Атакует «Щ-303»
Первый боевой поход
В предрассветный час 22 июня 1941 года, когда над советской землей занималась заря нового дня, мирную тишину наших западных границ нарушил грохот артиллерийской канонады, рев авиационных и танковых моторов. На Киев, Житомир, Минск, Севастополь обрушились авиабомбы, черный дым пожарищ поднялся к безоблачному небу. Фашистская Германия вероломно напала на нашу Родину. Началась Великая Отечественная война.
В то время я командовал подводной лодкой «Щ-303». Это была самая старая из всех находившихся в строю подводных лодок на Балтике. Ее так и звали — «старушка». Она только что вышла из капитального ремонта, и мы проводили на ней ходовые испытания в Финском заливе. Здесь нас и застала война.
В первый же день своего нападения гитлеровцы начали боевые действия и на Балтийском море. Авиация противника нанесла удар по военно-морской базе Кронштадт, сбросила на створе кронштадтских маяков магнитные мины, бомбила советские суда и корабли, находившиеся в море.
Продолжать ходовые испытания стало невозможно. Мы срочно вернулись в базу. Заканчивали испытания по [8] сокращенной программе на большом Кронштадтском рейде и в Купеческой гавани.
До войны «Щ-303» входила в состав учебного отряда. В другое время она так бы и осталась учебным кораблем, но теперь, когда над страной нависла смертельная опасность и стала дорога каждая подводная лодка, «Щ-303» перевели в состав боевой бригады Краснознаменного Балтийского флота.
Но привести «старушку» в полную боевую готовность оказалось нелегко. Во время ходовых испытаний выявились значительные недоделки, много послужившие механизмы требовали тщательной проверки. Кроме того, предстояло в совершенстве отработать всю организацию службы, чтобы весь экипаж действовал четко и слаженно, как единый организм.
А положение на фронтах складывалось так, что медлить нам было нельзя ни минуты. Пользуясь преимуществами внезапного нападения и временным превосходством в вооружении, враг стремительно рвался в глубь страны. Фашисты вплотную подошли к Ленинграду, перерезали железные дороги, блокировали город.
В конце августа 1941 года корабли Балтийского флота покинули осажденный таллинский порт и под непрерывной бомбежкой вражеской авиации, господствовавшей тогда в воздухе, прорвались через заминированные воды Финского залива к Кронштадту.
В сентябре фашистские бомбардировщики стали совершать частые налеты на остров Котлин. В иные дни в Кронштадте по нескольку раз объявлялись воздушные тревоги, и тогда воздух содрогался от грохота залпов зенитной артиллерии, от взрывов авиационных бомб, беспорядочно сбрасываемых гитлеровцами.
Особенно запомнилась первая бомбежка.
Возвращаясь однажды на лодку с плавучей мастерской, я услышал, как начали стрелять береговые зенитные батареи в районе Ораниенбаума (ныне Ломоносов). Были видны вспышки разрывов. Когда я поднимался на мостик корабля, прозвучал сигнал боевой тревоги.
— Самолеты противника! — крикнул помощник командира лейтенант Калинин. Он уже стоял у артиллерийского поста и всматривался в сторону южного берега залива. На здании штаба флота только что был поднят флаг, оповещавший о приближении вражеской авиации. [9]
— Двадцать «юнкерсов» летят на морской завод! — доложил вахтенный сигнальщик Ивлечев.
Калинин отдал приказания артиллерийскому расчету, четко повторенные наводчиками. Движение на мостике прекратилось, голоса смолкли, все застыли на своих местах.
Все ближе и ясней силуэты неприятельских самолетов, слышнее глухой рокот их моторов. Управляющий огнем скомандовал:
— Огонь!
В ту же секунду, как будто по одной команде, орудийные выстрелы раздались и с миноносцев и с крейсеров. Огненные трассы снарядов, рассекая синеву кронштадтского неба, терялись в его бесконечной дали.
Фашистские пираты, привыкшие к безнаказанным налетам на мирные города и села, к легким победам на Западе, действовали нагло и самоуверенно.
Вражеские бомбардировщики с ревом пикировали на корабли. Несколько бомб взорвалось совсем близко от нашей «старушки». Огромные столбы воды взмыли вверх и, тяжело падая, раскачали лодку, но корпус ее не повредили.
Однако мощный огонь корабельной и береговой артиллерии не давал гитлеровцам возможности вести прицельное бомбометание. Их самолеты скоро были рассеяны, стрельба прекратилась. Только в районе северных фортов еще били зенитные орудия, но и они скоро замолкли. На здании штаба флота подняли флаг «Отбой воздушной тревоги».
Команда корабля высыпала на палубу. Взоры всех с тревогой обратились к родному Кронштадту. В городе кое-где возникли пожары.
Я поднес бинокль к глазам и посмотрел в сторону Ленинграда. Там тоже были видны черные клубящиеся горы дыма, подсвеченные снизу пламенем. Позже мы узнали, что гитлеровцы одновременно совершили налет и на Ленинград. Сброшенные бомбы подожгли продовольственные Бадаевские склады — центральную кладовую города.
Противник плотно блокировал Финский залив. Но корабли Балтийского флота не бездействовали. Огнем своих дальнобойных орудий они наносили удары по врагу, рвавшемуся к Ленинграду. Значительная часть [10] личного состава флота ушли добровольцами в морскую пехоту. Проводили и мы часть своего экипажа на сухопутные фронты. Это были матросы Бурлинский, Филиппенко, Уточкин и другие.
Мы старались как можно быстрее закончить подготовку к выходу в море, но наступающие холода обгоняли нас. Начались заморозки. «Щ-303» перевели в Ленинград, и она зазимовала на Неве.
Тяжелые испытания выпали на долю нашего экипажа в ту суровую блокадную зиму. Как и все ленинградцы, мы получали скудный паек, жили в холодном помещении, были истощены и обессилены. Помнится — пока поднимешься из отсеков на верхнюю палубу, устанешь так, будто десятки верст отмахал, и чувствуешь — дальше ноги не пойдут. Но нам надо было не только ходить, но и продолжать работы по гарантийному ремонту, вести боевую подготовку. Положение усложнялось и тем, что на заводе не хватало рабочих и весь ремонт мы проводили своими силами.
Инженер-механик Ильин буквально не знал тогда ни сна, ни отдыха. В осажденном городе с трудом удавалось достать запасные части, необходимые материалы, и Ильину с его подчиненными приходилось проявлять величайшую изобретательность.
В те тяжелые дни я часто заходил в кубрик побеседовать с матросами о текущих делах, о положении на фронте, о семьях и мог с удовлетворением отметить, что весь экипаж мужественно переносит невзгоды, выпавшие на нашу долю. На лодке не было малодушных.
Жуткие, незабываемые картины наблюдали мы в блокированном Ленинграде. Мы видели, как истощенные, еле передвигавшиеся люди, пошатываясь, спускались к прорубям на Неве, чтобы зачерпнуть слабыми руками полведерка воды, да так и оставались на льду, настигнутые неумолимой смертью. Мы видели трупы людей, умерших прямо на улицах и площадях, на пути к заводу или к промерзшему безмолвному дому.
Моя семья также оставалась в Ленинграде. Мне редко представлялась возможность навестить жену, трех маленьких дочерей, младшей из которых было полтора года, а старшей — четыре. Помню, я побывал у них в один из декабрьских дней 1941 года. Никогда не забудется эта встреча. Мать жены, не выдержав нервных [11] потрясений блокады, потеряла рассудок — говорила что-то несвязное и то плакала, то смеялась. Жена, исхудавшая, с потемневшим лицом, глубоко запавшими глазами, едва передвигалась по комнате. А девочки, с припухшими веками — первыми признаками дистрофии, закутанные в платки, одеяла, сидели рядышком на кровати и ели суп из... столярного клея.
В комнате — стужа, окна с разбитыми стеклами забиты фанерой, занавешены половиками. Стены почернели от копоти железной печурки и керосиновой лампы А на улице то и дело грохотали взрывы снарядов.
Лютая ненависть к фашистам накапливалась в наших сердцах. И она тоже прибавляла нам силы, помогала переносить все тяготы, взывала к мщению.
Война принесла личное горе почти каждому члену нашего экипажа. Из писем от родных они узнавали о несчастьях, постигших их семьи, близких людей.
Старшине 2-й статьи Бойцову сообщили, что гитлеровцы зверски замучили его брата. Старшине торпедистов Федькину стало известно, что фашисты превратили его родное село в груды пепла, уничтожив многих жителей. О злодеяниях оккупантов мы узнавали и из газет, из сообщений Совинформбюро.
Блокадная зима тянулась, казалось, целую вечность. Но постепенно ночи стали укорачиваться, дни прибавляться. Близилась весна, а с нею и возможность выхода в море — корабли освобождались из ледяного плена. Мы все воспрянули духом. Для занятий, учений и тренировок использовали буквально каждую минуту.
Когда с Невы сошел лед, приступили к особенно важным для подводников действиям — отработке погружений и всплытий, тренировке торпедных расчетов, быстрой организации борьбы за живучесть корабля.
И вот настал долгожданный день: командование соединения проверило нашу боеготовность. Все задачи по курсу боевой подготовки экипаж «Щ-303» выполнил с оценкой «хорошо». Учеба кончилась. Теперь предстояла суровая проверка наших знаний, способностей, воли и отваги в боях.
Вскоре нас перевели на автономный паек — усилили питание экипажа. Подводники набирались сил после голодной зимы. А в июне 1942 года на лодку были [12] приняты боеприпасы, соляр, машинное масло, техническое снаряжение.
Перед выходом в море командование устроило для экипажа «старушки» товарищеский вечер. Проводить нас собрались друзья, личный состав других кораблей. Наш экипаж дал концерт. Матросы исполняли задушевные флотские песни, читали стихи, плясали традиционное «яблочко». Вечер прошел тепло и запомнился надолго.
21 июня 1942 года меня вызвали в штаб флота, где познакомили с обстановкой в Финском заливе и в Балтийском море. Подводной лодке «Щ-303» был отдан приказ — выйти в Балтийское море, занять позицию в назначенном районе и начать боевые действия на коммуникациях противника.
Я с тревогой думал о том, как поведет себя «старушка» в бою. Служил я на «Щ-303» давно — сначала штурманом, потом помощником командира, а теперь командиром — и хорошо знал ее маневренные качества. Но в связи с войной лодка после капитального ремонта не смогла пройти в полной мере, как положено, ходовых испытаний. Проверять корабль нам предстояло в боевой обстановке.
Мы покинули Неву в поздний час, но стоял июнь, и ночи были белые, прозрачные. Надо сказать, что в то время даже переход из Ленинграда в Кронштадт представлял для кораблей непростую задачу. Едва лодка вышла из огражденной части Ленинградского морского канала, как вражеские батареи, расположенные в районе Петергофа, открыли по ней ураганный огонь.
Снаряды рвались довольно близко. На случай заделки пробоин в отсеках матросы приготовили аварийное имущество. На боевых постах стоял, готовый бороться за живучесть корабля, весь личный состав во главе с инженер-механиком Ильиным.
Я радовался за экипаж. Во время яростного обстрела лодки все подводники держались спокойно, вели себя мужественно. Это было наше боевое крещение.
Впрочем, все обошлось хорошо. Сопровождавшие нас катера поставили дымовую завесу, а береговые и корабельные батареи принудили вражеские орудия замолчать.
Несколько дней «старушка» стояла на Кронштадтской береговой базе возле узкого пирса, прижавшись к нему бортом. Неприятельские батареи часто обстреливали [13] базу, и я очень опасался, как бы снаряды не угодили в лодку.
Наконец настал долгожданный момент выхода в море.
Провожать нас собралось много друзей. Конечно, все мы волновались, покидая базу. Волнение это проявлялось по-разному — оно проскальзывало и в острой матросской шутке, и в прощальной улыбке, и в дружеском пожатии рук.
Но вот прозвучала команда:
— По местам стоять, со швартовов{1} сниматься!
Это было 4 июля 1942 года в десять часов вечера...
На следующие сутки мы пришли на рейд острова Лавенсари (Мощный), расположенного в восточной части Финского залива. Отсюда уходили тогда наши подводные лодки к вражеским берегам. Здесь, на Лавенсари, мы получили дополнительные инструкции и сведения об обстановке в заливе. Моряки гарнизона последними пожелали нам счастливого плавания.
Обстановка в Финском заливе в 1942 году была сложной. Противник, учитывая горькие для него уроки кампании 1941 года, стремился полностью заблокировать советские корабли в Кронштадте и Ленинграде. Он создал мощные противолодочные рубежи на линиях Гогланд — Большой Тютерс и Порккала-Удд — Найссар. Минные поля, патрулирующие вражеские корабли и самолеты — все это являлось, казалось бы, непреодолимым препятствием.
Но мы знали, что наши товарищи — экипажи подводных лодок, которыми командовали капитан 2 ранга Егоров, капитан-лейтенанты Афанасьев, Осипов и Вишневский, — уже преодолели все эти преграды и топили вражеские транспорта на просторах Балтики. Теперь тот же опасный путь предстояло пройти и нам.
Наши действия особенно усложнялись белыми ночами. Когда-то мы восхищались их непередаваемой красотой, а теперь проклинали этот немеркнущий свет, демаскирующий нас.
Форсируя Финский залив, «Щ-303» шла в подводном положении. Всплывать же, производить зарядку [14] аккумуляторной батареи было чрезвычайно опасно, так как при хорошей видимости «старушку» на поверхности залива могли в любую минуту обнаружить дозорные корабли противника.
Огромное напряжение всех моральных сил испытал экипаж, когда лодка вошла в зону минных заграждений. Много лет прошло с тех пор, но и сейчас еще отчетливо сохранился в памяти зловещий скрежет минрепов{2} по бортам корабля. Первую мину «почувствовал» командир отделения торпедистов Алексей Иванов. В центральном посту в переговорной трубе прозвучал его взволнованный, слегка приглушенный голос:
— По левому борту трение о корпус!
Вслед за тем и мы в центральном услышали этот звук. Казалось, чья-то огромная рука ощупывала наружную обшивку, скреблась в лазы цистерн главного балласта. Звук то пропадал, то возникал снова, медленно перемещаясь к корме. Смертельная опасность нависла над нами...
Застопорили левый электродвигатель, чтобы стальной трос мины не затянуло в винт. Минута-другая показались нам вечностью. Но вот прошли третья, четвертая минуты — взрыва не было. Лодка медленно продвигалась вперед.
Наконец скрежет прекратился. Лица людей повеселели. Командир отделения трюмных Гусев, стоявший рядом со мной, облегченно вздохнул, словно с его плеч свалилась огромная тяжесть. То же чувство испытывал и я.
Это был чрезвычайно важный психологический момент. Когда первая мина ушла за корму, вместе с ней как-то сразу ушел и страх перед не видимой нам опасностью. Много раз потом мы слышали скрежет по бортам, стопорили то левый, то правый электродвигатель, но такого леденящего душу ощущения, как в первый раз, пожалуй, уже никто из нас больше не испытывал. Мины мы «освоили», как сострил кто-то из офицеров. Но вернее было бы сказать, что мы преодолели минобоязнь.
Гогландский рубеж «старушка» форсировала благополучно. Перед тем как начать прорыв второго рубежа, [15] надо было зарядить аккумуляторную батарею и провентилировать отсеки. Обеспокоенный Ильин уже несколько раз напоминал об этом.
Электричество и воздух!.. Они нужны экипажу, когда лодка находится под водой, прежде всего.
Электричество — это кровь подводного корабля. Оно нужно для работы электродвигателей. Если электродвигатели работают на очень малом ходу, то лодка может не всплывать семьдесят часов. Если же она в подводном положении будет идти с максимальной скоростью, то электроэнергии хватит только на один час.
Кроме того, аккумуляторная батарея дает ток для освещения и отопления корабля, для работы насосов и множества других машин. Но производить зарядку батареи на лодках типа «Щ» можно было только в надводном положении.
Воздух нужен экипажу для дыхания. В подводном положении личный состав использует прежде всего воздух, сохраняющийся в корпусе лодки с пребывания на поверхности. Его хватает обычно на десять — двенадцать [16] часов. Если дыхание становится затрудненным, то можно произвести регенерацию (возобновление) воздуха, для чего по приказанию командира приоткрывают клапаны имеющихся на борту баллонов с кислородом. Однако таким путем поддерживать жизнь в лодке продолжительное время невозможно, так как, во-первых, нельзя принять на борт корабля большого запаса кислорода, а во-вторых, отработанный воздух очищается неполностью, и в отсеках скапливаются вредные газы. Вследствие этого люди испытывают большую усталость, появляется вялость, безразличие, упадок сил.
...11 июля наша «Щ-303» всплыла. Стояла белая ночь. На гладкой как зеркало поверхности залива, озаренной бледно-голубым светом, лодка виднелась, словно на ладони. Но как ни опасно было оставаться наверху, мы довольно долго шли в надводном положении под деловитый перестук дизелей.
В эту ночь вахтенным офицером был Калинин. Он и сигнальщики напряженно вглядывались в пустынную даль, понимая, что от их бдительности сейчас зависит все. Вдруг зоркие глаза Калинина заметили две черные точки, появившиеся над горизонтом.
— Самолеты противника! Всем вниз!
Вахтенные кубарем скатились по трапу в лодку. Мотористы и электрики в считанные секунды прекратили зарядку аккумуляторной батареи, остановили дизели, задраили шахты. Вот когда нам пригодились тренировки, которые так настойчиво проводил Калинин весной! Послушная рулям «старушка» быстро ушла под воду и, надо сказать, как раз вовремя.
Самолеты, низко летевшие над заливом, с дистанции сто пятьдесят — двести метров открыли по лодке пулеметный огонь.
Корпус «старушки» оказался превосходным. Пули крупнокалиберных пулеметов отлетали от него как горох. Мою голову защитила крышка рубочного люка: я едва успел ее закрыть, как самолеты начали обстрел. Когда спустился в центральный пост, все облегченно вздохнули — жив!
Несколько бомб, разрывы которых мы услышали на близком расстоянии, не причинили серьезных повреждений. Однако в отсеках погас свет, вышло из строя [17] электрическое управление вертикальными и горизонтальными рулями. Пришлось перейти на ручное управление. Старшие матросы-электрики Гримайло и Савельев быстро исправили повреждения, и свет во всех отсеках вспыхнул снова.
Впоследствии мы узнали, что в этот день противник сообщил по радио о потоплении нашей «старушки». Впрочем, о нашей «гибели» фашисты сообщали потом не раз, но мы «воскресали» и продолжали действовать, нанося врагу ощутительные удары.
Ночью, примерно через полчаса после того, как дежурный центрального поста открыл очередную страницу вахтенного журнала и аккуратно вывел новую дату, сигнальщики обнаружили на дистанции пятнадцать — двадцать кабельтовов по левому борту силуэты нескольких кораблей. Это шел большой вражеский транспорт в охранении тральщиков и катеров.
— Боевая тревога!
Все замерли на своих постах. Вот она, первая встреча с ненавистным врагом, когда мы должны не обороняться, а атаковать! И атаковать надо было как можно быстрее, потому что транспорт находился на выгодном курсовом углу, а нашу лодку, идущую в надводном положении, в любое мгновение противник мог обнаружить.
— Приготовиться к торпедной атаке!
Я напряженно слежу за целью, ожидая прихода транспорта на залповый пеленг{3}. Нервы — как струны, каждый мускул — стальной комок.
Из первого отсека доложили о готовности торпедных аппаратов к выстрелу. В последний момент мне вдруг вспомнилось, как еще в базе при погрузке торпед в кормовые аппараты старший матрос Голованов написал на одной из них «снайперская». Сейчас торпеда будет выпущена. Окажется ли она действительно снайперской, откроем ли мы сегодня наш боевой счет?
Транспорт — на залповом пеленге. Подаю команду:
— Аппараты, пли!
Первая выпущенная торпеда прошла за кормой судна, но вторая, «снайперская», попала в цель. Сильнейший взрыв потряс воздух. Водяные горы взметнулись [18] ввысь. Транспорт водоизмещением около семи тысяч тонн затонул совсем близко от островов противника. Боевой счет открыт!..
В момент залпа корабли охранения обнаружили лодку и повернули на нас. Надо было немедленно уходить на глубину!
— Срочное погружение!
«Старушка» не подвела и тут — мгновенно исчезла под водой.
Вражеские корабли, ринувшиеся на подводную лодку, начали бросать глубинные бомбы. Но «Щ-303» в это время находилась уже далеко. Бомбы рвались на значительном от нас расстоянии. Атака противника оказалась безрезультатной.
А мы ликовали. То, что нам удалось потопить неприятельский транспорт еще до прихода на позицию, окрылило весь экипаж, вселило уверенность в наши силы, в наше оружие.
— Хороший аванс выдали мы фашистам, — говорили подводники в отсеках. — При таком авансе и окончательный расчет с врагом должен быть солидным!
Радовало всех и то, что наша «старушка» успешно выдержала боевой экзамен, показав себя со всех сторон отличным кораблем.
Но впереди нам предстояло еще много суровых испытаний, тяжелая борьба с опытным и сильным врагом. Мы это понимали и были далеки от зазнайства.
Зарядить аккумуляторную батарею и провентилировать отсеки нам в ту ночь так и не удалось. Там, на поверхности моря, рыскали неприятельские тральщики и катера, все еще надеясь найти нас и уничтожить. Единственное, что мы могли сделать, — это притаиться в черной глубине моря и ждать, когда они уйдут. Уклоняться ходом не было никакой возможности из-за низкой плотности батареи.
Так мы пролежали на грунте много часов.
Пошли уже вторые сутки нашего пребывания под водой. Воздух в отсеках стал тяжелым, дышалось трудно. Моряки страдали от недостатка кислорода. Но я с радостью и гордостью видел, что это первое тяжелое испытание все переносят стойко.
А неприятельские катера и тральщики продолжали искать нас. Погода стояла штилевая, и это помогло [19] врагу обнаружить лодку. Один из тральщиков тащил за собой по дну электрический кабель, при помощи которого фашисты и нащупали нас.
Катера начали сбрасывать бомбы. Оставаться на грунте стало опасно, так как глубина залива была здесь небольшая. Я решил, несмотря на низкую плотность аккумуляторной батареи, сделать попытку оторваться от преследователей.
Подводники, молчаливые и сосредоточенные, — каждый на своем посту.
Тихо в отсеках. Только акустик Мироненко все время докладывает мне о приближающемся или отдаляющемся шуме винтов надводных кораблей.
Бомбежка не прекращалась долго. Мы то стопорили ход, то петляли. Катера теряли лодку, потом снова нападали на наш след, и бомбометание возобновлялось.
Нам было очень трудно. Не хватало воздуха. Экономя электроэнергию, мы выключили обогревательные приборы. Температура в отсеках понизилась, людей тряс озноб. Чтобы оторваться от противника и спасти корабль при ограниченном запасе электроэнергии, я решил прорваться через Найссар — Порккала-Уддское минное заграждение. Это был единственный путь к спасению. И я не ошибся. Вражеские катера и тральщики, боясь подорваться на собственных минах, не рискнули идти за нами и прекратили преследование.
Снова мы медленно продвигались вперед в водах, густо усеянных вражескими минами. Снова слышали леденящий душу скрежет минрепов о корпус лодки. Снова стопорили то левый, то правый электродвигатель...
Наконец плотное минное поле осталось позади. «Щ-303» вышла в чистые воды. Правда, в последний момент нам едва не наделала неприятностей антенная мина. От ее взрыва нарушилась укупорка нескольких баков аккумуляторной батареи.
Кроме того, пришлось еще повозиться с сигнальной сетью. Противник устанавливал их обычно на подходах к портам или на фарватере в узкостях. К таким сетям прикреплялись самовоспламеняющиеся буйки, которые при попадании лодки в сеть выделяли густой дым и тем самым выдавали местонахождение корабля.
Наша лодка, очевидно, зацепила самый край сигнальной сети. Сначала подозрительный скрежет услышали [20] торпедисты в первом отсеке, потом акустик Мироненко доложил, что «в кормовом секторе что-то булькает за лодкой». Как потом выяснилось, это оказался связанный с сетью буй. Он тащился за нами по поверхности. Чтобы утопить его, пришлось погрузиться на большую глубину.
Ночью наконец всплыли. Шел мелкий дождь, волна расходилась до шести баллов, видимость слабая — в общем, подходящая для нас погода.
Надо было срочно освободиться от сети, прицепившейся к носовой надстройке лодки. Сделать это я приказал рулевому Крутковскому — смелому, находчивому матросу, хорошему комсомольцу.
Задание было опасное. И дело заключалось не в сложности самой работы, а в том, что если бы в тот момент, когда Крутковский находился на носовой надстройке, появились вражеские корабли или самолеты, мы были бы вынуждены срочно погрузиться, оставив своего товарища на поверхности моря.
Крутковокий знал это, но без малейших колебаний пошел на выполнение приказа. Он быстро собрался, захватил необходимый инструмент и деловито спустился на палубу, будто шел заниматься самым обычным делом в мирные дни.
К счастью, все обошлось благополучно. Нам удалось освободиться от сети без всяких помех со стороны противника.
На вторые сутки после форсирования Финского залива мы пришли на отведенную нам в Балтийском море позицию. Несколько дней вели разведку района, уточняя имеющиеся данные о движении вражеских конвоев.
Наступили позиционные будни, жизнь втянулась в размеренные рамки вахт. В свободные минуты матросы читали книги из походной библиотеки, играли в шахматы. Шахматами у нас увлекались, пожалуй, все, но самыми упорными оказывались обычно встречи между боцманом Рашковецким и радистом Алексеевым.
Однажды очередная их встреча, к великому удовольствию «болельщиков», едва не закончилась поражением боцмана. Спасло его от проигрыша лишь то, что акустик Мироненко услышал далекие шумы винтов нескольких кораблей. Игроки и «болельщики» разбежались по тревоге [21] с надеждой, что партия будет скоро доиграна. Но потом было уже не до шахмат. Во время боевого похода такие «спасительные» для кое-кого из шахматистов моменты случались нередко.
Между тем наши поиски транспортов противника продолжались.
17 июля, когда совсем рассвело, мы решили подойти к маяку Богшер и определить свое место. Вахтенный офицер поднял перископ и вскоре доложил, что на горизонте появилась темная точка. Через несколько минут стал вырисовываться силуэт вражеского корабля. Это был транспорт водоизмещением примерно в четыре тысячи тонн. Он как будто бы держал курс на маяк Чекарсэрн.
Лодка пошла на сближение с транспортом. Нас уже охватило волнующее чувство предстоящей атаки. Но вскоре мы убедились, что транспорт сидит на мели с креном на левый борт без всяких признаков жизни.
Разочарованные такой неудачей, мы взяли курс на рейд Утэ. Я знал, что там часто формируются конвои, стоят на якорях транспорта противника.
19 июля к полудню, идя в подводном положении, лодка приблизилась к фарватеру, ведущему на рейд. Когда миновали траверз маяка Лильхару, гидроакустик обнаружил прямо по корме несколько транспортов противника.
Немедленно развернулись на обратный курс и начали быстро выходить из шхерного района, чтобы занять позицию для атаки. Но и на этот раз нас постигла неудача. Пока мы меняли курс, транспорта уже проскочили залповый пеленг.
В течение полутора суток разведывали район и выяснили, что на рейде Утэ действительно стоит большое количество груженых транспортов. Здесь пролегали важнейшие коммуникации между портами Германии и Финляндии.
20 июля к исходу дня лодка всплыла на перископную глубину, и, к великой нашей радости, вахтенный офицер заметил силуэты кораблей, идущих прямо на нас. Обнаруженный конвой состоял из трех транспортов и шести сторожевиков. Это был, очевидно, тот самый конвой, сообщение о котором мы получили по радио накануне. Транспорта перевозили из Германии в Финляндию
вооружение и боеприпасы. [22]
Для атаки я выбрал самое крупное судно водоизмещением в десять — двенадцать тысяч тонн. Помощник командира и штурман быстро произвели необходимые расчеты.
Атака складывалась очень хорошо. Мы подошли к цели на близкую дистанцию, чтобы выпустить торпеды наверняка. Я опасался лишь одного: выдержит ли корпус «старушки» силу взрыва своих же торпед. Но стрелять нужно было без промаха: на палубе транспорта виднелись танки, орудия и много другой техники.
И вдруг, когда до залпа осталась какая-то минута, в окуляре перископа появился один из сторожевых кораблей. Он шел между нами и транспортом, закрывая его своим корпусом. Меня даже в жар бросило. Если он закроет цель, то атака сорвется, лодка не успеет развернуться для повторного выхода на необходимый курсовой угол. Что делать? Решение пришло мгновенно — самим повернуть на транспорт, чтобы он раньше пришел на залповый пеленг и чтобы торпеды успели проскочить перед носом сторожевика.
Наступили решающие секунды. — Залп!
След торпед шел точно к цели. Через несколько секунд — очень близкий оглушительный взрыв, затем второй. Я приказал срочно погружаться и в перископ успел увидеть, как тонет неприятельское судно.
Нашу лодку при взрыве так сильно тряхнуло, что ее корпус показался на поверхности. От сотрясения погасло освещение, посыпалась с подволока пробка.
Инженер-механик мгновенно заполнил цистерну быстрого погружения, и «Щ-303» стремительно пошла на глубину, во тут же ударилась носом о скалистый грунт. Глубиномер показывал двадцать семь метров, а на карте в этом районе почему-то значилось семьдесят пять. В чем дело? Но раздумывать над этим не было времени. Следовало срочно разворачиваться влево и уходить мористее.
Корабли охранения остервенело бомбили нас. Дифферент на нос{4} нарастал, и, чтобы выровнять лодку, Ильину потребовалось приложить немало усилий. [23]
Бомбежка вывела из строя электрическое управление рулями. Снова пришлось перейти на ручное. Вертикальным рулем управлял матрос Крутковский. Когда бомбы разорвались рядом и корму сильно подкинуло, руль стал перекладываться очень тяжело. На помощь матросу вызвали трюмного Панкратова, моториста Косых, кока Тимофеева. Крутковский давал указания, на сколько градусов перекладывать руль, чтобы держаться точно заданного курса, и матросы по очереди вращали штурвал.
А бомбы все рвались и рвались то где-то далеко, то близко. С каждым часом становилось все труднее дышать, но личный состав держался стойко, мужественно. Подводники самоотверженно боролись за живучесть корабля.
В центральный пост один за другим поступали доклады из отсеков об устранении повреждений. И только крышки носовых торпедных аппаратов не открывались, очевидно из-за удара о грунт.
В конце концов нам удалось оторваться от преследования, применив соответствующий моменту маневр. В этот раз враг сбросил на лодку около семидесяти глубинных бомб.
В полночь мы всплыли. Усталые, измученные напряженной борьбой за жизнь корабля, люди с наслаждением вдыхали влажный морской воздух. Он придавал бодрость и силы, которые всем нам были очень нужны.
Оставаться в этом районе после потопления вражеского транспорта было опасно, и мы проложили курс к маяку Ристна, где нам отводилась дополнительная позиция.
Когда немного рассвело, я приказал осмотреть форштевень, носовые торпедные аппараты и выявить повреждения, полученные в результате удара о скалу. Но авиация противника заставила «старушку» опять уйти под воду. Произвести осмотр и устранить неисправности нам так и не удалось.
К вечеру 23 июля, находясь на перископной глубине, в районе маяка Ристна обнаружили транспорт противника.
Подводная лодка изготовилась для атаки. Но как ни старались торпедисты открыть передние крышки торпедных аппаратов, сделать ничего не смогли — они по-прежнему [24] не открывались. Пришлось от атаки отказаться. Досадно было упускать вражеский корабль невредимым.
С наступлением темноты всплыли в надводное положение. Работы оказалось много. Электрики и мотористы начали зарядку аккумуляторной батареи. Торпедисты приступили к устранению повреждений торпедных аппаратов. Несколько часов трудились они в носовой надстройке во главе с командиром отделения Алексеем Ивановым, но безуспешно. Повреждения исправить можно было только в доке.
В ночь на 24 июля радист Широбоков, приняв очередную сводку Совинформбюро, передал командованию бригады подводных лодок Краснознаменного Балтийского флота мою радиограмму о потоплении второго транспорта и о полученных повреждениях. На следующий день мы получили приказ идти в базу.
Подводная лодка «Щ-303» возвращалась домой с неплохим результатом. Она потопила два транспорта противника общим водоизмещением в семнадцать тысяч тонн. И все же каждый из нас в душе сожалел, что неблагоприятно сложившиеся обстоятельства не дали возможности экипажу совершить в походе большее.
27 июля мы вновь начали форсировать Финский залив. Обратный путь был не менее сложным. Нам снова приходилось пересекать неприятельские минные поля. Правда, лодка шла уже «проторенной дорогой», но по бортам вновь скрежетали, быть может, те же самые, «знакомые» минрепы...
31 июля, тихой теплой ночью, проделав долгий утомительный путь, не раз уклоняясь от встреч с вражескими засадами, «Щ-303» всплыла на поверхность для зарядки аккумуляторной батареи. До дома оставалось не так уж далеко.
Но и здесь нашу «старушку» поджидали катера противника. Обнаружив лодку, они пришли в движение. Взвилась сигнальная ракета. С ближайшего неприятельского катера загрохотали артиллерийские выстрелы.
Медлить нельзя, и мы снова уходим на глубину. С шумом вырывается воздух из цистерн, море уже лижет командирскую рубку. Лодка быстро погружается, взбивая белую пену на спокойной поверхности залива.
Едва успели уйти на двадцатиметровую глубину, как раздались сильные взрывы бомб недалеко за кормой. [26]
Однако и на этот раз мы оторвались от преследователей.
Несколько раз всплывала в ту ночь «старушка», но зарядить батарею мы так и не смогли. Лишь перейдя в другой район, удалось, наконец, пополнить запасы электроэнергии.
Теперь «Щ-303» могла продолжать свой путь в Нарвский залив, где была назначена точка встречи с нашими тральщиками. Предполагалось, что они, протраливая фарватер, проведут нас через минное поле.
Для верности встречу наметили на две ночи — или с 3 на 4 или с 5 на 6 августа. Ведь всегда может случиться непредвиденное... Так оно и получилось.
В ночь на 4 августа мы подошли в подводном положении к месту встречи с нашими кораблями. Всплыли. Лодка совершенно сливалась с темной поверхностью моря, и обнаружить ее было трудно. В серой мгле августовской ночи разглядели вблизи силуэты нескольких кораблей. Они показались подозрительными. Внезапно открылась сильная артиллерийская перестрелка между надводными кораблями. Я приказал срочно уйти под воду, и мы осторожно покинули этот район.
В светлое время суток подводная лодка лежала на грунте.
Здесь, на дне залива, в водах, контролируемых противником, состоялось партийное собрание личного состава «Щ-303». На повестке дня был один вопрос — прием в члены Коммунистической партии. Разбирались заявления наших товарищей Калинина, Голованова, Иванова, Гримайло.
Мы принимали в партию людей, которые показали себя верными сынами своей Родины: самоотверженным трудом помогли они успешно выполнить стоявшие перед экипажем задачи, стойко и мужественно держались в минуты смертельной опасности — под разрывами глубинных бомб, при форсировании минных полей, под обстрелами самолетов — и это служило им лучшей рекомендацией.
Каждый из них поклялся биться с врагом до последней капли крови. Мы, коммунисты корабля, не сомневались в том, что клятва эта верная, и без колебаний приняли их в свои ряды. [27]
В ночь на 6 августа вновь проложили под водой курс К точке встречи. Накануне радист принял радиограмму: «Лодку будут встречать в условленном месте наши катера и тральщики».
Прибыв в назначенный район, всплыли на поверхность. Я вышел на мостик и стал всматриваться в темно-серую пелену, окутавшую все вокруг. Действительно, вдали смутно вырисовывались силуэты сторожевого корабля и катеров.
Мы передали несколько раз специальным фонарем свои опознавательные сигналы. Но что это? Вместо ответа катера стремительно пошли прямо на лодку и открыли артиллерийский огонь.
— Засада! Срочное погружение!
Едва «старушка» скрылась в волнах, как за кормой загрохотали взрывы бомб. Положение создалось тяжелое. Глубины Нарвского залива небольшие.
— Товарищ командир, — докладывает акустик Мироненко, — над нами три вражеских катера!
Катера сбрасывают бомбы сериями. Корпус лодки вздрагивает от взрывов. Акустик каждые две — три минуты сообщает о маневрах противника. Ни одного звука не пропускает он. Задыхаясь от недостатка воздуха, страдая от оглушающих разрывов бомб (в наушниках, связанных с акустической аппаратурой, они отзываются особенно больно), Мироненко несет свою вахту безукоризненно.
Два с половиной часа непрерывно продолжается бомбежка.
Все подводники в центральном посту, ожидая приказаний, смотрят на командира. И стоит ему только немного замешкаться, как это сразу же передастся подчиненным. Я стараюсь как можно спокойнее и тверже отдавать команды и, подбадривая людей, говорю им:
— Ничего, все равно обманем врага, уйдем.
При последнем срочном погружении в уравнительную цистерну набралось слишком много воды. Лодка стала чрезмерно тяжелой. Возникла новая опасность: ведь если отяжелевший корабль коснется илистого грунта, то поднявшаяся со дна муть выдаст его местонахождение. Откачать же воду из цистерны мы не имели возможности — во время бомбежки повредило пусковое устройство турбонасоса. [28]
Исправить повреждение взялся старшина 2-й статьи Бойцов. Борис Бойцов был секретарем партийной организации корабля и всегда оказывался там, где было трудно. Турбонасос он исправил быстро.
Я приказал трюмным во время очередной серии взрывов глубинных бомб включить установку. Под гул взрывов и шум винтов вражеских кораблей вода, предательски тянувшая лодку ко дну, была выкачана. Теперь «старушка» находилась на нужной нам глубине и хорошо «слушалась» горизонтальных рулей.
Долго противник преследовал нас и беспрестанно бомбил. Гас свет, сыпалась пробка, метались стрелки измерительных приборов. За сорок минут матросы насчитали девяносто шесть близких взрывов. А всего за время похода на «Щ-303» было сброшено свыше четырехсот глубинных бомб. Однако корпус «старушки» выдержал.
Оторвавшись наконец от опасных и назойливых преследователей, я решил возвращаться в базу самостоятельно, не ожидая тральщиков и катеров для проводки через минное поле. Оставаться дольше в Нарвском заливе при такой насыщенности его кораблями противника стало невозможно.
В ночь на 7 августа мы благополучно преодолели Гогландский противолодочный рубеж и пришли на остров Лавенсари. А через два дня ранним утром «Щ-303» уже приближалась к острову Котлин в сопровождении катеров.
Вместе с нами возвращалась из боевого похода подводная лодка «Щ-406» под командованием Евгения Осипова. Ее героический экипаж потопил в этот раз пять вражеских транспортов.
Немецкие батареи, находившиеся на северном берегу залива, обнаружили нас и пытались обстрелять, но катера сопровождения своевременно поставили дымовую завесу.
Вот и родной Кронштадт. Чувствую, как учащенно бьется сердце. Смотрю на боевых товарищей, и мне кажется, что за весь поход, даже в самые тяжелые минуты, они так не волновались, как сейчас, перед встречей с друзьями и близкими.
На пирсе ровной шеренгой стоят моряки. Среди них экипажи подводных лодок Афанасьева и Вишневского, вернувшихся в базу несколько раньше нас. Совсем [29] недавно здесь так же торжественно и радостно встречали и их.
Те, что стоят на берегу, уже по внешнему виду «Щ-303» угадывают, какие тяжелые испытания выдержала наша «старушка». Они видят ободранный, покрытый коричневой ржавчиной корпус лодки, пробитую надстройку, изрешеченный пулями козырек над мостиком, пробоины, вмятины, свернутый вправо форштевень и понимают без слов, какой ценой досталась нам победа.
Оркестр играет встречный марш. Личный состав «Щ-303» выстраивается на борту своего корабля. Командующий Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирал В. Ф. Трибуц принимает от меня краткий рапорт, потом обнимает и крепко целует.
Матросы с подводной лодки Вишневского преподносят всему нашему экипажу букеты цветов. А нам кажется, что сегодня и солнце светит ярче, и береговая база подплава выглядит красивей. Смотрят подводники друг на друга и только сейчас — в походе на это не обращали внимания — замечают, как осунулись, побледнели лица. Все стали словно старше.
Но вот моряки сходят на берег. Каждого окружают друзья, взволнованные, радостные, жмут руки, забрасывают вопросами. А по пирсу разносится визг поросенка. Это несут традиционный подарок. На ленточке, которой кокетливо повязан поросенок, написана цифра 2 — число потопленных нами транспортов.
Подводникам вручают пачки писем. И люди, присев кто на камень, кто прямо на траву, читают, читают, не отрываясь, эти дорогие весточки — от отцов, матерей, любимых девушек, защищая которых, они выдержали жестокий многодневный поединок со смертью.
В тот день в честь экипажей подводных лодок «Щ-303» и «Щ-406» на береговой базе подплава был устроен торжественный вечер. В зале выступал ансамбль песни и пляски. Матросы пели о любви к Родине, о доблести советских моряков, о дорогом сердцу каждого из нас Балтийском море. А потом начались танцы, и подводники, забыв о всех трудностях и невзгодах только что совершенных походов, весело закружились по залу...
За успешное выполнение задания командования весь экипаж «Щ-303» был награжден орденами Советского Союза. Пять человек получили орден Ленина, еще пять [30] человек — орден Красного Знамени, а остальные подводники — орден Красной Звезды.
Так Родина отметила боевые дела экипажа нашей подводной лодки, которую фашистское радио объявило потопленной.
На рубке «Щ-303», как и на рубках других лодок, совершивших успешные походы, появилась звезда с вписанной в нее цифрой, обозначавшей число потопленных вражеских транспортов. Эта звезда являлась свидетельством отличных боевых качеств нашей «старушки».
15 августа 1942 года командиров подводных лодок — Ивана Вишневского, Евгения Осипова и меня — вызвали в Смольный к А. А. Жданову.
Андрей Александрович принял нас радушно и просто. Он поднялся навстречу, крепко пожал нам руки, поздравил с успешными действиями в море. На его большом письменном столе лежали развернутые подробные морские карты. Товарищ Жданов внимательно выслушал наши рассказы о боевых походах, расспросил об обстановке на Балтике, особенно в Финском заливе. В свою очередь и он рассказал нам, как гитлеровцы, рекламируя свои мнимые победы, хвастливо сообщали о потоплении в Балтийском море тридцати русских подводных лодок.
— Выходит, что каждого из вас потопили уже несколько раз, — пошутил Андрей Александрович.
В заключение он поблагодарил нас, передал от имени Партии и Правительства поздравление подводникам и попросил еще раз напомнить экипажам кораблей, что каждый транспорт, потопленный в Балтийском море, лишает фашистские войска, блокирующие Ленинград, свежих резервов, срывает их разбойничьи планы взять город штурмом.
Воодушевленные, мы вернулись на свои корабли. Я тотчас собрал весь личный состав лодки и подробно рассказал о встрече с секретарем Центрального Комитета партии. [31]