Высота 246
Третий год идет тяжелая, кровопролитная война. Враг еще силен, но уверенность советских воинов в победе крепнет изо дня в день.
На нашем участке бои ведутся в районе севернее Людиново. Могучее дыхание фронта чувствуется и в воздухе. Большие группы краснозвездных самолетов курсируют в небе непрерывно. И только в промежутках между их вылетами над полем боя появляются фашистские истребители.
...Сели, заправились горючим. Не успели отдохнуть, как заработали моторы «илов». Это сигнал и для нас: приготовиться к сопровождению.
— По машинам! — командует начальник штаба подполковник П. А. Федюнин.
Вылетаем парами, идем на малой высоте. Удар предстоит по гряде высот. Там окопался матерый враг. Над районом цели — гарь и копоть. Видно, уже поработали наши бомбардировщики. Дым и пыль, смешавшись с низкими облаками, образовали огромную черную тучу. Она закрывает от нас наземные войска, время от времени как бы пульсирует взрывами, гаснет, растекается.
На небольшом участке скопилось множество самолетов. Им тесно, но все они обязаны выполнить задание. Штурмовики один за другим ныряют под облака пыли и дыма, в огонь. Мы за ними, в кабинах мгновенно темнеет. [191] Летят реактивные снаряды. Они проскакивают рядом с нами, мы видим их длинные, огненные хвосты и даже отшатываемся в сторону, чтобы не столкнуться. Это бьет наша крупнокалиберная реактивная артиллерия.
— «Фоккеры»! — передает по радио Миша Погорелое.
Усиливаем, бдительность. Четверки фашистских истребителей вываливаются из тучи и бросаются на нас с высоты. Мы отбиваем атаки, прижимаемся к «илам». Спикировав, стервятники попали в дымное облако над полем боя, принялись карабкаться вверх. Тут-то мы их и подловили. Прицеливаюсь и даю длинную очередь. Один готов: оторванное крыло, обгоняя фашиста, закружило к земле.
— Туда ему и дорога, — слышу голос Миши Погорелова. — В пекло, к чертям собачим!
Штурмовики уходят домой. Мы не имеем права оставить их без прикрытия, пристраиваемся рядом. Внизу на скатах высоты видим сплошные воронки, разбитую технику врага.
Наземные войска, использовав удары авиации и артиллерии, устремляются вперед. К концу дня мы узнаем: освобождено несколько населенных пунктов.
День за днем продолжаем штурмовку переднего края. Наземные части вклинились в оборону противника, теснят его на запад. В воздухе бои ведутся главным образом на малых высотах. Близость земли, мощная противовоздушная оборона неприятеля приводят к ощутимым потерям. Не вернулись с боевого задания молодые летчики младшие лейтенанты П. Д. Карнаков, В. М. Михалев, Ф. П. Радченко, Е. П. Бабин, П. Я. Антонов, В. П. Шлыков, В. Е. Богомолов.
Утро 11 сентября выдалось безоблачным. Опять летим с группой Ил-2. Курс на запад. На наших картах обозначен объект: высота 246 северо-восточнее Людиново. Высота господствует над окружающей местностью, и гитлеровцы дерутся за нее с особым ожесточением.
Догоняем «илы» на маршруте. Наша шестерка делится на пары: Степаненко — Телегин, Куницын — Андреев, Купава — Никонов. Проходим над полем боя.
Еще на подходе к переднему краю на нас наваливается четверка «фоккеров». Они планируют с высоты со стороны солнца. Мы ведем огонь, не отрываясь от штурмовиков, охраняем колонну. Пара «фоккеров» хитрит. Неожиданным маневром, подкравшись, они атакуют истребитель младшего лейтенанта Н. П. Андреева. [192] Истребитель резко снижается, но затем, выровнявшись, на малой скорости поворачивает к аэродрому.
Меня охватывает ярость. «Фоккеры» уже на бреющем но я все же догоняю ведущего, ловлю его в перекрестье прицела. Очередь — и хищник сбивает верхушки деревьев оставляя за собой рваный след на зеленом покрывале леса.
Пехота который уже день при поддержке авиации штурмует пологие скаты высоты. Даже отсюда, из поднебесья, видны упорство, организованность, решительность наступления наших воинов. Штурмовики работают на совесть. Бомбы крушат инженерные сооружения, превращая их в бесформенные оплавленные груды бетона и искореженного металлолома.
Вечером наши наземные части овладевают высотой 246. Фашисты откатываются на запад, стремясь закрепиться на промежуточных рубежах.
Наши летчики в ожесточенных боях вырывают победу за победой. Сколько самолетов, боевой техники потерял враг на орловской земле! Боевой счет нашего полка составляет 40 машин «Фокке-Вульф-190». Из них 6 — мой скромный вклад в общее дело.
Поужинав, мы поехали в город Сухиничи на отдых. Кое-кто уже лег спать, когда раздался пронзительный рев авиамоторов, и над городом зависли осветительные бомбы. Станцию и жилые кварталы сотрясали взрывы. Мы выскочили на улицу. Город горел. Метались в ужасе жители, плакали дети. Рушились здания, звенели разбитые стекла.
— Скорее в щель! — скомандовал адъютант эскадрильи П. Д. Гончаров.
Во дворе, под единственным уцелевшим деревом, мы заблаговременно отрыли укрытие. Теперь все спешат к нему. Вот стоит, грозя кулаком фашистским бомбовозам, Михаил Погорелов. В мерцающем свете зависшей прямо над нашими головами осветительной бомбы я вижу его бледное от ненависти лицо.
Налет закончился. Город продолжал гореть, и кто-то позвал к домику, где разместился штаб полка. Домик уцелел, хотя вражеская бомба и попала в него. Стены еле держались, на полу — осколки стекла, куски штукатурки. У перевернутого стола лежал начальник штаба подполковник П. А. Федюнин. [193] Полковой врач майор Рощин и санитары перевязывали ему ногу, пытаясь остановить кровь. Тут же и перебинтованный командир полка подполковник Миронов. Рана тяжелая — осколок распорол ему живот. Николай Иванович не стонал, он молча глядел на нас широко раскрытыми глазами, когда его выносили к санитарной машине для отправки в госпиталь.
Мы смотрели вслед. Вернутся ли они, наши боевые товарищи и наставники? Мы привыкли к ним, а они к нам. Командиры хорошо знали едва ли не каждого летчика, наши возможности и недостатки, учитывали все, когда ставили задачу, формировали пары для боя, посылали группы для прикрытия своих или на перехват противника. А это много значит — знать людей как самого себя. Тогда и воевать легче и потерь меньше.
Шли дни, 4-й истребительный продолжал боевую работу. За отличное выполнение задач по разгрому группировки врага в Орловской наступательной операции (12–23 августа) многие наши летчики были награждены орденами и медалями. Указом Президиума Верховного Совета СССР Алексею Константиновичу Рязанову и Вячеславу Сергеевичу Лещенко присвоено звание Героя Советского Союза. Виктор Куницын, Михаил Погорелов, Николай Лысенко, Константин Сафронов получили ордена Красного Знамени. За умелое командование эскадрильей в боевой обстановке я был удостоен высокой чести — награжден орденом Александра Невского. Все мы восприняли это радостное известие с большим подъемом.
Понятно, никто из нас, боевых летчиков, не загордился. Мы отлично сознавали, что, облеченные доверием народа, и партии, несем еще большую ответственность за четкое выполнение всех заданий командования, какими бы сложными они ни были.
Итак, надежды гитлеровцев на новую технику провалились. Советские воины быстро разгадывали замыслы противника, находили уязвимые места в его хваленых сверхмощных танках и самоходках, модернизированных самолетах и с успехом громили их. С огромнейшим упорством мы защищали и отстаивали каждую пядь нашей земли, будь то лесной поселок, станция или полустанок, понимая, что за любой безымянной высотой простираются пути на запад, туда, где ждут своего освобождения наши соотечественники, а также томящиеся в неволе оккупации народы Европы. [194]
12 сентября последний раз сопровождаем штурмовики с этого аэродрома. Получен приказ перебазироваться на новое направление.
Счастье друга — и мое счастье
На исходе 1943-й. Этот год ознаменован выдающимися победами нашей армии, определившими ход войны. Предстоят новые бои. Три фронта — Ленинградский, Волховский и 2-й Прибалтийский — готовятся к освобождению Прибалтики. Наш полк включен в состав 185-й истребительной авиационной дивизии 11-го смешанного авиационного корпуса 15-й воздушной армии 2-го Прибалтийского фронта.
Гитлеровское командование группы войск «Север» любой ценой стремилось удержать этот район, чтобы не допустить выхода Финляндии из войны, сохранить за собой Балтийское море, а главное — надежно прикрыть подступы к Восточной Пруссии. На этом направлении, были сосредоточены значительные наземные и воздушные силы, которые яростно сопротивлялись, цепляясь за каждый клочок местности, превращая его в укрепленный пункт. Было ясно: успешное наступление возможно лишь при условии серьезной, основательной подготовки.
Нам предоставлен отдых для пополнения части самолетами и личным составом. Стоит чудесная золотая осень. Вроде бы и нет войны. Деревья красуются в золотом наряде, реки, озера привлекают любителей рыбной ловли всплесками рыб. Прохладный воздух напоен ароматами сосны и ели. Тишина...
Уже целый месяц мы не летаем, и от этого еще больше устали. Профессия летчика, так же как и музыканта, требует непрерывных тренировок. Не полетал несколько дней — и руки кажутся тебе непослушными, самолет неестественно тяжелым. Летчик обязан летать и своевременно восстанавливать свое мастерство. Поэтому ждем боевого дела.
Нам, 4-му истребительному, предстоит сложная задача: перехватывать бомбардировщики противника, не допускать их в глубь расположения наших войск, прикрывать передовые части от вражеских налетов, вести воздушную разведку. Полеты начинаем 16 октября. Облетываем новый район боевых действий. Ходим звеньями в зону и по кругу, проводим учебные воздушные бои. [195] 27 октября перелетаем из Потрасово на фронтовой аэродром Красные Изоры, где полным ходом продолжается подготовка к боевой работе.
Погода с каждым днем ухудшается. Утром — туманы, зморось или низкая облачность. Иногда и заморозки. вокруг шумит лес.
Самолеты на стоянках надежно укрыты под высокими елями.
Для знакомства с личным составом в полк прибыл командующий 15-й воздушной армии Н. Ф. Науменко. Обошел стоянки, поговорил с командиром полка и, довольный, улетел.
...Отмечаем 26-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Лучший подарок стране к празднику сделали воины 1-го Украинского фронта, освободившие столицу УССР — город Киев. На митинге командир полка зачитал приказ Верховного Главнокомандующего, поздравил нас с успехами, пожелал дальнейших побед.
Вечером получили письма. Мне опять ничего. Мои родные места на Черкасщине пока еще оккупированы фашистами. Там осталась старшая сестра Варвара с малолетними детьми. Как там они? Живы ли?
Всем полком собрались в столовой. Столы накрыты по-праздничному, настроение у всех приподнятое. После короткого праздничного доклада заместителя командира полка по политической части подполковника Ершова — взаимные поздравления, пожелания боевых успехов, здоровья и счастья после победы.
Об окончании войны, о победе в этот вечер говорили все. Чувствовалось, что каждый ясно сознавал: личное счастье — мое и всех — полностью зависит от общей победы в войне. В самом деле, прогоним фашистов — значит, снова настанет мир, расцветет земля, поднимутся из руин заводы, города, улучшится благосостояние народа. Хотелось представить, как все это будет после победы.
Рядом со мной сидит Михаил Погорелов с женой Марией, которая приехала из Саратовского медсанбата. Они поженились, когда Михаил находился там на излечении. Сегодня их семья очень счастлива: большой праздник отмечают вместе. Молодая жена моего товарища хороша собою, веселая, ласковая, остроумная. Раскрасневшиеся лица молодоженов сияют. Михаил шутит и смеется громче обычного. Причину такого чудесного настроения знаю только я, близкий его друг. [196] Михаил шепнул мне на ухо, кивнув в сторону Марии:
— Ожидаем ребенка, обязательно будет сын...
— Желаю вам вырастить такого же летчика, как Михаил Погорелов, — искренне поздравляю я и неожиданно чувствую: заныло что-то в сердце.
Никогда еще так не завидовал своему товарищу, как в те минуты. «Счастливый ты, Миша, — думал я. — Если что и произойдет, от чего на фронте никто не гарантирован, о тебе останется живая память. А обо мне кто вспомнит?.. Но я искренне рад за тебя, дорогой мой друг».
После торжественного ужина под аккомпанемент баяна пели песни, вызывали на «бис» лучших певцов, танцоров. Мне тоже пришлось повторить свой небогатый репертуар. А в танцах отличились Шура Мягкова и Михаил Борисовец. Они уже не первый раз завоевывают приз за отличное исполнение «Белорусской польки».
Праздник — как бы зарядка для боя. Перед нами задача — помочь наземным войскам освободить от врага Прибалтику.
К боевой работе приступаем 10 ноября. Первый мой вылет на 2-м Прибалтийском — разведка погоды. Иду в паре с Н. Г. Лысенко. Разведка производится в сторону Локня — Новоржев.
Кое-где уже выпал снег, землю сковали морозы. Низкая облачность сплошным покрывалом окутала землю. Летим на высоте 200–300 метров. Линию фронта проходим северо-западнее Великих Лук.
Противник активности не проявляет. Все вокруг словно вымерло. Но это только на первый взгляд. У Новоржева видим большое скопление автомашин по дороге на Локню. Противник движется с севера на юг. Пикируем на колонны, бьем из пушек и пулеметов. Несколько автомобилей вспыхивают, на дороге образуется пробка. Развернувшись под облаками, уходим на восток.
11 ноября погода по-прежнему сложная. Авиация почти бездействует. Мы с Лысенко продолжаем осмотр района от Новоржева до Локни, в конце своего маршрута штурмуем станцию Локня, где обнаруживаем два эшелона с боеприпасами. Результат удара весьма эффективен: несколько вагонов вспыхивают и взрываются. Опасаясь попасть под осколки, уходим домой.
17 ноября погода, наконец, несколько улучшается. [197] Облачность приподнимается, нижняя кромка ее зависает на высоте до тысячи метров.
Вылетаем на разведку в район Новосокольники с Михаилом Погореловым. Местность почти открытая, мы прекрасно видим перепаханное взрывами снарядов и бомб поле, проволочные заграждения, траншеи и ходы сообщения. На фоне недавно выпавшего снега выделяются следы танков и автомобилей.
При полете над городом Новосокольники активно заработала зенитная артиллерия противника. Пришлось увеличить скорость до максимальной. Затем — снижение, противозенитный маневр и поворот влево. На развороте смотрю — нет Михаила. Передаю по радио: — Развернулся влево.
Видимость плохая, может, затерялся Погорелов? Становлюсь в левый вираж, чтобы разобраться в обстановке и подождать напарника. Сзади появляется черная точка. Подбираю обороты, жду, присматриваюсь повнимательнее... Но ведь это не он! Ко мне в левом пеленге пристраивается «мессершмитт». Вот это номер! А где же Миша?
Чтобы не попасть «мессеру» на прицел, отшатываюсь от него влево, и в этот миг он, видимо, тоже уяснив что к чему, шарахается вправо от меня. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, со злостью бросаюсь в погоню, даю длинную очередь. Гитлеровец прячется в облака. Вот так загадка! Может быть, этот «тихоня» и сбил Погорелова? Если нет, то где же он?! Боль и досада охватывают меня. Если сбили товарища, то вина и на мне: не увидел, не проследил, не выручил... Неужели его будущий сын так и не увидит отца? Страшно подумать. Выполнив задачу, возвращаюсь на свой аэродром. И тут все проясняется. Оказывается, отвернув в районе Новосокольников под зенитным огнем вправо, чтобы не идти на разрывы зенитных снарядов, Погорелов увидел пару «мессершмиттов». Одного сбил, а второй — бежал. Миша Погорелов был уже дома, стоял и улыбался. Случаются на войне и такие нелепые случаи, не предусмотренные никакими планами и уставами. Второй вражеский истребитель, очевидно, не следил за боем. На значительном расстоянии он принял мою машину за «мессершмитт» и шел за мной, пока не сориентировался и не шарахнулся в сторону. [199]
Агрессор остается агрессором
Конец ноября и первые две декады декабря 1943 года на нашем участке фронта прошли относительно спокойно. Авиация противника особой активности не проявляет, за исключением «рамы», которую мы никак не можем подстеречь. Погода в основном нелетная, изредка лишь ходим в разведку.
Линия фронта за это время несколько продвинулась на запад к станции Пустошка и вновь стабилизировалась.
Вынужденная пассивность отражается на настроении людей, они скучают по настоящей боевой работе и, естественно, требуют разрешить вылет в неблагоприятных условиях.
Мы старательно чистим машины от залепившего их свежего снега. Но вот на стоянке появляется знакомая фигура заместителя командира по политической части подполковника Ершова. Лица летчиков оживляются.
— Говорят, Германия скоро запросит перемирия? — первым задает мучивший всех вопрос Лысенко. — Ведь поражение немцев очевидно? — В глазах летчика нетерпение.
— Вот как? — Ершов хмурится, молчит, затем, не спеша, отвечает: — Я не слышал таких предположений. Противник, на мой взгляд, отступает вовсе не потому, что стремится к миру и вот-вот запросит перемирия. Он не стал смирнее. Это выросла наступательная мощь и сила Советской Армии. Фашисты никогда не уйдут с захваченных ими земель добровольно. Агрессор остается агрессором, и наша задача — бить противника до полной его капитуляции.
Замполит поискал кого-то глазами, затем достал из планшета конверт.
— Наверное, нет ни одного среди вас, кому бы война не принесла горя. У одного оно больше, у другого меньше. Но каждое мы воспринимаем как свое собственное. И личное нельзя отделить от общего. Гитлеровцы, захватив наши земли, разбойничают на них, издеваются над советскими людьми. Вот послушайте, что сообщили о семье инженера эскадрильи Михаила Львовича Басса, проживавшей в Бобруйской области. Мать Михаила, сестра и два брата (у одного из них пятеро детей) погибли от рук фашистских палачей. [199] Не утешать тебя пришел, дорогой Михаил Львович, — обратился Ершов к Бассу. — Твою боль ничем не уймешь. Но это не только твое горе, а наше общее, горе всей нашей страны. И лучшей помощью и утешением для тебя будет решение еще крепче бить фашистских гадов, до полного их изгнания с нашей земли. А друзей у тебя и единомышленников в этом деле — весь полк, вся наша армия, весь народ.
Стихийно тут же, на заваленной снегом взлетной площадке, возник митинг. Летчики, механики высказали решимость жестоко отомстить фашистам за все зверства, чинимые ими на нашей земле, за гибель семьи Басса. Слово берет командир эскадрильи майор И. В. Шмелев. — Дорогой наш друг и товарищ! — страстно говорит он. — Мы очень хорошо понимаем тебя. Нам известно, что ты давно стремишься переквалифицироваться на летчика. Ты и сейчас рвешься в воздух, чтобы мстить врагу. Но поверь нам всем, кто летает: мы лучше сделаем это за тебя, но с твоей помощью, которую оказываешь нам на земле. В каждом сбитом нами самолете, уничтоженном танке, орудии, считай, есть и твой личный вклад о дело победы, твоя заслуга. И пусть всегда будет исправным и безотказным оружие на наших боевых машинах.
Мы обещали решительно и беспощадно бить врага всюду, где только увидим его... Скорее бы установилась погода — и в настоящее боевое дело!
После излечения в госпитале в полк прибыл и приступил к выполнению обязанностей командира Николай Иванович Миронов. 16 декабря я был вызван к нему для получения боевой задачи.
— Слушай приказ, — взял в руки карандаш и обратился ко мне Николай Иванович. — Эскадрилье следует срочно перебазироваться на передовую оперативную площадку южнее населенного пункта Пустошки. — Он обвел на карте заданную точку. — Задача: перехват и уничтожение противника на подступах к линии фронта.
Уточнив подробности, готовимся к вылету. Я волнуюсь: с сегодняшнего дня на меня возложена ответственность, определяемая характером самостоятельной работы с эскадрильей. Это большое доверие мне и летчикам эскадрильи.
Оперативная плошадка, или, как ее еще называют, аэродром подскока, находится на удалении шести километров от переднего края. [200] Она утопает в снегу, лишь для посадки и взлета укатана неширокая полоса. Мы рассредоточили самолеты по опушке леса, сами разместились в землянках, вырытых на обочине летного поля. Столовая недалеко от аэродрома — в крестьянской избе в лесу.
Отчетливо слышна артиллерийская дуэль, иногда снаряды и мины ложатся совсем рядом со стоянками машин.
На боевые задания взлетаем тотчас по приказу. Много времени сидим в готовности номер один прямо в кабинах. Если ходим по курсу на север, над линией фронта нас встречает ураганным огнем зенитная артиллерия противника. Зенитки бьют плотно, поочередно сосредоточивая удары то по одному, то по другому самолету.
Теряя господство в воздухе, противник до предела насытил свои наземные войска зенитными средствами. Огневые позиции «эрликонов» расположены вдоль железных и шоссейных дорог с востока на запад от Пустошки на Идрицу и Себеж. Ими «усеяны» берега речек, озер, лесные опушки, железнодорожные станции, населенные пункты. Вести с ними борьбу для нас весьма затруднительно. Пожалуй, единственно надежный способ — уходить, прибегая к противозенитному маневру по курсу, на малой высоте, со снижением на большой скорости, затрудняя таким образом прицеливание.
С оперативного аэродрома часто вылетаем на прикрытие своих войск, иногда — на их поддержку. Когда наши штурмуют передний край, мы наносим удары по противнику. Поддержка войск весьма эффективна с малой высоты, с полетом вдоль линии фронта. При этом мы выбираем цели и бьем из пушек. Фашисты отвечают нам зенитным «фейерверком». Свои очереди адресую врагу с «посвящением». Вспоминаю Амет-Хан Султана. Его горячие, как заклятия, слова: «За Ялту! За Алушту!..» Каждый выстрел в самом деле становится прицельнее. И я кричу: «За семью Михаила! За нашего друга Басса!..»
...Вылетаем на бреющем, штурмуем позиции фашистов. Они стреляют в нас тысячами снарядов. Командую:
— Все немедленно на сто восемьдесят!
Разворачиваемся на свою территорию и оттуда опять делаем заход для очередного удара. Маневр повторяем несколько раз до истечения времени поддержки. Противник, понятно, не молчит. Небо густо насыщают шапки разрывов. На крыльях, фюзеляжах появляются все новые пробоины. Возвратившись домой, обнаруживаем, что обшивка нуждается в серьезном ремонте. Самолеты — как решето. [201] И опять, в который раз, ночь напролет наш обслуживающий персонал — техники, инженеры — «штопают» и «латают» боевые машины.
Однажды к нам прилетел командир 185-й истребительной дивизии полковник Г. Н. Зайцев. Поговорил, порасспросил и предложил:
— Слетаем в разведку, товарищ Степаненко?
— Есть слетать, — отвечаю.
Поднялись парой. Командир дивизии — ведущий, я — ведомый, курс на север, высота 200–300 метров. Пересекли линию фронта и несколько углубились на занятую противником территорию, как вдруг интенсивно заработали все зенитные средства врага, сосредоточенные на этом участке.
Полковник увеличивает скорость, и я спешу за ним. Отставать не имею права, но когда противник ведет огонь по ведущему, то попадает, как правило, по ведомому. Осколки барабанят по фюзеляжу и крыльям.
— Получил повреждение, — докладываю Зайцеву. Полковник разворачивает машину на запад, затем на юг — в сторону нашего расположения. Во время разворота «эрликоны» еще раз попадают в хвостовое оперение моего самолета. Теперь он перестает подчиняться рулям поворота и глубины. Стараюсь удержать машину в нормальном положении, но лететь становится все труднее.
После посадки мы осмотрели поврежденную машину. Хвостовое оперение ее было в плачевном состоянии.
— Вот это да!.. — произнес обескураженно полковник. — Как только долетел? Теперь я сам вижу: следует принимать меры против зениток.
Спустя несколько дней над нами появилась «рама». Это уже угрожало аэродрому налетом вражеских бомбардировщиков или артобстрелом.
Бросаюсь к самолету, запускаю мотор и взлетаю в считанные минуты. «Рама» уже засекла нас и разворачивалась на запад. Настигаю ее и атакую снизу. После моей очереди вражеский самолет задымил и начал снижаться. Фашистский воздушный стрелок дает по мне ответную очередь, но неприцельно. Продолжаю преследовать разведчика на бреющем полете и добиваю его. «Рама» сваливается восточнее Идрицы у деревни Степашково. Противнику все же удалось запеленговать нашу площадку. К обеду начался плотный артиллерийский обстрел. Снаряды рвались на летном поле и его обочинах. [202] Два упали рядом со столовой, где обедал летный состав. Один пилот был убит, несколько человек технического состава получили ранения.
После артобстрела — налет авиации противника. По тревоге мы поднялись в воздух, в короткой схватке сбили три самолета врага. Однако всем было ясно: оставаться здесь больше нельзя.
С болью в сердце похоронив товарищей, мы по приказу к вечеру улетели на основной аэродром. Настроение у всех боевое. Врагу не уйти от возмездия за все его злодеяния на нашей земле.
В январе 1944 года в нашем полку случилось «ЧП». По возвращении с боевого задания погибли заместитель командира одной эскадрильи и старший летчик. Уже над аэродромом они решили отработать на малой высоте сложный пилотаж. Но, увлекшись, пилоты пренебрегли мерами безопасности и при выполнении одной из фигур не выдержали дистанции и столкнулись.
Мы искренне сожалели о гибели товарищей, но не могли одобрить их действий, хотя понимали, что они стремились к повышению боевого мастерства. Однако, избрав неверный, рискованный путь, преступили основной закон авиации — идти от простого к сложному, от сложного к более совершенному.
Небоевая потеря летчиков и машин была суровым предостережением молодым авиаторам, стремящимся побыстрее освоить сложный групповой пилотаж.
К сожалению, у молодежи это был не единственный случай, когда в воздухе принималось скоропалительное, непродуманное решение, как правило, влекущее горькие последствия.
Помню, произошло это во время прикрытия вылета бомбардировщиков в одном из боев на Курской дуге. На горизонте возникли «мессеры» и тотчас направились к нам. Наша задача — не допустить их к охраняемым самолетам. И главное тут — не отстать от скоростных бомбардировщиков. Опытные летчики это отлично понимали, но вот молодежь, к сожалению, не всегда.
Два наших «яка» оторвались от общей группы и смело пошли на «мессеров», атакуя в лоб.
— Кто полез на «мессов»? — закричал по радио Миронов, возглавлявший полет. — Не отрываться от группы, держаться ближе к бомбардирам! [203]
Но молодые ребята в боевом азарте ринулись за «легкой» добычей, не понимая, что идут на смерть. С боевого задания они не вернулись. Это был горький урок для всех — потеряны два молодых пилота, впервые участвовавших в бою. Нарушение дисциплины было налицо.
«Если в кабине сидит неопытный летчик, и к тому же легкомысленный человек, мало надежды на успех, тем более на что-то героическое...» — подвел невеселый итог Герой Советского Союза капитан Середа — инспектор ВВС по технике пилотирования, прибывший в полк для проверки боевой работы.
Мастерство! Оно решает многое, это понятно всем. Поэтому пилотаж для истребителей нужен как воздух. Эти обстоятельства вызывали особую озабоченность у командования и партийной организации.
Партийное собрание проводим прямо на аэродроме, в единственном уцелевшем домике. Обсуждаем задачи коммунистов по обеспечению высокой боевой готовности, интенсивности боевых вылетов. Докладывает заместитель командира по политической части подполковник Ершов.
— На нашем счету немало побед. За годы войны пилоты полка сбили сотни фашистских самолетов. Вспомните наш боевой путь: от столицы Молдавии, Кишинева, — до Ростова-на-Дону, бои над Ярославлем и Воронежем, в небе Сталинграда и Кубани, сражения над Орлом и Великими Луками. Везде и всюду летчики демонстрировали образцы героизма и высокого летного мастерства. Анатолий Морозов, Амет-Хан Султан, Виктор Куницын, Петр Молодцов — Герои Советского Союза — проявили высшее мужество, таранив в воздухе врага. После совершенных таранов они остались живы благодаря высокому умению драться, смелости и отваге. Полк представлен к высокой награде — ордену Красного Знамени. Наши успехи в боевых действиях неоспоримы. Но наряду с этим имеют место случаи нарушения воинской дисциплины, потери бдительности в воздухе, недооценки мастерства противника, неприкрытое стремление некоторых летчиков отличиться. Игнорируя принцип взаимодействия, они нарушают боевой порядок и стремглав бросаются в бой на превосходящего врага...[204]
Доклад подполковника Ершова прозвучал как строгое предупреждение нарушителям, он звал коммунистов к бдительности, организованности в борьбе за дисциплину и повышение технических знаний летного состава.
Выступление заместителя командира по политической части единодушно поддержали все коммунисты полка. Было принято решение продолжать плановую учебу, добиваться усовершенствования всех элементов пилотажа, обеспечить квалифицированное руководство тренировками.
Слово взял командир эскадрильи Герой Советского Союза майор А. К. Рязанов. Опытный ас, он проанализировал случаи потери бдительности в воздухе, недооценки мастерства противника, приводившие к поражениям.
— Каждый полет, в особенности боевой, опасен, — говорил Алексей. — Но опасность значительно уменьшается, если летчик постоянно летает и совершенствует свое мастерство. Он всегда должен быть готов к любым неожиданностям, имея в запасе наиболее эффективный вариант действий, Малоопытные летчики бросаются на врага в открытую, не имея таких вариантов. А кто больше летает, тот меньше рискует. Мастерство, как правило, прямо пропорционально количеству полетов.
Отличный мастер воздушного боя, Рязанов высказывал эти советы от себя лично и от летчиков старшего поколения. В самом деле, недооценка противника, нарушение режима труда и отдыха, недисциплинированность — большое зло, изживать которое не так-то легко.
Затем попросил слова Михаил Погорелов.
— В воздушном бою приходится употреблять почти все фигуры высшего пилотажа, — говорил он. — Как известно, это входит в программу обучения летчиков. У нас же далеко не всегда имеется возможность потренироваться в выполнении этих фигур. Упражнения в пилотаже летчику очень нужны. Хорошо попилотируешь — лучше чувствуешь машину, исчезает неуверенность в себе.
Погорелов высказал мысли многих из нас. Ведь разговоров об учебе у нас иногда хоть отбавляй, а возможности часто только те, что в бою. А там, как известно, применяешь фигуры вынужденно — в соответствии с маневром и действиями противника.
Коммунисты отмечали в своих выступлениях, что в условиях фронта летчики должны стремиться использовать любые возможности для совершенствования техники пилотирования; пилотаж в зоне, учебный воздушный бой, стрельбу по наземным целям. [205] На собрании предлагалось продолжать плановую учебу, добиваться совершенствования всех элементов и фигур пилотажа под руководством квалифицированных командиров-методистов. К учебе должны привлекаться все летчики, особенно молодые.
Решение собрания потребовало от коммунистов неукоснительно соблюдать строгую воинскую дисциплину на земле и в воздухе, решительно пресекать случаи отступлений от уставов и наставлений, повысить требовательность к себе и к подчиненным. Оно послужило нам, коммунистам, да и всем летчикам, хорошим уроком повышения бдительности, наведения должного воинского порядка в подразделениях, совершенствования боеспособности. Влияние партийной дисциплины на жизнь и боевую деятельность полка чувствовалось теперь, как и всегда в самые ответственные моменты, в полной мере.
Февраль 1944-го выдался снежным, частые метели мешали летной работе. Вылеты в основном начались во второй половине месяца, когда погода чуть стабилизировалась. Полк уже несколько раз перебазировался. Теперь наш аэродром отделяла от передовой лишь небольшая гряда высот. Мы слышали артиллерийскую стрельбу и даже рокот танков.
Близость аэродрома к линии фронта позволила командованию оборудовать на одной из высот наблюдательный пункт. Оттуда мы следили за появлением самолетов противника. Вылет на перехват осуществлялся теперь из положения готовности номер один по первому сигналу с НП.
Обязанности наблюдателей несложны, но очень ответственны. Нередко это дело поручали девушкам. Прилежные и исполнительные, они справлялись и с этой задачей, оказывая большую помощь командованию и выручая механиков, всецело занятых подготовкой машин.
Тот день 24 февраля выдался на редкость ясным. На наблюдательном пункте у телефона дежурила Шура Мягкова. Полеты проходили с обеих сторон весьма интенсивно. Группы одна за другой уходили в воздух и, проведя бой, возвращались, но угроза появления все новых и новых стай стервятников оставалась, и потому готовность номер один не снималась с повестки дня.
...Сквозь окуляры бинокля Шура пристально всматривается в небо, время от времени поглядывает и на покрытое снегом озеро Орлец. По берегу его проходит наш передний край. Девушке видны изломанные линии ходов сообщения, темные холмики блиндажей, брустверы окопов. [206] На душе у Шуры неспокойно. Там, на аэродроме, ждет сигнала на взлет младший лейтенант Степан Молчанов. Шура знает номер его машины и очень волнуется за летчика, предчувствуя, что вот-вот он появится в небе и она сможет наблюдать за его боем.
В полку известно об их дружбе. Девушка скромная, строгая, она любила Степана. Мы, его товарищи, видели, что Молчанов также всерьез увлекся ею. Вчера вечером на торжественном ужине в честь празднования Дня Красной Армии они о чем-то увлеченно говорили, и такая безграничная нежность светилась в глазах обоих, что у всех, кто их видел, теплело на душе. Когда на следующее утро Шура на машине уезжала на наблюдательный пункт, Степан долго смотрел ей вслед.
Солнце поднялось уже довольно высоко, небо по-прежнему было чистым и ясным. Вражеские бомбардировщики продолжали налеты на наш передний край, но каждую их атаку отбивали истребители.
Шура Мягкова спешно сообщила о приближении новой группы бомбардировщиков противника и увидела над своим аэродромом зеленую ракету. Вслед за ней, взблеснув крыльями, взлетали «яки».
Степан Молчанов шел ведомым у заместителя командира эскадрильи старшего лейтенанта С. М. Купаво. Серебряные машины одна за другой, как птицы, взмыли вверх, развернулись и пошли к передовой навстречу врагу. Девушка вела свой бинокль за машиной Степана и тихо приговаривала, как заклинание, одни и те же слова, не замечая никого вокруг: «Вернись живым, Степа... Вернись живым...»
Иногда в линзы бинокля попадал самолет Купаво или «юнкерс», к которому приближалась пара. Купаво и Молчанов с ходу атаковали врага. Трассы их снарядов пересекались почти рядом. Летчики, повторив заход, догнали одного из «юнкерсов» и сбили его. На третьем заходе они разрушили боевой строй фашистов. Сбросив бомбы на свои войска, противник развернулся на запад. Но тут на наших ребят навалилась стая врагов. Четыре «мессершмитта» насели на Купаво и Молчанова.
Силы явно неравные. Два истребителя, применяя фигуры высшего пилотажа, плотно держатся друг возле друга, отчаянно отбиваясь от наседающих врагов. Вошел в штопор еще один Ме-109. Но остальные, словно осы, вьются со всех сторон. [207] Воздух то и дело прорезают густые пулеметные трассы.
Шура опрометью бросается к телефонному аппарату, торопится запросить помощь, но с аэродрома уже взмывают в небо новые пары «яков».
Самолет Молчанова наконец выходит из боя. Его отсекают от наседающих «мессершмиттов» взлетевшие свежие пары. Степан проходит над аэродромом, но не может с первого захода попасть на расчищенную от снега полосу и идет на второй круг. Шура теряет серебристую точку из виду. Напряженно всматривается она в бездонное синее небо над горизонтом. Спустя несколько мгновений где-то за высотками вырастает черный столб. Глухие раскаты взрыва доносятся до НП. Позже станет известно, что смертельно раненному летчику не удалось справиться с поврежденной машиной.
«Я долго не могла оторвать взгляд от этого дыма. Все надеялась: вдруг самолет со знакомым номером появится с другого направления и приземлится на аэродроме... — рассказывала впоследствии Шура. — Но не дождалась...»
Степана Молчанова похоронили с воинскими почестями у села Калачево, вблизи Великих Лук, могилу украсили еловыми ветками.
Высокая награда Родины
Март выдался на редкость теплым. Снег с земли начал сходить рано, солнце пригревало все сильнее. Четко наладилась наша воздушная работа.
2 марта с утра до вечера мы прикрывали штурмовики. Все атаки истребителей противника отбили успешно, и «илы» свою задачу выполнили. 3 марта был особый день. Впервые перехватываем самолеты противника с помощью радиолокационной станции наведения «Редут». По ее наведению я сбиваю «Юнкерс-88», пытавшийся внезапно под нижней кромкой облаков проскочить в глубь нашей обороны.
Станция наведения «Редут» — это теперь наши глаза. И то, чего раньше мы не замечали, теперь отлично просматривается по всему фронту и в глубину обороны.
16 марта меняем дислокацию. Новый аэродром находится в лесу, здесь же укрытия для самолетов и личного состава. [208] Однако вражеской разведке удалось раскрыть наше перебазирование, и противник нанес бомбовый удар. Из строя выведены три самолета, несколько человек ранено.
Затем полеты прекращаются из-за сильной распутицы. Но летчикам требуется постоянно поддерживать свое мастерство на высоком уровне. Лучшая академия — непрерывные полеты, воздушные бои.
— Не волнуйтесь, — успокаивает нас заместитель командира полка Ершов. — Мы с вами еще повоюем. Отдых человеку тоже необходим.
Дают о себе знать старые раны, и меня отправляют на лечение. Госпиталь находится в городе Вышний Волочек.
Усадив меня в маленький По-2, подполковник Миронов и полковой врач капитан медицинской службы Титов долго машут нам на прощанье ушанками: в добрый путь!
По прибытию в Вышний Волочек разыскиваю свой госпиталь. Он размещен в каком-то старинном добротном здании. В палатах чисто, уютно. На кроватях белоснежные простыни, мягкие подушки. Не верится, что где-то недалеко отсюда кровопролитная война. О ней напоминают раненые. Их много. Лежачие, ходячие, с перебинтованными руками, ногами, головами...
После осмотра мне назначили процедуры. Операция предстояла несложная. Скорейшему излечению способствует строгий распорядок дня: завтрак, обед, ужин в определенное время. Какое это блаженство — отдых! Улегшись в чистую постель, я отсыпаюсь за все годы войны. На шутки товарищей по палате замечаю:
— Лучше переспать, чем недоесть.
За годы войны приходилось спать где угодно: в скирде соломы, в землянках, под открытым небом. Спал, но и во сне ожидал, когда прошелестит снаряд или в небо взлетит сигнальная ракета — приказ на немедленный вылет... Удивительно, но приходится привыкать... к тишине! Угнетает вынужденное безделье. Таков закон войны. Сегодня ты раненый, завтра — боец, а послезавтра — победитель, если выжил в смертельных схватках.
Известный хирург Бурденко как-то заметил: «Эту войну выигрывают раненые». В правде этих слов великая заслуга всего медперсонала Советской страны. Земной им за это наш солдатский поклон.
13 апреля — день моего рождения, исполняется двадцать четыре года. Последние приходятся на период войны. [209] Каков мой жизненный итог? Войну начал в 21 год, на фронте без малого три. За эти годы меня шесть раз подбивали. Садился не раз на подбитом самолете, как говорят, в огонь и в воду. Трижды ранен, но оказался крепче крупповской стали. Сбил более двадцати самолетов противника. Прожито мало, но пройден длинный и тяжелый путь борьбы. Не случайно в послужном списке ветеранов каждый год войны впоследствии засчитают за три...
Выхожу в коридор, прохаживаюсь из одного конца в другой. Останавливаюсь у окна, наблюдаю, как апрель вступает в свои права. Набухли почки на деревьях. Вот-вот лопнут и раскроются, зазеленеют молодые листочки. Прилетели скворцы.
Хочется на фронт, к боевым товарищам. Как там они без меня? Думаю о своем заместителе Семене Купаво. Справится ли? Вообще парень мне нравится. Требрвательный, честный, справедливый. Улыбаюсь, вспоминая Семена. Худой, высокий, он чем-то напоминает мне генерала Савицкого. Может, своей пунктуальностью, выразительностью жестов, своеобразной манерой речи.
Мимо меня снуют врачи, сестры, санитарки, больные; хлопают, открываясь и закрываясь, двери палат. Озабоченные, занятые люди здороваются кивком головы — в госпитале все равны. Но вот опять воцаряется тишина.
Вдруг слышу негромкое:
— Вы капитан Степаненко?
Оборачиваюсь. Передо мной пожилой человек в очках — почтальон.
— Так точно.
— Вам телеграмма.
Разворачиваю листок бумаги с наклеенными белыми полосками, читаю:
«Сердечно поздравляем днем рождения и присвоением почетного звания Героя Советского Союза. Желаем быстрейшего выздоровления и прибытия в часть. Миронов, Ершов, Рязанов, Шмелев».
Я так и застыл на месте. Неужели это правда? Может, кто пошутил? Но сегодня не первое апреля.
Все будто переменилось вокруг, стало ярким и праздничным. Куда и девалось мое плохое настроение!
— Что там нового? — обступили меня товарищи по палате. — Может, радостные вести с фронта?
В тот день телеграмма побывала в руках многих раненых бойцов, врачей, сестер, санитарок. [210] Меня все поздравляли, обнимали, желали быстрейшего выздоровления. А под вечер прилетел Николай Иванович Миронов. Подполковнику надо было пройти медицинское обследование, вот он, воспользовавшись случаем, и встретился со мной. Мы долго разговаривали, вспоминали бои, товарищей. Командир рассказывал о полковых новостях, а затем по его инициативе состоялась встреча с медицинским персоналом, на которой он рассказал о боевых делах 4-го истребительного. Ясное дело, речь шла и обо мне, что меня крайне смущало.
30 мая после излечения я прибыл в Москву, вызванный для получения ордена Ленина, Золотой Звезды и Грамоты. Впервые в жизни посчастливилось посетить Кремль. Награды вручал Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин. Никогда не забуду впечатления от встречи с этим замечательным человеком — внимательным, простым и сердечным.
В столице я провел несколько дней. Побывал в Большом и Малом театрах, посетил выставку трофейного оружия в парке культуры и отдыха имени Горького. Выставка производила большое впечатление. Подумалось о том, какую огромную ношу пронес наш народ на своих плечах, сумев преодолеть такую силищу.
В столице уже не чувствовалось, близости фронта. О войне напоминали разве что выставляемые на ночь войсками ПВО аэростаты заграждения.
У меня осталось еще три дня отпуска, но я решил не задерживаться — тянуло в полк, к боевым друзьям. На Рижском вокзале встретил однополчанина — капитана Алексея Цыганкова, помощника начальника штаба полка. Купили билеты до Великих Лук. Будем ехать в одном купе.
В дороге познакомились с попутчиками: девушкой Татьяной и капитаном Кулагиным. Последний сопровождал Таню в ее поездке к отцу на фронт.
Девушка понравилась нам своей прямотой и искренностью. Мы обменялись с Таней адресами, условились писать. Не думал я тогда и не предполагал, что из случайной попутчицы Таня станет моей верной спутницей на всю жизнь.
Конец июня 1944 года прошел в больших подготовительных работах к предстоящим боям. Летчики облетывали самолеты, ходили по кругу и в зону на высший пилотаж, проводили учебные воздушные бои с молодым пополнением. [211] Только в конце месяца началась боевая работа, как обычно, с разведки войск противника и штурмовки его скоплений на железнодорожных станциях.
В первых числах июля войска 2-го Прибалтийского фронта переходят в наступление. Наша эскадрилья вылетает на блокирование станции Идрица, Уничтожено несколько железнодорожных эшелонов с боевой техникой и боеприпасами.
Задача войск фронта состоит в том, чтобы прорвать оборону противника на идрицком направлении и разгромить идрицко-себежскую группировку. Авиационные дивизии 11-го смешанного авиационного корпуса генерала С. П. Данилова, куда входит и наш 4-й истребительный авиаполк, призваны во что бы то ни стало обеспечить наше превосходство в воздухе и здесь, как это было у Сталинграда и на Кубани, и уничтожить гитлеровские части на рубеже «Пантера».
После удачного блокирования железнодорожного узла Идрица нас сменяют летчики 148-го истребительного авиаполка. Удары истребителей по эшелонам весьма результативны. Противник несет большие потери в живой силе и технике.