Через льды в открытое море
В один из январских дней я сидел в центральном посту за штурманским столом и просматривал ремонтную ведомость. Вошел старшина Перевозчиков. Он доложил, что группа трюмных сегодня первой закончила все ремонтные работы.
Я крепко пожал старшине руку:
— Спасибо, Павел Петрович, обрадовал!
Действительно, вверенные Перевозчикову механизмы были одними из самых сложных и ответственных. Их ремонт требовал большого труда, много времени.
Вскоре и другие группы доложили об окончании ремонтных работ.
К 15 января 1945 года «К-52» снова стояла у пирса.
Команда под руководством помощника командира и инженер-механика дружно принялась за учебу. Общекорабельные и частные учения повысили мастерство личного состава.
Помощником ко мне снова назначили старшего лейтенанта Пенькина, того самого, с которым мы вместе служили на «старушке». А Геннадий Трофимович Кудряшов был переведен во время ремонта «К-52» на другой корабль.
К концу января подводная лодка была готова к ведению боевых действий. Командующий Балтийским флотом [101] том адмирал Трибуц принял решение направить ее в море, на позицию. Но Финский залив был скован льдами. Провести «К-52» из Кронштадта в море поручили ледоколам.
Шли последние месяцы войны. Наши войска вели тяжелые бои в Восточной Пруссии. Как раз в это время резко возросло противодействие гитлеровцев в Балтийском море. На защиту своих морских путей сообщения, проходивших между Либавой, Пиллау и Померанской бухтой, они бросили десятки противолодочных кораблей и большое количество самолетов. Не дать противнику возможности эвакуировать прижатые к морю группировки войск, оружие, технику и военные грузы, нарушить его коммуникации — такова была задача наших подводных лодок.
Экипаж с радостью узнал о предстоящем боевом задании. Мы стали готовиться к переходу через торосистые льды Финского залива в открытое море.
Как известно, ледовая обстановка в Финском заливе особенно тяжела с февраля по апрель. Нагромождения льда достигают порой высоты трех метров.
Чтобы не повредить носовую часть лодки, мы установили на ней своеобразный щит — «намордник», как его называли матросы. Стальной щит защищал от поломки форштевень, носовые горизонтальные рули и торпедные аппараты.
7 февраля 1945 года в десять часов утра ледокол «Сампо» взял нашу «К-52» на буксир. Впереди «Сампо» прокладывал путь ледокол «Иокарху».
Первую часть пути до острова Бьерке преодолели спокойно, без каких-либо задержек и повреждений. Но в шхерах лед стал более торосистым и крепким, и льдины начали затирать лодку.
Пришлось убавить буксирный конец, чтобы «К-52» могла идти в струе от винтов ледокола; эта мощная струя отгоняла льдины от ее бортов.
Переход оказался очень тяжелым. Огромные торосы громоздились вблизи Хамины и Котки. Сплошной лед был и в районе порта Хельсинки.
Мощные льды часто затирали наш корабль, сжимали его легкий корпус, но всякий раз ледокол «Иокарху» оказывал нам помощь. [102]
В темное время суток движение прекращалось. За ночь лед так сковывал лодку, что матросам приходилось скалывать его.
В течение четырех суток пробивались мы сквозь ледяные нагромождения.
Наконец Финский залив остался позади. Ледоколы вывели нас в открытое море. Здесь мы тепло распрощались со своими «провожатыми». 18 февраля в районе маяка Утэ погрузились, произвели дифферентовку и полным ходом пошли на позицию.
В открытом море льдов уже не было. Но какими холодными, неприветливыми казались свинцовые воды Балтики!
На пути к назначенному району позиции всплыли на перископную глубину. Вахтенный офицер осмотрел горизонт и обнаружил, что за нами тянется след соляра. Видимо вследствие сильного сжатия льдами корпус лодки деформировался. Я приказал механику в первую очередь расходовать соляр из междубортной цистерны, которая, как оказалось, и пропускала топливо.
Было вскрыто и другое повреждение: крыша топливной цистерны внутри прочного корпуса тоже деформировалась, и соляр через сварные швы начал поступать в аккумуляторную яму.
Все неисправности и поломки, которые возникли вследствие ледового перехода, ставили нас в затруднительное положение. Но коммунисты и комсомольцы корабля приняли решение: еще до прихода на позицию устранить неисправности и с честью выполнить боевое задание командования.
В районе маяка Богшер подводная лодка легла на грунт. Матросы приступили к ремонту соляровой цистерны.
Немало пришлось потрудиться коммунистам корабля — старшине группы мотористов Андрееву и старшине электриков Гиренко, чтобы ликвидировать повреждение.
Через два дня, 21 февраля, устранив все неисправности, мы пришли в район позиции, которая находилась в южной части Балтийского моря, между банкой Штольпе (Слупска) и Гданьским заливом.
Плавать на Балтике в зимних условиях трудно. Двое суток боролись с сильным штормом. Поиск кораблей противника вели в надводном положении. На лодку [103] обрушивались тяжелые волны. Они перекатывались по палубе, с силой ударяясь о рубку. Руки сигнальщиков коченели от мороза. Вся одежда верхних вахтенных промокала до нитки, обмерзала, делалась жесткой. Ледяной ветер пронизывал до костей.
Но наблюдатели за горизонтом Гусаров, Солодов и Шведенко, поочередно сменяясь, бдительно несли вахту.
Несмотря на сильную качку, матросы и старшины в отсеках, у механизмов, четко исполняли свои обязанности.
Только один старшина гидроакустиков Козловский оставался «без работы»: в сильный шторм он не мог выслушивать море, обнаруживать корабли противника, потому что шум их винтов забивался сильной волной. Оттого и ходил старшина угрюмый и недовольный собой...
Наконец шторм утих. Ночь на 24 февраля выдалась тихая, звездная. Спокойно и ровно дышало море. Невысокие волны лениво бились о борт.
Вахтенный центрального поста доложил на мостик, что получена радиограмма: авиаразведка сообщала данные о движении вражеского конвоя.
Лодка немедленно направилась в указанный район. По нашим расчетам, встреча с конвоем должна была произойти в полночь.
Я решил встретить противника в районе буя, где сходились пути сообщения из основных его баз в Либаве и Померанской бухте.
Через несколько часов мы получили от авиаразведки уточненные данные о движении конвоя.
На мостике не слышно ни слова. С минуты на минуту мы ждем встречи с противником. Вахтенные напряженно вглядываются в ночную темень. Где-то недалеко должен находиться враг. Нужно найти его, догнать, уничтожить...
На мостик поднялся старшина радистов.
— Товарищ командир, слышу недалеко от лодки какие-то переговоры по УКВ на немецком языке!
Я застопорил дизели и приказал Козловскому внимательно прослушать горизонт.
— На курсовом тридцать градусов правого борта шум винтов надводных кораблей! — доложил через не сколько минут акустик. [104]
Проложили курс на сближение с кораблями, а через пятнадцать минут наблюдатель за горизонтом матрос Гусаров обнаружил медленно приближавшийся к нам двухтрубный транспорт водоизмещением в восемь — девять тысяч тонн. Он шел в охранении миноносца и нескольких сторожевиков.
Наконец-то «К-52» встретилась с противником, который, судя по всему, еще не подозревал о нашем присутствии.
Однако сильное охранение значительно осложнило обстановку.
В начале войны корабли охранения представляли меньшую опасность при ночной надводной торпедной атаке, чем сейчас. Тогда нужно было только соблюдать достаточную осторожность, чтобы визуально не обнаружить себя.
Но теперь, в конце войны, многие корабли противника были вооружены гидролокационной и радиолокационной аппаратурой.
Чтобы обеспечить внезапность, я повел лодку в атаку на большой скорости, с темной части горизонта. Отдал сразу два приказа:
— Три носовых торпедных аппарата, товсь!
— Приготовиться к погружению!
Через несколько минут последовал залп. Торпеды пошли к цели. Все наше внимание было сосредоточено на вражеских кораблях. Скоро ли последует взрыв?
Кажется, что стрелка секундомера очень медленно совершает круг по светящемуся циферблату: тридцать секунд, сорок, пятьдесят, шестьдесят... Даю команду:
— Право на борт! Приготовить кормовые торпедные аппараты, идем в повторную атаку!
Но на семидесятой секунде вдруг раздался оглушительный взрыв — торпеда попала в транспорт. А через пять секунд еще один взрыв — возле сторожевого корабля. Два огненных языка, словно два гигантских факела, взметнулись к ночному небу, поднялись выше корабельных мачт, осветили большой участок моря.
Мы несколько секунд наблюдали, как тонут вражеские корабли, затем погрузились.
Преследование началось минут через пятнадцать. Первые бомбы взорвались где-то за кормой. Но вскоре [105] два сторожевика обогнали нас и застопорили ход. Они, видимо, прослушивали шум винтов лодки.
Я резко развернул корабль влево, чтобы привести преследователей за корму. Это удалось. Минуты через две шум их винтов стал удаляться, взрывы бомб слышались уже на большом от нас расстоянии.
Через десять минут акустик доложил, что горизонт чист. Сторожевики нас потеряли.
По переговорной трубе я поздравил весь экипаж с первым боевым успехом. Потоплено два фашистских корабля — транспорт и сторожевой корабль.
Особенно отметил я акустика Козловского и сигнальщика Гусарова за их бдительное несение вахты, а также торпедный расчет первого отсека во главе с лейтенантом Бузиным.
Радость большой победы окрылила нас. Через два часа матросы выпустили боевой листок, в котором говорилось, что этот успех — наш подарок к 27-й годовщине Советской Армии и Военно-Морского Флота.
Вскоре в районе позиции стали появляться вражеские подводные лодки. Действуя как в темное, так и в светлое время суток, они стремились выследить советскую лодку и внезапно нанести ей торпедный удар. Немецкие подводные лодки имели гидролокаторы и гидроакустические (самонаводящиеся) торпеды и потому представляли особенно серьезную опасность. Но благодаря бдительности гидроакустика мы всякий раз вовремя обнаруживали врага и уклонялись от его преследования.
Часто атаковали нас и самолеты противника.
Это вынудило нас временно уйти из района позиции в отведенный запасной район.
С наступлением темноты всплыли на поверхность. Небо сверкало звездами, светила луна. Но море было не совсем спокойное — дул ветер.
Решили ходить на вероятных путях противника переменными курсами.
В рубке на связи ходового мостика с центральным постом по расписанию стоял фельдшер лодки — высокий, плотный, несколько медлительный человек. Когда его назначили служить на подводную лодку, он вначале никак не мог привыкнуть к стремительным темпам при погружении.
Как только раздавалась команда «Срочное погружение», [106] все члены экипажа, находившиеся в этот момент наверху, бросались к единственному открытому рубочному люку и прыгали в лодку.
В таких случаях фельдшер обычно задерживал всех — он никак не мог быстро протиснуться в люк, а ведь от быстроты действий каждого отдельного человека часто зависела наша жизнь.
И вот в тот вечер радист ясно услышал в эфире где-то неподалеку работу вражеской радиостанции. Он попросил фельдшера сообщить об этом на мостик.
Едва тот поднялся на верхнюю палубу, как вахтенные обнаружили неприятельский сторожевик, шедший полным ходом на лодку.
Объявили срочное погружение. Первым в люк бросился фельдшер и, как обычно, застрял в нем. За ним кинулись два сигнальщика и вахтенный офицер и с силой протолкнули фельдшера вниз. Но, падая, он зацепился капковым бушлатом за какой-то выступ. И тут же вновь почувствовал на своих плечах твердые подошвы. В конце концов он упал на железные листы палубы центрального поста. С того дня фельдшер проскакивал через рубочный люк как молния.
А между тем вражеский сторожевик приближался. Через некоторое время он сбросил серию глубинных бомб. Они взорвались за кормой. Враг начал бомбить лодку точно по курсу, на котором ее обнаружил, но не заметил, когда мы резко отвернули, и теперь взрывы удалялись, а вскоре прекратились совсем.
Несколько дней находились мы на позиции запасного района. Однажды в районе банки Штольпе обнаружили тяжело груженный транспорт. Несмотря на мелководье, пошли в атаку. Но большой курсовой угол не позволил лодке выйти в точку залпа. Не атаковали мы и сторожевые корабли противника, сберегая торпеды для более крупных судов.
Наступил март. Близилась весна, но штормовая погода продолжала удерживаться. Мы по-прежнему вели поиск вражеских транспортов.
Как-то в полдень, когда в отсеках загремела посуда и кок Лихобаба начал раздавать обед, гидроакустик Козловский попросил вахтенного офицера передать команду о соблюдении тишины. Через некоторое время он доложил: [107]
— Девяносто градусов правого борта — слышу шум винтов! Разобраться пока трудно, но, кажется, идет транспорт; слышны и еще какие-то посторонние шумы. По сигналу тревоги матросы и офицеры заняли боевые посты.
Увеличив ход, «К-52» всплыла на перископную глубину, но ее тут же подхватила волна и стала выбрасывать на поверхность. Лодка снова погрузилась.
Что же делать? Всплывать нельзя, так как днем нас сразу же обнаружат и корабли охранения и авиация противника. На перископной глубине удержаться из-за штормовой погоды невозможно. Тогда решено было атаковать транспорт из подводного положения, по гидроакустическим данным. Подал команду: — Приготовиться к торпедной атаке! Нам удалось взять пеленг и определить дистанцию до противника. Акустик докладывал пеленг через каждую минуту.
Элементы атаки рассчитывали сразу трое: помощник командира старший лейтенант Пенькин, дивизионный штурман Настай и штурман лодки Желтковский. Я проверял их расчеты.
Все с нетерпением ждали момента залпа. Дистанция до транспорта, по нашим расчетам, была мала, и мы очень опасались, как бы не проскочить ее. В этом случае лодка могла оказаться под кораблями противника, и тогда атака сорвалась бы.
А тут еще так некстати Козловский доложил, что слышит работу винтов неприятельской подводной лодки, которая выслеживает нас.
Наконец вражеский транспорт пришел на залповый пеленг.
— Аппараты, пли!
«К-52» вздрогнула, три торпеды пошли к цели. И теперь мы замерли в ожидании — последует ли взрыв? При этом каждый, кто определял элементы атаки, мысленно проверял свои расчеты. Ведь это была наша первая гидроакустическая атака.
Волнуясь, смотрим на часы. Проходит около минуты. Неужели ошибка?
И вдруг лодку сильно встряхнуло, послышался глухой взрыв. Акустик также доложил о взрыве.
Значит — победа! Хотя мы и не имели еще практического [108] опыта в проведении атак из подводного положения по гидроакустическим приборам, но коллективное решение задачи принесло нам успех.
Экипаж «К-52» нанес еще один ощутительный удар по врагу.
Сторожевые корабли противника, охранявшие транспорт, нас не преследовали.
Через несколько минут мы всплыли под перископ и осмотрели горизонт. Транспорт уже затонул. Вдалеке виднелись сторожевики, ходившие переменными курсами.
В течение всего дня нас преследовали подводные лодки противника. Гидроакустик Козловский прослушивал шум винтов сразу двух лодок. Они пытались приблизиться к нам и атаковать. Но каждый раз мы уклонялись, изменяя курс и глубину погружения.
На другой день «К-52» возвратилась в свой основной район, где недавно потопила два неприятельских корабля. Всплыли на поверхность. Шторм достигал восьми баллов. В центральный пост через люк поступало большое количество воды. На мостике стоять было невозможно, вода могла вывести из строя гирокомпас и затопить шахты перископов.
Произвели срочное погружение и ушли в район банки Южная Средняя. Там лодка легла на грунт. Необходимо было дать отдых личному составу и, кроме того, заменить поврежденные аккумуляторные баки.
На рассвете 3 марта получили из штаба авиации радиограмму, в которой сообщалось о движении конвоя противника. Штурман нанес на карту место конвоя и рассчитал время, когда он должен пройти через нашу позицию.
Расчет показал, что если корабли противника по пути не зайдут в какой-либо порт, то мы встретим их в пять часов дня.
Однако в тот день встреча с конвоем почему-то не состоялась.
Только на следующие сутки акустик Козловский доложил:
— Неприятельский корабль справа!
Лица всех стали сразу серьезными. Всплыв под перископ, обнаружили на востоке облако дыма. Потом показалась стеньга фок-мачты с реей. Увидев, что это сторожевик, немедленно убрали перископ. [109]
Сторожевик приближался. Странно только, почему он идет прямо на восток?
Даем возможность неприятельскому кораблю пересечь наш курс. Атаковать его нет смысла из-за малой осадки.
Когда стемнело, лодка всплыла. Я принял решение идти позади сторожевика. Может быть, он имеет задание встретить конвой, о котором мы имели известие, и выведет нас прямо к нему?
Идем за сторожевиком полным ходом. На горизонте отчетливо вырисовывается его силуэт. Ночью подходим к «провожатому» поближе, чтобы не потерять его.
Я спустился на минуту в центральный пост взглянуть на карту, на которую заранее был нанесен возможный курс ожидаемого конвоя. Вероятно, он заходил в Гданьск, а теперь направляется в Свиноуйсьце.
Неожиданно в рубке раздался тревожный голос вахтенного офицера:
— Сторожевик идет перед самым носом подводной лодки!
Оказывается, он уменьшил скорость, и мы быстро его догнали.
Вражеский корабль был совсем близко. На его борту, в кормовой части, видимо кто-то распахнул дверь, и наружу проникал свет.
У меня замерло сердце. Неужели заметят? Хотел было уже дать сигнал срочного погружения, но сторожевик спокойно продолжал идти вперед. Огонь на его корме скоро затемнили, и корабль стало плохо видно. Мы следовали за ним и дальше, не упуская из виду.
Вскоре старшина радистов Горюнов передал на мостик, что в эфире слышны оживленные переговоры по радио. Судя по медленному темпу передачи и гудящему тону, переговоры шли между транспортами.
Неприятельский сторожевик действительно привел нас к конвою!
На одно мгновение вдали показался свет, и мы заметили с левого борта судно на дистанции около пятнадцати кабельтовов. Тут же вахтенный офицер обнаружил второй транспорт.
На лодке прозвучал сигнал боевой тревоги. Чтобы не подойти слишком близко к транспортам, сбавили ход до [110] самого малого. Определили скорость противника — одиннадцать узлов. «К-52» ринулась в атаку.
— Носовой трехторпедный залп, товсь!
Цель пришла на визирную нитку ночного прибора торпедной стрельбы.
— Залп!
Лодка резко повернула на контркурс с противником. А через минуту мы услышали сильнейший взрыв в районе транспорта.
Произвели срочное погружение. Акустик, прослушивая горизонт, доложил:
— Справа на курсовом сто десять градусов шум винтов сторожевика!
— Слева на курсовом тридцать пять градусов шум винтов подводной лодки противника!
Чтобы избежать атаки вражеской лодки, повернули прямо на нее и увеличили глубину погружения. Через двадцать минут шум винтов лодки прослушивался акустиком уже на другом курсовом углу, с правого борта; дистанция до нее увеличилась.
Сторожевой корабль нас тоже не обнаружил.
После успешной атаки мы покинули район позиции и ушли на перезарядку торпедных аппаратов к северу от банки Южная Средняя.
На переходе наш кок Лихобаба отличился: в честь новой победы он угостил нас таким вкусным обедом, каким еще никогда не угощал.
Когда лодка легла на грунт, я прошел по всем отсекам и поздравил личный состав с потоплением еще одного транспорта.
После перезарядки торпедных аппаратов экипажу был дан отдых.
6 марта в течение всего дня мы слышали взрывы авиационных бомб. Это вражеская авиация производила перед прохождением конвоев профилактическое бомбометание в предполагаемых районах позиций советских подводных лодок, пытаясь заставить лодки уйти с вероятных курсов следования транспортов. Знали мы и от нашей авиаразведки, что здесь должны пройти неприятельские транспорта.
От нас теперь требовалась чрезвычайная осторожность, чтобы не обнаружить себя — нужно было своевременно уходить из зоны радиолокационного обнаружения, не [112] давать возможности дозорным кораблям атаковать лодку.
Во время этого боевого похода «К-52» действовала исключительно ночью, в надводном положении, и прежде всего потому, что днем только отдельные быстроходные корабли противника совершали рейсы между Либавой и Померанской бухтой. Конвои же ходили только ночью, с большим охранением.
В ночь на 7 марта лодка всплыла в том районе своей позиции, где находился узел коммуникаций, проходивших из Свиноуйсьце, Заснице и Бронхольма на Либаву и Гдыню.
Вахтенные поеживались от холода — влажный морской ветер пронизывал тело. Едва заметная зыбь слегка покачивала корабль.
Ночь выдалась темная. Небо заволокло тяжелыми свинцовыми тучами, и каждый, кто выходил на мостик, не мог удержаться от восклицания: «Какая темнота!»
— Такие ночи, как сегодняшняя, — задумчиво сказал стоявший рядом со мной на мостике лейтенант Бузин, — радовали нас, ленинградцев, в тяжелые дни блокады. Темнота скрывала прекрасные здания города от фашистских снарядов и бомб.
К полуночи я совсем замерз. Оставив вахтенного офицера лейтенанта Бузина на мостике, спустился в лодку. Кок Лихобаба подал кружку горячего кофе:
— Погрейтесь, товарищ командир!
Но не прошло и пяти минут, как с мостика доложили:
— Прямо за кормой миноносцы противника!
Я бросился наверх: на дистанции двух — трех кабельтовов шли строем фронта три вражеских корабля.
Погружаться было уже поздно — миноносцы могли протаранить лодку.
Я подозвал механика к люку и приказал увеличить ход до полного и быть готовыми к срочному погружению, предупредив:
— Только смотрите, чтобы дизели не искрили! Можно было не сомневаться, что опытный и хорошо знающий свое дело инженер-механик Коростылев, главный старшина Перевозчиков и главный старшина Андреев точно выполнят задуманный маневр. [113]
Каждую секунду нас могли обнаружить, так как расстояние между лодкой и миноносцами увеличивалось очень медленно. Хотелось как можно быстрее оторваться от противника, занять выгодную для атаки позицию и атаковать его.
Как назло, видимость стала улучшаться, и в разрывах облаков кое-где уже показалось звездное небо.
Напряжение возрастало с каждой минутой. Казалось, вот-вот на миноносцах заметят нас, увеличат скорость, начнут артобстрел, пойдут на таран.
В какое-то мгновение я уже готов был произвести срочное погружение, но сдержался.
Наконец дистанция до противника увеличилась, появилась возможность самим атаковать врага. Мы развернулись на боевой курс.
Я подал команду приготовить носовые и кормовые торпедные аппараты. Как только первый миноносец пришел на прицел, скомандовал: — Кормовые аппараты, пли!
Мне доложили, что торпеды из носовых торпедных аппаратов вышли. Но почему из носовых?! Оказалось, что в центральном посту перепутали команду и стреляли не из кормовых аппаратов, а из носовых. Нужно немедленно исправить ошибку! Вновь подал команду: — Кормовые аппараты, товсь!
Произвел необходимое маневрирование, затупил угол встречи. И снова выпустили торпеды, теперь уже из кормовых аппаратов.
Секунды казались долгими. Но вот раздался взрыв. Вражеский миноносец торпедирован! А нам надо быстрей уходить на глубину. Прозвучала команда, и подводная лодка мгновенно исчезла с поверхности моря.
Оставшиеся миноносцы беспорядочно сбросили несколько глубинных бомб.
Но вслед за тем акустик доложил, что слышит шум еще нескольких кораблей. Это подошли сторожевики, которые, по-видимому, сопровождали транспортные суда.
Я приказал уходить на глубину и как раз вовремя — неподалеку стали рваться бомбы.
Сторожевики атаковали лодку строем фронта, старались вытеснить ее из района позиции к северу. Однако бомбы рвались все время за кормой.
Должно быть, противолодочные корабли не обнаружили [114] нашу «К-52». Вскоре нам удалось от них оторваться.
А приблизительно через полчаса акустик доложил:
— На курсовом сто десять градусов правого борта слышу шум винтов большого количества транспортов!
Идет конвой! И большой конвой! Так вот почему фашисты провели такое сильное профилактическое бомбометание 6 марта, так вот почему сторожевые корабли старались вытеснить нас из этого района.
Сейчас бы только и атаковать врага. Но, к великой нашей досаде, в торпедных аппаратах не осталось ни одной торпеды.
Но если мы сами не имели возможности уничтожить вражеские транспорты, нужно было немедленно сообщить командованию о движении конвоя.
Я знал, что в феврале советские торпедные катера и авиация развернули активные действия на морских сообщениях противника в Балтийском море. Они перебазировались в район южнее Либавы, с тем чтобы блокировать вражеские коммуникации. Они-то и перехватят этот конвой.
Произвели разведку и установили, что идет шесть тяжело груженных транспортов.
Я послал донесение командующему флотом: «В районе восточной части банки Штольпе курсом 90°, скорость одиннадцать узлов идет конвой — шесть транспортов в охранении сторожевиков и миноносцев».
Самим же нам нужно было немедленно уходить с вероятных курсов дозорных кораблей противника. Требовалось перезарядить торпедные аппараты и определить свое место.
Пройдя в подводном положении около трех часов, всплыли на поверхность и взяли курс на север. Определили свое место по маяку Хоборг и легли на грунт.
Торпедисты перезарядили торпедные аппараты, и на следующую ночь лодка вновь пришла в свой район.
Ярко светила луна, видимость была хорошая, волна около трех баллов — самые благоприятные условия для атаки.
На мостике верхнюю вахту вместе со мной несли вахтенный офицер старший лейтенант Пенькин, сигнальщики старший матрос Шведенко и матрос-артиллерист Климов. [115]
Шведенко долго молча наблюдал за горизонтом, а потом повернулся ко мне:
— Товарищ командир, вы не забыли, что сегодня восьмое марта? Хорошо бы преподнести боевой подарок нашим женщинам. Торпедисты уже написали на торпедах: «За славных советских женщин!»
— Помню, Шведенко, о празднике, помню. Если найдем противника, то уж подарок нашим труженицам обязательно преподнесем. Но вы бдительнее несите вахту, не отвлекайтесь.
Рулевой Шведенко, высокий, статный парень, был у нас одним из лучших вахтенных сигнальщиков. Обычно он замечал силуэты вражеских кораблей раньше других. Товарищи подшучивали над ним:
— У тебя, Шведенко, не глаза, а локаторы.
На мостик вышел секретарь партийной организации Середин, за ним — дивизионный штурман Настай. Только что закончилось совещание партийного актива корабля, и Середин рассказал мне о его результатах.
Во время нахождения в море на лодке постоянно проводилась большая партийно-политическая работа. Подводников особенно интересовали действия наступавшей Советской Армии. Мы каждый день принимали сводки Совинформбюро, и агитаторы зачитывали их во всех отсеках. Коммунисты в свободное от вахт время разъясняли экипажу важнейшие события, происходившие внутри страны и за рубежом. Успехи героической Советской Армии вдохновляли личный состав «К-52» в его борьбе на морских сообщениях противника.
Около полуночи мимо нас прошел на восток небольшой корабль. Мы уклонились от него, а минут через пятнадцать сигнальщик Шведенко доложил:
— Товарищ командир, на курсовом сорок градусов
правого борта вижу силуэты кораблей!
Это новый конвой. Подкрадываемся к нему поближе, оставляем его на лунной дорожке, а сами заходим в темную часть горизонта.
В составе конвоя идут три тяжело груженных транспорта в охранении четырех сторожевых кораблей.
Я выбрал цель — головной транспорт водоизмещением в четыре — пять тысяч тонн.
Чтобы произвести верный выстрел, нужно определить скорость и курс конвоя как можно точнее. Поэтому мы [116] некоторое время движемся параллельно конвою на предельной видимости и с такой же скоростью, как противник.
Скорость транспортов и кораблей охранения оказалась равной одиннадцати узлам.
Помощник командира занял свое место в запасном командном пункте. Я приказал готовиться к трехторпедному носовому залпу, а также к срочному погружению.
— Личный состав стоит по местам к погружению! — доложил мне инженер-механик Коростылев снизу, из центрального поста.
Некоторые члены экипажа, свободные от вахты, до объявления боевой тревоги спали. А сейчас они уже стояли у своих механизмов и клапанов подобранные, сосредоточенные.
— Что там случилось? — спрашивает один из них, прислушиваясь к постороннему шуму.
Помощник командира, который только что спустился вниз, отвечает:
— Атака по конвою!
Я еще раз проверяю расчеты и установки на ночном прицеле. Приказываю дать средний ход.
«К-52» стремительно идет в ночной темноте, мощно рассекая носом волны, временами зарываясь в них.
Лейтенант Бузин в носовом торпедном отсеке приник к переговорной трубе, его подчиненные замерли у торпедных аппаратов. Сейчас многое зависит от этих людей. Через несколько минут транспорт должен пересечь визирную нить прицела.
Огромное судно приближается к залповому пеленгу. Я отчетливо вижу тянущийся за кормой широкий, зловещий бурун.
— Носовые аппараты, товсь!
Стою, нагнувшись, смотрю на нить ночного прицела и вижу, как проходит через нее нос транспорта. Теперь видна фок-мачта.
— Носовые аппараты, пли!
Через семьдесят секунд раздался грохот взрыва и в ночной тьме полыхнуло огненное зарево. Красновато-черное пламя взметнулось к небу.
— Лево на борт, ложиться на север!
На полной скорости в надводном положении пытаемся оторваться от кораблей охранения. [117]
— Товарищ командир, — слышится радостный голос наблюдателя Шведенко, — транспорт тонет!
Оторвавшись от противника, производим срочное погружение.
Глубинные бомбы, сбрасываемые сторожевиками, рвутся на большом удалении от нас. Но нужно быстрее уходить из зоны действия гидролокаторов, этих зловещих щупальцев, пытающихся схватить лодку.
Увеличиваем скорость. Однако скоро взрывы загрохотали недалеко от «К-52». Очередная серия глубинных бомб сильно встряхнула лодку.
— Осмотреться в отсеках и доложить о повреждениях! — приказал я.
К счастью, повреждений не оказалось. Сторожевики долго не успокаивались. Они то быстро приближались к лодке, то удалялись. Но нащупать нас враг так и не смог.
Вскоре взрывы бомб затихли. Корабли противолодочной обороны противника покинули этот район.
По переговорным трубам я сообщил экипажу о потоплении транспорта водоизмещением в четыре тысячи тонн, поздравил всех с новой большой победой. Позже, проходя по отсекам, задержался возле Гусарова.
— Помните, Гусаров, собрание, когда возвращались из первого похода? Уж очень сокрушались вы тогда, что идем в базу ни с чем. Ну, а сейчас как настроение?
— Отличное, товарищ командир! Крепко мы насолили фашистам. Они, наверно, нас надолго запомнят, — ответил подводник, улыбаясь.
Чтобы не рисковать, погрузились на глубину.
Это был последний торпедный залп по вражеским кораблям во время второго боевого похода «К-52». Мы израсходовали весь боезапас и должны были возвращаться в базу.
«К-52» потопила в южной части Балтийского моря пять транспортов противника и торпедировала один миноносец — неплохие итоги! Хорошая надводная скорость была основным ее преимуществом. Матросы и офицеры приобрели немалый боевой опыт. Слаженная работа всего экипажа обеспечила успешное выполнение задания командования.
Через четыре часа после атаки «К-52» всплыла. Я послал командованию бригады радиограмму: «Потоплено [118] пять транспортов противника. Торпедирован миноносец. Боезапас израсходован. Прошу указаний».
Вскоре мы получили ответ с поздравлением и разрешением возвратиться в базу.
Определив свое место по маяку Хоборг, взяли курс на север, к берегам Финляндии, где находилась временная база советских подводных лодок. В темное время суток шли в надводном положении, заряжая аккумуляторную батарею.
По нашим расчетам, к финским шхерам, где нас ждали тральщики, лодка должна была подойти с рассветом.
Наступило утро 11 марта, чудесное утро, когда уже чувствуется приближение весны. Только что взошло солнце, и лучи его заискрились на гребнях волн.
Мы уже приближались к маяку Чекарсэрн, как вдруг вахтенный сигнальщик Гусаров обнаружил на курсовом углу 30° правого борта рубку подводной лодки. Это мог быть только вражеский корабль.
Увеличив скорость, резко развернулись на противника.
И тут Гусаров заметил, как от фашистской лодки протянулись в нашу сторону две пенистые нити — враг выпустил торпеды. Мгновенно оценив обстановку, я приказал переложить руль вправо. «К-52» отвернула, и торпеды проскользнули вдоль ее борта.
Все обошлось благополучно. Мы вышли в финские шхеры. Подводники заметно повеселели. База находилась уже недалеко. То и дело сыпались острые матросские шутки. Да и было чему радоваться! Ведь мы возвращались с большой победой.
На корабле полным ходом шла приборка. До блеска были начищены все механизмы, матросы брились, приводили в порядок форму, словно готовились к празднику. Да это так и было. День возвращения в базу после успешных боевых действий был для моряков настоящим праздником.
Солнце стояло уже высоко, когда мы приблизились к Хельсинки.
Экипаж, свободный от вахты, выстроился на палубе лодки.
Нас встречали торжественно, радостно. Вдоль всего борта плавучей базы «Иртыш» вытянулась шеренга [119] матросов, старшин и офицеров группы подводных лодок. На всех кораблях были подняты сигналы поздравления. Духовой оркестр играл встречный марш.
У плавучей базы «Иртыш» «К-52» ошвартовалась. Я поднялся по трапу на судно, подошел к командиру соединения, отдал рапорт. Контр-адмирал Верховский пожал мне руку, обнял, поздравил с победой.
Вечером командование в честь экипажа нашей лодки устроило торжественный ужин.
А через несколько дней весь личный состав «К-52» был награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны и Красной Звезды.
Минуты, когда нам вручали награды, остались в памяти на всю жизнь.
Три дня мы отдыхали, а на четвертый день состоялось открытое партийное собрание всего личного состава лодки. Обсуждались итоги боевого похода и задачи на будущее.
Задачи были серьезные. «К-52» предстояло в ближайшее время снова выполнять боевые задания. Надо только быстро отремонтировать корабль. После ледового перехода лодка имела много повреждений: была нарушена герметичность легкого корпуса, погнуты лопасти винтов; требовалось заменить некоторые баки аккумуляторной батареи, перебрать приводы носовых горизонтальных рулей, поврежденных в штормовую погоду... [120]