В небе над Кубанью

Отгремела Сталинградская битва, но ее грозное эхо еще долго звучало над планетой, наполняя сердца честных людей земли огромной радостью. Фашистская Германия объявила трехдневный траур по тремстам тридцати тысячам солдат и офицеров.

Тем временем наши части успешно гнали захватчиков дальше и дальше на запад.

Теперь для 4-го истребительного авиационного полка, участвовавшего в Сталинградской эпопее от первого до последнего часа, наступили дни непродолжительного отдыха. Часть пополнялась самолетами, принимала молодых летчиков, техников, инженеров, приводила в порядок аэродромное хозяйство.

Помню, я удивлялся, когда слышал от бывалых воинов, что старые раны болят, когда наступает затишье. Оказалось, верно.

Будто учуяв передышку, заныл, заколол «мой» осколок. Сидел он глубоко в правой щеке, под самым ухом, и боль отдавала в голову.

Полковой врач Людмила Николаевна Полижаева внимательно осмотрела меня и вместе с командиром полка настояла на немедленной операции.

— Вам только кажется, что вы здоровы, — настаивала она, не принимая моих возражений. — Осколки пока «спят», но в любой момент могут «проснуться». Избавиться от них следует пораньше. Вот и командир полка считает, что обстановка позволяет вам госпитализацию.

— Берите предписание — и на У-2. — Николай Иванович повертел в пальцах карандаш и сокрушенно развел руками. — Город Саратов вы знаете. Возвращайтесь отремонтированным.

Я не очень разбираюсь в медицине, понял только главное: не отправь меня тогда Людмила Николаевна в госпиталь, вряд ли я смог бы остаться летчиком.

Операция была сложная, но прошла удачно. Когда мои муки закончились и я улегся на каталку, оперировавшая меня врач-хирург, улыбнувшись одними глазами, сказала:

— Летать будешь. А относительно красоты не беспокойся, сохранили. Вот увидишь, полюбит самая симпатичная артистка. [140]

— Почему именно артистка? — удивился я.

Но она прикрикнула:

— Не разговаривать.

Внимательные медсестры отвезли меня в палату. Голова раскалывалась от боли, а я лежал и думал об удивительном явлении — физических страданиях человека. Что, если бы их вообще не существовало? Хорошо было бы это или плохо?.. Окончательно так и не решил.

Спустя десяток дней сняли повязку, дело шло к выписке из госпиталя. Здесь же вместе с боевыми друзьями, врачами и сестрами мы отметили Международный женский день — 8 Марта. Было непривычно весело. Ведь пройден большой путь, пережито много горя и страданий, а впереди у нас долгожданная, необъятная радость — победа!..

В полку товарищи встретили меня как всегда, радушно. Чувство единой, крепкой семьи знакомо каждому фронтовику. Даже в самом маленьком подразделении личный состав живет едиными мыслями, общими заботами. Ты знаешь всех — и все знают тебя, веришь каждому — и каждый верит тебе. Мне эта закономерность представляется в виде кольца дружбы, в котором и рождается, успех любого дела. Потому что нет ничего дороже веры и дружбы между людьми. Душевный контакт, привязанность к товарищам тянет каждого выздоравливающего именно в свою часть.

Полк ждет новых боев. Куда теперь, на какое направление?

В штабе полка меня принял подполковник Миронов.

— Ну, как дела, Иван Никифорович? — улыбнулся он и пошутил: — Смотрю, ты стал легче, проворнее!.. — и серьезно закончил: — С завтрашнего дня приступай с Рязановым к провозным, восстанавливай технику пилотирования и становись в строй.

...Фашисты под сокрушительными ударами наших войск у Сталинграда и на Северном Кавказе откатывались к Ростову-на-Дону и Таманскому полуострову. Здесь к весне 1943 года противнику удалось создать мощную оборонительную полосу — плацдарм для последующего наступления. Так называемая Голубая линия прочно укреплялась, совершенствовалась. Сюда были брошены не только отборные наземные войска, но и не менее отборные военно-воздушные эскадры противника.

Гитлеровское командование стремилось во чтобы то ни стало взять реванш за все неудачи истекшего года. [141] Для этого на сравнительно узком участке фронта были сосредоточены тысячи самолетов 4-го воздушного флота — эскадры «Мельдерс», «Удэт», «Зеленое сердце», «Ас-пик» и другие. Сюда же перебазировались истребители-бомбардировщики ФВ-190, впервые примененные на Кубани.

У противника появился новый истребитель-бомбардировщик «Фокке-Вульф-190». Что это за машина? Какие ее боевые возможности? Все определить и уточнить можно только в бою. Уверен, сумеем выполнить и эту задачу.

Советские войска готовились дать новый решительный отпор врагу, поганящему нашу землю.

Приказ командира короток: будем перебазироваться. Первый пункт посадки — Сальск.

Наступила ранняя весна, но над Таманью нависли отнюдь не весенние тучи. Вылетаем двумя группами. В первой — ведущий группы штурман капитан Н. П. Молчанов, я — его заместитель в воздухе.

Чем ближе к югу, тем темнее земля. Да и время такое: первое апреля. Весна здесь набирает силу, меняет ландшафт.

Летим не спеша, выдерживаем строй. До Сальска остается километров семьдесят. Скоро посадка. Поглядываю на карту, сверяю ориентиры с местностью. Неожиданно в наушниках звучит голос Молчанова:

— Степаненко, веди группу. У меня двигатель дает перебои.

Покачал крыльями и ушел переворотом вниз.

«Что там у него?» — подумал я. Спрашивать нет времени. Передо мной неожиданно встала новая сложная задача. Выполнять подобную мне до сих пор не приходилось. Теперь главное — не сбиться с курса.

Внимательно присматриваюсь к ориентирам, беру управление на себя, ставлю в известность летчиков: слушать мою команду!

Посадка прошла быстро, без отступлений от плана перелета. Заправили и осмотрели машины, приготовились Докладывать командиру, как вдруг над нами появился знакомый самолет Молчанова. Двигатель его работал будто бы нормально.

— Понимаешь, — говорил мне Молчанов по пути к командному пункту, — пришлось прибегнуть к высшему пилотажу, сделал перегазовку — и кашель исчез. [142]

Я подозревал, что Молчанов использовал этот момент, чтобы потренироваться в пилотаже. Иногда мы позволяли себе такую «роскошь», особенно после длительного перерыва в полетах.

Вскоре произвела посадку и вторая группа. На аэродроме стало тесно от самолетов различных марок. Глядя на такое скопление авиатехники, каждый из нас понимал: перед Военно-Воздушными Силами страны поставлено новое ответственное задание. И Сальск — это не что иное, как перевалочная база для авиационных частей.

Ночевать мы остановились в крестьянской хате неподалеку от аэродрома. У печи хлопотала немолодая хозяйка.

— В моем доме стояли на постое немецкие летчики, — сказала она.

Никто не обратил внимания на ее слова. Лишь позже я спросил:

— Как же они вели себя?

— Ой, не напоминайте. Разбойничали в небе и на земле. Пьянствовали и плакали. Особенно напивались, когда узнавали, что придется лететь на Сталинград. «Мы оттуда не вернемся, — скулили. — Погибнем, как наши друзья, за великую Германию и фюрера».

— Ну и как? Возвращались?

— Откуда мне знать. Только менялись очень часто.

— Плачут... — сердито повторил Борисовец. — Отпели, видать, свое. Как же! Надеялись на легкую победу, а тут приходится ответ держать. Хочешь не хочешь — заплачешь!

Вечером хозяйка дома поставила на стол яичницу.

— Зачем вы, мамаша? — запротестовали мы, зная, как тяжело у населения с продуктами. — У нас свой летный паек.

— Ешьте, сынки, — настаивала она. — Мой-то муж погиб в бою с проклятым фашистом. Сыны где-то тоже воюют. Так я вот будто их встретила...

Утром приходим на аэродром. Самолетов стало еще больше. Рядом с нашими «яками» разместились неуклюжие «Кинг-кобры». Они, как и мы, перебазируются поближе к району предстоящих боевых действий. Сила довольно внушительная.

Навстречу мне, откуда ни возьмись, — старший лейте нант. Высокий, чернобровый, стройный. Лицо знакомое. Улыбается и заключает меня в объятия.

— Вот где довелось встретиться...[143]

Так это же мой давний друг и товарищ по Днепродзержинскому аэроклубу и Качинской летной школе Василий Дрыгин! На гимнастерке солидный ряд орденов и медалей.

— Здорово воюешь! — киваю на награды.

— Ты ведь тоже не пасешь задних, — указывает Дрыгин на мои ордена.

— Выручает колхозный «як», — отвечаю с гордостью. — А как у тебя машина?

— В общем неплохая.

— Об Иване Ребрике не слышал?

— Как же! — воскликнул Дрыгин. — В соседней эскадрилье воевал... — и вдруг осекся.

У меня тревожно сжалось сердце: неужели погиб? Словно угадав мои мысли, Дрыгин нахмурился.

— На Сталинградском фронте... Мог бы спастись, да помешал нелепый случай. Понимаешь, выбросился из подбитого самолета, а стропа парашюта зацепилась за стабилизатор... Храбрый был летчик и настоящий друг.

Вспомнили с Василием наших качинцев — Бабенко, Тетерюка, Петушкова, Ищука, Горшкова и других ребят.

В состав нашего полка влилась третья эскадрилья. Командует ею майор И. В. Шмелев. Чем больше летчиков, тем веселее жизнь. Кроме того, эскадрилья существенно усиливала нас, боевые возможности полка теперь значительно возросли. Боевой опыт эскадрильи был весомым: она принимала участие в обороне Ленинграда, Прибалтики, Сталинграда.

Майор Шмелев как-то сразу вошел в нашу крылатую боевую семью. Даже внешность у него была располагающая — крепкая, широкая в плечах фигура, роскошная черная шевелюра и огромная борода. Шмелева вскоре так и прозвали: «Борода». А подчиненные между собой называли командира своей эскадрильи Батей.

Заместителем у Шмелева был старший лейтенант Кулаков, опытный боевой летчик, инженером — Федор Авраменко, инженером по вооружению — старший лейтенант Михаил Басс. Все они быстро освоились в новой обстановке, познакомились с людьми и оказались достойным пополнением. К слову сказать, летчики и техники ревниво относились к боевой славе подразделения, ценили своего командира, а Батя, в свою очередь, гордился подготовкой подчиненных. Они, в самом деле, заслуживали высокой оценки. Эскадрилья принимала активное участие во всех воздушных боях и имела, пожалуй, самые малые потери. [144]

Среди летчиков эскадрильи сразу бросался в глаза Виктор Куницын, совсем молодой парень.

— Ну, теперь нашим девчатам есть в кого влюбляться, — пошутил Михаил Погорелов при знакомстве. Виктор смутился и покраснел.

Высокий, стройный, с синими с поволокой глазами, Куницын оказался человеком на удивление собранным и внимательным, замечательным летчиком-истребителем. Но и «пророчество» Миши было небезосновательным.

Тут следует сказать о наших девчатах — парашютоукладчицах Александре Мягковой и Кате Барановой, мастерах по вооружению Лиде Зубковой, Нине Зинченко, Зине Цветковой, Лене Марьясовой, Тане Непомнящей и других специалистах различных профилей. Их труд во фронтовых условиях был далеко не простым делом. Кроме своих прямых, непосредственных обязанностей девушкам нередко приходилось подменять товарищей, выполнять тяжелую физическую работу, которая по плечу лишь мужчинам. Что поделаешь, нехватка людей сказывалась всюду.

Случалось, девчат назначали нести и караульную службу, и они отлично справлялись с поставленной задачей. Помню, в Сальске Шура Мягкова стояла на посту у машин. Уже светало, и Шура увидела в небе группу фашистских самолетов. Летели они стороной и бомбить будто не собирались. Вскоре ветер донес до поста листовки. «Стоит на это тратить горючее», — подумала Мягкова Она ведь знала, с каким презрением наши люди относились к этим бумажкам.

Неожиданно совсем рядом увидела незнакомца в гражданской одежде. Он двигался крадучись, обеспокоенно поглядывал по сторонам.

— Стой, кто идет!

Неизвестный пробормотал что-то невнятное, но не остановился.

— Стой, стрелять буду! — предупредила Шура и прицелилась.

Нарушитель застыл на месте, а Мягкова выстрелом вызвали начальника караула.

Сопровождать задержанного в штаб было поручено Александре Мягковой и Лиде Зубковой. Сосредоточенные, серьезные, они шли за ним с винтовками наперевес: крепкая, статная Мягкова и стройная Лида Зубкова.

На следующий день из штаба полка был получен приказ, подписанный майором Федюниным. [145] В нем, Александре Мягковой объявлялась благодарность за бдительность на посту. Видно, не простым прохожим оказался задержанный.

...Двадцать дней апреля промелькнули в учебе, тренировках, кратковременном отдыхе. И вот полк вылетел на Кубань.

Цветут сады. Сверху кажется, что станицы утопают в белых озерах. Смотрю на эту красоту и чувствую, как тоскливо щемит сердце. Все до боли напоминает родной край. Когда-то доведется побывать дома?..

Садимся на аэродром. Не успеваем осмотреть машины, как в небе нарастает грохот. Наблюдатели докладывают: группы бомбардировщиков в сопровождении «мессеров» идут на Краснодар. Хорошо бы ударить по ним внезапно. Кто-то из ребят бросается к кабине своего самолета, но в раздумье застывает на месте: за время перелета выработано все горючее, баки пусты. Жаль. После длительного перерыва так хотелось в бой!

В тот же день всем полком облетали линию фронта, побывали и над «Голубой», перехватили разведчиков противника — они, не приняв боя, ушли обратно, даже не пытаясь углубиться на нашу территорию.

4-я воздушная армия под командованием К. А. Вершинина обживала Кубань. Ожесточенные бои шли за станицу Крымская. Наши наступали, оборонялись, контратаковали, метр за метром отстаивая родную землю. Не утихали сражения за Новороссийск. Обстановка изо дня в день осложнялась.

Полк перебазировался на передовой аэродром — в шести-восьми километрах от линии фронта. Поднимаемся в воздух по вызову передового командного пункта. На нем сейчас постоянно находился командир дивизии — генерал-майор авиации А. В. Борман.

Ежедневно над передовым аэродромом закипают жаркие схватки. С обеих сторон в них принимают участие сотни самолетов. На горизонте прямо в небо тянутся черные ленты дыма. Это догорают сбитые самолеты.

В промежутках между налетами гитлеровцы ведут обстрел нашего аэродрома крупнокалиберной артиллерией. Мы прячем самолеты в капониры, но полностью избежать потерь не удается. Военно-воздушные силы, сосредоточенные гитлеровцами в районе боевых действий, были весьма значительны. К тому же, их самолеты Ме-109ф, Ме-109г-2, ФВ-190, Ме-110 обладали большей скоростью, чем наши И-153 «Чайка», И-16, Як-7б, Як-1. [146] Немаловажен тот факт, что немецкие самолеты базировались на аэродромах Крыма, где были оборудованы твердые полосы покрытия. Они позволяли взлетать в любых погодных условиях — в распутицу и весенние грозы. Отступая, фашисты приводили в негодность все площадки, которые могли бы быть использованы для базирования советской авиации. В дождливую погоду грунтовые аэродромы размокали и становились ограниченно годными для использования.

Как оказалось, на аэродромах Донбасса и юга Украины противник сосредоточил свыше 800 бомбардировщиков Ю-88, Хе-111, Ю-87, которые действовали также над Кубанью.

Наши летчики, благодаря настойчивости и упорной работе, в короткие сроки овладели новыми типами боевых машин Ла-5, Як-9. Это были замечательные самолеты. Мы любовно называли их крыльями победы.

В середине апреля на Кубани разгорелись невиданные до того времени сражения за господство в воздухе. Такого напряжения, как по массовости, так и по интенсивности полетов, еще не знал воздушный фронт с начала войны. Иногда в сутки производилось до двух тысяч самолетовылетов. С раннего утра и до позднего вечера в небе шел смертельный поединок. Гудели моторы, горели, разлетались на куски и врезались в землю, взметая вверх огненные столбы, и наши, и вражеские машины.

* * *

За несколько дней до первомайских праздников мы узнали приятную новость: в полк прибыла делегация саратовских колхозников во главе с Ферапонтом Головатым. Конечно, членов делегации прежде всего интересовало, как «ведут себя» подаренные ими самолеты и как вообще идут дела на фронте.

Встреча с нашими саратовскими друзьями надолго запомнилась тем душевным теплом, сердечностью, которые звучали в словах-выступлениях наших гостей, приехавших отчитаться перед нами за свой труд и принявших от нас наш боевой рапорт.

— Передаю вам, дорогие наши соколы, пламенный колхозный привет. Бейте фашистских бандитов, гоните их поскорее прочь с нашей земли. Родина и народ верят в вас. А мы, ваши отцы, матери, жены, дети, будем бить врага своим трудом. [147] Не сомневайтесь, люди в тылу — крепкая опора для вас, — не торопясь, негромко говорил Головатый, и такая сила звучала в его призыве, что мы, и летчики, и техники, твердо поклялись выполнить наказ колхозников. В конце встречи командир сообщил итоговые цифры сбитых нами на колхозных самолетах машин противника. На моем счету было к тому времени три, на счету Шмалия — две.

Гости прибыли к нам под вечер. Мы собрались в штабной просторной землянке на торжественный ужин. А вечером при свете крошечной коптилки из снарядной гильзы я долго и старательно писал письмо на Саратовщину — ответ моей знакомой Марийке, чтобы успеть передать его с членами делегации.

После обеда делегация отбыла из нашей части, поблагодарив летчиков за встречу и убедившись, что колхозные машины надежно служат делу победы над фашистами.

Два месяца наступления на Кубани дали возможность нашим войскам выйти на рубеж Темрюкский залив — станица Крымская и закрепиться здесь, с тем чтобы скопить силы для нового продвижения на запад. Одновременно с наступлением на Кубани происходили жестокие бои в районе Новороссийска, где в чрезвычайно трудных условиях армия генерала Леселидзе выполняла задачу по освобождению этого города и морской базы.

Еще в начале февраля 1943 года южнее порта удалось высадить десант под командованием отважного майора Цезаря Куникова. Десант овладел небольшим плацдармом на Мысхако и мужественно удерживал его. Площадь в 30 квадратных километров гитлеровцы атаковали с суши, с моря и воздуха, специально подготовив операцию под кодовым названием «Нептун». В ходе ее намечалось уничтожить отважный десант.

Военный совет 18-й армии издал специальное обращение к героям-малоземельцам. «Малая земля — это смертельный нож в спину подлого врага, — писалось в нем. — Боевые товарищи! На Малой земле решаются большие дела во имя освобождения нашей Родины от немецко-фашистских захватчиков».

Советские войска были охвачены единым порывом во что бы то ни стало удержать Малую землю и, развив наступление, освободить Новороссийск.

* * *

Получен приказ вылететь группой на прикрытие Мысхако. Противник подкрадывался к Малой земле со стороны моря — приближалось более сотни бомбардировщиков. [148]

Группу наших истребителей возглавляет штурман полка капитан Н. П. Молчанов, своим заместителем он назначил меня. В группу входят летчики лейтенанты В. С. Лещенко, К. М. Сафронов, И. М. Васин, Г. М. Шкворунец, Г. А. Усиков, В. П. Шлыков, сержант В. М. Михалев. На Мысхако заходим с юга. Вот и вражеские самолеты. Они идут строем, девятками. В синем мареве их прикрывают истребители. Капитан Молчанов командует:

— Атакуем бомбардировщики!

Стремительно бросаемся на врага. Не выдержав нашего напора, девятки отворачивают в сторону моря, но тут же на нас набрасываются «мессеры». Над Мысхако завязывается жестокий воздушный бой. Вертикальный маневр — главный вид боя. Мы кружим, выполняя то боевые развороты, то мертвые петли. «Мессершмитты», прижатые к морю, стремятся вырваться из плотной крутоверти, их задача — прикрывать свои бомбовозы. Молчанов, Лещенко и Михалев сбивают по одному стервятнику.

Возвращаемся к Мысхако. Под нами совсем небольшой, крошечный клочок суши, отвоеванный у врага. Удержать его — задача не только наземных батальонов, но и воздушных эскадрилий. Нас с теми батальонами объединяет общая цель.

Продолжаем барражировать. Вновь приближаются истребители противника, пытаясь одним ударом расчистить путь своим бомбардировщикам. Мы и не думаем оставлять небо над полуостровом, смело их атакуем. «Мессеры» пытаются забраться повыше, надеясь, что мы выдохлись в продолжительном бою. Однако на помощь нам спешат «кобры» Александра Покрышкина. Они устремляются на «мессеров» сверху. Несколько стервятников сваливаются в морскую пучину.

Собрав свою группу, возвращаемся домой без потерь.

Аэродром теперь расположен так близко, от переднего края, что немецким асам его легко обнаружить. Поэтому, возвращаясь с боевого задания, мы вначале заходим в глубину своей территории, там разворачиваемся и на бреющем идем на посадку. Так же соответственно и вылетаем: на бреющем идем парами на восток, набираем высоту и выходим на линию фронта в готовности вступить в бой. Скорость и высота для этого уже обеспечены.

В тот первый день полк поработал в кубанском небе довольно неплохо. У всех было приподнятое настроение: сегодняшняя задача по прикрытию Малой земли выполнена. [149] Лейтенант Лещенко и сержант Михалев уничтожили по одному бомбардировщику. Искренне поздравляем их с победой.

И все же противник засек наш аэродром. 27 апреля гитлеровцы выслали к нему большую группу бомбардировщиков под прикрытием «мессершмиттов». По приказу генерала Бормана с передового командного пункта наведения в небо незамедлительно поднялась группа «яков» и вступила в неравный бой. Возглавил группу командир эскадрильи майор И. В. Шмелев. В ее состав входили летчики В. Ф. Шишенков, А. И. Кулаков, С. Д. Нечаев, Н. П. Андреев, П. Ф. Молодцов.

Бой закипел у нас на глазах. С затаенным дыханием мы следили за сверкающими в небе трассами. У противника — количественный перевес, но мужество и мастерство наших пилотов как бы сравняли силы. Наши ястребки сражались с виртуозной скоростью, смело оборонялись, стремительно нападали. Не утихали и зенитно-артиллерийские разрывы. Зенитные части, базирующиеся у передовой и на аэродроме, ставили перед противником огневую завесу. Шапки разрывов зенитных снарядов то уползали к морю и рассеивались, то почти вплотную приближались к нам и снова удалялись.

Летчики Кулаков и Нечаев внезапной атакой сбили над аэродромом два бомбардировщика противника. Майор Шмелев уничтожил «мессершмитт». Сержант Молодцов, оказавшись в критической ситуации, протаранил вражеский истребитель. По радио мы слышали, как Молодцов, охваченный боевым азартом, выкрикнул: «Получай сполна, фашистская сволочь! Я, Молодцов, иду на таран!» Треск и грохот в эфире вдруг сменила тишина. Самолет фашистского аса взорвался на земле, в черте аэродрома. Молодцов успел выпрыгнуть из неуправляемой машины на парашюте. В смертельной схватке в бою погибли летчики Кулаков и Нечаев.

Фашистам так и не удалось разгромить парк наших машин. За проявленное мужество и отвагу сержант Молодцов был удостоен ордена Красного Знамени. Награду ему вручил командующий ВВС, представитель Ставки ВГК Александр Александрович Новиков.

Волна за волной идут на нас группы Хе-111, Ю-87, Ю-88 и даже «Дорнье-217». Прикрытие у них сильное — «фоккеры» и «мессеры». Все держат курс на наш аэродром. Не теряя времени, выруливаем из укрытий. [150] От управляющего боем с передового пункта генерала Бормана поступает приказ о немедленном вылете на перехват вражеских асов и прикрытие наших войск.

В составе моей группы восемь машин; А. Е. Васин, И. П. Мельников, С. М. Купаво, В. П. Шлыков, Г. А. Усиков, Н. П. Андреев и Е. П. Бабин. Мы набираем высоту, на большой скорости устремляемся к фронту. В небе над станицей Крымская тесно от истребителей противника. Они атакуют наши бомбардировщики в момент, когда те наносят удар по переднему краю гитлеровцев. Вижу, как внизу, прямо под нами, рвутся бомбы, крушат оборону фашистов. Огромный участок равнины охвачен пламенем, окутан дымом и пылью. «Что же там так полыхает?» — соображаю я, но тут же сдерживаю себя. Отвлекаться нельзя ни на секунду, тем более что в прицеле у меня «мессер». Иду на сближение, группа за мной. Силуэт желтокрылого неудержимо растет. Нажимаю на гашетки: длинная очередь из пулеметов и пушки прострачивает «брюхо» врагу. Самолет подпрыгивает вверх, затем, свалившись на крыло, камнем устремляется к земле. Купава зажигает второго. Откуда-то сверху на нас наваливается несколько «фоккеров». Возникает вертикальная карусель. В огромном пространстве самолеты носятся один за другим, описывая замысловатые фигуры с переворотами, петлями, полупетлями, крутыми «горками» и отвесным пикированием.

Все-таки мы берем верх. Видимо, сказываются наши упорные тренировки, принесшие опыт и уверенность в своих силах.

Разогнав фашистские истребители и их подопечных, группами возвращаемся на свой аэродром.

В эти дни в одном из боев отличился наш молодой летчик Виктор Куницын. В составе эскадрильи Шмелева Виктор вылетел для сопровождения штурмовиков и нанесения совместного удара по вражеским танкам. В момент огневой обработки противника откуда-то со стороны появились «юнкерсы» под прикрытием «мессершмиттов». Эскадрилья Шмелева отбивалась от наседающих «мессеров», одновременно прикрывая «илы» и не допуская бомбардировщики противника к нашим объектам. Обстановка все накалялась. Атаки были неприцельными, и сбить врага не удавалось. Полетное время неудержимо истекало, горючее подходило к концу.

Куницын решительно отсекал «лапотников», норовивших прорваться к нашим позициям, и в горячке боя не заметил, как полностью израсходовал боезапас. [151] Нажав при очередном заходе на гашетку, он, к большому своему удивлению, не услышал привычного треска пулеметной стрельбы. Молчала и пушка. Как быть? Дорога каждая секунда. И Виктор направляет своего боевого друга — самолет в лобовую атаку. «Только бы не отвернул фашист в сторону, только бы не отвернул...» — твердит он про себя как заклятие.

Удар! «юнкерс» развалился на части, а Куницын с перебитым крылом едва-едва держится в воздухе, но не падает! Крепок, выходит, наш советский металл... Учтите это, круппы и мессершмитты!

Когда Куницын произвел посадку, летчики все, как один, бросились к исковерканному самолету.

— Вот тебе и Куня... — шутили они, крепко пожимая летчику руки. — С виду скромняга, при девушках краснеет и теряется, а в бою — герой!

Куницын оправдал доверие командира эскадрильи майора Шмелева, и тот назначал его теперь в самые ответственные боевые вылеты. Как говорят в народе: молодой, да ранний.

За таран на встречном курсе Виктор Куницын был удостоен высокой награды Родины — ордена Красного Знамени.

...Как-то под вечер, возвращаясь с боевого задания, неожиданно обнаруживаю, что не могу произвести посадку. Начинаю снижение — в ушах и голове появляется сильная боль. Пришлось снижаться постепенно с более отдаленным заходом. Приземлившись, пошел к врачу полка.

— Как же вы летали? — удивился медик. — У вас острое воспаление среднего уха. Летать запрещаю.

Около двадцати дней пришлось лечиться в дивизионном лазарете.

Возвращаюсь в надежде снова получить боевой самолет, но тут узнаю новость: приказом я определен личным пилотом командира дивизии на УТ-2. С большим огорчением принимал я машину. В сравнении с истребителем она выглядела слишком неуклюже. Но, как оказалось, летать на УТ-2 было совсем не просто и далеко не безопасно.

Как-то в одном из рейсов на нас с полковником Даниловым напали «мессеры». Я стал в крутой вираж над лесом, затем повернул навстречу истребителям, но тут же применил обманный маневр. [152] Пока они разворачивались и искали «уточку», я на малой высоте ушел и скрылся. Фашисты покружились и повернули на запад.

Бывая в родном полку, часто с завистью смотрел, как мои друзья отправляются на боевые задания. Когда же и мне медики разрешат пересесть на истребитель?

Встретил в один из дней командира эскадрильи А. К. Рязанова.

— Как дела? — с сочувствием спросил меня Алексей.

— Да вот, навожу страх на Геринга, — криво улыбнулся я.

Рязанов отвел меня в сторону и принялся рассказывать о проведенных боях, о новшествах в тактике врага. Под конец сообщил:

— В расположении фронта появился какой-то чужак-»як». Без номера, но с нашими опознавательными знаками. Пристраивается, как правило, в хвост и атакует наши машины. Ломаем голову, как бы его уничтожить.

Пиратская уловка фашистов

Фашистская авиация на Кубани несла поражение за поражением, как и на других участках фронта, навсегда утратив преимущество действий в воздухе. Миф о превосходстве фашистских асов рассеялся, словно утренняя дымка. Небо над «Голубой линией» с каждым днем становилось все чище. В сражениях над Кубанью советские летчики проявили непревзойденный героизм, величайшее мужество и мастерство. Красноречивее всяких слов говорят цифры сбитых самолетов в небе Кубани: Михаил Погорелов и Вячеслав Лещенко уничтожили по 9 самолетов противника, Алексей Рязанов, Илья Шмелев, Василий Дрыгин и Борис Глинка — по 10, Григорий Речкалов — 11, Александр Покрышкин — 14, Дмитрий Глинка — 21.

Отважные воздушные герои продемонстрировали мощь советского оружия и огромную силу русского духа, навязывая вражеским асам открытый бой при любых маневрах и приемах.

Но фашисты есть фашисты. И коварство их не знало границ. Гитлеровцы не брезговали любыми методами, прибегая к хитростям и недозволенным уловкам. Одним из таких ухищрений было использование в бою на нашем участке фронта самолетов с советскими опознавательными знаками. [153]

О коварном поведении врага (о чем нам рассказал Рязанов) стало известно командованию 4-й воздушной армии. Следовало во что бы то ни стало разоблачить замаскированного пирата. При этом важно было не ошибиться, не принять своего за чужака. Наконец, решение было найдено. Наш полк базировался на переднем крае, ему и предложили уничтожить чужака. Из штаба армии была получена строго секретная радиограмма: на всех самолетах «як» нанести по две черных полосы на фюзеляжи у хвоста. Не имеющего таких полос считать самолетом противника.

Всем истребителям фронта был отдан приказ: в случае обнаружения машины без условных опознавательных знаков немедленно доложить на командный пункт и уничтожить ее.

Летчики и техники наносили «знаки различия». Наконец командиры подразделений доложили командиру полка о боевой готовности. Тот, в свою очередь, по коду доложил командующему. Настало время действовать.

В день проведения операции погода стояла как по заказу — тихая, безоблачная. Воздушные бои начались, как всегда, с рассветом. В них принимали участие все полки истребительной авиации фронта. Пошла на взлет и эскадрилья майора И. В. Шмелева. Взлетев по сигналу и прибыв на заданный участок фронта, Шмелев доложил:

— Наблюдаю посторонний «як». Дополнительные полосы на фюзеляже отсутствуют. Стремится зайти нам в хвост...

Сомнений не оставалось: тот самый. С передового командного пункта тут же последовал приказ Шмелеву: «Сбить противника».

Шмелев не торопясь развернул эскадрилью на сто восемьдесят градусов и скомандовал:

— Самолет без полос на хвосте никому не упускать из виду. Фашист впереди нас. Все за мной!

Эскадрилья попыталась взять врага в клещи и привести на свой аэродром. Однако опытный гитлеровский ас изворачивался и уходил в сторону гор. Шмелев увеличил скорость, но сбить противника удалось лишь в районе Геленджика.

Подобные пиратские приемы еще раз свидетельствовали о том, что противник выдыхается, сила и мощь его идут на убыль и недалек час, когда под ударами наших войск гитлеровские орды покатятся неудержимо на запад. [154]

От всей души поздравили мы Илью Шмелева с нелегкой победой. Помню, лучший друг Шмелева Алексей Рязанов, расцеловав товарища, не удержался от шутки:

— Ну, Ильюша, молодцом! Не иначе — борода помогла. При виде такой бороды у какого фашиста не затрясутся руки?!

— Борода бородой, — с улыбкой отпарировал Шмелев, — а потрудиться пришлось. Еле догнал. Боялся промахнуться...

Шмелев снял с головы шлем, вывернул его наизнанку и повесил для просушки, зацепив за плоскость крыла. Изрядно-таки пришлось попотеть ребятам.

Забегая вперед, скажу: дрался майор Шмелев замечательно. В любых условиях сохранял самообладание, отличался четкостью решений, смелостью и выдержкой. В августе победного сорок пятого мы с радостью узнали о присвоении ему высокого звания Героя с вручением ордена Ленина и Золотой Звезды.

От зари до зари гремели воздушные бои. Не раз, пристально вглядываясь в изувеченную, покрытую оспинами бесчисленных воронок от бомб, снарядов, рытвинами от гусениц танков и самоходных установок кубанскую землю, я с болью и горечью думал: видно, не родить больше здесь знаменитой пшенице... К счастью, я ошибся в своих предположениях.

Используя опыт боев над Сталинградом, мы прибегали к тесному взаимодействию между собой и здесь, над Кубанью. Почти ежедневно всречались в воздухе с нашими боевыми соседями — «кобрами» и «Лавочкиными». По вечерам устраивали встречи, обсуждение проведенных совместно операций.

В один из дней я услышал рассказ о боевых делах моего однокашника по аэроклубу и Качинской школе капитана В. М. Дрыгина. Приведу его как можно точнее.

2 мая группа истребителей майора В. Г. Семенишина, в состав которой входила пара Дрыгина, встретила над станицей Крымская двенадцать «юнкерсов», прикрываемых «мессерами», и вступила в неравный бой. Тройка майора Семенишина связала боем истребители противника, дав тем самым возможность второй паре приблизиться к бомбардировщикам. В лобовой атаке капитан Дрыгин нарушил четкий строй «юнкерсов», вынудив их сбросить бомбовый груз на боевые порядки своих же войск и повернуть на запад. Преследуя противника, капитан подбил один бомбовоз. [155] Не рискуя разбиться, гитлеровский экипаж предпочел плен и приземлился на нашей территории. Атакованный Дрыгиным второй «юнкерс» вспыхнул и, объятый пламенем, рухнул на землю. Третий бомбардировщик был сбит напарником Дрыгина старшим сержантом В. А. Александровым.

Отразив атаку бомбардировщиков, пара капитана Дрыгина устремилась на помощь тройке майора Семенишина, которая продолжала бой с «мессерами». Однако в этот момент фашистские ястребы подожгли самолет моего товарища, капитана Дрыгина. Пилот вынужден был выпрыгнуть с парашютом.

Как оказалось, за неравным поединком наблюдал командующий ВВС Красной Армии А. А. Новиков. По его приказу за проявленную смекалку, мужество и высокое летное мастерство капитан Дрыгин был награжден орденом Александра Невского.

К концу мая я вернулся, наконец, на свой передовой аэродром. Друзья поздравили меня с выздоровлением, а капитан А. К. Рязанов пригласил к себе.

— Для тебя есть новость, — сказал он. — Поздравляю с новым назначением — заместителем командира эскадрильи. Будем драться рука об руку, старший лейтенант.

По блеску его черных глаз я видел, что комэск доволен. Полностью разделяю его настроение. Еще бы! Кто ж не согласится быть заместителем у такого прославленного аса.

В тот же день вылетаем на прикрытие войск в районе станицы Крымская. Группу из десяти самолетов возглавляет Рязанов. Как всегда, после взлета идем на восток, набираем высоту 5000 метров и оттуда со снижением устремляемся к линии фронта. Здесь уже кипит воздушный бой. С высоты пикируем прямо на гущу «мессеров». Они заняты «Лавочкиными», преследуют их, выписывая замысловатые фигуры. Это нам очень кстати. Слышу команду комэска.

— В атаку на «мессеров»!

Вижу, как бьет Рязанов. «Мессершмитт» вспыхивает и несется к земле. Пикирую за командиром. С ходу проскакиваем в нижний ярус. Здесь отбивает яростные атаки один Ла-5. Самолет маневрирует, но стая «мессеров» уже видит в нем свою добычу. Рано торжествовать! Свалившись с высоты, мы заставляем их ретироваться. [156] «Лавочкин» спасен. Взмахом крыла он благодарит нас за вовремя оказанную помощь.

Снова уходим на восток, чтобы, развернувшись, на предельной скорости вновь возвратиться к линии фронта. Время прикрытия войск подходит к концу, мы поворачиваем к своему аэродрому. Но на подходе к нему нас встречают четыре «мессера». По старой привычке они «охотятся» над объектом. Тактическое преимущество на нашей стороне. С ходу наносим удар. Только одному из коршунов, да и то подбитому, удается уйти.

В этом бою два самолета противника сбил капитан Рязанов, по одному приходится и на нас с лейтенантом Лещенко.

Полк продолжает наращивать воздушные бои. Над нашими войсками кружатся стаи «мессеров», и задача «яков» — разгонять их, не допускать к объектам бомбардировщики противника.

На следующий день Алексей опять ведет шестерку истребителей. Завязывается жестокий бой. По одному «мессеру» сбивают Рязанов, Усиков, Шлыков, Степаненко. Увлекшись, капитан Рязанов неотступно идет за пятым. Волоча за собой дымный шлейф, тот без оглядки удирает в сторону Анапы. Но тут положение резко осложняется. Мы кружим над Крымской, отбиваясь изо всех сил от стервятников, к которым подоспела помощь.

Нелегко и Рязанову. В районе Анапы он обнаружил аэродром противника. Шесть «юнкерсов» в сопровождении группы истребителей взлетали ему навстречу. Алексей понял: теперь он сам попал в западню. В таких случаях, как говорится, нападение — лучшая защита. И Рязанов с ходу устремляется в бой. С малой дистанции ему удается поджечь один из ведомых «юнкерсов», но «мессеры» в ту же минуту атакуют дерзкий советский истребитель.

Находясь в кольце окружения, Алексей отбивает одну атаку за другой, стремится во что бы то ни стало прорваться к линии фронта. Израненный, он сбивает еще одного зазевавшегося врага.

Уже над линией фронта машина Рязанова, потеряв управление, входит в штопор. Нужно прыгать! И Алексей выбрасывается на нейтральную полосу. Наши бойцы помогают ему добраться до своих траншей и отправляют на аэродром. [157]

Помню, на радостях мы расцеловались с командиром и сфотографировались на память: у Алеши перебинтована голова, но сам он весело улыбается.

Потом Алексей рассказал мне подробности боя. В заключение сообщил:

— Пока не поправлюсь, будешь водить эскадрилью.

Вид у него, и правда, был неважный. Все опасались, не случилось бы беды со зрением. От ушиба один глаз у Рязанова заплыл кровью.

— Спасибо, Алеша, за доверие, — поблагодарил я. — Отдыхай и поправляйся, мы тебя не подведем.

В конце мая обстановка на Кубани еще более обострилась. Большие группы самолетов противника эшелонирование наносят удары по нашим войскам в районе Крымской. В один из дней получаем приказ подняться всем полком. Вылетаем двумя группами. По восемь машин в каждой. Первую группу приказано возглавить мне, вторую — майору Шмелеву. Разворачиваемся на запад и получаем с командного пункта сообщение: «Большая группа бомбардировщиков противника подходит к линии фронта».

По радио передаю своим указание усилить наблюдение. Шмелев, согласно замыслу, будет сковывать боем вражеские истребители.

На горизонте появляются первые эшелоны врага. Идут плотным строем. «Мессеры» почему-то отстали. Оценив обстановку, решаем идти группами в лобовую атаку, пока не подоспели вражеские истребители. Передаю указание:

— Внимание, я Степаненко, удар по бомбардировщикам с передней полусферы — в лобовую!

Летчики группы плотнее прижались ко мне: мой ведомый справа — В. А. Куницын, левая пара звена — Н. П. Андреев и Е. П. Бабин, справа звено лейтенанта В. С. Лещенко — В. Ф. Шишенков, В. П. Шлыков и Г. А. Усиков. Волны «хейнкелей» уже отчетливо видны на горизонте. Командую:

— Лобовая атака, огонь!

Все восемь «яков», словно огромным гребешком, прочесывают строй бомбовозов. Он редеет на глазах. Несколько машин падают на землю, остальные сбрасывают бомбовый груз на свои войска.

Проскочив первую волну, бьем по второй. А вот и «мессеры»... Из передового КП слышу голос генерала А. В. Бормана:

— Молодец, Степаненко! Действуешь правильно. Бей в лобовую... Не допускай их к переднему краю. [158]

В первой же лобовой мы сбили три «мессера». Один — я, два других — Куницын и Лещенко. Мы продолжаем схватку с истребителями. Андреев, Бабин и Куницын берут в клещи еще одного и вместе сбивают.

Слышим довольный голос генерала:

— За отличные действия по отражению массированного налета авиации противника объявляю всем летчикам благодарность.

Получить поощрение в воздухе — большая честь. Окрыленные, мы готовы драться еще лучше.

Садимся, заруливаем в капониры. Настроение отличное. У командного пункта нас поздравляют товарищи. Еще бы! В одном бою сбито четыре машины противника. Вторая лобовая атака, правда, была менее удачной, помешали «мессеры». Вышла небольшая промашка. Группе Шмелева следовало бы вылететь не второй по очереди, а первой и сковать боем истребители врага. Это дало бы нам возможность беспрепятственно расправиться с бомбовозами.

Бодро шагаем к землянке, гордые от сознания отлично выполненного задания.

Но вот с востока к нашему аэродрому идет неизвестный Ла-5 в сопровождении четверки «яков».

— Я «Дракон», прошу посадку, — слышится запрос по радио.

Кто в такое время может перелетать с аэродрома на аэродром в непосредственной близости от переднего края, где с рассвета и до заката не стихают бои? Вопросительно переглядываемся друг с другом.

«Чей же это позывной?»

Кто-то догадывается:

— Хозяин неба прилетел. Сейчас будет классическая посадка, обратите внимание...

Издали доносился, нарастал, становился резче и мощнее гул моторов. Вот уже шасси коснулось летного поля, машина бежит, подминая под себя зеленый ковер травы.

— Вот это почерк, — восторженно говорит майор Шмелев.

— Кто это? — спрашивает Миша Погорелов.

— «Дракон» — позывной командира корпуса, — объясняет Илья Шмелев. — В тридцать седьмом году старший лейтенант Савицкий командовал звеном. Прошло немного времени и ему доверили эскадрилью, затем полк. В сорок первом майор Савицкий был назначен командиром авиационной дивизии. [159] Его самолет узнают в воздухе не столько по бортовому номеру, сколько по чистоте полета, умению пилотировать. Делает он это, можно сказать, артистически.

Когда Ла-5 подрулил, подходим к нему. В самолете оказался действительно Е. Я. Савицкий, командир корпуса, прибывшего с Дальнего Востока на пополнение авиационной группировки на Кубани. Этому событию мы очень обрадовались. Всяких командиров видели — полковых, дивизионных, но чтобы на боевом самолете летал сам командир корпуса?

Механики быстро поднесли стремянку. Но генерал Савицкий, как заправский спортсмен, легко соскочил на землю и пошел навстречу летчикам. С улыбкой пожал всем руки, представился.

— Вот, прибыл выяснить, как тут обстоят дела. Может, нужна вам помощь? — прищурился с хитрецой.

— От помощи кто откажется, — приняв стойку «смирно», улыбнулся Шмелев. — А насчет успехов и дел — сейчас как раз собрались на разбор.

— Это интересно, послушаю, — сказал генерал. — Если не возражаете...

И после разбора Евгений Яковлевич долго расспрашивал летчиков, как ведет себя противник в воздухе, каков состав его группировок, что нового в нашей тактике. По всему было видно: Савицкий прилетел сюда не на смотрины». Не иначе — собирается вводить в боевой строй молодых ребят-дальневосточников.

Под вечер мы получили приказ сдать свои самолеты представителям боевой части генерала Савицкого и убыть в тыл для отдыха и пополнения.

Итак, прощай, Кубань! Здесь, над благодатной землей, в жестоких воздушных схватках сложили головы наши товарищи: старший лейтенант А. Д. Родин, младший лейтенант С. Д. Шмалий, старший сержант Н. К. Мартьянов. Мы тяжело переживали утрату боевых друзей, с которыми прошли путь от Ельца и Сталинграда. И вечным памятником им будет более тысячи уничтоженных вражеских самолетов, чистое небо над городами и селами земли кубанской. [160]

Чей клин крепче

Перебазировавшись под Рязань, полк получил новые, более совершенные самолеты Як-9 с 37-миллиметровой пушкой, способной свободно пробивать верхнюю броню немецких танков. Понятно, что одного такого снаряда достаточно, чтобы развалить любой вражеский самолет. Мы гордились своей техникой, испытывали ее в воздухе, пристреливали пушки и вели учебные бои. С пополнением прибыло много молодых летчиков. Нам предстояло в короткий срок обучить их материальной части, основательно подготовить к предстоящим нелегким сражениям.

Вдохновленные победами под Сталинградом и на Кубани, мы прочно верили в свои силы и возможности и готовы были драться с любым по численности противником. С огромной, неиссякаемой энергией работал и наш инженерно-технический состав. Кто посчитает, сколько бессонных ночей провели механики и оружейники у самолетов, осуществляя ремонт, заправку машин, пополняя боезапас!

Когда на партийном собрании, обсудившем ход подготовки личного состава и материальной части, секретарем парторганизации эскадрильи был избран механик моего самолета старшина Михаил Павлович Борисовец, я очень гордился этим и был рад за него.

Михаил еще до войны немало послужил в различных подразделениях. Отличный авиационный специалист, а, главное, внимательный к людям, честный, справедливый, по-настоящему душевный человек. Ко мне относится с братской любовью и заботой. Работает легко, с выдумкой. Как-то прихожу к самолету, а его не узнать: на фюзеляже машины изображен... Геббельс в виде этакого брехунца в коротких штанишках и с микрофоном в руке. В страхе корчится он перед преследующим его по пятам тигром. Отдельно сверху — красные звездочки, обозначающие количество сбитых самолетов противника. Я согласен с Борисовцом. Это, по сути, убедительный политический плакат большой мобилизующей силы. Он обращен и ко мне. С меня теперь и спрос больше. Надо бить врага еще крепче, без всякой пощады и не попадать ему на прицел.

— Уверен, товарищ командир, — улыбается Борисовец, — что у фашистов не найдется летчика, который может сбить вас. Я за этого тигра ручаюсь, — шутит он.

Не скрою, с того дня мой самолет под номером 17 словно стал быстрее. Казалось, он прибавлял и мне смелости, энергии, боевого мастерства. [161] Позже многие взяли на вооружение идею Борисовца, учитывая ее немаловажный психологический заряд.

Друг мой, дорогой Михаил Павлович! Я целиком и полностью полагался на тебя, зная, что моя машина после твоего внимательного осмотра или ремонта никогда не подведет, а возвратившись израненной, не застоится на ремонте и в кратчайший срок будет введена в строй. Сколько раз мой «як» возвращался с пробитыми крыльями, поврежденным управлением, с последними каплями горючего в баках. Старшина Борисовец, как доктор, обследовал его, лечил-ремонтировал и за одну-две ночи доводил до «кондиции». Ему помогали отличные специалисты — инженеры и техники Алексей Мельников, Федор Захаров, Михаил Басе, Алексей Ермоленко, Кирилл Михайлов, Михаил Цибульский.

...Помню, это было над Крымской. Схватка проходила при численном превосходстве противника. Мой «колхозный» «як», серьезно поврежденный, кренился вправо, тормозил разбитым осколками крылом. Из кабины было видно, как в нем, открытые взгляду, дрожали распорки, болтались стрингера.

Что есть силы удерживаю машину от сваливания на крыло при разворотах. Вот и аэродром, посадочная полоса... «Потерпи, голубчик... — шепчу в отчаянии. — Не разваливайся... Ты с честью выдержал тяжелый бой. Я ведь понимаю, как сложна для тебя, избитого, посадка».

Мне временами казалось, что если в критическую минуту поговорить с самолетом «по душам», по-дружески, на «ты», он обязательно выручит. Словно живой, истребитель понимал меня и держался в воздухе.

Выпускаю шасси, снижаюсь не торопясь, осторожно, чтобы не свалиться на крыло. Колеса мягко касаются выгоревшей травы, но тут «як» круто разворачивается вправо. Значит, кроме крыла повреждены и шасси... Скрипнув, машина замирает на месте. Рулить дальше нельзя. Выключаю двигатель. В небе продолжается бой. Друзья прикрывают мою посадку.

Подбегает Михаил. Подставляет свое крепкое плечо, помогает спрыгнуть на выжженную солнцем землю.

— Не ранены, командир?

— Нет, Миша, «як» выручил: принял огонь на себя.

Большие серые глаза Михаила воспалены от ветра и кубанской жары, а скорее — от недосыпаний. [162] Он ощупывает меня, убеждаясь, что я не ранен, обходит, осматривая, машину. На смуглом, обветренном лице застыла сосредоточенность.

— Да, опустил наш «як» крылья, — говорит в раздумье и неожиданно с задором заключает: — Пустяки, командир. Отремонтируем, будет в лучшем виде. Не первый раз. Был бы летчик невредим, а самолет мы приведем в чувство! Завтра и полетите, товарищ командир. А пока отдыхайте.

Подходит тягач, цепляет машину и уводит ее с центра аэродрома на ремонтную стоянку. Там за «як» возьмутся механик и его верные друзья-технари. У них у всех золотые руки и такие же головы. Знаю: если Миша сказал, слово сдержит. Верю: утром снова поднимусь в бой. Сигнальная ракета не застанет меня «безлошадным». Не было случая, чтобы я не взлетел на требовательный зов сигнальной ракеты...

Убывая с Кубани, мы с Борисовцом прощались с самолетом, словно с близким другом. Я и на самом деле питал к нему родственные чувства. Ведь на Саратовщине, в колхозе имени Чапаева, осталась симпатичная девушка Марийка...

Кому вручили именной самолет в сменившем нас полку дальневосточников? В текучке фронтовых дел, перелетов, подготовке к новым боям было не до этого. Однако уверен: попал он в надежные руки и службу нес отлично.

...26 июля наш полк получил приказ срочно вылететь из-под Рязани на Брянский фронт. Маршрут проходил над местностью, сплошь покрытой лесами и болотами. В связи с нехваткой времени на подготовку принято решение: чтобы мы не заблудились и не попали на территорию врага, полк будет вести группа из трех Пе-2. Как говорится, предосторожность — не трусость.

Вылетаем тремя группами. В голове у каждой — по одной «пешке». На подлете к неизвестному нам аэродрому «пешки» почему-то снижают скорость и становятся в круг. В чем дело? Почему они медлят? Ведь в баках на исходе горючее, требуется срочная посадка. Неожиданно получаем приказ: садиться на зеленый луг поймы.

Позже выяснилось, что Пе-2 заблудились, но не стали тратить время на восстановление ориентировки при малом запасе горючего. Посадку произвели вне пределов аэродрома. Спустя полчаса нам доставили топливо, и мы благополучно добрались до места назначения. [163] Ошибка объяснялась тем, что летное поле утопало в густой зелени, и с воздуха обнаружить его было не так-то просто. Жилье для летного и технического состава, понятно, пока отсутствует, Это и к лучшему. Воздух в лесу кристально чист, напоен запахами трав и цветов. Мы строим шалаши из веток, набиваем матрацы травой.

29 июля облетываем линию фронта. Местность сложная для ориентировки, не то что под Сталинградом или над Кубанью. Здесь почти сплошные леса, мало характерных примет.

Командир полка подполковник Миронов и его заместитель по политической части подполковник Ершов знакомят нас с обстановкой, расстановкой боевых сил. Брянским фронтом командует генерал М. М. Попов, 15-й воздушной армией, в состав которой входит полк, — генерал Н. Ф. Науменко. Мы будем действовать в полосе наступления 11-й гвардейской армии генерала И. X. Баграмяна. Успех советских войск развивается в направлении Козельск — Карачев. В воздухе кипят жаркие сражения. У противника основные самолеты — истребитель «Фокке-Вульф-190а» и штурмовик «Хеншель-129».

Когда командир закончил беседу и настала тишина, с запада донесся приглушенный ветром грохот канонады. — Слышите? — поднял руку командир. — Этот гром напоминает нам о наивысшей степени боевой готовности, В любую минуту нас могут поднять для отражения атаки ?ротивника, прикрытия своих войск, сопровождения бомбардировщиков или штурмовиков. Как видите, работы тут предстоит много.

Обстановка в самом деле была сложной. Потерпев поражение под Сталинградом и на Северном Кавказе, фашистские войска готовились к решающей схватке под Курском, спланировав операцию под названием «Цитадель». Уже к началу лета 1943 года сюда широким потоком пошла новейшая техника: танки «тигр», «пантера», самоходно-артиллерийские установки «фердинанд». Здесь сосредоточивались самые мощные и преданные Гитлеру мотострелковые и авиационные дивизии: «Великая Германия», «Адольф Гитлер», «Мертвая голова», «Райх», хорошо известные нам эскадры воздушного флота «Удет», «Мельдерс», «Ас-пик». Общее число вооружения насчитывало: 2000 самолетов, 2700 танков и штурмовых орудии, 10 тысяч орудий и минометов, до 900 тысяч человек личного состава — 50 отборных дивизий, в том числе 16 танковых и моторизованных. [164] Гитлер мечтал о переломе в ходе войны, стремясь взять реванш за все неудачи, демонстрировал мощь своего оружия. В поисках выхода из затруднительного положения он делал ставку на Курск.

...Незаметно наступил вечер. Бывалые летчики вспоминали особо сложные варианты воздушных боев, свои ошибки и промахи при встречах с «фоккерами». Капитан Рязанов втолковывал молодежи прописные истины:

— Смотри в оба, не отрывайся от ведущего ни при каких обстоятельствах, следи за всеми его действиями, копируй его полет. Отстал — значит, пиши пропало... «Фоккера» быстро «подберут» зазевавшегося. Запомните его силуэт. Напоминает конька-горбунка: тупорылый нос, кабина пилота в виде горба, обрубленные законцовки крыльев. Но, вообще, ребята, скажу: не так страшен черт, как его малюют. Главное — не допустить внезапного нападения, чтобы он тебя не атаковал первым...

Командир полка отдает распоряжение: всем спать! Завтра начинаем боевую работу. Подъем будет ранний. Все пошли к шалашам. Мы с Борисовцом долго не можем уснуть. Ворочаемся с боку на бок, вдыхаем пьянящий запах привядшей травы и листьев. Каким будет этот завтрашний день?

Утром восьмеркой Як-9 вылетаем для сопровождения «илов». Курс на запад. Вначале полет проходит спокойно. Но едва мы ушли подальше от аэродрома, как на нас навалились «мессершмитты». Их цель — прорваться к «илам». Что предпринять? Вступим с ними в бой — оставим штурмовики без прикрытия. Выход один: разделиться на две группы. Одна будет сковывать боем истребители, другая сопровождать «илы» к фронту.

С появлением «мессеров» штурмовики снижаются до бреющего и летят, едва не задевая винтами верхушки деревьев.

Передаю по радио Погорелову:

— Михаил, бери Богомолова, Телегина и Усикова и сковывай «мессов», а я с Васиным, Шкворунцом и Шлыковым иду за «илами».

Погорелов четверкой отворачивает в сторону и набрасывается на «мессершмитты». А мы уже за линией фронта. «Илы» атакуют стремительно и неотразимо. Внизу полыхает огонь, что-то сильно дымится. Объект затягивает непроницаемая черная пелена. Веером бьют зенитки. [165] Их шквальный огонь прижимает «илы» к земле. Второй, третий заход штурмовики проводят вслепую, наощупь. В воздухе со всех сторон — разноцветные фейерверки... Два «ила» подбиты зенитным огнем. Распустив серпантин дымовых полос, они спешат к линии фронта.

Командир группы «илов» подает сигнал прекратить удары, отходить на свою территорию. Группа разворачивается на восток.

В подобных обстоятельствах внимание врага привлекают прежде всего те самолеты, которые попали в беду. Все мы знаем, о чем думает пилот в горящей машине: только бы пересечь линию фронта, спасение — среди своих! Потому-то немедленно устремляемся к «раненым» самолетам. Туда же бросаются и «мессеры». Но не тут-то было!

Один хищник, очертя голову, бросился за легкой добычей, но попал под мою очередь. «Мессершмитт» пошел вниз вблизи деревни Барилово. Огненный столб возвестил о его падении.

Поврежденные «илы», дотянув до переднего края, идут на вынужденную посадку. Мы машем им крыльями...

Через несколько часов — второй вылет. Прикрываем войска в районе деревни Барилово. В составе моей группы летят Васин, Шкворунец, Шлыков, Телегин, Богомолов, Кузнецов, Усиков. Большие группы «хейнкелей» под прикрытием истребителей рвутся к линии фронта. Внезапной нашей атакой уничтожены два Хе-111 и один «мессер». Последний сбит младшими лейтенантами Усиковым и Шкворунцом. Однако на этом бой не кончается. На нас с высоты на большой скорости набрасываются четыре ФВ-190а. Завязывается схватка на вертикальном маневре. «Фоккеры» все время пытаются оттянуть нас на высоту в сторону солнца. Образовывается гигантская косая петля. Улучив момент на крутом развороте, фашисты атакуют машину молодого летчика младшего лейтенанта В. М. Кузнецова. Пилот прыгает с парашютом и приземляется на своей территории, раненный, он попадает в госпиталь.

Помню переданную им в часть записку: «Узнайте у инженера, почему загорелся у меня мотор». По-видимому, увлекшись, Кузнецов не заметил, как подкрались фашисты. Произошел тот случай, о котором столько предупреждал молодежь Рязанов. Парень не выполнил его совета и мог поплатиться за это жизнью. К счастью, обошлось лишь потерей самолета.

Войска 11-й гвардейской армии генерала И. X. Баграмяна продолжали наступление на Карачев. [166] На земле и в небе шли жаркие бои. Мы часто барражируем в воздухе, прикрывая свои дивизии от налетов противника.

31 июля 1943 года — памятный для меня день. Командир полка объявил перед строем:

— Старший лейтенант Степаненко назначается командиром второй эскадрильи. Пожелаем ему успехов в новой должности.

Я рад и взволнован доверием. Возникают мысли: «Справлюсь ли? Ведь управлять эскадрильей в бою — дело далеко не легкое». Правда, у меня уже есть кое-какая практика вождения групп и даже опыт воздушных боев под управлением таких асов как Морозов, Рязанов, Амет-Хан Султан, Лавриненков. Изучена тактика врага, его уловки, хитрости. Опыт и практика заменяли нам тогда академию.

Но полеты полетами, а теория тоже нужна. Это ведь как прожектор, освещающий путь практике. Учиться приходилось на ходу, в небе войны, и экзамен держим в воздухе.

В тот же день мой товарищ Михаил Погорелов получил новое назначение — стал заместителем эскадрильи у Рязанова. В будущем он так и пойдет за мной, след в след.

Слово об авиационном командире

Как в мирное время, так и на войне командир эскадрильи является основной руководящей фигурой и при обучении полетам, и при ведении боя. От его умения, опыта, мастерства во многом, если не в полной мере, зависит успех подразделения и на земле, и в воздухе.

В этой связи вспоминаются мои первые командиры звеньев и эскадрилий, преподавшие мне на всю жизнь уроки боевого умения, мужества, отношения к подчиненным.

На долю наших командиров выпали, пожалуй, самые тяжелые испытания: битва под Москвой, Сталинград... Это их руками было вырвано у противника и передано в наши руки преимущество в воздухе. В этом громадная заслуга всех авиационных начальников — от звена до дивизии, от дивизии до армии. Нелегким был путь к победе. Но они вели за собой молодежь и вместе с нею прикрыли с воздуха огромный фронт, В том, что советская авиация, вопреки крикливым заверениям Геббельса, жила, дралась и побеждала, огромная заслуга не только ученых, конструкторов, рабочих авиапромышленности, но и непосредственный вклад и заслуга командиров. [167]

Я помню и люблю всех наших полковых командиров, с которыми крыло в крыло летал в насыщенном до предела опасностями фронтовом небе.

...Командир звена, эскадрильи, а затем и полка Анатолий Афанасьевич Морозов — бескомпромиссно требовательный, принципиальный коммунист, обаятельный человек. Особенно памятны мне дни марта 1942 года. Вдвоем мы перегоняли первую пару «харрикейнов» на подмосковный аэродром для перевооружения.

У Морозова тогда была еще одна серьезная причина побывать в Москве: предстояло получить Золотую Звезду Героя. Он был удостоен этой высокой награды за таран фашистского аса на встречном курсе. Анатолий Афанасьевич мог спокойно съездить в столицу и на поезде, однако считал это недопустимым. «Не время раскатывать за наградами», — сердито хмурился он. Решено было использовать самолет — а вдруг по пути встретятся стервятники...

Никогда не забуду взволнованности Морозова, получившего награду из рук М. И. Калинина. Мы «обмыли» ее по всем фронтовым правилам и сфотографировались на память вместе с механиками. Получив свои машины с новым вооружением, возвратились в полк.

У одного из лучших советских асов первых дней войны Анатолия Морозова, моего ведущего, моего боевого товарища, я учился всему, что было нужно для боя. Каждая его атака на врага была точно рассчитана и смертельна. Кристально честный человек, Морозов недолюбливал тех, кто в бою не придерживался предписанного маневра, уходил из строя раньше времени или трусил. Однажды (это было западнее Сталинграда) двенадцать полковых истребителей вышли на сопровождение сорока бомбардировщиков Пе-2, «Петляковы» под командованием подполковника Пушкина шли девятками, мы по сторонам — справа и слева, сзади и выше. Вначале все шло так, как отработано по плану: Пе-2 отбомбились и, обогнув Сталинград с юго-запада, устремились на восток, к своему аэродрому.

В воздухе — относительно спокойно, лишь зенитная артиллерия противника ведет сильный огонь по нашей общей группе. Но как только мы перетянули на левый берег Волги, откуда-то сверху как снег на голову свалилось около двадцати «мессершмиттов». [168] Часть из них устремилась на истребители, остальные, прорвавшись сквозь наши боевые порядки, попытались атаковать бомбардировщики. Завязался упорный воздушный бой. «Пешки», прибавив скорость, уходили на максимальной. Я со своим звеном находился справа. Когда увидел, как через меня и выше пошли в атаку с пикирования пары «мессеров» (некоторые начали заходить нам в хвост), быстро развернул звено влево и навстречу «психической» атаке гитлеровцев, поливая их огнем из пушек и пулеметов. Группа, не приняв боя, резко рванула вверх. И только часть самолетов, несмотря на все наши отсечные атаки, продолжала рваться к «петляковым».

Сначала вспыхнул один Пе-2, за ним другой. На полном газу мы лупили по фашистам из пушек и пулеметов. Один, второй, третий стервятник свалились на землю.

Бомбардировщики со снижением уходили все дальше на восток, мы кружились над ними, отражая атаки наседавших фашистов. В это время я заметил, как один из наших истребителей со снижением ушел под низ бомбовозов и так следовал до самого аэродрома посадки.

На разборе все выяснилось. Этот истребитель в бою не участвовал — прятался под фюзеляжами Пе-2. Его приметили воздушные стрелки «петляковых». Говорили об этом откровенно и жестко.

— Как это понимать? — с горечью в голосе спросил у летчика командир.

— Плохо работал мотор, — опустил тот глаза.

— Проверить, — приказал командир инженеру.

Оказалось, что с мотором все нормально. Значит, причина — у пилота сдали нервы.

Разобравшись в этом неприятном инциденте, командир полка принял суровое, но справедливое решение: струсившего летчика отдать под суд военного трибунала. Забегая вперед, скажу: летчик полностью искупил свою вину в жестоких боях, сумел переломить себя и хорошо летал впоследствии на И-16. А не прими Морозов вовремя решительных мер, этот человек несомненно погиб бы, растерявшись под огнем «мессеров»

Морозов был не только строгим и справедливым командиром, но и душевным товарищем. [169] Иногда в перерывах между боями, чтобы снять у летного состава нервное напряжение, ухитрялся организовать для ребят рыбалку, а в дни, когда командование предоставляло нам кратковременный отдых, возил летчиков в театры, на концерты.

Особой смелостью и личным обаянием отличался командир эскадрильи Амет-Хан Султан. Куда бы ни забрасывал его боевой приказ, он везде делал свое дело с высочайшей ответственностью и отличным качеством. Отважный и решительный, Амет-Хан не останавливался ни перед чем при выполнении поставленной задачи. Если не удавалось поразить противника огнем, он таранил его крылом своего самолета, рисковал собственной жизнью во имя победы и всякий раз выходил победителем. Понятно, для этого нужна была сильная воля, высочайший морально-психологический настрой.

...Это было под Сталинградом. Один из наших танковых корпусов перешел в контратаку севернее населенных пунктов Ерзовка и Орловка, оттеснил противника, вклинился в его оборону, но был отрезан фашистскими частями в глубоких балках. Следовало отыскать место расположения корпуса и нанести удар по противнику с воздуха. Разведка была поручена Амет-Хану и мне. Посоветовавшись, мы приняли решение лететь на бреющем. Так было безопаснее: в воздухе над этим районом постоянно висели вражеские истребители.

Прижимаясь к земле, мы прорывались к своей цели над лощинами и балками. Но, добравшись туда, где находился танковый корпус, растерялись: словно в пекле, наши тридцатьчетверки отражали непрерывные атаки танков с крестами на броне. Ошибиться было невозможно, хотя вокруг все балки оказались забиты войсками.

Мы сделали над этим районом несколько кругов на бреющем, еще раз уточнили место расположения своих. Чуть поодаль, в тылу, фашистские солдаты в одном нательном белье вели по нам огонь из всех видов оружия — автоматов, пулеметов, зенитных орудий. Мы нанесли на карту и эту огневую позицию врага.

Резко развернулись влево по балке и наскочили таки на плотный заградительный огонь врага. Шквал Металла обрушился на машину. Несколько осколков от снарядов «эрликон» попали в двигатель моего самолета. Он тут же закашлял и начал давать перебои. [170] Немедленно. докладываю от этом Амет-Хану, прошу его уходить, уверяю, что как-нибудь дотяну до своей территории.

— Я тебя не оставлю, — резко возражает Амет-Хан. — Следуй за мной.

Скорость моей машины резко падает, мотор будто чихает. В кабину брызжут горячие масло и вода. Бронированное прозрачное лобовое стекло кабины заволакивает масляная пленка, смотрю только в боковые. Температура воды резко поднялась, кипящие брызги слепят глаза, испаряются, и я задыхаюсь.

Севернее Сталинграда над Мамаевым курганом убеждаюсь, что через Волгу не перетяну. Впереди водная гладь, подо мной развалины города, а на северо-западе хозяйничает противник. С левым креном со снижением иду на север. Вот и небольшая площадка между столбами электропередачи. Нейтральная полоса — я приметил ее. Сажусь на «живот».

Амет-Хан Султан делает надо мной круг, машет крыльями, бьет из пушек по фашистам и уходит на восток. Под прикрытием командира я успел выбраться из кабины и, прихватив с собой часы и парашют, скрыться в траншее нашего переднего края.

Спустя пару минут начинается интенсивный обстрел моего самолета из орудий и минометов. Только я уже на командном пункте командира 64-й стрелковой дивизии и докладываю о результатах разведки.

Это один из многих эпизодов командирского умения Амет-Хана и его заботы о подчиненных.

Но вернусь к своим размышлениям.

Командир — ведущий группы, первый воспитатель и наставник. Он обучает ведомых элементам полета и новым тактическим приемам по принципу «делай, как я», и это предъявляет к нему очень высокие требования. Он не может, понятное дело, научить всему этому летчиков, если сам не знает и не умеет делать все лучше, чем они, не владеет методикой обучения. Авиационный командир обязан быть в высшей степени грамотным технически, иметь широкий политический кругозор, знать психологию врага, уметь мыслить диалектически, разбираться в человеческих характерах, быть хладнокровным, не теряться в экстремальных условиях, при стрессовых, как сейчас говорят, ситуациях. [171] Трудно перечислить все требования, которые могут быть предъявлены к командиру на войне, когда обстановка в воздухе чрезвычайно сложна и изменчива, изобилует критическими моментами, вынуждающими в считанные секунды принимать решения, причем единственно верные, способные обеспечить не только личный успех, но и победу каждому в отдельности летчику, коллективную победу группе.

Перед лицом опасности в воздухе, кажется, все равны. Однако победа в решающей степени зависит от командира, умеющего навязать противнику свою волю, верно построить боевой порядок или эшелонировать группы, пары, определить порядок атаки или даже взлета со своего аэродрома.

Скажу, что качествами этими в полной мере обладали наши командиры — Морозов и сменивший его Миронов, Амет-Хан Султан, Ищук, Рязанов и многие другие, с которыми мне пришлось летать в грозные военные годы.

...Теперь я сам командир эскадрильи и, возможно, еще не полностью осознал всю полноту ответственности, которая возложена на меня этой высокой должностью. «Пройдет время, — думалось, — и дело покажет, на что ты, Иван, способен». «Показать себя», как оказалось, было нелегко. Но мне всячески помогали и старшие начальники, и подчиненные, с которыми меня связывали большая боевая дружба, взаимное доверие, объединяли общие задачи и интересы. Хочу подчеркнуть особую важность фактора доверия. Это решающее условие успеха руководителя.

...Сегодня 1 августа. Мне приказано вести четверку Як-9 на прикрытие войск в районе Барилово — поселок Василевский. По данным разведки, сопровождаемые «фоккерами» фашистские бомбардировщики, используя облачность, пытаются прорваться к переднему краю. Высоко в небо над аэродромом взмывает зеленая ракета.

— По самолетам!

Запускаем двигатели, выруливаем на взлетную полосу. Машины одна за другой отрываются от земли, резко набирают высоту. Небо кое-где покрыто облачностью, над линией фронта — кучевые облака. До боли в глазах просматриваю воздушное пространство, внимательно наблюдаю за ведомыми. Проходим над своими раз, другой. [172]

Белые облака косо свисают вниз, сквозь них пробиваются лучи солнца, и кажется, что там кто-то поставил вертикальные, излучающие свечение колонны. Из-за «колонн» возникает группа самолетов. Пока они не опознаны нами, их следует считать вражескими — таков закон войны. Самолеты попадают в облака и, словно мираж, исчезают. Теперь рассеялись и наши сомнения — это противник.

Идем на сближение. В разрывах облаков промелькнула группа «фоккеров». Это они, «надежда» Гитлера. Противник, тоже заметив нас, снова ушел в облака.

Мы ныряем в разрывы, чтобы лучше осмотреться и не допустить внезапного нападения врага. Над нами ярко светит солнце, но между облаками, к моему удивлению, никого нет. Снова пробиваемся сквозь небольшое «окно» и теперь уже натыкаемся на знакомую четверку — в поисках нашей группы «фоккеры» растянулись. Передаю по радио Богомолову, Шкворунцу и Домогацкому: «Прикройте, атакую крайнего».

Огонь из пушек и пулеметов пришелся по кабине фашиста. Самолет вспыхнул, перевернулся через крыло и устремился к земле в районе поселка Васильевский. Уцелевшие три машины противника вновь ушли в облака.

Время на выполнение задачи истекло, и мы возвратились на свой аэродром. Не успели доложить, как наземные войска тут же вновь запросили прикрытия. Летчики помогли механикам дозаправить машины. Без задержки взлетели уже восьмеркой. Внизу видим танковый бой. С земли к небу встают черные столбы дыма. Набираем высоту, на большой скорости прочесываем пространство. Район прикрытия — Локня, Скородумка. В группе пары: Рязанов — Щерба, Лещенко — Никонов, Степаненко — Богомолов, Шкворунец — Домогацкий. Линия фронта загибается на юго-запад, как бы стягивая кольцо вокруг Орловского выступа. Фашистские войска, упорно сопротивляясь, откатываются к Карачеву.

Навстречу нам направляется большая группа самолетов — бомбардировщики под прикрытием истребителей. Рязанов с ходу устремляется к бомбовозам, мне приказывает сковать боем «фоккеры». Прямо на развороте ловлю одного на прицел. Длинная очередь, и фашист вспыхивает. Однако остальные одиннадцать набрасываются на нас сверху. Четверкой становимся к вираж. [173] В это время Рязанов отражает атаку «хейнкелей» и спешит к нам на помощь. Его четверка набрасывается на «фоккеры». Те, заметив опасность, переворотом уходят вниз.

— Спасибо, Алеша, выручил, — кричу Рязанову по радио.

— Ничего, Ваня. Свои люди, сочтемся, — смеется . он. — Смотри, как «фоккеры» сыплются, словно горох!..

Преувеличивает, конечно, но «фоккеры» действительно не выдерживают атак сверху. Они уходят пикированием вниз в надежде, что, имея больший вес, чем «яки», опередят нас в скорости.

Бой закончился. Мы сбили несколько бомбардировщиков. Однако не обошлось без потерь и у нас. На аэродром не вернулись два молодых летчика. Как выяснилось позже, они потеряли ориентировку. Местность действительно была весьма сложной для ориентирования: сплошные лесные массивы. Новый район предстояло хорошо изучить, чтобы в дальнейшем избегать небоевых потерь.

Эти два боя особенно памятны для меня. В них я выступил в новой должности командира эскадрильи. Правда, пока командовал лишь звеном, восьмерку поручалось вести Рязанову. Психологически было рискованно назначать в первый же бой мою эскадрилью. Нужно было, чтобы я маленько «пообтерся», привык, не проявлял бы вдруг «прыть», как это иногда бывает с молодыми командирами, которые, желая проявить себя в первых же боях, чрезмерно увлекаются, и это кончается для них поражением. К тому же, в авиации нередко сам командир полка водит эскадрилью, если этого требуют обстоятельства.

Я очень благодарен командованию, которое внимательно, подходило к вводу в должность каждого нового командира, меня в том числе.

Новая должность выдвигала новые задачи. Прежде всего на меня возлагалась ответственность за обучение и воспитание летчиков эскадрильи, за их боевую готовность и поведение в схватках с противником. Комэск возглавлял звено или даже пару, мог быть назначен ведомым у старшего начальника или равного по должности — все зависело от важности задачи и срочности ее выполнения. Его репутация командира от этого нисколько не страдала. [174]

...Линия фронта медленно перемещается на запад. Противник отходит в направлении Карачева.

4 августа меня вызвал Н. И. Миронов.

— Степаненко, полетишь в разведку. Возьми себе лучшего летчика, задание ответственное. Объект — железнодорожная станция и аэродром Карачев. По предварительным данным, в районе большое скопление техники.

С ведомым — лейтенантом И. М. Васиным мы выходим на объект спустя несколько минут. Над районом Карачева большое облако, угрожающе взблескивают грозовые разряды. Маскируясь нижней кромкой, проскакиваем над станцией и аэродромом, стараемся запомнить как можно больше. Косые молнии змеятся со всех сторон, вот-вот достанут наши машины. Временами озноб пробегает по спине от столь близкого их соседства. К оглушительным ударам грома присоединяется шум густого крупного дождя. Снизу сильно бьет батарея противника, разрывы ее снарядов лождтся то справа, то слева от нас. Мы с Васиным маневрируем, затем со снижением идем домой.

О результатах разведки докладываю командиру полка. Скопление войск и боевой техники в районе объекта огромное. Только на аэродроме мы насчитали около 150 вражеских машин.

— Итак, партизаны не ошиблись, — заключил Миронов и неожиданно громко хлопнул рукой по столу. — Мы им покажем свою «Цитадель»! Готовься, Иван Никифорович, всей эскадрильей сопровождать штурмовики. Удар следует нанести по аэродрому Карачев. «Работать» будете перед самым заходом солнца, как раз когда фашисты начнут укладываться спать.

...Раскаленный, кроваво-красный шар солнца опускается к горизонту. В полной боевой готовности сидим в кабинах в ожидании сигнала на взлет. А вот и три зеленые ракеты. Как муравьи, забегали, засуетились механики, выполняя последние приказания.

В несколько минут эскадрилья взмыла в воздух, четверками пристроилась к штурмовикам, заняв боевой порядок на флангах и выше.

Солнце, потеряв свой яркий блеск, медленно погружалось в оранжевые облака на горизонте. Небо было темно-красным, предвещая на завтра ветреную погоду.

Штурмовики скрытно подобрались к аэродрому и с бреющего атаковали стоянки врага. Тотчас вспыхнул пожар. [175] «Фоккеры» и «юнкерсы» пылали, словно факелы. Какая-то пара «мессеров», по-видимому, из дежурного звена решительно идет на взлет. Не раздумывая пикируем. Одного я беру на себя, второго атакует лейтенант Васин. Атака удалась — оба стервятника падают в лес. Наши «илы» идут на повторный заход. Зенитная артиллерия гитлеровцев усиливает огонь, и мы пикируем на батарею вблизи аэродрома. Слышно, как ведущий штурмовиков командует:

— Противозенитный маневр. Цель впереди — самолеты на стоянках. Атака!

Штурмовики группа за группой утюжат врага. Пламя и дым застилают все поле. Солдаты в панике мечутся по аэродрому. Но, несмотря на потери, противник продолжает оказывать сопротивление. Появляются новые пары его истребителей. В завязавшемся воздушном бою прямо над аэродромом идут к земле еще два вражеских самолета. Один сбивает младший лейтенант Богомолов, второй — лейтенант Шкворунец.

Закончив штурмовку, «илы» разворачиваются на север и уходят на бреющем на свою базу. Правда, не все. С нами не было двух машин, пилотируемых молодыми летчиками. Почему? Как выяснилось, они оторвались от своих ведущих и сели в поле.

Уходя, мы долго наблюдали черные столбы дыма. Они расползались вверх и вширь, застилали горизонт. Это горела и рушилась надежда Гитлера на технику, на реванш, на успех в наступлении на Курск и Орел.

5 августа освобожден город Орел. У нас было по-настоящему праздничное настроение. Итак, мое «крещение» в роли командира эскадрильи прошло успешно. Позже мне стали доверять и более ответственные задачи по прикрытию штурмовиков, отражению атак истребителей, определив даже для моего подразделения отдельный аэродром передового базирования. Прошли годы, но я и сейчас горжусь тем, что полностью оправдал доверие командования, работая рука об руку и крыло в крыло с моими боевыми друзьями. [176]

Уроки взаимодействия

Вынужденная посадка двух машин, потерявших ориентировку в недавнем бою, надолго омрачила настроение в полку. Как оказалось, об инциденте было доложено и в штаб армии Для проведения разбора прибыл лично командарм генерал Н. Ф. Науменко. Окинув быстрым внимательным взглядом выстроенный по его приказу личный состав полка, генерал нахмурился:

— Это уже не первый раз, — бросил коротко. — Небось, излучину Дона не забыли?

Все молчали. Кто-то попытался объяснить ситуацию, но командующий не стал вдаваться в подробности.

— Знаю, — сказал он резко, — что академий вы, к сожалению, не кончали, что теперь не до учебы. Об этом можете мне не докладывать. Но ведь вы проходите сейчас науку в важнейшей из академий. Ежедневные жестокие уроки с практическими выводами... Многим из нас выпало учиться в боях. Не наша в том вина... Цена такой науки высокая. Поэтому мы обязаны беречь каждую крупицу опыта, передавать молодым, менее опытным...

Война заставила людей мобилизовать все их внутренние ресурсы, однако наряду с героизмом в бою, смекалкой, высокой выучкой случаются и досадные упущения, халатность, в результате чего — потери. Последнее время наши самолеты все чаще блуждают в поисках своего аэродрома. Причина понятна. Кто-то призабыл правила ориентирования. Некоторые летчики вообще летают без карты, а те, кто и имеет их, содержит в таком состоянии, что подчас в них трудно разобраться и на земле в нормальных условиях, не то что в кабине во время боевого полета. Теряются навыки визуального наблюдения. Одного летчика спросили в полете, где он находится. Пилот тут же ответил: «Над лесом...» И смешно, и горько. Теперь такому отношению к правилам ориентирования должен быть положен конец.

Вновь и вновь молодежь облетывает район боевых действий. «Старички» подсказывают, какие характерные для местности предметы следует запомнить, объясняют способы восстановления ориентации в лесистой местности. [177] Под нами сплошные массивы леса, здесь требуется всякий раз точный расчет времени выхода на цель, нахождения в воздухе, возвращения по курсу. Особое внимание нужно уделять сличению карты с местностью.

6 августа командир полка приказал всему летному составу под руководством штурмана части майора Бугарчева и командиров эскадрилий повторить ориентирование по карте, затем мы еще и еще облетывали район боев с учебными целями. В ходе переподготовки вынуждены также следить за обновляющейся техникой врага.

Несмотря на поражения и неудачи гитлеровских войск на фронтах, геббельсовская пропаганда продолжала трубить на весь мир о преимуществах своего оружия, усиленно рекламировала новый самолет. Цель понятна: запугать нас своей мощью и подбодрить себя.

Что же это за новинка?

Обычно при встречах с противником в воздухе обращаешь внимание лишь на маневренность, дальнобойность огневых средств. Все мы отметили, что горит «фоккер» не хуже, чем «мессершмитт», если атакуешь его с высоты и внезапно. Правда, у него немного больше скорость на пикировании. Кроме того, усилено вооружение — поставлены четыре пушки впереди.

Летчики одного из наших полков под Курском вынудили вражеский самолет ФВ-190а совершить посадку и подвергли его тщательной проверке. Выяснилось, что он прост в пилотировании, устойчив при пикировании. Немцы немало потрудились над созданием нового истребителя, но учли не все: лобастый «фоккер» имел большой полетный вес, а следовательно, был тяжеловат на вертикальном и горизонтальном маневрах. Отсюда вытекало, что нам выгодно навязывать ему маневренный бой на вертикалях, не теряя скорости и преимущества в высоте.

В боях мы выяснили, что излюбленный маневр пилотов «фоккера»- крутое пикирование и лобовая атака. Конструируя машину, автор ее, по-видимому, шел по принципу обязательного принятия контрмер. Частые лобовые атаки советских летчиков заставили фашистов усилить лобовую броню. Но они упустили главное: советские летчики обладают умением быстро перестраиваться в ходе боев применительно к новой технике врага. [178]

В чем заключался секрет успеха наших воинов, в считанные дни разгадывавших особенности боевого применения гитлеровских новинок — самолетов и танков — и определявших способы борьбы с ними?

Помогала нам в этом учеба, обязательная и особенно интенсивная в боевых условиях. Потребность в постоянной учебе была вызвана не только появлением новой техники, новых приемов боя или изменением условий, в которых находился полк. Учиться нужно было и для закрепления уже познанного, отработки прежних навыков, которые в силу психологического склада летчика со временем утрачиваются, при отсутствии постоянных тренировок забываются. В ходе боев от воздушного бойца требуется более высокое мастерство. Постоянное внимание следовало уделять новым тактическим приемам в сочетании с ведением огня, что вызывалось появлением более совершенной техники противника. На это и были направлены наши занятия, объединяющие теорию с практикой.

Отступая, враг упорно цеплялся за каждый клочок оккупированной территории, глубоко зарывался в землю, опутывался колючей проволокой, сооружал бетонированные укрепления, доты и дзоты. Чтобы выбить его из опорных пунктов, требовались удары артиллерии крупного калибра и авиации дальнего действия. Помню, 5 августа мы сопровождали лидер ДБ-3ф к линии фронта для ознакомления с предстоящей совместной боевой работой. Бомбы крупного калибра, по мнению советского командования, должны были «помочь» группировке гитлеровцев «выбраться на свежий воздух». На следующий день мы поднялись для сопровождения большой группы тяжелых бомбардировщиков к линии фронта, где они нанесли сокрушительный удар по долговременной обороне врага, по всем ее сооружениям. Наземные войска, воспользовавшись замешательством противника, значительно продвинулись вперед. Отлично организованные прикрытие и взаимодействие с бомбардировщиками дали положительный результат. А вражеским истребителям не удалось прорваться к нашим самолетам. Мы вовремя отбили все их атаки.

Полк пополняется новыми машинами и летным составом. Самолеты совершенствуются, приобретают новые качественные изменения. С этим связана одна из памятных для меня встреч.

После возвращения из боя заруливаю в капонир. [179] Напряжение во всем теле понемногу спадает. Механик старшина Борисовец говорит:

— Командир, вижу, вы устали, отдохнули бы в шалаше, а я пока осмотрю и заправлю самолет.

— Некогда отдыхать, Миша, — отвечаю. — Ракета не заставит себя ждать.

Только снял комбинезон, чтобы немного просохнуть, как вдруг слышу знакомый голос.

— Вот где вас отыскал!.. Прямо не верится.

Я оторопел: передо мной стоял бывший инструктор Днепродзержинского аэроклуба Иван Федорович Мусиенко. Высокий, загорелый; на мужественном лице та же улыбка. Только вместо аэроклубовской форменной фуражки на нем темно-синяя пилотка да гимнастерка защитного цвета вместо летнего комбинезона.

— Не ожидал, курсант Степаненко, встретить вас старшим по званию, — сказал, указывая на свои погоны младшего лейтенанта. — Да еще с таким количеством наград. Наука моя, значит, пошла на пользу? Молодец!

Мы крепко расцеловались.

— Какими судьбами, Иван Федорович?

— Для вас стараемся. Вот пригнали самолеты из глубокого тыла на пополнение. Я там работаю инструктором по переподготовке на Як-9.

— Спасибо за помощь! — Нам самолеты вот как нужны! — отвечаю, проводя ребром ладони по шее.

— Родина приказывает — мы исполняем, — улыбается он. ...

Мы еще долго стояли возле моей машины и вспоминали аэроклуб, учлетов, инструкторов. Все разлетелись, как птицы, во все края и по разным направлениям. Обойдя мой самолет, Иван Федорович обратил внимание на «летающий плакат» с тигром и карикатурой на Геббельса.

— Отчизны крылья боевые народ вручил ее сынам, чтоб Гитлер, Геббельс, Муссолини не поднялись ни здесь, ни там, — вдохновенно продекламировал он, глядя на художественное «оформление».

— Вы поэт, Иван Федорович.

— Поэт не поэт, но когда-то увлекался, сочинял о летчиках, об их могучих крыльях.

Немного помолчали. Тут нашу встречу и прервала ракета. Прыгаю в кабину и запускаю двигатель. [180] Иван Федорович провожает меня взглядом, машет рукой на прощанье.

...7 августа производим разведку в районе Карачев, Навля, Локоть. Мне поручено возглавить четверку, в состав которой вошли Богомолов, Шкворунец и Домогацкий. Средняя облачность способствовала скрытному подходу к объекту.

Над аэродромом Карачев под нижней кромкой облаков появляемся внезапно. Внизу пока спокойно, на поле большое скопление техники. Ниже нас кувыркается «фоккер», — по-видимому, фашистский летчик облетывает машину после ремонта двигателя. Передаю своей группе по радио:

— Заберем фашиста в «сумку»?

— Заберем! — хором отвечают ведомые. — В «сумке» ему надежнее.

Нажимаю на кнопку передатчика:

— Атака!

Длинная очередь, и фашист, объятый пламенем, падает.

— В другой раз не будет болтаться под ногами, — глубокомысленно замечает Шкворунец.

Уходим к железнодорожным станциям Навля и Локоть. Здесь также фиксируем большое скопление вражеских эшелонов. Разворачиваемся в сторону своей территории и видим, как группа ФВ-190 выстраивается для полета к линии фронта. Передаю по радио Шкворунцу:

— Прихватим по одному?

— Можем и прихватить, — соглашается он.

Внезапная атака, мощный огонь. Два «фоккера» падают в районе деревни Каменка. На большой скорости уходим, так как наша основная задача — вовремя доставить данные о противнике.

«Забрать в сумку» — означает уничтожить фашистский самолет. Это выражение пошло у нас от начальника штаба полка П. А. Федюнина, который, проверяя доклады летчиков, говорил: «Знаю, что находится у каждого из вас в сумке...»

На него возлагался учет сбитых нами самолетов противника, и Павел Александрович вел его с завидной скрупулезностью. Личным докладам никогда не верил, и это было правильно. На проверку достоверности данных о сбитых самолетах противника обычно посылался адъютант или техник. [181] Правда, не всегда удавалось подтверждать факт поражения вражеского самолета, особенно если он падал за линией фронта, ведь техника туда не пошлешь. В таких случаях принималось во внимание подтверждение экипажей, участвовавших в этом же бою. Проще было бы, конечно, иметь фотоконтрольный прибор, способный фиксировать стрельбу и попадание, но таких приборов у нас не было.

Возвратившись домой, докладываю начальнику штаба полка о результатах разведки: на аэродроме Карачев сосредоточено около 60 самолетов противника, на станции Навля под разгрузкой шесть эшелонов с боевой техникой и горючим.

В этот же день вылетаем на новое задание. Над нашими боевыми порядками который уже час висит воздушный разведчик «Фокке-Вульф-189», корректируя огонь артиллерии и авиации. Сбить «раму» не так-то просто. На этот раз «работаем» против нее четверкой. Встретившись с нами лоб в лоб, фашист немедленно переходит в пикирование. Мы с ходу за ним. Тогда разведчик становится в вираж и ощетинивается огнем задних турельных установок.

Быстро делимся на две пары: моя атакует снизу, Шкворунца — сверху. Атака с разных направлений решает участь врага. Объятая пламенем «рама» идет вниз. Позже нам рассказывали, как пехота, наблюдавшая бой, горячо аплодировала нашей победе.

...Не менее памятен день 10 августа. К линии фронта с направления Карачева приближаются «хейнкели» и «юнкерсы». Колонну девяток общим количеством в 60–80 машин прикрывают «мессеры» и «фоккеры». Задача врага очевидна: нанести бомбовый удар по наступающим на город советским войскам. В нашей группе, вылетевшей на перехват, восемь машин. В парах: И. Н. Степаненко — Б. С. Телегин, Г. М. Шкворунец — В. П. Домогацкий, Г. А. Усиков — В. П. Шлыков, А. И. Никонов — Ф. Ф. Громов. С ходу атакуем первую девятку прямо в лоб, посылая длинные очереди. Проскакиваем к следующим девяти бомбовозам и бьем по ним, не отворачивая, изо всех видов вооружения. Бомбовозы не выдерживают нашей напористости. Пять машин дымят на земле, остальные поворачивают обратно. У них, как в стае волков: хорошо «угости» первого — остальные сбегут сами. [182]

Истребители, опомнившись, набрасываются на нас с остервенением. Но главная задача — срыв бомбового удара противника — выполнена.

На разборе молодые летчики долго обсуждали этот бой. Не всем было понятно, как могла восьмерка истребителей заставить почти вдесятеро превосходящего противника отказаться от выполнения поставленной задачи. А секрет был прост: победа всегда на стороне того, кто лучше знает тактику противника, решительнее навязывает ему свою волю и умело организует взаимодействие между летчиками. Успех этот был общим, хотя, конечно, сбить машины удалось не всем.

...12 августа блокируем аэродром Карачев и сопровождаем штурмовики для удара по этому объекту. Внезапности достигнуть не удается. Как видно, противник подготовился к отражению налета. На бреющем подходим к аэродрому, но в воздухе уже барражируют «мессеры». Первая группа, возглавляемая командиром эскадрильи капитаном Рязановым, сковала боем «мессершмитты», а мы совместно с «илами» с ходу бьем по стоянкам. Над полем закружилась-завихрила адская карусель: «илы», «яки», «мессершмитты»... Снизу ведет яростный огонь зенитная артиллерия. Группа Рязанова продолжает вести напряженный бой с истребителями. Время тянется нескончаемо долго. Наконец штурмовики заканчивают работу и без набора высоты уходят домой. Часть машин подбита зенитным огнем, некоторые значительно повреждены: на плоскостях и хвостовом оперении видны пробоины и рваные дыры.

Пара «мессов» все время кружит над нами. Противник явно выжидает, не использует высоту и не атакует. Вскоре на солнце сверкнули крылья еще двух машин. Прикрываясь облаками, они подбираются поближе. Докладываю Рязанову о появлении второй пары, а тут с высоты на большой скорости на нас устремляется первая пара. Рязанов круто разворачивается ей навстречу, но этим спешит воспользоваться вторая пара — она молниеносно набрасывается на уходящие «илы».

Да, следует отдать должное вражеским пилотам. Они отлично согласовали свои действия. Замысел неприятеля для нас ясен. Одна пара отвлекает на себя верхних истребителей, вторая тем временем проскакивает через заслон и наносит удар по штурмовикам. [183] Фашисты только ждали удобного момента, когда наша кильватерная колонна вытянется на прямую: тогда на нее удобнее пикировать.

Теперь успех боя зависит от четкости нашего взаимодействия. Резко разворачиваюсь на пару немецких летчиков, устремившихся к штурмовикам. Задние «яки» оказываются впереди меня и своим маневром упреждают атаку «мессеров». Прицельная очередь Михаила Погорелова — и один самолет врага, задымив, идет к земле. Остальные, видя участь первого, прекращают атаки и уходят вверх, злобно поблескивая желтыми законцовками крыльев, на которых, как жирные пауки, чернеют кресты.

Все попытки фашистов дезорганизовать наше прикрытие и нарушить взаимодействие не имели успеха. Всякий раз, как только они устремлялись к штурмовикам, мы отбивали их резкими лобовыми атаками, не оставляя «илы» без прикрытия. Все атаки их от Карачева до аэродрома посадки были безуспешными. Итак, абсолютно ясно: запас тактических приемов противника исчерпан.

Отточенное взаимодействие групп тактического назначения и пар истребителей, осмотрительность при выполнении задания, чувство крыла соседа — штурмовиков — это и было наше главное оружие.

Итак, мы научились взаимодействовать и теперь как бы ограждены от многих неприятностей. Нас нельзя разобщить. В любой ситуации мы можем быстро восстановить нарушенный боевой порядок, согласовать свои усилия в атаках. Немаловажно не впадать в самоуспокоение, не поддаваться самоуверенности. Бывало, к сожалению, и такое, особенно тогда, когда в учебе и в бою упускался из виду какой-либо элемент или способ боевых действий. В данном случае речь пойдет о том же взаимодействии, но уже в более крупном масштабе; не между нами — истребителями, а между бомбардировщиками и самолетами нашего полка.

Неприятный случай, о котором я хочу рассказать, произошел 24 августа. Мы перебазировались на другой аэродром и вскоре получили боевой приказ. Весь полк в готовности номер один находился в самолетах в ожидании подлета больших групп ДБ-3ф. Вот-вот они пройдут над нашим аэродромом, и тогда мы, в соответствии с планом взаимодействия, пристроимся на флангах и сзади для сопровождения их за линию фронта. [184] Однако время идет, а подопечных не видно и не слышно. Наконец сигнал на вылет; три зеленые ракеты. Поднимаемся, ищем машины в воздухе. Поблизости их нет. Группа не вышла на наш аэродром, как было условлено, а, уклонившись от маршрута, полетела на цель без сопровождения. Днем ДБ-3ф для «Фокке-Вульф-190» — мишень лучше не придумаешь.

По радио получаем команду:

— Срочно на помощь бомбардировщикам!

Район удара известен: Брянск, Цементный, Дятьково. Бросаемся туда.

Западнее города Жиздра видим несколько вздымающихся кверху факелов. А вот, словно большие белые грибы, парашюты. Это спускаются вниз наши товарищи. Сердце сжимается от боли. Что ждет их на территории, захваченной врагом?

Собираться всем полком уже нет времени. Как взлетели четверками, парами и в одиночку, так и вступаем в бой, пренебрегая опасностью. С ходу набрасываемся на врага. Опьяненные легкой удачей, «фоккеры» носятся, как одержимые.

Выбираю одного из них, густо размалеванного, и всаживаю в него очередь из пушек и пулеметов. Фашист, перевернувшись через крыло, идет вниз, оставляя за собой полосу черного дыма, Два других, прижав меня к лесу, бьют из восьми пушек. Снаряды, словно огненные стрелы, прочерчивают синеву неба справа и слева. Неожиданно трещит обшивка фюзеляжа. «Ну, Иван, — думаю о себе, — вот и пришел тебе конец». Превозмогая перегрузки, резко тяну машину в левый боевой разворот. В глазах темнеет. Отпускаю ручку, чтобы не сорваться в штопор, ведь рядом земля. Вижу два «фоккера», они преследуют меня на вертикали. Быстро перехожу в лобовую атаку, чтобы не дать им зайти в хвост. Помогает мне 37-миллиметровая пушка. Я открываю огонь, и вражеские истребители, словно мячики, отскакивают от меня в разные стороны. Управляемым переворотом и крутым пикированием ухожу к своим.

Бой закончен. Обидно и больно за погибших и без вести пропавших товарищей.

Причины нарушения взаимодействия между бомбардировщиками и истребителями расследовались специальной комиссией, прибывшей из Москвы. [185] Было установлено, что нашей вины в забвении элементарных правил боя нет.

Вот уже несколько дней мы не летаем, а приводим себя в порядок, готовясь к перебазированию.

На новом месте — близ города Сухиничи — размещаемся совместно с штурмовиками. Такое решение, очевидно, принято не случайно. Его цель — упрочение живых связей летного состава частей. Это, как известно, неотъемлемый элемент взаимодействия.

На аэродроме и вокруг него отсутствует естественная маскировка. Леса нет, кустарника тоже, лишь на обочинах дорог кое-где виднеется редкая поросль. Для укрытия самолетов оборудуем капониры.

Летный состав разместился в городе, так как по вечерам уже давала о себе знать прохлада приближающейся осени. Штаб полка находился тут же, неподалеку от железнодорожной станции. Все остальные труженики аэродрома — технический состав двух полков и батальон обслуживания — жили в землянках вблизи аэродрома. Несмотря на относительную разобщенность, боевой пульс жизни поддерживался на высоком уровне.

Первое, с чего начали, — совместные занятия летного состава истребителей и штурмовиков. Тема: «Основы взаимодействия в воздухе». Занятие проходило по своеобразному методу — выслушивали, так сказать, мнения сторон. Штурмовики напоминали, что были случаи, когда прикрывающие их истребители, увлекшись боем с «мессершмиттами», отрывались от «илов». Последние, таким образом, оказывались предоставленными сами себе и становились жертвой опытных фашистских пиратов. Истребители, в свою очередь, говорили о том, что иногда штурмовики, не дождавшись прикрытия, уходили к линии фронта, где их уже подкарауливал враг. После выступлений, споров, взаимных претензий были выработаны предложения и рекомендации об улучшении совместной боевой работы.

Вопросами взаимодействия занимались у нас и раньше, проходили .занятия, читались лекции, издавались приказы, но на практике иногда допускались нарушения, имели место случаи беспечности с той и другой стороны. За это расплачивались жизнями летчиков и потерей материальной части, а потом хватались за голову. Как говорится, пока гром не грянет...[186]

Занятия принесли большую пользу: стали более понятны наши общие просчеты и их причины. У многих как бы открылись глаза на собственное поведение. Результатом явилось укрепление взаимной боевой дружбы и товарищества. Так и должно быть постоянно.

Вскоре после совместных занятий летчиков-истребителей и штурмовиков мы вновь вылетели на боевое задание. Группу «илов» возглавил опытный штурман капитан Капустин. Удар предстояло нанести по скоплению техники на станции Людиново. Истребители шли на флангах, просматривали воздушное пространство.

Вот и цель. Группа Капустина, зайдя с тыла, обрушила свой бомбовый удар на станцию. Землю обагрило зарево пожаров. Горели и взрывались вагоны, пылали станционные пристройки, в панике метались гитлеровские солдаты. Спланировав влево, «илы» уходят на бреющем полете, маневрируя против зенитного огня, но тут появляются «мессершмитты». Два из них набрасываются на самолет Капустина.

Уклоняясь от атак наседающих на меня «мессеров», иду на выручку боевому другу. Жму на гашетку, и преследующий Капустина Ме-109, оставляя широкую полосу черного дыма, отваливает в сторону. Мои ведомые успешно отражают нападение других «мессеров». Рядом с «илами» вижу Погорелова, Шкворунца, Домогацкого. Они тоже атакуют врага, не отходя далеко от группы «илов».

Вижу лицо Капустина. Капитан улыбается, показывает большой палец в знак одобрения и благодарности. В этом бою ни одному крестоносному ястребу не удалось подобраться к нашим штурмовикам.

Вечером за ужином слова попросил капитан Капустин. Он с волнением говорил о боевой выручке, огневом братстве, верности правилу: сам погибай — товарища выручай

— Откровенно признаюсь, — сказал в заключение, — если бы не ноль четвертая Ивана Степаненко, — не пришлось бы мне присутствовать за этим братским столом. От всего сердца спасибо вам, друзья. Братство, скрепленное в боях, не померкнет никогда.

Опытный штурмовик Капустин подошел ко мне, и мы крепко обнялись. Растроганный, он долго не выпускал меня из объятий, затем тряс мою руку. Все сидящие за столом горячо нам аплодировали, каждый из них понимал, какое это счастье — спасти товарища. [187] Взаимовыручка, готовность без колебаний прийти на помощь, взаимное доверие, единение — это и есть фронтовое братство.

...7 сентября сопровождаем группу дальних бомбардировщиков ДБ-3ф за линию фронта в район Красниково. Дальние бомбардировщики, как правило, не назначались для атак переднего края противника в дневное время. Максимальная скорость ДБ-3ф — 450 километров в час. Летать без прикрытия они не могут. Но теперь здесь, на нашем направлении, этого требовала обстановка. ДБ-3ф работали и днем при наличии большого наряда истребителей.

Мы с особой тщательностью готовились к этому полету: заранее рассчитали рубежи, сигналы, пункт встречи, проиграли все на картах, отработали полет методом «пеший — по-летному».

И вот несколько девяток уже приближаются к аэродрому. В небо взмыли три красные ракеты. Полк взлетает, строится на флангах и сзади колонны бомбардировщиков. Связываемся с ними по радио, кроме того, обозначаем себя желтыми ракетами. Ведущие экипажи берут курс к переднему краю.

В небе спокойно. Кажется, ничто не сможет помешать нам выполнить задание. Но вот впереди по курсу вспыхнул разрыв крупнокалиберного зенитного снаряда, за ним другой, третий... Идет пристрелка. Ее сменяет сплошная стена огня. Уже все небо клокочет вспышками разрывов. Враг целит в центр кильватерного строя. Осколки барабанят по обшивке моей машины, ее швыряет из стороны в сторону, словно щепку на быстрине бурной реки. Чтобы удержать самолет по курсу, нужны огромные физические усилия.

Но мы не сворачиваем с этой адовой дорожки, на которой вихрят смертоносные осколки.

Без потерь все же не обходится. Левый крайний из второй девятки, накренившись, резко идет к земле... Я вижу, как летчик пытается вывести машину из пике, но она уже неуправляема...

— Боевой курс! — передает флагманский штурман. Ведомые машины, как бы подтягиваясь, подходят ближе к своим ведущим. Теперь мы идем к точно заданной цели. Штурманы отыскивают ее в свои прицельные окна и готовятся к сбросу бомб.

— Сброс! [188]

Внизу вспышки взрывов, столбы дыма и пыли. Фотоснимки замыкающего разведчика потом подтвердят: удар был снайперский. Уничтожено немало вражеской техники, автомашин, разрушены инженерные сооружения.

Несколько фашистских истребителей пытаются прорваться к охраняемым нами бомбардировщикам, но прикрытие надежно. Гитлеровцы отваливают в стороны, натыкаются на наши заслоны. Из всего видно: противник выдыхается, у него не хватает сил, чтобы действовать с одинаковым упорством на всех направлениях советско-германского фронта. Значит, уже недалек тот час, когда мы, наконец, погоним его на запад без остановки.

8 сентября сопровождаем «илы» для нанесения удара по скопившимся танковым частям врага западнее Брянска. Погода с утра отвратительная — низкая облачность, туман. Все это мешает производить взлет. Только к середине дня облака поднимаются до 200–300 метров, и видимость улучшается. Получаем разрешение на вылет. Первыми взлетают штурмовики, за ними — истребители. Низкие облака все же мешают, заставляют прижиматься к земле, как бы ставя заслон у нас на пути. Ведущий группы «илов» с трудом опознает местность, ведет самолеты под нижней кромкой облаков, маневрирует над верхушками деревьев.

Внизу густо темнеют воронки от разрывов снарядов и бомб, валяются срубленные взрывами деревья, застыли искореженные остовы танков, орудий, автомашин. Мелькает ломаная линия передовой: окопы, траншеи, ходы сообщения.

— Проходим линию фронта, — докладывает ведущий штурмовиков.

Увеличиваем скорость до максимальной и проскакиваем опасную зону. Прямо по курсу видны разноцветные трассы снарядов, «букеты» разрывов. Противник берет нас в «клещи» Не теряя времени, штурмовики с бреющего устремляются в атаку на части усиления врага. Мы видим их — пехоту и танки на марше к переднему краю.

«Черная смерть», как называли фашисты наши штурмовики, носилась над вражескими войсками, разила их огнем, сеяла панику. Вспыхивали и останавливались танки. На дорогах сразу же возникли пробки. [189] Все вокруг горело. Гитлеровцы метались, охваченные ужасом, прыгали в окопы, щели

Только теперь замечаю истребители противника. На малой высоте они проскочили поперек строя штурмовиков, определяясь для атаки. Но мы рядом со своими. «Мессеры», покружив, уходят, затем появляются вновь. Пара неприятельских истребителей наваливается на отставший «ил», мы немедленно бросаемся на помощь. Не выдержав контратаки, враг уходит влево, почти цепляясь плоскостями за верхушки деревьев.

На помощь «мессерам» спешат «фоккеры». Не сумев прорваться к штурмовикам, они отсекают «яки». Машина крайнего в ряду младшего лейтенанта В. Ф. Шишенкова вспыхивает и несется к земле. Отбивая атаки «фоккеров», мы со слезами на глазах провожаем взглядами горящий самолет боевого товарища. «Фоккеры» продолжают наседать, их число растет. Подбит еще один Ил-2. Резко накренившись, он валится на крыло и несется к земле. В шлемофонах мы слышим взволнованный голос летчика: «Прощайте, друзья!»

Жажда мести кипит во мне. Я настигаю «фоккер», который расстрелял нашего товарища, и даю очередь. Фашист переворачивается вверх брюхом и идет вниз в районе хутора Синявский. Горящий штурмовик врезается в гущу танков и автомашин противника. Прощай, дорогой боевой друг! Подвиг твой мы никогда не забудем.

Справа и слева нам угрожает несколько «фоккеров». Мы с Погореловьш отражаем их атаки на пересекающем курсе, не отрываясь от своих «подопечных».

Вот и линия фронта. Ведущий штурмовиков командует: «Подтянуться!» «Илы» прижимаются друг к другу, крыло к крылу. Стрелки-радисты встречают «фоккеры» огнем турельных установок.

Психическая атака «фоккеров» общими усилиями была отбита. Вернувшись на аэродром, мы еще долго анализировали этот вылет. Многие удивлялись, как нам удалось выполнить задачу в таких сложнейших условиях воздушной и метеорологической обстановки. По-видимому, уже достаточно возросло наше летное мастерство, от которого во многом зависит успех любого полета. Наши вылеты превращаются в постоянную работу, трудную, опасную, но необходимую не только нам, но и наземным войскам. [190]

Можно с уверенностью сказать, что учеба в годы войны была неотъемлемой частью всей жизни нашей страны как в тылу, так и на фронте. Во имя главной цели, во имя победы во всех уголках неоккупированной территории была развернута огромная сеть подготовительных учреждений: школ, курсов, готовивших пополнение, кадры специалистов как мирных, так и военных профессий.

Много прошло лет, но я никогда не забуду «академии в воздухе», где усваивались и закреплялись тактика, огневое дело, способы наиболее умелого использования технических и летных данных самолетов. Много внимания уделялось морально-психологической закалке, воспитанию боевого порыва, ненависти к врагам социалистического Отечества. Таков закон войны: бой и учеба неотделимы.