Высота
Я долго тогда выспрашивал у них, как все это было и что они испытывали... Но так и не смог занести в мою записную книжку ничего, кроме их имен да кратких биографий.
Разве лишь что на площади у канала они были впереди пехоты на тридцать метров, а в рейхстаге, когда разыскивали ход наверх, с ними был замкомбата Берест. И еще: поставили во столько-то часов. Подробности, по-видимому, казались им неуместными, вроде ненужными и как бы несовместимыми с торжественным актом установления Знамени победы.
Но, может быть, я расскажу все это за них.
Они были в здании, где еще сражались. И вверху — над ними, и внизу — на первом этаже, еще шел бой... Ориентироваться было трудно: окна замурованы. Темень! Нельзя понять, куда какой ход ведет. И куда — ставить? Никто этого не сказал... Ведь надо не просто куда-нибудь, а повыше. Чтоб было видно.
Но вот она, лестница. Как раз то, что им нужно!.. Рядом, с площадки, — еще одна. Она выводит прямо на крышу. Как все видно! Они думали, что давно уж глубокая ночь... Свистят осколки... Хорошо, что крыша плоская... Куда же привязать? Над карнизом — бронзовое изваяние. Всадник. Нет, над всадником нельзя. Получится, что он держит знамя... Опять гремят по крыше осколки. Надо поторапливаться! А что, если туда, на купол... Лестница шатается, она перебита и оторвана. Надо карабкаться по каркасу... Как редки эти железные ребра! И стекла все вылетели. Но лучше не смотреть вниз. Там — провал зала, висишь, как над ущельем. И непрочные и уж очень ржавые [96] переплеты. Только холодок у сердца... И — что это? — вроде цел, не ранен, а из-под ног уходит крыша... С купола — на площадку. Еще лезть! Кружится голова (какие они верхолазы!). Вот и площадка. Да! Только не смотреть вниз... Привязали. Притянули ремни. Притянули чехлом. Все молча. И оно сразу сделалось сильным... Теперь им надо быстрей спуститься и пробраться к своим...
А они и не знали, что ставят Знамя победы. [97]
Щербина
На любительском, старом, сохранившемся у меня снимке — группа людей, вышедших из боя.
Они стоят на ступеньках рейхстага.
Впереди всех, и немножко ниже, боец с белой перебинтованной головой.
Тут и офицеры и солдаты. На всех одинаково рваное и одинаково грязное обмундирование и сползающие, прогоревшие шинели на плечах — кто солдат из них, кто офицер, не разберешь.
Этот, молоденький, чернобровый, стоит на ступеньку ниже. Он в обмотках, с автоматом в руках. В гимнастерке с длинными подвернутыми рукавами. Повязка свежая, чистая. Белый чистый бинт горит на солнце. Видимо, голова у этого юноши только что была заново перебинтована.
Я думаю — это один из самых правдивых снимков войны. Они стоят на ступеньках рейхстага, в котором еще все горит.
Кто эти люди и что это за солдат?
Я расскажу о нем немного, так как сам знаю немного. Лишь однажды я беседовал с ним — там же в рейхстаге, на другой день... Раньше, до того, как был взят рейхстаг, я с ним не встречался.
Увидев его на этом снимке, я тотчас же его вспомнил. Его имя.
Имя еще одного нашего солдата, Щербины.
Сразу же скажу, что, когда я его разыскал там в рейхстаге, корреспонденты настолько успели ему надоесть, что он готов был от них прятаться. И это не удивительно: после недели непрерывных боев он еще не спал... Но все же мы присели на площади, там же, напротив главного [98] входа. Возле афишной разбитой тумбы. И вот моя запись беседы с ним. Вернее, его рассказ.
Щербина, Петр Дорофеевич. Он — 1926 года рождения. Было ему там в рейхстаге 18–19 лет. Его домашний адрес тогда был такой: Запорожская область, село Скелька... В Берлине, уже на Шпрее, ранен был в голову. Но в санчасть уходить отказался и остался в батальоне.
О событиях этих последних дней и о последнем бое говорит так:
«Из дома Гиммлера, из окон, мы выскакивали один за другим. Первым — Пятницкий. Когда бежали через мост, уже стемнело. Когда под огнем мы преодолевали площадь, со мною рядом бежали Руднев и Новиков. И Прохожий. Огонь был очень сильный, я за всю войну не видел такого огня. Достигнув парадных ступеней, мы по лестнице кинулись наверх.
Овладели большой комнатой. По нас стреляли из подвалов, и хорошо, что мы догадались, закупорили выходы. Оказалось, подвалы набиты немцами. Снизу в нас полетели гранаты и фаустснаряды, сверху на голову валилась штукатурка. Но мы стояли у входов и выходов и отбивались гранатами.
Горячими были минуты, когда начали гореть архивы. Все наполнилось дымом, и огонь вскоре пробился туда, где были мы. Оставаться дольше в этом коридоре было невозможно. Пришлось вылезать нам в окно, выходящее в другую комнату. Потом мы разыскали чердачный ход и по нему перешли из горящей части здания в негорящую.
Из рейхстага мы не ушли. Когда прогорело, опять начали штурмовать подвалы».
Вот и все. То ли я так коротко записал, то ли это все, что он рассказывал.
На самом деле обстановка была куда драматичнее. Об этом уже известно из рассказов других участников боя.
Да, Щербина был вместе с Пятницким... Отделение Щербины первым достигло подъезда рейхстага и завязало бой в вестибюле. А когда комнаты стали заполняться дымом и когда немцы предприняли контратаку, бойцы попятились.
— Куда вы? Оставайтесь на месте! — закричал Щербина. Солдаты залегли и стали отстреливаться, забрасывать гранатами показавшихся в проломе немцев. [99]
Зажимая рты, в полумраке, долго блуждали по коридорам и залам.
Ядовитый чадный дым все больнее щипал глаза. У людей кружилась голова, в глазах темнело. Оставаться здесь дольше не было возможности.
От сильного удара, по-видимому от попадания фаустснаряда, задрожала стена. Она рухнула у всех на виду, чудом не похоронив бойцов под обломками...
Щербина пробрался на лестницу, ведущую куда-то наверх, очевидно, на второй этаж.
— Идем за мной! — прокричал Щербина.
Он тоже наглотался дыму и чувствовал, что задыхается. Он вел людей, но и сам не знал, куда идти. Шел, и за ним вслед шли другие. За белой, видневшейся сквозь дым повязкой. Верил, что выход найдется, и шел впереди всех...
Таким вот перебинтованным он и был, когда я беседовал с ним.
Теснимые огнем, перебирались они из комнаты в комнату, долго кружили по коридорам и залам, пока не оказались в той части рейхстага, где дыму было меньше...
Я еще не сказал о том, что, когда Кантария и Егоров искали путь на крышу, чтобы ставить свое знамя, тот же Щербина и несколько его бойцов на лестнице охраняли их с тыла.
На этой же площади перед рейхстагом младший сержант Петр Дорофеевич Щербина был награжден орденом Красного Знамени...
Надо бы рассказать и о бое на мосту через Шпрее и за дом Гиммлера, и о том, что, когда Петр Пятницкий был убит, его флаг поднял Петр Щербина...
Петр Щербина и Петр Пятницкий. Два военных брата, два героя-бойца... Они были недолгими, но хорошими друзьями. Петру Пятницкому было за тридцать, он был отцом семейства, а Щербина — совсем еще паренек, молодой и неженатый. Дома у него мать... Ему-то, Щербине, и передал Пятницкий свой флаг.
Вот кто этот боец, молоденький, раненый, с перевязанной головой, стоящий на ступенях рейхстага. [100]
Комбат
Мы постояли в подъезде. Потом пошли по площади. Со мной был комбат 1.
Здесь, на этой опустевшей площади, рядом с огромными колоннами рейхстага, хмурый вид, его невысокий рост обращали на себя внимание.
После нескольких бессонных ночей он не успел еще ни выспаться, ни прийти в себя и был молчалив. Однако ему самому хотелось показать места, где дрались бойцы его батальона.
Мы стали пересекать площадь. Она вся была загромождена камнем, щитами поставленного на дыбы асфальта и просто кусками расщепленного дерева.
А от Шпрее, с набережной, рейхстаг казался еще более изуродованным. Стены пробиты и задымлены. А колонны сильно обглоданы. Как лошади обычно обгладывают бревна коновязи...
Я давно и хорошо знал Неустроева, и, увидев его здесь, у рейхстага, на этих широких ступенях здания, перед площадью, по которой шли на штурм бойцы батальона, которым он командовал, я думал о маленькой, затерянной в снегах Калининской области деревеньке Поплавы...
Бои под Поплавами начались еще в 1943 году, осенью. Однако немцы подтянули на этот участок свежие силы, много техники, и наше наступление здесь скоро приостановилось.
Но месяца через два, зимой, под Поплавами снова заговорила артиллерия... За белыми ближайшими сопками, когда с сумкой на боку я подошел к переднему краю, был слышен один протяжный возглас — голос наступающей пехоты.
В полуразрушенном блиндаже — их было много на дне [101] оврага — спиной ко мне сидел перед рацией полковник, командир полка, и докладывал:
— Батальон прорвал оборону и сейчас дерется в третьих траншеях. Им командует капитан Неустроев.
В тот день мне так и не удалось встретиться с капитаном Неустроевым... А через месяц я услышал его фамилию снова, на этот раз — в боях за деревню Стайки.
Но сам он казался прямо-таки неуловимым. Как-никак я уже хорошо к тому времени знал всех комбатов в дивизии и со многими из них подружился.
Но однажды дивизия вышла из боев, и мы строили оборону, вторую или третью линию обороны.
Снега сошли. Из-под прошлогодней листвы выбивалась первая травка. Вместе с талым снегом с земли нашей стали сходить следы врага.
Какой-то человек, небольшой, в тесном кителе, в сапогах с густо налипшей красной глиной, ходил по передовой и, стоя над окопом, что-то говорил бойцу, у которого была видна только одна голова, и показывал, как рыть... Он переходил от участка к участку, осматривал новые траншеи, новые ячейки, пулеметные гнезда. Он был очень занят, быстр.
Это и был Неустроев.
Потом мы виделись чаще. Но все-таки не очень часто. Встреч с газетчиками он не искал, я потом это понял.
Во время перекура — мы лежали на холме, над рекой, среди леса, — и он наконец разговорился.
Он уралец, из Свердловска. Вернее, из города Березовска, что рядом со Свердловском. «Города, стоящего на золоте».
Там, на Урале, он вырос, там у него родители, отец, мать, сестры...
И опять — бои. Много было истоптано дорог, взято высот, пока мы не оказались в Латвии...
Польша. Померания. Одер...
Неустроев был за это время пять раз ранен. Тяжело контужен. Однажды снаряд угодил в землянку, где он находился. Всех засыпало, побило, но он выжил, хотя и был весь изранен...
Пять орденов на его потрепанном кителе говорили мне о его пути. Из Старой Руссы — в Германию...
Вот что я вспомнил, когда, перелезая через завалы, мы шли с Неустроевым по площади. [102]