Съезду родной партии
Сквозь струи снеговые
Всю ночь шумела пурга, и когда утром объявили тревогу, то со сна трудно было понять: гудит ли сирена или по-прежнему воет метель. Но чем дальше отступал сон, тем явственнее доносились завывания гарнизонного ревуна. Начались тактические учения.
Позади самолетов — по пояс навьюженного снега, и только узкий коридор стоянки, вырубленный за ночь трудягами-азродромщиками, оставался ровным. Зачехленные истребители напоминали странные чудовища, отдыхавшие после ночной схватки.
И вдруг все пришло в движение: сброшены белые заснеженные покрывала с самолетов, и теперь они поблескивают гладкими боками. Спешат жуки-машины, присасываясь к самолетам своими длинными щупальцами шлангов, вокруг торопливо двигаются беспокойные люди.
Вышли из подъехавшего автобуса облаченные в высотные доспехи и в меховые костюмы летчики первой группы: впереди широко шагает высокий Игорь Иванов, за ним тянутся цепочкой чернобровый Анатолий Киян, приземистый Филипп Туницкий, быстрый Виктор Блинов, всегда спокойный Олег Бездольный и новый командир эскадрильи Александр Кравченко. Офицер коренаст, с белесыми бровями и такими же светлыми глазами.
Приняв эскадрилью, майор Кравченко на первых порах многие вопросы летной работы и воспитания личного состава пытался решать только сам, порой наскоком, [130] без большой подготовки всего коллектива подразделения, отчего то тут, то там выявлялись промахи.
Молодой командир иногда бросался в крайности, забывая о необходимости постоянного планомерного воздействия на подчиненных. Его нетрудно было понять: хотелось быстрее «навести порядок». Но не все сразу сбывается, что желается: опыта маловато, да и умении опираться на общественность почти не было. Не оказали достаточной помощи командиру партийная и комсомольская организации эскадрильи, начальник штаба, командиры звеньев и начальники групп.
Кравченко один, как говорили, «на лихом коне» утомительно и хлопотливо мотался от стоянки к казарме, а дела не улучшались. Командование полка и партком хватились поздновато. А когда заметили, пришлось все внимание сосредоточить на оказании помощи подразделению Кравченко. На отчетно-выборных партийных и комсомольских собраниях обновили бюро, переизбрали секретарей. На должность начальника штаба эскадрильи был назначен капитан Николай Долгих.
И вот сейчас сквозь струи снеговые я видел Кравченко и Долгих вместе в окружении летчиков возле подготавливаемых к полету ракетоносцев. Тут же стоял заместитель командира эскадрильи по инженерно-авиационной службе капитан Александр Иванович Игнатьев. Как они сработались? Что появилось нового? Но об этом позже. Важно, что командир эскадрильи теперь работал не один: его указания доводил до подчиненных вдумчивый и исполнительный Долгих. Кравченко, выслушав доклад Игнатьева о готовности авиатехники, уточнял задания летному составу. Оставались минуты до запуска. Опустела стоянка — летчики разошлись по самолетам и скрылись в просторных кабинах перехватчиков; техники, подключив наземное электропитание, в последний раз обошли приготовленные истребители, подолгу задерживая взгляд на ослепительно-белых сигарах ракет, подвешенных к тонким, острым крыльям.
Утихал шум, реже слышались команды, и только неистовствовала вьюга. Вихрастая поземка обволакивала самолеты, набрасывалась на людей, исхлестывая их колючими снежными розгами; начавшее было светлеть небо снова потемнело. Утро теперь походило на поздний вечер, и не было конца этому протяжному стону деревьев, [131] гнущихся под тяжестью насевшего буйного ветра, и этой невесть откуда взявшейся пурги.
Капитан Александр Игнатьев по-хозяйски, не спеша ходил от самолета к самолету, поеживаясь от колючего снега и пронизывающего ветра, беспокойно поглядывая в сторону взлетной полосы: не помешает ли погода учениям? Ведь столько готовились! Народ настроен по-боевому, все готовы подняться в воздух и при такой погоде, лишь бы выполнить задание. Хороший у нас народ, с полуслова понимает каждый приказ. Надо — значит, будет. Вот и сегодня: ни тридцатиградусный мороз, ни злобствующая метель, ни горы снега, навалившегося на боевые машины, не задержали приведения техники в боевую готовность. Игнатьев доволен — все действовали хорошо, и трудно выделить лучших...
Взревели двигатели, отбрасывая ледяные комья. На взлет выруливали истребители, похожие на длинных хищных акул, выброшенных на берег и ползущих теперь к воде.
Вырулив на взлет, ракетоносцы на секунду замирали, как перед прыжком, а потом, огрызнувшись громом, стремительно срывались и мчались по заснеженной полосе. Казалось, отступила разбушевавшаяся природа: стихла пурга, улеглась поземка. Вокруг — раскаты грома взлетавших ракетоносцев, и даже колючий снег не так больно сечет лица. Люди не чувствуют ни мороза, ни ветра. Они живут только звуками и теплом ревущих двигателей...
Подъехал начальник политотдела. Я доложил о партийно-политических мероприятиях, проведенных при подготовке к учению, расстановке партийного и комсомольского актива, настроении личного состава.
— Справятся гвардейцы с задачами? — спросил Владимир Иванович.
— Думаю, что да. Готовились старательно и много.
— Это учение — экзамен мастерству всех военнослужащих, а его результаты будут вашим подарком XXIII съезду партии.
Рассказав полковнику о том, как прошли партийные и комсомольские собрания, обсудившие задачи коммунистов и комсомольцев по достойной встрече очередного съезда КПСС, я назвал имена лучших летчиков, техников, механиков. [132]
— Не спешите хвалить, учения покажут отличившихся. А пока давайте посмотрим полковой КП.
Пурга не унималась, «Газик», на котором мы ехали, едва пробирался через снежные холмики. Войдя в зал, мы увидели большие, от пола до потолка, светлые планшеты, испещренные клетками и цифрами, сгрудившихся возле круглого стола штурманов и планшетистов, длинный, похожий на прилавок, ряд с черными бугорками телефонных аппаратов. Над желтым экраном радиолокатора — капитан Петр Сафонов.
На КП начали поступать первые данные о «противнике». И сразу же изменился ритм работы личного состава. Усилилось внимание к краям экранов и планшетов — вот-вот должны появиться цели. Летчики, находившиеся в зонах барражирования, теперь во власти штурманов наведения.
Начальник штаба Иванов в ожидании большой работы рассказывал о людях, владеющих сложной современной техникой: о большом мастере наведения коммунисте Петре Сафонове, о партгрупорге Михаиле Сорокине, четко управляющем истребителями в воздухе. Перед этим Иванов побывал на собрании партийной группы командного пункта и остался доволен: коммунисты правильно понимают задачи, критически относятся к достигнутым успехам, не скрывают недостатков. Николай Александрович уверен, что и сегодня перехваты целей будут проведены успешно.
Сафонов подал первую команду. От него теперь зависит многое: выведет истребителей на большее удаление — затянется сближение с целью; допустит сближение на меньшую дальность — сократится время для обнаружения цели и может сорваться атака. Сафонов сейчас не видит ничего, кроме мерцающего поля индикатора кругового обзора с двумя светящимися точками. Одна, скользящая у самого края экрана, — отметка цели, другая, движущаяся ей наперерез от центра круга, — перехватчик. Деловито, сосредоточенно трудятся люди в этой небольшой темной комнатке. Мерцает экран, подмигивают лампочки. Сафонов зорко следит за движением цели.
А в воздухе сейчас находится заместитель командира эскадрильи Игорь Иванов. Он — весь внимание, теперь главное для него — поиск цели. Растет высота [133] полета, истребитель стремительно мчится в заданную зону. И вот последний доворот на цель.
Сафонов напряжен не меньше Иванова — каждое изменение воздушной обстановки требует немедленной реакции, контроля и решительных действий. Бывший летчик по своему опыту знает, как трудно сейчас перехватчику. А вот и короткое «атакую». Теперь все зависит от майора Иванова. Сафонову можно немного отвлечься, вздохнуть полной грудью. Но вдруг он увидел скатившуюся на экран новую светящуюся дробинку — снова появился «противник» и на этот раз на малой высоте. Подсвеченное матовым мерцанием лицо Сафонова застыло в напряженном ожидании... Цели шли на разных высотах, и командир едва успевал распределять их между ракетчиками и штурманами наведения...
В коридоре среди боевых листков были вывешены социалистические обязательства группы КП в честь XXIII съезда КПСС. Один из пунктов гласил: «...выполнять наведения на «отлично» и «хорошо».
К полудню стали известны результаты отражения звездного налета «противника»: все цели перехвачены. День закончился атомной тревогой, а вслед за ней опять пошли цели.
К ночи метель утихла. Поздним вечером командир выступил перед партийным активом, рассказал об итогах первого дня учений. Критиковались отдельные коммунисты-руководители, беспечно отнесшиеся к сигналу «Газы»; некоторые из них пытались доказывать, что невозможно готовить авиатехнику в противогазах при таком сильном морозе. Пришлось убеждать их и потребовать более серьезного отношения к вводным.
С Ивановым задержался у выхода.
— У вас в эскадрилье, Игорь Николаевич, особенно заметно пренебрежение к сигналу атомной опасности. Надо поговорить со всем личным составом, и в первую очередь с коммунистами.
— Неужели им не ясно! Приказали — значит надо.
— Хорошо, что сами так понимаете. Вы теперь заместитель командира эскадрильи и воспитывайте остальных в духе беспрекословного выполнения приказов. Личный состав эскадрильи в честь XXIII съезда КПСС решил бороться за сокращение нормативов приведения [134] в готовность средств ПАЗ и ПХЗ. Воспользуйтесь случаем и проверьте, как воины выполняют свои обязательства.
Ночь прошла спокойно, словно «противник» давал нам возможность отдохнуть перед новыми испытаниями. Свободные от дежурства авиаторы спали в аэродромном профилактории, в высотном домике.
Утро выдалось морозное. В небе блестели холодные звезды. Погода была сносная. Но только прозвучала команда «Воздух», как начала мести поземка. Сперва легонько, просто путаясь под ногами, а спустя полчаса поднялась вчерашняя пурга. Истребители взлетали, подгоняемые ветром, и скрывались в белесом вьюжном мареве.
По громкоговорящей связи с СКП передали: температура — минус тридцать пять, ветер — семь метров в секунду.
Вместе с майором Муштаковым шли вдоль стоянки. Мороз проникал даже под меховые куртки, а люди продолжали готовить очередную группу истребителей. Владимир Михайлович предложил остановиться возле самолета техника Рашида Абдрахманова.
— Давайте, пока есть время, еще раз осмотрим самолет.
Распределили обязанности. Подошел капитан Игнатьев, которого немедля включили в нашу группу. Абдрахманов, глядя на нашу проверку, недоумевал: к чему бы это? Осмотрели кабину, экипировку летчика, приборы. Собрались вместе.
— Ни одного замечания! — радостно заключил Муштаков, и мы крепко пожали руку члена партбюро эскадрильи Абдрахманова.
Над СКП взвились сигнальные ракеты — химическая тревога! Сняв шапки, торопливо надеваем противогазы. Холодная резиновая маска, кажется, вот-вот примерзнет к лицу.
Подошли к стоянке первой эскадрильи. Капитан Жарлыгин, техники, механики — все в противогазах. Значит, не зря вчера поговорили с коммунистами и комсомольцами..
Начали заруливать на заправку прилетевшие с задания самолеты. Машины дезактивировались и дегазировались, а летчики, прежде чем выйти из кабины, надевали [135] индивидуальные средства защиты. Трудно сквозь запотевшие стекла и в метель различать людей, но еще труднее заправлять топливом истребители. Техсостав нашел выход: отгородившись чехлом от ветра, сыпавшего снежную крупу, воины, прикрыв рукавицами узкую горловину бака, осторожно опускали в них пистолеты заправочных шлангов. При зарядке фотопулемета мешали варежки, и механики на обжигающем морозе вставляли кассеты голыми руками.
Несколько часов продолжалась химическая тревога. Вот где закалялась воля наших воинов! Учения закончились поздней ночью. Утром сообщили: гвардейцы действовали хорошо! Предсъездовский экзамен личным составом полка сдан успешно.
Навечно в нашем строю
Сегодня — общеполковая вечерняя поверка. По зову сердца командир полка докладывает:
— Дорогой Андрей Александрович! Личный состав полка по случаю приказа Министра обороны Союза ССР о зачислении навечно в списки части Вашего сына Героя Советского Союза старшего лейтенанта Павла Андреевича Гражданинова построен!
Отец Героя здоровается с гвардейцами. Его морщинистое лицо от глубокого внутреннего напряжения становится землистым. Он благодарит за светлую память о сыне. Но большего сказать он не в силах: волнение берет верх, и Андрей Александрович закрывает глаза платком.
Начальник штаба зачитывает приказ Министра обороны СССР. Начинается поименная перекличка. Первым по второй эскадрилье называется имя Гражданинова. Правофланговый отвечает:
— Герой Советского Союза старший лейтенант Гражданинов пал смертью храбрых в бою за свободу и независимость нашей Родины!
...Вечерняя поверка окончена. Играют «Зарю». Исполняется Государственный гимн Советского Союза. А затем подразделения под оркестр торжественным маршем проходят мимо трибуны, на которой вместе с командиром стоят отец, жена и сын Героя. [136]
Казарма... Ряды кроватей... Вот и постель Гражданинова. Над ней — большой портрет Героя. Открытое русское лицо, решительный и чуточку задумчивый взгляд, словно Павел только что завершил трудный воздушный бой и вдруг загрустил по ближним. Лавровая ветвь обрамляет портрет снизу, в центре ветви — латунная звезда. Отец Андрей Александрович, жена Татьяна Александровна, сын Николай — у постели родного человека. Застыл караул у приспущенного гвардейского Знамени. Проходят офицеры, сержанты, солдаты гарнизона, пионеры дружины имени Павла Андреевича Гражданинова, жены и дети военнослужащих.
Идут медленно, всматриваясь в лучистые глаза Павла Андреевича. Каждый мысленно клянется жить по-гражданиновски: беспредельно любить Родину, драться за нее, не зная страха, до полной победы.
Влажнеют глаза у полковника Соколова и у совсем юного летчика лейтенанта Душина; не сдерживает слез ветеран части, майор запаса Евгений Петрович Забавин. Сегодня наша гвардейская семья стала еще крепче — зачисление навечно в списки части Героя сблизило, сроднило всех. Люди идут. Идут, чтобы почтить память Героя и всех погибших, выразить им свою сердечную признательность.
Полковой музей боевой славы. Родные Героя остановились у стенда, рассказывающего о героических делах летчика чкаловской хватки, безудержной смелости, огромного жизнелюбия и большого мужества. А затем присутствовали на гарнизонном тематическом вечере. Сослуживец Гражданинова Е. П. Забавин рассказывал:
— Павел пришел к нам в полк в сорок втором году. За четыре месяца он сбил тринадцать вражеских самолетов, в том числе крупного фашистского аса. Гражданинов, будучи в воздухе, никогда не оставлял в опасности своего товарища. Мне хорошо запомнился один боевой день. К линии фронта подошла большая группа немецких бомбардировщиков. Навстречу им поднялись наши истребители. Одним звеном руководил Гражданинов. Бой начался атакой наших истребителей. Павел несколько раз открывал огонь по «юнкерсу», но безрезультатно. Не мог наш летчик спокойно видеть, как падают бомбы на советских воинов. И лейтенант ринулся в решительную атаку. Пилотировал он отлично. Подошел [137] вплотную к врагу и полоснул по хвосту «юнкерса» винтом. Тот развалился. А у самолета Гражданинова мотор начал барахлить, но лететь еще можно было, и он, выбрав другого бомбардировщика, атаковал его. Вернувшись на израненном самолете на свой аэродром, Гражданинов на вопрос начальника штаба полка Черепова, как прошел бой, скромно ответил: «Вроде бы двух сбил. Одного винтом, другого — пушками». Вот каким был наш Павел, вот как он дрался за Советскую Родину, за ваше счастье, молодежь...
В зале тишина. Вот сидит лейтенант Душин, напряженно вслушиваясь в каждое слово ветерана полка, чуть поодаль — молодые летчики, только что пришедшие в полк из авиаучилища, здесь же и опытные перехватчики. Эстафета мужества передается молодым.
А Забавин продолжает:
— Павел Андреевич погиб 5 марта 1943 года в неравном бою: шесть наших истребителей против тридцати [138] двух гитлеровских. Имя его навсегда в нашей памяти, он — рядом с нами...
Всем хотелось услышать отца Героя, и Андрей Александрович, превозмогая скорбь, начал рассказ о школьных годах Павла, об его учебе в аэроклубе.
— Дорогие мои! Мы с женой думали, что наш Паша давно забыт. Спасибо вам, что вы помните нашего сына. Берегите страну, охраняйте советские границы. Любите Родину, как любил ее наш Паша...
В зале плакали женщины, не скрывали волнения офицеры и солдаты. О чем думал тогда каждый? О трудных годах войны? О погибших отцах и братьях?
— Павел все время рвался на фронт, — вспоминала его жена Татьяна Александровна. — Он писал рапорты, наконец его направили в действующую армию, в ваш полк. С фронта мы получали его полные бодрости письма. Он беспокоился о сыне, просил беречь его.
Из-за стола поднялся рядовой Советской Армии Николай Гражданинов. Он рассказал о своей службе. Сын комсомолец верен делу отца коммуниста: Николай награжден грамотой и знаком отличника.
...Снова вечерняя поверка. И снова звучит голос правофлангового: Герой Советского Союза старший лейтенант Гражданинов... После вечерней поверки мы задержались с Кравченко в казарме, беседуя о делах насущных. Майор рассказывал:
— В первое время старался все делать сам: возьмешься за одно, упустишь другое. Помню, ухудшилась штурманская подготовка, летчики поверхностно готовились к маршрутным полетам. Сам взялся поправлять дело. А вот только теперь вижу — не так брался, надо было спросить со штурмана эскадрильи, с командиров звеньев. То же самое и с фактами нарушения распорядка дня. Проверил: солдаты опаздывают в столовую, в спальном помещении нет должного порядка. Хотел призвать начальника штаба, а потом опять решил сам, думал, что так надежнее будет. На парткоме тогда верно подметили — одной горстью моря не вычерпаешь. А настоящий поворот начался с отчетного партсобрания...
Да, Кравченко прав. В подразделении дела пошли гораздо лучше. Энергичнее работает новый начальник штаба капитан Николай Долгих. Дружнее стали действовать и партийное бюро, и комсомольский актив. По-прежнему [140] майор Кравченко часто бывает в казарме, но приходит туда не для разноса за плохие дела, а поговорить с комсомольцами, послушать их предложения. Приходит не один. С ним теперь командиры звеньев, начальники групп. Верно говорят: когда за дело берутся артелью, — горы сдвинуть можно.
Наступил новый год. В эскадрилье обсудили социалистические обязательства по звеньям, группам. Главное внимание уделили индивидуальным обязательствам. Доклад на общем собрании по обсуждению обязательств эскадрильи в честь XXIII съезда КПСС сделал командир. Принятые обязательства вывесили в ленинской комнате и с первого дня наладили проверку их выполнения.
— Особенно глубоко запали в души воинов эскадрильи встречи с семьей Павла Гражданинова, — продолжал Кравченко. — Нельзя было остаться равнодушным и спокойным к памяти нашего однополчанина. После этих встреч мы поклялись быть достойными наследниками героев войны. И должен сказать, что с тех дней в эскадрилье нет ни одного нарушения дисциплины, ни одного невыполненного полетного задания. Вот как помогло нам извечное зачисление в списки эскадрильи Павла Андреевича Гражданинова.
Благотворное воспитательное значение этого акта мы ощутили не только на делах эскадрильи, которой командует Кравченко, но и всего полка.
Труженики стоянки
О них, инженерах, техниках и младших авиаспециалистах, хочется сказать особо. Ведь без них не обходится ни одна победа в бою, ни один успешный перехват цели в мирном небе. Труженики стоянки являются надежными помощниками летчиков. Однако в жизни бывает и так: за успешное выполнение задания поощряется только летчик, а его друг — техник, подготовивший к вылету машину, остается иногда забытым. В лучшем случае о нем вспомнят в боевом листке.
Разумеется, летчик — основная фигура в авиации, ему слава и почет. Его труд, вероятно, несоизмерим с другими наземными профессиями. Но нельзя забывать и того, что победа, которую одерживает летчик, — плод [141] коллективных усилий. И речь сейчас не о том, чтобы как-то делить заслуги, а о том, чтобы усердие людей, какую бы работу они ни выполняли, было замечено и оценено по заслугам.
В то памятное предсъездовское учение мне довелось пробыть на стоянке два дня и две ночи. И когда командир дивизии объявил, что гвардейцы хорошо справились с задачами и преподнесли достойный подарок XXIII съезду партии, я сразу подумал о тружениках стоянки, об их самоотверженности при обслуживании самолетов на сильном морозе, в пургу, неукротимом желании скорее выпустить истребители в воздух. Вырулит, бывало, самолет на взлет, но техник не спешит уходить из зоны заправки. Он провожает взглядом свое детище до тех пор, пока машина не скроется в облаках. Уйдет в теплушку, и снова та же мысль беспокоит его: как дела у летчика, все ли в порядке? Я думал тогда и о Владимире Михайловиче Муштакове, сменившем три года назад свою партийную должность на техническую, о его нелегкой судьбе, его на редкость беспокойном характере, постоянной озабоченности общими делами полка.
...В первые дни пребывания на должности инженера по самолетам и двигателям Муштаков столкнулся с фактами, когда его указания выполнялись с опозданием, а начальник ТЭЧ подразделения капитан Жарлыгин порой рассуждал:
— Оботрется, не такой резвый будет. При старом было лучше, спокойнее.
Муштаков знал своего предшественника. Тот не обладал высокими волевыми и организаторскими качествами, робко и неуверенно принимал меры по устранению недостатков, стеснялся «власть употребить», действовал уговорами. И даже те, кто раньше работал с огоньком, остыли; других устраивала мягкотелость инженера. Требовательность нового инженера показалась им теперь чересчур жесткой, необоснованной. Но это не смущало коммуниста Муштакова, и он вел настойчивую борьбу за четкое выполнение каждым авиаспециалистом своих обязанностей.
Не раз сталкивались мнения Муштакова и Жарлыгина, не раз инженер убеждал начальника ТЭЧ, но Жарлыгин — человек упрямый, и его нелегко было побороть. [142] Сказать, что он консерватор, — не скажешь; что ОН плохо работает — тем более: истребители его ТЭЧ всегда готовы к бою, на стоянке порядок. Что же не нравилось Муштакову в начальнике ТЭЧ первой эскадрильи?
— Жарлыгин живет интересами только своей ТЭЧ, — говорил не раз Муштаков, — а это никуда не годится.
Когда Муштаков говорил, что надо помочь другой ТЭЧ, то Жарлыгин нередко отвечал:
— Там есть начальники — пусть думают. — И давал распоряжение подсоединить электроагрегат к своему самолету. Глядите, мол, у самого забот полон рот.
Как ни старался Владимир Михайлович убедить Жарлыгина — тот оставался непреклонным. Хуже того, иногда на полетах в зоне заправки скапливалось много самолетов. Чтобы ликвидировать «пробку», требовалась гибкость со стороны старшего зоны капитана Жарлыгина. А он ее не проявлял, заявляя:
— Мы спешить не будем, положено осматривать — осмотрим.
Понятно, Муштаков не мог мириться с этим. Он отдал соответствующий приказ и предложил заслушать коммуниста Жарлыгина на парткоме. Я поддержал это предложение. Вскоре состоялся принципиальный партийный разговор. Трудно воспринял его Жарлыгин. Но взаимоотношения Муштакова и Жарлыгина стали с тех пор постепенно налаживаться, хотя нелегко, ох как нелегко было бороться Борису Григорьевичу со своим упрямством! Когда он по просьбе соседа направлял ему электрогидроустановку, то мрачнел, будто отрывал кусок от своего сердца.
...Ветер поднимал вороха снега и бросал в лица техников: вьюга злилась на этих упрямых людей, копошащихся у самолетов, гнала их в теплый эскадрильский домик. Но Жарлыгин оставался спереди стоянки, изредка посматривал то в сторону домика — погреться бы, то на техников, готовивших ракетоносцы. Высокого роста, широкоплечий, с лиловым, задубевшим на морозах и ветрах лицом, Борис Григорьевич походил сейчас на морского капитана, стоящего на своем мостике, которому ничто не может помешать управлять кораблем: ни бури, ни волны. Тяжелый, суровый, идущий исподлобья взгляд, острый, крючковатый нос, резкие жесты — все говорило о его волевом и упрямом характере. [143]
Он неторопливо смахнул с лица снег, спокойно пошарил в карманах, достал записную книжку и только потом, посмотрев на нас, доложил о готовящихся к вылетам самолетах. Разговорились, Мнения своего высказывать не спешит, выжидает, а если скажет — будто ножом отрежет.
— Чем, Борис Григорьевич, обрадуете XXIII съезд партии?
Жарлыгин задумался, долго смотрел на остроносые истребители.
— Девяносто процентов самолетов уже в готовности. — И, блеснув белками глаз, умолк, оставляя нас в раздумье: а теперь решайте сами — много это или мало.
— А как с классностью? — спросил я.
— Готовятся, думаю, к открытию съезда группу представим немалую.
После того памятного разговора о взаимоотношениях инженера полка и инженера эскадрильи я стал более внимательно присматриваться к делам инженерно-авиационной службы первой эскадрильи, беседовал с техниками, наблюдал за организацией подготовки самолетов, присутствовал на разборах. И шаг за шагом все больше узнавал о Жарлыгине.
Его трудно представить вне самолетной стоянки. В другом месте он почти не заметен. Но зато как вырастает у истребителей, рядом с механиками, в зоне заправки! Мало сказать — влюблен в самолеты: он живет ими, дышит, согреваясь теплом двигателей. Борис Григорьевич не уйдет домой (и никого не отпустит), пока не устранит неисправность, а если надо, то и заночует на чехлах, под крылом самолета.
— Назвать лучших? — переспрашивает Жарлыгин и опять не торопится. Думает. — А может потом, после учений?.. Ладно, назову одного, самого лучшего. Голубев, старший техник-лейтенант.
— Чем же он отличается от других?
— У него лучший по техническому состоянию самолет. Исполнителен, вежлив. Да что я вам рассказываю — вы его не хуже меня знаете.
Техник самолета Альберт Голубев стоял на стремянке рядом с летчиком. Увидев нас, он спустился и доложил о готовности к вылету. С головы до ног запорошенный [144] снегом, в плотной зимней куртке, он выглядел старше своих лет, но стоило Голубеву улыбнуться, как он казался совсем молодым. Лучший техник полка...
Жарлыгин — строг, требователен, хорошо знает авиатехнику. Но если бы он был более внимателен к людям, не замыкался бы нуждами только своей эскадрильи, то наверняка стал бы одним из лучших инженерно-технических начальников. Ему не мешало бы поучиться у Муштакова, который смотрит далеко вперед и заботится не только о запчастях и агрегатах, но и о людях. Казалось бы, ему, инженеру по самолетам и двигателям, положено заниматься только самолетами и двигателями. Но он не таков. Коммунист Муштаков не пройдет мимо любого недостатка и становится непримиримым, когда видит расхлябанность или равнодушие. В любое большое или малое дело он вкладывает душу, вносит что-то новое.
В полку уже развернулось социалистическое соревнование в честь XXIII съезда КПСС, когда к нам прибыли молодые солдаты. Предстояло в короткие сроки ввести их в строй. Вместе со старшим инженером части Зинченко, инженерами эскадрилий Жарлыгиным и Игнатьевым Муштаков наладил учебу будущих механиков. Занятия с ними проводились не только в классах, но и в зонах обслуживания, на стоянке. Владимир Михайлович внимательно следил за обучением молодежи и не раз ставил в пример техников Абдрахманова, Голубева, Морозова, Федорова, которые заботливо и настойчиво учили неопытных солдат-первогодков сложной авиационной специальности. Сам инженер часто беседовал с молодыми воинами у самолетов, показывал порядок заправки, подключения электропитания, осмотра органов приземления. Солдаты любили слушать Муштакова, и стоило ему начать объяснение, как вдруг собиралась молодежь, жадно ловившая каждое его слово.
Муштаков умело сочетал служебные дела с выполнением партийных поручений, был членом парткома, руководил школой молодых коммунистов. Он достойно встретил XXIII съезд родной партии. Его труд был оценен. Президиум Верховного Совета республики наградил майора Муштакова Почетной грамотой.
Хочется рассказать еще об одном труженике стоянки — капитане Игнатьеве. Член парткома, человек труда, [145] заботливый начальник ТЭЧ эскадрильи — таким знают Александра Ивановича в полку. Как-то я разговаривал с одним из подчиненных ему техников. Вот что он мне сказал:
— Наша техническая служба требует смекалки и большой любви к делу, если можно так сказать, любви к каждой гайке, каждому шплинту. Вот эту любовь и прививает коммунист Игнатьев всем нам, техникам и механикам.
Характерно для Игнатьева умение правильно расставить специалистов по объектам, подобрать группы воинов так, чтобы и характерами были схожи, провести всесторонний инструктаж. Все это как нельзя лучше сказывается на обслуживании полетов.
Кто бывал на аэродроме в часы интенсивных полетов, тот замечал непрерывное движение людей, самолетов, тягачей, спецмашин. На первый взгляд можно было подумать, что тут царит стихия. На самом деле — это размеренный ритм, и задает его коммунист Игнатьев. Он не бросается из конца в конец заправочной линии, не носится вдоль ряда автомашин, размахивая флажками, не покрикивает на людей. Он находится почти на месте, и к нему идут со всех сторон.
— Товарищ капитан! Проверьте, пожалуйста, топливо.
— В первую зону обслуживания нужен тягач.
— Кислородной машины нет...
— Пора буксировать ракеты...
Постоишь с ним с полчаса, и от всего этого шума моторов, чересчур громких докладов, свиста и грохота турбин истребителей хочется укрыться, уйти подальше, а Александр Иванович спокойно отдает распоряжения. Изредка он заглядывает в плановую таблицу, сверяя очередность вылетов, и даже шутит.
Под стать ему и заместитель секретаря партийного бюро капитан Пушко, такой же скромный, добрый и даже одинакового с Игнатьевым роста, только лицо чуть покрупнее. Когда они вдвоем в зоне заправки самолетов, там всегда порядок, во всем чувствуется ритм, люди трудятся без перенапряжения, задержек почти не бывает.
Как-то старший авиационный начальник поставил нелегкую задачу: летать две смены подряд, день и ночь [146] без отдыха для технического состава. Полковник предложил мне зайти к техникам и поговорить с людьми, объяснить обстановку, сказать, что предстоит напряженная работа. Я шел на стоянку и думал о том, как начать эту не совсем обычную беседу о восемнадцати часах непрерывной работы. Усталость, она, как осьминог, может сковать все тело, а в авиации это опасно — один винтик не закрутил — и жди неприятности.
Признаюсь, шагал с опаской: вдруг найдется нытик, устал, скажет, не могу готовить самолет к вылету, а без техника никто не имеет права выпускать в полет истребитель.
На середине стоянки я увидел Игнатьева и Пушко. Они о чем-то беседовали.
Вот и хорошо: и начальник и партийный секретарь здесь. С них и начну...
— Все будет как надо, вы не беспокойтесь, — заверил Игнатьев и, посмотрев в сторону идущих к самолетам техников, твердо, с уверенностью произнес: — Они же коммунисты.
И надо сказать, что люди старались, работали самозабвенно, задачу выполнили полностью.
...На тематическом вечере «Гордись славою отцов» полковник Черепов, формировавший полк в сороковом году и бывший бессменным за всю войну начальником штаба, сказал:
— Ни одна победа наших летчиков в воздухе не была бы возможной без напряженного, тяжелого труда замечательных инженеров, техников, механиков, которые в годы войны ремонтировали подбитые самолеты, меняли моторы, заряжали пушки в дождь и мороз. И пока летчики ночью отдыхали, техники работали, чтобы с рассветом проводить в полет залатанные машины. Здесь присутствует теперь уже майор запаса, а тогда он был техник-лейтенант, Евгений Забавин. Он видел, как после полета Федотов, Гражданинов, Числов, Маресьев — все летчики полка сперва подходили к техникам, механикам, благодарили их, а потом уже шли на КП докладывать командиру. Позвольте мне от имени всех летчиков части, живых и погибших, поблагодарить дорогих нашим сердцам техников и механиков в лице бывшего «технаря» Жени Забавина и пожать ему руку!
Ветераны обнялись... [147]
Я привел слова ветерана для того, чтобы еще раз подчеркнуть большую роль технического персонала в достижении успехов всего полка. И политработник партийная и комсомольская организации обязаны помнить об этом, всегда иметь в виду эту категорию личного состава, работать с ней.
Вклад комсомольцев
Запомнился день 28 марта 1966 года. В зал внесли переходящее Знамя обкома ВЛКСМ. Секретари комсомольских организаций рапортуют о выполнении социалистических обязательств в честь открывающегося завтра в Москве XXIII съезда Коммунистической партии.
Собравшиеся солдаты, сержанты, офицеры — вся комсомолия полка, командиры подразделений, секретари партийных бюро, члены парткома, начальник политотдела вслушиваются в каждое слово и цифру рапортов, ибо это вклад комсомольцев в успехи полка.
63 комсомольца повысили классность, все сдали зимние нормы военно-спортивного комплекса, каждый четвертый [148] — кавалер 3–4 знаков солдатской доблестй. Молодые солдаты, в подготовке которых участвовали коммунисты Зинченко, Муштаков, Жарлыгин, Игнатьев, получили право на самостоятельное обслуживание авиатехники. 11 рационализаторских предложений внесли комсомольцы.
Во всех первичных организациях хорошие результаты, но кто же занял первое место? Еще до собрания, на заседании комитета ВЛКСМ, разгорелся спор: кому отдать предпочтение — организации, где секретарем рядовой Сайфулаев, или где комсомольским вожаком молодой летчик лейтенант Владимир Душин.
— Первое место в социалистическом соревновании, — объявил секретарь комитета, — в честь XXIII съезда КПСС заняла первичная комсомольская организация, где секретарь Габдулла Сайфулаев.
Под аплодисменты присутствующих ему вручается Знамя обкома ВЛКСМ. Комсомольцы этой организации в предсъездовском соревновании стали специалистами 1-го и 2-го класса, сократили нормативы подготовки изделий.
Немало хороших починов родилось в те дни. Об одном из них хочется рассказать.
...У входа в казарму неожиданно появилось объявление: «Товарищи комсомольцы! Организация разумного отдыха — наше кровное дело. Предлагаем конкурс на лучшее проведение предвыходного и выходного дня. Участвуют все первичные комсомольские организации. Спешите внести предложения! Комитет ВЛКСМ».
Призыв комитета нашел горячий отклик. Читательские конференции, просмотр и обсуждение фильмов, вечера отдыха, насыщенные шуткой, юмором, лихими народными танцами, шахматные баталии, лыжные соревнования, встречи со старыми большевиками — все использовали комсомольцы, чтобы сделать досуг полезным и увлекательным.
...На трибуне старый большевик И. М. Матвеев.
— Я тогда был комиссаром дивизии ВЧК и однажды зимой девятнадцатого года перед боем осматривал строй красноармейцев. Дух у них был высокий — все рвались в бой, хотелось быстрее разгромить белогвардейцев. Ко мне обратился совсем юный боец:
— Товарищ комиссар! Мне нужен лапоть. [149]
— Один?
— Один. — Я увидел: одна нога в лапте, а другая в онучах. Подозвал командира роты.
— В бой он не пойдет.
— Не могу я, товарищ комиссар, не пойти в бой. Вы не бойтесь — от своих не отстану, вот если только вперед выскочу на босу ногу. — Все рассмеялись. Бойцу выдали старые ботинки с обмотками. Вот так, товарищи, сражались комсомольцы в гражданскую войну. Они шли в бой и побеждали, многие из них отдали свои юные жизни за грядущее счастье, за ваше счастье. Так берегите его, дорожите завоеванным, будьте достойны старшего поколения бойцов...
Военно-патриотическому воспитанию в части стали уделять большое внимание. Мы стремились, чтобы каждый военнослужащий хорошо знал историю части, ее героев, ее традиции и традиции Советских Вооруженных Сил. В канун XXIII съезда был открыт музей боевой славы. Его создали комсомольцы части Николай Алейник, Василий Паринов, Валерий Ильичев, Сергей Слинько, ветераны полка.
Открывается дверь, и из динамиков торжественно звучат слова:
«Товарищ! Ты вошел в комнату — музей боевой славы гвардейской истребительной орденоносной авиационной части. Пройдут века, но из памяти благодарных потомков никогда не изгладятся беспримерные подвиги советских людей, бесстрашно сражавшихся с фашистскими полчищами в годы Великой Отечественной войны за честь, свободу и независимость своей любимой Родины... Не все дожили до светлых дней Победы в мае сорок пятого. Не все сегодня с нами. Товарищ! Почти минутой молчания тех, кто остался на полях Великой войны...»
Проходит шестьдесят долгих секунд. Диктор Всесоюзного радио Ю. Б. Левитан начинает записанный на пленку рассказ об истории полка, сражавшегося с первых и до последних дней Отечественной войны, о Героях Советского Союза — воспитанниках части, о гвардейском Знамени, о подвиге настоящего советского человека, нашего однополчанина — Алексея Маресьева.
Потом Александр Михайлович Числов зачитал телеграмму, присланную Маресьевым на имя личного состава [150] полка. В ней говорилось: «Дорогие друзья-однополчане. Наш полк мужественно сражался с врагами в годы Отечественной войны, гордо нес свое гвардейское Знамя. Вы, молодые авиаторы, приняли его боевую эстафету в свои руки. Желаю вам больших успехов в благородном деле обеспечения безопасности воздушных границ нашей социалистической Родины».
В полковом музее побывали десятки делегаций студентов, учащихся, рабочих, комсомольского актива района, воинов других частей. Жители всей округи съезжались к нам, чтобы взглянуть на документы и фотографии времен войны, на наградные листы героев, на личные вещи ветеранов, увидеть запечатленные на холсте таранный удар Павла Гражданинова и последние секунды смертельно раненного Александра Исаева, рванувшегося в лобовую атаку против гитлеровцев, услышать голоса членов семьи Гражданинова, ветеранов полка.
Наш музей пополнился еще одним документом — письмом первого знаменосца полка гвардии капитана запаса Григория Ивановича Запорожченко.
«...С чувством радости и гордости за свой родной полк прочел я ваше письмо и долго не мог успокоиться... Получение волнующего письма через двадцать с лишним лет из родного полка для меня, воздушного бойца времен Великой Отечественной войны, явилось высшей наградой. Большое, большое вам спасибо! Знайте, дорогие друзья, что мы, первые гвардейцы, всегда с вами... Приятно и радостно сознавать, что кровь, пролитая нами за честь, свободу и независимость нашей Родины, не пропала даром. Наше молодое поколение достойно несет эстафету гвардии вперед, и за это вам наше гвардейское спасибо...»
Письмо старого гвардейца, бесстрашного летчика, сбившего шесть самолетов врага, тяжело раненного в последнем бою, быстро стало достоянием всех воинов части.
После одной из встреч в музее на семинаре секретарей комсомольских организаций зашел разговор о любви к гвардейскому Знамени, к своей части. Лейтенант Душин хорошо подметил большое воспитательное значение реликвий музея:
— Пока я не знал истории части, пока не побывал в нашем замечательном музее, казалось, что полк как [151] полк и служба в нем — как во всех частях. Но вот после встреч с ветеранами полка, с семьей Гражданинова в музее, после бесед командиров с нами, молодыми летчиками и механиками, многое изменилось — будто мы попали в другую часть, в которой служить-то хочется так, чтобы быть хоть немножко похожим на летчиков-фронтовиков.
Владимира Душина комсомольцы избрали секретарем, и сразу же он стал их вожаком: на аэродроме, в казарме, в культпоходе. Ничто не ускользало от внимания Душина: ни радость молодого солдата, окрыленного первыми успехами службы, ни его печаль, вызванная молчанием любимой. Комсомольцы шли к своему секретарю как к другу, как к брату. О своей работе Душин рассказывает так:
— Начал с того, что познакомился с каждым членом ВЛКСМ, поговорил с ним, выявил стремления воина, его желания. Главное же, не упускал из вида ребят: [152] отличился — похвалим, нарушение допустил — разговор по душам, иногда и на бюро. Правда, нарушений было всего три. Вы знаете Петра Чигрецкого. Хороший парень, трудолюбивый, может сутками работать. Но в ночь на первое января допустил нарушение. Внушили — понял, и сейчас он примерный воин...
Радовали подход Душина к людям, забота о комсомольцах, желание вникнуть в поведение молодого воина. Он не гнался за шумными общими мероприятиями, работал спокойно, сосредоточенно, повседневно оказывал влияние на комсомольцев. В сутолоке дня Душин видел лицо каждого, чувствовал пульс всей комсомольской организации, а главное — болел за порученное дело.
На опыте Душина и других активистов я еще раз убедился, как важно поддержать инициативу комсомольского вожака. Но иной раз бывает и так: командир подразделения спрашивает с комсомольского секретаря, упрекает за упущение, но содействия никакого, крутись как знаешь, у меня других забот много. Обратился секретарь за помощью — отказ, задумает коллективный выезд на рыбалку — подожди, соберет бюро — прийти некому, все начальники заняты. И завяла в нем инициатива, погасли смелые замыслы. И смотришь, становится комсомольский секретарь формалистом-отписчиком, тянет кое-как до выборов. Отчитается на собрании, свалит с себя заботы на другого, и все идет по-старому.
Командир эскадрильи всегда поддерживал инициативу Душина. Он не просто говорил: «Молодец, давай делай», а помогал во всем. Помогал и секретарь партбюро Бездольный. Вот и крепко стал на ноги комсомольский вожак. Радуют успехи его комсомольцев в воздухе и на земле.
Новый фронт работы
Далеко наш гарнизон от столицы, но сегодня, 29 марта 1966 года, Москва рядом с нами, и мы слышим бой кремлевских курантов, возвещающих об открытии XXIII съезда Коммунистической партии Советского Союза. [153]
Вдоль остроносых ракетоносцев в строй застыли гвардейцы. Командир полка краткой речью открыл митинг:
— В эти минуты во Дворце съездов собрались лучшие представители двенадцатимиллионной армии коммунистов Страны Советов. Взоры человечества прикованы сейчас к Москве. Каждый советский человек стремился встретить съезд своим трудовым подарком. Этой же мыслью жили воины нашей части. Мы сегодня с радостью докладываем, что предсъездовские социалистические обязательства нашими гвардейцами выполнены. У нас сейчас 65% отличников боевой и политической подготовки, 75 воинов повысили классность, коммунистами и комсомольцами ТЭЧ изготовлен сложный стенд для проверки радиоаппаратуры. Достойным подарком съезду родной партии были хорошо проведенные учения в сложных условиях. При необходимости каждый наш летчик сам без помощи техников подготовит ракетоносец к повторному вылету...
В своем выступлении командир эскадрильи гвардии майор Александр Кравченко сказал:
— Гвардейцы нашего полка не намерены довольствоваться достигнутыми результатами. Мы и впредь будем совершенствовать свою боевую выучку, помнить о том, что в наших рядах навечно Герой Советского Союза Павел Гражданинов.
Выступали солдаты, сержанты, офицеры. И каждый заверял родную партию в том, что будет и впредь неустанно трудиться по защите воздушных рубежей Отчизны.
Когда вперед вышел майор Игорь Платонов, я невольно задержал на нем взгляд: как вырос, возмужал бывший командир звена за эти четыре года! Вспомнились наши беседы с ним, помощь Соколова и Проровского молодому начальнику огневой и тактической подготовки. Подумал об упорстве и настойчивости Платонова, благодаря которым он поднимается все выше и выше. Оставаясь одним из лучших перехватчиков полка, коммунист Платонов теперь каждое явление жизни полка старается осмыслить, дать ему политическую оценку.
— В условиях возрастающей напряженности в мире, — говорит он, — нам, воинам ПВО, нужно быть вдвойне бдительными. И лучшим ответом на решения XXIII съезда родной партии будет наша высокая боеготовность. [154] Пусть империалисты знают: советские войны всегда начеку!
Гвардейцы слушали Платонова, гордились достигнутыми высотами, и каждый мысленно сверял свои дела с делами всей страны, пришедшей к съезду с новыми успехами. Игорь Николаевич Иванов, может, подумал о последнем своем перехвате цели вдали от аэродрома, когда трижды передавалось управление на другие КП, и он, выполняя команду, слышал незнакомые голоса наведенцев. Приземлившись на далекой посадочной полосе соседнего аэродрома, майор еще долго старался уловить в шуме эфира голоса летчиков своей эскадрильи, перехватывающих «противника» где-то за облаками, и радовался за них, за их выросшее мастерство.
А какие мысли волновали Александра Кравченко? Перед началом митинга он сказал мне:
— В канун съезда в эскадрилье царил небывалый подъем, каждому хотелось оглянуться назад и подвести итоги своему упорному труду, вспомнить морозные ночи полетов. Ведь нелегко достались эскадрилье пока маленькие, но уже успехи. После похвалы командира они радуют и заставляют трудиться еще лучше...
Митинг окончился. В кабины истребителей усаживаются летчики, чтобы снова приступить к своему многотрудному и важному делу. Пройдут минуты, и они в весеннем небе громом турбин отсалютуют далекой Москве, съезду коммунистов Советского Союза.
В один из дней в казарме у динамиков собрались все, кто был свободен от дежурства, слушали информационное сообщение о работе съезда. И вдруг зазвучала мелодия партийного гимна. Ее передавала наша космическая станция. Воины с минуту молча смотрели друг на друга, а потом, не сдержав нахлынувших чувств, зааплодировали новой победе советской науки и техники.
Шли дни. Воины изучали Отчетный доклад ЦК КПСС, Директивы XXIII съезда КПСС по пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР на 1966–1970 годы, знакомились с выступлениями делегатов и гостей съезда, проникались атмосферой деловитости, которая царила на съезде. Перед нами, политработниками, встала новая задача — довести решения съезда до воинов, вооружить гвардейцев новыми идеями партии, использовать высокий политический подъем, возникший [155] среди личного состава перед съездом, для дальнейшего повышения боеготовности полка.
Съезд обратил наше внимание на дальнейшее совершенствование организационной деятельности партийных организаций, развертывание идеологической работы, укрепление партийной дисциплины, повышение ответственности коммунистов за состояние дел в своей организации и в партии в целом.
Перед коммунистами полка (а у нас 80 процентов офицеров — коммунисты, в каждом авиазвене — партгруппа), перед этой большой организующей и мобилизующей силой вставал новый фронт напряженной работы. Большие задачи требовали и большой энергии, тем более, что приближался славный 50-летний юбилей Советской власти, который мы, как патриоты, должны были встретить новыми успехами в ратном труде. На достойную встречу 50-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции и полувекового юбилея Советских Вооруженных Сил и нацеливался личный состав полка.
Время! Как стремительно бежит оно! Кажется, совсем недавно прибыл я в полк, а сколько с тех пор произошло событий. Все летчики стали первоклассными специалистами, освоили новейшие ракетоносцы и летают на них во всех метеорологических условиях. Вырос, еще больше окреп полк, боеспособность его намного усилилась.
Я иду вдоль самолетной стоянки и всюду вижу родных замечательных людей. О каждом из гвардейцев полка можно писать много, каждый этого достоин, ибо своим умением и трудом вносит лепту в рост боевой готовности части. Ушел на повышение Алексей Иннокентьевич Соколов, а вместо него прибыл молодой, полный больших замыслов и энергии командир полка; Евгений Редников стал штурманом полка; улетел из родного гнезда Андрей Бабич — он тоже пошел на повышение, его место занял Иван Шустов; убыл на учебу Юрий Романов...
Многих, с кем встретился осенью шестьдесят второго, в полку нет. Сменился за это время рядовой и сержантский состав. Ушли в запас начальник штаба [156] Николай Александрович Иванов и Даниил Порфирьевич Козюра. За три года совместной службы мы сдружились с Козюрой, расставаться было трудно. Перед его отъездом мы зашли в полковой музей боевой славы. Сколько вечеров здесь проведено Козюрой. Теперь Даниил Порфирьевич оставлял в музее одну из многих своих наград, оставлял в память о долголетней службе. Останавливаемся у большой фотографии. С нее смотрят герои войны, наши ветераны. Они встретились спустя двадцать лет после победного майского дня сорок пятого года. Встретились в родном полку: Пашкевич, Числов, Петров, Черепов... От них мы услышали тогда о новых боевых эпизодах, новых фамилиях отважных гвардейцев. Герой Советского Союза полковник Иван Михайлович Березуцкий, рассказывая о мужестве, назвал летчика Александра Буркина, воевавшего без ноги. Маресьевых-то в полку, оказывается, было двое.
Двое ли? Нет. Больше. Все. Все, кто стоял под гвардейским Знаменем, кто мужественно пронес сквозь бои и испытания свою горячую сыновнюю любовь к великой Родине, все они — герои, все по духу — Маресьевы.
...В прозрачном воздухе алеет полковая святыня — орденоносное гвардейское Знамя. В плотном армейском строю замерли достойные наследники славных боевых традиций — молодые солдаты, сержанты и офицеры. Все они подтянуты, торжественно строги. Они внимательно слушают приказ о награждении полка грамотой Военного совета округа за успехи в боевой и политической подготовке. Это их руками добывалась слава мирных дней. Это им советский народ вручил грозную боевую технику и оружие. Это им поручил он охранять свой труд и покой, быть всегда на страже воздушных рубежей Отчизны. Я смотрю на родные мне лица и верю, что они с честью понесут и дальше наше гвардейское Знамя, верю, что каждый из них всегда готов выполнить свой священный воинский долг перед Родиной.