Часть II
Прорыв линии Маннергейма
123-я ордена Ленина стрелковая дивизия
Тридцатого ноября 1939 года, выполняя волю советского народа, части Красной Армии перешли государственную границу. Среди них была 123-я стрелковая дивизия.
Основной удар противника приняли на себя части первого эшелона. 123-й стрелковой дивизии, находившейся тогда во втором эшелоне, пришлось вести борьбу с мелкими группами, противника и преодолевать устроенные белофиннами заграждения.
Некоторые бойцы, столкнувшись с неожиданными для них формами сопротивления противника (мины, «кукушки» и пр.), терялись.
В то время наши бойцы еще не научились «прочесывать» лес, что имеет огромное значение во время боев в лесных условиях, не умели находить мины, хорошо маскироваться...
Однако это не могло сломить и не сломило воли бойцов и командиров. Продолжая теснить противника в глубь Карельского перешейка, дивизия одерживала все новые победы. Уже в начальный период военных действий за боевые заслуги было присвоено звание Героя Советского Союза красноармейцу Соломонникову, а 38 бойцов и командиров дивизии получили ордена и медали.
Ко второй половине декабря дивизия подошла к переднему краю линии Маннергейма.
Стояли морозы в 35–40 градусов. Бойцы ютились в норах. Землянок не было. В такой обстановке трудно было вести серьезную борьбу с противником, которая требовала тщательной подготовки, точного плана.
Необходимо было как можно скорее обогреть и ободрить бойцов. Построили землянки, поставили в них печи. Получили перчатки, валенки, телогрейки, а для командного состава еще и полушубки. Усилили питание.
Одновременно началась разведка оборонительной системы противника. Об этой системе командованию дивизии почти [6] ничего не было известно. Были организованы дневные и ночные поиски. И вот во время одного из ночных поисков был взят в плен сержант пехотного финского полка в то время, когда он выставлял секреты. Сержант заявил, что прибыл в свой полк недавно, но уже успел побывать на высоте 65,5 и в роще «Молоток». На высоте 65,5, по словам сержанта, он видел два дота, вооруженных пушками и пулеметами, а в роще «Молоток» — один дот, вооруженный пулеметами. Рассказал он и о дерево-земляных сооружениях, о ходах сообщения между дотами и так далее.
После этого было установлено наблюдение за дотами, а артиллерия стала вскрывать отдельные бугорки высот. Прежде всего вскрывались каменные и земляные «подушки», которыми доты маскировались; затем подвергались обстрелу и сами укрепленные точки.
К первой половине января выяснилось, что линия сопротивления на участке дивизии от рощи «Молоток» до высоты «Язык» имеет три опорных пункта.
В роще «Молоток» были два железобетонных дота и несколько дерево-земляных укреплений. На высоте 65,5 имелись железобетонные доты с большими убежищами и четыре-шесть дерево-земляных укреплений.
Это был наиболее мощный узел укреплений. За ним располагалась высота «Язык». Здесь дот имел форму капонира с амбразурами, из которых можно было обстреливать с одной стороны озеро Сумма-ярви, а с другой — подступы к высоте 65,5. Здесь же находились хороший наблюдательный пункт с двумя стальными колпаками и ряд дерево-земляных укреплений.
Все укрепленные пункты противника были тесно связаны между собой. Взять их можно было только одновременно, так как один дот прикрывал подходы к другому.
К 15 января мы выявили до десяти железобетонных и восемнадцать дерево-земляных укреплений. Их-то и предстояло нам разрушить, чтобы прорвать в этом месте линию Маннергейма.
Прежде всего решили обстрелять прямой наводкой из тяжелых орудий высоты 65,5 и «Язык».
18 января на заранее подготовленную площадку в 400–450 метрах от дота мы подвезли 152-миллиметровую пушку. Чтобы заглушить шум тракторов, прибегли к артиллерийской канонаде. Все обошлось хорошо. Этой пушкой был сбит стальной колпак наблюдательного пункта дота на высоте «Язык» и повреждена его амбразура. Удалось повредить и часть дота на высоте 65,5.
Дивизия готовилась к решительному наступлению. Следовало распределить части для решения сложнейшей боевой задачи в зависимости от их боеспособности и слаженности. [7]
Уже давно в нашей дивизии выделялся стрелковый полк майора Рослого. Майор Рослый, капитан Сорока, капитан Кравченко, комиссар Коршаков и другие пользовались заслуженным авторитетом у бойцов. Бойцы этого полка не раз показывали примеры героизма в боях.
Поэтому было решено — против главных пунктов сопротивления противника, а именно против высоты 65,5 и рощи «Молоток» направить стрелковый полк майора Рослого. Против высоты «Язык» определили место расположения другого стрелкового полка. Во втором эшелоне надлежало итти третьему стрелковому полку.
Дивизии была придана артиллерия. Имелись и пушечные полки, и гаубичный полк, и группы дальнего действия. 108 орудий, начиная от 76-миллиметровых и кончая 280-миллиметровыми, решено было установить на огневых позициях. Полоса прорыва равнялась трем километрам. Пехоте были приданы также танковые батальоны, инженерный батальон.
В тылу мы устроили учебное поле. На нем день и ночь проводились занятия. То, что обнаружилось в системе укреплений противника, мы старались воспроизвести на учебном поле и тренировались в условиях, наиболее приближавшихся к боевым. На учебном поле преодолевали проволочные заграждения, вели огонь по укрепленным точкам, блокировали доты и т. д.
Главное внимание обращали на движение пехоты за огневым валом, на использование щитков и взаимодействие пехоты с танками, с полковой и батальонной артиллерией во время боя. Отдельно проводились занятия с командным составом. Как я уже указывал, два стрелковых полка должны были итти в первом эшелоне, а третий стрелковый полк — во втором. В том же боевом порядке мы развертывали полки на тренировочных занятиях. Для достижения большей подвижности бойцы осваивали лыжное дело, совершая 15-километровые переходы при морозе в 40 градусов.
К 4 февраля боевая подготовка дивизии была закончена. Выбрали места для наблюдательных и командных пунктов больших и малых подразделений, разработали схему связи. Танки в точно установленное время проходили расстояние, которое им надлежало пройти во время боя. Инженерные войска оборудовали исходные рубежи, на флангах устроили окопы и блиндажи. Все было готово к атаке.
На случай контрподготовки со стороны противника для наших резервов по дороге были вырыты щели.
Большим вниманием стала пользоваться маскировка. Опыт декабрьских боев, когда подразделения шли на высоту 65,5 без всякой подготовки, не разведав как следует местности, не замаскировавшись, был полностью учтен. [8]
Настроение в дивизии круто изменилось. Если раньше слышались отдельные голоса, что ничего, мол, не выйдет, то теперь во всех подразделениях нетерпеливо ждали дня решительного наступления.
— Скоро ли наступать? — спрашивали бойцы.
Части первого эшелона хорошо отдохнули и к началу февраля получили свежее пополнение.
В разведку мы посылали бойцов второго эшелона, чтобы части первого были к моменту Соя в полной силе, сохранности и готовности.
Командование батальонов крепче взялось за руководство тылами. Решили ни одной лишней повозки не допускать на территорию, где должны были разыграться боевые действия, чтобы ничто не мешало продвижению войск.
Наконец, был разработан детальный план решающей атаки. Планирование артиллерийского огня построили так, чтобы вконец запутать противника, учитывая опыт декабрьских боев. Тогда, во время переноса нашего артиллерийского огня в глубину оборонительной полосы, финны спокойно выходили из укреплений, занимали места в окопах и вели жестокий огонь по атакующей пехоте. Теперь мы решили прибегнуть к ложным переносам огня. Порядок артиллерийского огня был заранее разработан с точностью до минуты.
2 часа 20 минут должна была проходить артиллерийская подготовка. За десятиминутным огневым налетом следовал [9] методический огонь (15 минут), затем снова огневой налет (5 минут), далее ложный перенос в глубину (15 минут), потом снова огневой налет (10 минут), методический огонь (20 минут) и т. д. Перед самой атакой ложный перенос огня продолжался уже 30 минут.
Артиллеристы подготовили все расчеты. Даже в том случае, если бы была порвана связь с командным пунктом, ничто не смогло бы остановить проведение точно разработанного плана прорыва линии Маннергейма. Командиры и политруки широко разъясняли в своих подразделениях план артиллерийского огня. Каждый знал свое место в предстоящей атаке.
10 февраля пришел приказ: частям дивизии 11 февраля перейти в наступление. Было указано, что час атаки будет сообщен дополнительно. Вечером нам указали и час атаки: 12.00.
Незабываема ночь с 10 на 11 февраля. Никто в дивизии не спал. Шла окончательная подготовка к прорыву. Артиллерия танки, пехота занимали свои места, согласно плану. Командный пункт дивизии перешел на другое, заранее подготовленное место (высота 54,2), ближе к огневым позициям. Связь там была уже готова.
К 8 часам все части заняли свои исходные рубежи и замаскировались так, что даже я с трудом мог обнаружить некоторые танки, хотя и знал о месте их пребывания.
На поле предстоящего боя не было никого. [10]
В эту напряженную ночь я побывал почти во всех подразделениях и всюду наблюдал такую уверенность в победе, такой порыв вперед, на штурм линии Маннергейма, что стало ясно: теперь ничто не может остановить бойцов!
Бойцы крепко верили в своих командиров, и настроение у них было приподнятое. Все чувствовали, что предстоит одно из величайших в истории сражений, которое решит дальнейший ход войны.
В 9 часов 40 минут началась артиллерийская подготовка. Велась она классически. Тысячи снарядов полетели на головы врагов. Ни на одну минуту не прерывалась связь с командным пунктом. Два часа гремели орудия всех калибров, поднимая вверх груды земли. Осталось 20 минут до конца артиллерийской подготовки. Загудели моторы. Танки пошли вперед с исходного рубежа. Ровно в 12 часов они соединились с пехотой. За танками на бронесанях двинулись пехота и саперы с взрывчатыми веществами.
Враг думал только о своем, спасении. Дезорганизованный ложными переносами огня, он потерял много людей убитыми и ранеными. А когда началась атака и наш огневой вал уже по-настоящему прикрывал пехоту, белофинны не решились вылезти из своих нор. Они боялись повторения внезапных огневых налетов.
Не прошло и получаса с начала атаки, а над центральным дотом высоты 65,5 уже развевалось знамя с портретами Ленина и Сталина.
Остановить наши части теперь не смогла бы никакая сила. К концу дня почти без потерь взяты были и остальные железобетонные укрепления. Захваченные пленные заявили, что финны были ошеломлены внезапностью атаки.
В ночь с 11 на 12 февраля враг кое-где пытался перейти в контратаку. На некоторых участках было до десяти таких попыток. Но белофиннам уже не было спасения. Такая уверенность, такая сила была в наших бойцах, что все попытки врагов отбросить нас с занятых рубежей не привели ни к чему.
Дот за дотом мы прорывали первую линию обороны противника. Плохие дороги мешали быстрому продвижению наших войск. 15 февраля мы впервые применили танкодесантные операции. Прямо на танки с пулеметами и гранатами усаживалась пехота и громила врагов.
Финны отступали...
К 17 февраля, пройдя в труднейших условиях за 2 дня 12 километров, мы подошли ко второй линии обороны противника — на рубеже Кусисто — полустанок Хантемяки — Хумола. Тут снова нас встретили надолбы и противотанковые рвы, и проволочные заграждения, и минные поля. К этому времени наша дивизия опередила другие соединения. [11]
20 февраля завязался бой за высоту 47,8 у озера Липиенлампи. Это была довольно поучительная борьба. Местность лесистая. Из леса стреляли и настолько интенсивно, что наши немного растерялись. Прихожу в батальон, спрашиваю:
— Почему не идете?
— Стреляют.
— Откуда?
— Из лесу.
Я приказал пулеметами «прочесать» лес сверху донизу. Стрельба прекратилась.
Но занять этот лесок нам еще долго не удавалось. Где бы мы ни сосредоточились в нем, противник засыпал нас снарядами, расставлял поблизости мины. Это было довольно странным явлением. Командир 1-го батальона организовал поиски. Он нашел и обезоружил группу белофиннов с офицером во главе. Они бродили по лесу, имея радиостанцию и телефон, и сообщали своей батарее о расположении наших войск. С ликвидацией этой группы разведчиков-белофиннов прекратился обстрел наших частей. Отсюда вывод: во время наступления требуется особенно тщательная разведка леса.
Вскоре была взята станция Тали. Наши бойцы проявили большой героизм, когда приходилось форсировать затопленные [12] финнами полосы. Вода была выше колен, но водная преграда не остановила красноармейцев. Они прошли через нее, подняв винтовки кверху.
Бои в Финляндии явились для бойцов нашей дивизии хорошей боевой школой.
Белофинская печать утверждает, что вся 123-я стрелковая дивизия состоит из коммунистов. Конечно, это не так. Но наши непартийные большевики шли в ногу с коммунистами и победили.
Весь боевой путь 123-й стрелковой дивизии является наглядной иллюстрацией к словам Народного Комиссара Обороны Героя и маршала Советского Союза товарища Тимошенко о том, что «мы будем побеждать малой кровью только тогда, когда научимся образцово владеть своей техникой, применять ее в любых сложных условиях, когда наши люди будут обучены искусству воевать».
За боевые заслуги награждены орденом Красного Знамени стрелковый полк майора Рослого и артиллерийский полк дивизии, 22 человека получили звание Героев Советского Союза, 981 человек награжден орденами и медалями.
За прорыв линии Маннергейма дивизия награждена орденом Ленина.
11 мая товарищ Калинин, выдавая ордена и медали бойцам, командирам и политработникам, участникам боев с белофиннами, в своей речи особо сказал о нашей дивизии.
— Эта дивизия, — заявил он, — ныне существующая, выковалась в борьбе с белофиннами и получила право на свое дальнейшее существование. [13]
Прорыв
Перед нами современная, построенная по последнему слову техники линия Маннергейма. Эта укрепленная линия, которую по праву сравнивали с линиями Мажино и Зигфрида, являлась последней надеждой финской буржуазии.
Ее искусно замаскированные, прикрытые лесами и снегом доты и дзоты осыпали нашу дивизию от Меркки до Суммы свинцом пуль и сталью снарядов.
123-я стрелковая дивизия остановилась перед этим шквалом огня.
Батальоны атакуют линию Маннергейма. Встреченные фланговым и косоприцельным огнем невидимых дотов, отходят назад. Отдельные подразделения прорываются за передний край укрепленной полосы. Втиснутые в снег плотным огнем пулеметов, они лежат без движения, скованные холодом. Коченеет каждая частица тела. Как хочется потереть лицо, руки, ноги! Но малейшее движение вызывает фланговый огонь. И только ночью, под прикрытием окаймляющего огня артиллерии, удается отойти назад. В сердце каждого бойца огромная, невыразимая ненависть к белофиннам.
Вот выносят раненых, но не слышно стонов и жалоб на боль. Стиснуты зубы. Один из бойцов бережно, с материнской нежностью укладывает в санитарную двуколку своего тяжело раненого товарища, вынесенного им из боя. Укрывает его одеялом и, как родного брата, целует в лоб. Губы что-то шепчут, большие, усталые глаза покрываются влагой, слезы катятся по обветренному лицу.
— Мне прислали посылку, — приглушенным голосом говорит раненый, — возьми ее, поделись с другими.
По узкой тропе в частом ельнике идет рослый, широкоплечий боец. Он ругается и сердито кому-то грозит кулаком.
— Что случилось? — спрашиваю я, выходя на тропу.
— Ранили, товарищ майор...
— Куда вы ранены? [14]
— Да вот, в плечо. Где здесь пункт медпомощи, товарищ майор?
Рана серьезная, но боец не думает о ней. Его бесит сопротивление врага. После перевязки хочет снова в бой.
Но одной храбростью, отвагой и мужеством не возьмешь железобетонных укреплений врага. Для преодоления линии Маннергейма, помимо бесстрашия, требовались высокая организованность, выучка и тесное взаимодействие всех родов войск.
Фронт атаки нашей дивизии сужается.
Началась подготовка к прорыву. Справа и слева выходят соседние воинские части. Прибывают для усиления огневого воздействия гаубичный и другие артиллерийские полки большой мощности. Увеличивается количество танков. Изучается опыт предыдущих боев. Анализируются неудачи, конкретно разбираются ошибки всех родов войск.
Начались занятия с командирами полков, батальонов — дивизионов, рот — батарей. Основной упор — на взаимодействие. В тылу полка, в глубоком снегу пехота с танками и артиллерией «штурмует доты». Сколачиваются блокировочные группы. Танки оснащаются всем необходимым для преодоления противотанковых рвов и тренируются в преодолении их.
Артиллерия начала свою подготовку к прорыву с разведки.
Нарезаются полосы для разведки дивизионам, уточняются и конкретизируются их задачи. Густая сеть наблюдательных пунктов расположена так, чтобы ни одна точка на переднем крае противника не осталась вне наблюдения. Передовые наблюдательные пункты находятся непосредственно в расположении пехоты. Базы сопряженного наблюдения дивизиона оборудуют свои пункты на высоких соснах.
Началась методическая артиллерийская разведка. Посредством перископа, бинокля, стереотрубы, а также и невооруженным глазом прощупываются каждый куст, каждая кочка, бугорок. И за любым, пусть даже самым маленьким клочочком земли, где только можно подозревать огневую точку противника, устанавливается неослабное наблюдение. Если оно не дает результатов, разведчики-артиллеристы, утопая в рыхлом, глубоком снегу, ползут к интересующему их объекту и наблюдают за ним почти в, упор. Они идут с пехотой в ночные поиски, проникают за передний край обороны противника и добывают нужные сведения для артиллерийских штабов. Старший лейтенант Желанов, лейтенант Бондарь и бесстрашный заместитель политрука Мысягин под покровом ночи подползают к нашим подбитым танкам, оставленным на брустверах траншей противника, забираются в танки, ведут оттуда разведку, наблюдая за передним краем укрепленного района. Много дней проводят они в танках и получают исключительно ценный материал о дотах, [15] пулеметных гнездах, расположении траншей, ходах сообщения и блиндажах. Когда удается, устанавливаем телефонную связь с таким временным наблюдательным пунктом, и оттуда корректируется огонь по обнаруженным огневым точкам.
Но всего этого, конечно, мало для того, чтобы полностью расшифровать линию Маннергейма. И вот огнем отдельных орудий прощупываются подозрительные снежные бугорки. Некоторые из них при прямом попадании снаряда дают высокий огненный язык, появление которого сопровождается резким, режущим ухо, металлическим звуком. Это бетон. Значит, здесь железобетонный дот. Земляная маска его вскрыта, и он передается для разрушения артиллерии большей мощности.
Методично долбят дот тяжелые, бетонобойные снаряды. Высоко взлетают вверх громадные, черные с огнем, столбы взрывов. Прямое попадание тяжелого снаряда в стальную плиту или железобетонную стенку дота вызывает резкий металлический звук необычной силы. Содрогается земля, и кажется, что передняя стенка наблюдательного пункта как бы падает на тебя.
Оголяются стены хваленых маннергеймовских сооружений. Кусок за куском отлетает бетон. Стальные плиты дают трещины. Острыми, изорудованными концами торчат железные брусья дота, похоронившие под собой обитателей укрепления. [16]
Соревнование по разведке огневой системы врага ширится. Люди увлекаются разведкой. Каждый день подводятся итоги.
Линия Маннергейма с нашего наблюдательного пункта еще недавно выглядела мирным финским ландшафтом. Густой лес покрывал ее. На деревьях были большие шапки снега. Теперь же на разведывательной схеме перед нами детальный план всей огневой системы противника. Жирными кружками обозначены доты № 006, 008, 0021 и дзоты № 13, 14 и 19. Черной зубчатой линией показаны траншеи, соединяющие доты и дзоты. На схеме густая сеть точек — это огневые точки. И далее наблюдательные пункты, ходы сообщений и блиндажи. Все ясно. Теперь можно реально планировать артиллерийскую подготовку для всей группы.
Батареи, так же как и мы, уже давно ведут интенсивную подготовку к прорыву. Бойцам скорее хочется покончить с зарвавшимися белофиннами.
Идет напряженная работа по оборудованию передовых огневых позиций, с которых в день атаки будет проводиться артиллерийская подготовка. Строятся солидные орудийные окопы, погребки для снарядов, блиндажи. Каждая батарея гордится чистотой и надежностью оборудования, хорошей маскировкой. Предусматриваются все мелочи, вплоть до санок, на которых нужно будет подвозить из погребов боеприпасы: предстоит большой расход снарядов, расчет не в состоянии будет вынести их на руках. Снаряды заранее раскладываются по периодам артподготовки. Проложены необходимые для передвижения дороги и тропы.
Связисты также не отстают. Учитывая опыт прошлого, когда свои же танки нарушали телефонную связь, наматывая кабель на гусеницы, связисты подвешивают кабель на высокие столбы. В артиллерийской группе связь организуется как по линии наблюдательных, так и по линии командных пунктов. Огневые позиции батарей дивизионов тоже связаны между собой. Широко применялась и радиосвязь. Такая организация связи гарантирует бесперебойное управление огнем группы и дивизионов.
По инициативе командира стрелкового полка майора И. Рослого пехота сапой подбирается к вражеским дотам и траншеям, идущим по восточным скатам высоты 65,5, и в 60 метрах от них оборудуются исходные рубежи для атаки. Отважные саперы проделывают проходы для танков в многорядных, доходящих до 12 рядов, надолбах.
Расставлены все огневые средства пехоты — пулеметы, минометы, противотанковые орудия, полковая артиллерия. Все нацелено. Все получили конкретные, ясные задачи. [17]
В небольшой, жарко натопленной землянке у майора Рослого происходит совещание перед штурмом. Здесь представлены пехота, артиллерия, танковые части. Спокойный, выдержанный командир, человек большой культуры и прекрасный организатор, майор Рослый в последний раз подробно, учитывая каждую мелочь, излагает план атаки. Еще раз уточняются сигналы взаимодействия. Проверяется, понимает ли каждый командир свою задачу и задачи других родов войск.
Входит командир дивизии полковник Алябушев. Он интересуется каждой мелочью, обращая главное внимание на взаимодействие пехоты с артиллерией и танками, на использование всех огневых средств пехоты. Он проверяет снаряжение и подготовку питания бойцов на время штурма. Недоговоренностей нет.
10 февраля поступил приказ о наступлении. Завтра, после длительной артиллерийской подготовки, идем на штурм. Сердце учащенно забилось. Мысль сверлит голову: «А все ли у тебя готово, не упустил ли чего в своей работе. Не будет ли лишней крови по твоей вине?»
Штаб нашего артиллерийского полка немедленно приступает к планированию огня. Под карандашом помощника начальника штаба младшего лейтенанта Тараканова лист бумаги быстро начинает пестреть трех — и четырехзначными цифрами. Ровными колонками размещаются цифры в таблице огня группы. Завтра они оживут. Разрезая морозный воздух, тысячами полетят из жерл грозных орудий снаряды на укрепления линии Маннергейма.
Отработка документов закончена. Все необходимые сведения переданы в дивизионы.
Ясная, тихая ночь. Поражает необычная тишина. Нигде ни выстрела, ни звука. Артиллерия не ведет даже обычного беспокоящего огня. Часовой у землянки штаба замечает:
— Эх, хороша ночка! Вот такая, наверно, и у нас в деревне.
Четыре часа ночи 11 февраля.
Я и начальник штаба капитан Иваницкий, перелезая через брошенные финские траншеи и колючую проволоку, идем проверять боевую готовность дивизионов группы.
В землянках штабов дивизионов заканчивают работу. Составляются выписки из таблицы огня для командиров. Они все здесь. Задают ряд вопросов. Еще раз уточняют свои задачи, документы и, серьезные, озабоченные, спешат к себе на пункты. [18]
Возвращаемся на свой командный пункт. Отдыхаем последние минуты перед решительной схваткой. Но вот уже настало время пойти на наблюдательный пункт. Берем все документы по управлению огнем и с комиссаром тов. Закладным и помощником начальника штаба тов. Таракановым направляемся к новому, только что подготовленному наблюдательному пункту.
При выходе из землянки нас поражает резкая перемена погоды. Звездную ночь сменило туманное утро. Белая густая мгла закрыла все. В пяти шагах ничего не видно.
Вглядываюсь в лицо рядом идущего комиссара, стараясь угадать его мысли, его переживания. Задумался комиссар. Очевидно, мысль «все ли предусмотрено?» беспокоит и его. Беспокоит его и подготовка людей; все ли отлично выдержат экзамен, не будет ли малодушных, которые спасуют перед трудностями, не выполнят своей задачи или посеют панику? Нет, таких не должно быть. Люди готовы перенести любые трудности, готовы они и на любые подвиги. Ведь каждый день при обходе позиций только и слышали мы вопрос: «Скоро ли начнем громить гадов?»
А с каким упорством и настойчивостью готовились мы к решительному наступлению! Были, правда, тяжелые дни, но никогда, даже в самую тяжелую минуту, не слышал я недовольства, жалоб на трудности. Наш (ныне Краснознаменный) артиллерийский полк — дружный, крепкий коллектив. Благодаря усилиям партийной и комсомольской организаций и всего начальствующего состава он сплотился, как никогда, и живет единой мыслью, мыслью всего многомиллионного советского народа: «Скорее наголову разбить зарвавшегося врага. Разбить его — наглого и безумного, осмелившегося поднять меч на страну социализма».
Вот мы на наблюдательном пункте. Впрочем, в тумане, кроме переднего бруствера пункта, ничего не видно. Не видно высоты 65,5, рощи «Молоток» и черных зияющих пятен на снежном покрове — полуразгромленных дотов. Связь со всеми дивизионами работает отлично. Вот передают о готовности дивизионов к открытию огня. До волнующего момента, когда от Ладожского озера до берегов Финского залива тысячи орудий общим залпом возвестят о начале штурма, остались считанные минуты. Командиры нетерпеливо посматривают на часы. Иногда кажется, что стрелки часов остановились. Приставляешь часы к уху, затаив дыхание, вслушиваешься и слышишь однотонное тиканье.
До атаки осталось 5 минут. Летит команда по телефонным проводам: «О готовности доложить!» Особенно четко и ясно передаются команды телефонистами. И в ответ доносят:
— «Тула» готова! «Орел» готов! «Кировск» готов! «Пенза» готова! [19]
9 часов 38 минут. Тишина. Все возбуждены. Кажется, перестаешь дышать в ожидании начала. Вот где-то слева, очевидно, в соседней стрелковой дивизии, кто-то, не выдержав, дает орудийный выстрел.
Не спускаю глаз со стрелки часов.
9 часов 40 минут.
— Группа, огонь!
Легче становится на сердце.
Одновременный страшной силы треск раздается сзади на огневых позициях батарей. Мгла как бы разрывается. Содрогнулась земля. Через голову с резким визгом проносятся снаряды первого залпа, а за ними — несмолкаемый, сплошной гул.
Редко слышны отдельные выстрелы. Все слилось воедино. Как будто бы из брандспойта льют через наши головы огненную струю смертоносных снарядов.
Но вот гул утихает. Теперь слышны только отдельные выстрелы. Это методический огонь.
Вскоре огонь с прежней силой обрушивается на противника.
Там впереди, в туманной мгле, видны вспышки разрывов.
11 часов 20 минут. Бегу на наблюдательный пункт командира стрелкового полка майора Рослого. Спрашиваю:
— Товарищ Рослый, как танки, как Кравченко и Сорока? Готовы ли к атаке?
— Да, готовы. Больше того, батальоны Кравченко и Сороки вышли на исходные рубежи. Прижавшись к огню артиллерии, они лежат, готовые к штурму.
Огонь артиллерии нарастает.
11 часов 40 минут.
Еще раз оправляюсь о готовности пехоты и танков. Ответ утвердительный.
Мгла рассеивается. Теперь уже достаточно ясно видишь, как точно и метко ложатся наши снаряды на передний край противника. Тяжелые снаряды дивизиона старшего лейтенанта Головкова своими мощными взрывами закрывают всю высоту 65,5. На траншеи белофиннов ложатся снаряды дивизиона старшего лейтенанта Яцкова. Роща «Молоток» неузнаваема. Вместо лесного ландшафта — изуродованные, ощипанные деревья. Вид этой рощи изменила отличная работа дивизиона старшего лейтенанта Крючкова.
Стрелка подходит к 12 часам.
Вот настал решающий момент. Неужели не прорвем? Нет, этого не может быть. Отбрасываю эти мысли.
— Группа, приготовиться к «Тигру»!
Вот и 12 часов.
— Группе «Тигр» — огонь! [20]
Минутная пауза, несколько отдельных запоздалых выстрелов, и вглубь, за высоту 65,5 и рощу «Молоток», переносится смертоносный огневой вал.
Все полны напряжения. Затарахтели пулеметы. Слышен захлебывающийся лай финского «Суоми». Телефонная трубка у уха.
— Кравченко овладел дотом № 0021, — докладывает старший лейтенант Крючков.
На лицах окружающих появляются улыбки. Передаю весть о падении дота майору Рослому по телефону. Какая это была радость для всех!
— На доте № 0018 красный флаг, — докладывает старший лейтенант Яцков.
Все впились теперь глазами в высоту 65,5. Там центральный дот № 006, куда и наносится главный удар. И вот, наконец, в 12 часов 28 минут и на центральном доте № 006 взвился красный флаг.
Поблескивая серебром могучих крыльев, пошли на север самолеты. Огневой вал, очищая путь пехоте и танкам, уходит все дальше и дальше, к роще «Фигурная».
Прорыв совершен! [21]
Одиннадцатое февраля
Наконец-то приблизился долгожданный час — час решающего боя. Ночь прошла спокойно. Наша артиллерия молчала, чтобы не вызвать подозрений у противника. Молчали и финны.
Над землей вставал рассвет, одетый в серую дымку. Наступало 11 февраля. В предутренней полутьме невидимым было движение войск. Бесшумно накапливался мой стрелковый полк на исходных рубежах.
Справа, на болоте, в полной готовности к атаке, расположился батальон тов. Кравченко. Левее, на главном направлении, против высоты 65,5, особенно сильно укрепленной противником (12 рядов надолб, ряды колючей проволоки, доты и дзоты), залег батальон тов. Сороки. 1-й батальон находился на левом фланге, во втором эшелоне. Танки ждали сигнала к выступлению.
Вот заговорили мощные орудия. Оглушающие залпы сотрясали воздух и землю. Непрерывный гул орудийных выстрелов сливался с разрывами снарядов, высоко подбрасывавших вырванные с корнями деревья и глыбы мерзлой земли на рубеже, занятом противником. Это началась артиллерийская подготовка.
Еще раз проверяю готовность батальонов к атаке. С правого фланга бойко отвечает знакомый голос...
— Кравченко, это вы?
— Я, товарищ командир полка, — ответил Кравченко.
— Как настроение людей?
— Все уверены в победе.
За него я спокоен: прекрасный командир, истинный патриот социалистической Родины! Недавно Кравченко ходил в разведку с группой бойцов и обморозил ноги. Его отправили в госпиталь. Он просил отпустить его в батальон, но врачи были неумолимы. Кравченко не желал даже на короткое время расставаться с боевыми друзьями, с которыми делил лишения фронтовой жизни и радость побед. Однако пришлось уступить. [22]
Но вот Кравченко узнает, что завтра в полдень батальон пойдет в решительную атаку. При содействии санитарки он втайне от врачей покинул госпиталь. С неописуемой радостью встретили бойцы любимого командира.
Канонада длится более двух часов. Путь пехоте проложен. На переднем крае оборонительной полосы противника все, казалось, превращено в щепы и развалины.
По установленному сигналу огонь артиллерии быстро переметнулся за передний край обороны. Пехота устремилась на высоту 65,5 и в рощу «Молоток». Будто из-под земли выросли танки, вырвались вперед и пошли впереди пехоты. Еще мгновение — и первые группы бойцов ворвались в траншеи, вступили в рукопашную схватку с белофиннами, забрасывая их гранатами, уничтожая штыками, расстреливая в упор.
Почти одновременно батальоны Кравченко и Сороки заняли высоту и водрузили красные флаги на дотах.
Это была волнующая картина. Когда мелькнули на дотах флаги, в первых рядах загремело грозное «ура». Его подхватили все бойцы. Клич победы катился из края в край, сливаясь с гулом артиллерии, со стуком пулеметов.
Но линия Маннергейма на этом участке была прорвана только частично. За железобетонными сооружениями имелись дерево-земляные, куда поспешно отходил противник. Немедленно продвинуться вперед на плечах неприятеля, не давая ему опомниться, добить его — такая задача стояла перед нами.
Сочетая огонь с движением, мы стремились все вперед и вперед. Забрасывали гранатами удиравших шюцкоровцев, поливали их свинцовым дождем. Почерневший снег покрылся трупами белофиннов. Преследование не приостанавливалось до рощи «Фигурная». Но у рощи мы были встречены ураганным огнем. Пришлось остановиться для перегруппировки сил.
Разведка установила, что у опушки рощи «Фигурная» протянулся противотанковый ров шириной в 7 метров. Противник, численностью до двух батальонов, зарылся в землю. Мы готовились к новой атаке. Ночью на левом фланге сделали проходы для танков.
— Товарищ командир полка, — сказал мне капитан Кравченко, — лобовой атакой трудно взять противника. Это будет стоить больших потерь.
Кравченко был прав. Подступы к роще «Фигурная» противник прикрывал сильным огнем.
Я приказал Кравченко отвести батальон в рощу «Молоток», ночью обойти рощу «Фигурная» и ударить во фланг противника. Так и сделали. Внезапный удар по флангу привел врага в замешательство, он обратился в бегство. До 700 трупов белофиннов усеяло землю.
Этим маневром полк завершил прорыв линии Маннергейма. [23]
Когда вспоминаешь о славных боях за безопасность северозападных границ нашей Родины и колыбели Великой Октябрьской социалистической революции — города Ленина, с гордостью думаешь о боевых товарищах и друзьях по фронту. Некоторые из них пали смертью храбрых — вечная память им! — а живые неустанно крепят мощь Красной Армии и находятся в постоянной боевой готовности. [24]
Заметки артиллериста
Доты линии Маннергейма находились во взаимной огневой связи. Чтобы пробить проход в системе финских укреплений, надо было ликвидировать не один дот, а целый участок системы. Для этого прежде всего следовало разведать все доты.
Если глядеть на передний край финской оборонительной линии с фронта, на нем даже при весьма внимательном осмотре не заметишь долговременных огневых сооружений. Доты финнов были хорошо приспособлены к местности и укрыты так называемой «подушкой» из камня и земли. Сверху росли деревья. Глаз наблюдателя встречал бесчисленное количество почти одинаковых скал, поросших деревьями, снежные холмы, кустарники. Среди тысяч этих приметных точек были расположены десятки дотов. Но где они?
Доты, как правило, не обнаруживали себя огнем вплоть до наступления пехоты. Но и при частном наступлении, при разведке боем, вели огонь лишь отдельные точки, а остальные молчали.
Огневая разведка артиллерии затруднялась условиями местности. Снаряд, попадавший в камень, при разрыве давал такой же блеск и звук, как и при попадании в каменную «подушку» дота. Камень был всюду: и на дотах, и сзади них, и справа, и слева, и впереди. Простреливать каждый бугор — значит даром тратить снаряды и время. Вести огневую разведку орудиями калибром в 76 и 122 миллиметра бесполезно. Эти орудия не вскрывали «подушки» дотов даже при прямом попадании. С таким же успехом можно было разведать дот пулеметным и винтовочным огнем.
Но ведь каждая, даже внешне не обнаруживающая себя, огневая точка как-то живет. Не может быть, чтобы в течение трех-четырех суток дот не выдал себя каким-нибудь проявлением жизни!
Мы, командиры гаубичного полка, придвинули наблюдательные пункты почти вплотную к переднему краю обороны [25] противника, разделив весь фронт на секторы наблюдения. Круглосуточно, не отрываясь, каждый разглядывал свой участок. Бывший на практике в полку слушатель Артиллерийской академии капитан Власов личным показом учил бойцов, как надо выбирать наблюдательные пункты на деревьях под самым носом у противника. С еле заметных высоток, с деревьев, из-за скал неотрывно наблюдали разведчики за своими небольшими участками.
Командир 7-й батареи лейтенант Музыкин трое суток наблюдал за высотой, на которой как будто ничего не было, кроме камней, снега и деревьев. Но это была выгодная высота. Лейтенанту пришла мысль, что если бы он укреплял подобный участок переднего края обороны, то эту высоту он обязательно использовал бы в системе укреплений.
Два дня лейтенант видел одно и то же: камень, деревья, на которые изредка садились вороны, снежок, осыпавший высоту. На третий день он заметил, что возле высоты как-то необычно шевелится снег. По снегу шли волны. К вечеру это повторилось. Было это похоже на движение белых стальных касок. Зачем двигаться финнам к этой высоте, если она пуста? [26]
Лейтенант Музыкин доложил о своих наблюдениях. Он подкреплял их разумным предположением, что этот наиболее выгодный участок должен быть узлом в оборонительной системе. С него хорошо простреливались фронт и фланги.
Доводы лейтенанта казались убедительными.
Надо было заставить дот заговорить. К высоте были брошены три танка. И дот заговорил, — огромный дот № 006, вооруженный орудиями и несколькими пулеметами.
Дот № 0011 находился в лесу, среди больших сосен и кустов. Старший лейтенант Панов, рассуждал так же, как и Музыкин. Это было подходящее место для устройства дота. И вот ежедневно разведчики дивизиона, которым командовал Панов, стали наблюдать за кустами возле сосен. Однажды они обнаружили возле кустов движение касок. Потом над одной из ямок появился необычайный снежный нанос, а оттуда выдвинулась странная белая рогулька, блестевшая на солнце. Рогулька оказалась стереотрубой.
Дот № 008 был обнаружен командиром взвода разведки лейтенантом Николаевым в районе дивизиона тов. Курбатова. Николаев наблюдал за бугром неослабно в течение двух дней и увидел в конце концов над ним еле заметный дымок. Последующая визуальная и огневая разведка командира батареи младшего лейтенанта Жернового обнаружила долговременное сооружение.
На юго-восточной опушке рюши «Молоток» в первые же дни боев за укрепленный район были разрушены артиллерийским огнем дерево-каменные блиндажи. Казалось, работа артиллерии окончилась; жизнь в блиндажах прекратилась, оттуда больше не вели огня. Возле блиндажей было пустое ровное место, на котором как будто уже негде маскировать доты, но они здесь были. Целый участок укрепленного района финны не могли защищать только дерево-каменными сооружениями.
Пока не начиналась подготовка к прорыву, нам казалось, что пространство впереди мертво. Но когда стало известно, что по этому мертвому белому полю должна будет через несколько дней пойти в наступление наша пехота, мы поговорили друг с другом и решили посмотреть его еще внимательнее. Разведка 1-го дивизиона высказала интересное предположение: не являются ли дерево-каменные блиндажи, которые мы разрушили, маскировкой разыскиваемых нами железобетонных сооружений?
За каждым из блиндажей наблюдала отдельная группа. Смотрели долго, но ничего подозрительного не заметили.
Лишь 6 февраля утром мы увидели, что вывороченное из стены разрушенного блиндажа бревно приняло другое положение. Само оно не могло повернуться. Разведчики буквально [27] впились в него глазами. И вот у них на глазах бревно сделало еще один поворот. Под развалинами была жизнь.
7, 8 и 9 февраля тяжелая артиллерия открыла огонь. Развалины были сметены. Под ними обнаружились мощные железобетонные сооружения. Командир стрелкового полка, который должен был итти по этому «чистому полю» в наступление, только покачал головой. Его батальоны понесли бы лишние потери, если бы разведчикам 1-го дивизиона не пришла в голову верная догадка.
Хорошо организованная разведка на участке нашего полка позволила к началу прорыва обнаружить все доты противника. И все они были подавлены.
Вести борьбу с такими укреплениями противника и побеждать в бою могли только сильные, смелые люди.
Я хочу рассказать о двух наших славных героях-артиллеристах товарищах Кириллове и Булавском.
На просеке у одного из дотов стояли три наших подбитых танка. Экипажи давно покинули их. Эти танки мешали нам вести наблюдение за дотом, а приблизиться к ним было трудно. По данным пехотной разведки, они были заняты финскими снайперами, которые использовали их как бронированные [28] укрытия. Мы решили проверить, действительно ли в танках находятся снайперы.
Кириллов взял с собой двух человек из пехотной разведки и выполз из окопа. Почти тотчас же, едва они отползли на 60–70 метров, по ним был открыт огонь из танков. Кириллов зарылся в снег и наблюдал, прислушиваясь к выстрелам. Один разведчик, лежавший рядом с ним, был убит, второй ранен. Прежде чем продолжать разведку, Кириллов взял винтовки обоих товарищей, взвалил на себя раненого и пополз с ним назад.
Оружие и раненого Кириллов сдал передовым постам пехоты. Но точных данных о противнике у него еще не было. Задача не была выполнена. Он вернулся обратно к танкам...
Доклад Кириллова был точен и короток:
— Танки заняты снайперами, огонь ведется через башенные щели, снайперов, очевидно, четверо.
Немедленно было передано приказание стоявшей рядом батарее 152-миллиметровых орудий открыть огонь по танкам. Два финских снайпера были убиты, двое успели скрыться.
Кириллову, как у нас говорили, «везло». Он возвращался невредимым из самых опасных экспедиций. Но везение здесь было обусловлено тем, что сам Кириллов старался рисковать как можно меньше. Он вел свое дело без спешки и торопливости. Красивых жестов он не делал, в рост под пулями не поднимался. Там, где другой, может быть, прополз бы расстояние за полчаса, Кириллов полз три часа, а то и четыре. Каждую кочку, каждый камень он использовал для укрытия. В его подвигах не было жертвенности, в них были сознание долга и расчет, доведенный до предела.
За боевые заслуги правительство присвоило тов. Кириллову звание Героя Советского Союза.
Командир батареи лейтенант Булавский, Герой Советского Союза, прославил себя высоким артиллерийским мастерством и бесстрашием.
Однажды Булавский вышел в район противотанковых препятствий белофиннов, окопался, хорошо замаскировался и с наступлением рассвета стал наблюдать за передним краем обороны. Весь день он провел на этом импровизированном наблюдательном пункте, находясь между линией нашей пехоты и финнами. В середине дня обнаружил в 150 метрах от себя дот. С наступлением темноты Булавский, взяв с собой телефониста, опять вернулся на свой пункт. Когда наступил рассвет, он начал пристрелку. Недолеты своих снарядов ложились сзади него. Риск был огромен — Булавский мог погибнуть от своего же снаряда. Но риск был оправдан. Уничтожение дота спасало жизнь сотням наших бойцов и командиров. [29]
Булавский вернулся благополучно.
Вскоре возле высоты «Язык» у озера Сумма-ярви наш наблюдатель заметил, что откуда-то сбоку из-за леса ведет стрельбу мощная огневая точка. С этого же пункта удалось установить, что корректировать огонь по этой точке можно только с просеки, которая простреливается из соседнего дота орудийным и пулеметным огнем. Попытки танков и пехоты пройти просеку успеха не имели. В двух шагах от нее в лесу бойцы стояли без особого риска, но едва лишь они выползали на просеку, как пулеметы и орудия финнов буквально сметали их огнем.
У пехоты и танков не было возможностей обхода просеки. Обстановка требовала любой ценой, хотя бы на время, заставить дот замолчать. Но, чтобы вести огонь, надо было кому-то выползти на просеку. Иначе корректировать стрельбу невозможно.
Булавский получил приказание подавить дот. Он взглянул на меня внимательными, чересчур спокойными глазами, лицо его потемнело. Даже одного шанса из тысячи на спасение у него не было.
Радиста он посадил сбоку в лесу в трех шагах от просеки так, чтобы тот слышал его команды. Посредине лесной проталины стоял пень. Это было единственное место, возле которого можно было продержаться живым несколько минут. Булавский выбросился по снегу к этому пню. Было видно, как за пару секунд пули выхватили куски шерсти из его полушубка.
— Цел? — спросили его.
В ответ он подал первую команду, и радист передал ее на огневую позицию. Время шло. Минуту каждый считал за час. Булавский уже вывел снаряды к цели и перешел на подавление. Дот замолкал. Но в это время Булавский, словно устав, положил голову на правую руку, вздрогнул, вытянулся. Две пули попали в него. Одна застряла в животе, другая пробила грудь.
Только теперь осознаешь все величие и всю простоту такой вот смерти, необходимой для жизни других людей. [30]
В разведке
Связь с наблюдательным пунктом прервалась. Свои же танки намотали линию на гусеницы. Я получил приказание установить новый наблюдательный пункт.
С разведчиком Пономаревым идем вперед, тянем проволоку. За рощей финны встретили нас пулеметным огнем. Спасаемся за танком. Вместе с танком перемещается и наш наблюдательный пункт. Мы не прекращаем корректировать огонь артиллерии.
Наконец, выбрали два дерева и решили устроиться на их верхушках. Командир батареи тов. Коваленко наблюдает с одного дерева, я — с другого. Но вскоре по дереву застучали пули. Тов. Коваленко взял щиток от пулемета и установил его наверху для защиты от пуль, мне же пришлось спуститься.
Я получил приказание итти вперед вместе с наступающей ротой и выяснить обстановку. Мы бежали, падали, укрываясь от снарядов, и снова бежали вперед. Однако скоро добрались до полянки, а перебраться через нее было крайне трудно. На полянке беспрестанно рвались снаряды.
Командир роты просит артиллерию уничтожить неприятельское орудие. Но орудия не видно. Я ползу через полянку вправо. Влез на бугор и вот уже вижу орудие, не пускающее нас вперед.
Теперь нужно как можно скорее добраться до наблюдательного пункта. Бегу, влезаю на дерево к командиру батареи и показываю ему место, где обнаружили орудие. Через несколько минут это орудие было уничтожено, и рота пошла вперед.
Но зато финны повели яростную стрельбу по нашему наблюдательному пункту. Я иду с разведчиком Хейманом и пехотинцами в лес, чтобы отогнать противника и облегчить положение пункта. Лесом доходим до просеки. Выползаю на просеку. В конце ее — бугор, а на бугре какое-то подозрительное черное пятно. Неужели дот?
Чтобы проверить, я подымаюсь во весь рост.
Тишина. [31]
Я делаю несколько шагов.
Слышу шопот Хеймана:
— Ложись!
Ослепительный свет. Грохот.
Я лег. Теперь мне стало ясно — там дот. Так вот откуда охотились за нашим наблюдательным пунктом!
Мы обнаружены, нас обстреливают из винтовок. Видим финнов, перебегающих от дерева к дереву. Пытаются нас обойти. Мы отходим назад, к ручью, довольные разведкой. Обнаружить дот — большая удача.
По приказанию командира части наблюдательный пункт перенесли в другое место. Получили новое задание — разведать все примыкающие к доту укрепления. Это была задача необычайной важности, и мы выполнили ее путем систематического наблюдения, ряда дневных и ночных разведок.
Расскажу об одной нашей ночной разведке.
Нам было поручено пройти лесом левее дота, занять ранее обнаруженный блиндаж и произвести разведку огневых точек.
До блиндажа добрались без особого труда. Блиндаж пуст, в нем никого нет. Ползем дальше. Темно. Только снег слегка белеет. [32]
Натыкаемся на проволочное заграждение. Стали резать проволоку. Но от проволоки, видимо, была проведена сигнализация. Со всех сторон на нас посыпались пули — хорошо пристрелянное место. Делать нечего, отползли за бугор.
Надо установить, откуда финны ведут огонь. По глуховатому звуку выстрелов справа догадываюсь, что стреляют из закрытого помещения. Значит, из дота. Следовательно, дот справа от нас. Слева тоже обстреливают. Судя по звуку, автоматчики. Там, верно, траншея.
И мы через поляну поползли к траншее. Финны этого никак не ожидали. Они были уверены, что мы ушли. У себя в траншее они курят, разговаривают, мы видим огоньки папирос, слышим голоса. Ползти необычайно трудно, потому что малейший шум может выдать. Двигаюсь вперед метр за метром, напрягаю мышцы. Мучительно хочется кашлять. Кашель давит, душит. Усилием воли сдерживаюсь.
Вот надолбы перед траншеей, затем колючая проволока.
Вдруг финны разом всполошились. Встречают нас бешеным огнем. Пускают осветительную ракету. По выстрелам мы определяем все, ради чего пошли в разведку: и дот и траншеи.
Наша цель достигнута, и мы отходим назад, к лесу. Но осветительные ракеты взлетают одна за другой, и проклятая луна начинает вылезать из облаков. Враги видят нас и стреляют, не переставая.
В лесу мы остановились. Я пересчитал своих товарищей. Нехватает помощника командира взвода. Где он? Неужели остался возле траншеи? Убит или ранен?
Надо выручать. Я пополз назад. Финны стреляют, но я ползу и ползу. Дополз до проволоки. На колючей проволоке возле траншеи повис наш товарищ. Он молчит, но еще жив. Я снимаю его с проволоки, кладу к себе на спину и опять ползу к лесу.
Финны ведут бешеный огонь. Через каждые 2–3 метра я зарываюсь в снег, чтобы переждать пулеметную очередь. Товарищ просит:
— Пристрели меня.
Он не хочет, чтобы я погиб из-за него, но я прошу его только об одном: не стонать.
Из леса к нам на помощь подполз разведчик Пономарев. Вдвоем тащить раненого куда легче, и через минуту мы в лесу.
Вернувшись в штаб, отдали раненого санитарам и доложили командиру о результатах разведки.
Днем я получил задание — исследовать местность оправа от дота. Взял двух разведчиков и пошел с ними в лес. Вижу — просека, в конце просеки — перевернутый танк, а за танком пулемет. Оттуда, вероятно, хорошо видна вся правая сторона дота. [33]
Обоих разведчиков я оставил в лесу, приказав им наблюдать за мной, а сам пополз к перевернутому танку. Одолел уже больше половины пути, как вдруг пулемет, стоявший у танка, дал по мне очередь. Неподалеку, впереди, я заметил яму. Сделал несколько рывков, скатился в яму и залег на дне. Здесь меня пулемет не достанет.
Минут через десять осторожно поднимаю голову и ясно вижу всю правую сторону дота с несколькими амбразурами. Справа замечаю хорошо замаскированное орудие.
Возле орудия и возле перевернутого танка все время люди. Вылезти из ямы нет никакой возможности. Ну, что ж, — нужно ждать. Чтобы время не пропало даром, я начал запоминать местность.
У меня такое обыкновение — в разведке запоминать местность подробно, чтобы потом можно было нарисовать ее, начертить панораму. Начерченная разведчиком панорама даст артиллеристу гораздо больше, чем схема ориентиров. Я запоминал углы (определял их на глазомер, по пальцам), расстояния от одного предмета до другого, очертания предметов и, придя в штаб, рисовал панораму на память.
На этот раз в уме панорама была уже давно готова, а я все еще сидел в яме, не зная, как из нее выбраться. Финны совсем близко и ни на минуту не отходят. Так, просидел я в яме часов пять, до темноты. Когда стало темнеть, вылез и пополз назад.
Метров пятнадцать удалось проползти незаметно. Но вот снова слышу пулеметный стук. Пули пролетают надо мной. На этот раз меня обстреливают не из одного пулемета, а из нескольких. У меня было сильное искушение — оглянуться и посмотреть, откуда они стреляют. Но оглядываться немыслимо. И я продолжаю ползти.
Однако разведчики, которых я оставил в лесу, наблюдали за этим обстрелом. Когда я добрался до них, они мне сказали:
— Вас обстреливал один пулемет из-за танка, три из леса и один вон с того бугра.
Мы особенно заинтересовались бугром, с которого стрелял пулемет. Я заподозрил, что этот бугор — промежуточный блиндаж, соединяющий два дота. Ночная разведка подтвердила мое подозрение.
С этим дотом мне пришлось встретиться еще раз 11 февраля, когда наши войска пошли в наступление. Было приказано итти на передовой наблюдательный пункт. Воздух дрожал от взрывов, гул снарядов заглушал голоса. На передовом пункте я попросил у командира, чтобы он разрешил мне взять несколько разведчиков и подойти ближе к доту. Командир разрешил.
Подползли мы к доту и залегли за пнем.
Дот уже сильно потрепала наша артиллерия — все купола были разбиты, торчала арматура. Многие траншеи вокруг него [34] были оставлены финнами. Но дот продолжал стрелять. Чуть только на просеку выезжал наш танк, справа от дота возникал дымок орудийного выстрела.
Вдруг белый картон, маскировавший орудие, которое стояло справа от дота, свалился. Так вот она, эта пушка, стреляющая в наши танки. Смотрю: из-за щита орудия осторожно тянется рука, чтобы поправить упавший картон. Я стреляю. Рука прячется, но через минуту появляется с другой стороны щита. Я опять стреляю. Рука опять прячется. Я несколько раз стреляю под щит. Орудие замолкает.
Мне хотелось немедленно подползти к орудию, но, к сожалению, это было невозможно — пулемет дота обстреливал нас с такой силой, что отлетела верхушка пня, за которым мы прятались. [35]
Когда стало смеркаться, мы подобрались к доту по пустой траншее. Дверь заперта, дот молчит. Я решил залезть на него. Но едва только полез, как финский снайпер, засевший в лесу, сшиб с моей головы каску. Обошел я дот кругом и снова полез наверх. Влезаю на разбитый купол. Оттуда торчит кирпичная труба. Когда я подполз к трубе, полы моего халата запутались в арматуре.
Мне пришло в голову бросить в трубу гранату. Пусть она разорвется внутри дота. Достал гранату и опустил ее в трубу. Но оказалось, что труба перегорожена решеткой. Граната застряла в решетке, шипит и вот-вот взорвется.
Мне нужно бежать, чтобы моя же граната не убила меня. Я дергаюсь, а запутавшийся в арматуре халат не пускает. Рвусь, напрягаю силы и скатываюсь вниз, оставив на железных прутьях свой халат и полы шинели.
Граната взорвалась и уничтожила решетку в трубе. Я взял связку гранат и одну за другой швырял их в трубу. Они проваливались вниз и взрывались внутри дота. Дот вздрагивал от взрывов. Из всех щелей валил дым. Внутри бушевал пожар.
Тем временем мои разведчики принесли тол, подложили его под стенку дота и взорвали. Тогда всю вражескую берлогу вывернуло наружу.
Так был уничтожен этот дот, с которым мне столько пришлось повозиться. [36]