Ночной налет

Мне предстоял разведывательный ночной полет в сторону станции Лаппенранта. В течение часа мы всем составом экипажа изучали маршрут полета, обращая особое внимание на характерные очертания Ладожского озера, острова Валаам, Финского залива, крупных лесных массивов и шоссейной дороги на участке Лаппенранты. Запоминали курсы полета, расстояние и время до контрольных этапов.

Наш экипаж не впервые выполнял подобные боевые задания и по опыту знал, как трудно, особенно в облаках и ночью, сделать тот или другой маневр без предварительной договоренности на земле. Поэтому еще раз напомнили друг другу постоянные сигналы кодовых огней и установили порядок действий при выходе из лучей прожекторов противника. Договорились, что штурман предупреждает летчика о перелете линии фронта и о включении бензобаков.

Зная, что проверка материальной части самолета и его оборудования ночью отнимает много времени и снижает качество осмотра, мы сделали это сразу же после проработки задания. Нашли все в полной исправности.

В нашем распоряжении оставалось еще семь часов, и мы уехали отдыхать.

За 40 минут до вылета все собрались у самолета. Штурман и стрелок-радист еще раз убедились в отличной работе пулеметов. Моторы прогреты. Через пять минут дан старт. Ночь была темной, безлунной. Только сквозь «окна» морозной дымки виднелись тусклые звезды.

22 часа 21 минута. При полном затемнении кабинного освещения я дал газ на взлет. Так как впереди не было огней, которые могли бы дать точное направление взлета, переношу взгляд вправо, к светящимся точкам фонарей посадочной полосы. Удерживаю прямолинейность взлета. Слабая видимость не позволяла определить на снежном покрове аэродрома момент подъема хвоста. Пришлось довериться чутью. [347]

Но вот промелькнули и фонари. Впереди темно. Держу ноги «нейтрально», понемногу подтягиваю штурвал на себя. По давлению на руку и толчкам лыж определяю, что самолет находится в последней стадии разбега.

Толчки прекратились, мы в воздухе.

Смотрю на землю, но из-за морозной дымки и огней выхлопа мотора не вижу горизонта. Продолжаю полет по приборам. После первого разворота, на высоте 30 метров, убрал шасси, отрегулировал триммер руля высоты и температуру воды, установил по компасу курс 125 градусов. Штурман уточняет курс. Держу курс 130 градусов. Набираю высоту.

22 часа 42 минуты. Высота 1 000 метров, вышли на Ладожское озеро. Внезапно совсем рядом начали скользить лучи наших прожекторов. Секунда — и мы в центре ослепительных лучей. По глухому выстрелу определяю, что штурман дал опознавательную ракету. Но с западного берега нарастает все больше и больше лучей. Видимо, красная опознавательная ракета не удовлетворила наших прожектористов, и они решили по силуэту самолета определить, чей он: «свой» или «чужой». По периодическому миганию освещенной зоны догадываюсь, что одни прожекторы гасят, а на смену им, по ходу нашего полета, включают новые.

Штурман дает вторую опознавательную ракету. Сильный свет прожекторов, переливающийся всеми цветами радуги, слепит — не видно боковых приборов. Даже странно, что от света может быть так темно. Прищурив глаза, сосредоточиваю все внимание на приборах слепого полета. Четыре-пять минут пребывания в освещенной зоне показались томительно долгими. Но вот, как бы нехотя, свет лучей начал слабеть и погас. Глаза еще долго чувствуют влияние сильного освещения.

23 часа 02 минуты. Высота 1 000 метров. Штурман сообщает мне о пролете линии фронта. Я выключил навигационные огни и приказал стрелку-радисту погасить свет и наблюдать за воздухом.

Отрываю взгляд от приборов и смотрю влево. Линия фронта хорошо выделяется отблесками орудийных выстрелов и красными точками пожаров на финской территории. Начали тускло проглядываться звезды, но дымка и снежная пелена Ладожского озера не дают возможности оторваться от приборов слепого полета. Веду самолет по авиагоризонту, гиромагнитному компасу, вариометру, изредка бросаю взгляд на стрелку указателей скорости и высоты; систематически проверяю показания моторных приборов. В кабине штурмана темно. Он изредка пользуется электрофонарем, временами по кодовым огням передает мне поправку в курсе.

23 часа 30 минут. Высота 1 000 метров. Курс 360 градусов. Впереди смутно виден остров Валаам. Штурман напоминает [348] о включении бензобаков; отвечаю, что уже включил. Курс 270 градусов. Для лучшего наблюдения теряю высоту до 300 метров, показался берег, черными пятнами проглядывает лес. Горизонта не видно, но значительное улучшение вертикальной видимости позволяет оторваться от приборов. По завихрению в кабине определяю, что штурман открыл бомболюки. Идем над шоссейной дорогой на Симпеле.

Шоссе было извилистым, пересекалось железной дорогой, часто скрывалось в лесу, что затрудняло его просмотр и пилотирование самолета. Для лучшего наблюдения держимся правее дороги. Впереди на дороге показались белые светящиеся точки, и вскоре я увидел семь-восемь темных силуэтов автомашин. Штурман отрывистым миганием лампочки сигнализирует мне о выводе самолета на цель. Продолжительный свет лампочки, и вскоре штурман передал:

— Сбросил одно «ведро». Отвечаю:

— Видел людей, сделаем заход со стрельбой. Обидно, ограниченная видимость не позволяет произвести разворота с увеличенным креном для быстрого захода. Но вот перед нами автоколонна противника уже с включенными фарами. Для удобства стрельбы перевожу самолет в пологое планирование на газу. Заработали пулеметы...

24 часа 00 минут. Высота 300 метров. Условия видимости прежние. Продолжаем наблюдение за шоссейной дорогой, производим пулеметный обстрел одиночных автомашин, у большинства из них фары были затемнены.

У одного селения обнаружили автоколонну в 5–6 машин, фары были включены только у ведущего автомобиля. Сбросили с ходу последнее «ведро», обстрел вел только стрелок-радист, но и этого было больше чем достаточно.

На высоте 400 метров у Иматры слева показался яркоголубой круг, и сразу же из него вырвался луч прожектора. Край луча прошел совсем близко от самолета. Впереди — второй луч, но смотреть некогда, перехожу к полету по приборам.

Штурман передает по микрофону: «разворот вправо», «прямо, держи триста метров». Лучи несколько раз скользили по нашему самолету, но благодаря своевременной команде штурмана и низкой высоте полета поймать нас не удалось. В темноте справа, на 400–500 метров впереди от самолета, появилась трассирующая траектория снарядов малокалиберной зенитки. Мы делаем противозенитный маневр.

Отыскали шоссейную дорогу, но кроме небольшого количества одиночных автомашин, идущих на запад, ничего не обнаружили. Договорились со штурманом сбросить оставшиеся бомбы на запасную цель. Пожары на станции Лаппенранта от дневного бомбометания наших самолетов давали возможность [349] еще издали определить ее местоположение. Прошли на высоте 800 метров и сбросили бомбы на цель. Ясно различаю четыре силуэта парашютов, а под ними ярко-белые лучи осветительных бомб, медленно опускающихся на землю. Освещена не только наша цель, но и все прилегающие к ней в радиусе 6–8 километров.

По сигналу штурмана делаю разворот на станцию. В непосредственной близости от цели нас освещают прожекторы. Штурман занят расчетами выхода на цель, я — приборами, в общем для прожекторов были все условия, чтобы нас быстро «поймать и держать». Так и вышло.

Только через 3–4 минуты после бомбометания, маневрируя по высоте и направлению, нам удалось выйти из лучей прожекторов. Получаю сообщение от стрелка-радиста:

— Справа, сверху истребитель.

Смотрю вправо и вижу: на темном фоне в 100–160 метрах светящиеся точки моторного выхлопа и белый отблеск винта.

— Стрелять только в упор! — командую я стрелку-радисту. Убрал сектора газа, чтобы уменьшить выхлопы, и перевел самолет на планирование. Очередь разноцветных трассирующих пуль, выпущенная по истребителю, заставила его отстать.

1 час 10 минут. Высота 600 метров. Слева видно огромное зарево от пожаров в Выборге. Проходим Финский залив. Снегопад усилился. Все внимание — на приборы слепого полета. Ориентировку ведем по радио. Прошло 15 минут. Лучи Курголовского маяка, обычно хорошо заметные за 40–50 километров, сегодня обнаруживаются только в непосредственной близости по крутящемуся бледному лучу. Включаем навигационные огни. Даем опознавательную ракету. Высота 400 метров. Штурман передает:

— Землю не вижу.

Снижаюсь на газу. По вариометру выдерживаю снижение на 1–2 метра, скорость — 240 и, наконец, когда стрелка высотомера дошла до 300 метров, слышу приятное сообщение:

— Снижайся, вижу землю.

Не выдержав, я перенес взгляд на землю и увидел черные пятна леса...

Стрелок-радист принял радиограмму с командного пункта: «Посадка на своем аэродроме». [350]

Герой Советского Союза лейтенант С. Елейников

Нас отделяло от противника устье реки Тайпален-йоки. На первый взгляд противоположный высокий берег казался безлюдным: там не было заметно никакого движения. Однако стоило открыто появиться на нашем берегу, как сейчас же начинали жужжать пули, а если показывалась группа бойцов, то немедленно с вражеского берега летели мины или снаряды.

Противник сильно укрепился на высоте, омываемой с одной стороны рекой, а с другой — Ладожским озером. Здесь стояла когда-то знаменитая крепость Тайпале.

Задача нашего полка заключалась в том, чтобы укрепить свои позиции, охранять фланг армии, сдерживать натиск противника и разведать расположение его огневых средств.

Распознать чужой, столь неприветливый берег — дело не простое, да и время нам дали весьма ограниченное...

Привычен ко всяким трудностям и невзгодам лейтенант Степан Елейников, бывший рабочий.

— Надо будет сходить в гости к «соседу», — пошутил он. Еще задолго до получения приказа о разведке противоположного берега лейтенант Елейников часто «любовался» им, не раз выползал вперед с биноклем и снайперской винтовкой. Он был первоклассным стрелком, несколько раз участвовал на окружных соревнованиях и получал призы за отличную стрельбу.

Наблюдение за противником — дело трудное, кропотливое. Лейтенант Елейников долгими часами выжидал врага, упорно высматривал пути подхода к высоте Тайпале. Как-то он заметил новый куст, которого раньше не было.

— Что-то есть, — сказал Елейников красноармейцу Слесареву и начал в бинокль внимательно рассматривать куст.

Он увидел белофинна, лежавшего под кустом. Один, только один выстрел из снайперской винтовки раздался с нашей [351] стороны, и он скосил врага. Лейтенант Елейников стрелял без промаха.

Однажды был такой случай. Еще до наступления темноты Елейников подполз поближе к берегу реки и тщательно замаскировался. Он ждал утра. С рассветом белофинны открыли сильный огонь по нашему берегу. Били они по наблюдательному пункту и человеку, стоявшему с ним рядом. Но враги не знали, что пункт и человек были ложными. Пункт выстроил за ночь Елейников и поставил перед ним чучело, чтобы разведать огневые точки врага.

— Бейте, бейте по пустому месту, — говорил Елейников, у которого каждый кустик на противоположном берегу был на учете.

В этот день Елейников определил, что миномет, стрелявший по нашим позициям, был установлен за развалинами печи, что под большой сосной есть амбразуры и оттуда редко, но метко стреляют из автомата. Казавшийся совсем безобидным бугорок на опушке леса был огневой точкой противника, и к нему вел хорошо замаскированный ход сообщения. И много других подробностей о чужом береге узнал хитрый разведчик.

Ночью, по заданию командования, под руководством лейтенанта Елейникова была организована вылазка в расположение белофиннов. Добираться туда было чрезвычайно трудно. Река очень хорошо простреливалась, да к тому же ночью белофинны почти непрерывно вели огонь.

Берег перед самой крепостью был высоким и обрывистым.

Группа разведчиков бесшумно, пользуясь темнотой, поползла по льду на тот берег. Неожиданно загремел пулемет. Разведчики, прильнув ко льду, замерли. Выпустив несколько очередей, финский пулеметчик умолк. Разведчики снова поползли дальше. Вот уже и берег. Опять застрочили вражеские пулеметы, на этот раз с двух сторон. Но группа по-прежнему двигалась вперед. У берега показались бугорки. Это были мины. Разведчики распознали их и осторожно обошли. Миновали проволочное заграждение. Внезапно началась стрельба. Пулеметные струи пронизывали воздух. Белофинны обнаружили смельчаков.

Путь назад оказался отрезанным. Нужно было быть готовыми ко всему. Группа разведчиков мгновенно скатилась в противотанковый ров. Все боевые средства — наготове.

Лейтенант Елейников деловито стал изучать позиции противника. Его спокойствие ободряло бойцов.

Младший командир Кутьин и красноармеец Слесарев выдвинулись несколько вперед. Остальные, приготовившись ко всяким случайностям, осматривали берег. Послышались шорох приближающихся людей и возгласы на финском языке. Нужны были выдержка, спокойствие. И разведчики проявили эти качества. [352]

Белофинны так и не обнаружили их. К утру стрельба утихла. Стало светать.

Когда разведчики возвращались обратно, среди них не было Слесарева. Тяжела потеря товарища. Лейтенант Елейников эту потерю переносил как-то особо тяжело.

— За Слесарева мы отомстим, — сказал он.

Не отдыхая после бессонной ночи, проведенной в разведке, Елейников с ручным пулеметом пошел на наблюдательный пункт артиллеристов и рассказал о расположении укреплений противника, о местонахождении целей. После первых же разрывов снарядов тяжелой артиллерии белофинны отступили. К опушке леса выбежало около 18 человек. Тут к артиллерийским залпам присоединились и пулеметные очереди снайпера Елейникова. Вся группа была уничтожена полностью, а их логово разрушено...

* * *

В двух километрах от берега, на Ладожском озере, лежит каменистый остров Курви-саари. Лейтенант Елейников давно обратил на него внимание.

— Надо обязательно сходить туда, — подумал он.

Постоянное наблюдение за островом показало, что за ночь на нем происходят заметные изменения. Появляются камни там, где их не было, новые предметы, которых раньше не замечали. Видимо, враг что-то готовил. Белофинны могли использовать остров как исходный пункт для вылазок, атак, оборудовать там артиллерийские огневые позиции или пулеметные точки.

Командование отдало приказ — провести разведку боем, разузнать, что представляет собой остров, по возможности, определить огневые средства, расположенные на нем. Эта задача была возложена на лейтенанта Елейникова.

Лейтенант сформировал специальный взвод из смельчаков. Вечером 25 января разведчики стали готовиться к выступлению на остров Курви-саари. Елейников проинструктировал стрелков, пулеметчиков, младших командиров. В 20 часов 30 минут взвод двинулся на остров.

Берег Ладожского озера был покрыт глубоким снегом, а дальше простиралось чистое ледяное поле. Елейников выслал вперед дозор, а затем и сам во главе взвода двинулся следом за ним. Вот уж близок остров. Видны большие черные пятна — камни. Взвод принял боевой порядок.

2-е отделение вступило на берег острова. Лейтенант Елейников, находившийся вместе со 2-м отделением, услышал какой-то шорох, и в то же мгновение, разрывая ночную тишину, раздались пулеметные очереди. Послышались злобные крики на финском языке. [353]

Взвилась одна, другая ракета. Белофинны, находившиеся на острове, видимо, просили помощи. Из Тайпале к ним подошел отряд на лыжах.

Взвод был атакован врагами. Силы далеко не равные, но лейтенант Елейников решил принять бой, задержать белофиннов и выполнить поставленную боевую задачу. Он приказал четырем бойцам залечь за камни и засекать огневые точки белофиннов.

— Особенно замечайте, откуда бьет артиллерия, — дал наказ Елейников наблюдателям.

Остальным бойцам было приказано:

— Приготовить гранаты! Расстреливать противника только в упор.

Одновременно Елейников по радио сообщил в батальон о ходе дела. Впереди появилась группа белофиннов. Они были встречены огнем ручного пулемета. После короткой очереди у ручного пулемета произошла задержка. Враги наседали. Елейников схватил пулемет, мгновенно устранил задержку и открыл огонь. Семь белофиннов свалились замертво неподалеку от Елейникова.

Начала бить артиллерия белофиннов. Снаряды пролетали над взводом и рвались где-то позади.

Выполняя приказ командира, разведчики внимательно наблюдали за вспышками орудийных выстрелов и засекали места расположения батарей противника на берегу Ладожского озера.

Финны наседали. Часть бойцов была ранена, появились убитые. Елейников ранен в обе ноги. Но отойти назад — преступление. Люди будут расстреляны на льду. Елейников знает, что помощь должна прийти. Он командует:

— Первому взводу — справа, второму — слева, приготовиться к атаке.

Заглушая треск ружейной стрельбы и взрывы гранат, бойцы повторяли команду. Они сразу поняли, что командир хочет ввести противника в заблуждение. Уловка помогает. Натиск финнов ослабевает: по-видимому, противник ждет подхода нового подкрепления.

Но вот оборвалась очередь станкового пулемета. Слышно несколько взрывов. Финны обошли поредевший взвод с флангов и стали наседать на горсточку отважных бойцов.

Преодолевая боль, Елейников взял у убитого красноармейца винтовку, гранаты, приготовил пистолет. Двум разведчикам он приказал обязательно пробраться на берег и во что бы то ни стало доставить сведения об обнаруженных на берегу Ладожского озера батареях противника, а также сообщить, что укреплений на острове Курви-саари нет.

— А как же вы? — обратились к нему бойцы.

— Выполняйте приказ! [354]

Два разведчика по льду поползли к своим. Финны кричали им:

— Русские, сдавайтесь!

В ответ послышался голос красноармейца:

— Большевики никогда не сдаются!

И с еще большей силой затрещали выстрелы. Слева на лейтенанта наседает несколько белофиннов, одетых в халаты. Елейников бросает одну, другую гранату. Группа рассеяна, но и гранат больше нет. Лейтенант взялся за пистолет.

Сзади к Елейникову подкрался один белофинн и нанес удар штыком в плечо. Но выстрел свалил врага.

— Получай, гадюка, — прокричал лейтенант.

Такая же участь постигла и второго белофинна, пытавшегося приблизиться к Елейникову.

К лейтенанту подполз раненый красноармеец Степченко, передал ему винтовку, найденную на льду; и снова мужественно дерутся с врагами верные сыны Родины.

Наши автоматы и пулеметы в стрельбе не отказывают, наши бойцы бьют метко. В рядах белофиннов слышны стоны. Но взвод все редеет, патроны кончаются. Степченко смертельно ранен. Свора белофиннов бросилась на Елейникова. Два удара штыком, и жизнь героя оборвалась. Враги издеваются над мертвым.

В это время к острову подошли наши танки, подтянулась пехота. Несмотря на ожесточенное сопротивление, враг разгромлен и отброшен. Тело мужественного командира вынесено с поля боя.

На следующий день утром на основе данных разведки Елейникова наша тяжелая артиллерия начала сокрушать орудия врага на берегу Ладожского озера. Вскоре они замолчали навсегда.

Лейтенанту Елейникову правительство посмертно присвоило звание Героя Советского Союза. [356]

На лыжах

В первую минуту даже страшно взглянуть вниз. Взмах руками, напружинены ноги, слегка согнут корпус, и... белая мгла застилает глаза. Хорошо нестись с горы на гору по белой целине на лыжах, подставляя ветру разгоряченное лицо.

С детства люблю лыжи. Поэтому и неудивительно, что после того как наши части перешли в памятный день финскую границу, я оказался не просто бойцом, а бойцом-связистом при начальнике штаба батальона.

С 6 февраля рота нашего батальона сдерживает противника в районе небольшой высоты, напоминавшей по форме яйцо. Так эту высоту и прозвали «Яйцо».

Как и все бойцы, радуюсь, что буду «в деле». И действительно, слышу:

— Заварин, установите связь с ротой, которая впереди. Вот карта. По ней и езжайте.

Это было в 17 часов 6 февраля. Я, встав на лыжи, побежал. Изредка взглядывал на карту.

Повсюду следы недавнего боя. Разбитая железнодорожная станция, исковерканное финское авто. Вначале бежал по дороге, вдоль которой тянулись санитарные двуколки и изредка встречались раненые. Словно ураганом повалены деревья. Лишь в одном месте приметил группу уцелевших елей. На фоне ночного неба они казались угольно-черными.

Вот и пост.

— Дорогу обстреливают финские снайперы, — предупреждают меня.

На посту узнал, что рота нашей части уже вступила в непосредственное соприкосновение с противником и заняла намеченный рубеж. Круто сворачиваю с дороги вправо, спускаюсь со склона в ложбину, иду прямо целиной, сокращая путь. Палками не пользуюсь, так как опасаюсь мин (на лыжах можно проскочить над миной, а ударь палкой по ней — взрыв). [356]

Еще около поста я надел поверх нашего обычного маскировочного костюма, который от времени стал серым, белые, как снег, куртку и брюки. Голову прикрыл капюшоном. Винтовку-автомат приспособил «по-охотничьи» — на ремне через шею, — так удобнее, когда пользуешься лыжами. Обычное положение винтовки на спине при беге на лыжах не годится. Она тогда не позволяет сгибаться, а значит и быстро скользить.

Ориентируясь по карте, прохожу обходным путем опасный участок дороги. Теперь стрельба раздается уже у опушки. К высоте «Яйцо» подъезжаю справа.

Рота расположена на склоне. Сильный минометный огонь. Дымятся развалины монастыря. Вижу знакомые лица. Отыскиваю командира и докладываю ему. Связь с ротой установлена, и теперь мне приказано передать донесение Командира роты.

Уже начало темнеть, когда я повернул обратно. Решаю ехать прямо по дороге — это гораздо короче. Меня опять предупредили о снайперах. Сначала иду на лыжах в рост, затем при выходе на открытое место, услышав выстрелы, падаю за обочину дороги. Падать стараюсь по всем правилам. Лыжи лежат так, что носки их подходят к подбородку. Винтовка уже в правой руке, около груди, правая нога оттянута. При переползании я не перебираю ногами. Ползу своим способом — на левом боку, передвигаясь осторожными толчками за счет передней части тела и левой руки. Конечно, так переползать с лыжами можно только по ровному месту.

Лежа, осматриваюсь и замечаю, что убитые финны в белых халатах отчетливо выделяются на сером от артиллерийских разрывов снегу. Снимаю белую куртку и остаюсь в обычном маскировочном костюме, далеко не белого цвета. Это мне чрезвычайно помогает!

Ползу, лежа на лыжах, отталкиваясь левой рукой — в ней палки. Передвигаюсь довольно быстро, но участок большой, и елей, которые я заметил около поста, идя в роту, теперь уже почему-то не видно. Осмелев, привстаю и скольжу на лыжах. Выстрелов нет.

Вот и пост. Боевое задание выполнено. Связь с ротой установлена... [357]

Прикрытие корректировщиков

В войне с белофиннами нашей артиллерии приходилось часто стрелять по закрытым, не наблюдаемым с земли целям, и корректировка огня с самолетов сыграла немалую роль. Перед истребителями стояла задача — обеспечить самолеты-корректировщики от нападения воздушного врага.

Летчики перед вылетом для корректирования огня артиллерии сообщали истребителям время своего вылета и хвостовые номера. Истребители, согласно этим данным, взлетали и шли за корректировщиками.

Обычно на пару самолетов-корректировщиков выделялось звено истребителей, а затем истребители сменялись, так как запас горючего у них был меньше, чем у корректировщиков.

Прикрывая корректировщиков, летчик-истребитель ходил по внешнему кругу и внимательно наблюдал за всем происходившим в воздухе.

Однажды, прикрывая корректировщиков, мы находились вместе с товарищем на высоте 1 000 метров. С территории противника на высоте 2 тысяч метров возвращалась группа наших бомбардировщиков. По дымовому следу, оставляемому ими, было заметно, что они от кого-то уходят. Через некоторое время мы увидели разрывы снарядов нашей зенитной артиллерии. Присмотревшись между разрывами, заметили звено вражеских истребителей, которые с высоты 3 тысяч метров пикировали на наших бомбардировщиков. Но так как скорость наших бомбардировщиков была гораздо больше, белофинские истребители остались далеко позади. Увидев наших корректировщиков, они бросились на них, но просчитались. Мы парой пошли им навстречу. Заметив нас, враги, быстро сманеврировав, стали уходить на свою территорию. Мы их все же догнали, атаковали, и нам удалось сбить два самолета.

Так наши самолеты-корректировщики охранялись от нападения воздушного противника. [358]

Случай в артиллерийской разведке

Болото Ханхосуо, покрытое глубоким снегом, отделяло нас от белофинских дотов и дзотов, опоясанных колючей проволокой в пять рядов и расположенных на юго-восточных и северо-восточных скатах высоты 34,8.

В один из морозных дней командир дивизиона Коренский вызвал меня в штаб и поставил задачу на разведку. Я немедленно приступил к выполнению задачи.

Местность на участке роты, которую я поддерживал своей батареей, была открытой. Подойти к расположению противника ближе чем на 600–700 метров не представлялось возможным. Чтобы подобраться вплотную к белофиннам, я решил пойти березовой рощей, тянувшейся через болото от расположения соседней роты до переднего края обороны противника.

Вместе с четырьмя разведчиками и одним телефонистом, тщательно маскируясь, я приблизился короткими перебежками к проволочному заграждению. Каждый разведчик получил задание.

Вскоре разведчик Литвинов доложил мне:

— Товарищ капитан, у дота окоп и в нем наблюдатель.

Я приказал включить аппарат, вполголоса передал команду телефонисту для огневого взвода и тут же начал готовить данные для стрельбы по доту.

Слева от меня послышался легкий скрип. Усилил наблюдение, насторожился. Метрах в тридцати-сорока промелькнула группа лыжников в белых халатах — это были финны. Я разгадал их план. Они хотели окружить нас. В этот же момент совсем рядом белофинны открыли огонь из ручного пулемета и винтовок.

Мне стало ясно, что финны устроили засаду, и мы — в окружении. Спрашиваю телефониста, как работает связь с батареей. Отвечает, что связь работает хорошо.

Принимаю решение: открыть огонь по месту своего расположения. Подаю команду огневому взводу: [359]

— НЗО «Зебра», правее 0,60, прицел 64, батареей, один снаряд, залпом, огонь!

Через несколько секунд дружный залп гаубичных разрывов прогремел позади меня. Расстояние от места разрывов было метров сорок. Попадания точные. От наседавших на нас с тыла лыжников осталось мокрое место.

Обеспечив свой тыл, я перенес огонь батареи влево по кустарнику. Там, судя по интенсивности огня, было ядро белофинской засады. Гаубичные снаряды сделали свое дело: белофинны в панике бросились к проходу в проволочном заграждении, но и там их настигали разрывы. Немногим удалось уйти от меткого огня наших артиллеристов. [360]