Боевой опыт артиллеристов
Сто пять дней борьбы с белофиннами многому научили артиллеристов Красной Армии. Накоплен огромный боевой опыт, к которому мы должны отнестись с большим вниманием. Особенно широкой разработки и изучения требует опыт взаимодействия артиллерии с пехотой.
Приведу несколько примеров, которые показывают, как артиллеристы, стремясь оказать наибольшую помощь пехоте, вырабатывали новые методы применения своего оружия и выжимали из артиллерийской техники все, что она могла дать в бою.
В бою под Реполой мы провели длительную артиллерийскую подготовку к наступлению. Под прикрытием артиллерийского огня пехота подползала все ближе к траншеям белофиннов. Снаряды рвались уже в двухстах метрах от пехотных подразделений. Но когда наши стрелки поднялись для броска в атаку, их встретил сосредоточенный ружейный и пулеметный огонь белофиннов с тех же самых позиций, откуда мы только-что перенесли огонь в глубину.
Пехота залегла. Артиллеристы чувствовали себя неважно. В чем было дело? Ведь живая сила в траншеях противника была подавлена — иначе быть не могло! Откуда же взялся такой огонь? Мы снова перенесли огонь на передний край, пошли в разведку вместе с пехотинцами, и наблюдатели стали внимательно следить за противником. Оказалось, что финны поняли нашу тактику и отползали от артиллерийского огня, пользуясь скалами, надолбами и рвами, не назад, а вперед. Они подползали на 50–70 метров к нашей залегшей пехотной цепи. Снаряды рвались позади белофиннов, и хотя те оставались в опасной зоне, но все же были вне пределов массированного огня.
Белофинны учли, что пехота не поднимется для броска, пока огонь не будет перенесен в глубину, а во время переноса они успевали вернуться назад, в первую линию своих траншей. В надолбах оставались лишь автоматчики и снайперы, которые прикрывали короткий отход подразделений. [153]
Если бы артиллерийские начальники не имели тесной связи с пехотными командирами, следующий бросок мог стоить больших потерь нашей пехоте. Стало ясно, что шаблон в организации огневого сопровождения не годится.
Где же был выход?
Приблизить огонь артиллерии к пехоте для ее броска в атаку? Этого сделать нельзя. Но ведь можно приблизить не весь огонь? И почти в одно и то же время на фронте и в штабах, на позициях тяжелой артиллерии, и у полковых артиллеристов, и минометчиков возникла гениальная по простоте мысль, пригодная не только для парирования этого частного тактического приема белофиннов, но и при многих иных положениях.
Это была идея организации огневого налета сообразно системам орудий. В то время когда тяжелые 203-миллиметровые гаубицы били по траншеям белофиннов, минометы, полковые и противотанковые пушки вели огонь по надолбам и противотанковым рвам впереди траншей. Податься вперед белофиннам было нельзя, но наша пехота могла продвигаться, так как эллипс рассеивания различен для снарядов 203-миллиметровых орудий и, например, 45-миллиметровой пушки.
Таким образом, тактический прием финнов был обезврежен.
В этом же бою под Реполой, когда противотанковым пушкам в числе других легких систем пришлось вести огонь по полосе надолб, мы обнаружили новое замечательное качество этого орудия-лилипута.
Проделывать проходы в надолбах для наших танков было сложным делом. Тяжелые гаубицы, разрушая надолбы, вместе с тем вырывали на месте прохода глубокие воронки, мешавшие движению танков. Орудия меньшего калибра выворачивали надолбы, разбрасывали их, но не разбивали камня. А стрельба 45-миллиметровых пушек по надолбам дала неожиданный результат. На дистанции от 300 до 600 метров при прямом попадании снаряда 45-миллиметровой пушки надолбы, даже очень крупные, раскалывались на части. По таким камням танки уже могли итти.
В оперативной зоне заграждений, где основной работой тяжелой артиллерии было разрушение дерево-земляных сооружений и подавление артиллерии противника, у нас даже не возникла мысль о том, что тяжелые орудия могут быть использованы для стрельбы прямой наводкой по укреплениям врага с дистанции 300–400 метров. Мы, конечно, допускали возможность такого частного случая. Но о массовом применении этого метода не думали.
В правой группе войск на Карельском перешейке были впервые применены для стрельбы прямой наводкой тяжелые орудия, и это дало прекрасные результаты. Опыт показал, что для [154] разрушения бетонного дота средней мощности при стрельбе одним тяжелым орудием с закрытых позиций требуется не менее 80–100 снарядов, а главное, много времени. Стрельба же прямой наводкой из 152-миллиметрового орудия и в особенности комбинированный огонь 203– и 152-миллиметровых орудий разрушали дот 20–25 снарядами (четыре-пять прямых попаданий), причем времени на это требовалось во много раз меньше.
Бывали случаи, когда третий или четвертый снаряд уже сносил броневой купол дота. Все больше и больше становилось батарей, разрушавших доты именно при помощи такого метода, целиком оправдавшего себя.
Даже эти немногие примеры показывают, как внимательно должны мы изучать опыт боевых действий на Карельском перешейке, чтобы использовать его и в учебе и в будущих боях. [155]
На лыжах по пятам врага
Командир полка тов. Младенцев (ныне Герой Советского
Союза) поставил нашему батальону боевую задачу преследовать противника, отходящего к местечку Кангаспелта.
Батальону выделили 14 танков, на которые мы и рассадили бойцов. На танки мы поставили также все станковые и ручные пулеметы роты.
Вечером 16 февраля боевые машины вместе с пехотинцами двинулись по дороге вслед за отступавшими белофиннами.
4-я лыжная рота тов. Голубева получила приказ: прочесать лес в 500 метрах правее дороги, откуда противник вел огонь, и после этого следовать лесом параллельно дороге к местечку Кангаспелта.
Лес был частый. Мороз — 49 градусов. Снег глубокий и рыхлый, на лыжах итти нелегко. То и дело на снегу попадались лыжни, проложенные противником. Иногда сквозь тишину прорывался треск автомата — это белофинны, засевшие на деревьях, пытались остановить роту. Бойцы 1-го взвода сняли четырех «кукушек». А бойцам 2-го взвода, идущим левее 1-го, на перекрестке дорог попался финский дозорный. Он пытался уйти на лыжах по проторенной лыжной тропе, но его окружили, и он был вынужден сдаться. Пленный оказался младшим сержантом. При допросе он подробно рассказал о дотах, которые находились сразу за Кангаспелтой.
Недалеко от местечка Кангаспелта белофинны устроили засаду. Свыше 100 лыжников-белофиннов залегли в лесу рядом с дорогой, по которой должны ехать наши танки с пехотой.
Как только показались танки, раздались выстрелы. С треском и шипеньем разрывались мины. Танкам развернуться на дороге было невозможно. Бойцы-пехотинцы залегли и из-за танков начали вести огонь по противнику. Все были удивлены, когда увидели, что белофинны вдруг стали беспорядочно убегать. Вскоре мы услышали выстрелы в глубине леса. Оказалось, наша 4-я рота с другой стороны наткнулась на эту же засаду белофиннов. [156]
Бойцы с трудом верили, что по глубокому снегу так быстро, почти не отставая от танков, прошли лыжники 4-й роты.
Таким образом, с помощью лыжников засада была снята. Более десяти белофиннов осталось на снегу.
4-я рота получает приказ обойти отходящего противника и ударить во фланг белофиннам, находящимся в Кангаспелте. 5-я рота наступает в лоб, а 6-я идет во втором эшелоне.
Снова впереди рота тов. Голубева. Бойцы на лыжах достигают линий надолб и проволочного заграждения, расположенных перед Кангаспелтой.
Политрук 4-й роты тов. Кулалаев обнаруживает у крайнего дома огневую точку противника. Он берет с собой отделение и, под прикрытием кустарника, на лыжах продвигается вперед. На пути встретился финский часовой. Он охранял дорогу, поперек которой было поставлено проволочное заграждение. Кулалаев из пистолета расстреливает часового в упор. Проволочное заграждение распутано, и рогатки отнесены в стороны. Приказ: одному отделению продвинуться вперед и достичь дома, а другому — поддерживать движение огнем.
Через несколько минут дом занят. Находившиеся в нем четыре финна убиты. Бойцы захватили станковый пулемет. [157]
Под прикрытием двух отделений к дому подошла и вся рота. Здесь бойцы, по приказанию тов. Голубева, вырыли окопы и поставили дозоры. Командир принимает решение — оставить по два пулеметчика у станковых и ручных пулеметов и одного стрелка от каждого отделения, остальных бойцов послать греться в дом.
Противник заметил, что в доме появились люди, и открыл огонь. Тов. Голубев пытался установить связь с батальоном и сообщить о создавшемся положении. Было известно, что боевое охранение батальона находилось за километр от Кангаспелты. Четыре раза прокладывали связисты линию и безрезультатно. Мины рвали кабель. Противник усилил обстрел дома. Некоторые бойцы были ранены. Командир роты приказал бойцам выползти из дома и занять места в вырытых окопах.
Наконец, на рассвете, пришли и танки, но они действовать не могли, так как всюду были заложены мины. Кроме того, у финнов было не менее четырех противотанковых орудий, которые немедленно открыли огонь по нашим танкам. Но рота продолжала удерживать занятый рубеж. Политрук тов. Кулалаев залег между двумя коровами, убитыми белофиннами, и через оптику снайперской винтовки наблюдал за полем боя. Он заметил, что не менее десяти белофиннов вытягивают на гору противотанковую пушку. Политрук подал команду: «Пулеметы, прямо дом, левее 0–30, по группе противника огонь!» Два станковых пулемета открыли огонь. Пять белофиннов, срезанных пулями, упали в снег.
Один из белофиннов подкрался к берегу, залег и стал смотреть в нашу сторону. Но Кулалаев с одного выстрела уложил финского наблюдателя.
Три белофинна заползли в дом, достали веревку и пытались накинуть петлю на орудие, чтобы притянуть его к себе, но политрук Кулалаев зорко за ними следил. Вот он вывел из строя одного белофинна, другого, третьего.
Вскоре пришли 5-я и 6-я роты. Кангаспелта была полностью очищена от белофиннов.
На следующий день 4-я рота на лыжах выбивала белофиннов из хуторов близ Кангаспелты. [158]
Саперы подрывают надолбы
Утром 18 февраля мой взвод получил приказание сделать проходы в линии надолб за станцией Кямяря, занятой еще накануне нашими частями. Этот участок имел большое значение. Тут скрещивались три дороги — пути отступления противника.
В 11 часов мы подошли к нашей основной позиции. Под прикрытием огня стрелковых подразделений и взвода танков двинулись дальше. Выйдя из леса, мы сразу же попали на открытую местность; слева от нас — незамерзающее болото, справа — две высоты. Двигаться дальше можно было только по дороге.
Разумеется, дорога, так же как и обе высоты, была минирована противником.
Посылаю красноармейцев Олейника и Голомыза расчистить дорогу для танков, сам остаюсь со взводом. Тем временем наша пехота вышла на второй рубеж, и сразу же противник открыл по ней бешеный огонь. Начали отвечать наши танки. Стрелки сначала залегли, но вскоре поднялись, и пехота вышла к третьему, последнему рубежу. Теперь наступила наша очередь действовать — рвать надолбы.
До надолб было метров семьдесят пять, а в тридцати метрах за ними находились белофинны. Мы были впереди пехоты. Главное, как доставить тол к надолбам? Долго раздумывать не пришлось. Заместитель политрука Шаранда взвалил на плечи ящик с 50 килограммами тола и во весь рост опрометью бросился к надолбам. За ним, тоже с ящиками тола на плечах, кинулись бойцы Олейник, Мирко, Грачев, командир отделения Рудько. Вся пятерка уже у надолб, все целы и невредимы. Наблюдаю за ними, вижу — показывают мне толовую шашку. Значит, не могут решить, где делать проход. Тогда я оставляю своего помощника со взводом, а сам перебегаю к надолбам. Там стоял наш танк, севший «гитарой» на камень. Саперы помогли ему слезть с гребня, а танкист, видя, что нас обстреливают фланкирующим пулеметным огнем, [159] подошел и прикрыл нас корпусом танка. Сразу начали вязать заряды, но работать приходилось лежа. Огонь такой, что головы нельзя поднять. Все-таки заложили заряды, пора подрывать. Но куда тут отбежишь? Обстрел не стихает. Решили: всем оставаться рядом с местом взрыва под защитой соседнего камня.
Рвали первую 50-килограммовую группу зарядов. Бойцы уткнулись головами под камень. Мирко поджигает. Взрыв. Осколки разбитого камня бьют по ногам, по каске, по туловищу.
Спрашиваю, все ли живы. Отвечают, что все. Второй заряд зажигаю сам, — опять взрыв и опять все целы. Вижу улыбающиеся лица своей боевой пятерки — проход для танков готов.
Лежим у развороченных надолб. Ждем, когда пройдут танки. Пехота еще не двигается. Вдруг Мирко запел украинскую песню. Мы дружно ее подхватили. Песня стала громче, и стрелки слышат ее. Раз мы здесь поем, позади люди тоже веселеют. Один за другим бойцы стали перебегать к надолбам, накапливаться для броска в атаку. Мимо прошли танки. Вот они уже по ту сторону надолб. Начался разгром врага. [160]
Как дела? — Нормально!
Это уже стало простой и веселой традицией в истребительном полку. Вы спрашиваете у любого летчика:
— Как дела?
В ответ задорно блеснут молодые глаза, лицо, потемневшее от зимних ветров и стужи, озарится победной улыбкой, и летчик коротко скажет:
— Нормально!
Лейтенант Виктор Григорьевич Масич произносит это слово удивительно спокойно и в то же время с какой-то лукавой многозначительной усмешкой.
Лейтенант Масич на земле может показаться малоподвижным и даже неловким. Отец его работает грузчиком в Хабаровском порту. Виктору Масичу всего 23 года, а он уже три года служит в авиации: в летчики он пошел в 1936 году вместе со своими сверстниками-комсомольцами.
В первый же день войны против белофиннов Масич сказал на митинге летчиков:
— Я хочу итти в бой коммунистом.
Он был принят в партию, и 1 декабря в звене с Сергеевым и Петровым уже штурмовал в Выборге белофинский воинский поезд...
...Вот он ходит вразвалку около своего самолета, заставленного молодыми елками.
Синий снег скрипит под его тяжелым шагом. Он поглядывает на небо, на линию горизонта небольшими карими глазами. Изредка поджимает обветренные толстые губы. И весь он — в своем меховом комбинезоне и лохматых унтах, высокий и широкоплечий — похож на молодого добродушного медведя.
Над озером сияет голубое утро. На лапах могучих елей, обступивших невысокий обрыв берега, сверкают ледяные сосульки. Дышится радостно и легко. Скоро — весна, 1 марта. Неужели весна? Да, завтра начнется весна, 1 марта. Масич улыбается.
От командного пункта — в деревьях на берегу — бежит командир. Звучит команда: [161]
— По самолетам!
Над аэродромом дымной дугой взлетает сигнальная ракета. И, словно ракета, взлетает в кабину самолета лейтенант Масич.
Механики и мотористы растаскивают маскировочные елочки. Подъезжает, круто тормозит стартер. Мгновенно взревывает мотор. От винта в глубь леса стремится вихрь, неистово мотая ветви сосен и елок.
Командир дает старт. Масич ответно поднимает руку в огромной, с раструбами, перчатке. Его самолет трогается и вот уже мчится по льду с нарастающим звенящим гулом. Позади вздымается серебряная снежная вьюга. Самолет взмывает в ковано-звонкую синеву неба. И это уже не машина: живую и страстную волю свою вдохнул в металл летчик-истребитель Масич!
Вслед за Масичем так же стремительно поднялись и пристроились к нему летчики Близнихин и Кульман.
Командир истребительного полка майор Зеленцов проводил взглядом звено Масича, посланное в разведку.
— Чем-то еще порадует нас мой тезка! — певучим задушевным тенором говорит Виктор Владимирович Зеленцов. Масич — лучший разведчик во всем полку. Позавчера в звене с летчиками Сахаровым и Девяткой Масич снова разведал белофинский аэродром около Иматры. Майор Зеленцов выслал туда пятерку с Масичем же во главе. И летчики расстреляли на взлете с аэродрома четыре вражеских самолета, зажгли ангары и навесы и ушли назад — патронов было уже мало.
Над озером — просторном и идеально ровном аэродроме — в звоне моторов, в треске опробываемых пулеметов шествует солнечный ликующий день. Из-за леса появляются серебряные силуэты наших бомбардировщиков. Они делают круг над озером. Вон — ведущий метнул ракету. И над аэродромом взлетает ракета.
Майор Зеленцов приветно машет рукой выруливающему на старт комиссару полка, неустрашимому истребителю и сердечному товарищу батальонному комиссару Леонтию Игнатьевичу Яковенко.
Бомбардировщики замкнули круг над озером, легли на курс и исчезли в голубом океане. Комиссар Яковенко собрал свою эскадрилью и бросился вдогонку — прикрывать бомбардировщиков. Ну, у Яковенко все будет в порядке. Это уже вторая война у него, пять крупных воздушных боев, три вражеских самолета, сбитых коллективно, вместе с товарищами. И здесь комиссар уже успел в первой же воздушной атаке под Выборгом [162] сразу зажечь белофинского истребителя. А на земле Леонтий Игнатьевич — сухой и крепкий, как железо. Он напористый физкультурник, — неутомимый и деятельнейший комиссар. Он знает всех летчиков и инженерно-технический персонал отлично. Он всегда с людьми. Узкое лицо с глубоко запавшими глазами сурово, но это до первого разговора. Рабочий из Донбасса, Леонтий Яковенко — человек большого ума и горячего сердца. С ним легко и спокойно и на земле и в воздухе.
Это он предложил не предавать суду военного трибунала летчика Романова, когда тот однажды заблудился, а в другой раз сел вне аэродрома и разбил самолет.
— Сломать человека всегда сломаем, сил достаточно. А давай-ка еще поддержим и проверим.
Но самому Романову Яковенко без пощады высказал все.
— Разбил машину, стало быть, не хочешь летать, драться с врагами Родины — так оно и получается! Ты это пойми!
Романов понял: теперь у него уже шестьдесят боевых вылетов, бои, — и товарищи молчаливо договорились: забыть о тех его проступках — выправился человек.
Майор Зеленцов — круглолицый, румяный, коренастый — бежит меж сосен в землянку — на командный пункт. От железной печки пышет жаром. Дежурный командир докладывает:
— Скоро подойдут еще бомбардировщики. Итти в прикрытие эскадрилье Гонтаренко.
Майор Зеленцов снимает шлем, кивком головы отбрасывает густые темнорусые волосы, неспешно и веско отдает приказания.
Снаружи доносится хлопок сигнального выстрела, потом звенящий рев мотора. Земля содрогается. И из глубины неба неумолчно гремят моторы.
С фронта каждый день приходят хорошие вести. На фронте победа! Надо доводить дело до конца. И погода — чудесная погода! Вон как ярко блестит хвоя сосен и елей, какие резкие тени на сверкающем снегу. Летчики уже устали — вылетать приходится по четыре раза, по пять раз за день.
На лице майора Зеленцова вспыхивает усмешка. Когда лейтенанту Светлову было приказано не лететь и дать свой самолет, чтобы на нем слетал другой летчик, тот прямо отрубил:
— Лучше я погибну в бою, чем буду прозябать на земле!
Последнее время и больных совсем не стало, — врачи удивляются, разводят руками. Майор вспоминает про письмо шофера Афанасьева из госпиталя: «Возьмите меня, я в полку скорее поправлюсь», — и отдает приказание выслать за ним «эмочку». [163]
Майора вызывает к телефону командующий военно-воздушных сил армии. Лицо майора застывает, словно литое из металла.
В это мгновение он жалеет, что нет комиссара Яковенко, — тогда тот остался бы, а он сам вылетел бы. А сейчас — нельзя.
Через две минуты Зеленцов ставит задачу капитану Петрову, командиру эскадрильи:
— Пойдете в разведку. Вот здесь, по данным армии, садились самолеты врага. А на всей Вуоксе тщательно наблюдайте за водой. Финны хотят взорвать шлюзы. Уже третий раз спрашивает о воде комбриг. Ниже 2 тысяч метров не спускайтесь! Самолетов не увидите — полосы на озере увидите и разглядывайте по ним, где самолеты.
Ушла в воздух и эта эскадрилья. Где же Масич? — думает
Зеленцов.
Лейтенант Масич ведет звено истребителей в тыл белофиннов. На земле, внизу, чернеют огромные лесные массивы. Изредка под солнцем зеленеет сосновая грива на высоком бугре. На озерах кое-где безжизненно, мертво вспыхивают, сияют льды.
Уже позади линия фронта, обозначенная гигантской цепью озер, бело-розовыми облачками снарядных разрывов. Над финской стороной стелются зловещие черные космы пожарищ: отходя, враг сжигает за собой все.
В лесу, по накатанной дороге движутся от фронта легковые автомобили.
— Начальство белофинское! — злорадно думает Масич и, качнув самолет с крыла на крыло, переводит его в пике. Хорошо видно, как из автомобилей выпрыгивают фигурки, разбегаются. Масич нажимает гашетки своих пулеметов. Боевые друзья его — Блинихин и Кульман — тоже штурмуют врага. Фигурки падают, чернеют на снегу, над автомобилями — огонь и дым.
Звено истребителей продолжает грозный полет. Здесь уже глубокий тыл врага. На линии железной дороги летчики замечают воинский эшелон. Они опять пикируют, делают круг, другой, третий, пока расстрелянный паровоз не окутывается облаком пара, а над вагонами не взметнулось пламя.
Масич улыбается под шелковой маской и вновь поджимает толстые губы. Все это хорошо, но не главное. Надо найти и уничтожить самолеты врага. И Масич с жарким нетерпением ведет свою машину глубже, дальше в тыл врага, зорко разглядывая опушки рощ и перелесков, особенно на берегах озер. Вот и район Имола. [164]
— Неужели перебазировались отсюда? — негодует Масич. И вдруг в сердце его стукнуло: у кромки леса над озером впереди выруливают два коротких тупорылых «Бульдога».
Масич опять качнул самолет, глянув на друзей. Блинихин вслед за ним на полном газу ринулся на врага. Лейтенант Кульман летит выше, охраняя товарищей от неожиданностей.
Масичу отчетливо видно, как Блинихин подходит с хвоста к «Бульдогу»; вот вспыхнули голубые трассы пуль, и пламя охватило врага.
Масич нажимает гашетки. Впереди, совсем близко, переворачивается вражеский самолет, рушится вниз. Масич, проносясь вперед, смотрит, как яркое пламя вспыхивает над центропланом.
— Нормально! — радостно про себя говорит Масич. И, глянув вокруг и вверх, невольно пригибается над ручкой управления: над ним спереди всюду самолеты врага, и небо словно муравейник.
Навстречу мчится яростный «Бульдог».
— Врешь! Свернешь! — Масич бесстрашно идет в лобовую атаку.
— Только бы с хвоста не подобрались! — мелькает у него мысль. И голова его сейчас — словно на шарнире: надо видеть все вокруг. «Бульдог» издали открывает огонь. Красные трассы его пуль легли прямо к мотору Масича. И он с захолодевшим сердцем чувствует, как ударились пули. И сам бьет по врагу. Но тот отваливается в сторону. А мотор сильно дымит. Два цилиндра разбиты. Где же боевые друзья? Масич оглядывает небо. И видит: к хвосту его самолета уже вяжется «Фоккер», справа под углом 90 градусов пристроился «Бульдог» и бьет прямо в кабину. Стучат пули, в лицо Масича бьют осколки стекла, щепки.
Масич выводит свою машину из-под удара сзади и тут же, схватив в прицел «Бульдога», кладет в него меткую очередь. И этот враг — сбитый — рухнул вниз.
Но тут — с обеих сторон его атакуют враги. И к хвосту снова вяжется «Фоккер».
А мотор дымит все сильнее.
— Неравный бой! Товарищей нет — им самим, видно, трудно сейчас. Враг считает, что это уже верная добыча...
Масич видит, как слева возникает красная трасса пуль и движется к нему. Вот она уже идет по крылу, прямо к центру. Враг бьет в упор с хвоста. Еще мгновенье... Масич срывает самолет вправо, в пике. Трасса финских пуль где-то там. Как ослепительно сияет все вокруг. Еще повоюем.
Масич выхватывает самолет из пике у самых верхушек елей и ведет его к линии фронта, в нашу сторону. Он делает резкую змейку. Летит, едва не цепляясь за иззубренные вершины леса. [165]
Старательно избегает пролетать над снежными полянами, над открытыми местами — лес все же маскирует его от врага сверху.
Враги снова гонятся над ним. Заходят с хвоста. Набирают высоту и бросаются на него. Вокруг прямо снуют вражеские пули.
У Масича кончились патроны. Совсем вплотную добираются обнаглевшие белофинны. Вдруг подумалось, что если б так близко летели свои, он смог бы рассмотреть черты лица. Тотчас в лицо брызнули осколки, щепки. Масич — безоружный и яростный — кидает свой самолет боевым разворотом на врага, и тот трусливо отваливается в сторону.
— Боитесь? Учтем!
Ни на секунду не теряясь, Масич маневрирует: то мечется в сторону змейкой, то кидается в ложные атаки.
Впереди уже видна линия фронта с ее дымками разрывов, но как далеко до нее! А мотор обрезает. Обернувшись, Масич видит в хвосте «Фоккера». Пули вспарывают фюзеляж.
На мгновенье Масичу кажется, что все уже кончено. Но он уже вывел самолет из-под прицельного огня. Гордый, смелый дух его пламенно протестует:
— Поддаться врагу? Никогда! [166]
Снова змейка. Из патрубков хлещут длинные языки пламени. Сзади — густая дымная полоса. Вдруг исчезают вражеские самолеты. Внизу — знакомые места, линия фронта, и там — свои.
Блинихин и Кульман вернулись с десятками пробоин. Майор Зеленцов и комиссар Яковенко, возвратившийся с боевой работы, выслушивали их донесения около самолетов. Тут же собираются свободные летчики. Они расспрашивают, а в глазах бушует гневная отвага и ненависть к врагу. И все тяжело переживают:
— Масича нет! Неужели погиб?
По синему холодному небу проходят легкие белые облака. Очень ярко зеленеет хвоя. На снегу лежат короткие плотные тени — солнце в зените. И никто не отрывает глаз от горизонта — там, за берегом озера — за рощицами и буграми.
Майор Зеленцов совещается с комиссаром Яковенко. У обоих суровы лица: неужели Масич погиб? Масич, добродушный и грозный, застенчивый и неустрашимый, с первого часа войны ни на один день не выбывавший из полка, вдохновенный участник всей боевой работы полка!
Полк разведывал глубокие тылы врага, прикрывал корректировщиков, разведчиков, бомбардировщиков, расстреливал обозы и эшелоны, бросался на батареи и разгонял артиллерийскую прислугу, штурмовал пехоту.
За озером Суванто-ярви батальон Героя Советского Союза старшего лейтенанта Куксова попал в трагически тяжелое положение. Ночью он прошел по льду и ворвался в расположение финнов. Те перешли в контрнаступление. Одну за другой отбивали наши герои злобные атаки врага. Патроны были на исходе. Тогда майор Зеленцов позвал на помощь своих истребителей. И Яковенко, и Масич, и Блинихин, и многие другие полетели на подмогу друзьям-пехотинцам. Истребители подоспели во-время: белофинны прижали батальон Куксова к самому обрыву, к озеру Суванто-ярви.
Лейтенант Сергеев ясно увидел, как один красноармеец отползал, спасая раненого товарища. Сердце его остро резанула тревога за тех, на снегу.
— Друзья мои, сейчас мы поможем!
Комиссар Яковенко спикировал прямо на группу белофиннов, затаившихся в траншее, и выжег ее каленым огнем своих пулеметов.
Истребители рьяно гонялись на бреющем полете за разбегавшимися финскими солдатами. Они пикировали на белофиннов и после того, как вышли патроны, ревом моторов леденя подлые души врагов. [167]
Батальон вышел из окружения. Полку была объявлена благодарность.
Через несколько дней звено лейтенанта Маева сбило над озером Муола-ярви четыре вражеских самолета. Летчик Эмиров был тяжело ранен в руку, в машине было перебито управление руля поворота, в плоскостях и фюзеляже — до сотни пробоин. Но Эмиров вернулся, лечится здесь, в полку, каждый день бывает на аэродроме.
— А Масич? Что с Масичем?
Зеленцов и Яковенко вызывают майора Якова Гиль и старшего лейтенанта Ефимова.
Майору Гиль, помощнику командира полка, ставится задача: с группой в двадцать три истребителя вылететь в район Имола, найти и уничтожить врага. Огромный широкоплечий майор Гиль нетерпеливо переминается. На круглом лице его — смуглый густой румянец. Светлые прозрачные глаза горят. Богатырь — ему ничего не стоит сделать за день шесть-семь вылетов.
— Вы возьмете двенадцать самолетов, а старший лейтенант Ефимов с одиннадцатью машинами будет прикрывать вас сверху! — говорит Зеленцов.
— Держите своих в кулаке, без горячки!
Командиры коротко и вдумчиво советуются, предугадывая все возможности и случайности.
Здесь же, на снегу, возле самолетов они собирают истребителей. Командир ставит боевую задачу.
Майор Гиль делает шаг вперед. Он говорит о Родине, о Сталине, о высоком счастье быть сталинским соколом. Он говорит:
— Если будем настойчиво жать — врагу некуда уходить. Тут их только и бить. Мы пойдем двумя группами. Из боя никто не уходит. Биться до конца!
Летчики грозным хором отзываются:
— Мы не уйдем! Будем бить до конца!
Вновь взлетает ракета. Ревут моторы. Снежный ураган бушует над озером, заламывает ветви деревьев на берегу.
Истребители пристраиваются на кругу, ложатся на курс и тают вдали.
— Жизнь — большая река! — неожиданно говорит Зеленцов, обращаясь к Яковенко. — А Гиль — герой!
— Ладно, ладно! — Яковенко дружески хлопает по плечу Зеленцова.
Слева, над перелеском появляется, растет точка. Зеленцов и Яковенко и все оставшиеся не спускают с нее глаз.
Самолет с ходу идет на посадку, он уже бежит по льду. Навстречу с восторженными криками бегут товарищи. [168]
И вот Масич грузно переваливается через борт кабины. Зеленцов с тревогой спрашивает:
— Ну, как дела?
Он уже успел рассмотреть десятки пробоин: когда их сосчитали — их оказалось 80!.. Виктор Масич добродушно улыбается:
— Получилось нормально!
Майор Яков Гиль ведет свою группу прямо к району недавнего боя. Старший лейтенант Ефимов со своей группой летит выше метров на шестьсот.
Майор Гиль, оглядываясь, видит стремительную и стройную стаю своих истребителей. С ними, с боевыми друзьями, не раз уже был он в бою. Три дня тому назад с Плотниковым и Гонтаренко, не дожидаясь подхода своих, Гиль атаковал в воздухе восемнадцать самолетов противника. С первой же атаки зажгли три «Бульдога». А воздушный бой над Выборгом — это еще в декабре, тогда Гиль тоже запалил ведущего у белофиннов, подобрался с хвоста на 100 метров и ударил!
Внизу — леса, озера... «Поохотиться бы в этих краях!» — вдруг думает Гиль, страстный охотник.
Сияет лучезарный день. Самолеты уже в глубоком тылу врага. В стороне Выборг — сплошная зловещая завеса дыма, — горит Выборг, горит! Летят самолеты, летят мгновенья. Бензина в баках остается лишь на короткий бой и на обратный путь.
Майор Гиль уже с досадой осматривает лесистый материк, воздушный океан. Где же враг? Внизу, впереди, из-за леса на озеро движутся пять точек. И еще показались пять самолетов врага на льду.
— Ну, получите — за Родину, за Масича, за всех!
Майор качнул самолет и ринулся в пике. В одно время с ним заметили врага и старший лейтенант Плотников и другие. Следом за майором и они пикируют, и по вражеским самолетам уже хлещет ливень огня.
Все это занимает неуловимые мгновенья. Но и в них, в эти мгновенья, с восторгом расстреливая врага, — словно ливень пуль мчался из глубины его пламенного сердца, — майор Яков Гиль холодным и сильным разумом своим охватывал и контролировал все, что происходило вокруг.
Еще не отняв пальцы с гашетки пулеметов, он оглядел и землю и небо. И он увидел со стороны запада на высоте 2 500 метров десятка два самолетов противника.
В то же мгновенье, резко качнув самолет, майор Гиль вырывает его из пике и делает горку — навстречу врагу. [169]
Летчики повторяют маневр командира. Майор Гиль видит справа и слева Охотникова и Гонтаренко, — свое звено.
Самолеты противника мчатся прямо на звено Гиля. Это почти лобовая атака, но у врага неизмеримое преимущество: высота.
Майор Гиль, выбрав себе «Бульдога», видит, как тот стреляет и трассы вражеских пуль, вздрагивая, бьют прямо по мотору Гиля.
Майор взвешивает молниеносно: стрелять по мотору, но летчик закрыт им, и он стреляет чуть ниже. И в этот же миг вырывает свой самолет вверх. Вражеская машина проносится под самолетом Гиля.
Крутнув головой, майор очень хорошо видит, как враг перешел в отвесное пике и огромное пламя сразу обняло его.
Но в это же мгновенье в хвост самолета майора заходит другой «Бульдог». Он совсем близко. Сейчас по нему хлестнет вражеская очередь... «Бульдог» вдруг сваливается вправо, вслед за ним пикирует, гонится старший лейтенант Плотников. Он уже успел зажечь «Фоккер», направив в того под прямым углом горячую струю пуль, и с усмешкой подумал, что уж очень быстро воспламеняются эти «Фоккеры».
Тут он видит, что командиру грозит гибель, бросается на выручку, отбивает врага и строчит по нему из своих пулеметов, пока не видит охватившие его языки огня.
Выйдя из пике и набирая боевым разворотом высоту, Плотников видит у себя в хвосте «Бульдога», а в хвосте у того — наш самолет. И как Плотников спас майора Гиля, так и его спасает старший лейтенант Иванов.
— Друг! До самого гроба — брат и друг! — думает Плотников. — Вот она, наша сила — дружба в бою!..
Сделав вираж, Плотников видит: один наш истребитель идет в лобовую атаку, а в хвост к нему уже подбираются два «Фоккера».
Плотников бросается и отбивает их. Майор Гиль, после того как товарищ спас его от гибели, набирает высоту. От самой земли и до высоты в 4 тысячи метров — пронзительный рев моторов. Огненные мечи трасс и сухой треск пулеметов — молниеносная карусель воздушного боя — незаметно для летчиков переместились от озера на десяток километров.
Падают вниз, пачкая зловещим черным дымом лазурь неба, объятые пламенем «Фоккеры» и «Бульдоги».
Победа! Буйная радость охватывает майора. Он ищет добычу и находит ее. Внизу лейтенант Полухин гонится за врагом, а к нему уже подходит «Бульдог». Майор бросает боевую машину туда, на врага, дает очередь, другую. От «Бульдога» — черный дым, и он исчезает. [170]
В небе только наши! Майор Гиль настойчиво качает самолет с крыла на крыло.
Наконец, собрались, построились и, как хозяева, уходят истребители из глубокого вражеского тыла. Нехватает старшего лейтенанта Ефимова. Он никогда больше не вернется на родной аэродром. Там, над озером, когда группа майора Гиля завядала бой, Ефимов со своими летчиками атаковал нижние самолеты врага. Он сбил одного. Погнался за другим. Тот в пике, и Ефимов следом, пока не вогнал врага в лес, но и сам не успел выхватить самолет из пике. Лейтенант Терпугов видел, как погиб командир: самолет его срезал вершины елей, отскочили плоскости, потом в куски разлетелся фюзеляж.
Победно ревут в небе моторы. Майор Зеленцов и комиссар Яковенко выбегают из землянки встречать группу майора Гиля. И Масич — с ними. Над самолетами его звена уже работают инженеры и техники.
Один за другим садятся летчики, вздымая серебряные бураны, и выруливают самолеты на места.
Зеленцов и Яковенко подходят к машине Якова Гиля.
— Ну, как дела?
Тот кладет на борт кабины могучую руку и, перегнувшись, кричит весело и лукаво:
— Нормально!
А сбито и уничтожено было в этом воздушном бою 20 самолетов врага.
Весь бой длился 8 минут. [171]
Случай на станции снабжения
Работа станции снабжения Лейпясуо не прекращалась ни на минуту. Ночью 26 февраля работники станции, нагрузив большую колонну автомашин снарядами, продовольствием и горючим, приготовились к приему нового поезда с боеприпасами. В 2 часа ночи дежурный по станции красноармеец Ларченко сообщил мне как коменданту о прибытии поезда № 541. Был отдан приказ подать поезд на артиллерийский склад и приступить к разгрузке. Вокруг бушевала канонада. Значительное число наших батарей, расположенных рядом со станцией, вело огонь по финским укреплениям, находившимся на расстоянии каких-нибудь 2,5–3 километров.
Прошло несколько минут, как вдруг сквозь грохот орудий послышались резкие взрывы рядом со станционным зданием. На путях вспыхнуло зарево.
Пожар! Тревога! Оказалось, что снаряд противника разбил крышу одного из вагонов прибывшего поезда и своим взрывом подорвал несколько находившихся там снарядов. Загорелись стенки вагона, ящики, укупорка. Постепенно накаляясь, взрывались все новые и новые снаряды. Дело принимало очень серьезный оборот, так как возникла непосредственная опасность взрыва всего состава, а значит и находящегося рядом склада. Это грозило значительной катастрофой. Отвратить ее можно было единственным способом: вывести поезд из-под обстрела противника.
Тов. Ларченко, не боясь взрывов, произвел отцепку горящего с одной стороны вагона. Два паровоза подошли с разных сторон, чтобы прицепиться и увести поезд. Но кочегар одного из паровозов не решился близко подойти к горящему вагону и произвел новую отцепку, оставив рядом с горящим еще четыре вагона. Паровозы ушли, уводя голову и хвост поезда. А огонь уже успел переброситься на соседний вагон. Тогда начальник станции тов. Ходоскин, командиры и бойцы железнодорожной части вручную выкатили три уцелевших вагона [172] за пределы склада. Во что бы то ни стало нужно было спасти четвертый, уже загоревшийся вагон. Лейтенант Вятских, младший командир Федотов и я отвели этот вагон. Вместе с подбежавшими бойцами мы начали засыпать его снегом и ломать стенки, чтобы предупредить взрыв от перегревания снарядов. Внутрь вагона сначала прыгнул тов. Федотов, но, отравленный дымом, вынужден был выскочить обратно. На его место вскочили помкомвзвода Малашенко и красноармеец Серов. Они быстро начали выкидывать снаряды на руки подбегавшим бойцам. Вагон был разгружен с непостижимой быстротой, хотя снаряды и были горячими.
Несмотря на то, что часть путей была разрушена, к вагону с рвущимися снарядами подошел бронепаровоз и быстро сбил огонь водой из пожарного рукава. Взрывы прекратились. От начала до конца пожара прошло всего 40 минут. В следующие полчаса станционные пути были восстановлены благодаря исключительной энергии железнодорожной части и ее командира майора Маришева.
Через 1 час 10 минут после первого взрыва станция уже продолжала нормальную работу по снабжению войск.
Хладнокровие и быстрота действий предотвратили большую опасность. [173]