенно известили транспорт об опасности и тот своевременно отвернул.
Вражеские самолеты снова обнаружили нас и загнали на глубину.
Только к полуночи мы получили возможность всплыть на поверхность. Пошли вдогонку за ушедшими кораблями. Но обнаружить их нам так и не удалось. По-видимому, противник резко изменил курс, чтобы скрыться от подводной лодки.
Когда на востоке заалело небо, нам пришлось погрузиться.
Прошедшие сутки были трудными для всего экипажа. Нас преследовали и яростно бомбили авиация и корабли противника. Но, несмотря на усталость и нервное напряжение, матросы, старшины и офицеры выполняли все приказания четко и своевременно. Я с радостью отмечал, что с каждым походом росло боевое мастерство подводников.
В полночь 23 апреля мы получили радиограмму от Военного совета Балтийского флота, взволновавшую весь экипаж. Командование сообщало о награждении нашего корабля орденом Красного Знамени, желало новых боевых успехов.
Я прошел по всем отсекам и поздравил боевых товарищей с высокой правительственной наградой. Вся команда с ликованием встретила эту радостную весть.
Но война еще не закончилась, враг был не добит, и мы продолжали упорные поиски кораблей противника.
Утром гитлеровцы снова производили сильное бомбометание в районе нашей позиции. Мы понимали, что они неспроста тратят большое количество бомбового запаса, что фашисты и на этот раз, вероятно, готовятся провести здесь транспортные суда.
И действительно, к вечеру гидроакустик Козловский услышал шум винтов нескольких кораблей. Возможно, это и есть предполагаемый конвой противника?
— Всплывать в надводное положение!
Когда отдраили крышку рубочного люка, я вышел на мостик. Было уже совсем темно, но видимость довольно хорошая, волна небольшая. [124]
Увеличив скорость до четырнадцати узлов, начали погоню за конвоем.
Весь личный состав находился на своих боевых постах, подводная лодка была готова в любую минуту вступить в бой с противником.
Вдруг из рубки послышался голос помощника командира старшего лейтенанта Пенькина:
— Товарищ командир, на ваше имя от Военного совета пришла радиограмма. Вас поздравляют с присвоением звания Героя Советского Союза!
Бинокль дрогнул в моих руках, от волнения перехватило дыхание, сильно забилось сердце!.. Я стоял в оцепенении и не находил слов, чтобы ответить Пенькину. Еще хорошо — темнота скрывала лицо и никто не мог заметить моих повлажневших глаз. В этот момент почему-то вспомнился первый боевой поход на «Щ-303», первые касания минрепов на минных полях, грохот первых глубинных бомб... Вспомнился Ленинград в страшные дни блокады и маленькие дочки с припухшими от голода веками, сидящие рядышком на кровати...
Все это пронеслось в мыслях мгновенно, затем охватило чувство большой радости.
Но в ту напряженную минуту преследования врага некогда было порадоваться по-настоящему. Я не смог даже спуститься в отсеки, когда Пенькин сказал, что матросы хотят поздравить меня с высокой наградой. Каждую минуту я ожидал встречи с противником.
И действительно, вскоре сигнальщик Климов заметил на дистанции пятнадцать — двадцать кабельтовов с левого борта три транспорта противника, шедших в кильватер, в охранении пяти сторожевиков и нескольких катеров охотников за подводными лодками.
Один из транспортов был огромный, водоизмещением около десяти тысяч тонн. Он находился в середине конвоя.
Атаковать нужно было как можно быстрее, иначе нас могли обнаружить и загнать под воду противолодочные корабли.
— Боевая тревога!
На большой скорости лодка ринулась в атаку. Через несколько минут дистанция до транспортов значительно сократилась. Ближе подходить к кораблям противника было опасно — могут заметить. [125]
Цель выбрали, конечно, самую заманчивую — ту огромную посудину, которая выделялась из всего конвоя.
— Залп!
Торпеды по гладкой поверхности моря пошли прямо, как стрелы.
Мы развернулись на курс отхода. Минуты через полторы — две раздался мощный взрыв, а за ним, через несколько секунд, — второй. В цель попали обе торпеды.
Что ж, не буду скрывать! Этим залпом я особенно гордился. Он стал как бы ответом на ту высокую честь, которой удостоила меня Родина, присвоив звание Героя Советского Союза.
«К-52» погрузилась. Противолодочные корабли беспорядочно сбросили несколько глубинных бомб, но нас не преследовали. Они, видимо, не хотели оставлять без охранения оставшиеся транспорта или же спасали людей с торпедированного судна.
Я решил вторично атаковать уходивший конвой. Лодка всплыла и пошла вдогонку за кораблями.
Вскоре на горизонте снова показались силуэты знакомых нам судов. Конвой шел со скоростью восемь — девять узлов.
Замыкающее колонну судно было слишком мало, поэтому выбрали транспорт, шедший впереди, — большой, тяжело груженный.
В тот момент, когда мы занимали позицию для атаки, сигнальщики заметили, что один из сторожевиков начал разворачиваться в нашу сторону.
Молодцы сигнальщики! Хорошо, что вовремя заметили. Значит, надо переходить на другую сторону конвоя и атаковать врага не с правого борта, а с левого — там меньше сторожевиков.
Мы быстро переменили позицию, но и здесь виднелись корабли охранения. Атаковать на близкой дистанции не было возможности.
Через несколько минут произвели залп тремя торпедами с дальнего расстояния, но взрывов не последовало.
Сторожевики обнаружили лодку. Они долго нас преследовали и без конца бомбили.
Чтобы спасти корабль, погрузились на предельную глубину, несколько раз резко меняли курс и наконец оторвались от насевшего противника. [126]
Вместе с помощником и штурманом проанализировали причины неудачи при повторной атаке конвоя. Пришли к выводу, что допустили ошибки в определении скорости и курсового угла конвоя из-за большой дистанции.
Теперь меня тревожило одно обстоятельство. Требовалось перезарядить торпедные аппараты. Но в подводном положении осуществить перезарядку мы на этот раз не могли — передняя крышка одного из торпедных аппаратов пропускала забортную воду.
Оставалось одно — выполнить это на поверхности. Но уж очень светло было в ту ночь, в любую минуту нас могли обнаружить самолеты или корабли противника. А при срочном погружении возможна катастрофа — при дифференте торпеда могла причинить много бед.
Однако и другого выхода у нас не было. И вот торпедисты носового отсека под руководством лейтенанта Бузина приступили к работе. Они быстро и четко произвели перезарядку.
Но все же в этот день мы перенесли одно из самых суровых испытаний за время похода.
На рассвете вахтенный сигнальщик Гусаров услышал нарастающий гул моторов самолетов. В небе, в восточной части горизонта, появились три черные точки. Раздалась команда:
— Всем вниз, срочное погружение!
Стоя на мостике, я не спускал глаз с этих точек, с каждым мгновением увеличивающихся.
Приближались вражеские бомбардировщики. Они перешли в крутое, почти отвесное пике и начали обстреливать подводную лодку из пулеметов и пушек. Огненные трассы полоснули стальное тело нашего корабля.
Как только последний вахтенный матрос спрыгнул на палубу центрального поста, я бросился следом и с силой захлопнул за собой верхнюю крышку рубочного люка.
В этот момент по носу с левого и правого борта, метрах в пятидесяти от нас, разорвались глубинные бомбы. Лодку сильно встряхнуло, погас свет.
При повторном заходе сброшенные самолетами бомбы взорвались на большом удалении — «К-52» ушла на глубину.
Вскоре электрики Гиренко и Чугай ликвидировали неисправность. Из отсеков поступили доклады, что повреждений нет. [128]
Однако не прошло и получаса, как акустик услышал шум винтов трех сторожевиков. Они приближались к нам на большой скорости. Вероятно, их вызвали сюда фашистские летчики. Видимо, после потопления огромного транспорта гитлеровцы решили во что бы то ни стало уничтожить наш корабль.
В лодке сразу воцарилась тишина. Я приказал уменьшить ход, выключить все вспомогательные механизмы. Гидроакустик доложил, что слышит импульсы гидролокатора с правого борта. Да и нам в центральном посту был слышен этот характерный звук — будто корпус лодки посыпают горохом. Это означало, что враг обнаружил нас.
Увеличив ход, резко повернули влево. Но противник вновь нащупал лодку и начал бомбометание.
Уклоняясь от преследования, мы старались держать сторожевики за кормой.
Взяли курс к восточной части банки Южная Средняя, где была большая разница глубин — от тридцати до шестидесяти восьми метров. В этой впадине, как бы у стенки, я и решил положить лодку на грунт.
— Три атакующих корабля справа! — предупреждает акустик.
Перекладываем руль влево и резко увеличиваем скорость. А через некоторое время за кормой снова взрываются бомбы, уже довольно близко.
Гидроакустик Козловский, полуоглушенный грохотом, морщась от боли в ушах, докладывает мне точное направление и изменение расстояния до врага. Руководствуясь этими данными, мы маневрируем и уклоняемся от глубинных бомб.
Дивизионный штурман Настай и корабельный штурман Желтковский воспроизводят маневры подводной лодки на карте и указывают мне генеральный курс к месту, где мы должны лечь на грунт.
«К-52» приближается к восточной части банки Южная Средняя. Сторожевики временно прекращают бомбометание, но они не потеряли наш след: шум их винтов сопровождает нас, не отставая. Однако преследователи находятся на большом удалении и их гидролокаторы не достигают контакта с лодкой.
— Товарищ командир, подходим к месту покладки на грунт! — раздался голос штурмана Желтковского. [129]
Я приказал ему взять эхолотом глубину.
Здесь в одиннадцать часов дня легли на грунт. Сторожевые корабли долго искали нас, но безрезультатно.
В течение семи часов наш подводный корабль подвергался преследованию неприятельских сторожевиков. Они сбросили более ста глубинных бомб. Но благодаря отличной работе гидроакустика Козловского и четкому, своевременному выполнению личным составом всех приказаний нам удалось без серьезных повреждений уйти от врага.
К вечеру всплыли на перископную глубину. Солнце уже низко стояло над горизонтом, необъятная синева моря была покрыта бесчисленными белыми барашками.
Позже, когда над морем сгустились сумерки, лодка приняла крейсерское положение — требовалось зарядить аккумуляторную батарею.
Верхние вахтенные стояли на мостике и вглядывались вдаль, не покажутся ли на горизонте мачты вражеского корабля.
— А ведь скоро Первое мая! — мечтательно проговорил вдруг Пенькин, который находился тут же, на мостике. — Люблю я этот праздник. Солнечный всегда такой, радостный.
— Да, приближается Первомай, — откликнулся вахтенный офицер лейтенант Бузин. — Но скоро, наверно, придет и другой праздник — день нашей победы над фашизмом. Война-то к концу подходит. Сколько радости будет у всех людей на земле, когда отгремят последние пушки!
Бузин внимательно осмотрел горизонт и, помолчав немного, заметил:
— Хорошая в этом году весна. Но очень уж долго тянутся весной вечерние сумерки — томительное время для подводников. Всплывать опасно, а в перископ почти ничего не видно.
Действительно, в сумерки находиться на поверхности было опасно, и поэтому лодка снова ушла на глубину.
Но не прошло и часа, как гидроакустик обнаружил на расстоянии примерно пятидесяти кабельтовов шум винтов нескольких кораблей.
Немедленно была объявлена боевая тревога.
Вахтенный офицер поднял перископ. Над горизонтом виднелась еще узкая полоска света. [130]
Море оказалось пустынным.
Мы продолжали следить за кораблями противника по гидроакустическим приборам. Но, несмотря на курс сближения, визуального контакта с целью не достигли.
Вскоре стало совсем темно. «К-52» всплыла на поверхность.
Море по-прежнему было пустынным.
Стоя на мостике, я вместе с вахтенным офицером Бузиным напряженно всматривался в темноту. Погода благоприятствовала проведению надводной атаки.
И наконец, вскоре после полуночи, сигнальщики обнаружили конвой, на этот раз многочисленный. Я еще имел время внимательно разглядеть построение конвоя в ночной бинокль.
Та же картина, что и накануне: пять пароходов различного водоизмещения и вокруг них, как овчарки при стаде овец, сторожевые корабли с наклонными мачтами. Воинственный вид! Впереди — огромный двухтрубный пароход; казалось, будто над горизонтом возвышаются две заводские трубы.
Мы осторожно начали сближаться с противником, готовясь к атаке.
Благодаря счастливой случайности «К-52» находилась в направлении, перпендикулярном курсу конвоя, и нам не нужно было слишком много маневрировать.
На расстоянии примерно пятнадцати кабельтовов сбавили ход лодки до самого малого. С этого момента до выстрела прошло еще около пяти минут, в течение которых я не отрывался от бинокля ни на секунду, чтобы не терять из виду общей картины конвоя. Наконец подал команду:
— Аппараты, товсь!
Никогда в жизни не забуду я надводных атак. В эти трудные, напряженные минуты от каждого члена экипажа требовались величайшая выдержка, собранность, мужество.
Вот недалеко от нас с левого борта проходит первый корабль охранения, за ним еще три. Они следуют в разных местах перед головным транспортным судном, часто и быстро меняя курс. Порой сторожевики приближаются настолько, что становятся просто невозможно оставаться дольше на поверхности, надо срочно погружаться. [131]
Но я не даю такой команды. «Надо выдержать, выдержать!» — приказываю себе.
Действительно, положение создалось очень опасное, но воля и опыт должны были помочь.
Вдруг один из сторожевиков стал поворачивать в сторону лодки. Я уже приготовился было дать команду срочного погружения, ведь наша «К-52» была солидной мишенью, ее в любую минуту могли обнаружить. Но вражеский корабль так же неожиданно развернулся в противоположную от нас сторону, значит не заметили!..
Расстояние, отделявшее лодку от конвоя, сократилось до двенадцати — тринадцати кабельтовов. Огромный двухтрубный пароход, который мы решили атаковать, медленно приближался. До залпа оставались считанные секунды.
Когда транспорт пришел на прицел, скомандовал:
— Залп!
Три торпеды были выпущены по врагу. Но в момент выстрела головное судно стало поворачивать от нас вправо. Вслед за ним последовательно повернули и остальные транспортные суда.
Торпеды выпущены впустую! Не знаю, как я сдержался от досады.
В это время «К-52» отходила от кораблей противника. Вдруг из темной части горизонта вынырнул самолет и на бреющем полете пролетел прямо над нами.
Не успели мы отвернуть, как две бомбы упали в воду с правого борта, однако повреждений они нам не причинили.
Прошло несколько минут, но самолет противника больше не появлялся.
Я решил вторично атаковать конвой и развернул лодку вдогонку за противником.
Видимость к тому времени резко ухудшилась, небо стало покрываться тучами, и мы потеряли конвой из виду.
Пришлось увеличить скорость. Через несколько минут нагнали знакомый строй кораблей противника. Началась повторная атака.
На этот раз головной транспорт находился на невыгодном для нас курсовом углу. Поэтому решено было атаковать другое судно — водоизмещением в семь тысяч тонн. [132]
Когда цель пришла на залповый пеленг, три торпеды снова устремились в сторону противника. Через восемьдесят секунд они взорвались.
— Подстрелили все-таки фашиста! — воскликнул стоявший рядом старший лейтенант Пенькин.
Транспорт с креном на левый борт быстро уходил под воду. А мы погрузились и стали уклоняться от преследования.
Проходит минута, две, три. Акустик докладывает, что сторожевики бороздят воду у нас за кормой. А вот и первый взрыв серии глубинных бомб, за ним второй, но уже слабее.
Напряженно вслушивается акустик Козловский, по шуму винтов определяя маневры вражеских кораблей. По его точным докладам я пытаюсь вывести лодку из-под удара сторожевиков. Но враги, обнаружив «К-52», стремятся взять ее в кольцо, разбомбить, уничтожить.
Тогда я принимаю решение — поднырнуть под конвой.
Описываем циркуляцию под конвоем. Здесь, под вражескими транспортами, мы в безопасности.
Вскоре все стихло. Наверху было, видимо, не до нас. Неприятельским кораблям охранения много хлопот доставило затонувшее судно.
В рубке мы пожали друг другу руки, радуясь новой победе. Это была наша последняя атака.
Через некоторое время всплыли в крейсерское положение и проложили курс на север, к берегам Финляндии. Наше пребывание на позиции закончилось. Мы выполнили приказ командования и возвращались в базу.
Во время этого боевого похода подводная лодка «К-52» потопила три неприятельских транспорта общим водоизмещением в двадцать три тысячи тонн.
Я мысленным взором окинул пройденный боевой путь. За всю войну, будучи командиром «Щ-303» и «К-52», только под водой я находился около пяти тысяч часов. За это время противник сбросил на лодки, как числится в боевых дневниках, около четырех тысяч глубинных бомб. Десятки касаний минрепов в Финском заливе, сотни атак вражеских кораблей...
А сколько раз бывало, когда «старушка» долгое время не имела возможности всплыть на поверхность и экипаж по нескольку суток находился в отсеках, [133] страдая от недостатка кислорода. Недаром в течение 1942 и 1943 годов фашистское радио и печать неоднократно сообщали о потоплении нашей «Щ-303».
Да, борьба была тяжелой и суровой. Но в результате враг недосчитался многих своих кораблей после стремительных атак советских подводников.
За годы Великой Отечественной войны только экипажи гвардейской подводной лодки «Щ-303» и Краснознаменной подводной лодки «К-52» потопили четырнадцать транспортов противника общим водоизмещением в девяносто семь тысяч тонн и торпедировали один миноносец.
...29 апреля, войдя в финские шхеры, «К-52» всплыла на поверхность. Здесь нас ожидал тральщик с лоцманом. Я вышел на мостик и огляделся. Стоял чудесный весенний день. Солнце уже припекало палубу, его лучи искрились в волнах.
Пьянящее чувство радости охватило меня — экипаж снова возвращался в базу с победой.
В полдень 30 апреля в районе полуострова Ханко мы встретили подводную лодку, которой командовал капитан 3 ранга Ярошевич. Обменялись приветствиями. Ярошевич взял рупор и что-то прокричал. Я прислушался. Боевой командир поздравил нас с успешным завершением похода, а потом, смеясь, сказал:
— Эх, Иван Васильевич, не мог еще пару суток пробыть на позиции, не дал нам отпраздновать Первое мая!
Подводная лодка Ярошевича шла в море на смену «К-52».
В предпраздничный вечер, в то время, когда проходило торжественное собрание личного состава соединения подводных лодок, наш корабль подошел к плавучей базе «Иртыш».
Торжественное собрание подводников было прервано, и под звуки марша все вышли встретить нас из последнего боевого похода.
Рано утром 9 мая 1945 года, в день великой победы над фашизмом, наша лодка покинула гавань города Хельсинки и направилась на восток, к родным берегам.
Вскоре мы ошвартовались у пирса в Кронштадте.
Когда в Ленинграде на Неве состоялся величественный парад кораблей — парад Победы, «К-52» приняла в нем участие. [134]
После войны гвардейский флаг и макет подводной лодки «Щ-303», а также Краснознаменный флаг подводной лодки «К-52» были переданы в Центральный Военно-Морской музей Ленинграда.
Трудно забыть наши суровые боевые походы, все то, что пережили балтийские подводники в грозные годы Великой Отечественной войны.
Хочется, чтобы об этом знали и помнили подводники и нового поколения, несущие службу на замечательных современных кораблях, куда более сильных и могучих, чем те, на которых пришлось воевать нам.