До сих пор

Один мой друг, с которым я встретился недавно, сказал мне, что он был в Германии. Был он в туристской поездке, пробыл там целые две недели. Побывал и в Берлине. «Как! — удивился я. И, волнуясь уже оттого, что задаю такой вопрос, я спросил: — Ты и рейхстаг видел?..»

Он тоже фронтовик, но ему не пришлось быть там в сорок пятом. «Да, — сказал он, — только не так близко — от Бранденбургских ворот...»

От Бранденбургских ворот!.. А я его увидел — во сне.

Сон такой снился мне еще недавно. Впрочем, он мне снится уже несколько лет. Снилось, что из-под рейхстага, из-под глухой стены его, прет молодая сильная зелень. Трава или кусты. И еще — растут из-под него подсолнухи. Много-много золотых подсолнухов.

Так ярко все это приснилось, что я и сейчас еще вижу сожженную руину рейхстага и эти цветущие подсолнухи.

Потом снилось еще — и тоже не раз. Я мчусь в кузове грузовой машины по Берлину, по широкой, незнакомой мне магистрали. И не понимаю, что это за район и как разыскать мне рейхстаг. Потом я веду своих спутников по неизвестным улицам, пока мне не указывают на одно здание. И почему-то мне говорят, что это рейхстаг. Хожу вокруг и припоминаю, припоминаю, разглядываю его со всех сторон и — времени, конечно, мало! — ухожу, стараясь запомнить этот, хотя все такой же разбитый — одни стены без крыши, — но другой и не сразу узнанный мною дом. [108]

И когда просыпаюсь... Нет, не сразу как просыпаюсь, а после только, через какое-то время, я начинаю понимать, что это — сон, и понемногу опять восстанавливаю в памяти тот, настоящий рейхстаг, будто опять я прикасаюсь к его горячей, раскаленной стене...

Друг мой, как и обещал, прислал мне сделанные в поездке снимки... Я стал рассматривать, не очень понимая, что на них. И вдруг — эти башни... Да это — рейхстаг! Его выщербленные стены — мы его в то время иначе не называли как «осиное гнездо», — ступени, колонны... Но где же купол? Его я не вижу. Видно, он столь сильно проржавел, что его спилили.

И я опять воспроизвожу в памяти те уже забытые очертания...

Постоять бы рядом, потрогать рукою стену (она еще горячая — жжется!), чтоб убедиться, что не приснилось это мне. И что цветут подсолнухи подле рейхстага... [109]

Часы

А может, мне следует рассказать о часах, что у меня на руке.

Да, пожалуй, я мог бы рассказать вам о моих часах...

Они теперь уже порядочно потускнели: никелировка во многих местах сошла, из-под нее проглядывает бронза. Только на черном циферблате все еще светится фосфор. Часы идут, но того и жди — станут.

Эти часы — из рейхстага. В тот наипамятнейший день мне дал их Коля Беляев — комсорг 756-го. Он и его друзья нашли эти часы в сейфе, в одной из комнат рейхстага. Нашли сразу целую коробку, большую и перевязанную лентой, на которой была надпись: «Präsente Für Deutsche Generate» — подарки немецким генералам...

Подарок Коли оказался таким же прочным, как его дружба. Часы эти — вот уже четырнадцать лет они у меня — не только светятся в темноте, но и водонепроницаемы, так что они скорее даже адмиральские, чем генеральские.

В какие только переделки не попадали за эти годы мои часы! Я ронял их — в бане! — на цементный пол, и они шли. Не сняв с руки, я однажды бросился с ними в море, а в другой раз влез в ванну — и все-таки они шли.

Но, видно, всего этого было еще недостаточно для моих часов — тогда я вскипятил на них чайник.

Это случилось в ту послевоенную зиму, когда я на месяц приехал в Москву. Студенты Литературного института (я числился заочником этого института) уехали на каникулы, и мне разрешили занять комнату в общежитии. Так я очутился на даче, принадлежавшей раньше [110] Треневу, в одной комнате с молодым адыгейским поэтом Исхаком Машбашевым. Исхак писал какую-то поэму и донимал меня расспросами о личной жизни поэтов. Дача, на которой мы жили, была летней, и поэтому кирпичная печь, как часто мы ее ни топили, грела мало, и мы очень мерзли. На ночь окна плотно закрывались шторами — это помогало удерживать тепло. Утром, ничего не разбирая в темноте, Исхак поставил чайник на тумбочку возле моей кровати и включил чайник в сеть. На эту-то тумбочку я и клал на ночь свои часы.

Когда чайник вскипел и был снят, мои часы дымились. Я схватил их и тут же бросил, так они был раскалены. Когда дым рассеялся и часы немного остыли, я смог наконец рассмотреть то, что осталось... Ремешок обгорел, стекло выгорело. Ничего нельзя было разобрать. Еще не веря тому, что часы окончательно пропали, я приложил их к уху — они преспокойно шли.

Пришлось заменить стекло, купить новый ремешок.

Скоро я заметил: часы стали идти быстрее. Сейчас я время от времени должен переводить стрелку, возвращая их назад.

На этом, пожалуй, можно и закончить рассказ о моих часах из рейхстага. Они уже потеряли свой прежний нарядный вид и уже изрядно потемнели, но, как видите, еще идут. Они еще идут, хотя того и жди — в любую минуту могут остановиться... [111]

Наши дети

В центре Берлина, рядом с рейхстагом, стоят Бранденбургские ворота. Над ними вздыблена четверка коней.

Я писал тогда:

Но и перебитых не было. Не было вообще никаких ног. И коней не было. Был бесформенный ком металла. Расшатанная колесница свалилась. Ехать было некуда. И сами ворота разбиты и покривились.

И, видно, ходко катит время, если моя дочка, девочка военного сорок четвертого года рождения, стала совсем большая. В девятом классе уже. Девушка.

Но она росла у меня на глазах, и это не так заметно.

Но вчера я слышал, как она читала из учебника по немецкому. И что же я узнаю! Наш мальчик Виктор едет в Берлин в гости к такому же, как он, мальчику Отто. И этот немецкий мальчик показывает своему другу город. С Александерплаца они до центра едут в метро. (Мы тогда ходили пешком и считали, что это близко.) И Отто ведет своего гостя по широкой Унтер-ден-Линден. Потом друзья направились к Бранденбургертор. Это — эмблема немецкой столицы...

«А ну, что ты читала, покажи. Где?» — сказал он и отобрал у нее книжку.

Но искать мне не пришлось. На той же странице были Бранденбургские ворота. Белые, отремонтированные. Шесть колонн и пять пролетов. И кони! Те же кони на них! Их несущаяся вперед квадрига... [112]

Я читаю дальше. И узнаю удивительные вещи! Где были пустыри и руины, там возникают дома... И кони снова скачут над Бранденбургскими воротами.

И вот немецкие дети и наши встречаются. Не так, как мы встречались! И Отто, этот Отто в пионерском галстуке, водит всюду нашего Виктора, показывая ему свой город... Они идут вместе по Унтер-ден-Линден.

Наверно, это очень хорошо.

В Берлине, в двух шагах от рейхстага, стоят старые Бранденбургские ворота. На них — бешено скачущие кони. Теперь это просто отлитая из бронзы четверка коней... [113]