Батальон лыжников
Под Выборг, на передовые линии прибыл лыжный батальон. В штаб явился командир батальона капитан Власов с рапортом.
Пожимая ему руку, командир части сказал:
— Тут есть тов. Гудзюк из вашей академии. Знаете его?
Я подошел к Власову.
— Нет, как-то не приходилось встречаться, — сказал он, внимательно рассматривая меня и улыбаясь. — Слушателей-то ведь у нас в академии много.
Мы познакомились.
На меня капитан Власов произвел хорошее впечатление. Чувствовалось лишь в нем какое-то ненужное ухарство, и эта черта в его характере вызывала беспокойство.
— Ребята у меня, как на подбор, — сказал он, — в один момент наложим финнам.
— Я в этом не сомневаюсь, — ответил я. — Надо только не забывать одного правила: тем полнее победа, чем меньше потерь.
Мы вышли из штаба, чтобы осмотреть его лыжный батальон. Он был сформирован из добровольцев: ленинградских рабочих и студентов-спортсменов. Народ все это был молодой, задорный, крепкий и развитой. Вооружены они были тоже превосходно: винтовками-полуавтоматами, ручными гранатами, легкими и станковыми пулеметами; на бойцах были белые брезентовые брюки, курточки и шлемы, обшитые белой материей.
— С такими людьми можно многое сделать, — сказал мне секретарь партбюро батальона Назаров, — конечно, если руководить ими умело.
К моменту прибытия батальона на фронт основная полоса укреплений в районе Кархулы была прорвана, и наши части вели бои на промежуточном оборонительном финском рубеже в районе станции Сомме, в 10–12 километрах от Выборга. Лыжный батальон получил задание: прорваться через острова [489] на Выборг и этим оказать содействие нашим частям, наступавшим вдоль оси Приморского шоссе.
Капитан Власов выступил с батальоном в указанном направлении, и больше я его не видел. Первой нашей встрече суждено было оказаться и последней. О боевых делах лыжного батальона нам уже потом рассказали его бойцы. 21 февраля батальон прорвался сквозь фронт финнов и занял острова Питкя-саари и Ласи-саари. Это был замечательный маневр, который ставил под угрозу: справа укрепленный мыс, слева город Тронгсунд и остров Раван-саари. Опасность для врага была настолько велика, что финское командование бросило против отважных советских лыжников намного превосходящие силы. Лыжники проявили большую смелость и выдержку. Они наносили большой урон врагу. Но силы были неравны. Капитан Власов человек был храбрый, он заставлял бойцов заниматься спортом, прыжками на лыжах, учил их лазить по деревьям, как это делали финские «кукушки». Но чего недоставало Власову — это осторожности, так необходимой на войне: батальон его мало применялся к местности, бойцы ходили в рост — все это приводило к ненужным жертвам. И одной из первых жертв пал сам капитан Власов. 23 февраля он отправился в разведку, — чего, как командир, не имел права делать, и был убит. Бойцы похоронили своего командира с подобающей честью. Командование батальоном принял секретарь партбюро тов. Назаров (комиссар тов. Рябцев был ранен).
Бойцы продолжали отбивать атаки наседавших со всех сторон шюцкоровцев, проявляя поистине образцы храбрости. Боец Живолуп, спускаясь с горы на лыжах, влетел в строй двух десятков финских солдат. Сделал это Живолуп нечаянно, но не растерялся. В правой руке у него был автомат-пистолет. Не дав врагам даже разобраться, в чем дело, Живолуп сразу очутился за офицером, шедшим впереди солдат, наставил ему в затылок оружие и негромко приказал:
— Бегом вперед и не оглядываться, иначе влеплю пулю.
На виду у целого взвода финнов Живолуп погнал в плен их офицера, бывшего при полном вооружении. Когда солдаты опомнились, то все же не рискнули стрелять по Живолупу, очевидно, опасаясь попасть в своего начальника; не стали они и преследовать его на лыжах из опасения попасть в руки красноармейцев. А может быть, и не было у них большой охоты выручать своего офицера.
На озере Ласи-саари группа из трех наших лыжников отбилась от своей роты, заблудившись среди незнакомых кустарников. Отстреливаясь, она израсходовала все патроны. Финны подошли вплотную.
Тогда один из лыжников взорвал ручной гранатой и себя и нескольких финнов. [490]
Подошедшие на выручку красноармейцы спасли одного из уцелевших там бойцов.
Батальон сумел пробиться к своим. 26 февраля он вышел из окружения.
Когда лыжники возвратились из своей экспедиции, меня вызвал к себе командир части.
— Капитан, вы умеете ходить на лыжах? — спросил он меня. Мне как раз тогда нездоровилось, но я не подал и вида, заявив, что на лыжах ходить умею.
— Отлично, — сказал он. — Как вам известно, наши части продвигаются на Выборг. Город вскоре должен быть взят.
— Я готов служить Родине. Что прикажете делать?
— Примите командование над лыжным батальоном. Ваша задача — прорваться в город в районе «Маслобаки», — командир части показал по карте. — Я дам вашему батальону пополнение из добровольцев и танки. Главное, капитан, не забывайте в походе о разведке и охранении. Храбрость хороша тогда, когда она осмотрительна, и лучший командир тот, у которого все рассчитано — в этом успех.
28 февраля, в 16 часов, я собрал добровольцев и направился с ними в Алясоми. Здесь я объявил лыжникам, что я назначен командиром их батальона, а тов. Назаров — комиссаром. Тут же к нам присоединились и 1 5 танков.
На рассвете 29 февраля мы выступили к исходному положению. К этому времени наши части, прорвав промежуточный оборонительный рубеж финнов, вышли в район Нуора — в 5 километрах от Выборга. Прибыв на передовую позицию к Приморскому шоссе, я выслал разведку, которая установила, что финны обороняются на северном берегу реки Карпелан-йоки и на станции Нуора. Справа от Приморского шоссе лежало болото, покрытое озерцами и густо заросшее высоким тростником; слева, примерно на три четверти километра, тянулась полоска суши, хвойный лес, а за ним — лед залива.
На рассвете, когда дымкой стоял морозный туман, служивший нам хорошим прикрытием, самая сильная наша рота под командой тов. Коврижкина, ленинградского рабочего с завода имени Кирова, усиленная двумя взводами пулеметной роты, прорвалась вдоль залива и стала охватывать фланг финнов. Этот удачный маневр дал возможность продвинуться стрелковому полку. Перед нами находился выборгский мощный укрепленный район, оборудованный по последнему слову техники. Все Приморское шоссе было заминировано, мост через Карпелан-йоки разрушен, так что использовать танки не представлялось возможным; пустить же их без дороги лесом тоже не позволяли условия местности. За рядами железобетонных надолб виднелась вторая полоса мощных надолб, расположенных кольцом и упиравшихся одним концом во льды залива, [491] а другим — в болото. За ними — проволочные заграждения в 3–4 кола, система замаскированных дотов и дзотов, а дальше, как узнали мы после, были устроены ловушки. Финны из своих укреплений открыли ураганный минометный и артиллерийский огонь, стремясь остановить наше наступление.
И все же, несмотря на эти железные капканы, мы уверенно пошли в атаку. Во фланг финским надолбам шла рота Коврижкина, под прикрытием артиллерийского и пулеметного огня. Перед лыжниками лежала открытая местность, вся заваленная камнями. Я приказал бойцам итти вперебежку, укрываясь за камнями: они представляли собой отличные щиты.
Враг усилил ответный огонь.
Медленно, шаг за шагом, бойцы батальона совместно с частями полка вышли на рубеж высоты 30, что в 500 метрах южнее Пелтола, захватив четыре полосы надолб. Саперы снимали финские мины и ими же взрывали надолбы. После этого по расчищенному пути продвигались танки, отрезая финнам возможность окружить нас. Таким образом, мы врезались к Выборгу клином глубиною до трех с половиной километров, содействуя тем самым частям, наступавшим в направлении Кангасранты. До города теперь оставалось 1,5–2 километра. Он уже был совсем ясно виден. Но здесь надо было подыскать направление для наступления, чтобы сократить число потерь до минимума.
Я выслал разведку. Разведка установила связь с соседом справа: теперь нам не угрожал обход врага с фланга. Другая же партия разведчиков в составе 10 смельчаков-лыжников, одетых в белые комбинезоны, отправилась узнать, как поживают другие наши «соседи» — финны, и на каких островах они еще существуют. С берега мы предусмотрительно организовали поддержку этой десятке огнем: пулеметами и орудиями.
— Поползли наши молодцы, — сказал Назаров, глядя в бинокль.
Все мы стали следить за разведчиками, готовые оказать им немедленную помощь. День был морозный, солнечный. Мы без особого напряжения различали, как пробиралась наша десятка разведчиков среди рыжих, высохших тростников и через зеленоватый лед от островка к островку.
Комиссар Назаров засмеялся:
— Видно скучно финнам стало жить на ближних к нам островах, они и покинули их. Вон наши ребята добрались уже до третьего. Видите, машут шлемами: никого, мол, нету.
И как раз в это время заговорили пулеметы. Видно было, как взлетают тростник и комья земли, взорванные минами. Наша разведка завернула и начала отходить. Тогда, выручая их из беды, рявкнули наши орудия.
Мы стали всматриваться. [492]
Только восемь разведчиков добрались до ближнего к нам островка. А где же остальные? Но вот один из разведчиков пополз обратно, видно выручать товарищей. Молодец! Наконец, мы свободно вздохнули: ползут все трое. Огонь вражеских минометов и пушек еще более усилился, но уже было поздно: все десять разведчиков вернулись в батальон. На основании собранных ими сведений, командир полка ночью выслал отряд в 80 штыков из лыжников разведывательного взвода, и они овладели группой островов, захватив несколько сильных вражеских сооружений.
Здесь с утра стали действовать наши мощные батареи, а лыжный батальон перебросили в район поста Тирхьян. До окраины Выборга оставалось не более 800–1 000 метров, и мы, не отдыхая, пошли в бой. Город горел, подожженный финнами. Трудно было среди почерневших труб предместья различить здание школы, на которую теперь был нацелен батальон. В течение всего дня Выборг отвечал нам ливнем снарядов, мин и пуль. В разгар сражения ко мне прибежал боец Трофименко, весь в снегу.
— Товарищ капитан, — отрапортовал он. — Убит наш геройский командир взвода тов. Шишов. Он только и успел сказать: «Возьмите мое оружие, чтобы не досталось врагу». В захваченном дзоте нас осталось всего 12 человек, слева находятся еще два финских дзота и вокруг никого наших. Дайте нам подмогу.
— Сейчас вышлю, — ответил я, — возвращайтесь обратно, назначаю вас командиром взвода.
Я тут же приказал направить вслед ему группу лыжников и один станковый пулемет.
К вечеру, после упорного боя, батальон и другие части прорвались к линии железной дороги. До города оставалось всего 200–250 метров. Отвоевывая пядь за пядью, медленно, но упорно двигались мы вперед: падение Выборга было неизбежно.
Наступила ночь.
Небо нависло черное, беззвездное, но в лесу, где расположился наш батальон, было светло, как днем. Впереди и слева пылал Выборг. При ярком багровом зареве можно было свободно читать карту. А в городе вспыхивали все новые языки пламени. От запаха гари и дыма начинало мутить.
Из штаба я получил новый приказ, собрал на полянке под мохнатой елью, прямо на снегу командиров и зачитал его им.
— Итак, товарищи, запомните: завтра мы должны будем внезапно ворваться в Выборг. Нашему батальону дано задание овладеть кварталом «Школа». Необходимо взять с собою ручные гранаты для уличного боя и забрасывать ими все дома, откуда противник будет стрелять. Действовать группками в 3–5 человек. Каждый боец должен иметь за поясом хвойную [493] ветку, по которой мы будем опознавать своих. Все понятно?
— Прямо, как суворовцы, — вставил один из командиров. — Когда брали Измаил, русские солдаты тоже имели отличительные знаки: кажется, белые повязки на рукаве.
Началась подготовка штурма. К часу ночи, бесшумно скользя на лыжах, прибыли все бойцы. Они расположились за гребешком. У всех за поясом зеленели хвойные ветки. Они чистили оружие, проверяли гранаты. Оставалось взять небольшое пространство, но самое трудное: впереди лежало заминированное поле, а за ним — забаррикадированный вход в улицы Выборга.
Все были готовы, когда в 6 часов поступило новое распоряжение командования: сдать участок прибывшим частям, а батальону сосредоточиться в Алясоми.
— Как же так? — говорили лыжники, — подошли к предместью, а теперь отводят?
— Значит, мы нужнее на другом участке, — отвечали более дальновидные.
Позже нам стало известно, что окружение Выборга с запада через Финский залив ставило задачи нового оперативного значения. Наш батальон перебросили в район Вахваниеми с задачей зайти на 10–12 километров в тыл финнам и перерезать железнодорожную линию, идущую на Хельсинки. Прорывая фронт врага, батальон помог некоторым частям, застрявшим во льдах залива, выбраться на материк.
Здесь 13 марта, в 12 часов, нас и застало заключение мира.
Сразу смолкли орудия, минометы, танки, автоматы и наступила странная, непривычная тишина. Из окопов повылезали и наши красноармейцы и финские солдаты. К группе недавних врагов подошел комиссар батальона Назаров. Солдаты с жадностью ожидали, что им скажет большевик. Но тут к ним прытко подбежал офицер и стал загонять обратно в окопы: наших правдивых слов они боятся не меньше, чем пуль.
— Вы один километр туда, — сказал офицер по-русски, показывая нашим бойцам рукой назад, — а мы один километр туда.
Но тут один из наших лыжников ответил ему:
— Нет, уж лучше вы 25 километров туда, — ткнул он в сторону Хельсинки, — а мы тут останемся.
Бойцы засмеялись. Они знали, что теперь уже никогда вражеская нога не коснется территории, занятой доблестными красными полками. [494]
Поединок снайперов
Это произошло невдалеке от высоты, названной «Кирка-яйцо». После ночевки в землянке, утром 11 марта, 2-я рота лыжного батальона, в которой был и я, получила приказ войти в непосредственное соприкосновение с противником и оттеснить его. Белофинны, удерживая две высоты, обстреливали третью, уже занятую нашими частями. Выбить их с этих высот должна была наша рота.
Перед выходом бойцы тщательно проверили обмундирование, количество боеприпасов, осмотрели оружие. У меня был автомат очень точного боя. Кроме того, я пользовался, как биноклем, оптическим прицелом.
Получив приказ, рота встала на лыжи. Пройдя несколько километров, надели на короткой стоянке маскировочные халаты, белые шапки и развернутым строем пошли по полю. С левого фланга чернел густой лес. Часть деревьев была повалена, верхушки отдельных сосен сбиты.
Когда мы подошли к ближайшим соснам метров на сто пятьдесят-двести, неожиданно по роте был открыт ружейный и пулеметный огонь. Пришлось окопаться в снегу. Но финны вели настолько сильный огонь, что мы вынуждены были пролежать неподвижно до наступления темноты.
Перед тем как двинуться снова в путь, командир роты выслал вперед разведку. Финны пошли на хитрость. Они пропустили разведку в ложбину без единого выстрела, рассчитывая затем обстрелять всю роту с более короткого расстояния.
Пользуясь темнотой, мы также начали переползать в ложбину, где отрывали себе укрытия понадежнее, так как догадывались о финской хитрости. Тихо установили ручные пулеметы. Никто не курил.
Наконец, низкое ночное небо порозовело с краев. Я никогда не забуду этот медленный мартовский рассвет.
Мы не ошиблись. С рассветом финны повели бешеный огонь с флангов. Финны обстреливали также дорогу, по которой бойцы отвозили на медицинский пункт раненых. [495]
В двенадцатом часу дня командир роты приказал мне взять под наблюдение правый фланг, где работал финский снайпер. Надо было обнаружить его и уничтожить.
Выполняя приказ, я забрался в воронку от артиллерийского снаряда, хорошенько замаскировался и начал наблюдать за высотой, с которой финны вели огонь по роте и обстреливали дорогу. Винтовка, обмотанная бинтом, на снегу была почти не заметна. Белые костюм и шапка хорошо маскировали. Устроив снежный бугор, я прокопал в нем окно с большим сектором для наблюдения и обстреливал время от времени казавшиеся мне подозрительными места. Обстрел дороги не прекращался. Снова вглядывался я в расстилавшуюся белую мглу, и все напрасно. Я не находил финского снайпера, но понимал, что он где-то здесь, видел результат его работы — дорога обстреливалась. И вдруг, как это часто бывает, почти случайно вспомнил старинный прием отыскивания снайпера, известный еще со времен первой империалистической войны.
Правда, у меня не было манекена, но это в конце-концов и не так важно. Найдя поблизости палку и надев на нее шапку, я чуть выставил ее из своего укрытия. Выстрел не заставил себя долго ждать. Финн был, очевидно, неплохим стрелком. По сквозным пробоинам в шапке мне теперь легко было уточнить направление, с которого велся огонь.
Впившись взглядом в предполагаемое место, я повторил опыт. Вспышка на высоте дала мне знать, что я не ошибся.
Еще раз проверяю расстояние, прицел, терпеливо жду.
Повидимому, решив, что я убит — шапку я больше не высовывал, — финн осмелел настолько, что счел нужным покинуть свою берлогу. Неожиданно на фоне неба появилась его фигура в белом халате, подпоясанная белым ремешком. Подползает и нагибается над убитым красноармейцем.
Когда еще только появилась голова снайпера, я выстрелил, но... раздалось сухое щелканье. Быстро отвожу затвор назад, опять выстрел, и снова тот же результат. Со злостью кидаю приклад под руку и убеждаюсь, что магазин пуст, патронов нет.
Как и следовало ожидать, пока я менял магазин, финский снайпер успел скрыться.
Еще зорче я стал наблюдать и неожиданно для себя разглядел на высоте амбразуру, замаскированную кустами и снегом.
Опять проверил дистанцию, поставил точный прицел. Надо сказать, что мне очень мешал боковой ветер. Затем снова на палке чуть приподнял шапку.
В момент, когда шапка была прострелена, я разрядил во вражескую амбразуру весь магазин.
Финский снайпер больше не стрелял. По освобожденной от его губительного огня дороге можно было безопасно переправлять раненых в госпиталь. [496]
Вернулся в роту, когда было около часа дня, и настолько доволен, что выполнил задачу, — даже усталости не чувствую. Между прочим, узнаю, что командир роты послал трех бойцов — одного за другим — для уничтожения финских снайперов на высотке слева. Но ни один из них не возвратился — подвели плохая маскировка и неудачное использование местности.
Когда получили приказ итти в атаку, обстрел с левого фланга продолжал задерживать бойцов, финские снайперы мешали роте выбраться из ложбины. Я попросил разрешения у командира роты снять этих снайперов. Он разрешил.
Ползу по-пластунски, отклонившись от направления, по которому следовали предыдущие бойцы. Использую каждый кустик, камень, выемку в снегу. Продвигаясь вперед от одного сугроба к другому, стараюсь не задеть за кусты. Здесь пригодился мне опыт, полученный еще в мирной обстановке. Недаром я много тренировался в умении ползать и маскироваться.
Трудно сказать, сколько я полз. Но вот раздвигаю осторожно густые хвойные заросли и неожиданно обнаруживаю в пятнадцати метрах от себя двух залегших финских снайперов. Стараюсь стать еще менее заметным, прячу автомат среди кустов, глубже впиваюсь в снег.
Финны лежали за бревнами, покрытыми нетронутым снегом. В просвет между бревнами они и стреляли. Но в это время из-за тучи выглянул луч солнца. На кинжале, примкнутом к автомату, заиграл «зайчик», и это выдало меня.
Скосил глаза вправо, хотел взглянуть, что там делается. Прямо на меня было направлено темное пятнышко канала ствола. Финн зажмуривал глаз.
Мельнула мысль отползти в сторону, замаскироваться и открыть огонь с нового места. Но финн опередил. Его пуля ранила меня в левое плечо.
Скорее гранату! Здоровой правой рукой швыряю во врагов две гранаты одну за другой. Белофинские снайперы уничтожены. Рота пошла в атаку. А я по дороге, освобожденной от обстрела, вскоре сам направился в госпиталь. [497]
Танки у выборгского вокзала
Это был первый бой, в котором мы участвовали. Он оказался и последним. Прибыв на фронт, наш танковый батальон в ночь с 12 на 13 марта получил приказ — выйти на северную окраину Выборга и овладеть вокзалом.
13 марта, в 7 часов утра, по направлению к Выборгу выступили две танковые роты под командованием капитана Приходько. От города нас отделяло метров пятьсот — шестьсот. Возле городского кладбища мы прошли две линии надолб, в которых саперы заблаговременно сделали проходы. За надолбами начинались окраины города. Только мы миновали первые домики, как по танкам был открыт огонь из автоматов. Пули, точно град, стучали по броне, но, конечно, не могли принести нам ни малейшего вреда. Видно, противник был озлоблен до крайности и позабыл, что простая пуля не пробивает броню.
Перед нами был вокзал. На станции стояло несколько составов. Над паровозами клубились облака пара. Платформы были пустынны. Мы вышли на железнодорожные пути. Раздался взрыв: передовой танк наскочил на мину. Остальные танки стали развертываться. Со всех сторон на нас обрушился огонь. Стреляли автоматические ружья, пулеметы, противотанковые пушки.
Развертывание рот поддерживал огнем танк младшего командира взвода Антонца. Финский снаряд попал в башню, но Антонец продолжал вести огонь. Только после того, как второй снаряд разворотил башню, танк замолчал. Но к этому времени мы уже развернулись и громили гнезда противника на привокзальных домах, за железнодорожными составами.
В этом первом бою танкисты нашего батальона вели себя с достоинством.
Когда на повороте, зацепившись за рельс, слетела гусеница с танка механика-водителя Викторука, тот без промедления вышел из машины и под огнем стал исправлять поломку. Пока он надевал гусеницу, экипаж защищал его огнем своей пушки и пулеметов. [498]
Крупнокалиберный пулемет противника пробил башню одного из танков. Башенный стрелок Соколов был ранен в руку. Но он попрежнему продолжал работать у пушки, стреляя по огневым точкам финнов.
С разных мест вели огонь по танкам пять финских противотанковых пушек. Особенно беспокоила нас огневая точка, находившаяся на многоэтажном доме у вокзала. Сосредоточенным огнем мы заставили ее замолчать. Так же были уничтожены нами и остальные артиллерийские точки. Теперь нас обстреливали только пулеметы.
Наконец, подошла пехота. Саперы произвели разминирование железнодорожного пути и площади перед вокзалом.
Путь для нас был свободен. Мы снова развернулись, проскочили площадь и двинулись дальше по городу. Город был очищен от белофиннов.
Здесь, на улицах Выборга, нас и застал приказ о прекращении боевых действий. [499]
Штрихи
Получив назначение, я поехал в Райволу. В то время каждый уезжающий на фронт готовился увидеть пожарища, разрушения и тому подобное. И я думал так же. Приезжаю, и вот тебе на, — все на своем месте. Наши войска так стремительно прошли этот участок, что белофинны, спасая собственную шкуру, почти не испортили местечко.
В Райволе я засел за работу. Она заключалась в своевременном обеспечении наших частей топографическими картами.
Работа топографа в боевой обстановке — интереснейшая работа. Топограф тесно связан с оперативной частью и с любыми видами разведки.
Однажды у убитого белофинского офицера красноармейцы нашли прозрачную восковую бумагу. На ней были зашифрованы различные знаки. Как тут быть? Разбирали по всякому эти знаки, — ничего не выходит. Наконец, положили восковку на топографическую карту и видим, что некоторые наши укрепления на восковке отмечены знаками. Тогда мы сделали обратный ход по карте в сторону финнов и обнаружили доты, блиндажи, которые раньше нам были неизвестны. В общем нам удалось ориентировать восковку по карте и получить весьма ценные сведения.
Приходилось мне иметь дело и с пленными. Солдаты первое время дрожали при малейшем нашем движении. Затем страх перерастал в недоумение: их ведь там нашпиговали, всякого наговорили про нас, а тут они встречали человеческое обхождение.
По заключении мира мы, топографы, поехали в Выборг. Приезжаем на бывшую главную квартиру штаба корпуса белофиннов. Входим в большой просторный зал. Прямо перед нами во всю стену висит план Выборга. Смотрим, весь этот план утыкан булавками, причем головки булавок различные по цвету. [500]
В чем дело? Рассматриваем план и ничего понять не можем. Что за булавки? Почему цветные головки?
Присмотревшись, увидели на полях карты надпись примерно такую:
«Разрешаю с 6 марта не отмечать попаданий снарядов противника, так как их сыплется такое количество, что отмечать бесцельно».
Под резолюцией подпись финского генерала. Фамилию мы никак разобрать не смогли. Вдоволь посмеялись мы над этой резолюцией. И главное — на каждый калибр орудия определенный цвет булавки. Представляю себе, как офицер, отмечавший попадания наших снарядов, метался вдоль стены с булавками в зубах, когда работала наша артиллерия! [501]
С боем через водные преграды
Дорога вьется по скату гряды холмов. Влево — широкая лощина. На карте она обозначена, как мокрый луг, по середине которого вырисовывает свои голубоватые извилины маленькая речушка.
Но это только на карте. Сейчас эта широкая равнина покрыта метровым снеговым покровом. Кое-где грязные пятна с желтоватыми краями — следы разрывов снарядов.
Недалеко от того места, где по карте должно быть болото, распластался громадный самолет с подломанным крылом. Лучи заходящего солнца окрашивают стекла кабины в багряный цвет. Это — подбитый нашими славными летчиками вражеский бомбардировщик.
К самолету протоптана дорожка. Много любопытных прошло к нему. Черным, желтеющим по краям штрихом пролегла она по девственной белизне снега. Но люди, пробирающиеся к самолету, почему-то предпочитают целину. Высоко поднимая ноги, проваливаясь по пояс в снег, они идут туда, делая смешные движения неловкого пловца, собирающегося плыть, и... не дойдя, поворачивают обратно, к дороге.
Начало марта, мороз, а под снегом — вода, которая пропитывает и съедает его толщу. Сверху безбрежная снеговая поверхность, а внизу — жидкая желтоватая каша. Снег не держит, и люди проваливаются по пояс в ледяную воду. Только дорога, идущая по окраине ската, еще суха.
Финны открыли шлюзы Саймаанского канала, чтобы широким водным поясом охватить Выборг и этим остановить безудержный порыв бойцов Красной Армии.
Части героической 123-й дивизии сосредоточиваются для перехода в наступление. После короткого отдыха на станции Сяйние дивизия получила новый боевой приказ: обойти Выборг с правого фланга, перерезать все железнодорожные магистрали, связывающие Выборг с Кексгольмом, Антреа, Сердоболем, пересечь Саймаанский канал, прижать остервенелого врага к Финскому заливу. Задача ответственная, нелегкая, но воодушевление [502] бойцов и командиров было исключительным. Прорыв укрепленного района, близость Выборга, уверенность в близком полном разгроме финской армии толкали людей на новые отважные дела. Движение происходило быстро и планомерно. Далеко позади остались станции Сяйние, Сурперо, еще переход — и дивизия прорвется к Тали — большой железнодорожной станции, связывавшей центральную Финляндию с ее северо-восточным фронтом. И вот — вода...
Ночь. В небольшом домике на скате холма расположился штаб полка. Тщательно завешаны окна. У стола, при свете двух фонарей, склонился над картой майор Рослый — командир полка.
Двадцать дней непрерывного движения вперед! Двадцать дней напряженнейших боев, когда, казалось, вот-вот захлебнется наступление. Белофинны прилагали все усилия, чтобы остановить полк, вырвавшийся клином вперед, смять его. В один из этих дней они бросили против полка свои отборные части с танками в яростные контратаки. Но все вражеские попытки задержать продвижение полка разбились о стойкость его славных воинов.
Полк с честью несет свое знамя вперед. Неужели силы природы заставят полк остановиться? Неужели вода остановит наступление, даст время белофиннам укрепиться на новых рубежах?
Этого не может быть!
Приказ выйти к Саймаанскому каналу должен быть выполнен во что бы то ни стало.
Тов. Рослый внимательно изучает карту. Первый помощник начальника штаба докладывает ему обстановку.
Впереди, у станции Тали — межозерное дефиле. Река. Два моста — железнодорожный и на шоссе. Финны, по всей вероятности, их взорвали или взорвут. Лед на озерах взорван. Справа соседняя дивизия, натолкнувшись на сильное сопротивление, продвинуться не может. Слева соседний полк задержался перед широкой лощиной, залитой водой. Впереди высота «Подошва», ее штурмует с правого фланга полк нашей дивизии. Полк тоже задержался. Водное поле. Командир дивизии приказал нам утром форсировать переправу...
Непрестанно стучат телефоны:
— Вода подходит к укрытиям танков...
— Вода подходит к полковой артиллерии...
— Дорога в низинах перед 3-м батальоном заливается водой. Вода прибывает...
Рослый хмурится, приказывает собрать комбатов. Развернуты карты. Лица у командиров суровы, брови сдвинуты. Рослый объясняет боевую задачу: 3-му батальону с утра выйти [503] на высоту «Подошва», 1-му развернуться влево и занять исходное положение западнее школы, близ станции. 2-й батальон пойдет во Втором эшелоне за 3-м. Начальнику инженерной службы произвести разведку дороги. Выставить посты наблюдения за прибывающей водой.
— В этой низине и здесь, — карандаш Рослого отчеркивает на карте участки дороги, — устроить из ельника гати. Взять для этого два взвода приданной саперной роты...
Командиры поднимаются.
— И самое важное, товарищи командиры, — заключает Рослый, — обогреть бойцов. Использовать для этого сараи и дома, а если надо, — построить шалаши из ельника. В домах у печей просушить валенки, портянки...
Забота о бойцах не дает Рослому спать. Через час он идет проверять размещение батальонов. Разместились в общем удачно.
Огни тщательно замаскированы. Красноармейцы сушатся. От шинелей, ватников, валенок идет густой пар. Обсушившийся уступает место товарищу. Несколько красноармейцев, должно быть из архангельских, спустились к водному полю, окунули [504] в воду валенки. На валенках тотчас образовывается ледяная корка. Над архангельскими смеются:
— Вы бы, браточки-зимогоры, и носы заодно ледком подковали.
— Так-то лучше! Вода через корку не пойдет! Всем советуем!.. — отвечают деловито архангельские.
Заметив командира полка, красноармейцы приглашают его к огню. Рослый говорит:
— Новая преграда, товарищи. Вода.
Красноармейцы перебивают:
— Сквозь огонь, товарищ майор, прошли, а воду-то уж как-нибудь одолеем... Этим, подлюга, не возьмет...
— Весенняя вода — не осенняя... Старая пословица, — настороженно замечает кто-то.
— Пословица-то старая, — отвечают ему, — да не про нас она. Кровь разгорячена. А разгорячи ты у человека кровь — ничто нипочем ему.
Многие из бойцов уже спят.
Потолковав с людьми во всех батальонах, командир полка подходит к наблюдательным постам. Ночь ясная, морозная, над полем клубятся испарения. Хорошо бы наступать сейчас, когда уровень воды еще не так высок, но это невозможно. Подробности обороны противника не выявлены. Высота «Подошва», хотя и вовсе рядом, но кто знает, как укрепился там коварный враг. В дымке испарений темнеют высокие гранитные скалы, расселины между ними, лес. И тут, конечно, не без надолб и проволоки. Действует разведка — к утру все станет ясно...
Утро. Положение действительно прояснилось: «Подошва» оплетена несколькими рядами колючей проволоки, опоясана надолбами; в расселинах между гранитными скалами — артиллерия, минометы, пулеметы; за отдельными камнями и на деревьях — «кукушки»-автоматчики. Не суйся, как говорят, в воду, не узнав броду.
Отлично. Значит, разговор будет несколько иной... Вал смертоносного огня. На каждую клетку высоты «Подошва» — снаряд, мина, авиабомба.
А белофинны кричат в рупоры:
— Москали! Не суйтесь! Перетопим!
— Спета ваша песенка, — спокойно замечают красноармейцы. Вчера еще белый искрившийся снег превратился за ночь в кашицу, местами вода выступила высоко поверх дороги; саперы подвезли гати, начали крепить переправу.
Одна за другой открывают огонь финские пушки. Сыплют очередями и минометы. Разрывы снарядов и мин высоко взметывают пропитанный водой снег.
Вот дружно заговорили и наши батареи. Летят на высоту «Подошва», в расселину, мины. Высота обволакивается черным [505] дымом. Глыбы гранита откалываются, оползают в воду; падают деревья, срезанные минами и снарядами. По воде гулко разносится скрежет металла, взрывы потрясают окрестность. Огонь с нашей стороны так силен, что заметно, как у «Подошвы» покачивается волнами снежная кашица.
А молодцы-саперы все гатят и гатят дорогу. Враг уже не решается беспокоить их. Вот саперы у надолб. Артиллерийский огонь прекращается, над высотой «Подошва» хозяйничают «ястребки». Они расстреливают уцелевших на высоте белофиннов.
Проходит еще полчаса. Саперы дают сигнал: переправа готова. Первыми переправляются танки, за ними — цепочкой бойцы. Артиллеристы, обеспечивая переправу, снова бьют по высотке. Все дальше и дальше углубляются танки, бойцы, минометчики. Проходит еще полчаса, и «Подошва» — наша! Слева ее охватил один полк, а справа — другой.
Первая водная преграда преодолена с честью.
В штаб дивизии сообщили, что с наступлением темноты 6 марта занята станция Тали. Перед полком майора Рослого командование дивизии поставило в эту ночь такую задачу: наступать на Портинхойкка — Юливеси, что в 8–10 километрах от станции Тали. Исходное положение — железнодорожное полотно станции.
Рассвет. Батальоны вытягиваются из леса на дорогу. Саперы за ночь отлично поработали: две длинные гати обеспечивают проход. Впереди 3-й батальон. Его ведет капитан Кельманзон.
Полагаясь на сообщение, полученное в штабе дивизии относительно занятия одной из наших частей станции Тали, Кельманзон уверенно ведет свой батальон через поляну, в проход между надолб, мимо танков.
Танков что-то много. Почему они здесь, а не на станции Тали? Но, видя хлопочущих около машин механиков, Кельманзон решает, что танки, видимо, вышли на заправку...
Батальон по узкой тропинке между проволокой взбирается на крутой скат поросшей лесом высоты. Высокая каменная гряда. Скат ее покрыт валунами. Батальон принимает вправо. Слева развертывается 1-й батальон. У каменистой гряды — штаб, связисты. Немного впереди — окопавшиеся в снегу бойцы.
— Какого полка?
Бойцы ответили.
— Как? А станция Тали? — недоуменно спрашивает Рослый.
В это время совсем близко с воем разорвалась минометная очередь противника, вторая — ближе, третья — еще ближе... [506]
Противник прощупывает лес. Он бьет по высоте, где скопилось уже пять батальонов. И откуда бьет? Со станции? Да, со станции! Как громадным гребнем, водит он разрывами снарядов своих двух батарей по высоте «Подошва».
Вот тебе и занята станция Тали!
Вот тебе и исходное положение!
Его, оказывается, приходится брать с бою.
Рослый быстро перестраивает батальоны в боевой порядок, приказывает артиллеристам открыть по станции ураганный огонь.
А вода между тем поднималась с каждой минутой. Она вышла из канав, перехлестнула шоссе, подошла совсем вплотную к полотну дороги. Переходить по гати было уже трудно. Но и возводить новую гать было некогда.
Выбивая белофиннов из-за камней, 3-й батальон стал продвигаться вперед по пояс в воде. Справа впереди — 8-я рота, командует ею старший лейтенант Скрябин. Дерзко действуя, рота вышла почти к самой опушке леса, вплотную подходившего к станции. Впереди — полукругом поляна, в центре этой поляны — вокзал, железнодорожные службы.
Противник выследил Скрябина и открыл по опушке леса яростный артиллерийский огонь. Скрябин не растерялся. Мужественный, испытанный командир крикнул: «Рота-а, за мно-о-ой!».
Он выбрасывается вперед и увлекает за собой всех бойцов. Одним броском преодолевает рота узкую часть поляны, и вот уже она у полотна железной дороги, в штабелях шпал и дров. Противник бежит от станционных домиков. Тяжелый взрыв содрогает землю. Летят вверх обломки взорванных мостов.
— Собаки. Успели-таки взорвать... — ворчит Скрябин, разглядывая из-за штабеля обломки двух мостов через стремительную, ревущую речку.
Наступают сумерки. Противник неотступно бьет из орудий по станции Тали и переправе через реку, где уже неутомимо работают саперы, заготовляя строительный материал для возводимого вновь моста.
Прибывает батальон танков. Командир батальона старший лейтенант Макаров является к Рослому.
Помещение командного пункта — бетонный погреб, в левой его половине — узел связи, за перегородкой направо — штаб. Наступил решительный момент. Белофинны бьют как раз по мосту. А с высоток за мостом воздух прошивают пулеметы. Пули, визжа, то отлетают от камня, то поднимают фонтанчики серой ледяной воды. Иногда вскрикнет сапер, роняя топор в воду, и отползает раненый. [507]
Командир саперной роты Шитов подбодряет людей, но падает и он, раненный в голову.
Разрывы двух снарядов начисто сносят уже положенные прогоны — начинай снова. Вода, точно в остервенении, бьет по обломкам мостов, разрушает их.
Противник сосредоточил весь огонь на этом узком участке строительства переправы, а нашей артиллерии нет — она где-то застряла, направляясь в обход.
— Сколько у вас танков? — обращается вдруг Рослый к Макарову.
— Двадцать семь, — отвечает тот.
— Двадцать семь? Да это же силища! — восклицает вдруг взволнованно Рослый. — Двадцать семь танков, — значит двадцать семь пушек! Вот вам и артиллерия! А ну-ка, выводите танки к холмам перед переправой и открывайте огонь из всех пушек по противоположному берегу. Расстрелять пулеметы противника! Понятно?
— Понятно, — отвечает Макаров и добавляет с улыбкой: — Если еще и 54 моих пулемета поработают, то это будет совсем как раз...
Через пару минут мощные танки, урча, разворачиваются и уходят в сумерки.
Они остановились полукругом у переправы. Вращаются башни, нащупывая противника. Проходит еще немного времени, и на противоположном берегу — фейерверк разрывов.
Несмолкаемая трескотня 54 пулеметов.
Под несущимся в воздухе потоком свинца и стали перебираются по скользким обломкам моста бойцы 3-го батальона. Срываясь, кое-как перебираются они по обледеневшим бревнам на противоположный берег, устремляются по круче и яростно гонят врага.
За 3-м батальоном перекатывается 1-й. [508]
К утру противоположный берег прочно занят.
Противник продолжает громить переправу. Но уже работает наша артиллерия, принуждая замолчать батареи финнов.
Майор Тимофеев — начальник инженерной службы дивизии — кинул на строительство моста весь свой саперный батальон. Мост должен быть готов как можно скорее, нужно перебросить танки, артиллерию.
Дальше за рекой — небольшой лесок и широкая снежная равнина. Вправо — озеро. Лед его сверху залит водой. Дорога идет вдоль озера, изредка ныряя между холмами и прорезая небольшой лесок.
По этой дороге, держась ее узенького полотна, — только одной повозке проехать, — ползут связисты. Впереди — мостик через канаву. Мостик взорван, а канава — это бурлящий трехметровый поток воды.
С дороги не сойти. Пули изредка взвизгивают справа и слева и даже откуда-то сзади. Это противник, сдержав наступление соседней дивизии, бьет по прорвавшемуся вперед нашему полку.
Связисты выбились из сил. Четвертый раз наводят они линию, иногда по пояс в воде — по дороге линию вести нельзя. И только начальник связи Епишин начинает докладывать Рослому:
— Связь с батальоном налаж... — как рррах, рррах, рах, и Епишин, не окончив доклада, устремляется на узел связи.
Через минуту оттуда несется брань:
— Опять, черти, порвали...
— Ты, Епишин, лучше уж не докладывай, — шутит первый помощник начальника штаба. — Пока не хвастаешь, связь кое-как работает, а как только похвастал, — раз, и порвали...
Епишин в отчаянии опускается на нары, затем вскакивает и, проклиная воду, лед, белофиннов, бежит на линию. Этот беззаветно отважный человек не спит уже третьи сутки.
Батальоны продвигаются все вперед и вперед. Станция Тали далеко позади. Позади форсированные вброд канавы, речки, поляны. Вода доходит временами до плеч, нужна быстрая остановка и обязательно в лесу: обсушиться, обогреться.
Ни артиллерии, ни танков нет, они застряли на станции из-за строительства моста; здесь на выручку пришли минометы. Они движутся вслед за пехотой. Они удобны, нетребовательны: небольшое укрытие, и огневая позиция минометов готова. Не раз они выручали героические батальоны.
Небольшая высота к северо-западу от станции. Из-за уцелевших цементных фундаментов сгоревшей деревушки финны открыли по батальонам губительный огонь. Бойцы залегли [510] вдоль дороги. Вода засасывает. Надо немедленно ликвидировать огневые точки противника, заставить его отойти.
Разведка выявила огневые позиции минометов противника. Расположение пулеметов опытный командир минометного взвода Кондратьев определял «на слух». Подготовка данных проста. В воздухе свистнула первая мина, за ней вторая, третья. Минометчики засыпали «гостинцами» позиции врага.
Дальнейшее движение батальонов было обеспечено.
Вечер. Солнце бьет по зеленой гряде высокого сосняка, к которому вьется топкая дорога. Кругом вода. Мокрые, озябшие бойцы устали. Лес — это отдых. Костры, чаёк, ужин... Но в лесу белофинны. Очереди из автоматов поднимают всплески воды. Надежды на теплый ночлег мало.
— Танки! — вдруг крикнул кто-то. — Наши танки!
Да, это действительно были наши танки. Поднимая гусеницами вихри воды, они быстро мчались на выручку пехоте. Тяжелые, грозные, они проходили, как мощные ледоколы, — такой необычной была для них дорога.
— Архипов, не иначе, — оживились бойцы. — Ишь, как лупит. Знает, когда подоспеть.
Не доехав до сосняка, Архипов сворачивает с дороги и катит в лес целиной, обдавая бойцов каскадами брызг, — прямо туда, откуда особенно крепко бил из автоматов и пулеметов враг. За ним устремилась и вся его танковая рота. С победным криком рванулись в лес за танками батальоны. И вот он, желанный отдых: костры в оставленных финнами укрытиях, белый клубящийся пар от просыхающих ватников, шинелей, валенок, белья, веселые шутки, смех. Кого знобит — заставляют плясать. Пляшет. Закон войны: и не умеешь — да пляши! Не взял собака-белофинн минами, фугасами, надолбами, водой не возьмешь! Ничем не возьмешь!
Еще два с половиной дня, вплоть до 12 часов 13 марта, шла вперед через водные преграды победоносная 123-я дивизия. Враг заминировал дорогу. Не помогло! Враг устраивал засады — выбивали! Враг оставлял на пути «кукушек» — дело уже привычное: снимали. Застревали в пути пушки — их заменяли танки. Застревали танки — выручали минометы. Все преодолели воины Красной Армии, — решительные, отважные, готовые во имя Родины на любой подвиг. [511]