Командир дивизии

Селение называлось Дровяная Лучка. До сих пор не знаю, что может означать такое название. Недалеко от реки стоял дом, один дом, других вокруг не было. Деревянный, очень просторный дом, с высоким крыльцом. Я вышел на это крыльцо в полдень и внизу увидел вдруг то ли кому-то что-то выговаривающего, то ли о чем-то спрашивающего, скромно одетого, в гимнастерке — в гимнастерке, но с полковничьими погонами, — необычайно серьезного, перед которым все тянулись.

Я подался сразу назад.

На потемневшей, шерстяной, уже старой гимнастерке была ленточка ордена. Он только приехал. У любого писаря в штабе нашей дивизии орденов было больше.

Дивизия наша воевала в болотах. Брала она в основном сопки. Преобразована она была из бригады.

Вот уже год дивизия была на фронте.

Саперы таскали к реке бревна. Строился мост. Река была маленькая, засоренная крупной галькой, белыми голышами. Сказали, что это река Великая.

Фамилию нового комдива я узнал позднее. Шатилов... Я его тщательно и долго обходил потом, боялся, что мне нагорит за мою кубанку. Которую мне носить было не положено.

* * *

Мы с ним сидим у меня на Ломоносовском. Он мне говорит о своих младенческих годах. Москва его заматывает, и он устал. По-дальневосточному сейчас ночь, и ему хочется спать.

Комдив говорит вяло, борясь со сном. [103]

Но все это, конечно, он рассказывает мне уже теперь, когда я встретился с ним...

Комдив стал уже генерал-лейтенантом. Поседел.

Он родился в Воронежской области. Отец его — лесник в Телерманском лесничестве, у Борисоглебска. «У отца нас было четырнадцать человек. Изба была маленькая, и мы не имели права спать на спине. Только на боку! Кроме меня еще семь мальчиков и шесть девочек, и я среди них всех! Получал отец двенадцать рублей пятьдесят копеек в месяц». Сам Шатилов родился в 1904 году, пишется с 1902 года. В армию пошел в 1924 году. В селе Калмыке кончил сельскую школу. Жил у дяди... «А у дяди были еще три девочки. Пропьет — ни хлеба, ни картошки. Но руки золотые. Зиму поработает — возвращается на лошади, в санях мешок баранок, селедки... «Мама, кому ты должна?» Проучился я до масленицы. Учительница Ольга Ивановна, я ей записочки к парню носил, даст мне за то перо или ручку... Когда бросил учиться, дома никто и не спросил — почему?.. Был это год девятьсот пятнадцатый или шестнадцатый. Сначала коров пас, а потом летом — в поле, зимой дрова пилил». Это все его рассказ...

А потом служба. Так всю жизнь свою и прослужил. Сначала — Восьмой Кавказский стрелковой полк, а потом Тифлисское пехотное училище...

Первого мая, в 1944 году — в Козьем Броде принял комдив нашу дивизию. [104]

Какой рейхстаг брать

Что Неустроев не понял и не поверил тому, что перед ним рейхстаг, пожалуй, естественно: долга была дорога! Нечто подобное произошло и в батальоне другой дивизии — у Самсонова. Я узнал об этом уже в Москве. Он пришел в воинский клуб поделиться своими воспоминаниями, я — читать стихи.

Батальон Самсонова принимал участие в тех боях, и два бойца его батальона — Михаил Еремин и Григорий Савенко — прикрепили свой флаг к углу здания рейхстага. Комбат рассказывал: чтоб быстрее пробиться к центру города, они обходили укрепленные очаги. Чем ближе они были к цели, тем ожесточеннее было сопротивление.

И вот перед нами рейхстаг. В первую минуту мы не поняли этого...

Если Неустроев, встретившись с рейхстагом, долго не хотел верить, что перед ним действительно рейхстаг, то Самсонов спрашивал себя: «Рейхстаг-то рейхстаг, да тот ли это?..» Пленные говорили — если он их верно понял, — что они не знают, какой рейхстаг нужен...

— Звоню полковнику Негоде, спрашивают: «Говорят, есть еще один рейхстаг. Может, это не тот?.. Какой мне брать?»

Комдив помедлил и ответил мне, смеясь: «Берите этот, а если окажется, что это не тот, — берите другой...»

Самсонов вызвал солдата Савенко и младшего сержанта Еремина, дал им флаг и сказал: «Поставьте, как возьмем рейхстаг». Когда началась общая атака, они действовали в боевых порядках. Одного из них — Еремина — ранило, но вместе с Савенко он все-таки воткнул флаг в пробоину в стене.

— Но нам повезло, — продолжал Самсонов, — этот рейхстаг оказался тем самым, какой нам был нужен... [105]

И настал мир

Нам всегда хотелось представить, как это: война, война и вдруг мир. Вдруг — нет войны!

Я слышал один раз, как разговор об этом зашел в землянке, бойцы спрашивали своего старшину, который у них еще на финской воевал...

«А вот мы взяли Выборг, — стал рассказывать старшина. — Я задание одно выполнял. Нес донесение. Иду я через лес. Иду, а навстречу мне боец наш.

— Куда ты? — спросил он меня.

Я остановился.

— Война окончена! Мир! — сказал он.

— Врешь, — не поверил я ему. И рассердился, закричал: — Чего ты треплешься! Не слышишь, какая стрельба идет!

Он говорит:

— Это до двенадцати часов, а после двенадцати дня — прекратить!

— Но, — продолжал свой рассказ старшина, — в одиннадцать сорок пять меня контузило. Пришел я в себя. Тихо! Лежу на снегу, один. И тут я понял — конец войне...»

Не раз и я потом возвращался к этому разговору, думал.

«Эта война кончилась как-то по-другому», — говорил я себе. Но сам представлял уже, как и я тоже иду через поле, через лес. Как всегда, один. Иду в полк по своим обычным газетным делам. А навстречу мне, размахивая руками и чему-то улыбаясь, бежит боец. Я прохожу мимо него, и мне невдомек, что парень этот знает то, чего не знаю я...

Что случится это вдруг, и случится обязательно неожиданно, разумелось как бы само собой. И конечно же, [106] очень скоро. Вот-вот... Если бы кто сказал нам тогда, что война продлится четыре года, мы не поверили бы. Но прошел и год, и два, и три...

Мы не думали, что война кончится обычнее обычного. Но так именно и случилось. Она кончилась тогда — тогда уж, когда они сдались. Когда были взяты за горло. Сдались, когда мы поднялись уже на развалины их «парламента».

Все было не так, как нам представлялось...

Мы уже вытеснили врага из пределов родины, а война — война все еще шла. Она шла и четвертый год. И тогда, когда мы взяли Берлин...

Войны кончаются по-разному — эта война кончилась так.

Я спал. Ведь хотя мы и были в Берлине, но неделю уже не воевали... Пришел Митя и разбудил меня:

— Товарищ старший лейтенант, вставайте! Война кончилась.

И все же она кончилась для нас неожиданно. [107]