Путь свободен!

Годовщину Красной Армии наша 1-я рота лыжного батальона встречала в лесу. Растянувшись цепочкой, мы поднимались на лыжах в гору; впереди показалось пустынное, без деревьев, пространство: очевидно, замерзшее болото или маленькое озеро. Его гладкая ледяная поверхность была занесена, казалось, нетронутым снегом.

Сегодня мы особенно насторожены. В памяти еще жив урок вчерашней, не совсем удачной нашей операции.

Вчера 1-я и 2-я роты были посланы с задачей «прочесать» один из островов залива, где, по сведениям разведки, скрывались группы белофиннов. Когда стемнело, роты выступили. Пригибаясь, быстро пробежали мы на лыжах открытое место по льду залива. 1-я и 2-я роты развернулись цепью в полукруг и вступили на остров. Ночь была темная. Крупными хлопьями падал снег.

Кругом ничего не видно, и если рядом идущий товарищ отходил на 3–4 метра, он терялся из виду. Именно из-за этого я и еще несколько бойцов, шедших впереди, оторвались от своего взвода и, пройдя какую-то дачную постройку, вышли к поляне. Неожиданно из мглы донеслись голоса. Разговаривали по-фински.

Снег падал не переставая, и видимость настолько ухудшилась, что стрелять было бы непростительной ошибкой.

Я велел бойцам не показываться из-за деревьев, а притаиться и ждать, пока противник выйдет на середину поляны.

У нас было хорошее вооружение: полуавтоматы, много патронов, пулемет Дегтярева с достаточным количеством дисков. Кроме того, у каждого имелось по крайней мере по две гранаты.

Однако, как только финны вышли на поляну и прошли не больше 10–15 метров от края леса, кто-то не утерпел и выстрелил. Только один финн был убит, а остальные, изменив направление, быстро скрылись в лесу. Правда, там они наскочили на 2-ю роту, шедшую правее нас. Финны были выгнаны с острова. Но если бы не этот преждевременный, выстрел, большинство их было бы, конечно, уничтожено. [326]

И вот сейчас каждый хотел выполнить новое боевое задание без сучка и задоринки.

Наши размышления были прерваны раздавшимися впереди и где-то справа выстрелами. Пули просвистали метрах в двух-трех от земли. Залегли. Стрельба прекратилась. Попробовали приподняться — опять стрельба. Пришлось ползти, не снимая лыж, вперед, к камням, видневшимся метрах в пятидесяти, и укрыться за ними.

Некоторое время кругом было тихо.

Приказ — двигаться вперед. И едва бойцы вступили на открытое место, снова раздались выстрелы, причем откуда-то спереди и чуть справа противник вел особенно сильный огонь. Пройти через поляну не представлялось возможным.

Рота опять залегла, а мне командир приказал разведать эту огневую точку и, само собой разумеется, сделать все, чтобы ее уничтожить.

Взяв с собой бойца Антонова, я отошел с ним влево от нашей роты. Мы двинулись с ним в сторону выстрелов, сначала прикрываясь небольшими кустиками, а затем почти зарываясь в глубокий снег. Ползли, не снимая лыж, на боку.

Наконец, добрались до большого обрыва. Решили снять лыжи, так как карабкаться с ними на крутой обрыв было очень неудобно. Зарыв лыжи в снег и рассудив, что либо мы вернемся и тогда легко их обнаружим, либо нам лыжи больше не понадобятся, осторожно двинулись вперед.

Весь берег был покрыт кустами и сваленными деревьями. Пробираясь между ними, мы доползли до леса и там от ствола к стволу, — где ползком, а где низко пригнувшись, продолжали двигаться по направлению выстрелов. По силе звука можно было предположить, что огневая точка белофиннов находится недалеко.

Вот и огневая точка, задержавшая продвижение целой роты. Уже слышна финская речь. Приказываю Антонову приготовить гранаты к бою, а сам, приподнявшись из-за ствола, слежу за противником. Около огромного камня в углублении стоял пулемет, имевший 100-градусный сектор обстрела. За пулеметом два финна. Слева, в углублении за прикрытием куста, около камня притаился третий финский стрелок.

Выждав момент, когда стрельба финнов стала особенно интенсивной и все их внимание было поглощено ею, мы продвинулись еще ближе. Теперь до огневой точки оставалось 7–10 метров. Казалось, мы чувствовали дыхание врага. Надо было торопиться. Лишь бы они не заметили нас.

Антонову, залегшему слева от меня, еле слышным шопотом приказываю уничтожить гранатой стрелка, а сам нацеливаюсь на пулемет. [327]

Чуть заметный кивок товарищу. Взмах рукой. Раз, два. Разрыв четырех гранат, — оба мы для верности бросили их по две, — слился в один глухой взрыв.

И все стихло. Гранаты хорошо попали в цель. Огневая точка уничтожена.

Путь для роты был свободен.

Выполнив задачу, мы пошли отыскивать закопанные в снегу лыжи. [328]

Штурм острова Ханнуккалан-саари

В конце февраля мой батальон получил приказ сосредоточиться в местечке Ниемеля и быть готовым к наступлению на остров Ханнуккалан-саари в Финском заливе. Полотно железной дороги, соединяющей местечко с островом, белофинны взорвали. Лед тоже был взорван — получилась полынья шириной до полутора километров. Поселок Ханнуккала, расположенный на острове, представлял собой сильно укрепленную позицию. Между домами были вырыты отличные окопы. Враг использовал и естественные укрепления — громадные гранитные глыбы.

Батальону был придан дивизион под командованием капитана Корейского.

Уяснив обстановку, я решил наступать в три эшелона. В 8 часов 27 февраля началась артиллерийская подготовка. Через 30 минут последовал перенос огня. Первая рота лейтенанта Чистякова пошла в наступление. Стремительный бросок — и взвод лейтенанта Подлипаева уже на берегу острова дерется за первые два домика. Вскоре в бой на острове втягивается вся рота. Следом за 1-й делает бросок 2-я рота лейтенанта Кузнецова. Она действует на правом фланге. Противник упорно сопротивляется, ведет сильный минометный и артиллерийский огонь по льду Финского залива, не давая выступить 3-й роте.

Бой в разгаре. Темнеет. Под прикрытием темноты решаю перебросить 3-ю роту, поставив ей задачу — перевалить через железнодорожную насыпь и, действуя из-за левого фланга 1-й роты, овладеть поселком. 3-я рота под командованием лейтенанта Пономаренко прошла по льду к железнодорожному валу. Это была высокая ледяная гора: белофинны облили вал водой, считая, очевидно, что теперь он будет неприступным.

Герой Советского Союза Кузьма Высоцкий и тут проявил исключительную сообразительность и находчивость. Он уже был командиром пулеметного взвода. Связав из пулеметных лямок нечто вроде каната, Высоцкий с помощью топора взобрался [329] на вал, закрепил один конец каната за рельсы, а другой бросил товарищам вниз. Те привязали пулемет, и Высоцкий втянул его на железнодорожное полотно.

Пользуясь этим же канатом, взобрались на вал и остальные бойцы и командиры. Затем все они быстро, как с хорошей ледяной горы, скатились вниз, на другую сторону. Так, без шума и единого выстрела 3-я рота подошла к поселку Ханнуккала.

Бой длился всю ночь напролет и к рассвету особенно усилился. Белофинны, используя всякое укрытие, упорно защищали поселок. Борьба шла за каждый дом, за каждый сарай.

Командир дивизиона капитан Корейский и его командиры батарей вели поистине снайперскую стрельбу. Видя с командного пункта, что белофинны находятся за большими камнями и нашим бойцам невозможно добраться до них, я поставил артиллеристам задачу — вести огонь отдельными орудиями по одиночным целям. Снаряды ложились точно туда, куда нужно. Осколки скал и снарядов разили белофиннов на месте.

Противник дрогнул и, неся огромные потери, стал откатываться по направлению к станции Монола. Все время продвигаясь вперед на плечах противника, батальон очистил остров и с хода занял станцию.

Здесь была получена радиограмма — передать остров соседним частям и итти в глубокий рейд по Финскому заливу.

В бою за остров Ханнуккалан-саари было убито до 350 белофиннов. Нами взято трофеев: шесть станковых пулеметов, три орудия, 35 тысяч патронов, упакованных в ящики, не считая лент и россыпи. [330]

Молниеносный удар

Командир 1-го батальона нервничает. Батальон — во втором эшелоне, расположен на острове Ламан-саари. Двое с половиной суток 2-й и 3-й батальоны безуспешно пытались выскочить и зацепиться за тот берег Финского залива. Сейчас оба батальона лежат на льду. Белофинны с того берега не дают поднять головы нашим товарищам. А 1-й батальон старшего лейтенанта Анатолия Краснова, которому вообще-то в диковинку быть во втором эшелоне, бездействует на острове Ламан-саари — в каких-нибудь трех-четырех километрах от противника.

Старший лейтенант Краснов в который раз уже осматривает вражеский берег. Угрюмой и мрачной стеной стоят вдоль берега огромные сосны и ели. Между ними занесенные снегом скалы, валуны. Над лесом, над берегом господствует огромная светлая высота, поросшая редким лесом. Вершина ее голая, каменистая. На этой высоте — белофинские наблюдатели. Оттуда им виден каждый человек на льду залива. А в густом лесу, между камней и валунов, — белофинские позиции. Настоящая крепость.

Уцепиться за берег, захватить высоту 19,6 и сразу же оседлать шоссе Хельсинки — Выборг, — это значит: отрезать белофиннам пути отхода из района Выборга и не дать возможности подтягивать резервы.

Но и белофинны это отлично понимают. Они яростно защищают тот берег залива.

Солнце перевалило зенит. Краснов, сердито глянув на голубое небо — такой день пропадает! — идет на свой командный пункт, что за сосновой рощей, могучей шапкой покрывающей остров Ааман-саари. Между двух гранитных скал горит небольшой костер. Связной Гущин, улыбаясь обветренным, закопченным лицом, разводит в финской чашке муку.

— Вы что это затеяли, товарищ Гущин?

— Блины хочу печь.

— Да что вы? [331]

— Увидите. Сейчас на сковороде и напеку!

— Давайте, давайте!

Комбат проходит в низкий чум. Начальник штаба батальона старший лейтенант Надточеев на молчаливый вопрошающий взгляд комбата грустно пожимает плечами. Комбат присаживается у телефонного аппарата. Высокий, смуглый и сильный, он весь горит от нетерпения. Краснов вызывает командира полка, спрашивает, как же будет с батальоном.

— Сидите! — коротко обрезает капитан Русецкий, принявший командование полком у заболевшего капитана Угрюмова.

Краснов глубоко вздыхает.

«В ротах — то же, что и со мной», — думает он и приказывает вызвать командиров рот.

— Товарищ комбат, разрешите доложить — блины готовы! Связной Гущин сияет. На сковородке стопка горячих румяных блинов. От них идет пар.

— Вот это здорово!

Краснов, сдернув перчатки, берет один блин и ест. Потом другой, третий. Хорошие блины! Вспомнилась родная Пенза; он жил там за валом, на окраине города. Потом вспомнилось Заволжье: Спиридоновка под Кинелем, Домашковская МТС и Бугурусланская МТС, организация колхозов, работа агрономом до ухода в армию, в 1936 году.

Командир отделения Юсуп Идрис Имангулов — земляк и закадычный друг комбата — любовно поглядывает на Краснова.

— Войну кончим — ко мне поедем, командир. Фатима таких напечет лепешек!

— И поохотимся всласть! — мечтательно говорит Краснов. О том, что они поедут к Имангулову на Суру — крепкий у них уговор еще с декабря, после ночных боев под высотой 34,8 у Кархульского узла.

Приходят командиры рот, здороваются.

— Садитесь, товарищи. Как дела? Рассказывайте.

В глазах у командира нетерпение.

— Рассказывайте, товарищи, как бойцы... А вы закуривайте. Товарищ Утенин, давайте пожалуйста кочубеевку...

Командиры рот закуривают. Писарь Утенин приносит ящик со всевозможной вкусной снедью.

Краснову очень понравилось в романе Первенцева «Кочубей», что у героя всегда был с собой мешок с колбасами и паляницами. И он тоже завел себе «кочубеевку».

Командиры рот заулыбались. Хорошее обыкновение у комбата: улучить минутку и так вот собраться, развлечься. Они закусывают, посмеиваясь, перебрасываясь шутками. И кто-то уже предлагает: [332]

— Споем, что ли, товарищи?

Запевают любимую «Катюшу». Краснов с телефонной трубкой около уха весело оглядывает боевых товарищей. Они поют со всей душой, вдыхая полной грудью. Вот это и есть настоящий отдых и зарядка в боевых условиях.

Вдруг лицо Краснова стало строже.

— Минутку, товарищи...

Тишина.

— Пора? — спрашивает Краснов и звонко заканчивает:

— Есть, товарищ командир полка.

Он встает торжественно, грозно. И отдает приказ — батальон с обороны снять, вытянуть роты на обратный скат, на опушку леса. И уезжает на санях на командный пункт полка.

* * *

.

— Видите высоту 19,6? — спрашивает Краснова командир полка капитан Русецкий.

— Вижу.

— Приказываю эту высоту к исходу дня взять. На вас вся надежда.

— Приказано высоту 19,6 взять, товарищ капитан. Что придается батальону?

— Артиллерийский дивизион капитана Коренского, взвод противотанковых орудий лейтенанта Воронина, минометный взвод лейтенанта Федоренко. 10 минут на принятие решения.

Комбат Краснов уходит в сторонку. Под солнцем пламенеют огромные и ровные, как колонны, стволы сосен. Под обрывом берега — синеватая равнина занесенного снегом льда. А дальше — угрюмая стена вражеского берега. Как же тут наступать, если кочку и ту видно за десяток километров? В груди Краснова вздымается гневная волна: весь вражеский берег надо захлестнуть огнем артиллерии. Иначе не подойдешь, просто не подойдешь.

Краснов возвращается к командиру полка.

— Товарищ капитан, мое решение: наступать под прикрытием артиллерийского огня, сейчас же вслед за артиллерийской подготовкой.

— Хорошо. Я вам танки еще даю. Вот и командир танков.

Краснов смотрит на идущего к ним танкиста. И тут в памяти его встает незабываемая картина, врезавшаяся навсегда в память.

Это было еще в декабре. Он, комбат Краснов, находится внутри танка. Ревет мотор, грохочут выстрелы, громада танка содрогается, от пороховой гари кружится голова. В смотровую щель Краснову видно, как по цепи белофиннов совсем рядом, на опушке леса, хлещут беспощадные очереди. И белофинны [333] в халатах валятся, иные бегут, но их тоже достает огонь, и они тоже валятся.

Вдруг останавливается танк старшего лейтенанта Преображенского. Рядом с танком вырастает фигура в халате...

Неужели это белофинн? Да нет же! Это красноармеец. Этот худенький, невысокий, — бесстрашный Кузьма Высоцкий. Вот он поднимает на танк, позади башни, станковый пулемет и ловко взбирается следом за ним сам.

Танк трогается. И Краснов видит, как поднимается люк на башне, показывается голова танкиста в кожаном шлеме. Кузьма Высоцкий, обхватив башню одной рукой, другой показывает вперед — туда, где скопились белофинны. Люк башни захлопывается. Танк, вздрогнув, устремляется на врага. Из жерла танковой пушки вырываются языки огня. И несмолкаемо работает пулемет Высоцкого в его умелых, храбрых руках...

Вспомнив этот небывалый случай, старший лейтенант Краснов принимает решение: выбросить на тот берег Финского залива батальон — десантом на танках, под прикрытием артиллерийского огня.

— Товарищ командир полка, разрешите обратиться к командиру танков? [334]

— Пожалуйста.

— Товарищ командир, сколько можете дать танков?

— Сколько надо, столько и дам.

— Сто танков дадите?

— А кто вы такой?

— Командир 1-го батальона.

В глазах танкиста заметно сомнение, насмешливое любопытство. Краснов чувствует, как лицо его заливает краска. Неужели уж так несолидно выглядит он, в своей шинели со следами ночевок у костра, небритый?

Но вот к Краснову полностью возвращается самообладание.

Выпрямившись во весь рост, он строго обращается к танкисту.

— Товарищ командир, слушайте мой приказ.

— Есть, товарищ комбат.

— Сколько дадите танков?

— Пятнадцать.

— Сколько народу они поднимут?

— А что вы хотите?.. Что вы надумали? — сразу спрашивают и танкист и капитан Русецкий.

— Посажу пехоту на танки и ворвусь на материк.

Капитан Русецкий пристально смотрит на Краснова и загорается его отвагой.

— Действуйте. У вас выйдет!..

Краснов обращается к танкисту:

— Ну, товарищ командир, идемте на рекогносцировку!

* * *

Все готово. Каждому орудию указаны огневые позиции на острове. Артиллеристы будут бить по белофиннам прямой наводкой. Танки сосредоточены за островом. Им поставлена задача: выйти слева из-за острова на максимальной скорости и, стреляя по врагу, прорваться к берегу. Краснов собирает экипажи танков, лично объясняет задачу. Потом — короткая дружеская беседа.

— Ну, так как же? Все в порядке?

— Все в порядке! — хором отвечают танкисты.

— А настроение?

— Хорошее. А как у пехоты?

— Мои орлы чорта сломают! А дадите полный газ?

— Дадим.

— Проскочите до берега — мы там сами пойдем!

— Проскочим.

— Огонь ведите все время с хода!

— Есть!..

Краснов подает своим бойцам команду: «По танкам», и они сразу взбираются на грозные машины, помогая друг другу. [335]

Размещаются поудобнее — с винтовками, с пулеметами, с боеприпасами.

Краснов еще раз уточняет задачи, поставленные командирам-артиллеристам.

— Я уезжаю на танке. А вы утюжьте передний край белофиннов. Когда танки подойдут, переносите огонь на четыре деления вперед! 76-миллиметровая даст шрапнель, чтобы ни одной «кукушки» не было. Минометы — огонь по переднему краю и перенос на фланги!..

Артиллерия открывает огонь. Противник пытается отвечать, но огонь его не сосредоточен. А там, на вражеском берегу, закипает огненный смерч. Грохот, непрерывный блеск шрапнели над соснами, вспышки разрывов в лесу, по берегу. Взлетают ветви и стволы деревьев, столбами встает земля, мелькают в воздухе огромные камни.

Краснов на головном танке. Он стоит рядом со станковым пулеметом, одним коленом опершись на броню. Рукой подбадривает 3-ю роту. Та спешит за танками, продвигаясь перебежками. Но куда же угнаться — танки идут на полном газу. И 3-я рота отстает.

Все ближе берег — в огне разрывов, в клубах дыма, в вихре огневого налета. Видны скалы и валуны, занесенные снегом. Скоро — бросок в атаку.

Краснов оглядывает свой батальон. На танках командиры, бойцы, политработники. Они готовы к атаке, их руки накрепко сжимают оружие.

Бесстрашный Идрис Имангулов улыбается комбату. И от этой улыбки, от вида батальона на какой-то миг сладко замирает сердце. Артиллерия уже перенесла огонь в глубину.

Танки упираются в скалы и в валуны. И останавливаются.

— За Родину! За Сталина! Вперед! — звонко кричит Краснов, спрыгивая с танка в сугроб. Пехота соскочила с машин, легла на снегу. В сердце Краснова хлынул холод. Впереди — вал. За ним — белофинны. Вот-вот они придут в себя. Медлить нельзя ни секунды. Сыпанут из пулеметов — и все, конец батальону.

— Имангулов, станковый пулемет вперед! Огонь с рассеиванием по фронту!

Не оглядываясь и зная, что испытанный в боях расчет Имангулова уже выполняет приказ, комбат Краснов вбегает на вал и, обернувшись спиной к врагу, выхватив из-за пазухи пистолет, громко кричит:

— Товарищи, вперед!..

Сбоку ударил из пулемета Имангулов.

— За Родину! За Сталина! — вновь кричит комбат, бросаясь мимо валунов. Вспыхнуло, прокатилось по лесу «ура». [336]

Обгоняя Краснова, бегут бойцы. Взмахи рук — в белофинские окопы летят гранаты. Краснов видит, как из блиндажей бросаются финны и падают под ударами беспощадных штыков.

Глубже и глубже в лес врывается батальон. Грохают разрывы гранат, трещат пулеметные очереди, щелкают винтовки и пистолеты. Над головами, над лесом сплошной вой и клекот снарядов. Вот и высота. А бой, крики «ура» слышны уже впереди, за нею. Краснова охватывает буйная радость:

— Вот это молодцы! Высота наша!

Комбат Краснов бросается еще быстрее вдоль траншей. И вдруг видит: из окопа, в 10 метрах, целится в его грудь финский офицер.

Сейчас — выстрел... Краснов выхватывает пистолет — всю войну он носит его за пазухой шинели. Стреляет. Финн упал.

— А ну, вперед, товарищи!..

На скатах высоты, между сосен и аллей, — финские палатки. Вон, на вешалке висят рядком офицерские шинели.

— И одеться не успели, вояки! Быстро смотались...

По лесу тут и там видны красноармейцы.

— Вы какой роты? — спрашивает Краснов у бойца.

— Я из 2-го батальона.

— Позвать командира!

Боец убегает. Краснов решает приостановить наступление, привести батальон в порядок. Через связных приказывает командирам рот остановиться и немедленно окопаться. Он выбирает место для командного пункта — у подножья гранитной глыбы высотой метров в полтораста.

Пришедшему командиру 2-го батальона он говорит, чтобы тот обеспечил правый фланг. Договорились, и командир уходит.

Краснов шумно вздыхает, счастливо оглядывается. Боевая задача выполнена. Теперь надо закрепиться и удержаться.

Проворные связисты уже тянут связь. День, такой ясный и голубой, теперь темнеет. На западе, за высотой — золотой закат.

* * *

Красноармейцы приводят здоровенного рыжего финна. По багрово-красному лицу его катится пот. Зеленые глаза сощурены с враждебным ехидством. Краснов сдерживает прилив ярости и ненависти.

— Шюцкоровец или резервист?

— Ни, ни шюцкор. Резервист.

— Какой части? Сколько финнов здесь? [337]

Санитар с горем пополам переводит.

— Перед вами человек шестьдесят. Мы устали, хотим кушать!

«Брешет! Все брешет!» — думает Краснов и отправляет пленного в штаб полка.

Со стороны белофиннов усиливается минометный огонь.

— Неужели контратаку готовят? — удивляется Краснов. И по налаженному связистами проводу приказывает командирам рот:

— Противник готовит контратаку. Держаться!.. Не наступать. Давать ответный огонь.

По голосам понятно: командиры бодры, уверены. И все бойцы тоже.

С резким отвратительным треском рвутся вражеские мины. Командир минометного взвода лейтенант Федоренко вступает в яростный поединок с минометами врага. Ему приходится вскоре переменить огневые позиции. Только он это сделал, как на старое место падают мины врага.

Командир полка по радио передает комбату Краснову: пленный уже сказал, что он шюцкоровец и что действуют у высоты два батальона 10-го пехотного полка белофиннов.

— Ехидина! — вырывается у Краснова.

На левом фланге вдруг заговорил вражеский ручной пулемет.

Комбат Краснов тотчас отдает приказ командиру пулеметного взвода младшему лейтенанту Мартыновскому сменить огневую позицию и подавить огневую точку.

Финский пулеметчик ведет огонь во фланг роты Пономаренко. Ручной пулеметчик Шаманов вступает в единоборство с врагами. Он отползает назад с первой линии метров на пятнадцать. Потом берет влево и заходит белофинну в тыл. Вот и враг. Он лежит, укрывшись за валуном, и стреляет, стреляет... Шаманов ползет к белофинну от дерева к дереву, от камня к камню. Стучит сердце, кровь бьется в висках. Только бы не оглянулся, не заметил проклятый белофинн. Десять метров. Пять метров. Три метра. Вот он за этой сосной — ненавистный враг. Белофинн, разбросав по снегу ноги в рыжих кожаных сапогах с загнутыми, как у пьекс, носками, стреляет короткими очередями из ручного пулемета.

Шаманов мгновенно вскакивает и кидается на белофинна. Топнув изо всех сил ногой по рукам врага, Шаманов выхватывает пулемет и из него же в упор расстреливает ошалевшего белофинна.

Так же быстро он залегает среди тех же камней, но с другой стороны. Товарищи, на глазах у которых все это произошло, восхищены действиями Шаманова. [338]

Младший лейтенант Пономаренко доносит по телефону комбату:

— Финны ползут. Ножи в зубах.

— Хай ползут. Приготовиться. Огня не открывать. Подпускайте поближе и расстреливайте в упор...

По лесу вдруг раздаются звуки медных рожков — финские сигналы в атаку. Воздух прорезают неистовые вопли.

— Хелла! Хелла кюон! — вопят финны, а все сливается и несется сплошное: — А-ля-ля!

Тотчас же зарокотали наши пулеметы, защелкали винтовки.

Белофинны бегут назад. Убитые валятся, словно мешки с землей. Раненые падают и с воем пытаются ползти.

— Узнали теперь, какая наша оборона! — весело говорит Краснов.

Но снова бьют финские минометы.

— Приготовиться! — приказывает командирам рот комбат.

Опять по лесу голосят медные рожки и несутся вопли:

— А-ля-ля!

И опять атака врага захлебывается в свинцовых огненных струях.

С правого фланга, из 1-й роты — по проводу молчание. И стрельбы там не слышно. Комбат Краснов, беспокоясь, всматривается в карту, запоминая каждую тропинку. А вот эта дорожка — она идет сюда, в район высоты из деревни Нископохья. Опасная дорожка...

— Товарищ Надточеев, остаетесь за меня на командном пункте!

— Есть, товарищ комбат!

— Товарищ Кицан, за мной!

— Есть за вами, товарищ комбат!

Краснов бросается со всех ног на правый фланг. Невозмутимый Кицан проворно поспевает за ним.

Комбат поспевает во-время. Белофинны идут в контратаку.

— Ни шагу с первой линии, товарищи! Сейчас мы дадим врагам! Закрепиться немедленно.

Краснов и Кицан ложатся, укрываясь за деревьями. Впереди между стволов и тут и там мелькают белые халаты, злобные лица белофиннов.

Краснов про себя удивляется ожесточенной настойчивости врага. В лесу — уже предвечерняя синева, скоро совсем стемнеет. Оглянувшись, комбат видит бегущего по тропинке к нему начальника штаба Надточеева.

— Вы куда? — гневно кричит Краснов. — Марш на командный пункт.

Начальник штаба исчезает. А белофинны все лезут и лезут.

— Огонь! — командует Краснов. [339]

Станковый пулемет метрах в пятнадцати правее комбата дает длинную очередь и умолкает.

— Что у вас там? — кричит Краснов.

— Перекос, товарищ комбат.

— Устранить задержку!

Первый номер пулеметного расчета, поднявшись, падает со стоном. Ранен. И второй тоже падает, стонет. А белофинны — вот они!

Краснов встает во весь рост.

— Товарищи! Ни шагу назад!

— Дать огня! Приготовить гранаты! — кричит он громко. И слышит — из-за мостика на той самой опасной дорожке бьет картечная очередь. И словно раскаленное железо пронзает живот комбата.

Краснов падает, приподнимается на локтях и грозно кричит на красноармейцев, бросившихся к нему.

— Вперед, товарищи! Победа за нами! Герои — только вперед!

Красноармейцы, пробежав мимо комбата вперед, залегают и открывают по белофиннам огонь.

К комбату подползает красноармеец Кицан.

— Ранило, товарищ комбат?

— Царапнуло.

— Давайте перевязываться, товарищ комбат.

— Да вы с ума сошли!

Краснов, превозмогая боль, поднимается, оглядывается. Белофинны подползли еще ближе. Но под одеждой все мокро, течет кровь.

— Успеем, товарищ комбат!

— Ну, давайте!

Кицан помогает Краснову лечь на здоровый бок, освободиться от одежды.

— Входная. И выходная. Насквозь! — шепчет Кицан.

— Завязывайте потуже!

Красноармеец Кицан быстро и осторожно покрывает комбата полой его шинели.

— Лежите, товарищ комбат!

Краснов видит, как он встает на колено у сосны и спокойно, словно где-нибудь на учении, целится из винтовки. Выстрел. И снова так же спокойно, невозмутимо целится и стреляет Кицан. Кончается обойма. Кицан вгоняет другую, и опять так же невозмутимо целится и стреляет.

Невдалеке — наконец-то! — звонко заговорил станковый пулемет. Кицан, выпустив последний патрон второй обоймы, размеренно, по-хозяйски вгоняет третью обойму и ставит винтовку рядом к елке.

— Теперь давайте перевязываться, товарищ комбат! [340]

— Давайте, товарищ Кицан, дорогой мой!

— Ну, ну, лежите спокойнее, товарищ комбат!

По стихающему огню Краснов понимает, что и эта атака белофиннов отбита.

Боевая задача выполнена целиком.

Прибежавшему начальнику штаба Краснов приказывает принять батальон, закрепиться и — ни шагу назад!

* * *

В госпитале Военно-медицинской академии в Ленинграде, доставленный туда на самолете, вылечился от раны, поправился и узнал, что удостоен звания Героя Советского Союза капитан Анатолий Андреевич Краснов. [341]

Герой-пулеметчик

Полк получил 28 февраля приказ взять остров Пукин-саари и Ханнуккалан-саари. Они прикрывали с востока остров Уран-саари, имевший сильные береговые укрепления. Там были расположены военно-морская база, склады. Подступами к прикрывающим островам были пространства залива — лед, покрытый глубоким снегом.

1-й батальон под командованием тов. Краснова готовился к наступлению. Роты вышли на западный берег острова Питкя-саари и укрылись за кустами, деревьями, камнями. Тов. Краснов давал последние указания командирам рот.

День был пасмурный. Небо затянуло мглистым туманом. Падал большими хлопьями снег. Вскоре подул юго-западный ветер, разорвал мглу и погнал ее в сторону Выборга.

На наблюдательный пункт тов. Краснова пришел худощавый боец. Он был запорошен снегом, длинные ресницы и брови густо обросли инеем. От этого впадины глаз казались еще глубже, а карие глаза темнее и выразительнее. Пришедший широко улыбнулся.

— А, товарищ Высоцкий, здравствуйте, здравствуйте! — сердечно проговорил Краснов, пожимая мокрую от снега руку бойца. — Поздравляю... Ну, как здоровье?

Герой Советского Союза Кузьма Высоцкий поблагодарил за поздравление.

— Ничего, здоровье хорошее. Рана зажила. Вот вернулся. Скучаю по батальону, по товарищам.

— О, у нас тут весело! Видите, какой путь отмахали. Сейчас будем наступать на остров. Поглядите — вон на тот, — и Краснов показал рукой.

На расстоянии одного километра притаился на снежной равнине залива остров Ханнуккалан-саари. У Высоцкого загорелись глаза, и это было так знакомо Краснову по прошлым встречам с Высоцким в боях, в которых побывал батальон...

Под высотой 38,2 в декабрьское морозное утро финны контратаковали 1-й батальон. Положение было тяжелым. Враг наседал все сильней. Редели цепи. Высоцкий тогда был наблюдателем. Он увидел финнов, наступающих во фланг батальону, и еще заметил, что расчет станкового пулемета вышел из [342] строя. Пулемет замолчал. Высоцкий крикнул командиру, что финны наступают с фланга, а сам кинулся к пулемету. В это время проезжал танк боевого командира тов. Преображенского. На танке была повреждена башня, и пулеметы не работали. Когда танк остановился, Высоцкий попросил Преображенского:

— Возьмите меня на танк, я буду чесать финнов из своего пулемета, а вы из орудия. Вот будет крепко!

Возле танка рвались мины и снаряды, жужжали пули. Дым застилал обзор, повиснув черными клубами над воронками разрывов. Но финны отчетливо виднелись в просветах на снежном поле. Они ползли, перебегали, накапливались в складках местности, за камнями и кустами.

Преображенский помог Высоцкому втащить пулемет на танк. Машина рванулась вперед. Ветер раздувал волосы бойца. Высоцкий не замечал этого. Он словно прирос к пулемету, посылая очередь за очередью с короткими перерывами.

Отважный пулеметчик метким огнем поражал финнов. Иногда он отрывал голову от пулемета и мгновенно окидывал глазами поле боя.

Вдруг танк остановился, подбитый снарядом. В это время, как на беду, и пулемет заело. Танкисты, выскочив из машины, залегли.

— Отбивайтесь гранатами, а я пулемет приведу в порядок, — сказал им Высоцкий.

Пошли в ход гранаты, а Высоцкий в это время устранял задержку в работе пулемета. По броне танка били пули, они плющились горячим металлом, рикошетировали.

Что-то ударило Высоцкого в бок. Боец ранен. Но его пулемет уже готов к бою. Высоцкий, стащив пулемет на землю, снова начал поливать финнов свинцом.

Вот они дрогнули... Они уже бегут. У Высоцкого кончилась последняя лента, но он уже слышит крики «ура» и видит подбежавшего командира батальона Краснова. А Краснов видит улыбку Высоцкого, его добрые карие глаза и кровь на боку. Он быстро выхватывает бинт из кармана...

— Здорово дали финнам, — говорит Высоцкий слабеющим голосом, а командир батальона уже перевязывает ему рану, поддерживает склоненную на плечо голову бойца.

Все это происходило в декабре, и вот Краснов снова видит перед собой Высоцкого.

— А где у вас выписка из госпиталя? — осведомился Краснов.

Высоцкий опустил глаза и, не поднимая их, ответил:

— У меня. Я... я ее куда-то сунул... Но я здоров... — поспешил он добавить. — Вот честное ленинское... — поклялся он по прежней своей пионерской привычке. [343]

Краснов улыбнулся, но все же насторожился.

— Вам еще надо отдохнуть, подкрепиться. Идите в штаб, на полковой пункт. Вишь, худой какой!..

— Тут наступление — вперед, а я, выходит, назад?..

И Краснов увидел в открытых, ясных глазах пулеметчика обиду и искреннюю просьбу не отсылать его в тыл.

— Оставайтесь здесь пока, при мне, — сказал Краснов. Ему очень не хотелось посылать в бой Высоцкого, не совсем еще окрепшего после ранения.

Началось наступление. По льду залива, утопая в глубоком снегу, шли роты. Противник вел огонь из пулеметов и минометов, взрывал лед снарядами. Но бойцы продвигались вперед. Пулеметы, выставленные на флангах и в центре, поливали свинцом финский берег. В 1-й роте два станковых пулемета вдруг замолчали. Командир пулеметного взвода был тяжело ранен. Командир роты, не успев доложить командиру батальона обстановку, поник над телефоном. Краснов видел его склоненную фигуру над аппаратом.

— Ах, мать честная, как нехорошо! — вырвалось у него.

Он приказал артиллерии усилить огонь, помешать переходу финнов в контратаку. В то же время дал сигнал 3-й роте выдвинуться вслед за 1-й и атаковать финнов из-за ее правого фланга.

— Разрешите, товарищ командир, к своей роте... проговорил, волнуясь, Высоцкий. [344]

Краснов посмотрел на него, секунду поколебался, а потом сказал:

— Ладно, примите пулеметный взвод... — он махнул рукой и крикнул уже убегающему на лыжах Высоцкому. — Только будьте осторожны... — и подумал про себя: «Когда же Высоцкий успел надеть лыжи?»

Между ним и Высоцким разорвался снаряд. Дым на минуту закрыл Высоцкого, но ветер сбил дым в сторону, и Краснов увидел уже далеко, на заливе, бегущего по снегу бойца. Он не отрывал от него глаз, пока Высоцкий не залег за один из пулеметов.

Между тем Высоцкий увидел, что ему командовать некем. Прислуга пулемета выбыла из строя. Он огляделся. Неподалеку лежал парторг Пивоваров. С радостью он крикнул ему:

— Здравствуй! Это я, Высоцкий! Из госпиталя. Возьми на партийный учет. Я уже получил кандидатскую карточку.

Пивоваров приподнялся на локтях и с минуту недоумевал.

— Высоцкий! Товарищи, Высоцкий за пулеметом! — крикнул он, охваченный радостью.

Высоцкий снял шлем и помахал над головой, посылая привет товарищам. Потом припал к пулемету....

Пивоваров встал.

— Вперед, за мною... бойцы!

Бойцы поднялись и побежали.

— Смерть врагу! — кричал Пивоваров. Голос его был звонок и чист на морозе, и его не могли заглушить сотни выстрелов и разрывов.

Высоцкий прикрывал движение роты пулеметным огнем. Подносчик патронов, принесший коробки с лентами, лег рядом.

— Умеете стрелять? — спросил его Высоцкий.

— Умею немного.

— Ложитесь за этот пулемет, строчите, он исправен. Я возьму тот и выдвинусь вперед на поддержку роты... — И он бросился ко второму пулемету, перескочил через лежавшего пулеметчика и взялся за ручки...

— Тра-та-та-та.

Отлично! Взяв пулемет, он потащил его вперед. Почти у самого берега нашел удобное место, остановился и залег. Он увидел: парторг Пивоваров выскочил на берег и упал на спину, раскинув руки.

— Ах, гады! — вырвалось у Высоцкого.

Бойцы роты выскакивали на берег группами и в одиночку. Навстречу им бежали финны.

Высоцкий занимал удобное фланговое положение. Он обрушился несмолкающими очередями по финским группам. Он видел, как падали в снег, не вставая, солдаты, как таяли под его огнем группы противника, поднявшиеся для контратаки. [345]

Бойцы, вступив на берег, бросали гранаты в контратакующих финнов. Вот они вскинули винтовки наперевес и пошли. Высоцкий дал еще очередь. Группа финнов, человек в десять, поднявшаяся над бугорком, почти вся срезана. Бойцы уже заняли этот бугорок. Молодцы!

Радость победы охватила Высоцкого. Он поднялся. Но тут что-то, словно длинная тонкая игла, колынуло его между лопаток и в плечо. Может быть, пуля, осколок?

Некогда думать. Надо обязательно выйти на остров. Схватил пулемет, потащил его вперед. Вот он тоже на берегу острова. Рядом лежит парторг Пивоваров. Губы крепко сжаты, глаза открыты, глядят в пустое и холодное небо. В зажатой руке граната. Высоцкий снял шлем, ему было жарко. Сжав челюсти, он дал еще очередь уже по отступающим финнам. Вправо он услышал крики «ура» и понял, что 3-я рота атакует противника во фланг. Финны, бросая оружие, побежали.

Высоцкий опустился на колени, расстегнул шинель Пивоварова. На груди кровь. Она запеклась на левом кармане гимнастерки. Долго глядел в лицо отважного товарища Высоцкий.

Между лопатками жгло словно раскаленным железом. В глазах пошли круги — черные, желтые, красные. Голова тяжелела. И Высоцкий упал на грудь убитого товарища, когда сюда подошел сменивший свой командный пункт Краснов.

— Санитар!

Недалеко была военфельдшер Лена Творогова, которая однажды уже перевязывала Высоцкому рану в бою. Она услышала голос командира и поспешила на помощь.

Краснов осторожно положил Высоцкого на спину, расстегнул шинель. Левое плечо бойца было в крови. Кровь проступила и на спине. Значит, пуля попала в плечо и вышла в спину, под левой лопаткой.

— Скорей! Скорей! — торопил Творогову Краснов, пока та, кусая губы, делала перевязку. Он заметил в сжатой руке бойца две книжечки; осторожно разжал пальцы, то были партбилет Пивоварова и кандидатская карточка самого Высоцкого. Из карточки выпал на снег белый листок. Краснов поднял его и прочел: «Направляется в стрелковый полк Герой Советского Союза красноармеец-пулеметчик Высоцкий. Тов. Высоцкий выписан из госпиталя по настоятельному личному требованию. Вследствие неокрепшего здоровья тов. Высоцкий освобождается от несения службы на две недели».

— Телефонист! — громко крикнул Краснов. — Вызовите самолет. Срочно. Скажите, тяжело ранен Герой Советского Союза Высоцкий...

Потом он сам подбежал к телефону.

— 1-я рота наступать прямо, — кричал он в трубку, — 2-я и 3-я — берегом, обтекая фланги. Окружить противника на [346] острове и уничтожить. Артиллерии отрезать ему путь отхода заградительным огнем по льду и западному берегу острова...

Снова загорелся жаркий бой. В тот день мало кто из финнов прорвался на Уран-саари.

Уже темнело небо, когда смолк последний выстрел. На залив падал вечер. Ветер гнал тучи в сторону Выборга, где разрасталось багровое зарево огромного пожара.

Санитарный самолет спустился на озеро близ госпиталя. Кузьма Высоцкий открыл глаза. Он увидел Творогову.

— А, это... вы... Ска-ажите, остров все та-аки... взяли? [347]

Бои за Тронгсунд и Раван-саари

Овладев к 24 февраля рядом островов, части получили однодневный отдых, перед тем как приступить к выполнению дальнейших боевых заданий.

29 февраля командование поставило новую задачу.

Выполнение этой задачи представляло огромные трудности. Части должны были действовать на льду залива. Дорог почти не было. Там, где мало-мальски было возможно пройти, белофинны применили разнообразные заграждения.

Они надеялись задержать наступление, с тем чтобы успеть отвести свои основные силы на материк.

В течение 2 и 3 марта шли сильные бои за овладение укрепленными подступами. Белофинны отчаянно сопротивлялись. В этих боях особенно успешно действовал батальон под командой тов. Звягинцева. Исход боя решила 9-я рота. Получив задачу на разведку, она к вечеру 4 марта вышла на юго-восточную окраину города Тронгсунд. Для белофиннов, защищавших подступы к городу и острову Раван-саари, создалась угроза полного окружения.

О мужестве воинов Красной Армии, проявленном в этом бою, ярко свидетельствует пример командира орудия Сенаторова.

Орудийный расчет тов. Сенаторова действовал в трудных условиях. Непрерывно поддерживая огонь, белофинны вывели из строя семь человек из девяти, составлявших расчет. Но орудие Сенаторова продолжало действовать до тех пор, пока противник не был полностью уничтожен.

Много способствовали успеху боя танкисты. Прорвавшись к траншеям, они принялись в упор расстреливать белофиннов. В рядах противника возникла паника.

Этот бой показал отличное взаимодействие наступающих подразделений с фронта и флангов, хорошо согласованные действия пехоты с действиями артиллерии и танков. Успех 9-й роты, создавший угрозу окружения противника, довершил дело. [348]

В ночь на 4 марта остатки белофиннов отошли на рубеж Раван-саари, Еси-саари, Суонион-саари. Отступление было настолько поспешным, что враг, против своего обыкновения, не успел зажечь город Тронгсунд.

Подразделения, несмотря на утомление после двухдневного боя, энергично преследовали противника. В подвалах домов в деревне Суйкола были захвачены пленные.

* * *

Утро 5 марта. Сильный мороз.

Батальон вступает в Тронгсунд. На улицах какая-то, напряженная тишина. Кажется, что ее нисколько не нарушают отдельные ружейные выстрелы и даже пулеметные очереди, что изредка слышатся в направлении Раван-саари.

Приближаясь к крепости, видим, как оттуда в панике выбегают отдельные солдаты. Не думая о сопротивлении, они бегут в направлении Раван-саари. Часть из них успевает убежать, часть остается на мостовых Тронгсунда.

Вскоре младший лейтенант Зиновейко, обследуя двухэтажный дом, обнаруживает тщательно замаскированный часовой замыкатель. Этот замыкатель был рассчитан на взрыв... через пять дней.

Одного за другим вылавливают снайперов. Один снайпер, особенно хорошо замаскировавшись, остановил движение на одной из улиц.

Одновременно батальон ведет разведку противника в направлении Раван-саари. Рубеж этого острова хорошо укреплен. Противник сосредоточил здесь массу огневых средств: артиллерии, минометов и пулеметов. Захват Раван-саари имел бы решающее значение для овладения островами Еси-саари и Суонион-саари, а оттуда — дорога на материк.

* * *

Тронгсунд и Раван-саари разделены проливом.

На льду в проливе, как говорится, нет живого места. Повсюду зияют воронки от снарядов, там и сям проходят десятки трещин. По такому льду трудно пробраться человеку, а не то что танку или артиллерийскому орудию.

Весь пролив виден, как на ладони, и весь он простреливается с Раван-саари. А когда начало темнеть, противник поджег баржи, зимовавшие в большом количестве у берегов острова. Вспыхнуло гигантское пламя. И снова весь пролив, как на ладони.

Но батальон готовится к штурму. Он пойдет на штурм через этот лед, похожий на решето, через этот лед, на котором [349] полыхают яркие отблески горящих у берега барж. С батальоном пойдет артиллерия, пойдут танки.

Саперы уже заканчивают свою героическую работу — разведку путей по льду для танков. Весь день, под губительным огнем противника, они ползали по льду пролива, намечая между воронками и трещинами дорогу для танков и пушек, тщательно измеряя толщину льда, его крепость.

Все готово.

Получаю приказ: использовать всю имеющуюся артиллерию для 10–15-минутного огневого налета; после этого — атака батальона.

Через несколько минут приказ доведен до сведения всех подразделений, а через четверть часа начался штурм...

...Первой ворвалась на Раван-саари 6-я рота под командованием младшего лейтенанта Первушина.

Невольно встает вопрос: сколько уцелело от роты? Ответ будет поразительный: рота не потеряла ни одного человека.

Это совсем не было чудом. Это произошло только благодаря замечательному искусству, с каким лейтенант Первушин научил бойцов роты использовать огонь нашей артиллерии, обрушившийся на Раван-саари.

Вслед за 6-й ротой ворвались и другие. При свете горящих барж бой длился до поздней ночи. Но не утих он окончательно и ночью, когда на сцену выступили тылы. Необходимо было [350] обеспечить наступающие подразделения продовольствием и в особенности боеприпасами. Лед пролива разбит, расколот еще больше, чем утром. Доставка громоздких транспортов по такому льду — предприятие само по себе очень рискованное, тем более в условиях губительного огня вражеских снайперов, засевших в баржах, уцелевших от пожара.

Тылы прекрасно справились со своей задачей.

Утром 6 марта противник не выдержал энергичного натиска и начал стремительное отступление на материк. Но не менее стремительным было и преследование. На островах Еси-саари и Суонион-саари силы противника, численностью до двух батальонов, были окружены. На этих островах разыгрались бои, неоднократно переходившие в рукопашные схватки.

В другом случае пулеметная рота 3-го батальона, заняв чрезвычайно выгодную позицию, уничтожила противника численностью до 200 человек, также пытавшегося выйти из окружения.

Особенно упорно оборонял противник высоту 12,0. Усиленный артиллерийский, минометный и пулеметный огонь с этой высоты препятствовал продвижению наших частей на северовосточную часть острова Суонион-саари. 3-й батальон, невзирая на огонь, обошел высоту с севера, оставив ее у себя в тылу, но открыв себе возможность дальнейшего продвижения в нужном направлении.

Командир взвода младший лейтенант Матвеев, действуя на тракторе, выбил укрывшийся за камнем расчет станкового пулемета. Он же с группой бойцов в числе 18 человек атаковал вражеский окоп, забросав его ручными гранатами.

* * *

7 марта остров Раван-саари навсегда стал советским.

Части, утомленные круглосуточными боями, но попрежнему готовые к боям, наконец, подошли к материку. Над группировкой противника, засевшей в городе Выборге, нависла угроза — попасть в железное кольцо частей Красной Армии.

Трудная задача была успешно решена. [351]