Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава одиннадцатая.

Война грянула

Зловеще завыли мощные сирены. Боевая тревога! Сна как не было. Быстро одеваюсь и бегу на аэродром. Туда спешат все авиаторы.

Со стороны Москвы доносится частая стрельба зениток. Война?

Один за другим истребители поднимаются в воздух. Взлетаю и я, напрягая зрение, осматриваю сначала левую, потом правую полусферы. В предрассветной мгле не видно ни одного вражеского бомбардировщика.

Но война ли это? Да, война. Долгие годы мы готовились к ней, на то и военными были, а грянула она внезапно, словно гром среди ясного неба...

С каждым днем все тревожнее сообщения радио и газет — наши войска ведут ожесточенные бои с превосходящими силами противника... наши войска оставили населенные пункты...

Ежедневно в кабинетах начальника института и его заместителей, в партийном комитете собирается много народу. Мы уже не просим, а требуем немедленной отправки на фронт. Ответ получаем один и тот же:

— Занимайтесь своим делом. Об отправке вас на фронт никаких распоряжений сверху не поступало.

Заниматься-то занимаемся, летаем, испытываем, но все делается как-то механически, без прежнего огонька. Думы каждого там, на фронте, где пылают наши города и села, гибнут советские люди, где враг неумолимо продвигается в глубь нашей страны. Но солдат есть солдат... Внешне институт живет по давно заведенному распорядку. Все ведут себя деловито, спокойно. Но в сердцах наших кипят страсти. Нас, испытателей, считают лучшими [163] летчиками, а вот туда, где мы сейчас больше всего нужны, не пускают. Гордиев узел какой-то...

Узел этот разрубил Степан Супрун, депутат Верховного Совета СССР, Герой Советского Союза. Когда началась война, он отдыхал в Сочи. Услыхав по радио о нападении на нашу страну гитлеровской Германии, он немедленно направился в Москву, прямо к И. В. Сталину, с просьбой разрешить ему сформировать из летчиков-испытателей авиационно-истребительный полк и немедленно вылететь на фронт.

— Это очень хорошо, — произнес И. В. Сталин, — что испытатели готовы помочь нам и на фронте. Но одного полка мало.

— Можно поручить моему другу подполковнику Стефановскому, — ответил Супрун, — организовать еще один полк истребителей.

— Все равно мало, — сказал И. В. Сталин. — Войне нужны десятки, сотни полков. Постарайтесь организовать в НИИ возможно больше добровольцев. Срок формирования частей — трое суток. По приезде в институт немедленно доложите, сколько полков можно организовать у вас на новых самолетах и кто будет ими командовать. Все необходимые распоряжения будут отданы. Вам на период формирования предоставляются большие полномочия. До свидания. Желаю вам удачи, товарищ Супрун{7}.

С какой радостью встретили в институте это известие Степана Павловича! В узком руководящем кругу мы немедленно обсудили поставленную перед нами задачу. В Кремль полетело донесение: на базе НИИ ВВС и Наркомата авиапромышленности можно создать шесть авиационных полков — два истребительных на МиГ-3, один штурмовой на Ил-2, два бомбардировочных на пикирующих Пе-2 и один дальнебомбардировочный на ТБ-7 (Пе-8). На должности командиров этих частей соответственно подобраны С. П. Супрун, Н. И. Малышев, А. И. Кабанов, В. И. Жданов, В. И. Лебедев и я.

Впоследствии из летчиков-испытателей была образована разведывательная авиационная эскадрилья, летавшая [164] на МиГ-3 и Пе-2. Ее прикрывало такое же подразделение на ЛаГГ-3.

Согласие на формирование полков и утверждение названных лиц командирами было получено незамедлительно. И сразу же заработали все рычаги правительственного и военного аппарата. С авиационных заводов перегонялись все новые партии боевых самолетов. Из Тулы прибыло оружие — десятизарядные полуавтоматические винтовки для наземного состава и пистолеты ТТ для летно-подъемного. Доставлялось обмундирование и снаряжение.

Институт напоминал взбудораженный улей. На самолетных стоянках пристреливалось оружие, проверялись моторы. Командиры комплектовали личный состав своих полков исключительно из добровольцев — лучших людей института. Тут же их распределяли по эскадрильям и звеньям.

Инженеры и техники учили летчиков самостоятельно обслуживать самолеты. Эти навыки понадобятся им во время перелета на фронт и в первые боевые дни. Инженерно-технический состав прибудет на фронтовые аэродромы позже. Оружейники готовили боекомплекты. Интенданты выдавали обмундирование и снаряжение. Штабы были завалены картами, списками, всевозможными наставлениями и инструкциями...

Главное политическое управление РККА прислало летчиков-истребителей, окончивших Военно-политическую академию, на должности комиссаров истребительных полков и эскадрилий. Штаб ВВС присвоил нумерацию авиачастям особого назначения. Они подчинялись непосредственно Ставке Верховного Главнокомандования.

Через три дня Супруна, Кабанова и меня вызвали в Кремль к И. В. Сталину.

— Как, формирование полков закончено? — сразу спросил И. В. Сталин.

Первым доложил подполковник С. П. Супрун: к вылету на фронт готова половина его полка, готовность остальных через сутки. Мы с полковником А. И. Кабановым доложили то же самое.

— Хорошо, — в раздумье сказал И. В. Сталин.— Куда вылетать и в какое время, получите приказ сегодня. Оставьте своих заместителей для завершения [165] формирования. Сами с готовыми экипажами по получении приказа вылетайте в пункты назначения. Есть у вас вопросы?

— Есть, — заявил Степан Павлович. — Нельзя ли нам получить по самолету Ли-2 для переброски техсостава и боеприпасов. Истребительным полкам нужны также лидеры. Ведь мы, истребители, редко летаем по маршруту.

— Хорошо, — последовал ответ И. В. Сталина, — Ли-2 будут выделены каждому из полков, в ваше полное распоряжение. Лидеров для истребителей назначит товарищ Кабанов. Желаю успеха.

В НИИ ВВС возвращаемся молча. Каждый из нас прекрасно сознает, какая огромная ответственность легла на его плечи. И в который раз задает себе вопрос: что ждет мой полк завтра, там, на фронте...

Ночью поступил приказ — полкам вылететь в пункты назначения 30 июня 1941 года в 17 часов.

* * *

Отданы последние указания летному составу, распоряжения начальнику штаба полка штурману-испытателю подполковнику Н. В. Солдатенко и оставшемуся еще на сутки в НИИ заместителю командира полка Д. Л. Каларашу. Он старый испытатель нашего института, но в последнее время работал в системе ПВО Москвы. Услышав о формировании авиационных истребительных частей из испытателей-добровольцев, всеми правдами и неправдами упросил своего начальника И. Д. Климова, в недавнем прошлом тоже летчика-испытателя, отпустить его в НИИ и примчался к нам на своем "миге". Его тут же назначили моим заместителем.

17.00. Начал взлетать полк С. П. Супруна — 401 иап. Первой поднялась в воздух машина с бортовым номером "тринадцать" — командира полка. Через пять минут аэродром покинул последний из готовых к бою самолетов.

17.05. Над аэродромом взмыла зеленая ракета — сигнал на взлет нашему 402 иап. Машины уходят в небо с минимально допустимыми по времени интервалами. Впереди нас на Пе-2 летит капитан И. П. Пискунов — летчик-испытатель, наш лидер. Этот замечательный человек [166] и отличный авиатор впоследствии прославился многими ратными подвигами.

Осматриваюсь. Позади четким и грозным строем идут "миги" полка. Идут, как спаянные, словно годами слетывались. Да оно и не удивительно. В строю — кадровые, лучшие летчики-истребители советских Военно-Воздушных Сил. В этот грозный час партия и правительство не остановились перед тем, чтобы послать на защиту Отечества самые квалифицированные летные кадры страны.

Внизу проплывают хорошо знакомые окраины Москвы. Вскоре под плоскостями промелькнули Солнечногорск и Клин. Впереди — Калинин, там промежуточная посадка.

К приземляющимся самолетам отовсюду сбегаются калининские летчики, техники, мотористы — "мигов" они еще не видели. Когда же наши пилоты стали сами обслуживать свои машины — дозаправлять их горючим и маслом, пополнять бортовые баллоны сжатым воздухом, — калининцы от удивления разводили руками. Возле моего истребителя молоденький техник говорил сержанту, по-волжски окая:

— Наверняка у них каждый по две академии кончил. Ловкие ребята, а?

— Чудно, право, — отвечал сержант, видимо, сверхсрочник. — Такого в авиации еще не бывало...

— Вот темнота, — послышался насмешливый голос. — Это же не простые летчики, а испытатели. Понял?

Мы быстро произвели осмотр материальной части, подготовили ее к дальнейшему полету. Но разрешения на вылет нам пока не давали: в районе фронтового аэродрома стояла плохая погода.

А здесь, в Калинине, светило солнышко, дул ласковый ветерок. Мы разлеглись на траве возле самолетов. Кто-то неожиданно и как-то жалостливо вздохнул с явным расчетом, чтобы его услышали. Потом, словно про себя, произнес:

— Эх, Пискунов, Пискунов...

— А что с Пискуновым? — послышались тревожные голоса.

— Да пока ничего, но...

Понятно, "банк" начался. И что за народ: летят в бой, может быть, на смерть, а вот не могут обойтись без [167] того, чтобы не поточить лясы. Заводила "банка" продолжал:

— Как-то он, бедняга, один назад полетит?

— А что? За милую душу сбить могут, — поддержал его еще один остряк. И пошло:

— "Мессеров" знаете сколько у немцев!

— Особенно здесь, на Северо-Западном.

— Вы, товарищ капитан, на обратном курсе низехонько эдак держитесь, авось бог смилуется, и вас не заметят "мессера"-то...

Пронять Пискунова не удалось. Не на того напали. Сам на слово остер.

— Плевал я на этих "мессеров", — ответил капитан. — Моя "пешка" сумеет постоять за себя. А вот вы, братки, поостерегитесь. На фронте поводыря у вас, как я, не будет. Хорошенько запоминайте, где свой аэродром. Неровен час, блуданете и прилетите к фашистам в гости.

Пискунов, насвистывая модную тогда песенку "Челита", направился к своему экипажу.

Истребители заговорили, перебивая друг друга:

— Вот так бомбер!

— За словом в карман не лезет. — Чисто отбрил.

— А что, "пешка" и в самом деле машина грозная. Против "мессера" вполне выдюжит.

Разговор быстро принял другое, чисто профессиональное направление: о самолетах, о тактике воздушного боя. Вскоре последовало и разрешение на вылет.

Курс — на Идрицу. Там наш фронтовой аэродром. Погода по маршруту постепенно ухудшается. Резко сократилась горизонтальная видимость. Идем на небольшой высоте. Впереди замечаю крупную железнодорожную станцию, окруженную большим поселком. Пискунов вводит бомбардировщик в левый вираж. Что-то рановато для Идрицы... Но следую за лидером. За мной, как длинный шлейф, входят в разворот все истребители полка. Аэродрома не видно нигде. Смотрю на карту — да это же Пустошка, до Идрицы еще добрых десять минут лета. А Пискунов, отыскивая аэродром, собирается идти на второй круг. Эх ты, бомбер... Я быстро поравнялся с Пе-2, показал капитану свой увесистый кулак — самолетные радиостанции были настроены только на прием. [168] Пискунов понял мой весьма красноречивый жест, лег на прежний курс. О том, что под нами не Идрица, он уже и сам начал догадываться.

Вот и наш фронтовой аэродром. Садимся на последних каплях горючего — то цена круга над Пустошкой. В разгар заправки и осмотра машин услышали мощный взрыв. Над железнодорожной станцией взметнулся огромный столб огня и дыма. От нее с набором высоты отходил До-215.

— Представился, сволочь, — зло ругнулся капитан Пискунов и, скрипнув зубами, добавил: — Ну, погоди...

* * *

На третий день от командующего авиацией фронта поступила телефонограмма: немедленно вылететь всем полком — тридцать "мессершмиттов" штурмуют наши войска.

Одного взгляда на карту было достаточно, чтобы понять всю сложность полученного боевого приказа: указанный район действий находился от аэродрома на расстоянии почти предельного радиуса полета самолета... И все-таки вылетать надо. Отдан приказ комэскам: эскадрильям взлетать плотно, одна за другой, ложиться на курс без традиционного круга над аэродромом; идти к фронту на высоте пять тысяч метров с затяжеленными винтами и максимальным использованием высотных корректоров, пока не начнут падать обороты мотора; режим полета — наивыгоднейший; на воздушный бой затратить не более пяти минут и сразу развернуться на аэродром; первым взлетаю и веду полк я.

В указанном районе действий не оказалось ни одного "мессера". Они давно отштурмовались и улетели восвояси. Над нашими войсками куражатся "хеншель" и несколько "юнкерсов". Заходят на цели, словно на полигоне, не спеша.

Немцы, видимо, нас не ожидали. Они даже не сумели сгруппироваться для обороны. И пять геринговских стервятников остались догорать на русской земле. Потеряли и мы один самолет. Старший лейтенант К. С. Шадрин как-то неудачно атаковал корректировщика — "раму" — и получил в ответ изрядную пулеметную очередь по водорадиатору "мига". Но он все-таки доконал фашиста и произвел посадку в непосредственной близости от переднего [169] края. Летчику пришлось уничтожить свой самолет: МиГ-3 являлся нашей новинкой.

На аэродром в Идрицу прилетели, почитай, с сухими баками. Рискованная операция... и, может быть, она, как говорили потом в верхах, действительно оказалась посильной лишь для летчиков-испытателей.

Следующий боевой день принес еще шесть побед. Наши летчики, вылетая на прикрытие железнодорожной линии, сбили пять До-215 и один Ме-109.

* * *

Отказал, кажется, намертво отказал, дьявол крупнокалиберный. И сам, как черт, кручусь вокруг пулемета, подгоняю оружейников. Надо же — полк ушел в бой без командира. Что подумают ребята? Приказ предельно ясен — всем полком штурмовать вражескую переправу на Западный Двине. Полком... Без командира-то! Пулемет, это грозное оружие, сейчас куча железяк с прорезями, отверстиями и стволом, ни дать ни взять — кусок водопроводной трубы.

Где же заело? Или сломалось? Оружейники суетятся, крутят тут, там, а толку ни на грош.

— Заменяйте новым, — сердито приказываю им и иду в штаб.

Жди теперь "пикантных" вопросиков и от подчиненных (так, между дел) и от вышестоящего командования. Чего доброго, вышестоящие начальники прознают еще и про Григория Бахчиванджи. Приказ — вылетать всем полком, а я оставил его на аэродроме с самолетом, про запас...

Григорию, недовольному, что не пустили в бой, накрепко приказал: хорошенько замаскируй машину и сиди в кабине, жди зеленой ракеты. Потом действуй по обстоятельствам, не маленький.

Задумка была такая. Вернутся наши с боевого задания, а тут, неровен час, фашист налетит. Как раз Бахчиванджи и пригодится. Нечто вроде засады.

Не прошло и десяти минут после вылета на задание наших самолетов, как над аэродромом появился До-215. Даю условленный сигнал — ракету.

Моментально сброшена маскировка, взревел мотор, и "миг" Бахчиванджи прямо со стоянки устремился в воздух. Советский истребитель заходит фашисту в хвост, [170] все меньше и меньше расстояние между ними. Метров с пятидесяти Григорий открывает огонь из всех пулеметов. Вражеский бомбардировщик, объятый пламенем, падает на окраине аэродрома.

Наблюдавшие столь скоротечный бой техники и штабисты бурно рукоплещут победителю, слышится многоголосое "ура".

Однако почему Бахчиванджи не заходит на посадку? Он делает боевой разворот, форсирует режим мотора. Оказывается, в воздухе находится еще один "дорнье". Заметив рухнувшего собрата, он откровенно удирает от советского истребителя. "Миг" настигает его и открывает огонь. Из правого мотора вражеской машины вырывается густой черный дым.

— И этому капут! — восторженно кричим мы.

Радость как рукой сняло. Даже с земли видно — винт "мига" остановился. Сейчас штопор и... Но этого не случилось. Последовал мастерский разворот. Самолет с неработающим мотором заходит на посадку. Выпущены шасси, закрылки, машина планирует. Это "миг"-то планирует? Да, планирует и классически садится. Все, кто находился на аэродроме, бегут к самолету. Еще издали вижу разгоряченное лицо летчика. Подбегая, спрашиваю:

— Ранен?

— Кажется, нет. Шею вот нестерпимо жжет. Быстро разматываем белое шелковое кашне, продырявленное пулей. На шее — ожог.

Хлопцы сжимают в дружеских объятиях счастливого героя — не каждому суждено в первом же боевом вылете одержать две блестящие победы.

Осматриваем самолет. Мотор, оба радиатора, лонжероны крыльев, даже пневматика колес изрешечены пулями. Действительно, посадить такую "мертвую" машину был способен только испытатель.

Теперь у нас остался в засаде лишь один исправный самолет — мой. Иду к нему. Оружейники заканчивают установку нового крупнокалиберного пулемета. — Воздух! Воздух! — послышались возгласы. С севера к аэродрому шел "дорнье". Техник самолета Н. В. Сурьянинов и техник завода А. В. Фуфурин поняли меня без слов — помогают надеть парашют, подсаживают в кабину. Оружейники подсоединяют последние тяги. Надо было бы проверить пулемет, да некогда. [171]

Набираю на форсаже высоту, напряженно слежу за вражеской машиной, прикидываю наиболее выгодные варианты атаки. Решаю: самая лучшая — скоростная, на пересекающихся курсах. Бой Бахчиванджи укрепляет принятое решение. Конечно, точность стрельбы в данном случае как у истребителя, так и у бомбардировщика снижается, зато намного увеличивается безопасность атакующего.

Поднялся на тысячу метров выше "дорнье". Нахожусь на линии его крыла, справа сверху. Не убирая сектора газа, перевожу истребитель в пикирование прямо на самолет противника. Открываю огонь по его стрелку.

Проскочил над фюзеляжем. Делаю правый боевой разворот и оказываюсь опять выше вражеской машины на полторы тысячи метров. Выполняю ранверсман, и мой "миг" вертикально пикирует в спину врагу. Увлекшись стрельбой на отвесном пикировании, едва успеваю проскочить между крылом и стабилизатором бомбардировщика.

Выйдя со значительной перегрузкой из пикирования, перевожу истребитель в набор высоты. Тут же замечаю — правый мотор "дорнье" выбрасывает густые черные клубы дыма. Пулемет неприятельского стрелка умолк. Больше опасаться его не приходится. Поэтому следующую атаку провожу сзади снизу. Рули глубины фашистской машины теперь превращаются в каркас из нервюр и лонжеронов с болтающейся рванью обшивки.

И все-таки самолет врага, изрешеченный пулями, с раненым или убитым стрелком, раздетыми рулями, продолжает на одном моторе тянуть со снижением к линии фронта.

Во время очередного захода у меня враз замолкли пулеметы, хотя патроны еще оставались. Разгоряченный боем, я готов был пойти на таран. И тут мелькнула мысль — подавить фашиста морально.

Он все больше теряет высоту, но тянет. Вполне может уйти. А стрелять мне не из чего. Зайдя спереди, перевожу свою машину в пологое пикирование на встречных курсах. Ближе! Ближе! Ну же, фриц, ныряй вниз, ну! Не ныряет. Предельно затянув пикирование, выхожу из него в нескольких метрах от вражеского самолета, вижу бледное, скованное ужасом лицо фашистского летчика. Боясь столкновения, он инстинктивно отжал ручку от [172] себя. Ага, пробрало! Повторяю еще раз рискованную атаку, подвожу "миг" еще ближе к "дорнье", как борец на ковре, пытаюсь дожать его к земле.

При выходе из пикирования почувствовал резкий толчок. Бросил взгляд вниз. Наконец-то доконал: грохнулся фашист в лес, взорвался.

Тяжело досталась мне первая победа. До аэродрома еле дотянул. Температура воды и масла давно перешагнула верхнюю границу. Возвращался на самом минимальном режиме работы мотора.

Наконец посадка. Кругом — радостные лица. Инженер-полковник И. Г. Лазарев докладывает:

— Только что сообщили по телефону — наземные войска подтверждают, что нашим "мигом" сбит немецкий бомбардировщик "Дорнье-215" возле озера Себежского.

Итак, первая личная победа подтверждена войсками... А инженер продолжает:

— Когда вы пикировали на бомбардировщика, проскочили мимо него вниз, мы, признаться, подумали — рано отвоевался наш командир... Но раз уцелели — значит, вам предстоит длинная боевая жизнь.

Слова бывалого воина, видавшего воздушные сражения еще в небе республиканской Испании, оказались вещими. Не раз впоследствии приходилось мне схватываться в жестоких боях с врагом, зачастую имевшим численное превосходство, но всегда эти бои оканчивались поражением противника. Кстати, за все время непосредственной боевой работы фашистам лишь один раз удалось повредить мой самолет. Единственная пуля угодила тогда в самый конец консоли правого крыла.

Не только мы с Бахчиванджи были "именинниками" в тот день. Полк хорошо проштурмовал вражескую переправу. Майор К. А. Груздев, капитан Н. П. Баулин и старший лейтенант М. С. Чуносов сбили по "юнкерсу", майор А. В, Плетюхин и старший лейтенант К. С. Шадрин — Хе-126, старший лейтенант Л. Д. Ампилогов — связной самолет Физилер Шторх "аист". За первые три дня боевых действий 402 иап уничтожил двенадцать немецких самолетов.

Успехи, однако, мало радуют: наши продолжают отступать. Выполняем по нескольку боевых вылетов в день. Задачи — самые различные: штурмовка вражеских войск, прикрытие железнодорожных узлов, разведка. И неизменные\173\ групповые воздушные бои — отчаянные поединки с фашистскими бомбардировщиками, истребителями, разведчиками, корректировщиками.

Обо всем, конечно, не расскажешь. Но о том, что запомнилось, что и сейчас видится, словно недавно пережитое, об этом надо рассказать.

* * *

Боевой счет нашего полка открыл замечательный мастер высшего пилотажа майор Константин Афанасьевич Груздев. Уже в первые месяцы войны он одержал в воздухе девятнадцать побед. Летчик-испытатель блестяще знал вражескую авиационную технику, ее сильные и слабые стороны. Константин Афанасьевич разработал и немедленно применил весьма эффективный прием борьбы с "Мессершмиттами-110".

Ме-110 имел плохую маневренность и ограниченную скороподъемность. Груздев на большой скорости становился в восходящую спираль и проскакивал вперед, как бы подставляя себя под огонь противника. Фашист охотно ввязывался в бой, надеясь на мощь своего носового оружия. Постепенно Константин Афанасьевич увлекал его на высоту 5—6 тысяч метров. Там благодаря большой высотности мотора АМ-35 летные качества "мига" значительно улучшались, а "мессершмитта" — ухудшались. Немецкий летчик, будучи не в силах зайти в хвост советскому самолету, находившемуся выше и под большим углом, периодически выпускал короткие очереди. Увлеченный боем, он больше следил за ускользающим "мигом", чем за постепенно падающей скоростью своей машины.

Этого-то момента и ждал майор Груздев. Он выполнял классический ранверсман и почти в упор расстреливал врага.

Такой прием ведения воздушного боя с использованием фигур высшего пилотажа казался настолько рискованным, что некоторые летчики не верили в его возможность. Однако несколько боевых вылетов в паре с Груздевым убедили всех в исключительно высокой эффективности разработанного им приема.

К. А. Груздеву также принадлежит инициатива в использовании щитков для уменьшения радиуса виража. [174]

Во время воздушного боя на самолете ЛаГГ-3, отклоняя щитки на десять — пятнадцать градусов и делая крутой вираж, он мастерски заходил в хвост "мессершмитту" и сбивал его.

Методы ведения воздушного боя, предложенные Груздевым, впоследствии с успехом применялись многими другими летчиками-истребителями.

Дмитрий Леонтьевич Калараш окрестил эти методы "Костиной тактикой". Он и стал одним из первых ее приверженцев. Интересный это был человек. Ему буквально ни минуты не сиделось на земле. Штурмовка вражеских войск на переправах, свободная охота, патрулирование над перегруженными коммуникациями, разведка, прикрытие своего аэродрома — чем только не занимался Калараш. Получив боевой приказ, он бежал к своему самолету с радостной улыбкой на смуглом, восточного типа лице, запускал мотор и быстро уносился в небо. Поистине неутомимый, прирожденный воздушный боец! Вскоре он уже открыл счет сбитым фашистским самолетам.

Изменчивая военная судьба впоследствии забросила майора Калараша на Кавказское побережье Черного моря. Боевая машина ураганом неслась над зеленым ковром, покрывающим холмистые склоны и как бы сливающимся с морской гладью. Огибая очередную возвышенность, Калараш увидел летящую навстречу немецкую "раму". Быстро прицелившись, открыл огонь. В ответ посыпался град вражеских пуль. Мастерски избежав столкновения с фашистом на встречных курсах, Дмитрий на бешеной скорости проскочил роковую черту. Позади ярко сверкнул сноп пламени, в небо взметнулись клубы дыма: "рама" врезалась в землю.

Это была одна из очередных блистательных побед Мити Калараша, летчика с львиным сердцем, бывшего воспитанника суражского детского дома, что на Дальнем Востоке.

16 октября 1942 года Дмитрий Леонтьевич, получил воинское звание подполковника. Его назначили командиром авиационного истребительного полка. Но не долго герою пришлось водить своих подчиненных в жаркие бои.

Выполняя 29 октября боевое задание над территорией, временно оккупированной противником, подполковник Калараш в районе станции Лазаревская обнаружил [175] сосредоточение вражеских самолетов. Переворот через крыло — и советский ас ринулся на цель. Две немецкие машины тут же вспыхнули. Почти в это же мгновение в воздухе появилось четырнадцать "мессершмиттов". И Калараш принял бой. Силы были слишком не равны. Все чаще прошивают его машину вражеские пулеметные очереди. Наконец фашистам удалось серьезно ранить и самого летчика.

Дмитрий Леонтьевич предпочел плену смерть геройскую, достойную советского воздушного богатыря. Из глубокого пикирования он свечой взвился в поднебесье, выполнил безукоризненный ранверсман и устремил свою покалеченную, но еще грозную машину на вражеский самолет. Он ударил прямо по пилотской кабине. Мощный взрыв потряс окрестности...

Семнадцатая победа Дмитрия Калараша стала последней. Родина-мать обессмертила его имя. 13 декабря 1942 года Указом Президиума Верховного Совета СССР подполковнику Дмитрию Леонтьевичу Каларашу было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Его фамилия навечно занесена в списки авиационной части, где он служил.

...Воздушные схватки становились все ожесточеннее. Немецкое командование, судя по показаниям пленных, еще несколько дней назад не верившее в появление на этом участке фронта новых, совершенно неизвестных русских истребителей, теперь изменило свое мнение. Боевые потери росли, фашисты приняли контрмеры.

Ранним утром со стороны только что выглянувшего солнца появились восемнадцать немецких бомбардировщиков. С бреющего полета они сбросили серии осколочных бомб на наш аэродром. Запылало несколько самолетов. Начали взрываться горящие боеприпасы.

Но что поделаешь? Война не бывает без жертв. Хороня убитых, мы, живые, роняли скупые солдатские слезы и клялись нещадно мстить, мстить и мстить!

Приходилось быть постоянно начеку. Напряжение возросло невероятно. Тревожно поспав два-три часа, летчики снова устремлялись в необъятные просторы неба. Кабины самолетов постепенно превращались и в место отдыха. Даже пищу дежурные летчики принимали не вылезая из боевых машин. Взлетали чаще всего прямо с замаскированных стоянок. Не хотелось тратить драгоценное время. [176]

Победителей воздушных боев в полку становилось все больше. Воспроизведу скупые, но весьма убедительные строки фронтового документа — дневника боевых действий 402 иап, хранящегося в архиве Министерства обороны.

"6.7.41 года в 7.00 капитан Прошаков Афанасий Григорьевич в районе Великие Луки сбил До-215. 7.7.41 года в 15.00 в районе Невель старшим лейтенантом М. С. Чуносовым сбит Ме-110, а капитанами Прошаковым А. Г. и Бахчиванджи Г. Я. — самолет Ю-88. В упомянутом бою самолет М. С. Чуносова получил несколько пулевых пробоин. Старший лейтенант — замечательный воздушный боец. Редко проходит день, чтобы Чуносов не вел воздушного боя, который обычно заканчивается его победой. Так, 8 июля, он в 10.30 в районе Великие Луки сбил Ме-110, а в 14,00, ведя бой с Ю-88, сбил последний, но сам в результате полученных повреждений совершил вынужденную посадку возле деревни Лешня (район станции Пустошка).

10 июля над районом Невель-городок в 10.00 лейтенант Кожевников К. Ф. и капитан Бахчиванджи Г. Я. сбили Хе-126. Старший лейтенант Чуносов в 16.00 в районе Невель сбил До-215, но в результате этого боя получил легкое ранение в голову. Летчик произвел вынужденную посадку в районе Поречье, откуда эвакуирован на аэродром".

В дневнике дважды упоминается капитан Прошаков. Пожалуй, это был самый бесстрашный летчик нашего полка в те первые дни войны. Вспоминается такой случай. Командующий воздушной армией генерал-майор авиации И. П. Антошин приказал нам уничтожить в районе деревни Рощица вражеский привязной аэростат, корректирующий артиллерийский огонь. В это время мы базировались уже на аэродроме в Великих Луках.

Вызвал я к себе Афанасия Григорьевича, познакомил с приказом командующего и говорю:

— Командиром группы назначаю вас. Сколько вам потребуется самолетов для выполнения задания?

— Один, — отвечает он вполне серьезно.

— Как так? — удивляюсь. — Аэростат наверняка прикрывают истребители.

— Возможно, и прикрывают, товарищ командир. Только на такое дело одному идти надежнее. [177]

Логика довольно оригинальная! С каких это пор одному стало сподручнее воевать? Правда, однажды Прошаков уже доказал это. На Идрицком аэродроме прямо-таки вытребовал у меня разрешение одному вылететь ночью "на встречу" с немецким бомбардировщиком, назойливо барражировавшим над нашими головами. Вылетел и сбил. Произвел посадку при свете фары своего самолета. После этого фашисты потеряли охоту бросать ночами бомбы в районе нашего аэродрома.

Сейчас опять хочет лететь один. И упорно доказывает свою правоту:

— Группой понесем потери и от истребителей и от зенитчиков. А я пойду сверху, со стороны солнца. Спикирую на аэростат, подожгу и на форсаже — до дому. Расчет на неожиданность. В бой с "мессерами", конечно, ввязываться не стану. На форсаже уйду от них спокойно. Даю честное слово, товарищ командир.

Доводы веские, логичные. Соглашаюсь.

Минут через пятнадцать мы увидели вдали пылающий факелом немецкий аэростат. А еще через десять минут сияющий Афоня, так обычно звали мы Прошакова, докладывал:

— Задание, товарищ командир, выполнено. Самолет и летчик готовы к новому вылету.

...Полк воевал уже полмесяца. Из боя все чаще возвращались самолеты с такими повреждениями, которые инженер-полковник Лазарев и его помощники не могли устранить в полевых условиях. Группа летчиков убыла за материальной частью. А я читаю и перечитываю телефонограмму — немедленно явиться в Москву. Лазарев наскоро латает кем-то брошенный на Великолукском аэродроме У-2. Сдаю полк Константину Афанасьевичу Груздеву. Жму руку комиссару Сергею Федоровичу Пономареву. Крепко сдружились мы с ним за эти несколько фронтовых дней. Кадровый политработник, волевой и исключительно чуткий человек, он был душой и совестью полка.

Прочихался наспех подрегулированный мотор — и воздушный вездеход, пробежав по полю, не спеша полез в небо. Делаю прощальный круг над аэродромом. Сердце вещает — расстаюсь навсегда. Но почему меня отзывают? Недовольны моей работой?.. [178]

* * *

Тяжело, очень тяжело расставаться с теми, с кем тебя накрепко связали жаркие воздушные бои, победы и утраты, — со своим родным полком. Какие бы задачи я ни выполнял, какие бы должности ни занимал во время войны, постоянно с тревогой и радостью следил за боевым путем однополчан. Даже тогда, когда там уже не оставалось ни одного знакомого человека.

Наш 402-й истребительный авиаполк особого назначения прошел славный боевой путь. Считаю долгом охарактеризовать его хотя бы вкратце.

22 июля 1941 года, после пополнения материальной частью, полк, возглавляемый майором Груздевым, влился в 57-ю смешанную авиадивизию, действовавшую на Северо-Западном фронте. В ее составе он боролся с немецкой авиацией, прикрывавшей наступление своих войск на направлении Новгород, Старая Русса.

Зимой 1941/42 года полк вел боевую работу по прикрытию наземных войск Северо-Западного фронта, осуществлявших окружение 16-й немецкой армии в районе Старой Руссы. Затем в составе 239 иад прикрывал наши части, действовавшие по уничтожению демянской группировки противника. Командиром полка тогда стал подполковник И. П. Лысенко.

10 февраля 1943 года полк (им командовал теперь майор Владимир Васильевич Попков) вошел в состав 265-й истребительной авиадивизии 3-го истребительного авиакорпуса резерва Ставки Верховного Главнокомандования. 18 апреля перебазировался на Северо-Кавказский фронт, где сопровождал штурмовиков и бомбардировщиков, прикрывал свои войска, ликвидировавшие неприятельский плацдарм на Таманском полуострове. В. В. Попков погиб 29 апреля. Командование 402 иап принял майор Дмитрий Ефимович Николаенков.

3 июня 1943 года полк в составе 3-го авиакорпуса перелетел на аэродромный узел Липецк для пополнения летным составом и материальной частью. Там в связи с подготовкой к боевым действиям в ночных условиях в командование полком вступил майор Алексей Устинович Еремин, имевший богатый опыт ночных полетов.

Быстро овладев ночными полетами, 402 иап перебазировался на Южный фронт. С 1 сентября по 1 января [179] 1944 года он днем и ночью прикрывал войска, которые, полностью освободив Донбасс, прорвали укрепленную оборону противника на реке Молочная, вышли после освобождения Мелитополя к устью Днепра и блокировали немецкую группировку войск в Крыму.

В период с 1 января по 30 марта 1944 года полк получил задачу прикрыть переправу через Сиваш. Она имела исключительно важное значение для сосредоточения войск 4-го Украинского фронта в северной части полуострова. Предстояли наступательные бои за полное освобождение Крыма.

Противник имел на крымских аэродромах крупные силы бомбардировочной и истребительной авиации, усилил ее активность. Основными объектами вражеских бомбардировок были переправа через Сиваш и скопления наших войск в северной части полуострова. Налеты совершались группами от шести до тридцати самолетов Ю-87 под сильным прикрытием истребителей.

Несмотря на большую активность и численное превосходство в бомбардировочной авиации, враг нес серьезные потери. Поэтому немцы вынуждены были применить для бомбометания самолеты ФВ-190 под прикрытием Ме-109. Небо над Сивашем стало ареной ожесточенных воздушных боев.

Прикрывая переправы через Сиваш, летчики полка летали на свободную охоту и перехватывали вражеские самолеты по целеуказаниям с земли. В ночное время они умело взаимодействовали с авиацией ПВО и прожектористами этого участка фронта.

Вместе с тем 402 иап обеспечивал бои наших наземных войск на никопольском плацдарме и форсирование Днепра, вел разведку, штурмовал вражеские железнодорожные эшелоны и аэродромы, прикрывал боевые действия 68-й отдельной корректировочной эскадрильи, летавшей на самолетах Ил-2.

С 1 апреля по 20 мая 1944 года полк вел боевую работу по обеспечению Крымской операции советских войск. Характерно, что, прикрывая боевые действия 19-го танкового корпуса, наши летчики ни разу не допустили к нему авиацию противника.

За успешные действия при освобождении Севастополя 402-му истребительному авиационному полку было присвоено наименование Севастопольского. С июня [180] 1944 года он участвует в обеспечении наступательной операции войск 3-го Белорусского фронта. В ночное время, пользуясь данными, полученными с помощью радиолокатора РУС-2, охраняет Вильнюс, Молодечно, Броды. В боях за город Борисов осуществляет непрерывное патрулирование в воздухе.

17 ноября 1944 года, под командованием майора Анатолия Ефимовича Рубахина, полк вошел в состав 16-й воздушной армии 1-го Белорусского фронта. Напряженная боевая работа не утихала ни днем ни ночью. Советская Армия стремительно продвигалась на запад. Полк вместе с другими авиачастями успешно обеспечивает боевые действия наших наземных войск, ведет активную борьбу с авиацией противника. Один за другим сменяются аэродромы фронтового базирования — Магнушов, Замтер, Морин, Штаргарт, Варниц.

9 мая 1945 года полк закончил боевые действия на аэродроме Дальгов, в четырех километрах восточнее Берлина.

За период Великой Отечественной войны 402-й истребительный авиационный полк произвел 13 359 боевых самолето-вылетов днем и 152 вылета ночью, его боевой налет составил 10 361 час днем, 128 часов ночью. В воздушных боях полк уничтожил 810 самолетов противника, на земле — 25 аэростатов, 12 бензоцистерн, 2 склада горюче-смазочных материалов, 99 вагонов, 435 автомашин, 2795 солдат и офицеров, 245 лошадей, 10 артиллерийских батарей, 10 повозок, 9 барж и катеров.

В боях за Родину полк потерял 81 летчика, 6инженеров и техников, 101 самолет.

В полку воспитано 17 Героев Советского Союза. 6 воинов награждено орденом Ленина, 7 — орденом Красного Знамени, 9 — орденом Александра Невского, 23 — орденом Отечественной войны I степени, 33 — орденом Отечественной войны II степени, 140 — орденом Красной Звезды, 1 — орденом Славы III степени, 134 — медалью "За отвагу", 155 — медалью "За боевые заслуги".

Дальше