Долго не мог уснуть...

Из Солодников попадаю в госпиталь, а оттуда в свою часть. Самолет, на котором я совершил вынужденную посадку, доставлен в полк и отремонтирован.

Первым встречает меня Миша Погорелов.

— Мы уже думали: переведен в пехоту... — шутит он и внимательно осматривает следы нового ранения возле правого уха.

— Да... — удивляется он. — Бронированная у тебя голова. Ванюша. Выдержала удар не только сзади, но и лобовую атаку...

Миша улыбается, буйные кудри вьются из-под шапки-ушанки, и я откровенно любуюсь им. Красивый парень!

Поскрипывая новыми сапогами, навстречу бежит Володя Мочалин. [114] В мое отсутствие он уже летал на боевые задания с другими летчиками, успешно их прикрывал, но о нашем бое помнит со всеми подробностями. Считает, что я спас ему жизнь, прикрывая на посадке.

Подходят Иван Возный, Яков Спирин, Григорий Письменный, Алексей Флейшман, старший техник эскадрильи Алексей Мельников, Алексей Ермоленко, моторист Макар Ухань, мастера по вооружению — Прокофий Левченко и по кислородному оборудованию — Амет Асанов. Улыбаются, рады, как брату, поздравляют с возвращением.

Почему-то не вижу Амет-Хан Султана. К его шуткам мы привыкли и считали их неотъемлемой частью полкового быта. Один техник как-то пошутил: «Полк без Амет-Хана — что свадьба без музыки».

Нет и Владимира Лавриненкова, чей прямой и теплый взгляд привлекал к себе каждого, особенно молодых летчиков. Не видно и Ивана Борисова, о котором последнее время немало говорили и даже писали в армейской газете как о замечательном воздушном бойце.

В штабе от полкового писаря Мордухая узнаю новость: несколько дней тому из части убыл в 9-й гвардейский истребительный авиационный полк подполковник Морозов. Вместе с ним уехали Лавриненков, Амет-Хан Султан и Борисов.

— В списке значилась и твоя фамилия, — сообщил мне Арон. — Но ты опоздал. Долго ремонтировался.

Какая досада! За ужином чувствую себя неважно. Угнетает отсутствие ветеранов полка — близких друзей. После отбоя долго не могу уснуть, вспоминаю товарищей, будто слышу их голоса, смех, шутки.

Командир полка Морозов. Много раз он назначал меня своим ведомым при вылетах на боевое задание, я сопровождал его самолет при перегонке «харрикейнов» на перевооружение, а это означало признание и моего роста как авиатора — не на каждого возлагалась такая задача. От ведомого командир требовал действовать так, как действовал сам: молниеносно, на большой скорости совершать маневр, не спускать глаз с его самолета, но также не забывать и о своем хвосте. Очень хорошо понимал летчиков, ведь недавно сам прошел эту школу. Умел подбодрить, помочь, объяснить причины неудач и поражений. Человечность и простота в отношениях не мешали Морозову быть строгим и беспощадным к тому, кто пытался без оснований уклониться от боя. [115] Как-то один из летчиков, фамилию которого я не хочу называть, без приказа оставил боевой порядок и уклонился от встречи с противником. Подполковник строжайше предупредил его перед строем всего летного состава: при повторении он будет отдан под суд военного трибунала. Однако тот не внял предупреждению — в очередном воздушном бою оставил свое место и попытался удрать на бреющем полете. Немецкие асы воспользовались этим и легко расстреляли самолет на подлете к аэродрому.

Когда об этом доложили Морозову, он нахмурился:

— «Мессершмитты» упредили. А то пришлось бы это сделать мне. Хотя и неприятно было бы писать о таком в донесении...

Разошлись наши стежки-дорожки и с Амет-Ханом, Аметкой, как часто называли его боевые друзья. Невысокого роста, коренастый, подвижный, с черными, словно завитыми в парикмахерской, кудрявыми волосами. Карие глаза — умные, внимательные. Кирзовые сапоги всегда начищены до блеска. Брюки — модные по тому времени — галифе с напуском на голенища. Удлинённая гимнастерка из довоенного коверкота и кожаный реглан. Он в числе немногих летчиков полка имел реглан и почти не разлучался с ним. Говорят, кожаное пальто не раз спасало его от обширных ожогов в горящем самолете. Перед вылетом, ожидая ракету, Амет-Хан, бывало, волновался, менялся в лице. Но, поднявшись в воздух, не сворачивал с дороги перед самыми опытными асами.

Владимир Лавриненков, которого тоже перевели в 9-й гвардейский полк, прибыл к нам где-то под Ельцом в начале августа 1942 года. Большеголовый, с выразительными ясными глазами. На висках — ранняя седина. В боях отличался постоянным поиском, имел замечательную привычку анализировать каждый бой, обобщать опыт. После полета обязательно рассказывал товарищам, как вел себя противник, каким образом удалось зайти ему в хвост, взять на прицел. С особой силой его летные способности проявились у Сталинграда, где он действовал в составе группы, выделенной для борьбы с гитлеровскими асами. За месяц боев он уничтожил 16 самолетов врага.

Забегая вперед, скажу, что Владимир Дмитриевич храбро сражался с фашистами до конца войны. Совершил 500 боевых вылетов, уничтожил лично 35 самолетов и 11 в групповых боях, дважды удостоен высокого звания Героя Советского Союза. [116] О пройденном боевом пути генерал-полковник авиации рассказывает в книге воспоминаний «Возвращение в небо», которую он прислал мне со своим автографом.

И еще об одном боевом товарище — Иване Борисове — вспоминал я в ту ночь. С ним мы часто летали в небе над Сталинградом. Прибыл Ванюша в наш полк под Ельцом в самом разгаре боев. Славный был парень. Звание — сержант, а докапывался до сердцевины летного мастерства. Небольшого роста, круглый, как колобок, инициативный и подвижный, он обычно говорил все, что думал, без тени фальши и рисовки. Иван сразу полюбился мне, и мы с ним подружились. Борисов нередко летал со мной в качестве ведомого.

...Сопровождаем штурмовики. Пока летели к объекту, на нас несколько раз нападали «мессеры». Отражать их атаки нелегко — у противника преимущество в высоте. К тому же гитлеровцы свободны в выборе маневра. Да и скорость у них превышает нашу. Мы же с Борисовым «привязаны» к штурмовикам. Как говорится, ни на шаг от них. Отразишь атаку — и к «илам». Отразишь вторую — и опять к ним. Штурмовики уже выполнили второй заход, когда над горизонтом мы увидели еще несколько «мессеров», прибывших, видимо, для наращивания боя. Предупреждаю Ивана:

— Подготовиться!

— Выполняю, — отвечает он.

Не теряя времени, иду на ведущего «мессера», помня: в случае чего — Иван здесь, рядом. Однако опытный фашистский ас сманеврировал и сам перешел в атаку. Мы разошлись в разные стороны и тут же сошлись вновь. На выходе из боевого разворота я поймал «мессершмитт» в прицел и дал длинную очередь. Фашист сорвался в штопор и под прямым углом пошел к земле. В этот миг Борисов сумел расстрелять его ведомого с короткой дистанции.

Позже Иван Григорьевич Борисов довел число уничтоженных фашистских самолетов до восемнадцати и был удостоен звания Герой Советского Союза.

А пока, не зная того, что нам предстоит, я думал: удастся ли встретиться?

Утром Н. И. Миронов спрашивает о настроении. [117]

— Плохо спалось, Николай Иванович, — откровенно признаюсь и говорю все, о чем думалось почти до рассвета.

— Что ж поделаешь, — Николай Иванович задумчиво вертит в пальцах карандаш. — Орлы вылетают — гнезда остаются. Нам с вами обживать их...

Николай Иванович делает паузу, затем сообщает:

— Я назначен командиром полка, ты — командиром звена. Будем работать вместе. Скажу по правде: с боем отстоял тебя, чтобы оставить в полку, не хотелось, отпускать и тех опытных летчиков.

— Приказ командира — закон, — вырывается у меня со вздохом.

— Вот и хорошо. А крылья крепнут в полете. Мне тоже нелегко. Сколько прослужили и провоевали вместе! Но военная служба, особенно на войне, не считается с нашими привязанностями и симпатиями. Мы должны быть там, где это необходимо. Ведь так?

Командир говорил убедительно и веско. Я понимал всю правоту его решения.

...Мы вылетали на все направления. Ратный день завершался, когда над аэродромом опускались сумерки. Хваленые вражеские «бриллиантовые» эскадры с каждым днем таяли, уменьшаясь количественно, меняясь качественно.

В полк прибыло пополнение девушек. Как-то вечером молодые летчики Иван Возный, Яков Спирин, Семен Шмалий, Григорий Шкворунец и другие ребята собрались у столовой. Шутили, смеялись. К компании присоединились парашютоукладчицы Шура Мягкова и Катя Баранова — неутомимые труженицы, умением и выдержкой которых мы всегда восхищались. В перерывах между полетами девчата успевали просушить все полковые парашюты! Случалось, выберут место, где ветер не раздувает шелк, расстелят. Вдруг — налет. Быстро сворачивают свое «хозяйство», прячут, маскируют. Улетел противник — раскладывай снова.

Подошли еще две девушки из нового пополнения, заговорили с Катей. Я невольно оглянулся: голос одной из них показался мне знакомым. Откуда? Где я встречал ее?

— Скажите, вы, случайно, не «Белочка»? — спрашиваю.

Девушка повернулась ко мне и улыбнулась.

— Значит, вы часто летаете, если узнали? [118]

— А то как же, — вмешивается Погорелов, — однако познакомиться не пришлось. Вот я Михаил, а он... — указал на меня.

— Знаю, — перебивает «Белочка». — Степаненко, командир звена. И звать Иван, правда?

— Верно, — пробормотал я.

Девушка была симпатичной: вздернутый носик, из-под пилотки вьются белокурые волосы. Аккуратненькая, в щегольской военной форме. Такие нравятся ребятам.

— Ее имя — Ирина, — кивнула на «Белочку» Баранова и позвала всех: — Айда на ужин!

После ужина мы пригласили новых знакомых в гости, долго сидели и говорили.

Радистки работали на узле связи недалеко от нашего аэродрома, подружились с парашютоукладчицами и, случалось, заглядывали и к нам. Мне приятно было видеть «Белочку». Когда после трудного боевого вылета я замечал ее светлую головку, на душе почему-то становилось тепло и радостно.

Вскоре узел связи перевели на другой аэродром, и исчезла моя симпатичная «Белочка». Теперь меня встречал только заботливый и трудолюбивый друг — механик самолета Михаил Борисовец.

Удар по «осиным гнездам»

В дни жестокой битвы у стен Сталинграда мы скрупулезно анализировали все наши неудачи и просчеты в борьбе с фашистами. Оказалось, что кроме ряда других причин, одной из главных была недостаточная скорость наших самолетов, даже более усовершенствованных машин типа Як-7б, что сводило на нет все усилия летного состава, направленные на то, чтобы добиться превосходства в воздухе. Мы столкнулись со случаями, когда самолет не давал даже скорости, указанной в инструкции. Особенно это чувствовалось в поединках с такими машинами, как Ме-109ф или Ме-109г-2. За счет скорости противник наносил нам большие потери, особенно с пикирования.

В чем причина? То ли «яки» в самом деле не дают скорости, указанной в технических данных, то ли мы не научились их в полном объеме эксплуатировать.

Это вызывало серьезное беспокойство не только у летчиков, но и у командования армии. [119] Вскоре к нам специально прибыли опытные летчики Д. А. Зайцев и П. М. Стефановский. Несколько экспериментов — и машины в их руках стали быстрее. И все же вопрос о максимальной скорости оставался открытым, более того, он приобретал государственное значение: ведь речь шла о завоевании господства в воздухе, а этого не достигнешь одним-двумя самолетами. Над этими вопросами работали конструкторы-изобретатели, фронтовые летчики, инженеры. Специальная группа опытных авиаторов экспериментировала, изучала, обобщала. Принимались во внимание и последние достижения науки и техники, и мысль ведущих конструкторов, и опыт мастеров воздушного боя.

Мы сравнивали скоростные характеристики самолетов врага с данными наших машин. Так, если Ме-109ф и Ме-109г-2 могли пролететь на средней высоте 650 километров в час, то наши Як-7б — 593 километра в час, ЯК-1–600, Ла-5–603, МиГ-3–640.

Указанные скорости в основном определялись летчиками-испытателями в тыловых условиях, при оптимальных режимах. Здесь же, на фронте, двигатели зачастую работали на максимальных оборотах, перегревались и потому не давали ожидаемого прироста скорости.

В этом направлении были проделаны различного рода эксперименты. Следовало разумно использовать высоту в сочетании с маневром, подбором режима работы двигателя и заслонок радиаторов, шагом винта, с законами аэродинамики. И мы таки добились своего. «Як» почти не уступал «мессершмитту», в чем мы убедились в первых же полетах, совершаемых с учетом замечаний и предложений комиссии.

...Вдвоем со старшим лейтенантом Рязановым мы вылетели для отражения налета противника, когда солнце клонилось к закату. Воздух над городом был насыщен дымом и пылью от непрерывной бомбежки и артобстрела. Огромное черное облако лохматой шапкой висело над грудами искалеченных зданий.

На подходе к Сталинграду Алексей Рязанов скомандовал:

— Вижу истребители противника! Увеличить скорость до максимальной!

Набрав высоту шесть тысяч метров, прочесываем воздушное пространство над городом. Внизу под нами в сумеречной дымке — четверка «мессеров». Заметив нас, они идут восходящей спиралью резко вверх, надеясь на свое преимущество в скорости. [120] Не подозревают, что у нас уже подобран оптимальный режим и развита максимальная скорость. С первой же атаки сбиваем двоих. Остальные, видя невыгодность своего положения, переворотом через крыло идут в крутое пикирование. Мы повторяем их маневр и устремляемся в погоню. «Мессеры» резко переходят на набор высоты, но мы тоже устремляемся за ними. Большая скорость, развитая на пикировании, в наборе высоты падает, моторы ревут на больших оборотах, словно жалуются на перегрузки. Самолеты — Рязанова и мой — почти вертикально ввинчиваются в мутное небо. Мы повисаем на хвосте у противника, и «мессеры» не выдерживают — срываются в штопор.

Это был один из первых боевых опытов, во время которого мы учитывали рекомендации комиссии о способах достижения максимальной скорости на наших машинах. Первые эксперименты еще предстояло превратить в правило и затем сделать достоянием всех.

Бой закончен. Мы с Рязановым на бреющем идем домой. В наступивших сумерках приземляемся.

К большому сожалению, опыт приходит не сразу, не вдруг. Он достигается упорным, настойчивым трудом, подчас оплачивается невиданно дорогой ценой. Как сказал поэт, опыт — сын ошибок трудных...

Неудержимо бежит время, отсчитывая день за днем. У Сталинграда назревают большие перемены. Советские войска продолжают удерживать свои позиции, отражая многочисленные атаки противника, готовятся нанести ему решающие удары.

Наши эскадрильи, пополнившись количественно и значительно изменившись в качественном отношении, все решительнее «вмешиваются» в действия фашистской авиации, в значительной степени парализуют их. Стервятники уже не могут препятствовать наземным войскам крепить оборону, совершать перегруппировки, осуществлять контратаки. Теперь перед ВВС фронта стоит задача ликвидировать преимущество противника в количестве самолетов, уничтожать авиацию, посылаемую для поддержки его наземных войск с воздуха. А ее на этом направлении скопилось немало.

Выполнения этой задачи невозможно было добиться только в воздушных боях. Для этого требовались и другие, более результативные меры, которые и спланировали наши штабы. [121]

...Командир полка подполковник Миронов вызвал меня и молодого летчика сержанта Ивана Возного к себе в землянку. Подождав, пока мы войдем, плотно прикрыл дверь.

— Присаживайтесь, — кивнул на лавку у стола.

На карте, что висела на обшитой досками стене, чернели кружки — пункты расположения аэродромов противника западнее Сталинграда. Проследив за моим взглядом, Миронов спросил:

— Видите эти осиные гнезда?

— Так точно, товарищ командир, — кивнул я.

Обозначьте их на картах. Большинство из них вам знакомо по прежним полетам. — Он на минуту умолк, что-то обдумывая, затем опять заговорил:

Необходимо совершить разведывательный полет в эти районы. Предупреждаю: все они плотно прикрыты истребителями. Как думаете, сможете?

— Так точно, — уверенно отвечаем мы оба.

— Взлетать придется в темноте, до восхода солнца, — продолжал объяснять задание подполковник Миронов. — Никто из наших ночью еще не летал... Ваша задача: установить количество самолетов в указанных пунктах и кодом доложить командованию. По возможности — сфотографировать. Как только получим ваш доклад, поднимем в воздух бомбардировщики и штурмовики.

Вот она, реализация идеи массированного удара по военно-воздушным базам противника! Я буквально подскочил от радости.

— Если нет вопросов, — спокойно сказал командир, — уточним порядок доклада. Он должен быть лаконичным и точным. Воропоново — Заря-1, Гумрак — Заря-2, базовый аэродром лагерь имени Ворошилова — Заря-3. К этим кодам прибавите количество обнаруженных самолетов. Подобраться к указанным аэродромам нелегко. Определите маршрут, продумайте способ разведки, все рассчитайте. Сядете уже засветло. Теперь о главном: наш замысел следует держать в полнейшей тайне. За предупреждение не обижайтесь. Я вам доверяю, но дело очень серьезное.

— Есть, — отвечаем в один голос.

— И последнее, — командир полка поднялся из-за стола и обратился уже ко мне: — проверите сегодня поставленную на вашу машину новую фотоаппаратуру. О результатах доложите.

Предупреждение командира оказалось как нельзя кстати: фотоаппарат не работал — перегорел моторчик. [122] Выслушав мой доклад, Миронов помрачнел, задание было срочное и чрезвычайной важности.

Вызвали сержанта Кирилла Михайлова, специалиста по радиооборудованию. Работал сержант в основном по ночам, и в шутку товарищи прозвали его ночным колдуном за способность творить чудеса, возвращать «к жизни» разбитое, искалеченное радиооборудование.

Михайлов, не разгибаясь, при слабом свете электролампочки от аккумулятора копался в аппаратуре, время от времени дыханием согревая застывшие от холода руки.

— К тебе на помощь, Кирюша, — заглянул в палатку комсорг эскадрильи летчик Николай Андреев.

Подоспевшая группа энтузиастов ускорила дело. Перед утром инженер Айвазов доложил командиру полка: «Неисправность устранена, фотоаппаратура работает нормально».

Днем я уже летал в дальнюю разведку в этот район. Клетская, Серафимовичи, Калач, базовый аэродром лагерь имени Ворошилова — все это относительно знакомые мне объекты, что, безусловно, облегчит выполнение задачи. До глубокой ночи мы с Возным обдумываем свои действия — направление захода к каждому аэродрому, порядок взаимодействия и многое другое.

14 ноября 1942 года поднимаюсь в воздух первым, вслед за мной рулит Возный. Делаю разворот по кругу, но почему-то не вижу на взлете второго самолета. Что случилось?

— Лети сам, — слышу по радио голос командира. — Твой ведомый зацепился колесом за капонир и сел, машина подлежит ремонту.

Вот тебе и на! Кажется, вчера так хорошо отработали взлет, что исключены все случайности. А на практике вышло по-другому. Полет в темноте — дело сложное. Тут главное — опыт.

Один держу курс на Сталинград. Прошел Волгу, внизу угадываются развалины города. Где-то там, в окопах, подвалах, блиндажах, среди руин заводских цехов и зданий сражаются наши солдаты.

Быстро преодолеваю линию фронта и с юго-востока захожу на Воропоново. Просторное поле аэродрома вмещает немало машин. Справа ширококрылые, неуклюжие бомбардировщики. Стоят рядами, как дома. Быстро считаю: двадцать. Слева истребители, их около пятидесяти. Фашисты, наверное, досматривают утренние сны. [123]

Называю по радио позывной, докладываю:

— Заря-1 — двадцать и пятьдесят, прием!.. Слышу ответ:

— «Сокол», я «Канарейка», вас понял.

Беру курс на Гумрак. Здесь базируется около 75 истребителей и несколько больших транспортных машин типа Ю-52. Но больше всего вражеских машин сосредоточено на третьем поле — свыше полутора сотен. Этот аэродром гитлеровцы использовали для «подскока», отсюда бомбардировщики вылетали на Сталинград.

Возвращаюсь домой. Меня охватывает радостное возбуждение. Поглядываю во все стороны. «Мессеров» пока нет. Видимо, не успели или не посчитали нужным подниматься в воздух в такую рань.

На востоке все ярче разгоралась заря, подо мною уже проплывали вражеские тылы. К переднему краю оставалось километров двадцать, несколько минут лета — и я у своих.

Вдруг двигатель кашлянул один раз, другой, третий. Смотрю на высотомер — две тысячи метров, скорость четыреста, но падает катастрофически: спустя буквально несколько секунд на приборе цифра 250.

Тревожно забилось сердце, в голове будто молоточки стучат. Неужели упаду на окопы противника? Хорош будет «подарок» фашистам, прямо к завтраку.

Прибавляю газ, жму на все рычаги управления двигателем. Винт вращается, но тяги нет. Такого еще не бывало!

Мысленно умоляю самолет, как живое, существо, подталкиваю собственным весом: потяни, дружок, еще немного, еще чуть-чуть... Вот и наш передний край, не подведи, ведь погибнем оба...

Внизу промелькнули и побежали назад окопы, надолбы, выкрашенные в белый цвет танки с красными звездами на башнях. Уже хорошо. Последний раз нажимаю на газ, на тумблеры. Двигатель молчит...

Впереди большой овраг с пологими склонами. Решаю садиться в поле. Выпускаю шасси. Не просчитаться бы, не прихватить лишнее расстояние, не удариться носом, не застрять колесами, не скапотировать...

Самолет немного пробежал, подломал левое колесо и застыл на месте. А вот и красноармейцы. Обступили, окружили машину. По радио докладываю Миронову, где нахожусь, выскакиваю из кабины. [124]

В эту же минуту в небе возникает и быстро нарастает мощное гудение: большие группы бомбардировщиков и штурмовиков плывут в направлении аэродромов, над которыми я был несколько минут назад. Фашисты, конечно, не ожидали таких ранних визитов на свои передовые базы. «Осиные» гнезда врага были уничтожены.

Операция по ликвидации самолетов противника на местах базирования прошла блестяще. На нашем направлении она осуществлялась командованием и войсками 8-й воздушной армии, на других — штурмовиками и бомбардировщиками 16-й.

19–20 ноября на всем Сталинградском фронте советские части перешли в контрнаступление. 23 ноября оно завершилось полным окружением дивизий фельдмаршала Паулюса. Общая картина действий нашей авиации четко представлена в статье маршала авиации С. А. Красовского «Побеждают советские соколы», помещенной в сборнике «Битва за Сталинград» (Нижне-Волжское книжное изд-во, изд. 3-е, 1972):

«... Едва забрезжил рассвет, как с аэродромов поднялись и взяли курс на позиции врага группы наших бомбардировщиков, штурмовиков и истребителей. Несмотря на сложные метеорологические условия, наши самолеты наносили удары по войскам противника...»

Войска Сталинградского и Донского фронтов со всех сторон отрезали и окружили 330-тысячную группировку врага. Мертвая петля затягивалась все туже.

Героическая оборона Сталинграда, последующее наступление и окружение немецко-фашистских войск показали всему миру огромнейшие возможности Красной Армии, непобедимость ее морального духа, стойкость и героизм полков и дивизий. Бойцы фронтов полностью выполнили клятвенное обещание, данное в письме Верховному Главнокомандующему накануне 25-й годовщины Великого Октября: «Сражаясь сегодня под Сталинградом, мы понимаем, что деремся не только за город Сталинград. Под Сталинградом мы защищаем нашу Родину, защищаем все то, что нам дорого, без чего мы не можем жить... Посылая это письмо из окопов, мы клянемся Вам, что до последней капли крови, до последнего дыхания, до последнего удара сердца будем отстаивать Сталинград и не допустим врага к Волге».

Это была великая победа. До середины ноября 1942 года завершился третий и последний этап Сталинградской оборонительной операции. [125] Героический город был удержан. Враг не достиг своей цели. Его наступательные возможности были исчерпаны в кровавых боях на подступах к Сталинграду и в самом городе. Потери фашистских войск под Сталинградом за период с июля по ноябрь 1942 года были весьма значительны: 700 тысяч солдат и офицеров убитыми и ранеными, более 1000 танков, 2000 орудий и минометов, 1400 самолетов.

Под Сталинградом были разгромлены и воздушные эскадры Рихтгофена, имевшие на вооружении лучшую по тому времени технику.

На боевых перекрестках

Гитлер и его генералитет не могли примириться с мыслью о потере своих лучших дивизий, окруженных под Сталинградом. Немецко-фашистское командование, оценив создавшуюся обстановку, приняло решение собрать крупные силы в районе Котельниковский — Тормосин с задачей ударами извне соединиться с 6-й армией и восстановить положение.

Подготовку к деблокированию своей группировки противник развернул в последних числах ноября. Для организации контрудара и упорядочения управления войсками была сформирована новая группа армий «Дон», командование которой ставка верховного главнокомандования вермахта возложила на генерал-фельдмаршала Э. Манштейна.

В первоначальном варианте операция должна была начаться 12 декабря по двум направлениям. Однако, ввиду активности советских войск на внешнем кольце окружения, в него были внесены существенные поправки.

Действия по деблокировке войск Паулюса генерал Манштейн начал котельниковской группировкой. Непосредственное руководство операцией возлагалось на командующего 4-й танковой армией генерала Гота.

На пути армий группировки «Дон», ударную силу которой составляла сводная армейская группа «Гот», встали войска 51-й армии, а затем 2-й гвардейской армии генерала Р. Я. Малиновского. Мощный «молот» из танков и пехоты противника обрушился на еще более мощную «наковальню» наших войск. Вражеские дивизии перемалывались, редели, так и не достигнув своей цели. [126]

Советские штурмовики и бомбардировщики непрерывно висели над танковыми колоннами противника, уничтожали автотранспорт, создавали «пробки» на дорогах, нарушали планы передвижения и сосредоточения фашистов на решающих участках. Героизм и отвага — вот боевые спутники славных воздушных бойцов.

... Ежедневно сопровождаем штурмовики дивизии полковника М. И. Горлаченко для ударов по острию клина котельниковской группировки «Гот». Погода очень сложная — низкие облака, плохая видимость, снежный покров затрудняют ориентировку и выход к цели. Приходится, как говорят пилоты, «ползать на брюхе», выполняя поставленную задачу.

Сегодня под нашей опекой «илы» Героя Советского Союза Михаила Смильского. В составе моей группы — М. С. Погорелов, В. В. Мочалин, Я. И. Спирин, Г. М. Шкворунец, И. П. Возный.

В район удара идем на малой высоте. Нас прижимают облака, снижаемся до 150–200 метров. Под нами ползут коробки фашистских танков. «Илы» с малых высот атакуют их. Многие танки вспыхивают. От прямых попаданий бомб и реактивных снарядов они словно подпрыгивают, выбрасывая вверх столбы черного дыма. Стремясь избежать ударов авиации, противник рассредоточивается, маневрирует, но его всюду достают снаряды наших пушек и огненные стрелы «эрэсов».

Гитлеровцы значительно усилили свои зенитные средства. В промежутках между самолетами то и дело возникают разрывы зенитных снарядов. Они то встают у нас на пути, то ложатся за нами. Мы маневрируем, избегая черных клубков и разноцветных трасс, уходим в стороны, занимаем места на флангах. Истребителям это делать легче, штурмовикам приходится куда сложнее.

В невероятном сплетении пулеметных и пушечных очередей, черных и серых разрывов, в бешеной круговерти машин у одного из «илов» вспыхнули крыло и хвостовое оперение. На огромной скорости штурмовик на глазах разрушался, превращаясь в обгоревший скелет, но летчик в душевном порыве продолжал наносить удары по врагу, решив, по-видимому, использовать свои боевые возможности до последнего вздоха.

Мы приземляемся на запасной аэродром, недавно освобожденный нашими войсками, ставим самолеты в капониры и собираемся вместе. Лица у всех суровые, в глазах боль и ненависть к врагу. [127] Миша Погорелов отводит меня в сторону.

— Давай пройдемся, — негромко просит, нервно разминая в пальцах папиросу.

Мы идем по обочине аэродрома. Михаил молчит, глубоко затягиваясь. Наконец не выдерживает:

— Да, он настоящий герой!

Я понимаю, о ком речь.

— А мы смогли бы так?

— По обстановке, полагаю, да.

Миша затаптывает носком сапога окурок в землю и опять молчит. Вытаскивает новую папиросу. Героический подвиг нашего боевого побратима летчика-штурмовика, сгоревшего в воздухе, потряс нас обоих.

Разве мы, штурмовики и истребители, не из одного теста? Все зависит, видимо, от обстоятельств, от момента. От одного мига. Когда забываешь обо всем на свете. Если на твоем пути перекрещиваются жизнь со смертью и ты попадаешь в то перекрестье, тогда для тебя самой дорогой и важной целью — дороже жизни — оказывается победа. Сегодня штурмовик с честью вышел из этого перекрестья.

Немногословный Михаил высказывался редко, но всегда весомо и откровенно. Мы ходили по полю. Неожиданно перед нами открылось кладбище фашистских транспортных самолетов Ю-52.

— Уничтожены недавно, — кивнул в их сторону Погорелов. — Металлолом свежий.

— Когда-то мы могли лишь мечтать о таком зрелище.

— Оборона, отступление — страшное дело. Даже для авиации, особенно, когда она лишена возможности подняться в воздух. Самолет не зацепишь тросом и не потянешь на огромное расстояние тягачом. Единственный выход — превратить в металлолом.

— Пусть превращают. Пригодится нам после войны. Металл подходящий.

Михаил задумчиво выпустил табачный дым прямо перед собой, разогнал его ладонью.

— А знаешь, как мы спасли наши машины, когда противник прорвался к Орше? — спросил он и рассказал интересный случай.

...С целью парализовать движение, захватить грузы, отправляемые на восток, гитлеровцы рвались к станции. На платформе уже стояли самолеты нашей эскадрильи — девять И-16. [128] Эвакуировать воздухом их не успели (не хватило горючего), решили использовать железную дорогу. Группу возглавлял инженер полка капитан Мягков... Орудийные выстрелы, скрежет гусениц слышались уже рядом. Было ясно: немцы вот-вот появятся и здесь. Наши летчики ходили по перрону, будто босые по битому стеклу. Машины новенькие, не были в бою, неужели придется взорвать?

«Где паровоз?» — не отходил инженер от дежурного по станции. Тот звонил во все концы, на кого-то кричал, от кого-то требовал, но время не стоит на месте... Капитан волновался. Ведь ответственность за эвакуацию возлагалась на него.

Мягков подошел к составу и неожиданно скомандовал:

— По самолетам!

Вопросы были совершенно излишни, медлить нельзя ни секунды. Все бросились к машинам и только успели сесть, как послышалось гудение на первой платформе. Это инженер прогазовывал мотор. Казалось, что он готовится двинуться с платформы, как со взлетной полосы. От тяги пропеллера самолета платформы вздрогнули и медленно покатились по рельсам.

Эшелон благополучно прошел мимо зеленого семафора до следующей станции. Там подали паровоз...

— Здорово! — вырвалось у меня. — Вот это изобретательность!

— Инженер полка за это удостоен ордена Ленина, — . улыбнулся Михаил. — А знаешь, — продолжил он свою мысль, — мне кажется, что каждый человек способен на подвиг. При исключительных обстоятельствах. Вот как сегодня у этого парня-штурмовика. Ведь война — это и есть огромный перекресток жизни и смерти. В решающий момент, я уверен, никто из нас не предпочтет общему делу свое личное... Вот пилот и выбирает, что важнее для результата боя: его жизнь или героическая смерть во имя победы.

— Философ ты, Миша. Скажи, а где сейчас тот инженер?

— Мягков? Погиб под Москвой. Сам он москвич — и голову сложил за свой родной город. Много там осталось хороших ребят, отличных летчиков... Сегодняшние наши успехи — это и их боевые дела.

Время возвращаться. Идем рядом, переполненные впечатлениями от недавнего боя и от увиденного кладбища немецкой техники. Таковы они — жизнь и смерть на войне. [129] Стечение обстоятельств, когда мобилизуешь все клетки своего «я» — мозг и мускулы, все физические и умственные способности, как этот штурмовик, как тот инженер.

Рассказ Михаила открыл много ранее неизвестного для меня. Немало прошел он трудными дорогами, на многих «перекрестках» побывал. Но самое трудное еще впереди.

...На следующий день — полеты в район Котельниково. Облачность довольно высокая — до 500 метров, видимость вокруг — до трех километров. В составе группы идут Погорелое, Бугарчев, Молчанов, Мочалин. Под нами густо рябеют на земле окопы, воронки. К горизонту тянутся, медленно перемещаясь вверх, столбы черного дыма. Часто вспыхивают выстрелы орудий, видны фейерверки пулеметных очередей. Слева из оврага выползают наши танки. Они выкрашены в белый цвет и потому еле заметны на снегу. У противника танки темно-зеленые с коричневым камуфляжем — очевидно, из предназначенных для действий в Египте или Индии. Ничего, в России они горят отлично, может, даже лучше, чем в песках пустынь. Хотя армия Роммеля терпит поражение и там.

Проходим вдоль линии фронта, наблюдая за нашими войсками. Вражеской авиации пока нет, В небе спокойно. Барражируем над передним краем. Мой ведомый, сержант Володя Мочалин, докладывает:

— С юга группа «мессеров».

У Володи зоркий глаз. Во мгле еле различаю черные точки. Они приближаются, обретают свою обычную форму. Насчитываю около десятка машин. Истребители идут осторожно, оглядываются — научились осмотрительности. Вообще за последнее время в действиях противника не отмечается прежней наглости. Видимо, хорошо понимают: их безнаказанность и превосходство ушли в безвозвратное прошлое.

Воздушный бой начался с ходу и на малой высоте. Низкая облачность ограничивала маневр по вертикали, поэтому мы сходились в основном на виражах и в лобовых атаках. Это самое тяжелое в воздушной схватке. Летчик как бы скован, лишен простора, вынужден держаться неширокого радиуса действий. В таких случаях необходимы высшая осмотрительность, точная координация при пилотировании, иначе свалишься в штопор, а рядом земля.

При первом же заходе в лобовую, отправляю вниз один «мессершмитт». Держусь боевого строя, слежу за обстановкой. [130] Вот и Миша Погорелов — он ведомый у штурмана полка старшего лейтенанта Николая Молчанова — смело ускользает из-под удара, атакует. Его машина кружится в вираже, снова стремительно идет на врага. Вижу, как Миша не спускает глаз с ведущего. Защита хвоста командира — его святая обязанность. Нет, Погорелов не подведет. Он и атакует с таким расчетом, чтобы не подпустить противника к строю, обеспечить успех группе. Не боится попасть в то самое «перекрестье», будь оно неладно.

Я вновь атакую. За мной уверенно следует Мочалин. Летчик молодой, но уже побывал в переплетах. Противник уклоняется от наших ударов. Он вынужден обороняться.

В моей машине что-то не ладится — резко падает скорость, ее разворачивает влево. Смотрю — из куполов выползают шасси. В чем дело? Самолет с выпущенными шасси теряет скорость, становится удобной мишенью.

Неполадки в моей машине тотчас засекают фашисты. Начинают зажимать с двух сторон. Как говорится, бьют и в хвост и в гриву. Тут зевать не приходится. Еле ухожу от прицельного огня. Уклоняюсь от дуэльной атаки. Крутые виражи помогают. Тяну ручку так, что темнеет в глазах. Избегаю ударов «мессера», атакую сам. Мочалин помогает огнем, Погорелов и Бугарчев оттягивают часть «мессеров» на себя.

Всей группой уничтожаем два Ме-109, остальные покидают поле боя, уходят на запад.

Воздушные бои не утихали. Группа «Гот» топталась на месте, не имея возможности продвинуться к своим окруженным войскам. Сорок километров отделяли ее от дивизий Паулюса в Сталинграде. Это мизерное расстояние в течение многих суток пытались, но так и не смогли протаранить отборные, до зубов вооруженные гитлеровские дивизии. У них на пути встали наши доблестные воины. Земля дрожала, горела, вздымалась фонтанами по обе стороны переднего края, небо пылало от разрывов снарядов, трассирующих очередей.

Кодовое наименование операции группы «Гот» — «Зимняя гроза» — так и осталось лишь на картах в фашистских штабах, а само наступление провалилось. Немецкий стальной клин напоролся на наш, советский, о который и разбился. [131]

Как известно, большую помощь 51-й и 2-й гвардейской армиям в отражении контрнаступления группы «Гот» оказала авиация 8-й воздушной армии генерала Т. Т. Хрюкина, которая в дни оборонительного сражения произвела более 1600 самолето-вылетов.

... Вскоре наш полк приземлился на новом аэродроме, откуда только-только был выбит противник. Теперь нам еще легче прикрывать войска, действующие в направлении Сальска и Ростова-на-Дону. Вокруг следы нашей «работы»: уничтоженные танки, самоходные орудия, автомашины, сгоревшие самолеты. Все, как на подбор, зелено-коричневого цвета. Понятно, что прибыли из Африки.

Здесь, на аэродроме в Котельниково, меня приняли в члены Коммунистической партии. Теперь я плечом к плечу в едином строю со всеми коммунистами полка, член славной ленинской Коммунистической партии. Значит, за все в ответе — и за победы, и за поражения, за полное изгнание фашистов с нашей родной земли.

Подарок саратовских колхозников

Поздно вечером после разбора полетов командир полка объявил:

— Получен приказ: отбыть в Саратовскую область для встречи с колхозниками и получения боевых машин.

Он назвал фамилии летчиков, которым надлежало быть в готовности. Такая новость нас обрадовала.

Утром на Ли-2 вылетаем в Саратов. Погода как назло нас не балует. Приземляемся удачно, но добраться до нужных нам населенных пунктов не так-то просто. Николай Иванович Миронов предлагает провести вечер в городе, совершить прогулку-экскурсию, а затем посмотреть балет «Лебединое озеро» в Саратовском государственном театре оперы и балета им. Чернышевского. Стоит ли говорить, с какой огромной радостью мы приняли это предложение. После невообразимого грома сражений не верилось, что все это происходит наяву: мы сидим в уютном партере, слышим волшебную музыку, и у нас на глазах совершается чудо...

На рассвете, разбившись на группы по два-три человека, мы выехали в села. Нам с лейтенантом К. М. Сафроновым выпало посетить колхоз имени Чапаева. Дороги за ночь занесло, ехать пришлось на санях. С большим трудом добрались до места назначения. Небольшое село раскинулось в низине и утопало в белых сугробах. [132] Между домами мы пробирались пешком. На обоих повеяло чем-то до боли знакомым, родным.

Заснеженные изгороди у рубленых хат местами под тяжестью белых шапок прислонились почти к самым окнам. За селом виднелись скотный двор, конюшни, дальше простирались поля. Совсем как у нас на Украине, разве что деревьев во дворах поменьше.

До темноты мы пропадали на фермах, осматривали хозяйство. Всюду работали одни женщины, лишь изредка встречались мужчины, в основном старики и инвалиды.

Вечером на торжественную встречу с фронтовиками-летчиками в школе собралось все село. Открыла собрание председатель правления колхоза имени Чапаева — энергичная худощавая женщина с закрученными вокруг головы обручами черных кос. Все замолчали, внимательно разглядывая нас.

Председатель не выступала с докладом, не произносила длинных речей. Пригласив всех за накрытые столы, она подняла рюмку:

— Дорогие наши колхозники, давайте же поприветствуем доблесных соколов на саратовской земле и выпьем за скорейшую победу над вражескими ордами.

После ужина председатель колхоза сказала:

— А теперь позвольте вручить вам скромный подарок от наших колхозников — самолет-истребитель. Мы приобрели его коллективно на свои трудовые сбережения.

В классе раздались аплодисменты, худые лица людей озарили светлые и радостные улыбки. Эта минута запомнилась мне на всю жизнь.

— Нещадно бейте, сыны наши, захватчиков, — продолжала женщина, — гоните их прочь с нашей земли, очищайте от них советское небо!

Мы с лейтенантом горячо благодарили саратовцев и обещали обязательно выполнить их наказ.

После официальной части в зале заиграла гармонь, зазвучали фронтовые песни. Но председатель неожиданно попросила тишины. Когда все умолкли, торжественно провозгласила:

— Товарищи! Наш славный гость, пилот Степаненко, как стало известно, холост. Правду говорю? — спросила у меня. — Так вот, выберем ему невесту.

Вспоминаю об этом, чтобы подчеркнуть, с каким вниманием и теплом относились советские люди к фронтовикам. [133] Но одно дело — рассказывать, а совсем другое — стоять рядом с девушкой, настоящей красавицей! Никто из присутствующих не смеялся и не шутил.

Вечером, как это и положено жениху, я побывал у Марийки дома, познакомился с ее матерью. Договорились писать друг другу. Но, что поделаешь, — так и не сошлись наши пути-дороги. В 1944-м Марийка сообщила, что выходит замуж.

До глубины души нас взволновала эта огромная честь — сражаться с врагом на самолете, врученном тебе народом. В этой связи наша ответственность за разгром врага становилась будто ощутимее, зримей. Это означало, что простые люди, сельские труженики, верили нам, надеялись на наше боевое мастерство. Каждый из них, кто в тот миг смотрел на нас, мысленно произносил: «Мы отдаем тебе свой труд, чтобы ты побеждал. Сумеешь ли, справишься ли с порученным делом?» К нам подходят пожилые и молодые женщины, подростки. На устах у всех одно: скоро ли конец войне? Когда ждать наших домой?

Милые, дорогие наши люди! Знать бы ответы на эти вопросы... Мы, летчики, будем искать их в битве и в схватках с заклятым врагом, а вы — на трудовой ниве. Другого пути у нас нет и не будет.

Утром на аэродроме нас уже ожидал подполковник Миронов со старшим сержантом Семеном Дмитриевичем Шмалием. Они возвратились из колхоза «Стахановец», где им от всего села вручал именной истребитель Ферапонт Головатый. Машину принимал Шмалий. Как известно, первый истребитель Ф. Головатый подарил летчику майору Еремину.

На белоснежных именных самолетах летим прямо на фронт под Сталинград, где нас ожидают новые бои. Истребители Як-1 — усовершенствованные скоростные машины. Нам предстоит в короткий срок овладеть новой техникой, облетать ее, пристрелять оружие и, не задерживаясь, войти в боевой строй.

Атаки на «воздушный мост»

Немецко-фашистские войска, прижатые к Волге, упорно сопротивлялись. Гитлер приказал Паулюсу держаться До последнего солдата. Но было ясно, что долго выстоять они не смогут. Все надежды противник возлагал сейчас На снабжение боеприпасами, продовольствием, горючим по «воздушному мосту». [134] Чтобы поддерживать его в надлежащем состоянии, Геринг собрал вблизи Сталинграда самолеты большинства транспортных частей, мобилизовал флот летных школ и гражданской авиации. Он хвастливо обещал Гитлеру доставлять окруженной армии Паулюса 300–500 тонн груза ежедневно.

Надо было «взорвать» этот мост, лишив окруженных гитлеровцев поддержки с воздуха.

Наша ближайшая задача теперь состояла в том, как сообщил командир полка, чтобы перехватывать транспортные самолеты и бомбардировщики и сбивать их, то есть организовать блокаду противника в воздухе, С этой целью Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение блокировать врага на внутреннем фронте окружения силами 8-й и 16-й воздушных армий, а на внешнем — силами 8-й, 17-й армий и авиации дальнего действия. Способ блокады: рассредоточить истребители на аэродромах вокруг сталинградского «котла» и наносить удары по авиации противника на маршрутах полета и аэродромах базирования.

Тактика вражеской авиации не отличалась новизной: полеты одиночных машин на определенных маршрутах в сложных метеорологических условиях, а также больших групп до 40 самолетов в сопровождении истребителей. Самые краткие расстояния до Сталинграда — от баз Тацинская и Морозовская.

На освобожденной территории между внешним и внутренним кольцами окружения разместились наши авиационные полки и зенитная артиллерия. Своими активными действиями они не давали возможности противнику совершать перелеты через «коридор» к окруженной группировке н обратно. Поэтому, неся большие потери, гитлеровцы принялись искать обходные маршруты. Часто меняли их, хитрили, прибегая к ночным полетам или используя сложные метеоусловия. Их самолеты часто вились над внешним кольцом окружения, пытаясь незаметно подобраться к своим войскам, но везде и всюду попадали под огонь наших истребителей и зенитной артиллерии.

11 декабря 1942 года 16 «юнкерсов» под прикрытием «мессеров» попытались прорваться к Сталинграду. В районе Чепурников их атаковали восемь машин Ла-5 и девять Як-1, поднявшихся по сигналу станции наведения. Результат боя: подбиты девять «юнкерсов», пять из них уничтожены, четыре сели на фюзеляжи. [135] Уцелевшие экипажи взяты в плен. Семь машин повернули на юго-запад, но тут их догнали наши истребители. Уйти посчастливилось лишь одному гитлеровцу.

В начале января 1943 года была разработана операция по уничтожению транспортных самолетов противника на удаленных аэродромах Старобельск, Тацинская, Морозовская, Ростов. Одновременным ударом штурмовиков и бомбардировщиков повреждено и уничтожено около сотни вражеских машин.

В разгроме авиационной группировки противника немалую помощь оказали и наши подвижные механизированные части. Так, по рассказу генерала К. О. Петровского, его 117-я танковая бригада, участвовавшая в окружении фашистской группировки, вырвавшись на оперативный простор ночью, с ходу наскочила на базовый аэродром Морозовская. 150 «юнкерсов» и «мессершмиттов», склады с боеприпасами — бомбами и снарядами — танкисты уничтожили в считанные минуты. Разогнав машины, они обрубывали самолетам хвосты, приводили в негодность все аэродромное хозяйство. Был взят в плен и весь летно-технический состав — фашистские вояки, растерявшись, не успели сбежать либо улететь ночью. Придя в себя спустя некоторое время и стремясь не дать нам возможности воспользоваться их самолетами, фашисты принялись беспощадно бомбить свой же аэродром, расходуя боезапас на прицельное бомбометание по металлолому и попавшим в плен соотечественникам.

Тем временем наша авиация совместно с воинами наземных войск продолжала успешно громить упорно сопротивлявшегося противника.

Даже в ходе переподготовки на новую материальную часть мы не могли удержаться от боев, если этого требовала обстановка. Помню, в начале января я обучал над нашим аэродромом прибывшее пополнение — молодых летчиков Токарева, Камшеева, Мочалина, Кандакчяна. Только дал провозной на «яке» сержанту Мочалину и произвел посадку — не успел даже выпрыгнуть из кабины и заправить машину — как вижу: бежит ко мне механик старшина Борисовец. Запыхался, что-то выкрикивает на ходу, тычет рукой в небо. Оглядываюсь, а с востока на Сталинград плывут «юнкерсы». То ли заблудились, то ли сманеврировали, чтобы нагрянуть со стороны солнца. Транспортники идут без прикрытия истребителей. Ну как тут не воспользоваться выгодной ситуацией! [136]

Заправиться бы... Но, охваченный боевым азартом, заставляю себя не думать ни о чем — надо взлетать. Для молодых летчиков будет наглядный урок: учеба на личном примере.

Запускаю двигатель, выруливаю на взлетную полосу, поднимаюсь в воздух. Догнать врага удается лишь над городом. Четыре «юнкерса», выполнив левый круг над Мамаевым курганом и чуть западнее его, сбрасывают на парашютах какие-то продолговатые предметы. Передаю своим по радио: «Атакую, высылайте помощь».

После первой очереди один из «юнкерсов» беспорядочно высыпает свой груз и, оставляя дымный шлейф, падает недалеко от аэродрома Гумрак. Я выхожу из атаки, смотрю на крыло, где под плексигласом вмонтирован показатель наличия горючего. Стрелка дрожит на 20 литрах. Какая досада! Хватит лишь на несколько минут полета. Совсем рядом — три «юнкерса», их можно легко уничтожить. Но тогда и мне придется падать вместе с ними в «котел», к окруженному врагу. Как быть?.. «А на чьем же самолете ты сейчас сражаешься, Иван? — задаю себе вопрос. — Неужели эта машина так и закончит боевой счет на одном «юнкерсе»? Нет, она способна на куда большие дела, еще много фашистских стервятников коптят наше небо. Боевая программа колхозного истребителя куда шире».

С набором высоты возвращаюсь домой. Навстречу мне торопятся на своих новых машинах Семен Шмалий, Николай Молчанов, Михаил Погорелое, Борис Бугарчев, догоняют недобитые «юнкерсы». В двигателе моего «яка» слышатся перебои. Но на горизонте показались знакомые очертания аэродрома. Мотор кашляет и умолкает, винт останавливается. Планирую на посадочную полосу. Короткая пробежка, и машина словно примерзает колесами к рыхлому снегу.

Первое испытание истребителя, построенного на средства колхозников-саратовцев, выдержано! Правда, в боевом азарте я чуть было не утратил машину, но вовремя взял себя в руки. А, как говорится, конец — делу венец. Мы еще повоюем с тобой, дружище! Держись только уверенней и тверже. А я впредь буду с тобой бережливее.

Возвратились, выполнив боевое задание, летчики Шмалий, Молчанов, Погорелое, Бугарчев. Они сбили восемь «юнкерсов». У нас потерь нет. [137]

Несмотря на неудачи, вражеская авиация не ослабляет активности, пытается восстановить «воздушный мост», но он разваливается под ударами наших истребителей и зенитной артиллерии. Его «обломки» сыплются в «котел», валятся на передний край, в «коридор». Лишь единичным самолетам удается доставить окруженным грузы. Над 6-й армией гитлеровцев нависает огромный воздушный «колпак», из-под которого ей уже не удастся выбраться.

8 января 1943 года советское командование во избежание дальнейшего кровопролития предъявило командованию окруженных войск ультиматум, в котором предлагалось прекратить сопротивление и капитулировать. Ультиматум был отклонен. Тогда 10 января наши войска перешли в наступление. Его начал Донской фронт. Кодовое название операции — «Кольцо». К исходу 12 января главная ударная группировка фронта вышла на реку Россошка, а 17 января достигла рубежа Большая Россошка — хутор Гончары — Воропоново. 20 января Паулюс снова запросил у Гитлера разрешения на капитуляцию, на что последовал ответ: «Капитуляцию запрещаю! Армия должна удерживать свои позиции до последнего солдата и до последнего патрона». Это был вопль бессилия и отчаяния. Гитлер не знал пощады даже к своим солдатам, погибающим в снегах Сталинградского котла. Завоеватели, пришедшие на нашу землю грабить и убивать, тысячами гибли на ней не только от снарядов, мин и авиационных бомб, не только под гусеницами танков, но и от холода и голода. Их день и ночь перемалывала мощная советская техника, уничтожала наступающая пехота.

Виновником величайшей трагедии немецкого народа был фашизм, и немцы никогда не простят ему свои страдания и позор.

22 января наступление советских войск началось с новой силой. 2 февраля противник прекратил сопротивление. Это был победный финал Сталинградской битвы. Потоки пленных гитлеровцев устремились на восточный берег Волги. Они шли медленно, подавленные, сгорбленные, закутанные в тряпье, обмороженные, проклиная бесноватого фюрера и войну. Бывшие солдаты, они теперь отлично понимали всю бессмысленность захватнических планов Гитлера в отношении России. Они уже видели эту страну, вставшую во весь свой исполинский рост, поднявшую карающий меч, не дававшую пощады никому, кто ступил на ее землю как завоеватель. [138]

Советская авиация на Сталинградском фронте выполнила свою задачу — добилась полного превосходства в воздухе. «Непобедимые» фашистские эскадры потерпели позорное поражение. Созданная Герингом группировка истребительных, бомбардировочных и транспортных эскадр, возглавляемая любимцем Гитлера Рихтгофеном, была полностью разгромлена. Лишь за период с 24-го по 30 ноября в районе Сталинграда советская авиация совершила 7678 самолето-вылетов — в среднем по 824 самолето-вылета в сутки, что в пять раз превышало количество самолето-вылетов противника.

4-й воздушный флот фашистской Германии не досчитался около трех тысяч самолетов, потерял лучших своих асов. Бывший генерал Ганс Дьерр в своей книге «Поход на Сталинград» отмечал: «Германская авиация понесла в этой операции самые большие потери со времен воздушного наступления на Англию...»

Гитлеровский вермахт оставил здесь 32 дивизии и три бригады, а 16 других дивизий не досчитались от 50 до 75 процентов своего личного состава.

Нелегко досталась нам эта победа. Нынче на Мамаевом кургане высится величественный памятник — монумент павшим героям. Когда мне случается бывать в Волгограде, я, как и все, кто приходит туда, замираю у его подножья и долго стою, склонив голову. Мне вспоминаются бои в пламенном небе Сталинграда, я слышу завывание моторов, грохот снарядов, взрывы бомб. Передо мной в такие минуты встают мои боевые друзья, погибшие и живые, все те, кто отстоял наше родное небо.

Волгоградцы свято чтут память о грозных событиях, которые все дальше и дальше уносит от нас время. На Мамаев курган приходит много людей — детей и взрослых, молодых и убеленных сединами советских граждан и зарубежных гостей. Все они приносят сюда цветы и свою горячую благодарность тем, кто в тяжелые годы стоял здесь не на жизнь, а на смерть и победил.

Спасибо вам, волгоградцы, за благодарную память о героях, за то, что вы отстроили заново свой славный город на великой русской реке. Гордо и величественно звучит сегодня песня, которую так любят в Волгограде: