Глава третья.

Огненная страда

Новый фронт — новые задачи. В освобожденных районах Курской области. Бескорыстная помощь населения. Войска на марше. Мы просим отсрочки. С ходу — в бой. Первые огорчения. Обстановка резко осложняется. 21-я армия уходит на Воронежский фронт. Оперативная пауза. Наступать или обороняться? Решение — преднамеренная оборона. Войска овладевают наукой побеждать. Рост партийных и комсомольских рядов. Тревожное ожидание. Операция развивается по нашему плану! Горячие дни июля. Выстояли и переходим в контрнаступление. Первый салют Родины. Вышли к Днепру. Направление — гомельское.

Мы все еще жили, казалось бы, вчерашними тревогами и заботами контрнаступления под Сталинградом, еще выплескивалась через край радость победы над врагом, а все это уже уходило в прошлое, в историю, уступая место новым задачам, подготовке к новым боевым делам.

Эти задачи определялись переломным характером развития событий на фронте, открывавшимися стратегическими возможностями изменения всего хода войны с гитлеровской Германией.

Когда у руин Сталинграда прозвучал последний выстрел, день в день — 2 февраля 1943 года, — после небольшой оперативной паузы снова перешел в наступление Воронежский фронт. Теперь наступление советских войск развертывалось одновременно на краснодарском, ростовском, донбасском, харьковском и курском направлениях — именно там, где гитлеровцы пытались добиться решающего успеха в летней кампании 1942 года. 18 января была прорвана блокада Ленинграда.

При определении задач и сроков наступления Воронежского, а затем и Брянского фронтов Ставкой, несомненно, [173] учитывалось ошеломляющее воздействие результатов Сталинградской битвы на войска противника и их командование, психологический шок, вызванный в стане врага сокрушительными ударами на южном участке фронта, крахом людоедских планов взятия Ленинграда измором. Теперь успешные действия Воронежского и Брянского фронтов подкреплялись созданием нового, Центрального, фронта, что при благоприятном развитии событий могло существенно и достаточно скоро изменить в нашу пользу оперативную обстановку на всем театре военных действий.

Харьковская наступательная операция началась 2 февраля 1943 года ударами 3-й танковой и 69-й армий Воронежского и 6-й армии Юго-Западного фронтов. 3 февраля перешли в наступление 60-я и 40-я армии.

Возобновившая наступление 60-я армия генерал-лейтенанта И. Д. Черняховского во взаимодействии с 13-й армией Брянского фронта генерал-лейтенанта Н. П. Пухова развернула активные действия на курско-льговском направлении. За два дня 60-я продвинулась на 30 километров, освободила города Щигры и Тим. В это же время войска генерала Пухова вышли к линии железной дороги Орел — Курск.

Командарм И. Д. Черняховский, получив данные разведки о том, что противник намеревается перебросить в район Курска крупные резервы, опережая его действия, создал две ударные группы и направил их в обход Кур-сна: одну с севера, другую с юга. К исходу 6 февраля войска армии завязали бои на окраинах города, а утром 8 февраля полностью освободили Курск от немецко-фашистских захватчиков.

Успешно развивались в тот период и действия других объединений Воронежского фронта: 40, 69 и 3-я танковая армии продвигались в направлении к Харькову.

По результатам этих наступательных действий был уточнен район размещения войск Центрального фронта, которому теперь предстояло во взаимодействии с войсками Брянского фронта нанести удар в направлении на Гомель и Смоленск, во фланг и в тыл орловской группировке противника. Начало этой глубокой охватывающей операции намечалось на 1б февраля 1943 года.

Центральному фронту из состава прекратившего существование Донского фронта передавались 21-я армия генерала И. М. Чистякова, 65-я генерала П. И. Батова и 16-я воздушная генерала С. И. Руденко, а из резерва [174] Ставки передавались 70-я общевойсковая, 2-я танковая армии, а также некоторое количество отдельных соединений и частей.

Учитывая сложность сосредоточения на новом месте северо-западнее Курска большого количества войск, находившихся отсюда за сотни километров, мы срочно выехали обратно под Сталинград для принятия необходимых мер по ускоренной передислокации личного состава и техники в район предстоящих военных действий.

Еще при получении задачи в Ставке командующий фронтом К. К. Рокоссовский был вынужден обратить внимание Верховного Главнокомандующего на нереальность предложенных сроков начала операции. Войска и все средства обеспечения находились далеко: те, что оставались пока в Сталинграде — за семьсот километров, а выделенные из резервов Ставки — подчас еще дальше от места назначения, и время их подхода зависело главным образом от работы железнодорожного транспорта.

Если учесть, что войска, находившиеся пока в районе Сталинграда, необходимо было перевозить по единственной одноколейной железной дороге с путевым хозяйством, в свое время изрядно пострадавшим от налетов вражеской авиации, то станет достаточно очевидной основательность доводов командующего.

Однако Ставка, стремясь использовать успешные действия Брянского и Воронежского фронтов, а также общую оперативную обстановку, требовала начать операцию Центрального фронта как можно скорее, мотивируя это необходимостью ударить в определявшемся направлении, пока противник не успел подтянуть в полосу наступления нашего фронта силы с других участков и из глубины своей обороны.

С первых же минут осуществления самых неотложных подготовительных мероприятий Военный совет столкнулся с чрезвычайными сложностями. Скажем, планы перевозок войск и боевой техники сразу же начали давать сбои по всем направлениям. Следует иметь в виду, что среди эшелонов с передислоцируемыми войсками было немало составов с военнопленными, а вагонный парк на этих направлениях ни качественно, ни количественно не способствовал перевозке крупных контингентов войск в столь сжатые сроки. Заявки наши на подвижной состав удовлетворялись далеко не в полной мере, нередко подавались вагоны абсолютно не приспособленные для перевозки войск в условиях зимних холодов. [175]

В целях ускорения перевозок Военный совет направил большую группу политработников на железнодорожные станции по пути следования эшелонов. Но даже такое ранее безотказное средство не привело к положительным результатам.

Нельзя было не считаться и с тем, что железные дороги севернее Сталинграда несли на себе тяжесть транспортного обеспечения действий Юго-Западного и Воронежского фронтов, вследствие чего узловые станции испытывали нагрузку значительно превышавшую их мыслимые и даже немыслимые, по понятиям мирного времени, возможности.

В силу всех этих, а также ряда других причин чисто технического свойства, отправленные из района Сталинграда эшелоны прибывали на станции разгрузки с большим опозданием, причем нередко личный состав воинской части выгружался на одной станции, а ее техника и имущество — на другой, отстоявшей от первой на десятки километров.

К сожалению, обращения Военного совета в Ставку с просьбой навести должный порядок в перевозках положительных последствий не имели. Около 170 тыловых частей и учреждений на довольно длительный период так и застряли под Сталинградом.

Пробыв под Сталинградом несколько весьма насыщенных заботами дней, наладив в пределах возможного отправку войск к новому месту расположения и оставив для завершения всех дел заместителя командующего фронтом генерала К. П. Трубникова, Военный совет и штаб фронта выехали в район Ельца, где был уже развернут командный пункт.

Новый район расположения войск встретил нас глубокими снежными заносами. Казалось бы, к снегу нам было не привыкать — и под Сталинградом его хватало с избытком. Однако там высокая плотность войск, оживленное их движение способствовали поддержанию дорог в рабочем состоянии. Здесь же обстояло иначе. Войска Брянского фронта сравнительно давно прошли вперед, и пути их продвижения были основательно засыпаны снегом, обильно выпавшим в первых числах февраля. К этому следует добавить, что, отступая под ударами наших войск из временно оккупированных им районов, противник наносил большой урон оставляемым селам и городам. Жизнь в них пробуждалась медленно, транспорта у местных жителей почти не оставалось, сообщение между [176] населенными пунктами поддерживалось крайне слабо. Все это оказывало отрицательное влияние на развитие и поддержание дорог в более или менее приемлемом состоянии.

По прибытии в Елец К. К. Рокоссовский, взяв с собой несколько старших офицеров штаба, выехал к командующему Брянским фронтом генералу М. А. Рейтеру для ознакомления с положением дел и согласования последующих действий. А после его возвращения мы сразу же засели за изучение материалов всех видов разведки. Докладывая, начальник разведотдела, теперь уже генерал-майор, И. В. Виноградов заметно увлекся и несколько раз, видимо, по старой привычке, повторил слово «приблизительно».

К. К. Рокоссовский дал И. В. Виноградову закончить доклад и не без иронии спросил:

— Насколько же «приблизительно»?

И. В. Виноградов сразу понял, на что намекает командующий. На его лице отразились и досада, и раскаяние — слишком свежим в памяти был просчет относительно численности противника под Сталинградом.

С трудом подавив смущение, Виноградов собрался и уже достаточно убежденно произнес:

— На этот раз, товарищ командующий, значительно ближе к истине, чем случалось раньше.

— Будем надеяться, — согласился К. К. Рокоссовский и тактично закончил) неприятный для подчиненного разговор, опустив взгляд к карте. — Рейтер начинает новое наступление 12 февраля и мы должны быть готовы к вводу в бой хотя бы части наших войск на правом фланге, чтобы, в случае успешного продвижения, левый фланг Брянского фронта не оказался внезапно оголенным. И очень хотелось бы обойтись без всяких сюрпризов, ибо нам и без того сложностей хватает.

Для того, чтобы пояснить смысл заключительной фразы командующего, внести ясность в сложившуюся здесь обстановку, я разрешу себе описать в самых общих чертах размещение и действие сил на новом для нас участке.

В результате осуществленных несколько раньше операций в районах Харькова, Курска и восточнее Орла, определились очертания той части временно оккупированной противником территории, которая получила наименование орловского выступа.

По замыслу Ставки, дальнейшее успешное развитие действий советских войск создавало благоприятные условия [177] для проведения операции, способной решить сразу несколько проблем: ликвидировать орловский выступ, поставить перед фактом неизбежного разгрома всю противостоявшую Москве группировку армий «Центр», закрепить успехи Юго-Западного фронта, приступить к освобождению западных областей Российской Федерации, а также Украины и Белоруссии.

В то же время Ставка ориентировала нас о переброске в район севернее Курска и западнее Орла сразу нескольких сильных соединений противника о других участков восточного фронта и из глубины оккупированной территории.

Ориентировка Ставки полностью подтвердилась. Оценив угрозу орловскому выступу, гитлеровское командование рассталось с намерением удержать ржевско-вяземский выступ (возникший севернее при ранее сложившихся обстоятельствах), рассчитывая со всей очевидностью на то, что, занятые осуществлением операций на юге и других участках советско-германского фронта, наши войска до поры до времени от наступления на ржевско-вявемском направлении воздержатся. Отсюда-то и были сняты несколько дивизий и в числе других (примерно 16) переброшены в район Орла.

В условиях столь активного укрепления противником обороны орловского выступа наше промедление с началом активных наступательных действий только способствовало бы дальнейшему сосредоточению вражеских войск в той самой полосе, в которой нам предстояло разворачивать действия войск фронта. Однако вывод войск, прибывавших на укомплектование фронта, в район Воронеж, Елец крайне затруднялся тем, что железнодорожная линия от Касторной достигала только Курска, да и то пропуск поездов по ней осуществлялся лишь до станции Щигры. А единственная в условиях снежных заносов автогужевая дорога Елец — Ливны — Золотухине просто не могла пропустить весь поток войск и грузов.

Огромный район, только что освобожденный от противника, как я уже упоминал, очень сильно пострадал от разрушений. Отступая, гитлеровцы жгли села и города, взрывали все, что успевали взорвать, лишая наших воинов возможности отдохнуть в теплых помещениях. Однако, несмотря на то, что многие жители освобожденных районов сами ютились в полуразрушенных домах, в наскоро вырытых землянках, бойцы Красной Армии постоянно чувствовали поистине трогательную заботу — [178] местное население в этих условиях делилось со своими освободителями кровом, а если из-за бездорожья возникали перебои в снабжении, то и куском хлеба.

Больше того, колхозники — освобожденные из фашистской неволи, и те, которые при первой же возможности вернулись к родным очагам из эвакуации, — бее всякого принуждения и безвозмездно предлагали своих лошадей, повозки для перевозки имущества и боеприпасов.

Уместно здесь будет вспомнить, что помощь эта оказывалась по инициативно организованной эстафете. Колхозники из пристанционных деревень подъезжали прямо к местам выгрузки войскового имущества на железнодорожных путях, загружали свои розвальни и доставляли груз до соседнего крупного населенного пункта. Там имущество перегружалось на другие сани и перевозилось до следующей деревни. Понятно, что все эти перевозки осуществлялись без сопровождающих и какого-либо документального оформления.

Трудно передать словами, сколько усилий было приложено работниками тыла всех степеней для того, чтобы обеспечить своевременное сосредоточение соединений на указанных рубежах, и все же к 14 февраля стало окончательно ясно, что большая часть войск не выйдет в отведенные ей районы, ибо многие части только приближались к пунктам высадки.

Между тем Ставка уже проявляла явное беспокойство. Наш сосед справа — Брянский фронт — хотя и начал наступление в назначенный срок, однако встретил ожесточенное сопротивление противника и ожидаемых успехов пока не добился. Гитлеровцы успели подтянуть свежие войска, и преодоление занятых ими рубежей обороны требовало организации сильного, сосредоточенного удара.

К. К. Рокоссовский, оценив по достоинству сложившуюся обстановку, после обстоятельного обсуждения дел на Военном совете позвонил И. В. Сталину и со всей откровенностью доложил, что фронт к наступательным действиям не готов.

Верховный Главнокомандующий, к нашему удивлению, выслушал на этот раз доклад и доводы Рокоссовского со вниманием, с просьбой о переносе сроков начала активных действий согласился, не выдвинув при этом никаких условий. Срок перехода в наступление был перенесен на 25 февраля. [179]

Однако силы и обстоятельства, препятствовавшие сосредоточению войск, продолжали действовать, ставя под угрозу и скорректированные планы. Даже к исходу добавленных нам десяти дней фронт имел в своем распоряжении только часть войск 65-й армии, далеко не полного состава войска 2-й танковой армии, направленный к вам из резерва Ставки 2-й кавалерийский корпус с двумя приданными ему лыжно-стрелковыми бригадами. На правый фланг 150-километрового фронта выходили соединения и части 70-й армии. Войска 21-й армии находились в пути следования, а часть ее соединений все еще задерживалась в районе Сталинграда.

При всем этом назначенный срок начала наступления оставался теперь неизменным. Надо было не только преодолеть занесенные снегами пространства, не только подтянуть как можно ближе к линии фронта все средства боевого обеспечения, но и всемерно поднять боевой дух личного состава, морально подготовить бойцов и командиров к жестоким боям в сложнейших условиях многоснежной зимы.

В те дни все руководство войсками было перенесено в соединения и части. Весь Военный совет фронта, начальники и старшие командиры фронтовых управлений, весь политический аппарат находился, как правило, на тех участках, где возникали непредвиденные задержки в движении войск, где возникала обстановка, угрожавшая сорвать запланированные сроки их сосредоточения на предусмотренных рубежах.

Возвращаясь из длительных поездок в войска (длительных потому, что на машинах удавалось преодолеть в лучшем случае половину пути, далее следовали на лошадях или на лыжах), мы собирались у командующего, обменивались мнениями, намечали планы действий на ближайший срок, принимали необходимые решения.

Излишне здесь говорить, что усталость подчас прямо-таки валила с ног. Но с этим никто не считался: все понимали, что предписанный Ставкой срок приближается с нарастающей быстротой, считанные сутки прямо-таки молниеносно сгорают, а любое промедление, в буквальном смысле, было смерти подобно.

Работа, проведенная в те дни и в тех условиях политорганами всех степеней, политсоставом частей и подразделений, партийными и комсомольскими организациями заслуживает самой высокой оценки.

Здесь необходимо краткое отступление. [180]

Вся моя сознательная жизнь связана с политической работой в Красной Армии. Давным-давно, еще в годы гражданской войны, будучи помощником военного комиссара, а затем и военным комиссаром одного из полков 51-й стрелковой дивизии В. К. Блюхера, штурмовавшей Перекоп, я не раз имел возможность убедиться в том, что качество всей партийно-политической работы в войсках определяется одним — весомостью достигнутого боевого результата. И чем сложнее обстановка, тем больше оперативности, инициативы и пропагандистского таланта должно быть вложено в идейно-политическое воспитание воинов, в их подготовку к решению поставленной задачи.

Само собой разумеется, что со времен гражданской войны значительно изменились и условия работы, общеобразовательная и политическая подготовка всего личного состава, значительно усовершенствовались средства агитации и пропаганды: от печатных изданий — книг, журналов, газет, листовок — до стендов с наглядной агитацией, броских лозунгов, выразительных плакатов.

Однако же само наличие всех этих средств вовсе не гарантировало успехов в воспитательной работе. Оно активно содействовало повышению ее качественного уровня. Эти средства давали (точно так же, как и в наши дни) желаемую отдачу только при их грамотном и своевременном использовании в соответствующей обстановке, применительно к сложившимся условиям.

Политорганы фронта в сложный период подготовки к наступлению помогали партийно-политическим работникам частей и подразделений, говоря ленинскими словами, содействовали «сознательному выбору средств, приемов и методов борьбы, способных при наименьшей затрате сил дать наибольшие и наиболее прочные результаты»{19}.

К сожалению, в первые дни сосредоточения удалось организовать издание только фронтовой газеты «Красная Армия». Однако редакционный коллектив сумел обеспечить не только ежедневный выпуск газеты, но и издание массовым тиражом различного рода листовок и воззваний, отдельных сводок Совинформбюро.

В те дни главную тяжесть воспитательной работы с личным составом несли замполиты частей и подразделений, парторги и комсорги, коммунисты и комсомольцы — агитационный актив наших войск. [181]

Из своих многочисленных поездок по частям, из встреч и бесед в самых различных условиях с бойцами, командирами и партийно-политическими работниками мы все выносили самые обнадеживающие впечатления. Результаты работы, проведенной политорганами, проявлялись в главном: несмотря на немыслимо трудные условия преодоления глубоких снежных заносов, зимнее студеное бездорожье, подчас недоедание и постоянно — смертельную усталость, воины сохраняли высокий боевой дух. Усилиями командиров и политработников всех степеней, партийных и комсомольских активистов, агитаторов был обеспечен тот морально-политический подъем, который помогал преодолевать трудности походной жизни, готовил к участию в недалеких уже боевых действиях.

В высоком боевом настрое воинов я убедился лично, об этом же докладывал и С. Ф. Галаджев, проводивший много времени в поездках по частям и соединениям.

Чем дальше уходили войска от мест разгрузки к назначенным рубежам, тем ощутимее становилась необходимость следования за ними всех фронтовых учреждений, в том числе и Военного совета.

22 февраля вечером Военный совет и штаб фронта начали передислокацию на новый командный пункт, оборудованный в поселке Свобода, расположенном вблизи от железной дороги примерно на полпути между Курском и станцией Поныри.

Стояла обычная для этих мест февральская погода. Предвещая оттепель, на землю падали редкие лохматые хлопья снега.

Колонна штабных легковых и грузовых машин довольно быстро преодолела путь от Ельца до Чернавы, и тут, в опустившейся на землю непроглядной темени, разыгралась жестокая метель. Снег падал на землю косо, подхватываемые буранным ветром миллионы сухих колючих снежинок упруго били в стекла автомашин.

Учитывая полную застрахованность от налета вражеской авиации, водители сняли с фар светомаскировочные чехлы, включили дальний свет, однако видимость улучшилась незначительно, ибо снегопад «экранировал», рассеивал световые лучи.

Выведя из колонны несколько вездеходов и поставив их в голове движения, мы продолжили путь. Несколько более ста километров от Чернавы до Золотухине преодолевали почти восемь часов. От Золотухина до Свободы [182] проезжей дороги уже не было и руководители колонны вывели машины прямо на полотно железной дороги, с которого ветром сдуло значительную часть снега. Поезда по этой линии тогда не ходили, ибо севернее дорога упиралась в линию обороны противника и уходила на территорию временно оккупированной Орловской области.

Добрый десяток километров проехали по шпалам, словно по стиральной доске, но все же ощущая под колесами земную твердь. Пришло, однако, время сворачивать, и колонна тут же увязла в снегу в каких-нибудь двух километрах от места назначения. Сняв с машин шанцевый инструмент, водители, бойцы охраны, командиры, невзирая на ранги, принялись прокапывать дорогу по низине, примерно на метр занесенной снегом.

Я об этой «одиссее» рассказываю с несколько излишними, на первый взгляд, подробностями только для того, чтобы помочь читателю представить погодные условия, в которых разворачивалась подготовка к операции. Ведь эта отбушевавшая вскоре метель оказала самое отрицательное влияние на развитие всех последующих событий.

Утром 23 февраля, когда, вздремнув по паре часов, мы вышли на улицу поселка, то были буквально ослеплены яркими лучами предвесеннего солнца, сиявшего в чистом безоблачном небе. Ну прямо-таки несколько упредивший календарь левитановский «Март»! О пролетевшей метели напоминали только бескрайние, сверкающие мириадами искр голубовато-белые просторы. Поселок Свобода раскинулся на краю довольно высокой складки местности, и нам было хорошо видно, как по этим просторам, преодолевая заносы, медленно движутся колонны войск.

Праздничный день 25-й годовщины Красной Армии принес нам прямо с утра весьма неприятные известия.

Первое состояло в том, что, пользуясь установившейся летной погодой, резко активизировала свою деятельность вражеская авиация. Положение осложнялось тем, что самолеты противника базировались на стационарных аэродромах, да к тому же, как выяснится позже, метель захватила главным образом южную часть орловского выступа, на которой располагались наши войска.

Самолеты соединений и частей 16-й воздушной армии, передислоцированных на грунтовые, наспех подготовленные аэродромы и посадочные площадки, оказались в эту ночь занесены снегом буквально по крылья и могли подняться в воздух лишь после расчистки взлетно-посадочных полос. На это были брошены все наличные силы. [183]

И не будет преувеличением, если назвать подвигом яростный труд воинов батальонов аэродромного обслуживания, техников, механиков, вооруженцев, которые перелопатили горы снега ради того, чтобы уже в первой половине дня в небе появились и наши самолеты, все чаще стали закипать воздушные схватки с вражескими бомбардировщиками.

Не меньшую тревогу вызвало и сообщение о том, что вследствие заносов практически полностью вышла из строя проложенная в низинной местности дорога Золотухине — Моховое, по которой в это время двигались части 2-й танковой армии. Заносы, как сообщило командование ВАД, в некоторых местах оказались здесь настолько глубокими, что преградили путь танкам.

Здесь, наверное, будет уместно напомнить о значении предусмотрительности на войне. В данном случае вышло так, что вся дорожная техника, будучи имуществом одного из тыловых управлений, была назначена к перевозке на новое место одновременно с тылами, то есть во вторую очередь.

Никто, конечно, не мог предположить, что средняя полоса России встретит нас такими парализующими движение заносами, однако, февраль — везде метельный и предусмотреть его снежные атаки мы были просто обязаны.

Военный совет, оценив сложившуюся ситуацию как чрезвычайную, направил на пути продвижения 2-й танковой армии группу наделенных особыми полномочиями командиров и политработников — представителей штаба и политуправления фронта. В соответствии с полученными инструкциями они принимали на местах самые решительные меры: останавливали двигавшиеся к фронту стрелковые подразделения, ставили их на расчистку дорог, используя все средства, проталкивали по выкопанным в снежной целине траншеям, глубиной местами в два человеческих роста, технику и транспорт со следующими к передовой войсками.

Однако, несмотря на все принятые меры, дорожные неурядицы привели к средине дня к образованию пробок и заторов, скоплению на узостях автомашин и артиллерийских орудий.

Как и следовало ожидать, воздушные разведчики противника быстро обнаружили эти заторы и летчикам-истребителям 16-й воздушной армии сразу работы прибавилось. Экипажи летных частей делали по несколько вылетов [184] в день на прикрытие наших войск, несли немалые потери, но полностью отразить налеты вражеской авиации пока не могли. И наземные войска несли урон, еще не вступив в бой с противником.

Только сутки спустя военно-дорожные и саперные части с помощью проходивших войск и местного населения смогли наладить почти бесперебойное движение личного состава и техники.

Хотя нам не удалось завершить сосредоточение всех войск в назначенных районах, фронт 26 февраля начал активные наступательные действия. Войска 65-й армии (командарм генерал-лейтенант П. И. Батов, члены Военного совета полковники Н. А. Радецкий и Г. Е. Гришко), уплотнив свои боевые порядки за счет нескольких дивизий Брянского фронта, оказавшихся в полосе наступления армии, повели наступление в направлении Лютеж, Михайловка. Развернувшаяся правее часть войск 70-й армии, в том составе, в каком она определилась к этому времени, начала наступательные действия в направлении на Дмитровск. Левее 65-й армии, в направлении на Севск наступала 2-я танковая армия (командарм генерал-лейтенант танковых войск А. Г. Родин, члены Военного совета генералы П. М. Латышев и В. В. Сосновиков). На самом левом фланге в направлении на Новгород-Северский взламывала оборону противника конно-механизированная группа в составе 2-го гвардейского кавалерийского корпуса генерала В. В. Крюкова, а также приданных ему двух лыжно-стрелковых бригад и одного танкового полка.

Несмотря на сложности сосредоточения войск и условия, в которых готовилось, а теперь развивалось наступление, начало активных действий складывалось обнадеживающе. Войска 65-й армии при поддержке войск 70-й армии (командарм генерал Н. И. Тарасов, члены Военного совета полковники Н. Н. Савков и С. К. Васев) достигли Комаричей и Лютежа. 2-я танковая армия овладела населенным пунктом Середина-Буда. Еще перспективнее, казалось, развивается наступление конно-механизированной группы, которой удалось прорваться к Десне у Новгород-Северского.

Однако на этом наступление войск Центрального фронта закончилось. Перебросив на угрожаемые участки сильные подкрепления, противник занял жесткую оборону явно (и значительно) превосходящими силами. Реально надеяться на успехи наших северных соседей мы не [185] имели оснований, ибо, начав наступление на Орел 12 февраля, войска Брянского фронта, продвинувшись местами до тридцати километров, также вынуждены были перейти к обороне.

Военный совет фронта, всесторонне обсудив итоги проведенных наступательных боев, сложившееся положение, расстановку сил и перспективы развития военных действий, вынужден был обратиться в Ставку с просьбой о некотором изменении оперативной задачи фронту. Наиболее весомым аргументом мы считали задержку прибытия 21-й армии, входившей в расчет сил и средств спланированной и проводимой операции. В то же время противник, используя хорошо развитую и сохранившуюся железнодорожную сеть, через железнодорожный узел Брянск круглые сутки перебрасывал в орловский выступ крупные силы, опережая нас в сосредоточении войск.

Рассмотрев ходатайство Военного совета фронта, изложенное К. К. Рокоссовским лично И. В. Сталину, Верховное Главнокомандование изменило нам оперативную задачу. Теперь Центральному фронту предстояло, сосредоточив необходимые силы, наносить удар в северном направлении на Орел и, взаимодействуя с войсками Брянского и левого крыла Западного фронта, ликвидировать орловскую группировку противника.

К сожалению, как это уже не раз бывало, реальный ход событий вновь нарушил осуществление намеченных планов.

Дело в том, что конно-механизированная группа генерала В. В. Крюкова, вырвавшаяся довольно далеко на запад, оказалась в крайне сложном положении. Руководствуясь, как можно полагать, тактическими соображениями, безотказно приводившими к положительным результатам на полях гражданской войны, генерал В. В. Крюков пробивался на северо-запад, не очень-то заботясь о прикрытии своих обнаженных флангов, рассчитывая, видимо, на то, что его глубокий рейд в тылы противника деморализует оборонявшиеся в этом районе гитлеровские войска.

Заметив нависшую над группой реальную опасность, командующий фронтом приказал В. В. Крюкову прекратить наступление, закрепиться на рубеже реки Сев и удерживать его до подхода частей 65-й армии.

Однако противник уже принял контрмеры, выдвинул против конно-механизированной группы весьма значительные силы (как потом выяснилось — до девяти дивизий) [186] , ударами с флангов сковал ее маневр и отрезал пути отхода. Усилия и время, затраченные на вывод группы из окружения при содействии соединений 65-й и 2-й танковой армий, внесли значительные изменения и в дислокацию, и в характер дальнейших действий войск фронта. К тому же враг попытался на этом участке перейти в контрнаступление и, чтобы сорвать его замыслы, пришлось развернуть войска 65-й армии по реке Сев, где она и заняла жесткую оборону.

Итак, наш фронт настойчиво стремился выполнить поставленную задачу по разгрому гитлеровских войск, укрепившихся в районе орловского выступа. Но развитие событий со всей очевидностью показало нереальность достижения цели наличными силами. Противник, располагая, в отличие от нас, развитой сетью железных и шоссейных дорог, имел возможность широко маневрировать, быстро перебрасывать на угрожаемые направления внушительные резервы, чем он и не преминул воспользоваться.

В то же время значительная часть наших войск, участие которых было запланировано в проводимой операции — целиком 21-я армия и ощутимое количество тыловых частей фронта, — все еще были на подходе и расчет на их участие в боевых действиях оказался нереальным.

Признаюсь, что мне в голову тогда не раз приходило сравнение сложившейся сейчас обстановки с памятными днями ожидания подхода 2-й гвардейской армии на Донской фронт. Однако я не предполагал тогда, что события повторятся с весьма огорчительным сходством! Но об этом — чуть ниже.

А между тем и у наших соседей дела складывались не лучшим образом. Войска Брянского фронта, встретив сильное сопротивление противника, вынуждены были прекратить продвижение. В разговоре с К. К. Рокоссовским командующий войсками фронта генерал М. А. Рейтер сообщил, что орловская группировка противника настолько усилена подошедшими из глубины резервами, что с часу на час можно ожидать перехода гитлеровских войск в контрнаступление.

Резко осложнилась ситуация и на Воронежском фронте. Противник, перегруппировав силы, получив из тыла существенные подкрепления, развернул наступление на Харьков и Белгород. Воронежский фронт, еще недавно помогавший Юго-Западному, теперь сам испытывал потребность в неотложной помощи. [187]

Можно представить, как нас обрадовало в этот момент сообщение о прибытии на станцию Мценск головных частей 21-й армии!

Однако радость оказалась преждевременной: 13 марта мы получили приказ Ставки направить 21-ю армию в район Обояни, в распоряжение командования Воронежского фронта. И долгожданная армия прямо с колес убыла к нашему левому соседу. Вот теперь — полная аналогия с тем, что произошло в свое время со 2-й гвардейской. Причем и последствия оказались весьма схожими. В самом деле: командующий фронтом К. К. Рокоссовский после обстоятельного обсуждения сложившейся обстановки на Военном совете вынужден был доложить в Ставку, что при определившейся теперь расстановке сил наше наступление полностью лишено перспектив на успех.

И на этот раз наши аргументы Ставка приняла во внимание. Центральному фронту было предписано наступление прекратить и перейти к обороне. Примерно в это же время Ставкой с целью централизации руководства военными действиями в районе орловского выступа был ликвидирован Брянский фронт. Однако довольно скоро выяснилось, что в условиях зимнего бездорожья принятое решение ожидаемых результатов не принесло. Командование Западного фронта, оказавшееся нашим соседом справа, теперь было крайне удалено от своих левофланговых армий, что не могло не сказаться на качестве управления. Такое же примерно положение сложилось и у нас по отношению к армиям правого фланга.

Надо отдать должное: Ставка быстро исправила допущенную ошибку — Брянский фронт был восстановлен, хотя и в несколько измененном составе. К нам перешли из него войска 13-й армии (командарм генерал-лейтенант Н. П. Пухов, члены Военного совета генерал-майор М. А. Козлов и полковник Н. Г. Чернышевский).

Изменена была и линия разграничения Центрального фронта с Воронежским. К нам отходила 60-я армия под командованием генерал-лейтенанта И. Д. Черняховского (члены Военного совета генерал-лейтенант А. И. Запорожец и полковник В. И. Родионов). На пополнение к нам прибыла из резерва Ставки 48-я армия (командующий генерал-лейтенант П. Л. Романенко, члены Военного совета генерал-майор Н. А. Истомин и полковник П. В. Соболев).

Войска соседних фронтов передавались нам вместе с районами их расположения и линиями обороны. К концу [188] второй половины марта полностью определилась к линия обороны всего Центрального фронта. Она проходила по населенным пунктам Городище, Малоархангельск, Троена, Лютеж, Коренево. Примерно тогда же в тылу Центрального и Воронежского фронтов был образован еще один фронт, получивший наименование Резервного. Определилась и примерная расстановка сил в обороне, принявшей на себя удар немецкого летнего наступления 1943 года.

Сложившаяся линия обороны в дальнейшем образовала северный фас Курской дуги. Южную ее часть занимали войска Воронежского фронта.

Тем временем претерпел некоторые изменения состав Военного совета фронта. Вторым членом Военного совета был назначен полковник М. М. Стахурский. А в двадцатых числах марта в качестве члена Военного совета фронта к нам прибыл первый секретарь ЦК компартии Белоруссии, начальник Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко{20}.

Здесь, видимо, следует внести некоторую ясность в вопрос, который уже после окончания войны мне не раз задавали на встречах не только с коллективами трудящихся, но даже в воинских частях и военных учреждениях: в чем же, собственно, состояли должностные обязанности члена Военного совета фронта?

Руководство фронтом (равно как и армией, за исключением воздушной) осуществлялось Военным советом во главе с командующим. Хотя в то время командующий еще и не именовался официально председателем совета, но, по существу, и в практике сложившихся отношений он возглавлял этот коллегиальный орган. [189]

В постоянный состав Военного совета входили: командующий войсками, два члена Военного совета, начальник штаба, командующие артиллерией и воздушной армией.

Член Военного совета делил с командующим всю полноту ответственности за политико-моральное состояние, боевую готовность и деятельность войск, принимал самое непосредственное участие в разработке всех оперативных планов.

Согласие члена Военного совета с решением командующего было обязательным условием его осуществления. Все документы директивного характера, исходившие от командования фронтом, подписывались командующим и членом Военного совета по установленному порядку в одну строку, а ниже ставил подпись начальник штаба. Этим, казалось бы, чисто внешним обстоятельством как бы подчеркивалось равенство ответственности командующего и члена Военного совета за результаты реализации принятого решения.

При всем том первейшей обязанностью члена Военного совета было поддержание в войсках высокого морально-политического состояния, воспитание личного состава в духе беспредельной преданности партии и народу, священного долга защиты Родины от ее врагов.

Выступая в роли организатора партийно-политической работы в войсках, опираясь в этой работе на политорганы, направляя деятельность партийных организаций, член Военного совета обязан был проявлять постоянную заботу о расстановке партийных кадров, росте партийных рядов, воспитании у коммунистов и всего личного состава готовности к подвигу.

В круг обязанностей члена Военного совета входило также обеспечение правильных взаимоотношений войск с населением и органами власти в прифронтовой полосе и, забегая вперед, отмечу добавление в дальнейшем своего рода дипломатической функции — установления и поддержания контактов с местными органами власти за пределами Советского государства, содействия процессу демократического возрождения стран Восточной Европы, сбросивших гитлеровское иго.

Думается, что о той роли, которую отводили членам военных советов фронтов Центральный Комитет партии, Ставка Верховного Главнокомандования, Государственный Комитет Обороны, достаточно красноречиво свидетельствует назначение на этот пост не только крупных [190] политработников, имевших большой практический опыт, но членов Политбюро ЦК ВКП(б) и членов ЦК ВКП(б), секретарей ЦК компартий союзных республик, крайкомов и обкомов партии.

В связи с этим позволю себе сказать несколько слов о том, что в силу трудно объяснимых обстоятельств характер деятельности члена Военного совета, его роль в планировании операций, их проведении, морально-политической подготовке войск осталась в буквальном смысле слова «за кадром». В частности, даже в такой широкомасштабной киноэпопее, как «Освобождение», роль члена Военного совета свелась к присутствию «при сем», передаче телефонной трубки командующему, да высказанному мимоходом сомнению по одному из элементов замысла командующего, которое последний, столь же мимоходом, признал несостоятельным.

Между тем ничего похожего на такой эпизод в моей, например, практике не было. И П. А. Артемьев, и К. К. Рокоссовский, и Г. К. Жуков, с которыми мне довелось пройти через всю войну, с должным вниманием относились к мнению члена Военного совета, и нередко оно находило отражение в утверждаемых документах.

Хотелось быть правильно понятым: речь идет не лично обо мне, ибо партия и Родина высоко подняли меня — бывшего крестьянского парня, щедро отметили мой скромный труд, за что я им бесконечно признателен. Дело в исторической правде, в которой недопустимо произвольно манипулировать пропорциями, смещать акценты, расчленять единое целое на неравные части, если это не диктуется классовым, партийным подходом к действительности.

К сожалению, и многие командующие фронтами или армиями не нашли в своих воспоминаниях достаточно места, чтобы рассказать о подчас многолетней совместной работе с членами военных советов, а в художественных произведениях, посвященных видным полководцам и военачальникам, подчас и упоминаний о Военном совете не найдешь. Хотелось бы верить, что это странное положение в дальнейшем будет исправлено.

Вернусь, однако, к своему повествованию.

Прибытие новых членов Военного совета заметно укрепило наш коллегиальный орган руководства фронтом.

С Михаилом Михайловичем Стахурским я познакомился еще под Сталинградом, в бытность его членом Военного [191] совета 21-й, а затем 24-й армий, хорошо знал о его высоких деловых качествах и не сомневался, что с более широким теперь кругом далеко не простых обязанностей он справится успешно. Так оно и оказалось.

По моему совету, прежде чем «сесть в кресло», Михаил Михайлович побывал в ряде соединений и частей на переднем крае, основательно изучил положение со снабжением войск, их нужды и запросы, после чего, получив информацию, как говорится, из первых рук, с полным знанием обстановки принял на себя значительную часть забот по налаживанию деятельности органов фронтового тыла. Отличаясь завидной работоспособностью, логичностью суждений и действий, он буквально заряжал своей энергией всех тех людей, с которыми соприкасался по службе. Большой опыт руководящей партийной работы (а пришел он в Красную Армию с ответственного поста в Центральном Комитете компартии Украины) помогал ему легко ориентироваться в сложной обстановке, оперативно принимать ответственные решения и добиваться претворения их в жизнь. С его приходом значительно активизировалась работа партийных организаций и политорганов тыловых учреждений.

К этому хотелось бы повторить, что эти наши служебные отношения вскоре переросли в прочную и надежную дружбу, которая продолжалась до самой кончины Михаила Михайловича в 1971 году.

Назначение к нам членом Военного совета Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко кроме всего прочего способствовало разработке и укреплению организационных основ взаимодействия войск фронта с широко развернувшимся в тылу врага партизанским движением.

Пробыл Пантелеймон Кондратьевич у нас не долго, был отозван Ставкой на другую должность, однако и за короткий срок его пребывания в составе Военного совета нам удалось установить прочные и не ослабевавшие в дальнейшем оперативные связи как с партизанскими соединениями, действовавшими на севере оккупированной территории Украины, так и с белорусскими партизанами, что помогло нам некоторое время спустя, уже в ходе наступления в Белоруссии, активно использовать возможности партизанских ударов по врагу для развития наступления войск фронта. Но об этом — несколько позже. Пока Центральный фронт, пребывая в обороне, готовился к наступательным действиям, Военный совет самым тщательным образом анализировал причины неудач [192] в ходе зимнего наступления. Мы понимали, что их нельзя сводить только к объективным обстоятельствам, а именно к задержке с прибытием войск, да непредсказуемому разгулу снежной стихии, вызвавшему бездорожье. Гораздо важнее было вскрыть собственные просчеты, продумать меры, чтобы они не повторились. А ошибок действительно избежать не удалось.

Так, получив задачу наступать непосредственно против орловской группировки с целью ее разгрома и ликвидации нависшего над нашим фронтом орловского выступа, командование перегруппировало войска и на самый ответственный участок, на стык с войсками Брянского фронта, поставило 70-ю армию, на которую мы возлагали большие и, казалось бы, обоснованные надежды. Ведь эта армия, как уже говорилось, была сформирована из всегда отличавшегося высокой надежностью личного состава пограничных войск. В нее входили шесть кадровых стрелковых дивизий, вооруженных по табельной потребности.

Однако действия армии ожидаемых результатов не принесли и, как только из полосы ее наступления были получены первые тревожные сигналы, мы с К. К. Рокоссовским немедленно выехали на место боевых действий.

Добирались до армейского командного пункта с большим трудом: сначала на машинах, потом на розвальнях, а последние примерно десять километров прошли на лыжах.

И вот только прибыв в армию, ознакомившись с работой командования и штаба по обеспечению наступательных действий, мы убедились, что разведка здесь поставлена далеко не лучшим образом, что дивизии вводились в бой прямо с марша, без организации должного взаимодействия между соединениями и частями. Откровенно слабо было организовано артиллерийское обеспечение вследствие нехватки боеприпасов соответствующего калибра. Командующий армией генерал-майор Г. Ф. Тарасов в сложившейся сложной обстановке действовал неуверенно, а Военный совет не обеспечил разумной и твердой последовательности в управлении войсками.

В результате всего этого армия с поставленной задачей не справлялась и в то же время несла неоправданные потери. Пришлось поставить вопрос перед Ставкой о срочной замене командующего армией. По представлению Военного совета фронта такая замена была произведена. [193]

Ну а что же Военный совет фронта, как он выглядел в свете этих событий? Скажем прямо — далеко не лучшим образом. Ведь это мы, и никто другой, перенадеявшись на высокую боеспособность войск армии, сформированной из личного состава пограничных и внутренних войск НКВД, не ознакомились как следует с ее командованием перед решающими боями. Занятые достаточно важными событиями, постоянно возникавшими на других участках фронта, не нашли времени для того, чтобы проверить истинные готовность объединения к решающим сражениям и обеспеченность всем необходимым, в первую очередь средствами ведения боя. Так серия недоработок, допущенных во многих звеньях, обернулась неудачей. И вовсе не для успокоения собственной совести все же скажу, что Военный совет фронта извлек из этого серьезный урок. Во всяком случав, впредь он неотступно руководствовался более чем разумным правилом: доверяй, но проверяй!

Я преднамеренно подробно задержался на событиях, формировавших в свое время столь изменчивую, многогранную обстановку в полосе действий нашего фронта. Многочисленные беседы после войны с самыми равными людьми, в том числе и бывшими фронтовиками, привели меня к выводу о том, что за давностью лет в памяти собеседников сохранились главным образом события, отражающие завершающий результат наиболее крупных операций. Подавляющее же большинство воспринимало рассказы о подчас весьма неоднозначных предшествовавших обстоятельствах чуть ли не как откровение.

В ряде исторических трудов и воспоминаниях ветеранов войны, даже непосредственных участников Курской битвы, о зимних сражениях упоминается скороговоркой, скорее всего по необходимости, поскольку они, как говорится, все же имели место. Не видя в этом какой-либо преднамеренности и тем более не претендуя на детальное исследование упомянутых событий, я просто хотел заострить на них внимание военных историков, полагая, что без глубокого анализа промежуточных этапов может создаться ложное впечатление о сравнительной легкости достижения конечных целей, чуть ли не самовозникновении победного финала.

Мне думается, что именно раскрытие характера действий войск в зимнем наступлении поможет четко представить, какой ценой были созданы предпосылки для победы наших войск в Курской битве. Трудная пора зимних [194] боевых действий на курской земле оказала непреходящее влияние на последующие события. Я не случайно упомянул о наших просчетах, поскольку и они не прошли без следа, вооружили нас во многих отношениях драгоценным опытом предусмотрительности.

Оценивая результаты зимних боев, конфигурацию образовавшейся «дуги», мы пришли к единодушному выводу о том, что противник, обладая двумя укрепленными выступами севернее и южнее Курска, именно с них при первой возможности предпримет активные и решительные действия.

Как и каждый предыдущий, наступивший этап войны имел свои особенности, которые необходимо было учитывать при организации политической и морально-психологической подготовки воинов. Не отказываясь от традиционных, оправдавших себя в прошлом форм и методов агитационно-пропагандистской работы в вожжах, требовалось наполнить ее новым содержанием.

Несомненно, разгром вражеской группировки под Сталинградом, успешные наступательные операции войск других фронтов воодушевили бойцов, укрепили их уверенность в том, что мы можем бить врага, и не просто бить, а наносить ему сокрушительные поражения. Понятно, что значение Сталинградской эпопеи, подвиги ее героев широко пропагандировались в войсках. Но сейчас этого было недостаточно, ибо эхо крупнейшей битвы второй мировой войны прокатилось по всей планете, приобрело, как теперь принято говорить, глобальный размах, привело к значительным изменениям международной обстановки.

Вот и надо было довести до ума и сердца каждого советского воина, что именно благодаря его беспримерному подвигу изменилась военно-политическая обстановка в мире в пользу антигитлеровской коалиции, нарастало, ширилось национально-освободительное движение народов в оккупированных гитлеровцами европейских странах.

С другой стороны, нельзя было допустить благодушия, самоуспокоенности, о чем постоянно напоминали итоги нашего неудавшегося зимнего наступления. Судя по оказанному врагом сопротивлению, он еще далеко не израсходовал сил, готов был ожесточенно сражаться и, скорее всего, дать решающий бой именно в предстоявшей весенне-летней кампании. [195]

От опрометчивых выводов и решений предупреждал также Приказ Верховного Главнокомандующего № 95 от 23 февраля 1943 года, в котором в частности говорилось: «Красной Армии предстоит суровая борьба против коварного, жестокого и пока еще сильного врага. Эта борьба потребует времени, жертв, напряжения наших сил и мобилизации всех наших возможностей»{21}.

В духе требований этого приказа, с учетом конкретных условий, сложившихся в полосе Центрального фронта, и осуществлялось планирование партийно-политической работы в войсках как на самое ближайшее время, так и на обозримую перспективу. При этом потребовалось решить немало сложных проблем.

Скажем, если ранее в зависимости от обстановки перед личным составом ставились целевые, по сути однозначные задачи, например, стойко оборонять занимаемые рубежи, то при этом выдвигались лозунги: «Ни шагу назад!», «Стоять насмерть!». А в ходе подготовки к наступлению усилия концентрировались на развитии наступательного порыва, на укреплении убежденности в успехе операции. Сейчас же, пока отсутствовала ясность, какой характер примут, по крайней мере в начальный период, предстоявшие боевые действия, нелегко было решить, к чему и как именно готовить в первую очередь войска: к наступлению или обороне?

Была в тот момент еще одна особенность, которая не могла пройти мимо внимания Военного совета и политуправления фронта. Имеется в виду неоднородность сложившегося тогда состава войск. Причем не только армии, что в какой-то мере естественно. Отличались друг от друга боевым опытом, традициями, слаженностью в действиях соединения и части. По существу, чуть ли не в каждой роте, в связи с поступившим в них, образно говоря, пестрым но составу пополнением, мог сложиться и разнородный микроклимат, зависевший от многих обстоятельств.

Казалось бы, ну что в этом особенного? Если не бывает двух абсолютно похожих людей, то тем более но может быть двух полностью аналогичных коллективов. Но на войне далеко не любые аксиомы незыблемы. Известно, что на фронте все до последнего должны воевать, бить врага с предельным напряжением сил, с применением [196] всего мастерства, с полным сознанием правоты дела, во имя которого народ вручил воину оружие, доверил защиту чести, свободы и независимости Отчизны. Но добиться победы, особенно над таким опытным, технически оснащенным и идеологически обработанным в духе антикоммунизма врагом, как немецко-фашистские агрессоры, можно было лишь при единстве помыслов и стремлений всех наших воинов, при согласованных действиях всех элементов сложного фронтового механизма. А поскольку известно, что вся цепь не прочнее своего слабейшего звена, вот и требовалось добиться, чтобы не было в наших рядах слабых звеньев, независимо от характера решаемых войсками задач, и сделать это в самые минимальные сроки.

Собственно говоря, такие задачи Военный совет, весь партийно-политический аппарат фронта решал и раньше. Новым же было то, что помимо «необстрелянности» пополнения, многие из новобранцев длительное время находились на временно оккупированной противником территории, вследствие чего имели весьма приблизительное, а чаще искаженное представление о событиях, происходивших в стране и за ее пределами. Для части из них не прошло бесследно и разлагающее воздействие вражеской пропаганды.

Все эти проблемы мы очень обстоятельно обсудили с С. Ф. Галаджевым, и они были учтены в разработанном политическим управлением фронта плане мероприятий, одним из важнейших положений которого была организация в подразделениях политических занятий с обязательным охватом всех воинов фронта.

В соответствии с планом политотделы армий и политорганы соединений провели обстоятельные инструктивные занятия с политработниками частей и подразделений, с партийно-комсомольским активом, привлеченным для проведения политзанятий. Особое внимание уделялось подготовке агитаторов. Фронтовая и армейские газеты были призваны широко освещать ход и пропагандировать передовой опыт организованной учебы.

Занятия проводились ежедневно. Кропотливой, целенаправленной работой (которая в силу ее многогранности, массы вовлеченных в нее людей с трудом поддается описанию и статистическому учету) в умах и сердцах воинов закладывался тот прочный фундамент политической сознательности, на котором строились прочность обороны, самоотверженность в наступательных действиях, [197] то поистине легендарное мужество, которое будет проявлено воинами в развернувшихся летом сражениях.

Осуществляя мероприятия по политическому воспитанию войск, Военный совет исходил и ив того ленинского указания, что «самая лучшая армия, самые преданные делу революции люди будут немедленно истреблены противником, если они не будут в достаточной степени вооружены, снабжены продовольствием, обучены»{22}.

Учитывая первостепенную важность укомплектования соединений всем положенным табельным имуществом, продовольствием, горючим, оружием всех видов и боепитанием, Военный совет несколько раз заслушивал доклады заместителя командующего по тылу генерал-майора интендантской службы Н. А. Антипенко.

С назначением генерала Антипенко на эту должность — а это произошло почти одновременно о созданием Центрального фронта — работа большинства подразделений тыла довольно скоро стала более организованной и целенаправленной.

Отчетливо представляя огромную роль тыла в проведенных и предстоявших крупных операциях, трудности в организации их материально-технического обеспечения, я внимательно присматривался вначале к деятельности нового начальника тыла. Признаюсь, что поначалу меня несколько насторожила и, как мне показалось, излишне нетерпеливая манера принятия им решений и проведения их в жизнь. Но постепенно убедился, что в этом проявлялась бьющая через край энергия. За ее внешним, несколько насторожившим меня проявлением стояли точный расчет, глубокое знание дела. Впрочем, и подвижность заместителя командующего фронтом сыграла положительную роль — задала повышенный ритм в работе сотрудников всех — сверху донизу — тыловых органов. А после назначения вторым членом Военного совета М. М. Стахурского между Военным советом, руководством и штабом тыла фронта сложились надежные и доверительные отношения.

Как-то уж так повелось, что интендантская служба чаще других попадала и попадает под огонь критики. Думается, что в этом виноват и сам термин «тыл», который у многих ассоциируется с чем-то весьма далеким от линии фронта. Да и в литературе, не исключая некоторых военно-исторических трудов, работа тыловых органов подчас [198] лишь кратко упоминается в ряду факторов, сопутствовавших успеху или неудаче той или иной операции. На самом же деле даже трудно перечислить круг вопросов, решаемых сотрудниками фронтового тыла, подсчитать объем выполняемых ими работ, а подсчитав, перевести эти миллионы и сотни тысяч единиц, тонн, километров в зримый, доступный пониманию образ.

Мне тоже не набежать в дальнейшем хотя бы минимальной статистики. Но здесь хотелось бы коснуться лишь одного из штрихов работы тыла.

Как ни важны снаряды, продукты, обмундирование, но одной из важнейших забот, возлагаемых на тыловые органы, является забота о раненых. Известно немало случаев, когда гитлеровские вандалы, отступая, добивали своих раненых солдат, считая их обузой. У нас же каждый воин не только знал, но и видел сам, многократно убеждался, что в случае ранения его не оставят в беде, быстро вынесут с поля боя, немедленно окажут квалифицированную помощь и сделают все, чтобы поставить на ноги, а если только возможно, вернут в боевой строй. Эти требования, отражающие высокий гуманизм нашего социалистического строя, выполнялись неукоснительно, как бы ни складывалась обстановка, какие бы преграды не пришлось преодолеть. За примерами далеко ходить не надо.

Я уже писал, что в то время, когда значительная часть войск фронта продвинулась далеко на запад от Курска, многие тыловые подразделения и мастерские все еще оставались в районах Волги и Дона, ожидая своей очереди на перевозку по железной дороге. В значительной мере это коснулось и госпиталей, в том числе наиболее оснащенных.

Как мне представляется, читатель, ознакомившийся с ходом боевых действий на нашем фронте в зимний период, получил представление о тех трудностях, которые испытывали войска в условиях снежной зимы и почти полного бездорожья, о потерях, понесенных нашими войсками в жестоких боях того периода.

Несмотря на самые решительные действия санитарной службы, большинство раненых, в том числе и те, которым было предписано длительное стационарное лечение, остались в госпиталях ближнего тыла.

И вот усилиями работников службы тыла, санитарной службы, руководимой генерал-лейтенантом медицинской [199] службы А. Я. Карабановым, усилиями политработников тыловых подразделений город Курск и прилегающие к нему населенные пункты были превращены в мощную госпитально-оздоровительную базу. А штаб тыла расчетливо и очень оперативно использовал транспортные самолеты авиации дальнего действия (части которой в это трудное время были привлечены Ставкой для переброски в наиболее труднодоступные районы боевых действий имущества и снаряжения) для эвакуации тяжелораненых в тыловые медицинские учреждения. Таким образом, в условиях исключительных транспортных трудностей было вывезено в стационарные госпитали более 21 тысячи воинов.

Повторяю, что это лишь один компонент многоплановой деятельности фронтового тыла, но работа медицинских учреждений, всех причастных к точно названной издревле «службе милосердия», начиная от санинструкторов и кончая начальником службы, находилась под постоянным и строгим контролем Военного совета.

К этому добавлю, что в описываемый период с высокой отдачей работали все тыловые службы фронта. С глубокой признательностью вспоминаю о плодотворной деятельности интенданта фронта генерала Н. К. Жижина, начальника отдела горючего и смазочных материалов полковника Н. И. Ложкина, начальника финансового отдела полковника В. Н. Дутова, начальника автомобильного управления полковника В. С. Вайзмана и многих других, чьим трудом обеспечивалось снабжение войск всем необходимым для боя и быта.

Между тем вслед за метельными заносами появились все более ощутимые признаки наступления весны с неизбежной распутицей. Мартовская довольно затяжная оттепель словно бы торопилась предупредить о том, что ожидает тыловые службы и войска фронта после схода снегов здесь, в полосе черноземной лесостепи.

В то же время противник, располагая довольно развитой сетью действовавших железнодорожных магистралей, шоссейных дорог с твердым покрытием, спешил использовать это преимущество для сосредоточения войск.

Как свидетельствовали данные разведки, гитлеровцы систематически сгоняли большие массы местного населения для расчистки и реконструкции подъездных путей, ремонта поврежденных партизанами и налетами нашей авиации железнодорожных линий. [200]

...Итак, фронт занял оборону. В военных действиях возникла напряженная пауза, чреватая неизбежным, как мы чувствовали, в самое ближайшее время оживлением наступательных действий противника. Такого рода предположения активно и ежедневно подкреплялись данными всех видов разведки о концентрации вблизи линии фронта большого количества бронетанковых частей и соединений, мощной группировки авиации.

Верховное Главнокомандование стремилось с предельной точностью определить характер военных действий противника, выяснить, с какими намерениями начнут гитлеровцы летнюю кампанию 1943 года.

Одним из мероприятий этого периода явилось совещание в Ставке, проведенное 12 апреля 1943 года, за два дня до которого Военный совет фронта получил телеграмму за подписью заместителя начальника Генерального штаба генерала А. И. Антонова: «Прошу к 12.4 — 43 г. сообщить Вашу оценку противостоящего противника и возможные направления его действий».

В тот же день, то есть 10 апреля, оперативные предположения руководства Центрального фронта за подписью начальника штаба М. С. Малинина ушли в Ставку.

Этот документ публиковался неоднократно в различных трудах, посвященных Курской битве. Поэтому напомню читателю лишь одно его положение: «...перехода в решительное наступление (противника. — К. Т.) можно ожидать ориентировочно во второй половине мая 1943 года»{23}.

Вечером 12 апреля на совещании в Ставке с участием командования фронтов после всестороннего и довольно продолжительного обсуждения сложившейся обстановки был сделан вывод, что противник в предстоявшей летней кампании приложит все усилия для окружения и уничтожения войск Центрального и Воронежского фронтов, занимавших оборону на Курской дуге, с тем чтобы, введя затем в образовавшийся прорыв подвижные войска, создать угрозу восточным районам страны, в том числе, возможно, и Москве.

Поэтому было решено сосредоточить в районе Курска крупные силы, встретить здесь удар противника, обескровить его в оборонительных боях, а затем, перейдя в решительное [201] контрнаступление, завершить разгром противостоящей группировки.

Высказывались на этом совещании и несколько иные точки зрения, но они поддержки не получили. Учитывая возраставшую концентрацию войск противника на этом направлении, было решено создать глубокоэшелонированную оборону на всем стратегическом фронте и в первую очередь на курском направлении.

Тогда же предусматривался и другой вариант: переход наших войск в наступление в случае, если немецко-фашистское командование откажется от наступательных действий или отложит их на более поздний срок. Таким образом, нам предстояло готовить войска комплексно; к решению оборонительных задач и одновременно к переходу в решительное наступление.

Фронт приступил к реализации утвержденного Ставкой плана преднамеренной обороны. Теперь учебно-воспитательная работа в войсках была направлена на всемерное укрепление обороноспособности боевых порядков частей и подразделений, организацию прочного взаимодействия пехотных частей с артиллерией и авиацией, на придание всей системе обороны активного противотанкового и противосамолетного характера.

Уделяя особое внимание воспитанию в личном составе войск фронта стойкости в обороне, политорганы развернули активную деятельность и по подготовке воинов к решительным наступательным действиям. Проводя эту работу, и Военный совет, и политическое управление фронта исходили из того, что наступление (вероятнее всего — контрнаступление) при всех обстоятельствах будет осуществлено в основном наличными силами. На сколь-либо ощутимое подкрепление при сложившейся обстановке мы рассчитывать не могли. Из этого же соображения мы исходили и планируя переход в контрнаступление после того, как противник будет обескровлен в ходе попыток преодолеть нашу оборону. Здесь нам приходилось рассчитывать не столько на численное превосходство, сколько на силу наступательного порыва и возросшее боевое мастерство войск.

С учетом того, что войска теперь пополнились, как было сказано, в основном за счет местных формирований, из личного состава, не имевшего необходимой военной подготовки, первостепенное значение приобрела и задача ускоренного обучения их приемам современного боя. Командиры, штабы и политорганы взяли это дело [202] нод контроль. Фронтовыми штабами родов войск совместно с политуправлением фронта были срочно изготовлены многочисленные печатные памятки-инструкции, где в предельно доступной форме излагались основы военного дела для пехотинцев, артиллеристов, личного состава инженерных войск. Отдельно, учитывая более высокий образовательный уровень воинов, готовились памятки-инструкции для летных и танковых экипажей.

Все фронтовые органы печати начали публикацию серии статей об опыте минувших оборонительных боев, об эффективных приемах ведения наступательного боя.

Примерно к этому времени относится назначение секретаря Курского обкома партии товарища П. И. Доронина членом Военного совета нашего фронта. Это позволило значительно укрепить связи воинских частей с тружениками освобожденных районов области, привлечь их для помощи в решении весьма крупномасштабных задач, связанных с созданием глубокоэшелонированной обороны и развитием транспортных коммуникаций во фронтовом тылу.

Помощь эта была поистине неоценимой. А чтобы определить истинную весомость вклада местного населения в обеспечение действий Красной Армии, следует еще учесть и условия, в которых оказались жители освобожденных районов после изгнания немецко-фашистских захватчиков.

Все хозяйство области находилось в состоянии почти полной разрухи. По сообщению П. И. Доронина, гитлеровцы, отступая, сожгли более 100 тысяч колхозных хат и все хозяйственные постройки, почти поголовно забили или угнали скот, забрали транспортные средства, уничтожили сельскохозяйственные машины.

Испытывая огромные трудности буквально во всем, местные жители — в основном люди преклонного возраста, женщины и подростки, к тому же ослабевшие от голода и болезней, — под руководством возрождавшихся партийных организаций не только сразу приступили к восстановлению разрушенного хозяйства, но и приняли самое непосредственное и активное участие в строительстве оборонительных сооружений.

Так, в апреле на территории курского выступа в создании оборонительных сооружений участвовало 105 тысяч местных жителей, а в июне их число на оборонительных работах возросло втрое, достигло 300 тысяч человек.

Все, кто мог носить оружие, шли в военкоматы, записывались [203] добровольцами в ряды Красной Армии, в строительные подразделения различного назначения, в том числе железнодорожные отряды.

Эти отряды в дальнейшем выполнили огромную работу во восстановлению поврежденных железнодорожных путей и мостов. Параллельно одноколейной дороге Касторное — Курск ими была построена новая железнодорожная ветка, которая соединила Московско-Донбасскую и Южную железные дороги. На ее строительстве за два месяца — такой срок установили для себя сами строители — надо было проложить 95 километров железнодорожного пути и построить десять мостов. Фактически поезда по этой дороге пошли через 32 дня после того, как в насыпь был уложен первый кубометр земли.

На сооружении оборонительных рубежей очень часто воины Красной Армии трудились плечом к плечу с местным населением, что кроме всего прочего оказывало большое воспитательное влияние на личный состав войск. Бойцы на многочисленных конкретных примерах трудового героизма рабочих и колхозников могли воочию убедиться в несокрушимости духа советских людей, в их способности не жалеть ни сил, ни самой жизни во имя защиты Родины.

Это особенно ярко проявлялось в те минуты, когда противник подвергал районы строительства оборонительных сооружений ожесточенным ударам с воздуха. Переждав очередной налет и похоронив павших товарищей (а избежать жертв при таком скоплении людей было невозможно), мужественные куряне вновь принимались за прерванную работу, трудились еще упорнее, стремясь наверстать упущенное время.

Здесь мне хочется отметить, что всеми работами по созданию оборонительных рубежей с самого начала их развертывания руководил заместитель командующего фронтом — начальник инженерных войск фронта генерал-лейтенант инженерных войск Алексей Иванович Прошляков. Впрочем, «руководил» — это, пожалуй, не то слово. Он был душой оборонительных инженерных работ. Это его инженерным талантом было определено наиболее целесообразное расположение оборонительных рубежей, его энергией обеспечивалось своевременное и полное осуществление утвержденных Военным советом планов строительства.

Удивительно скромный, немногословный, пожалуй, даже молчаливый по натуре, он буквально загорался в [204] случаях, когда приходилось отстаивать свое решение. А делал это он всегда точно, грамотно, кратко, аргументированно. Вспоминается, как однажды, перед рассмотрением итогов очередного этапа работ, Михаил Сергеевич Малинин, дотошнее всех других вникавший в суть предложений А. И. Прошлякова, после недолгого, но горячего диспута с Алексеем Ивановичем отложил в сторону свои наметки и примирительно произнес, обращаясь к присутствовавшему при этом К. К. Рокоссовскому и ко мне:

— А чего, в сущности, с ним спорить? Он ведь в конце концов все равно свое докажет и все с ним согласимся. Нет, я лично не берусь тягаться с ним в знании фортификации!

В действительности же знал Алексей Иванович не только «фортификацию», как выразился М. С. Малинин, он хранил в памяти едва ли не все данные о ходе работ, в любую минуту, не заглядывая в записи, мог самым исчерпывающим образом обрисовать положение.

Чувствую, что даю повод читателю обвинить меня в излишне восторженных характеристиках людей, о которых здесь вспоминаю, с кем довелось пройти войны несчитанные версты. И все-таки хочу убедить читателя в том, что оценки и характеристики этих боевых соратников полностью соответствуют их истинным качествам. По всей вероятности, большую роль в формировании такого аппарата управления фронтом сыграли личные качества командующего — Константина Константиновича Рокоссовского, его удивительное чутье на порядочных и добросовестных людей. И мне просто повезло, что довелось служить в годы войны в таком коллективе. Сколько ни выпадет прожить, всегда буду помнить, что в великой нашей победе над фашизмом немалую роль сыграли люди, которых талант и знание дела выдвинули в суровый час испытаний на руководящие посты и свели воедино. А еще думается мне, что описание деяний ряда командиров и политработников, о которых идет речь в этой книге, еще ждет своих авторов. Вернусь, однако, к рассказу о фронтовых делах.

Как известно, подготовка к осуществлению любой спланированной операции ведется одновременно по многим взаимосвязанным направлениям. Военный совет фронта и политорганы всех степеней в проведении воспитательной работы с личным составом исходили из того, что формирование боевых качеств воина — это сложный [205] и непрерывный процесс, не допускающий однобокости, формализма и начетничества.

Политорганы, партийные и комсомольские организации к тому периоду, о котором идет речь, уже располагали опытом почти двух лет войны, включавшим как опыт тяжелых оборонительных боев в 1941 и 1942 годах, так и опыт разгрома гитлеровцев под Москвой, на Северном Кавказе, под Сталинградом...

Эти события и то обстоятельство, что войска нашего и Воронежского фронтов занимали оборону на территории, только что отбитой с боями у противника, несомненно оказывали влияние на ход солдатских размышлений о войне и своем месте в общем строю, о той исторической роли, которую выполняла Красная Армия и весь советский народ в деле разгрома фашизма.

При всем этом мы вынуждены были учитывать, что и сам характер боевых действий изменился, что ожесточенность каждого последующего сражения нарастала, приблизилась вплотную к тому критическому рубежу, на котором каждая из воюющих сторон должна задействовать все свои силы, средства, ибо вопрос теперь шел о выигрыше или проигрыше не отдельного сражения, а о выигрыше или проигрыше всей войны.

Быстрое накопление войск противника, вывод в районы сосредоточения крупных сил авиации и танковых войск как раз и свидетельствовали о том, что немецко-фашистское руководство на этот раз ставит на карту буквально все, что имеет на сегодняшний день, а недавние бои в полосе Воронежского фронта, вынужденный отход наших войск из Харькова и Белгорода подтверждали, что враг имеет здесь уже немало сил и продолжает накапливать их для решающего сражения, рассчитывая переломить ход войны в свою пользу.

В этих условиях, развертывая воспитательную работу, командиры соединений, политорганы, партийные и комсомольские организации, командиры частей и подразделений, все политработники исходили из того, что предстоящие бои будут, как никогда ранее, плотно насыщены артиллерийским огнем, массированными действиями танковых войск и авиации.

Это обстоятельство требовало неотложного повышения воинского мастерства всего поступившего и поступающего пополнения до уровня мастерства опытных, обстрелянных бойцов. Надо было у всего личного состава воспитать отсутствие страха перед танками противника [206] и его авиационными ударами, научить надежным приемам борьбы с танками, в том числе и с новейшими типами, на которые, как нам было известно, враг возлагал большие надежды.

В целях обеспечения единства обучения и воспитания воинов к воспитательной работе был привлечен огромный отряд младших командиров, командиров подразделений и частей, что, как покажут дальнейшие события, дало достаточно убедительные результаты.

Учебно-воспитательная работа в тот период развернулась на специально оборудованных учебных полях, на умело, хотя подчас и элементарно, оборудованных миниатюр-полигонах, на ящиках с песком. Разумеется, что все это увязывалось с конкретной местностью, рельефом участка занимаемой обороны и занимаемыми позициями.

На учебных полях в ближнем тылу отрабатывались приемы борьбы с танками, причем только в условиях максимально приближенных к реальным боевым. Так, каждый участник занятий побывал в окопе, который проутюжили танки. Танки, конечно, были своими, но такая серьезная психологическая закалка укрепляла веру бойцов в прочность и надежность оборонительных сооружений.

На учебные поля при первой же возможности были доставлены и трофейные танки. Их использовали в качестве мишеней для стрельбы из противотанковых ружей, проводился обстоятельный разбор как удачных, так и неудачных попадании. Наибольший воспитательный эффект таких занятий достигался организацией взаимодействия расчетов ПТР и противотанковой артиллерии.

Пройдя краткий курс такого обучения и возвращаясь на свой участок обороны, видя размещенные поблизости противотанковые орудия и имея уже наглядное представление об эффективности их огня, бойцы нового пополнения чувствовали себя все более уверенно.

В период подготовки к решающим боям большую помощь командирам и политработникам подразделений, агитаторам и младшим командирам оказало политическое управление фронта и политотделы армий. Пожалуй, за все время войны полиграфические средства действующей армии не издавали такого количества различных учебно-методических материалов. В частности было выпущено и распространено большое количество иллюстрированных листовок, в которых раскрывались конкретные [207] примеры успешного единоборства бойцов с танками противника в минувших боях. Политуправление фронта выпустило массовым тиражом «Памятку бронебойщику», «Памятку артиллеристу — истребителю танков», «Памятку пехотинцу по борьбе с вражескими танками», множество листовок с изображением новых вражеских танков и советами, как с ними успешно бороться.

Учитывая требования момента, политорганы, совместно со штабами инженерных войск, издали и довели до личного состава многие тысячи листовок о правилах ведения земляных работ, строительстве разного рода укрытий и дзотов. Позднее, когда инженерно-строительные работы развернулись на всех оборонительных полосах, политорганы организовали среди личного состава социалистическое соревнование на лучшие окоп, блиндаж, землянку.

Следует, видимо, напомнить, что, готовясь к отражению ударов противника, создавая глубокоэшелонированную оборону, воины частей в подразделений сооружали не только окопы и огневые точки, но и вместительные подземные помещения для медицинского обслуживания раненых на передовой. Сооружались и оборудовались подземные ленинские комнаты.

Поступавшие на фронт маршевые подразделения нуждались в пополнении командным составом, особенно ротного и взводного звеньев. Придавая исключительно важное значение укреплению и повышению качества командования именно в этих решающих звеньях, Военный совет посчитал одной из самых неотложных задач организацию курсов младших лейтенантов, где получал необходимую подготовку сержантский состав, главным образом уж.е проявивший себя в командовании отделениями. Многие из них имели опыт командования и взводами. Большинство составляли коммунисты и комсомольцы.

Особенность созданных курсов состояла в том, что обучение на них велось в условиях, предельно приближенных к боевым. Преподавателями мы назначили многих боевых командиров, способных не только но уставам и наставлениям, но в по личному опыту строить занятия с курсантами.

Впрочем, в тот период, можно без преувеличения сказать, учились все — от рядовых до генералов. Именно тогда, использовав относительное затишье, Главное политическое управление РККА провело в Москве несколько совещаний с руководящими работниками фронтовых [208] и армейских политорганов, в партийным и комсомольским активом.

Широкий отклик в войсках получила состоявшаяся в апреле 1943 года встреча участников Всеармейского слета агитаторов с членом Политбюро ЦК ВКП(б). Председателем Президиума Верховного Совета СССР Михаилом Ивановичем Калининым. Его высокая оценка работы агитаторов в боевых условиях, его советы и пожелания сразу облетели все войска фронта — агитаторы, вернувшись из Москвы, рассказали об этой встрече на совещаниях агитаторов, проведенных в соединениях и частях.

Между тем весна все более зримо вступала в свои права. В прифронтовой полосе освобожденных районов колхозное крестьянство развернуло посевную кампанию. Буквально соседствовавшие теперь военные действия а мирная работа оказывали большое взаимное воспитательное влияние на тружеников тыла и воинов, свидетельствовали о прочности и надежности позиций, занятых Красной Армией, ее готовности защитить героический труд колхозного крестьянства освобожденной Курской области.

Отдавая себе отчет в том значении, какое имеет посевная в районе со сложившейся высокой продуктивностью угодий для продовольственного снабжения действующей Красной Армии, Военный совет фронта 12 апреля 1943 года принял решение о помощи войск колхозникам Орловской и Курской областей на весеннем севе. В этом решении, в частности, говорилось: «Оказать практическую помощь в проведении весеннего сева, вспашке, бороновании, подвозе семян с пунктов Заготзерно; выделить специалистов для ремонта сельскохозяйственного инвентаря, оказать помощь в ремонте тракторов; передать Курскому облисполкому 420 тонн керосина, 100 тонн дизтоплива»{24}.

Помощь местному сельскому населению, колхозам и совхозам активно содействовала тому, что только в Курской области в том году было засеяно 500 000 гектаров черноземных плодоносных пашен, в том числе 30 тысяч гектаров — сахарной свеклой.

А время листало календарь. Миновала весенняя распутица, наступило лето, а вместе с ним и новые заботы. [209]

Все более отчетливо проявлялись замыслы противника, что дало возможность конкретизировать подготовку к отражению готовившегося удара. Было ясно, что противник нанесет его, как только сконцентрирует в районе Курской дуги силы, соответствующие по численности и техническому оснащению наступательным намерениям.

Учитывая, что в предстоящих боевых действиях немецко-фашистское командование, несомненно, использует массированные налеты авиации, Ставка спланировала широкое применение авиации дальнего действия для нанесения упреждающих ударов по аэродромам противника. В этой воздушной операции активное участие принимали и соединения 16-й воздушной армии, которые таким образом первыми на фронте приступили к активным боевым действиям. Совершая налеты на вражеские аэродромы, наши авиаторы систематически уничтожали самолеты, предназначенные противником для использования в предстоявшей летней кампании.

По всем расчетам и данным о сосредоточении вражеских войск вблизи орловского выступа, противник готовился применить классический прием — удар в основание выступа в направлении на Курск против войск Центрального фронта и встречный удар от Белгорода, на север, также в сторону Курска, против войск Воронежского фронта.

Исходя из того, что противник, преследуя в операции самые решительные цели, будет наносить удар крупными силами, с применением большого количества артиллерии, танков и авиации, особое внимание было уделено прочности возводимых сооружений. Подготовка обороны всего курского выступа осуществлялась планомерно о конца марта и до самого начала операции.

По плану Военного совета, согласованному с Генеральным штабом, вначале предполагалось осуществить строительство пяти оборонительных полос общей глубиной в 120—130 километров от линии фронта. Однако несколько позже глубина обороны на некоторых наиболее важных участках была увеличена до 250 и более километров.

Армии первого эшелона оборудовали по три полосы обороны, за которыми возводились три фронтовых оборонительных рубежа. Вся эта система инженерных сооружений насчитывала десятки тысяч окопов — стрелковых, пулеметных, артиллерийских, около пяти тысяч командных и наблюдательных пунктов, более 15 тысяч землянок [210] и убежищ. Было установлено на минных полях и полосах заграждения несколько сотен тысяч противотанковых и противопехотных мин, возведены сотни километров проволочных заграждений.

Особое внимание Военным советом было уделено организации противотанковой обороны. В войсках были созданы мощные опорные пункты, объединенные для наибольшей эффективности управления и маневра огневыми средствами в противотанковые районы. Практически вся масса противотанковой артиллерии была сосредоточена в полосах обороны 13-й (главным образом), а также 48-й и 70-й армий.

Параллельно велась организаторская работа по созданию и подготовке специальных саперных подразделений — подвижных отрядов заграждения, способных по ходу развития боевых действий создавать минные заграждения прямо на пути приближающихся танков.

В самый разгар этих работ 24 мая 1943 года Центральный Комитет ВКП(б) принял постановление «О реорганизации структуры партийных и комсомольских организаций в Красной Армии и усилении роли фронтовых, армейских и дивизионных газет».

Этим постановлением, в частности, предусматривалось создание первичных партийных и комсомольских организаций в батальонах, дивизионах и равных им подразделениях. С учетом того, что в условиях активных боевых действий проведение выборных собраний крайне затруднено, этим постановлением вводился институт назначаемых парторгов я комсоргов, а в тех случаях, когда это диктуется необходимостью, — членов партийных и комсомольских бюро.

К этому же времени относится выход в свет Постановления ГКО об упразднении института заместителей командиров рот, батарей, эскадронов и эскадрилий по политической части. Таким образом, речь шла о коренной перестройке всей партийно-политической работы с личным составом, и следует отметить, что с этой задачей политуправление и политорганы фронта справились вполне успешно.

Структурная перестройка партийных организаций была закончена к середине июня. В результате значительно повысилась оперативность работы партийных организаций, что разрешило значительно приблизить их повседневную деятельность к решению боевых задач, облегчить [211] и ускорить оформление заявлений от воинов, выразивших желание вступить в ряды ленинской партии.

В ходе перестройки в войсках Центрального фронта было образовано 1612 новых первичных партийных организаций, после чего их число возросло до 3816{25}.

За счет создания большого числа новых партийных организаций в батальонах, дивизионах и равных им подразделениях расширились и заметно укрепились ряды партийного актива. Одновременно политорганы провели большую работу по реорганизации структуры и деятельности комсомольских организаций.

Могу засвидетельствовать, что итоги проведенной реорганизации были весьма плодотворными и в первую очередь тем, что значительно усилился приток воинов в ряды партии. Не затрудняя читателя статистическими выкладками, скажу, что только в июле, в самый разгар ожесточеннейших оборонительных, а потом и наступательных боев, было принято в партию 13697 наиболее отличившихся в боях воинов.

К началу Курской битвы в войсках Центрального фронта насчитывалось 120000 коммунистов и 132000 комсомольцев{26}. Их вдохновляющий пример, подвиги на поле боя, способность увлечь за собой воинов в решающий момент в немалой степени способствовали победному исходу исторического сражения.

Большую роль в формировании высоких морально-политических качеств защитников Родины продолжала играть партийная печать. Фронтовая, армейские и дивизионные газеты на своих полосах день за днем освещали героические будни боевой жизни вой«к, публиковали сводки Совинформбюро, по заслугам популяризировали отличившихся в бою, распространяли боевой опыт, рассказывали бойцам о подвигах тружеников тыла, воспитывали безграничную преданность партии и Родине, готовность к самопожертвованию во имя победы над заклятым врагом. В ходе подготовки к сражению газеты воспитывали и укрепляли у воинов чувство уверенности в прочности созданной обороны, в могуществе советского оружия, в неизбежности победы над врагом, воспитывали безграничную ненависть к фашистским изуверам. Они помогали новичкам освоиться в сложной фронтовой обстановке, обогащали опыт бывалых воинов знанием приемов [212] и методов борьбы с врагом, проверенных на практике боевых действий. Газеты помогали бойцам и командирам постоянно и достаточно точно ориентироваться во всем, что происходило рядом, что происходило на фронтах, в международной жизни.

Можно смело сказать, что постоянное знакомство с информацией, помещенной на газетных полосах, давало возможность воинам ощущать себя лично причастными к великому движению самой истории.

Своеобразие форм подачи информации на газетной полосе, способности и опыт фронтовых газетчиков и всех литературных сил страны, принимавших живое участие в военной печати, — все это позволяло освещать события не только актуально, но и в той доходчивой манере, которая разрешала вести с читателем самый доверительный, самый проникновенный разговор.

Партийная печать на фронте представляла силу внушительную. Многотысячным тиражом издавалась фронтовая газета «Красная Армия», причем часть тиража печаталась на семи языках народов СССР. Каждая армия и каждая дивизия имели свою газету. Ежедневный тираж всех газет достигал 400, а в некоторые дни 500 тысяч экземпляров.

В сложившейся обстановке, как и в дни завершения Сталинградской битвы, Военный совет и политическое управление фронта считали одной из своих первейших обязанностей повседневное руководство фронтовой, армейскими и дивизионными, газетами, оказание им всемерной помощи.

Выполняя роль коллективного организатора личного состава войск на успешное решение поставленных командованием боевых задач, газеты вели действенную воспитательную работу среди бойцов и командиров, пропагандируя смелость и непреклонность в обороне, решительность и самоотверженность в наступлении.

Нашу фронтовую газету «Красная Армия» возглавлял опытный и широко образованный профессиональный военный газетчик — полковник Н. С. Потапов. Его личной заслугой, причем заслугой весомой, является создание боевого коллектива редакции, умевшего в самых сложных условиях нащупать главное направление в воспитательной работе и своевременно внести свой вклад в успешное решение оперативных задач.

Будучи человеком не способным довольствоваться достигнутым результатом, он не навязчиво, однако же повседневно [213] шефствовал над армейскими и многими дивизионными газетами, наставляя их добрым словом и полезным советом не только в личном общении, но и примером четкой работы коллектива фронтовой газеты.

Следует напомнить, что типографии газет выпускали также и другие печатные материалы, в частности многочисленные листовки. И Н. С. Потапов, как правило, лично участвовал в подготовке к изданию каждой листовки, а работники редакции и типографии находили для них броскую, привлекательную форму, добивались доходчивости и наглядности.

Как известно, еще при осуществлении неудавшейся попытки деблокировать окруженную группировку немецко-фашистских войск в районе Сталинграда, в боевых порядках наступавших вражеских войск действовал батальон танков Т-VI «тигр». Воины нашего фронта были об этих танках наслышаны, однако, как это часто бывает, отсутствие точных знаний приводило к рождению всякого рода слухов, в том числе и преувеличивавших боевые качества этих машин.

Военный совет, не сомневаясь в том, что в предстоящих сражениях противником эти танки будут использованы в значительно большем количестве, ориентировал политорганы на проведение соответствующей разъяснительной работы. В наставлениях, помещенных на полосах всех газет и изданных в форме листовок, было точно указано, каким оружием, с какого расстояния, по каким уязвимым местам следует вести борьбу с этими мощными бронированными машинами.

Иллюстрированные листовки, указывая слабые места «тигров», подчеркивали их низкую маневренность, медлительность, утверждали возможность успешной борьбы с ними всеми средствами противотанковой обороны.

В редакции нашей фронтовой газеты чуть ли не со дня ее основания работал и еженедельно печатал свои стихотворения поэт Евгений Долматовский, в ней выступали Илья Эренбург, корреспонденты центральных газет, аккредитованные при штабе фронта: Петр Олендер, Павел Трояновский, Леонид Первомайский. Частым гостем редакционного коллектива был Константин Симонов, стихи и очерки которого также появлялись на газетной полосе «Красной Армии»...

Фронт готовился к отражению удара с соблюдением принципа полной и тесной согласованности практических действий всех управлений родов войск и служб. Это было [214] очень важно, поскольку точной даты начала наступления противника мы не знали. И не потому, что наши разведчики оказались не способными своевременно вскрыть планы противника. Дело, как выяснилось значительно позже, состояло в том, что само гитлеровское командование проявляло в тот период колебания и неуверенность.

Срок начала наступления самим Гитлером переносился три раза, и каждый раз, как только в имперской канцелярии произносилась очередная дата, Генеральный штаб Красной Армии имел возможность доводить эту дату до Военных советов фронтов, которые каждый раз принимали необходимые меры.

Если немецко-фашистские сухопутные войска в ожидании сигнала к началу выступления особой активности не проявляли, то в воздушном пространстве противник вел себя гораздо агрессивнее. Стремясь, судя по всему, заблаговременно завоевать превосходство в воздухе, вражеская авиация наносила массированные бомбовые удары по местам выгрузки и сосредоточения наших резервов, по аэродромам и стратегически важным узлам транспортных коммуникаций.

Особое внимание вражеской авиации привлекал город и железнодорожный узел Курск, первый массированный налет на который был совершен 22 мая. В нем участвовало 170 бомбардировщиков под прикрытием 70 истребителей.

На перехват вражеских самолетов поднялись истребительные полки 16-й воздушной армии и авиации противовоздушной обороны района. В завязавшихся воздушных боях и огнем зенитной артиллерии в тот день было сбито 76 вражеских машин. К Курску прорвалось считанное количество самолетов, а уцелевшие бомбардировщики, встретившие столь внушительное противодействие, не рискнули выходить на боевой курс и, сбросив бомбы куда придется, убрались восвояси.

Несмотря на внушительные силы, привлеченные противником для налета, ущерб, нанесенный городу и станции, был невелик. Уже через несколько часов работа железнодорожного узла вошла в нормальную колею.

2 июня фашисты нанесли по Курску второй удар. Он начался днем, продолжался вечером и ночью. На этот раз в налете участвовало 550 самолетов. Это была вполне очевидная попытка взять реванш за поражение [215] 22 мая. Удар наносился одновременно с двух направлений — с севера, из района Орла, и с юга — от Белгорода.

В результате действий нашей истребительной авиации и зенитной артиллерии противник и теперь понес жестокие потери, недосчитавшись в общей сложности 145 боевых самолетов. Семь пилотов «люфтваффе» были взяты в плен.

Защищая освобожденную землю от воздушных налетов противника, летчики 16-й воздушной армии в ожесточенных воздушных схватках готовили себя к решающим сражениям. Командующий 16-й ВА генерал С. И. Руденко, требуя от авиаторов действовать с полным напряжением сил, в то же время правильно ориентировал подчиненных, что псе происходившее в период затишья на фронте — это лишь своеобразный пролог к грядущей битве, которая потребует десятикратного напряжения сил.

Я не случайно коснулся чуть раньше вопроса сработанности и взаимодействия всех звеньев фронтового механизма. Мы помнили, к чему привела недооценка этого фактора, материализовавшаяся в неудачном наступлении войск 70-й армии и в его последствиях. Военный совет с озабоченностью воспринял сообщения об осложнении отношений между командующим 60-й армией генералом И. Д. Черняховским и членом Военного совета армии генералом А. И. Запорожцем, человеком уже, как говорят, именитым, имевшим в прошлом немалые заслуги.

Поначалу я лично воспринял возникшие трения как результат проявления по-молодому эмоционального характера Ивана Даниловича Черняховского. Однако при ближайшем ознакомлении с положением дел на месте выявилась картина значительно более сложная.

Здесь многое не складывалось не по причине особенностей характеров сторон, хотя и это, как нередко бывает, конечно же, играло свою усложняющую роль. Но в данном случае столкнулись прежде всего оценки качеств происходивших событий, стиль работы, отношение к своим личным воинским обязанностям, манера общения с подчиненными.

Командующий армией генерал И. Д. Черняховский, блестяще образованный командир, полководческая зрелость которого проглядывала буквально в каждом его решении и действии, при всей своей внешней, не всеми, кстати, одобряемой горячности был в то же время удивительно [216] ровным и уважительным в общении с подчиненными, всегда готовым разделить с боевыми товарищами и радость успехов, и горечь неудач. На редкость привлекательный внешне, лично меня он еще больше привлекал остротой мышления, твердостью убеждений, глубокой партийностью, составлявшей, как это было совершенно очевидно, все его существо. Не случайно командующий пользовался в армии непререкаемым авторитетом и искренней любовью подчиненных.

К сожалению, с генералом А. И. Запорожцем дело обстояло значительно сложнее. Сравнительно недавно (с сентября 1940 года) он занимал пост начальника Главного управления политической пропаганды РККА, а за» тем (с марта 1941 года) заместителя Наркома обороны СССР в самом высоком для политработника воинском звании армейского комиссара.

Однако во время войны служба его сложилась, как теперь известно, не лучшим образом. Получив звание генерал-лейтенанта, значительно ниже того, на которое мог рассчитывать, он был понижен и в должности.

Считая себя, очевидно, несправедливо обиженным, А. И. Запорожец стал проявлять недопустимое для политработника высокомерие и необоснованную резкость в отношении с подчиненными, да и не только с подчиненными. Все это не могло не сказаться на отношениях столь разных по своей натуре людей.

При разборе выяснилось, что, к сожалению, отношения эти достигли непримиримой остроты. В большинстве своих претензий к командарму А. И. Запорожец был не прав, а там, где и был прав, свою правоту пытался доказать в такой форме, что о нормальной работе Военного совета армии не могло быть и речи.

Пришлось докладывать Верховному Главнокомандующему. Через некоторое время А. И. Запорожец был отозван. Назначенный на его место полковник В. М. Оленин быстро нашел общий язык с командармом, чему и командарм был несказанно рад. Работа Военного совета армии была полностью нормализована.

Осуществляя руководство всем комплексом мероприятий по дальнейшему укреплению обороны, Военный совет при непосредственном и активном содействии члена Военного совета начальника Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко завязал прочные связи с руководством партизанских соединений, действовавших в тылу врага, на временно оккупированной [217] территории Орловской, Курской, Брянской областей и ряда областей Украины, Белоруссии.

Здесь уместно будет подчеркнуть, что связь эта сразу обрела характер прочно организованного взаимодействия. Командование фронта поддерживало теперь постоянные, при возможности личные контакты с руководителями партизанских соединений, в частности с прославленным деятелем белорусского партизанского движения В. И. Козловым, а несколько позже — с широко известными своими подвигами партизанскими вожаками С. А. Ковпаком и А. Н. Сабуровым.

В. И. Козлов, с которым военная судьба сводила меня еще не раз, при первом же знакомстве произвел впечатление человека собранного, сильного и смелого. Меня очень подкупила его манера излагать мысли. Говорил он неторопливо, словно бы по полочкам расставляя слова. В его четких формулировках звучала уверенность в своих силах, за чем, естественно, стояла сила народная. Трудностей жизни партизанской не преуменьшал, но и не стремился к их преувеличению, откровенно отмечал недостатки в руководстве, в том числе и свои личные.

— Партизаны, — убежденно говорил В. И. Козлов, подкрепляя свою речь одержанными жестами больших сильных рун, — это сила уже сейчас такая, что фашисты постоянно вынуждены считаться с ее присутствием. Теперь же, после Сталинграда, после побед Красной Армии, о которых за линией фронта уже всем известно, партизанские силы удвоились, так что гитлеровцы уже получили второй фронт, причем у себя в тылу. Уверен, что для них он пострашнее чем тот, на который никак не отважатся наши доблестные союзники.

На его суконном защитного цвета френче ярко блестела Золотая Звезда Героя Советского Союза — знак высокого признания заслуг этого партизанского вожака.

Несмотря на то, что в марте 1943 года Центральный штаб партизанского движения был расформирован, а после состоявшегося вскоре его восстановления все украинские соединения ушли в подчинение ЦК КП (б) Украины, наша оперативная связь с партизанами не прерывалась ни на минуту и действия партизанских отрядов оказывали очень заметное влияние на развитие событий того периода.

Достаточно гибкая система партийного и военного руководства партизанским движением превратила его в силу, [218] которая оказалась способной буквально сковать большие контингенты войск противника.

В тылу врага в марте 1943 года действовало 1047 партизанских отрядов, в которых насчитывалось до ста тысяч патриотов. А к началу битвы на Курской дуге численность партизан возросла до 142 тысяч человек{27}. Нужно ли говорить, насколько важным был контакт Военного совета фронта с этим, по существу, его авангардом. Взаимодействие регулярных войск с партизанами еще сыграет свою роль. Так, перед самым началом Курской битвы партизаны, действовавшие на территории временно оккупированных прифронтовых областей, осуществят дерзкую согласованную с нами операцию по выводу из строя сети железнодорожных коммуникаций. Причем действенную помощь партизанским войскам окажет большая группа саперов из состава 12-го отдельного инженерно-минного батальона нашего фронта.

В течение только одной ночи с 21 на 22 июня 1943 года на железных дорогах Брянской области будет подорвано 4100 рельсов. Работа такой важной для противника железнодорожной линии как Брянск — Хутор Михайловский, по которой в то время противник подбрасывал подкрепления к линии фронта, окажется полностью парализованной на трое суток. Но это будет позже. А пока...

Пока фронт пребывал в состоянии напряженного ожидания разворота событий. Командующий, члены Военного совета, начальники всех фронтовых управлений и отделов почти непрерывно находились в войсках, еще раз проверяя уже проверенное, помогая командующим, Военным советам армий, командирам дивизий в организации всего комплекса подготовительных работ.

Сам командный пункт фронта как разместился 23 февраля в поселке Свобода, так и оставался там в обжитых и в меру необходимого приспособленных к работе домиках, представлявших собой нечто среднее между избами н хатами. Военный совет располагался на тихой окраинной улочке, примыкавшей к полуразрушенной кирпичной ограде бывшего монастырского сада.

В делах и заботах, чего теперь греха таить, мы как-то упустили вопросы личной безопасности, полагаясь, в общем-то достаточно легкомысленно, на царившую вокруг поселка сначала весеннюю, а потом и летнюю благостную тишину. И едва жестоко не поплатились за это. [219]

Судя по всему (судя, естественно, уже потом), то ли воздушная, то ли агентурная разведка противника обнаружила место нашего расположения. И вот как-то в начале второй половины июня, после позднего возвращения из поездок в войска, мы все несколько задержались в столовой — в доме, расположенном между «резиденциями» К. К. Рокоссовского и моей. При выходе из столовой на затемненном крыльце К. К. Рокоссовского встретил шифровальщик, доложивший о получении срочного документа.

К. К. Рокоссовский пригласил меня и В. И. Казакова проследовать в рабочую комнату секретаря Военного совета, расположенную в этом же доме.

Присев к столу, специально установленному в секретариате для ознакомления с документами, командующий углубился в изучение текста.

В этот момент над головами, на сравнительно большой высоте, послышался звук моторов немецкого бомбардировщика. Вошедший в комнату порученец майор И. Я. Майстренко доложил, что самолет повесил осветительные ракеты — «люстры», и не исключено, что сейчас начнет бомбить.

— Сейчас, сейчас! — отмахнулся К. К. Рокоссовский, углубившийся в чтение документа.

Однако в те же секунды послышался нарастающий гул самолетных двигателей, вой падавшей бомбы и почти тут же — сильный взрыв. Дом изрядно тряхнуло. Мы услышали громкую команду К. К. Рокоссовского: «Ложись!», — звон вылетевших из оконных рам стекол и еще два разрыва — уже несколько дальше.

В наступившей тишине мы поднялись с пола. Секретарь Военного совета майор В. С. Алешин зажег чудом найденную в наступившей темноте свечку.

— Все живы? — озабоченно спросил К. К. Рокоссовский.

Судя по тону вопроса, свою собственную невредимость он полагал, как всегда, само собой разумеющейся.

В комнате, где мы находились, все на этот раз обошлось благополучно, однако уже минуту спустя нам было доложено, что первая бомба упала в непосредственной близости от дома К. К. Рокоссовского, взрывная волна повредила угол строения, снесла одну из двух росших неподалеку от дома берез. Один из бойцов охраны был убит, тяжело ранило еще несколько человек, оказавшихся неподалеку от места разрывов бомб. [220]

Поистине случайно остался в живых командующий бронетанковыми войсками фронта генерал Г. Н. Орел. Из столовой он вышел несколько раньше нас и в момент налета находился у себя, в отведенном ему для жилья и работы домике, расположенном на соседней от нашего порядка улице поселка. Оповещенный об угрозе воздушного налета, он перешел в отрытую рядом щель. Однако когда самолет повесил «люстры», вернулся в дом за папиросами. В это время начали рваться бомбы. Первая, как было сказано, упала около дома командующего. Вторая за домом-столовой Военного совета, а вот третья превратила в огромную воронку ту самую щель, которую за десяток-другой секунд до того покинул Г. Н. Орел.

После этого поучительного события, еще раз напомнившего, что мы имеем дело с коварным и опытным врагом, способным наносить расчетливые удары, командный пункт был переведен в блиндажи, отрытые в глубине рощи, раскинувшейся рядом с поселком.

* * *

Готовясь к отражению удара противника, мы постоянно ощущали всенародную заботу о прочности нашей обороны. Первые реорганизованные по новым штатам и значительно укрупненные артиллерийские и танковые соединения мы начали получать еще под Сталинградом. А к началу лета все войска перешли на новую форму организации — была укреплена и прочно определила свое место в управлении войсками корпусная структура, в том числе и общевойсковых объединений, значительно повысились огневая мощь стрелковой дивизии, удельный вес артиллерии в боевых порядках пехоты.

Теперь наши дальнейшие действия виделись достаточно четко. По общему стратегическому замыслу представлялось необходимым не только измотать и разбить в оборонительных боях противостоявшие вражеские войска, но и, ликвидировав орловский и белгородский выступы, перейти в решительное и стремительное наступление по всему фронту, приступить к освобождению временно оккупированных противником территорий, в первую очередь Украины и Белоруссии.

Разумеется, никто не строил иллюзий насчет легкого решения этой задачи. Враг был еще очень силен. По имевшимся у нас сведениям, гитлеровское руководство, готовясь к летнему наступлению, провело у себя тотальную мобилизацию, пополнило войска личным составом и [221] вооружением. Для операции, ставкой в которой была сама судьба фашистского рейха, на фронт направлялись новые тяжелые танки «тигр» и штурмовые орудия «фердинанд» о мощным вооружением и усиленной броневой защитой.

Понятно, что и наша сторона не сидела сложа руки, готовилась встретить врага во всеоружии. Расстановка сил в первых числах июля на нашем участке выглядела так: войска Центрального фронта насчитывали в своих рядах 710 тысяч человек, 5282 орудия, 5637 минометов, 1783 танка и САУ, 1092 самолета. Нам же противостояли 22 дивизии 9-й немецко-фашистской армии и 4 пехотных дивизии 2-й армии, а всего 19 пехотных, 6 танковых и 1 моторизованная дивизия, отдельный батальон тяжелых танков, иначе говоря — 460 тысяч человек, 6000 орудий и до 1200 танков.

Однако на ожидаемом нами направлении главного удара — в полосе обороны 13-й и правого фланга 70-й армии — гитлеровцам удалось создать перевес в людях в 1,2 раза и равенство в танках. Данные разведки свидетельствовали о том, что противник намерен взламывать нашу оборону большими силами, используя их в узкой полосе наступления.

Учитывая это обстоятельство, мы главные свои силы сосредоточили в районе Понырей. Правда, это привело к довольно рискованному ослаблению левого фланга, но командование исходило из того, что район Понырей представлял наиболее опасное в случае прорыва противником обороны направление, поскольку проход врага напрямую к Курску, при взаимодействии с южной группировкой от Белгорода, создал бы реальную опасность окружения наших войск. При ударе же на любом другом участке противник мог только оттеснить наши войска к Курску, а окружение исключалось.

2 июля 1943 года из Ставки последовало третье по счету предупреждение о возможном начале наступления противника, хотя самое пристальное наблюдение за поведением вражеских войск этого не подтверждало. Однако наша разведка буквально не спускала с противника глаз.

Начиная со 2 июля весь аппарат политуправления фронта, политорганов армий, корпусов и дивизий находился непосредственно в войсках, главным образом на передовой. Все понимали, что пора временного затишья подошла к критическому рубежу и сражение, к которому [222] мы так тщательно и так всесторонне готовились всю весну и весь июнь, может развернуться с часу на час.

Следует отметить, что в эти дни наиболее полно проявилось стремление командиров всех степеней подкрепить воспитательную работу с бойцами своим личным участием.

Проводя теперь политико-массовую работу совместно с командирами подразделений, помогая политработникам низового звена, партийным и комсомольским организациям, в первую очередь только недавно созданным, в их повседневной деятельности по мобилизации личного состава на ратный подвиг, командиры и политработники не ослабляли внимания и к вопросам материально-бытового обеспечения воинов всем необходимым. Важность такой заботы о бойцах определялась тяжестью ожидаемых испытаний. Военный совет и политорганы исходили из того, что предстоявшее сражение будет жестоким и продолжительным, а после изматывающих оборонительных боев войскам предстояло, не дав врагу опомниться, перейти в контрнаступление по всему фронту.

На протяжении моей уже и в то время продолжительной военной службы, на опыте гражданской войны, событий на Хасане, войны с белофиннами, а теперь вот и с гитлеровскими захватчиками мне не раз доводилось убеждаться в том, что успех любой операции закладывается задолго до того, как заговорят пушки. И успех этот слагается из двух основных частей: материального обеспечения оперативного замысла и высокого политико-морального состояния участвующих в операции войск.

Именно в те часы, в предгрозовой атмосфере смертельной схватки с ненавистным врагом, весь политический аппарат фронта действовал предельно организованно и, не побоюсь преувеличить, вдохновенно. Быстро росли и пополнялись свежими силами первичные партийные и комсомольские организации, что было чрезвычайно важно, так как после введения в действие постановления Государственного Комитета Обороны от 24 мая 1943 года об упразднении института заместителей командиров рот по политчасти роль партийных к комсомольских организаций в воспитательной работе с личным составом значительно возросла.

Наконец в ночь на 5 июля 1943 года группа разведчиков из 1-й гвардейской инженерной бригады полковника М. Ф. Иоффе под командованием лейтенанта И. С. Милешникова, действовавшая в полосе обороны 13-й армии, [223] захватила немецких саперов, занятых скрытым разминированием проходов в своих минных полях. На допросе захваченные в плен саперы показали, что генеральное наступление назначено на 3 часа утра 5 июля.

Все эти данные поступили в Военный совет фронта в 2 часа ночи, то есть всего за час до названного немецкими саперами срока наступления противника.

Здесь мне хотелось бы привлечь читателя к участию в оценке сложившейся ситуации. Ведь если захваченные саперы не лгали, то следовало прямо сейчас, немедленно открывать огонь, начинать запланированную на этот случай артиллерийскую контрподготовку. И не просто открыть огонь, а израсходовать половину комплекта боеприпасов значительной частью орудий, выставленных на переднем крае.

Но что если саперы подосланы противником с целью дезинформации, провокации наших войск к каким-то действиям, способным, скажем, раскрыть систему обороны? Что если противник, надеясь на успех дезинформации, заблаговременно отвел свои войска в глубину обороны н мы, выпустив огромное количество снарядов, как говорится, в белый свет, вынуждены будем отбивать его атаки с ограниченным количеством боеприпасов?

Времени на размышление оставалось меньше, чем в обрез. Пользуясь присутствием у нас на нашем командном пункте представителя Ставки заместителя Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, К. К. Рокоссовский, оторвавшись от чтения показаний пленных немецких саперов, спросил его:

— Что будем делать, Георгий Константинович?

Г. К. Жуков спокойно выдержал вопросительный взгляд К. К. Рокоссовского и так же спокойно ответил:

— Ты командуешь фронтом, ты и решай, с полней ответственностью за принятые решения.

К сожалению, в мемуарах Маршала Советского Союза Г. К. Жукова этот момент, как я полагаю, за давностью времени приобрел несколько иное освещение. В подтверждение достоверности приведенного здесь разговора могу привести только фразу из книги К. К. Рокоссовского «Солдатский долг»: «Присутствовавший при этом представитель Ставки, который прибыл к нам накануне вечером, доверил решение этого вопроса мне»{28}. [224]

Я лично считаю, что приведенный выше, скажем прямо, неординарный ответ Г. К. Жукова был единственно правильным и его следовало рассматривать как выражение самого высокого доверия к способности командующего фронтом решать даже те вопросы, от которых в конечном счете мог зависеть и ход всей войны. Приняв же за командующего фронтом столь ответственное решение, Г. К. Жуков, по логике, обязан был взять на себя и руководство его осуществлением, хотя бы на первом этапе.

Между тем М. С. Малинин, связавшись по ВЧ со штабом Воронежского фронта, получил подтверждение: и в полосе обороны 6-й гвардейской армии захвачен сапер, также занятый разминированием прохода для своих войск.

Сомнений не оставалось. И тогда К. К. Рокоссовский приказал В. И. Казакову открыть огонь.

В ночной тишине на командном пункте фронта в тридцати километрах от передовой мы услышали громоподобный гул начала сражения. Как выяснилось некоторое время спустя, огонь нами был открыт всего за десять минут до начала артиллерийской подготовки противника.

Но об этом мы узнаем потом. А в те минуты, о которых идет речь, такой исчерпывающей ясности, конечно же, не было. Отгромыхали залпы нашей контрартподготовки, и над всей линией фронта нависла зловещая тишина.

Командующий 13-й армией генерал Н. П. Пухов доложил, что противник не проявляет никаких признаков активности. Это особенно настораживало — ведь основной удар артиллерийскими средствами наносился в полосе обороны этой армии, ибо именно здесь и ожидалось наступление противника.

Потянулись томительные минуты ожидания. Противник молчал. И так длилось невероятно долгие два часа. Наконец в 4 часа 30 минут на нашу оборону обрушился ответный артиллерийский удар, а еще через час, в 5 часов 30 минут, в ярком свете раннего июльского утра противник начал наступательные действия. Удар, хотя и ослабленный контрартподготовкой, но достаточно чувствительный, был нанесен по всей полосе обороны 13-й армии и примыкавшим к ней флангам ее соседей: слева — 70-й, справа — 48-й армий.

Противник предпринял наступление большими, в первую очередь танковыми, силами на узком участке обороны [225] практически одной армии. Уместно здесь отметить, что только через несколько часов после начала гитлеровского наступления мы по достоинству могли оценить, какой силы удар готовился германским верховным командованием.

На определившемся почти сразу ольховатском направлении против сражавшихся здесь 81-й стрелковой дивизии генерала А. Б. Баринова и 15-й стрелковой дивизии полковника В. Н. Джанджагавы враг бросил до трех пехотных и две танковые дивизии. Наступательные действия этих соединений были поддержаны большими силами артиллерии и авиации. Действуя группами по 50—100 самолетов одновременно, авиация противника пыталась бомбовыми ударами разрушить нашу оборону на всю тактическую глубину.

Однако вполне очевидные расчеты врага на то, что массированное применение авиации поможет решить задачи, поставленные сухопутным войскам, оказались иллюзорными, основанными на ушедших в прошлое его превосходстве в количестве и качестве самолетов, боевом опыте летного состава.

Сейчас группам вражеских самолетов приходилось прорываться к целям сквозь плотный огонь зенитной артиллерии, под непрерывными атаками наших истребителей. В дымном небе, как и на земле, развернулось ожесточеннейшее сражение, в котором одновременно участвовали сотни самолетов. И целью его был не частный успех, а завоевание стратегического господства в воздухе. Вот почему за ходом этой борьбы, исход которой определился не сразу, с напряженным вниманием следили не только командование 16-й воздушной армии и Военный совет фронта, но и Ставка Верховного Главнокомандования.

Между тем на земле воины Центрального фронта держали труднейший боевой экзамен. Четыре мощных атаки, следовавшие почти без передышки, отбили в первый день бойцы 13-й армии. И только ввод противником свежей танковой дивизии вынудил части сражавшихся на этом направлении дивизий отойти на вторую линию обороны. Однако темп наступления противника был сбит.

Наиболее полно мне запомнился первый день гитлеровского наступления — и по количеству событий, и по определившимся первым итогам. По этой причине мне хочется воспроизвести по памяти некоторые подробности того незабываемого дня. [226]

Примерно через два часа после начала наступления противника командующие родами войск, согласовав свое местонахождение, разъехались в войска. На командном пункте кроме Г. К. Жукова и К. К. Рокоссовского неотлучно оставался только М. С. Малинин.

Вполне понятно, что большинство руководящих работников управления фронта направилось в расположение войск 13-й армии, принявшей на себя главный удар гитлеровских полчищ.

...Уже издалека стал виден затянутый дымом горизонт. Короткие часы относительной ночной прохлады с восходом солнца сменились удушливой жарой. В белесом безоблачном небе висело раскаленное солнце.

По степным пыльным дорогам, к линии фронта, повсеместно поднимая за собой длинные пыльные хвосты, двигались колонны грузовиков.

Водитель, сержант Гришанов (старшина Михайлов в связи с заболеванием глаз был еще из-под Сталинграда направлен в один из тыловых госпиталей), проявляя всю свою сноровку, с трудом обгонял утопавшие в пыльных шлейфах транспортные колонны. Только примерно через час мы добрались до командного пункта 13-й армии. Здесь уже было отчетливо слышно громоподобное дыхание передовой.

Командующего 13-й армией генерал-лейтенанта Н. П. Пухова я застал за разговором по телефону. При моем появлении он разговор прервал, доложил о том, что армия ведет оборонительный бой и, пристально оглядев меня с головы до ног, сочувственно произнес:

— Разрешите предложить вам умыться. Да и форму не мешает почистить — я ведь вас с трудом узнал под слоем пыли.

Выглядел Николай Павлович бодрым, хотя, судя по покрасневшим векам, минувшую ночь он тоже не спал. Когда минут пятнадцать спустя начальник штаба генерал-майор А. В. Петрушевскиа, обрисовав по моей просьбе обстановку, доложил, что первая атака противника отбита с большими для него потерями, Николай Павлович огладил ладонью свою до блеска выбритую голову и произнес, откровенно доверяя мне свои опасения:

— Так ведь это только первая... А сколько их еще предстоит нам выдержать?

На командном пункте беспрерывно звонили телефоны, включались рации, входили, докладывали и уходили люди. Незримые, но прочные нити связывали командарма [227] с войсками, позволяли наиболее разумно распорядиться имеющимися у него силами, образно говоря, постоянно держать руку на пульсе боя. Войска 13-й армии не дрогнули и пока надежно удерживали обороняемые рубежи.

Поступили новые доклады из соединений, свидетельствующие о нарастании напряжения. Теперь, когда главные события разгорелись на ольховатском направлении (а мы в свое время полагали, что первый удар будет нанесен в направлении на Поныри), следовало ожидать, что сила ударов на этом участке будет нарастать до тех пор, пока противник не убедится в безнадежности своих усилий и не попытается поискать в нашей обороне другое, более слабое место. То, что действия такого рода будут гитлеровцами обязательно предприняты, мы не сомневались.

Примерно через два часа после того, как была отбита вторая атака и над передовой на некоторое время стало относительно спокойно, мы с членом Военного совета армии генералом М. А. Козловым выехали в район Понырей, в 307-ю стрелковую дивизию генерал-майора М. А. Еншина.

Здесь противник также пытался взломать оборону, но делал это 5 июля столь, я бы сказал, осторожно, что не оставалось сомнений во второстепенности этого направления, в отвлекающем характере наносимых ударов. Воины дивизии М. А. Еншина успешно отбивали демонстративные наскоки. Однако, поскольку действия противника весьма напоминали усиленную разведку боем, комдив высказал достаточно основательное предположение о возможности переноса направления главного удара именно сюда.

Мы побывали в войсках, отметили готовность личного состава дать противнику достойный отпор. Люди были хорошо накормлены, опрятны и подтянуты, оружие держали в боевой готовности, имели достаточный запас боеприпасов.

Пользуясь затишьем, мы провели с работниками политотдела краткое совещание, на котором подвели первые итоги боев на ольховатском направлении. Полковник Еншин ознакомил политсостав с дальнейшим планом обороны занимаемого участка.

Вернулся я в Свободу (как все мы по старой памяти продолжали именовать перенесенный из поселка командный пункт) к концу дня. По дороге заехал в Волобуево, где размещалось политуправление фронта. [228]

С. Ф. Галаджева застал на месте — он только что вернулся из поездки на передовую.

— Трудный день! — озабоченно произнес С. Ф. Галаджев, но тут же, словно погрузившись в воспоминания, начал быстро рассказывать обо всем, что увидел за день, о чем передумал.

— Вот что значит подготовка! — словно подводя итог своим размышлениям, заметил он с удовлетворением. — Удивительно рационально организованная оборона, помноженная на массовый героизм наших людей.

С. Ф. Галаджев доложил об активном притоке воинов в партию, настолько массовом, что партийные комиссии политотделов, не успевавшие производить необходимое, положенное по инструкции оформление документов, перенесли всю свою работу прямо на передовую.

— Очень хорошо, что командир 8-й стрелковой дивизии полковник Гудзь, — с удовольствием доложил далее С. Ф. Галаджев, — в ходе сражения сам несколько раз интересовался у начальника политотдела, как идет прием в партию. По его инициативе накануне боя повсеместно были проведены партийно-комсомольские собрания с повесткой дня «Коммунист и комсомолец в предстоящем бою». На партийных собраниях в ходе обсуждения вопроса выступали командиры полков подполковники Жданов и Томиловский, командиры батальонов и рот.

Думается, что весьма показательным был сам по себе уже тот факт, что командиры в самый разгар оборонительных боев, когда на счету у них каждая минута, выступали в роли единоначальников, отдававших себе полный отчет о значении воспитательной, партийно-политической работы в войсках для достижения желаемого успеха.

С. Ф. Галаджев развернул изрядно потертую газету и разложил на столе многочисленные боевые листки, листовки-молнии, выполненные от руки.

— А это вот — копии! — с горечью произнес Сергей Федорович, придвигая ко мне поближе несколько листков. — Оригиналы остались в делах партийных комиссий...

«Если погибнуть придется в схватке с фашистами, — прочитал я неровные строчки, набросанные чернильным карандашом на тетрадочной линованной бумаге, — прошу считать меня коммунистом-большевиком!»

— Погиб! — не дожидаясь вопроса, подтвердил мое [229] подозрение Сергей Федорович. — Увлек за собой бойцов, как и подобает коммунисту!

Учитывая, что ход боевых действий войск в сражении на Курской дуге подробно описан в многочисленных военно-исторических трудах и воспоминаниях участников, я разрешу себе ограничиться только общим перечислением событий, краткой передачей некоторых личных впечатлений в дополнение к тому, что большинству читателей уже известно.

С началом Курской битвы случилось так, что личные качества К. К. Рокоссовского открылись для меня с новой стороны.

За месяцы совместной работы у меня сложилось достаточно полное представление о характере и поведении командующего фронтом в самых различных обстоятельствах. И в дни трудных размышлений при разработке плана операции «Кольцо», и в напряженные дни наступления на промороженных просторах сталинградских степей, и в волнующие дни победного завершения великой битвы на Волге, и в ходе разбора огорчительных неудач наших войск уже на новом месте, севернее Курска, — я привык видеть Константина Константиновича иногда задумчивым, внешне даже несколько рассеянным, иногда энергично, с подъемом действовавшим, в том числе и в обстановке, достаточно тревожной, но всегда спокойным и ровным в общении со всеми окружающими без исключения.

У меня подчас возникало даже что-то похожее на чувство хорошей зависти к способности командующего неизменно находиться как бы выше обстоятельств, граничащей с вроде бы очевидной всепрощающей мягкостью, впрочем, как мне казалось, не всегда и оправданной. Однако 7 июля я получил убедительное подтверждение ошибочности своего мнения.

В тот день немецко-фашистское командование, не добившись успеха на ольховатском направлении, перенесло главный удар на Поныри. Хотя и до этого здесь шли беспрерывные бои, однако удар, сконцентрировавший в себе все, что противник смог тогда собрать, был и хорошо организован, и обеспечен большим количеством танков. Собранная группировка пыталась овладеть Понырями при активной поддержке значительных сил артиллерии и авиации.

Вот в этих условиях, где-то к середине дня и сложилась ситуация, которую с полным основанием можно назвать [230] критической: пробивая себе дорогу мощным огневым шквалом, пытаясь проломить героическую оборону наших войск посредством введения больших групп танков на узком участке, немецко-фашистскому командованию удалось незначительно продвинуться вперед, несколько потеснить части 13-й армии.

Должен сразу подчеркнуть, что воины 13-й армии под командованием смелого и инициативного генерала Н. П. Пухова покрыли себя в том сражении неувядаемой славой, их заслугу в разгроме фашистов на северном фасе Курской дуги не представляется возможным переоценить.

Однако именно на участке 13-й армии в этот день решалась судьба сражения и малейшее ослабление обороны было чревато самыми тяжелыми последствиями.

Так случилось, что командующий армией генерал Н. П. Пухов, докладывая фронту об отходе частей на вторую полосу обороны, как следовало понимать километра на три, по чистой случайности не застал на месте К. К. Рокоссовского и переключился на начальника штаба. Не спавший двое суток М. С. Малинин не сдержал эмоций и, не очень затрудняя себя выбором выражений, дал более чем резкую оценку этому событию, в горячке зацепив и личность самого командарма.

Вполне естественно, что генерал Н. П. Пухов, не привыкший к такой манере разговора, все-таки сумел вскоре связаться с К. К. Рокоссовским, доложить ему о сложившемся положении, присовокупив и жалобу на М. С. Малинина.

К. К. Рокоссовский, только что закончивший непростой разговор с генералом П. И. Батовым об изъятия у него войск для укрепления угрожаемого направления, начал разговор с Н. П. Пуховым в свойственной ему благожелательной манере. Однако услышав (разговор шел по ВЧ и слышимость была отличной, можно сказать, на всю комнату) доклад об отходе нескольких частей на вторую полосу обороны, круто изменил тон. Его загоревшее до бронзового отлива лицо стало не бледным, а каким-то серым, трубка в руке дрогнула, побелели суставы сжимавших ее пальцев.

— Товарищ генерал, — произнес К. К. Рокоссовский звеневшим от негодования голосом, — в полосе обороны вашей армии почти вдвое больше противотанковой артиллерии, чем на других участках фронта, организованный огонь тридцати семи противотанковых районов. Дивизия [231] Еншина стоит насмерть, отбивает одну атаку за другой. Как могло случиться, что кто-то не выстоял?

Было слышно, как Н. П. Пухов пытался что-то сказать в оправдание, но командующий фронтом решительно перебил его:

— Я всегда ценил и продолжаю ценить ваши качества как человека и командарма! — произнес он, упрямо склонив голову. — И очень хочу видеть вас и завтра, и во всяком случае до конца боев в этой по праву занимаемой должности. Не дайте мне повода для разочарования. Желаю успехов! — закончил он, уже явно овладев собой.

Однако и в этом эпизоде К. К. Рокоссовский оказался верен себе. Узнав из доклада начальника разведуправления генерала В. В. Виноградова, что противник сосредоточивает севернее Понырей большое (до 150 единиц) количество танков, он тут же отдал приказ генералу С. И. Руденко рассеять бомбовыми и штурмовыми ударами это скопление. Всю остальную часть дня он вместе с М. С. Малининым занимался усилением обороны 13-й армии. Противник был остановлен и на этом направлении.

А позже болью отозвались в сердце сообщения о том, что гитлеровцы продвинулись под Понырями на несколько километров лишь после того, как почти полиостью уничтожили защитников одного из оборонительных рубежей. Больше отступивших здесь не было!

Когда сегодня люди поколения, не познавшего войны, спокойно рассуждают о ратных подвигах воинов на передовой, достаточно ли четко они представляют, что за этим стоит? Надо сделать все, чтобы представляли, понимали, помнили и гордились этим всегда!

Лично я в выступлениях, беседах с самой различной аудиторией нередко рассказывал о воине — представителе самой мирной на земле профессии, профессии земледельца. Бывший бригадир одного из колхозов Тульской области старшина К. С. Седов, прибыв под Поныри в составе 540-го артиллерийского полка резерва Верховного Главнокомандования, подал заявление о приеме в партию и был принят кандидатом в члены ВКП(б).

Готовя свой расчет к боям, старшина Седов, привыкший сызмальства делать все обстоятельно, по-хозяйски, также скрупулезно обучал и воспитывал подчиненных, тренировал в отражении танковых атак, прививал любовь к боевой технике, веру в ее надежность и мощь. [232]

Когда противник 7 июля предпринял попытку овладеть Понырями, артиллеристы 540-го противотанкового полка, подпустив танки на близкое расстояние, почти в упор расстреляли их.

Гитлеровцы бомбили позицию батареи, в составе которой сражался расчет старшины Седова, сосредоточили на ней артиллерийский огонь. Но даже после того, как почти все воины расчета были ранены или контужены, никто из них не покинул поля боя. Отражая одну атаку за другой, они подбили 8 танков противника и погибли сами от прямого попадания тяжелого артиллерийского снаряда.

Подвиг старшины-коммуниста К. С. Седова вдохновил бойцов полка, и они стойко отражали все следующие одна за другой атаки гитлеровцев. Здесь противнику не удалось вклиниться в нашу оборону.

Испытывая чувство глубокой благодарности к храброму воину за его подвиг, мы в тот же день подписали представление на коммуниста К. С. Седова к высокому званию Героя Советского Союза (посмертно). Государственных наград были удостоены посмертно и все остальные воины расчета.

Высочайший героизм проявили в этих сражениях воины артиллерийской противотанковой бригады полковника В. Н. Рукосуева, минеры 1-й гвардейской бригады специального назначения полковника М. Ф. Иоффе, бойцы, командиры, политработники многих других стрелковых, танковых, артиллерийских частей. Следует здесь подчеркнуть, что одним из решающих факторов, определивших результат сражения в целом, является завоевание нашей авиацией полного господства в воздухе.

Всего полгода назад гитлеровские асы разрешала себе охоту чуть ли не за каждой автомашиной, появлявшейся в поле их зрения на фронтовых дорогах.

Поражение под Сталинградом и на некоторых других участках советско-германского фронта, последовавшие затем ощутимые потери, понесенные в воздушном сражении на Кубани, налетах на Курск, не только резко снизили численность самолетов гитлеровской авиации, но и нанесли тяжелый удар по психике летного состава, от былого высокомерия фашистских летчиков не осталось и следа.

К началу планируемого наступления немецко-фашистское командование сосредоточило в полосе действий своих войск значительные силы авиации. Хотя в первый [233] день боевых действий советские авиаторы уничтожили до 250 самолетов противника, однако наши наземные войска все еще продолжали ощущать удары вражеских военно-воздушных сил. По всему было видно, что гитлеровское командование шло напролом, не считаясь с потерями. Похоже, оно уже понимало: или сейчас, или никогда!

Исход воздушного сражения волновал и наше руководство. 6 июля К. К. Рокоссовскому позвонил И. В. Сталин и выразил недовольство тем, что нашей авиации еще не удалось завоевать полного господства в воздухе при наличии, если судить по данным разведки, ее численного превосходства в боевых самолетах.

С позиции арифметики это было, конечно, правильно. Однако следовало учитывать, что наша авиация в первые дни вела бои оборонительного характера и, задействовав основные силы 16-й воздушной армии на прикрытие оборонительных порядков войск фронта, на отражение танковых атак, ее командующий генерал С. И. Руденко оставил в резерве несколько авиачастей с тем, чтобы обрушить их удар по противнику при переходе наших войск в утвержденное Ставкой последующее контрнаступление.

При разговоре К. К. Рокоссовского с Верховным Главнокомандующим С. И. Руденко присутствовал и сделал для себя необходимые выводы. Он вообще относился к числу тех военачальников, которым достаточно только уяснить задачу, а за выполнение ее можно было особенно не беспокоиться. Схватывая самую суть с полуслова, Сергей Игнатьевич в растолковывании и напоминаниях не нуждался.

Не задерживаясь ни на минуту на командном пункте фронта, он выехал к себе. И, как потом выяснилось, по прибытии на КП армии сразу пригласил туда своего заместителя по политчасти генерала А. С. Виноградова, начальника штаба генерала П. И. Брайко и его подчиненных, а также практически весь руководящий состав политотдела армии во главе с начальником политотдела подполковником В. И. Вихровым. На решение задачи, поставленной Верховным Главнокомандующим, были направлены все средства и силы. В частях в тот же день прошли партийные и комсомольские собрания, митинги личного состава. Одновременно велась тщательная подготовка всего самолетного парка.

А ранним утром 7 июля, собрав в единый кулак до 600 самолетов, С. И. Руденко бросил их на районы сосредоточения [234] войск и аэродромы противника. Поднятые гитлеровцами по тревоге самолеты прикрытия были или уничтожены, или разогнаны в воздушных боях.

Фашистская авиация на нашем участке понесла в этот день невосполнимые потери. Большой ущерб был нанесен и наземным войскам противника.

Не собираясь оспаривать мнение военных авторитетов, хочу высказаться в защиту суждения о том, что наше контрнаступление фактически началось уже в тот день. И начала его авиация, которая (не только по моему мнению) начиная с 7 июля овладела господством в воздухе и с того дня не упускала его до самого дня Великой Победы.

Так усилиями члена Военного совета генерала-коммуниста С. И. Руденко, политотдела армии, командного и политического состава частей и соединений, всей деятельностью в этот момент партийных и комсомольских организаций личный состав армии был подготовлен к совершению массового подвига.

* * *

...Не добившись успеха под Понырями, а затем вновь на ольховатском направлении, гитлеровское командование вынуждено было отдать приказ о прекращении наступления и начать перегруппировку войск с целью нанести удар западнее, в стык между 13-й и 70-й армиями, попытаться прорвать оборону на этом участке. И вновь безрезультатно.

К 11 июля натиск гитлеровцев заметно пошел на убыль. 12 июля, полностью измотав силы наседавшего врага, войска 13, 48 и 70-й армий мощным ударом отбросили противника на исходный рубеж, с которого он менее чем неделю назад начал наступление. Так была решена первая часть задачи по разгрому войсками Центрального фронта противостоявшей ему немецко-фашистской группировки на северном фасе Курской дуги.

Военный совет фронта докладывал в Ставку: «Встретив противника стеной разящего металла, русской стойкостью и упорством, войска Центрального фронта измотали в непрерывных ожесточенных восьмидневных боях врага и остановили его натиск. Первый этап сражения закончился»{29}. [235]

15 июля после очень короткой подготовки и передышки, если так можно назвать трое суток, наполненных продолжавшимися в разных местах боевыми действиями и перегруппировкой сил, армии правого крыла Центрального фронта перешли в контрнаступление.

Сегодня, когда от событий того жаркого в прямом и переносном смысле июля 1943 года нас отделяют десятилетия, и они стали уже достоянием истории Великой Отечественной войны, даже у. ее ветеранов сгладилась в памяти острота ситуации, связанная с резким, все переворачивающим в сознании переходом в наступление после ожесточеннейших, скажем прямо — истребительных оборонительных сражений, подобных тем, что гремели на курской земле на протяжении почти десяти дней. Достаточно вспомнить, что в оборонительном сражении на Курской дуге в составе войск Центрального, Воронежского и Степного фронтов насчитывалось в общей сложности около 2 миллионов человек. Противник, наступавший на узком участке как на севере, так и на юге, задействовал на направлениях главного удара свыше 900 тысяч человек, около 10 тысяч орудий и минометов, до 2700 танков и около 2050 самолетов. При такой плотности войск и вооружения, при том упорстве, с каким стремились гитлеровцы к поставленной цели, потери с обеих сторон исчислялись многими десятками тысяч. Отбивая ожесточенные атаки противника, наши войска буквально стояли насмерть, многие подразделения — целые роты и батареи — нотабли полностью, но не отступили, не пропустили врага.

Именно в свете этих огромных потерь и сверхпредельного морального и физического напряжения всех бойцов вызывает чувство взволнованного преклонения способность наших оставшихся в строю воинов, словно на втором дыхании, сразу перейти к наступательным действиям, начать преследование хотя и измотанного, по не сложившего оружия и ожесточившегося неудачей противника!

Потерпев фиаско в наступлении, враг не отказался от попытки хотя бы удержать за собой орловский выступ, собрать здесь новые силы и повторить удар. Свидетельством тому служило трудно развивавшееся наступление войск нашего соседа — Брянского фронта.

Как известно, добиваясь успеха на северном участке, противник предпринял отчаянные усилия, чтобы пробиться к Курску со стороны Белгорода, завершавшиеся [236] грандиозным встречным танковым сражением под Прохоровкой.

Своевременный переход войск нашего фронта в контрнаступление, активные боевые действия войск Брянского и Западного фронтов привели к ликвидации орловского выступа и освобождению Орла от гитлеровских оккупантов.

А 3 августа перешли в контрнаступление Воронежский и Степной фронты. Быстро продвигаясь вперед, войска Степного фронта 5 августа освободили Белгород. В тот же вечер столица нашей Родины Москва впервые салютовала героям, освободившим Орел и Белгород.

Итак, время перевернуло еще одну славную страницу истории беспримерно трудной войны советского народа за свою свободу, честь и независимость. Противник был разбит и притом на определенном им самим «решающем направлении». Поражение врага оказалось сокрушительным, поставило немецко-фашистскую армию перед катастрофой. Поняло ли это тогда политическое и военное руководство фашистского рейха? Нет, оно все еще рассчитывало на то, что способно перехватить, вернуть стратегическую инициативу, и делало для этого все возможное.

Советское Верховное Главнокомандование конечно же отдавало себе отчет в том, что противник еще силен, что впереди — нелегкая задача освободить всю временно оккупированную территорию Советского государства, загнать зверя в логово и там уничтожить окончательно. Было совершенно очевидным, что враг теперь с упорством обреченного будет цепляться за любую возможность изменить ход событий в свою пользу.

Оценив по достоинству реальный смысл сложившейся военно-политической ситуации, Ставка, как нам стало известно, предприняла ряд решительных шагов по закреплению достигнутого успеха.

Характерная особенность наступательных действий Красной Армии летом 1943 года состояла в том, что удары по врагу наносились один за другим, преследовали цель разгрома войск противника одновременно на нескольких направлениях, что исключало для него возможность свободного маневра силами и средствами даже в оборонительных целях.

Теперь взаимодействие наших войск достигло поистине всеохватывающего размаха. При наличии успешных [237] действий Южного, Юго-Западного, Воронежского и Центрального фронтов перешел в успешное наступление и Западный.

Нашему фронту ставилась конкретная задача наступать в общем направлении на Севск, Хутор Михайловский и не позднее 1—3 сентября выйти на рубеж реки Десна, южнее Трубчевска, Новгород-Северский, Шостка, Глухов, Рыльск. В дальнейшем развивать наступление на Конотоп, Нежин, Киев, при благоприятных условиях форсировать реку Десна и наступать по правому берегу в направлении Чернигова. Операцию намечалось начать 19—20 августа.

На подготовку к участию в этой операции мы получили всего десять дней. Если бы исходить только из собственных возможностей и интересов, то можно было бы посетовать, что срок почти нереален. Но ведь предстояли скоординированные действия нескольких фронтов, да еще с такой вдохновляющей конечной целью! К тому же, захватив инициативу, навязав противнику свою волю, нельзя было терять темпа, ослаблять усилия, ибо враг мог использовать каждый час для укрепления своей обороны. Значит, фронту следовало обгоняя время готовиться к новым упорным наступательным боям.

Военные советы фронта и армий, политорганы всех степеней, совершенно ясно представляя себе состояние войск, их усталость от участия в недавно отгремевшей Курской битве, принимали все возможные меры для организации пусть краткого, но максимально полноценного отдыха.

Серьезное внимание уделили оказанию необходимой медицинской помощи всем в ней нуждающимся — ведь многие воины, получив в боях ранения и контузии, отказывались от госпитализации, а подчас и лечились разного рода «народными средствами». Теперь таких воинов, подчас даже вопреки их нежеланию, отправляли на долечивание в госпитали или, в случаях допустимых, организовывали квалифицированную медицинскую помощь на месте.

Были созданы необходимые условия для приведения в порядок обмундирования, белья, проведена санобработка всего личного состава, изысканы дополнительные возможности для организации усиленного питания.

Вновь нелегкие заботы легли на плечи работников тыловых органов. Впрочем, им было бы еще труднее, не [238] произойди ранее одно событие... Чтобы разъяснять его суть, вернусь немного назад.

В свое время, когда бои в районе Понырей достигли кульминационного пункта, некоторые работники тыловых учреждений поставили перед Военным советом вопрос о передислокации наиболее уязвимых и трудно перемещаемых фронтовых складов в глубину обороны. Тогда К. К. Рокоссовский со свойственной ему логичностью в суждениях доказал, что в сложившихся условиях начало передислокации складов в глубину личный состав может воспринять как свидетельство неуверенности командования в положительных результатах сражения, что отнюдь не будет содействовать укреплению прочности обороны.

— Вы лучше вот что сделайте, — закончил несколько неожиданно свою мысль командующий. — Передислоцируйте-ка эти самые склады поближе к линии фронта, в частности в Фатеж. Закончим обороняться, пойдем вперед — вам же легче будет на коротком плече подвозить войскам все необходимое.

Мысль командующего оказалась прямо-таки пророческой. Тогда генерал Н. А. Антипенко перебросил изрядную часть фронтовых запасов продовольствия и вещевого имущества в Фатеж. Теперь же эта мера значительно облегчила решение всего комплекса снабженческих проблем. А они, как можно понять, не исчерпывались само собой разумеющейся заботой о бойце. Развернувшаяся подготовка к операции для органов тыла означала подвоз в войска огромного количества боеприпасов, снаряжения, горючего и смазочных материалов. Требовалось в самые сжатые сроки отремонтировать поддающуюся ремонту боевую технику, выполнить фронтовым и армейским транспортом перевозки войск по плану их сосредоточения.

Паузу в наступательных действиях партийно-политический аппарат фронта использовал для дальнейшего усиления политико-воспитательной работы с личным составом, и, как всегда, в первую очередь с пополнением, которое теперь состояло почти исключительно из призванных в армию лиц, находившихся на временно оккупированной врагом территории. Благо, что мы утке имели достаточный опыт работы с этим контингентом, проверенный в ходе ожесточенных боев на Курской дуге. И политорганы, политаппарат частей и подразделений действовали дифференцированно, с учетом индивидуальных [239] особенностей, склонностей, настроений каждого новобранца и складывавшихся в их среде неформальных групп.

Как и следовало ожидать, основная масса призывников, получивших оружие после длительного пребывания под игом фашистской оккупации, буквально рвалась в бой, показывала примеры самоотверженного выполнения воинского долга в самых сложных ситуациях оборонительных, а затем и наступательных боев. Поэтому в основе боевой и политической подготовки пополнения лежало доверие к мим, правдивое слово о событиях в стране, жизни советского народа и его Вооруженных Сил, нанесших уже врагу ряд сокрушительных ударов, мощь которых будет постоянно возрастать.

Однако приходилось считаться и с тем, что на первых порах работы с таким контингентом не обошлось без ошибок, наблюдались случаи формального подхода к организации воспитательных мероприятий, в результате чего они не всегда достигали цели. Поэтому-то и было обращено особое внимание на глубокое изучение морально-психологических качеств каждого новобранца, обеспечивавшее действенность его политического и воинского воспитания.

Надо сказать, что среди этих призывников крайне редко, но встречались и бывшие пособники оккупантов, скажем, полицаи или трусливые обыватели, приспособившиеся к «новому порядку» и разложившиеся под влиянием фашистской пропаганды. Их, как правило, быстро разоблачали сотрудники органов контрразведки «Смерш» (так в то время именовались особые отделы НКГБ в воинских частях и соединениях). Попытки же отдельных новобранцев сеять смуту, распускать ложные слухи и т. п. немедленно пресекались командирами, политработниками, бойцами. Что касается коммунистов и комсомольцев, то по существу все они стали активными помощниками командиров в пропагандистской работе с пополнением. Активизации такой деятельности Военный совет придавал особое значение.

Ну а пока на земле продолжалось короткое временное затишье, в воздухе шло горячее сражение.

Препятствуя отходу немецко-фашистских войск в глубину их обороны, летчики 16-й воздушной армии в тесном взаимодействии на этот раз с авиаторами 15-й воздушной армии Брянского фронта и соединениями авиации дальнего действия днем и ночью наносили массированные удары по колоннам отступавших войск, железнодорожным [240] узлам, аэродромам, уничтожая живую силу и технику врага, усеивая дороги отступления трупами гитлеровских солдат и офицеров.

Как выяснилось позже, эти массированные удары о воздуха, активизировавшаяся деятельность партизан воспрепятствовали осуществлению противником его бесчеловечных замыслов — угона в фашистское рабство всего трудоспособного населения, разрушения Орла и вывоза большого количества награбленного имущества.

Между тем в заботах, обучении и морально-политической подготовке войск, перебазировании ближе к фронту учреждений тыла и перегруппировке сил для предстоявшего наступления, буквально как солома в жарком огне, сгорели десять дней, отпущенные нам на подготовку.

26 августа фронт приступил к выполнению боевой задачи, нанося главный удар на новгород-северском направлении.

Данные всех видов разведки, тщательно проведенной аэрофотосъемки свидетельствовали о наличии впереди наших изготовившихся к наступлению войск сильной оборонительной полосы противника, который успел основательно закрепиться по берегам рек Сейм и Сев, превратил все прилегавшие к линии фронта населенные пункты в прочные узлы сопротивления. По сообщениям партизан, гитлеровцы закопали в землю подбитые и неисправные танки, штурмовые орудия, превратив их в малоуязвимые огневые точки.

Первый день наступления показал, насколько основательно враг рассчитывал задержаться на занятом рубеже. Для прорыва линии его обороны, казалось, было предпринято все, что предусматривалось планом наступательной операции. Однако, несмотря на ураганный огонь артиллерии, почти непрерывные удары бомбардировочной и штурмовой авиации, гитлеровцы в тот день не только не оставили своих позиций, но и неоднократно предпринимали контратаки при поддержке десятков танков, вводили в бой свежие резервы. В результате продвижение наших войск в первый день операции было медленным. Более того, определив направление нашего главного удара, противник в ночь на 27 августа перебросил на этот участок еще две танковые и две пехотные дивизии, значительно укрепив здесь свое положение.

Если учесть, что неудачные наступательные действия сопряжены, как правило, с большими потерями, что неизбежно оказывает угнетающее влияние на настроение [241] личного состава, следует представить себе, какой силой убеждения надо обладать, чтобы в этих условиях поддержать и укрепить в сознании воинов веру в неизбежность близкого успеха. Особенно следовало считаться с тем, что часть бойцов принимала участие в боевых схватках впервые и этой неудачей была особенно подавлена.

В такой обстановке командирам всех степеней, всему партийно-политическому, агитационно-пропагандистскому аппарату войск фронта выпала задача использовать короткую ночную передышку для убеждения всего личного состава в нереальности попыток гитлеровцев задержать ход общего наступления Красной Армии.

В эти минуты широко были использованы сводки Совинформбюро, листовки о подвигах героев первого дня наступления, сообщения об успехах советских войск на других фронтах.

Особое место заняли письма партизан и жителей временно оккупированных территорий. В этих письмах, полученных по каналам партизанской связи и размноженных для войск, содержались горячие призывы к воинам Красной Армии приложить все усилия для освобождения оккупированных территорий, приводились многочисленные факты зверств немецко-фашистских оккупантов в захваченных ими городах и селах, угона молодежи на каторжные работы в Германию.

На другой день, к вечеру, войскам 65-й армии при поддержке соединений 2-й танковой армии удалось сломить сопротивление противника и овладеть городом Севск, однако на этом наше наступление снова застопорилось и развить определившийся здесь успех не удалось. Подкрепленные свежими силами, гитлеровцы предприняли ряд ожесточенных контратак.

Исходя из сложившейся обстановки, Военный совет фронта дал приказ командующему 60-й армией генералу И. Д. Черняховскому нанести вспомогательный удар, поставить противника перед фактом образования второго направления наступления, сковать его возможности маневра силами.

Следует отдать должное генералу И. Д. Черняховскому. Получив приказ, он приступил к его выполнению, действуя так, как умели действовать далеко не многие. Довольно рискованно, он все свои резервы и часть сил перебросил с правого фланга на левый и, собрав таким образом мощную ударную группировку, буквально проломил [242] оборону противника, изменив тем самым всю оперативно-тактическую обстановку в нашу пользу.

Впоследствии стало известно, что командование немецко-фашистских войск не ожидало столь активных ваших действий на этом участке фронта, произвело перегруппировку сил, и оборона южнее Севска оказалась слабо обеспеченной.

Полностью разрушив в полосе удара систему вражеской обороны, не встречая далее сколько-нибудь серьезного сопротивления, войска, возглавляемые Иваном Даниловичем Черняховским, быстро продвинулись далеко вперед.

Командование фронта в целях развития успеха перебросило на это направление фронтовые резервы, подкрепило действия сухопутных войск активными действиями авиации.

Теперь отступление противника напоминало беспорядочное бегство. По сравнительно узкому коридору войска 60-й армии, во взаимодействии со спешно переброшенной сюда 13-й армией, 30 августа освободили город Глухов, а день спустя продвинулись уже на 60 километров и расширили прорыв до 100 километров.

Немецко-фашистское командование пыталось предпринять ряд энергичных оборонительных действий, однако войска фронта прочно удерживали оперативную инициативу. С вводом в сражение 48-й армии вперед двинулся весь фронт. Противник действовал все более неуверенно, его оборона утратила былую организованность. Чувствовалось, что действует он теперь в основном по инерции, не очень-то веря в возможность поправить положение.

Прорвав оборону гитлеровцев и наращивая темпы наступления, 65-я армия менее чем за неделю прошла с боями 125 километров, причем в рейде через Брянские леса ей существенную помощь оказали партизанские соединения. 5 сентября войска армии овладели населенными пунктами Середина-Буда и Хутор Михайловский.

Трудно передать словами духовный подъем воинов, которые теперь, преодолевая сковывавшую усталость, входили победителями в освобожденные села и города, видели, ощущали радостное ликование встречающих их советских людей, дождавшихся наконец своих освободителей.

Эти встречи, эти скромные бесчисленные букеты полевых [243] цветов, слезы радости поднимали боевой дух бойцов, звали на новые подвиги.

Командиры и политработники выступали на стихийно возникавших митингах, заверяли советских людей в том. что никогда не допустят возвращения гитлеровских палачей на освобожденную советскую землю. Жители, в свою очередь, горячо благодарили воинов, желали им скорейшего возвращения домой с победой.

Вот теперь вступили в действие все положительные факторы успешной операции и, в первую очередь, боевой порыв, охвативший в те дни весь личный состав. К тому же на этот раз части и подразделения шли в бой под командованием офицеров — 24 июля Президиум Верховного Совета СССР издал Указ о введении в Красной Армии офицерских званий.

В передовой статье газеты «Правда» от 28 июля, озаглавленной «Советские офицеры», говорилось, что «отныне наименование «офицер» закрепляется за командирами Красной Армии государственным актом. Отныне законом устанавливается офицерский корпус Красной Армии».

Издание Указа определило содержание работы политорганов и партийных организаций с офицерским составом, содействовало укреплению авторитета командиров, воспитанию в этих достойных наследниках русской воинской славы и доблести высокого чувства собственного офицерского достоинства, смелости и самоотверженности в действиях по руководству подчиненными воинами в бою.

Я посчитал уместным упомянуть об этом Указе и работе, развернутой в связи с его опубликованием, именно здесь потому, что в том трудном наступлении офицерский корпус проявил себя выше всякой похвалы.

Можно было бы привести любое количество фактов боевой деятельности подразделений и частей, где решающим образом проявили себя офицерские опыт, знания и воля. Однако речь идет не о единичных примерах, сколь бы они ни были многочисленны, а о качественно возросшем уровне командирского мастерства во всех областях боевой деятельности. Причем это в равной мере касалось и командиров, и политработников, и офицерского состава органов тыла.

Теперь, после Москвы, Сталинграда и Курской дуги, мы имели, несмотря на немалые потери, сложившиеся кадры руководящего состава, обладавшие прочными знаниями [244] и навыками ведения наступательных действий, способные в любых условиях организовать четкое взаимодействие, проявить в условиях изменчивой боевой обстановки хладнокровие, выдержку, зрелое тактическое мастерство.

Этими качествами и ранее отличались командиры и политработники Красной Армии. Но теперь, подкрепленная опытом, прочным знанием как успехов, так и допущенных ошибок, сама методика командования подразделениями и частями обрела значительно более осмысленный, творческий характер.

Генерал И. Д. Черняховский, генералы и офицеры его армии осуществили смелый до дерзости прорыв войск по узкому коридору на большую глубину. И действовали так не из излишней лихости, которая в зимнем наступлении едва не стала роковой для конно-механизированной группы генерала В. В. Крюкова, а по трезвому расчету, верной оценке своих сил и сил противника в конкретной фазе сражения.

Огромную мобилизующую роль играли в те дни приказы Верховного Главнокомандующего. Теперь каждый весомый успех фронта отмечался всенародно, гремели победные залпы салюта над Москвой. Только за период с 9 по 17 сентября Москва трижды салютовала войскам фронта за взятие городов Бахмач, Нежин и Новгород-Северский.

В связи с приказами о присвоении отличившимся соединениям почетных наименований им вручались новые боевые знамена. При исполнении этого торжественного акта командиры и политработники широко разъясняли личному составу политическое значение этого события, ибо за каждой победой советского оружия на поле сражения стоял героический труд работников советского тыла, и вручение каждого такого знамени как бы олицетворяло победный результат совместных действий армии и народа...

Между тем войска нашей 60-й армии, преследуя хотя и отступавшего, но активно контратаковавшего противника, достигли мощного водного рубежа — реки Десна. Освободив 30 августа город Глухов, 9 сентября Бахмач, а еще через шесть суток прямо на плечах отступавшего противника после короткого боя овладели городом Нежин — последним крупным узлом обороны; врага на киевском направлении, прикрывавшим подступы к Днепру. [245]

Уже сам факт выхода наших войск на Днепр имел огромное политико-воспитательное значение. Ведь почти во всех выступлениях командиров и политработников, относящихся к тому периоду боевых действий, в печатных изданиях тема выхода к берегам великой реки звучала постоянно, ибо именно это было одной из основных целей довольно длительного и упорного сражения на широком фронте действий всех наших армий.

В соединениях политработники активно разъясняли специальную директиву Ставки ВГК от 9 сентября 1943 года о форсировании Днепра, изучался опыт переправы через Десну, Сейм, готовились переправочные средства.

Военный совет фронта, командование армий да, можно сказать, и весь личный состав войск отдавали себе полный отчет в том, что бои за Днепр будут упорными и кровопролитными, что гитлеровское командование намерено использовать эту мощную водную преграду для того, чтобы остановить наступление Красной Армии, попытаться отсидеться за Восточным валом, подогревая себя надеждами на пришествие «лучших времен».

Если еще в начале года разговор шел об освобождении от гитлеровцев берегов Волги и Кубани, то теперь на повестку дня уже стала битва за Днепр. Однако даже в такой благоприятной ситуации война оставалась войной со всеми ее неизбежными тяготами, предвиденными и непредвиденными сложностями.

Напомню, что войска нашего соседа слева — Воронежского фронта, — усиленные 3-й гвардейской танковой армией, с продвижением по разным причинам несколько задержались и вели в то время бои в районе Ромен, Лох-вицы, что привело к образованию разрыва между передовыми частями обоих фронтов примерно в 100—120 километров.

Генерал И. Д. Черняховский, войска которого набрали хороший темп наступления, вынужден был довольно значительную часть сил выделить на прикрытие своего растянутого левого фланга, ослабив тем самым силы ударной группировки. Несмотря на это, соединениям армии совместно с войсками Воронежского фронта удалось 18 сентября освободить город Прилуки, находившийся уже за пределами фронтовой разграничительной линии в полосе наступления Воронежского фронта.

Оценив обстановку, К. К. Рокоссовский после обстоятельного обсуждения на Военном совете вопроса связался со Ставкой и предложил использовать глубокое вклинение [246] наших войск для нанесения удара во фланг вражеской группировке, сдерживавшей наступление Воронежского фронта. Такой удар при благоприятном развитии событий (а захват Прилук, осуществленный без особых трудностей, свидетельствовал о перспективности предложенного решения) мог не только ослабить оборонительные возможности противника, но и завершиться его окружением. Предложение К. К. Рокоссовского учитывало то важное обстоятельство, что гитлеровские войска, отходившие в полосе наступления Воронежского фронта, не ощущая реальной угрозы удара во фланг и сохраняя значительные силы, основательно изматывают соединения нашего соседа слева. Кроме того, не будучи окруженными и истребленными еще на левом берегу Днепра, гитлеровцы имели возможность, продолжая организованно отступать, без особых помех переправиться за Днепр и значительно усилить оборону, созданную противником по западному берегу Днепра.

Разгром и возможная ликвидация левобережной группировки противника способствовали бы решению целого ряда наших задач, в частности уничтожению или значительному ослаблению сил противника, а следовательно, и обороноспособности врага на правом берегу Днепра, выравниванию фронта наступавших войск Красной Армии, подтягиванию их тылов и более организованному наступлению на Киев.

По неясным и по сей день для меня причинам это предложение было отклонено, а К. К. Рокоссовский сверх всякого ожидания получил строгое внушение за взятие Прилук. Последнее было явно лишено оснований хотя бы потому, что уже более года действовал приказ Верховного Главнокомандующего, осуждавший буквальное, догматическое толкование нерушимости разграничительных линий вопреки реально сложившейся обстановке.

Правда, оценив ситуацию, Ставка подчинила нашему фронту 61-ю армию генерала П. А. Белова (член Военного совета генерал Д. Г. Дубровский), которая была вскоре введена в полосу между 65-й и 13-й армиями, что позволило сузить полосу наступления соединений И. Д. Черняховского и ускорить их продвижение к Лиеву.

А близость столицы Украины, в скором освобождения которой теперь уже никто не сомневался, еще больше поднимала боевой дух яичного состава, вселяла новые силы. В те дни партийно-политическая работа в войсках [247] опиралась на предельно ясный каждому лозунг: «Освободим столицу Советской Украины!» — а если сформулировать еще короче: «Даешь Киев!»

Можно понять наше настроение, когда во второй половине сентября, буквально в преддверии ожидаемых всеми событий, решением Ставки разграничительная линия между Центральным и Воронежским фронтами была отодвинута далеко на север, и Киев целиком отошел в полосу нашего левого соседа, а главным направлением действий Центрального фронта стало черниговское!

Получив такой приказ Ставки, всегда уравновешенный К. К. Рокоссовский так расстроился, что, кажется, впервые за все месяцы нашей совместной работы даже ив пытался скрывать своего настроения.

С трудом овладев собой, он позвонил И. В. Сталину. В тишине рабочего кабинета был хорошо слышен ответ Верховного, прозвучавший в трубке телефона, которую командующий намеренно несколько отвел от уха. Отвечал на этот раз Сталин в несвойственной ему уклончивой манере, как человек, не очень уверенный в правильности своего решения:

— Это сделано, — произнес он, как мне показалось, несколько раздраженно, — по настоянию товарищей Жукова и Хрущева... Они находятся там, им виднее!..

И, явно не желая входить в дальнейшее обсуждение вопроса, положил трубку.

Ну что же — приказ есть приказ! 21 сентября войска фронта овладели городом Чернигов. В тот же день 13-я армия начала подготовку, а 22 сентября первой форсировала Днепр. Короче говоря, 23 сентября войска 13-й армии овладели на западном берегу Днепра плацдармом глубиной 35 и шириной до 30 километров.

30 сентября Черниговско-Припятская наступательная операция Центрального фронта была завершена. 5 октября Ставка, отметив, что Центральный фронт свою задачу полностью выполнил, передала Воронежскому фронту 60-ю и 13-ю армии вместе с их участками, а 20 октября наш фронт был переименован в Белорусский.

* * *

Февраль — октябрь. Немногим более восьми месяцев отделяло нас от знаменательного дня победоносного завершения боевых действий под Сталинградом. А позади уже остались многие сотни километров передислокаций, [248] не самых удачных для нас зимних сражений в глубоких снегах курских равнин, невиданная по своим масштабам подготовка к летним сражениям при ясном понимании того, что эта битва будет одной из решающих в судьбе Родины. Потом сама эта битва на Курской дуге, осуществленное на втором дыхании решительное контрнаступление, освобождение ряда областей Украины...

Одним словом, за эти месяцы было пережито, вынесено, преодолено много такого, что не просто понять поколениям людей, не испытавшим лично, что такое война.

И все-таки главное место в тревожной памяти прошедших месяцев войны занимает огненная страда Курской битвы.

Пожалуй, только теперь, когда все, что втайне готовил противник, стало предельно ясным, когда весь ход событий предстал перед нами в исчерпывающей полноте, представляется возможным оценить и поставить на достойное место в истории человечества все произошедшее на Курской дуге летом 1943 года.

Отдавая себе отчет в том, что победа или поражение в битве на Курской дуге окажет решающее влияние на весь ход последующих событий, Гитлер в своих приказах весной 1943 года требовал от генералитета собрать в ударный кулак лучшие дивизии, лучших солдат и офицеров, лучшую технику, максимум боеприпасов и обязательно уже в 1943 году добиться на Восточном фронте полной победы.

Готовя наступательную операцию, гитлеровское командование принимало в расчет и то обстоятельство, что схватка предстоит, так сказать, один на один, что обещанный англо-американскими союзниками второй фронт к этому времени не будет открыт.

И снова Советские Вооруженные Силы, советский народ, руководимые ленинской партией, выиграли решающее сражение в условиях единоборства с предельно отмобилизованными вооруженными силами германского фашизма, показав всему миру способность к победе над заклятым врагом человечества.

И вот войска бывшего Центрального, а теперь уже Белорусского фронта, принимавшие наряду с войсками других фронтов участие в этой исторической битве, готовились к новым наступательным — и мы были убеждены — только наступательным операциям! [249]