На Выборг
Разгром финской танковой группы
Железобетонные укрепления противника на высоте 65,5 взяты, — и вот уже четырнадцать дней наш стрелковый полк гонит отступающих белофиннов. Четырнадцать дней неимоверного напряжения, ожесточенных боев и схваток. Полк вырвался далеко вперед, перерезал коммуникации противника.
По дороге, пробитой нами сквозь толщу вражеской обороны, двигались наши дивизии, нанося сокрушительные удары вправо и влево. Фланги врага оказались под угрозой.
Белофинны применяли все средства, чтобы смять и раздавить наш полк или хотя бы на время сдержать его движение вперед. На нашем пути возникали различные препятствия: минные и фугасные поля, засады, проволока под током высокого напряжения, надолбы.
На подступах к станции Кямяря нас встретили финские самолеты: два бомбардировщика. Но они успели сбросить всего лишь по бомбе и упали, подбитые советскими «ястребками». На самой станции нас поджидали танки.
Утром 25 февраля, на четырнадцатый день после прорыва, мы остановились в небольшой деревушке Няюкки, близ полустанка Хонканиеми. Командир дивизии приказал нам привести в порядок свои подразделения. Стали мы проверять наши боевые ряды. Нужны пополнение, отдых. Приглядываюсь к бойцам: лица светятся задором, решимостью продолжать наступление, твердым желанием посчитаться с врагами за смерть своих боевых товарищей.
— Устали, товарищи? Отдохнуть хотите?..
— Придет время — отдохнем, товарищ капитан. Зверя надо бить по горячему следу. Не то опять в норы заползет.
— Значит, будем драться?
— До полного разгрома белофиннов, товарищ капитан!
С начальником штаба батальона лейтенантом Пестриковым обхожу все подразделения. Настроение бойцов всюду одно и то же: продолжать наступление. Всюду бойцы делятся воспоминаниями о пережитом. [406]
— В роще «Фигурная», — говорит один, — блокировали мы дерево-земляное укрепление, а в нем группа финнов. «Сдавайтесь, — кричим, — в плен, собаки». Ну, а они постреливают. Зло нас вконец взяло. Подложили взрывчатки. Вдребезги разнесло...
— В траншеях их было наворочено, как дров, — замечает другой.
— А еще хвастались...
— Хвастались, пока в дотах сидели...
Разговаривая, бойцы чистят винтовки, пулеметы. Другие моются, переодеваются, кипятят чай, разогревают консервы. От кухни идет запах обеда. Солнце мирное, золотое, стоит высоко в небе. Только отблески пожаров да отдаленный гул орудий напоминают о войне.
Вскоре меня вызвали в штаб полка. Там уже собрались командиры подразделений. Майор Рослый внимательно приглядывается к каждому, на столе перед ним карта. Ясно, — будем продолжать наступление! В груди сразу становится теплее.
— Выборг, товарищи, близко, — говорит майор Рослый. — В полукилометре перед нами полустанок Хонканиеми, в четырех километрах за Хонканиеми — станция Сяйние, а там и Выборг рукой подать...
Майор с минуту молчит. Большие острые глаза его загораются:
— На нас смотрит Москва, товарищи. Были первыми — останемся первыми. Что скажете на это?
— Ответ один, товарищ командир полка: наступать!
Все мы доложили о готовности подразделений продолжать наступление.
Майор Рослый пригласил нас к карте. Боевая задача: занять полустанок и поселок Хонканиеми. 1-й батальон наступает вдоль линии железной дороги и овладевает северо-западной окраиной поселка, затем выходит на поляну по ту сторону поселка. 2-й батальон овладевает юго-западной окраиной. 3-й наступает за 2-м. К выполнению боевой задачи приступить немедленно...
Началась артиллерийская подготовка. Под прикрытием артиллерийского огня батальоны заняли исходное положение. Снаряды рвутся совсем близко — в 200–300 метрах, вздымая столбы земли и огня. Трещат, рушатся передние домишки.
Сзади что-то ухнуло — один раз, второй, третий. Это метрах в четырехстах от нас рвутся вражеские снаряды. Но вот в воздухе слышится шум моторов. С каждым мгновением он становится все сильнее и сильнее — идут наши бомбардировщики. Шум моторов слышен и на земле: на помощь нам двигаются [407] танки. Сотрясающие землю разрывы авиабомб — и артиллерия противника смолкает. Наши батареи переносят огонь в глубину обороны, а с командного пункта полка подается сигнал: «Вперед».
2-й батальон вслед за танками врывается на юго-западную окраину поселка. Перед 1-м батальоном открытая поляна. Она простреливается губительным пулеметным и минометным огнем. Предлагаю артиллеристам подавить огневые точки врага.
Командир дивизиона, старший лейтенант Крючков направляется в передовую роту, откуда он управляет огнем. Снаряды со свистом обрушиваются на бетонные фундаменты домов, на небольшие блиндажи из мешков с песком.
— Путь свободен, — докладывает тов. Крючков через короткое время.
Батальон броском преодолевает поляну. Бой завязывается на улицах поселка. Пехоте помогают танки. Финны бегут.
Убегая, враг поджигает поселок. Однако ему не удается подорвать склад с боевым имуществом. Это наши трофеи.
Вышли на поляну северо-западнее поселка: боевая задача выполнена...
Короток зимний день. Дрались, кажется, недолго, а на землю уже ложатся темные тени сумерек. В поселке горят дома. Впереди, за поляной — лес. Когда совсем стемнеет, в отблесках пожара мы будем удобной мишенью для врага.
Подходит командир танковой бригады тов. Баранов. Спрашивает:
— Что думаете, комбат, делать дальше?
— Думаю занять лес. Здесь оставаться нельзя.
— Сажайте людей на танки, перевезу.
Решение принято. Двигаемся в лес. Впереди работают саперы, вылавливая мины и подрывая фугасы. За ними идут танки, на танках — пехота. Лес молчит, но все насторожены. Враг не таков, чтобы оставить без боя лес.
И словно подтверждая наши предположения, в гул моторов вплетаются пулеметные очереди. Финские пулеметы бьют справа и слева. Бойцы мгновенно соскакивают с танков, развертываются, открывают огонь. Бьют по противнику и танкисты. Враг умолкает.
Прощупываем лес. Он невелик. За лесом глубокий овраг и поляна, справа железнодорожное полотно, слева болотистая низина. Организую круговую оборону: первая рота — на опушке леса перед оврагом, вторая — по линии железной дороги, третья — слева, на скате в низину. Приданная мне танковая рота капитана Архипова располагается у оставленной финнами землянки. Невдалеке устанавливаю батарею противотанковой артиллерии. Командный пункт — в землянке. Близ нее в крохотной [408] бане разместились связисты. Они уже восстанавливают связь с полком и соседями.
В расположении батальона встречаю командира полка. Докладываю об обстановке, о принятых мерах. Осматриваем оборону, проверяем посты. Расстаемся.
Ужинаю в землянке вместе с капитаном Архиповым. Командир танкистов — мой давний знакомый. Ворчим на белофиннов, на их волчьи уловки, западни, надолбы и мины.
— Знаете что, — говорит вдруг капитан Архипов. — А вам не кажется подозрительным, что финны что-то больно поспешно оставили Хонканиеми.
— Ваших гостинцев, должно быть, отведать не захотели, — шучу я.
— Да нет, вы без шуток, — настаивает на своем Архипов. — Поселок они почти без боя отдали. Смотрите-ка, не с умыслом ли? По-дружески сказать: жди пакости...
Ночь прошла спокойно. Уже разливался между стволами сосняка холодный рассвет. Батальон поднялся, люди наскоро умываются.
У командного пункта встречаю Архипова. Он просит разрешения отправить танки для заправки к штабу полка.
— Что ж, надо вам попоить своих лошадок. Да возвращайтесь поживее, а то, может быть, ваша помощь и в самом деле понадобится.
Некоторое время слышится грохот отъезжающих танков. Вот он смолкает. Полная тишина. По вершинам деревьев скользят первые солнечные лучи.
Захожу в землянку. Там шумно: писаря, посыльные. Сажусь завтракать. И вдруг передо мной вырастает запыхавшийся боец:
— Товарищ капитан, финские танки подходят к нашим подразделениям. Два танка прорвали правый фланг, один движется сюда, к командному пункту.
Вот оно что! Финские танки, а за танками, значит, и пехота. Финны решились контратаковать.
Немедленно выясняю обстановку. Семь танков. Движутся веером, в обхват батальона. По лесу уже отдаются очереди пулеметов. Батальон принимает бой. Звоню командиру полка. В землянке только я, начальник штаба батальона Пестриков да посыльные. Все другие — в боевом охранении командного пункта.
Бой начался так. Первый из двух вражеских танков, прорвавшихся в глубь нашей обороны, сначала обстрелял домики за поляной, затем, резко развернувшись, ударил двумя очередями по станковому пулемету Овсянникова, укрывавшегося за камнем. Другой танк направился к командному пункту. Пулеметчик Овсянников остался жив, но пулемет был выведен из [409] строя: погнулась крышка короба. А вблизи перед ротой, на искрящейся пелене снега за полотном дороги, уже мелькали белые халаты финнов. Их много. Рота, две...
— Выручал, «Максим», до этого, выручай и сейчас, — шепчет Овсянников и ловкими ударами камня кое-как исправляет крышку короба.
Пулемет заговорил. С десяток финнов, неуклюже вскинув руки, роняя автоматы и винтовки, упало навзничь. Другие залегли. Началась перестрелка.
Стрельба особенно разгорелась на левом фланге роты — там, где не было пулемета. Овсянников рывком туда. И как раз во-время: финны бросились в атаку.
— А ну, «Максим», ну, милый... — шепчет Овсянников, и жестокий свинцовый ливень хлещет по врагам в упор. Финны падают, стонут, кричат.
На 1-ю и 3-ю роты наседают пять танков. Из леса за оврагом начинает бить финская артиллерия. Тоже хотят, должно быть, устроить огневой вал. Жидковато — нечем похвастать.
Позади в это время раздается оглушительный взрыв. Подбитый нашими артиллеристами, один из прорвавшихся танков остановился. К нему подскочили с гранатами бойцы 3-й роты. Финские горе-танкисты, пытаясь ориентироваться, открывают верхний люк. Тут-то их и настигают гранаты.
Так было покончено с первым из вражеских танков.
Второй танк пробрался к командному пункту батальона. Метрах в десяти он вдруг закачался, будто приподнятый с земли могучей рукой. Туда-сюда — ни вперед, ни назад. Оказалось, наскочил на пень, не может съехать с места. Но башня у него ворочается, сидящим в землянке грозит гибель...
Выручает непредвиденное обстоятельство. Пущенный ловко нашими артиллеристами снаряд валит стоявшую возле танка толстую сосну. Сосна, падая ударяет о ствол пушки, направленный на землянку, и отводит его в сторону. Сосна так и осталась на башне, и, сколько танкист ни старался сбросить ее, ничего у него не получилось.
Один из финнов, находившихся в танке, открывает люк и стреляет из автомата. Его подсекает из винтовки командир взвода лейтенант Шабанов. Двое других финнов-танкистов стремятся выскочить. Но возле танка уже бойцы-минометчики из подразделения тов. Рубенко. Финны пытаются защищаться. Один падает, сраженный пулей, другого бойцы вежливенько волокут за шиворот к командному пункту.
Так было покончено со вторым вражеским танком.
Другие пять финских танков, взвихривая снег, ринулись на нас. Но на помощь стрелкам подоспел Архипов со своими боевыми друзьями Старковым и Калабуховым. Грозный, тяжелый танк Архипова, вырвавшись из леса, миновал ров, выскочил [410] на поляну и стремительно бросился на врага. Против него было три вражеских танка. Старков и Калабухов ударили на фланговые машины.
В это время в воздухе появились советские «ястребки». По звеньям, они с бреющего полета окатили финскую пехоту свинцовым градом. Белые халаты закувыркались на искрящемся снегу. Самолеты, развернувшись и набрав высоту, вновь полоснули финнов свинцом.
С победным «ура» устремилась на врагов наша пехота. Финны удирали. Не все — половина. Другая половина осталась неподвижно лежать в снегу.
А их танки? Танки тоже пустились было наутек, но одного метким выстрелом подшиб Калабухов, другого — Старков, а отважный экипаж капитана Архипова справился с тремя вражескими танками. Так были уничтожены все атаковавшие нас финские танки.
В тот же день полк вошел в Сяйние. [411]
Разгром белофинского полка
После упорных боев части 123-й стрелковой дивизии заняли фронт Пиенперо — высота 48 — Селянмяки. Ближайшая задача дивизии заключалась в том, чтобы сбить противника с его позиции у Хепонотка — Юккола — Хонканиеми и перейти затем в наступление на Выборг.
Наша танковая бригада поддерживала действия дивизии.
Утром 26 февраля меня, как начальника штаба батальона, вызвали вместе с командиром батальона в штаб бригады и приказали отправиться на высоту 48 к командиру стрелкового полка. Мы срочно выехали туда на танке.
Командир стрелкового полка поставил перед нами задачу: выделить роту танков для наступления с пехотой и захвата деревни Юккола.
Сведения о противнике были весьма скудные. Предполагалось, что финны, численностью около полка, занимают станцию Хонканиеми, а около полка пехоты с артиллерией расположилось в районе Хепонотка. Нам надлежало выйти в стык этих двух финских полков и угрожать их флангам. Руководить этой операцией приказали мне.
Обстановка была неясная. Легче всего, казалось, наступать южнее высоты 48, вдоль железной дороги Пиенмяки — Хонканиеми. Но, поразмыслив, мы избрали прямой путь — по густому хвойному лесу с глубоким снегом, т, е. такой, на котором враг меньше всего мог ожидать нас.
Это был действительно сложный и трудный путь, но зато и самый надежный, потому что в густом лесу мы были гарантированы от мин, фугасов и противотанковых орудий.
В голове отряда шел наш лучший танк. Остальные вытянулись в кильватерную колонну. Рота пехоты старшего лейтенанта Кушеля двигалась непосредственно за танками и около танков. Несмотря на глубокий снег, густой лес и валуны, наши прекрасные машины своими огромными гусеницами подминали под себя деревья, как бурьян, уверенно прокладывая путь себе и пехоте. [412]
Едва мы прошли с полкилометра, как враг начал нас обстреливать из автоматов. Пехотинцы стали жаться к танкам, укрываясь за их стальными корпусами.
Враг пытался, видимо, задержать нас ружейным и пулеметным огнем. Финская артиллерия не стреляла — ей было трудно угадывать местонахождение танков, которых в лесу не было видно.
И мы тоже не видели врага. Всматриваясь, откуда ведется огонь по нашей пехоте, передние танки поворачивались туда и обрушивали на врага пулеметный шквал.
Так мы прошли еще километр. Лес поредел, появились небольшие полянки. Но снег стал еще глубже. Показались колючая проволока, небольшие окопчики белофиннов. Противник усилил огонь.
Танки развернулись на поляне в боевой порядок, а пехотинцы залегли в глубокие колеи, проделанные гусеницами в снегу. Танкисты осторожно продвигались вперед, наблюдая за действиями пехоты.
Помню такой момент. В перископ я заметил, что метрах в ста пятидесяти от меня финн в белом халате мечется из стороны в сторону. То упадет, то перебежит. Не успел я предупредить своего пулеметчика, как финн, точно белка, полез на, густую ель. Только снег с верхушки дерева посыпался. Я уже не упускаю финна из виду. С перепугу, думаю, прячется на дереве. Но смотрю — взобравшись вверх метров на тридцать, финн начал стрелять из автомата.
Я приказал водителю двигаться прямо на это дерево. Машина пошла на полном газу и лобовой частью ударила в ель, на которой сидел враг. От сильного удара дерево разломилось на три части: слетела верхушка, потом середина дерева, нижняя часть ели была выворочена с корнем. Белофинн попал под гусеницы танка...
Глядя на карту, я подсчитал, что до Юкколы оставалось всего 700–800 метров. Но перед деревней должна была проходить дорога, а ее не видно. Может быть, танки сбились в лесу с пути?..
Вот показались проволочные заграждения. Танки остановились и с места открыли сильный пулеметный и орудийный огонь. Из-за шума моторов трудно было разобрать, стреляет противник или нет.
Передаю по радио: «Огонь прекратить». А сам открываю верхний люк танка и прислушиваюсь. Далеко-далеко слышались редкие выстрелы. Надо было точнее выяснить обстановку.
Быстро выскочив из танка, я позвал к себе нескольких бойцов, младших командиров и командира пехотной группы старшего лейтенанта Кушеля. Танки остановились, заглушив моторы. Пехотинцы лежали в снегу, за валунами. [413]
Ни одного выстрела. В лесу — полная тишина.
Мы осмотрелись: местность слегка повышалась, впереди лес становился реже. Ничего подозрительного.
Тут от головного танка прибежал командир и сообщил, что метров на восемьдесят — сто впереди стоит в лесу домик. Может быть, это окраина Юкколы? Вряд ли. За 500–600 метров от Юкколы мы должны были пересечь дорогу, но не нашли ее.
Что было делать? Наступавший вечер сулил мало приятного. Темнота опасна всевозможными неожиданностями, особенно здесь, в лесу. К тому же бензин у нас был на исходе, да и снарядов оставалось немного — от шести до десяти штук на танк.
Рассчитывая, что вблизи должна все же проходить дорога, я приказал нескольким танкам со взводом пехотинцев быстро проскочить вперед метров на триста, закрепиться, остановившись левее домика, и разведать местность.
Лишь только танки тронулись с места, как мы увидели шесть финнов, поспешно удиравших вправо. Наши головные танки уничтожили бегущих пулеметным огнем, а сами устремились по указанному им курсу. Но пройдя 300 метров, они остановились: [414] слева показались какие-то подозрительные бугорки, густо занесенные снегом. Пехота перебежками двинулась к ним. Я тоже выскочил из танка и пошел за пехотинцами, держа наган в руке. Вскоре перед нами открылись финские траншеи и окопы. Мы увидели брошенные вещевые мешки, рассыпанные по снегу патроны, несколько винтовок.
Подозрительные бугорки оказались землянками-блиндажами. Мы осторожно зашли в один блиндаж и обнаружили двух тяжело раненых белофиннов. В другой землянке стояла пара откормленных офицерских лошадей...
Ко мне подбежал боец-пехотинец.
— Товарищ командир, — доложил он, — видите, там бугорок снежный? Это землянка. Я к ней подошел, вижу — дымок идет из трубы. Подслушал — там разговаривают внутри...
Я тоже подошел ближе и увидел несколько таких бугорков-землянок. Теперь я понял, почему ни один из финнов не стрелял, когда минут тридцать назад мы совещались, находясь в 200 метрах от их расположения. Замаскировавшись в блиндажах, покрытых снегом, они задумали обмануть нас: оставили пустыми свои передние землянки и траншеи и решили пропустить нас вперед, а потом, используя ночную темноту, окружить и уничтожить. Но это им не удалось!
Я взял взвод пехоты и двинулся к землянкам. У одной землянки прислушался — кто-то там двигается. Я приказываю пехотинцам развернуться попарно и заблокировать выходы из блиндажа, а станковые пулеметы держать на флангах, чтобы отразить возможную контратаку.
Танки развернули башни в сторону фронта и флангов, чтобы при первом появлении финнов открыть уничтожающий огонь.
Белофинны притаились в блиндажах. Видимо, они недоумевали: почему мы не продвигаемся дальше.
Мы же в это время действовали. Пехотинцы ударили бревном в двери первого блиндажа — дверь раскрылась. Я бросил в блиндаж гранату. Взрывом ее часть финнов была убита, остальные — человек одиннадцать — вышли с поднятыми руками. Бойцы окружили их и обезоружили.
Мы направились ко второй землянке. Не успели, однако, подойти к ней, как невидимая финская батарея откуда-то с северо-востока ударила по нашему району.
Целый день не было артиллерийского огня, а тут вдруг — внезапный дальний огонь и прямо по району блиндажей!
Я глянул на землю. Ноги путались в каких-то проводах. Они шли от блиндажей в сторону фронта. Вот она — связь! Я стал рвать провода. После этого артиллерийский огонь вскоре прекратился.
Я скомандовал:
— Из землянок никого не выпускать! [415]
Из крайней землянки попытались выскочить. Находясь рядом с ней, я открыл огонь из пистолета. Один финн упал в снег. Я подошел ближе. Он казался убитым, но в руке его я заметил нож и вновь выстрелил. Финн перевернулся и замахал ножом в предсмертных судорогах.
Мы побежали к другим землянкам. Они были блокированы нашими бойцами. Бойцы бросали гранаты в печные трубы, а при попытке финнов выскочить из блиндажей бросали гранаты в двери, стреляли из винтовок. Так мы уничтожили еще шесть землянок, а в седьмой взяли в плен семерых финнов.
Покончив с землянками, мы организовали круговое охранение: в отрыве от своих надо было соблюдать особую осторожность.
Я написал короткое донесение в штаб:
«Достиг юго-восточной окраины с. Юккола. На пути встретил финскую группировку пехоты. Разгромил ее, закрепился, выставил охранение. Прошу выслать подкрепление, боеприпасы и горючее». Все это я написал условным кодом.
Ночью разведка белофиннов дважды пыталась приблизиться к нам, но каждый раз получала отпор. Потеряв двух убитыми, финны отошли и больше не появлялись.
Всю ночь я проверял караулы. Бойцы были сильно утомлены переходом. Но я строго предупреждал часовых:
«Смотрите в оба! Заснете — сами пропадете и товарищей погубите!»
Ни один часовой не сомкнул за ночь глаз...
Донесение было во-время доставлено в штаб. Утром к нам подошла свежая рота танков и батальон пехоты для дальнейшего наступления.
Пленных доставили в штаб. Допрос их дал ценные сведения. Как выяснилось, в эту ночь (на 27 февраля) нами были разгромлены остатки пехотного полка белофиннов. Искусно замаскированный в глухом лесу, уже потрепанный в предыдущих боях, этот полк имел задание — пропустить вперед наши части, наступавшие на Хепонотка — Юккола — Хонканиеми, и затем внезапным налетом ударить в тыл.
Утром мы увидели результаты ночного боя. У землянок валялось около полусотни замерзших трупов. Шесть землянок было разгромлено, в каждой из них лежало по 40–50 финнов. Всего было уничтожено 350–400 человек.
Нам досталось много трофеев: десятки автоматов и пулеметов, десятки тысяч патронов, сотни винтовок, разное имущество. В штабной землянке были найдены документы штаба и полковая печать.
Наши потери были ничтожны: всего один раненый. Таким образом, разгром вражеского гнезда совершили одна рота красноармейцев и пять танков.
Мы шли к подступам Выборга. [416]
Глубокий рейд
В конце февраля нашему полку, усиленному батальоном танков, было приказано провести рейд на 15–17 километров в глубь расположения войск противника. Цель рейда — перерезать железную дорогу, внезапной атакой взять станцию Перо, перехватить Выборгское шоссе и железную дорогу Сердоболь — Выборг.
Послали в ночную разведку танковый взвод вместе с разведывательным взводом нашего полка. Обследовав подступы к станции Перо, они установили, что две дороги, ведущие туда, минированы, а станцию противник превратил в опорный пункт: там имеется несколько рот пехоты, батарея противотанковых пушек и танки. По сторонам дороги воздвигнуты блиндажи и дерево-земляные огневые точки. Участки полян между дорогами и густыми массивами леса опутаны колючей проволокой.
Командир полка майор Соколов выделил отряд в 250 человек, собрал начальствующий состав и каждому поставил конкретную задачу. Он приказал обеспечить бойцов максимальным количеством боеприпасов и продовольствием на два дня, дать на каждую группу бойцов, сидящих на танке, один ручной пулемет и винтовку с оптическим прицелом.
Подошел танковый батальон тов. Макарова, и бойцы быстро разместились на сухопутных броненосцах. До этого нашему полку еще не приходилось действовать совместно с такими мощными танками.
Командиры разъяснили, что надо делать пехотинцам при огне противника, как организовать наблюдение за белофиннами, которые, забравшись на деревья, могут забросать проезжающие мимо танки бутылками с горючим веществом.
Я находился на первом танке, где поместился также инструктор Политуправления армии тов. Ермолин, вооруженный ручным пулеметом. Наш танк вел Герой Советского Союза тов. Комлев.
В 15 часов 29 февраля отряд двинулся по снежной целине. Бойцы были воодушевлены. Всем хотелось скорее вступить в [417] бой, потому что два дня перед этим мы гнали белофиннов, но ни разу как следует не столкнулись с ними.
Вступаем в лес. Тов. Комлев ведет колонну снежной целиной, в обход минированных дорог. Делая повороты и зигзаги, он снова выходит на заданный курс. Уже остались позади минированные дороги и блиндажи белофиннов. Начали раздаваться отдельные выстрелы пехотинцев по убегавшим на лыжах передовым постам противника...
Показался просвет, стали видны станционные постройки. Три передних танка, ускоряя ход, врываются на станцию Перо.
Наш внезапный налет вызвал среди белофиннов страшную панику. Большинство ударилось в бегство на лыжах, на машинах, на лошадях, — кто как сумел. Некоторые финны до того были ошеломлены неожиданным нападением, что вместе с лошадьми попадали под танки. Но отдельные группы противника пытались сопротивляться. Забравшись на крыши станционных зданий, они открыли огонь по нашей пехоте. Бойцы (под командой старшего лейтенанта Сарджая и комиссара батальона Филиппова) быстро спешились и стали «прочесывать» огнем, забрасывать гранатами крыши зданий, куда забрались белофинны.
Противник пытался еще пустить в ход противотанковые орудия, но наши танки, освободившиеся от пехоты, тотчас же пресекли эту попытку.
Запомнился такой эпизод. В самом центре станционной площадки группа белофиннов выскочила с противотанковой пушкой из-под навеса метрах в шестидесяти-семидесяти от танка тов. Комлева. Не успели финны сделать и одного выстрела, как первый снаряд, посланный экипажем танка, оторвал колесо от пушки, а второй снаряд перебил — половину расчета. Остальных мы уничтожили винтовочным и пулеметным огнем.
Не помогли белофиннам и английские танки. Два из них были быстро подбиты. Третий пытался уйти, но был также прикован к месту метким снарядом.
Наши танки и пехота с боем прошли станцию и сосредоточились к вечеру в чистом поле среди отдельных домиков. Была организована круговая оборона. Всю ночь слышались крики белофиннов, которые собирали своих раненых и убитых. Позже мы обнаружили около четырехсот сваленных в сараи вражеских трупов.
1 марта подошли наши части, подвезли боеприпасы и горючее для танков. Наш отряд, отлично сработавшийся с танкистами, вновь пошел в наступление.
К вечеру, продвинувшись с боями на несколько километров, мы наткнулись на широкую полосу надолб, за которыми белофинны организовали оборону на покрытых лесом высотках. Попытка подвезти пехоту к надолбам не удалась. Тогда было решено ссадить ее с танков и укрыть в лесу, а часть танков [418] послать к надолбам для ведения пулеметного и артиллерийского огня по обороняющемуся противнику. Одновременно следовало искать путь для обхода надолб. Этот путь был найден. В то время как одни танки сковывали своим огнем противника, другие обходили надолбы отдельными группами. Пехота тоже быстро преодолела полосу заграждений.
Финны, видя, что весь наш отряд преодолел препятствия, обратились в бегство.
Наступила уже ночь. Действия танков в ночное время сильно затруднены, но все же командир отряда решил продолжать преследование противника, чтобы не дать ему возможности организовать оборону. Посадив пехоту на танки, мы вышли из леса на широкую долину, по которой было разбросано много сараев с сеном. Вправо и влево по опушке леса стояли отдельные домики и группы построек. Это были небольшие поселки, окаймлявшие всю долину, которая была, повидимому, сенокосным угодьем.
Мы прекрасно знали, что во всех этих домиках рассредоточились разбитые белофинны.
Танки двигались ночью, не прекращая боя. Они поджигали снарядами дома и сараи, видневшиеся в 1–1,5 километра справа и слева. Зарево ярко освещало постройки, в которых укрывался противник. Не только в щель танка, но и в перископ можно было прекрасно наблюдать за полем боя, тогда как финны нас не видели, потому что танки продвигались в неосвещенной полосе местности. Так мы прошли несколько километров, придерживаясь середины долины.
На пути к Выборгскому шоссе нами был застигнут врасплох в лесу штаб белофинской войсковой части. При штабе находилось обслуживавшее его подразделение. Зажженные снарядами два дома по правую и по левую сторону финского штаба позволили нам разглядеть, что здесь находится. Подойдя к финскому штабу на расстояние в 500–600 метров, танки расстреляли скопление противника пулеметным и артиллерийским огнем.
Так продолжалось успешное преследование белофиннов, и полк сумел успешно выполнить поставленную перед ним боевую задачу.
Поучительность этой операции заключается в смелых ночных действиях танков. [419]
Веселов
Прорвав укрепленный район, наши части теснили противника, отступавшего по направлению к Выборгу. Нашему полку было приказано захватить станцию Сяйние. Первый эшелон полка, вступив на рассвете в бой, отбросил белофиннов за реку. Командир принял решение для развития успеха ввести в бой 2-й эшелон. Расположившись неподалеку от дороги с группой командиров и политработников 3-го батальона, действовавшего во втором эшелоне, я объяснял им обстановку.
От реки к нам доносились все учащавшиеся выстрелы. В непрерывный стук пулеметов то и дело врывалось уханье финских противотанковых орудий. Им отвечали наши танки. Бой, видимо, разгорался.
Командиры, ознакомившись с задачей, ушли в свои подразделения. В это время из-за поворота дороги показался красноармеец. Своим видом он обращал на себя внимание. Был он без шапки, на плече нес легкий пулемет, поддерживая его рукой за ремень. По мере его приближения можно было заметить, что с головы, перевязанной бинтом, сочится кровь. Из неперевязанной раны на шее также струилась кровь, стекая по воротнику шинели, покрытому снегом.
Боец был мал ростом и с виду не так уж силен, но, несмотря на ранения, шел бодро.
Когда раненый поравнялся со мной, я показал ему, где находится батальонный пункт медицинской помощи.
— Поторопитесь, вам надо поскорее сделать перевязку.
Красноармеец посмотрел на меня живыми, веселыми глазами. По его разгоряченному лицу пробежала спокойная улыбка.
— А у меня, товарищ батальонный комиссар, ничего серьезного, так только поцарапали...
Медицинский пункт еще не успел развернуться на новом месте. Раненому оказывали помощь под открытым небом. Когда сняли с него гимнастерку, то заметили третью рану — сквозную, в плечо. [420]
Несколько позже я отправился в батальон. Каково же было мое удивление, когда я увидел на дороге этого трижды раненого бойца, направлявшегося обратно, в бой.
— Товарищ красноармеец, остановитесь!
Боец обернулся.
— В роту, — отвечал он, и все та же спокойная улыбка осветила его лицо.
— Как ваша фамилия?
— Красноармеец 6-й роты Веселов Александр.
— Отправляйтесь немедленно на полковой пункт медицинской помощи, товарищ Веселов. У вас три ранения, и в бою вам делать больше нечего.
Веселов опечалился.
— Товарищ батальонный комиссар, — стал просить он, — разрешите мне еще немного повоевать. Силы у меня хватит. Моя рота...
— Рота выполнит задачу и без вас. Вы же свое дело сделали. Отправляйтесь на медпункт.
Видя, что просьбы не помогут, Веселов пустился на хитрость.
— Разрешите мне хоть пулемет снести в роту. А то там будут его искать, товарищ батальонный комиссар. — И прочтя в моих глазах недоверие, Веселов, потупившись, добавил; — Честное слово, я сейчас же вернусь...
Я приказал передать пулемет командиру конного взвода младшему лейтенанту Атаманенко, который был со мной. Тут же Веселову подали верховую лошадь. Мы помогли ему взобраться на нее, и в сопровождении коновода от отправился в тыл.
Еще долго высоко над дорогой виднелась перевязанная голова Веселова.
Вернувшись, коновод доложил:
— Раненого бойца доставил на медпункт, — и, качнув головой, рассмеялся. — Ну, и бедовый, все просил отпустить...
Упорство Веселова меня заинтересовало. Решив подробно разузнать о нем, я связался по телефону с командиром 6-й роты младшим лейтенантом Ивановым.
— Красноармеец Веселов, — ответил командир роты, — явился ко мне сегодня в ночь перед началом наступления. До этого он служил в понтонном полку, но так как этот полк в боях не участвовал, Веселов попросился в пехоту. Его направили в полк, который находился во втором эшелоне нашей дивизии. А Веселов стремился поскорее в бой. Тогда его направили к нам, в мою роту. Придя ко мне, Веселов попросил дать ему легкий пулемет и пять-шесть бойцов. Он произвел на меня хорошее впечатление. Я удовлетворил его просьбу и не ошибся: он вел себя все время молодцом. [421]
Красноармеец Веселов действовал в разведывательной группе. С самого начала наступления он был впереди. Из отдельно стоящего домика его обстреляли белофинны. Бойцы залегли. Он решил окружить домик и приказал бойцам рассредоточиться. Переползая по снегу, небольшая группа красноармейцев отрезала противнику путь отхода из домика. В это время Веселов был ранен в голову. Наскоро сделав перевязку, он пополз дальше. Подоспели пехотные подразделения. Белофинны стали поспешно отступать, прикрываясь огромными камнями, которыми была усеяна местность. Ведя меткий огонь из пулемета, Веселов со своими бойцами упорно продвигался вперед.
Веселов за один-два часа успел завоевать уважение среди красноармейцев. Они видели его впервые, но храбрость и смекалка его возымели на них свое действие. Бойцы доверились ему и смело шли на любое опасное дело.
Когда сопротивление белофиннов было сломлено, наши танки бросились преследовать их. Получив разрешение у командира, Веселов вскочил на танк. Он поставил пулемет сошками на башню танка и расстреливал отступающих. Танки шли по лесной дороге. Веселову с танка хорошо были видны цели. Точным огнем он уничтожал белофиннов, укрывавшихся за деревьями и кустами.
Его ранили в шею. Но пуля, к счастью, горло не задела, а пробила только насквозь кожу. Он даже не сделал себе перевязки, было не до этого. [422]
Преследуя противника, танки прорвались к реке. Подходы к ней были заминированы, а мост взорван. Танки не могли продвигаться дальше. Противник открыл по ним огонь из противотанковых пушек. На ;ремонт моста были брошены саперы. Они работали под ураганным огнем. Красноармеец Веселов, замаскировавшись в снегу, прикрывал их огнем своего пулемета. Наблюдая за противником, он обнаружил пулемет, который мешал работать саперам. Он стал вести методический огонь по пулеметной точке противника и в конце концов заставил его замолчать. Но тут Веселов получил третью рану — в плечо. Командир роты приказал ему итти в тыл. Пришлось подчиниться...
Вот что я узнал в этот день о Веселове.
Лотом мне стала известна его дальнейшая история. На полковом пункте медицинской помощи, после того как были сделаны перевязки, Веселов заявил врачу:
— Мне надо вернуться на передовые, у меня там срочное дело.
Врач поинтересовался, какое.
— Нам поручено станцию занять, товарищ врач... Сами понимаете, дело неотложное!
Но, несмотря на «неотложное дело», Веселова отправили в госпиталь. Он все же ухитрился вернуться в часть.
Комиссар полка тов. Гольд рассказал мне:
— В полночь приходит к нам на командный пункт боец с забинтованной головой. Рапортует: «Разрешите доложить, товарищ комиссар, красноармеец Веселов отомстил гадам за мать и отца». Оказывается, у него интервенты расстреляли родителей в годы гражданской войны. Поговорили мы с ним. Все рассказал, как было в бою. А когда зашла речь о госпитале, вижу: человек что-то путает. Ну, я его припер к стенке. Признался, что сбежал из госпиталя. Пришлось обратно отправить...
...Вскоре правительство присвоило красноармейцу Веселову звание Героя Советского Союза. [423]
На станции Сяйние
Когда началась война с белофиннами, я только-что окончил нефтяной техникум, и мои военные знания сводились лишь к умению стрелять из винтовки.
Фронт. Ночи пошли одна холодней другой — безлунные, морозные и тревожные. Лес, где мы стояли, оглашался гулом снарядов, взрывами мин.
После прорыва линии Маннергейма наши части двинулись вперед. Артиллерия сравнивала с землей финские укрепления. 7 марта наш полк находился примерно в 11 километрах к юго-востоку от Выборга. В нашу задачу входило обойти Выборг справа. Финны оказывали ожесточенное сопротивление.
Наша рота, командиром которой был младший лейтенант Чертков, подошла лесом к большой поляне. Мы увидели маленькую железнодорожную станцию Сяйние. Ее прикрывали доты. Командир взвода получил задачу — зайти в тыл укреплениям противника.
Нас было 35 человек — все в белых халатах, вооруженные автоматами, гранатами, двумя ручными пулеметами. Поползли. Наш командир приподнялся, чтобы сказать что-то бойцам, но упал, сраженный вражеской пулей. Как быть? Неужели повернуть в лес, не выполнив задания? Ни за что! Я крикнул бойцам:
— Беру командование взводом на себя.
И мы двинулись дальше по глубокому рыхлому снегу. Один боец ползет впереди, упираясь ногами и раздвигая снег головой, другие — за ним. Когда передний утомится, его сменяет следующий — и так по очереди. Тут уже мы позабыли о морозе: от напряжения стало даже жарко!
От времени до времени я указывал, куда двигаться. В один из таких моментов, когда я чуть приподнялся, мне обожгло правое плечо — финская пуля прошла насквозь, раздробила лопатку, рука повисла. Пришлось автомат взять в левую руку. Спустя короткое время меня ранило вторично, уже в грудь. [424]
Теперь нам грозили не столько доты (мы добрались до их «мертвого пространства»), сколько автоматчики, засевшие на станции. Там было несколько полуразрушенных строений и один уцелевший дом, откуда по нас строчили во-всю. Я приказал бойцам расползтись в разные стороны, и мы стали полукругом приближаться к дому. Удачные броски гранат, и домик разрушен!
Белофинны почувствовали, что у них в тылу появились советские бойцы, и решили любой ценой выбить нас со станции. Они окружили нас, а мы расположились в двух полуразрушенных домах и стали отстреливаться. Все дали клятву, что живыми не сдадимся!
Налеты врага следовали один за другим. Финские лыжники обстреливали нас с хода из автоматов, подползали к нам в белых халатах. Мы наладили круговую оборону, и по мере надобности я усиливал огонь, переводя часть бойцов на наиболее угрожаемую сторону.
Нельзя не помянуть добрым словом автоматы системы Дегтярева — это легкое и безотказное оружие. Оно нас здорово выручило. Автоматическим огнем и гранатами мы отбивали все налеты белофиннов.
Так прошло три дня. На четвертый день явилась выручка. При помощи артиллерии полк захватил станцию. Меня и других раненых отправили в госпиталь. Здоровые бойцы взвода отказались от отдыха и пошли со своей ротой дальше. [425]