За нами — Москва
Оперативно-инженерная группа покинула Воронеж на рассвете 15 ноября сорок первого года. Наступила ранняя холодная зима, грязь на дорогах затвердела, ее припорошило сухим снегом, шоферы радовались.
Сидя рядом со Шлегером на переднем сиденье кем-то брошенного, а нами подобранного ЗИСа, я нет-нет да и ощупывал левый нагрудный карман гимнастерки: там лежало письмо Военного совета Юго-Западного фронта на имя И. В. Сталина. В письме — просьба принять полковника такого-то по вопросу о массовом изготовлении и применении мин замедленного действия на фронте и в тылу врага. Настроение было приподнятое: наконец-то наболевшие вопросы минеров и партизан будут решены! Я б не радовался, если б узнал, что в эти самые часы противник, не считаясь с потерями, ведет наступление на Москву и что судьба столицы в смертельной опасности!..
Двигались кратчайшим путем, через Рязань и Коломну. В Рязани с ноября располагался Оперативно-учебный центр Западного фронта, и, конечно, нельзя было не посетить его. А чуть свет, простившись с испанцами, остававшимися временно в оперативно-учебном центре, поспешили в Москву.
... На окраинах не клубились дымом заводские трубы. Словно сквозь землю провалились трамваи. Витрины магазинов обложены мешками с песком, на дверях висят пудовые замки, по ступеням учрежденческих подъездов гоняются друг за другом струйки поземки, лишенные главного занятия — заметать вереницу человеческих следов. На иных улицах — ни души, окна в домах как голые: без занавесок, без цветочных горшков.
Притихли минеры...
Никуда не заезжая, не приводя себя в порядок, направились на Старую площадь, в ЦК партии. Сдал письмо Военного совета фронта. Предупредили, что о письме будет доложено, следует быть готовым явиться в Кремль по первому вызову.
— Запишите наш телефон, — посоветовали. — Будете выезжать из Москвы — обязательно сообщайте, куда и на какой срок.
Деловитость разговора сняла первое тягостное впечатление от встречи со столицей: тут спокойны, знают свое дело и работают как всегда!
В мужестве и твердости рабочей Москвы я впоследствии убеждался каждый день и на каждом шагу. Город сильно опустел — верно, транспорта стало меньше — тоже верно. Но в цехах московских заводов и в мастерских по-прежнему выпускали снаряды, ремонтировали танки и пушки, делали взрывчатку, разнообразные мины, сваривали противотанковые "ежи'". И не только перевыполняли нормы, а изобретали, осуществляли рационализацию производства! Как раз в те страшные, критические дни кто-то из московских рабочих нашел способ борьбы с набуханием деревянных корпусов мин в сырой земле, и это позволило сохранять в боевой готовности тысячи противотанковых мин?.. В отделе застаю одного майора Вакуловского. Майор торопливо снимает очки с толстыми стеклами, протирает, улыбка у него растерянная. Прошу ключи от сейфа.
— Он открыт, товарищ полковник,
— Как открыт?
Тяну на себя массивную стальную дверцу. Поддается легко. Внутри — зияющая пустота. Ни моей диссертации, ни инструкций и пособий для диверсантов, ни конспектов лекций по тактике и технике диверсий.
Вакуловский объясняет: в его отсутствие поступил приказ вывезти наиболее ценные документы, а все, не имеющее в данный момент ценности уничтожить.
Я осторожно закрыл дверцу пустого сейфа. "Не имеющее ценности"! Ну, что тут сказать?
Прошел к столу, сел. Спросил, кто из генералов и старших офицеров находится в Москве. Оказывается, только Леонтий Захарович Котляр, все остальные — на боевых участках. Создана большая оперативно-инженерная группа во главе с генералом Галицким и полковником Е. В. Леошеней — начальником военно-инженерной кафедры Военной академии имени М. В. Фрунзе, которая создает заграждения на направлениях: Теряева Слобода, Клин, Рогачево, Дмитров, Истра, Солнечногорск и Яхрома, а также группа генерала В. Ф. Зотова, действующая на направлениях: Тула, Кашира, Воскресенск, Ряжск, Рязань. Формируются десять саперных армий. Три дня назад началось строительство оборонительных рубежей в городе.
Я поднял голову:
— В самом городе?
Вакуловский ответил не сразу, словно должен был проглотить застрявший в горле комок:
— Очень тяжелая обстановка, товарищ полковник.
Минные заграждения под Москвой
... Генерал-майор Котляр слушал доклад о харьковской операции, лежа на койке в бомбоубежище: его свалила очередная почечная колика.
— Подробности не нужны, — остановил Леонтий Захарович слабым жестом руки. — С обстановкой познакомились?
— Майор Вакуловский доложил о прорыве противника на Калининском фронте.
— Враг начал наступление и на московско-тульском направлении...
Котляра прервал телефонный звонок. Генерал с трудом приподнялся, взял трубку поставленного возле койки телефонного аппарата. Разговаривал недолго, явно стараясь не выдать голосом самочувствия. Отдал необходимые распоряжения, положил трубку, осторожно опустился на подушку. Видя, как побледнело его лицо, какие крупные капли пота покрыли лоб начальник ГВИУ, я заметил:
— Врача бы надо, Леонтий Захарович!
Котляр скосил глаза, помолчал, пережидая боль, тихонько спросил:
— Острите, Илья Григорьевич? При чем тут врач? Разве врачи что-нибудь понимают в минах?
Потянулся за стаканом крепкого чая; отпил несколько глотков, перевел дыхание, так же тихо продолжал:
— На московско-тульском оборона тоже прорвана. Танковые дивизии Гудериана захватили район Болохово — Дедилово. Под Тулу посланы подкрепления. Мы отправили поезда-летучки с противотанковыми минами, но достаточного количества минеров в Туле нет. Срочно выезжайте туда, Илья Григорьевич!
Вот так включился я в устройство минно-взрывных заграждений под Москвой и на подступах к ней. Выполняя приказ начальника ГВИУ, уже через четыре часа примчался в Тулу. Томило тягостное предчувствие: поезда с минами стоят себе постаивают где-нибудь в тупичке. Наши мины лежат мертвым грузом, вместо того чтобы взрываться под гусеницами фашистских машин!
— Гони на станцию! — приказал я Шлегеру.
Станционные пути припорашивал снежок. Огромные воронки от авиабомб зияли совсем близко от железнодорожного полотна. А поездов-летучек не видно. Отогнали, чтоб не разбомбило? Но куда?
Нашел военного коменданта:
— Где "летучки" с минами?
— Разгружены, товарищ полковник.
— Когда? Кем?
— Еще утром. Рабочими нашими.
Час от часу не легче! Если неопытные люди начнут возиться со взрывчаткой, взрывателями и детонаторами — быть беде.
Бросился к машине:
— В обком, Володя! Спешно!
И только в обкоме узнал, наконец, что порю горячку зря. По заданию первого секретаря обкома Жаворонкова оказавшаяся в Туле группа инспекторов ОУЦ взялась за дело, не ожидая ничьей помощи. Лейтенант Федор Андреевич Кузнецов провел занятия с комсоставом двух рабочих батальонов, другие инструкторы занялись с бойцами стрелковых подразделений, и разгруженные мины уже устанавливаются в районе Узловой...
Поездка в Тулу стала как бы прологом к нашей с майором Вакуловским работе в ноябре и декабре сорок первого года. Выполняя срочные поручения генерала Котляра, мы, словно ткацкие челноки, сновали с левого фланга на правый, с правого на левый, один на Дмитровское шоссе, другой на Волоколамское, один под Солнечногорск, другой к Дедовску.
Напомню читателю, какого накала достигли события во второй половине ноября. Рассчитывая разгромить советские войска на вяземско-московском и брянско-московском направлениях, обойти Москву с севера и с юга и в кратчайший срок овладеть ею, фашистское командование стремилось достичь этой цели путем двойного охвата столицы. Первое окружение и разгром советских войск намечалось провести в районе Брянска и Вязьмы. Второе окружение и захват столицы — путем глубокого обхода Москвы с северо-запада через Клин и Калинин, а с юга — через Тулу и Каширу, чтобы замкнуть бронетанковые клещи в районе Ногинска.
Осуществляя этот замысел, враг не жалел ни живую силу, ни технические средства, мирился с любыми потерями.
Лишь 27 ноября удалось отбросить танки Гудериана на 10 — 15 километров в сторону Венева, в трехдневных кровавых боях перемолоть силы врага и вынудить его отказаться от попыток пробиться к Москве со стороны Тулы и Каширы. На севере же обстановка продолжала ухудшаться. 1 декабря гитлеровцы неожиданно прорвались в центре Западного фронта, двинулись на Кубинку...
В тогдашних условиях рыть противотанковые рвы, эскарпы и контрэскарпы, естественно, не приходилось. Выручить могли только мины. И хотя часть предприятий, где они прежде изготавливались, осталась на захваченной фашистами территории, а часть находилась в пути на восток, мины выпускались. Изготавливали их где только можно было. Работы же по минированию рубежей вокруг столицы во второй половине ноября вели хорошо подготовленные инженерные части. Это сказалось и на тактике минирования, и на его качестве. Все танкоопасные направления были перекрыты. Одна только оперативно-инженерная группа генерала Галицкого установила 52 тысячи противотанковых мин. В труднообъезжаемых местах шоссе разрушалось мощными фугасами. На важных участках шоссейных и железнодорожных дорог, в станционных помещениях, в постройках подмосковных домов отдыха и санаториев, которые противник мог использовать для размещения войск, в административных зданиях покинутых городов ставились мины замедленного действия.
Людям случалось работать под бомбежками, под артиллерийским и минометным огнем, с боем прорываться к отходившим стрелковым частям.
Особой заботы требовали противотанковые мины, установленные осенью. Внезапные сильные морозы могли вывести их из строя: влага, попадая во взрыватели, замерзает, сковывая сжатую пружину механизма. Пришлось проверять выборочно тысячи мин.
Еще одна беда — снег! С двадцатого ноября он валил и валил, сводя на нет результаты осеннего минирования. Скрытые под густым белым покровом, давно вмерзшие в грунт мины делаются абсолютно безвредными для врага. Выход один — начать минирование к столице заново, по свежему снегу, по ранее поставленным минам, "в два яруса". Минирование ведется торопливо, в непосредственной близости от передовой, иногда на виду у фашистских танкистов и пехотинцев, под их огнем. И когда генерал Котляр, отправляя нас с Вакуловским на очередной опасный участок, требует контролировать, как фиксируются мины "второго яруса", не знаешь, что отвечать: сейчас никто мест установки отдельных мин не фиксирует, не до того! Хорошо, если обозначат на карте расположение минного города. Нам остается действовать личным примером, но и мы не всегда можем составлять точные карточки минных полей, ограничиваемся привязкой к местности мин, находящихся с краю: на другое нет времени.
Для доклада о ходе работ и решения возникающих вопросов часто езжу в Москву. Иногда ночь застает в городе. Навещать опустевшую квартиру не хочется. Ночую либо в общежитии, под боком у штаба инженерных войск{8} , либо в забронированном номере гостиницы "Москва", чье главное достоинство — ванная комната. Однажды узнаю: тут же, в гостинице, поселился Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, Несмотря на усталость, спешу к нему.
Пономаренко
Большой номер пустынен. Выглядит неуютно. На столике возле двери — ворох газет и журналов. Час поздний, окна глухо зашторены, одна-единственная лампочка светит тускло, Пономаренко удивлен неожиданным визитом:
— Откуда вы? Из каких краев?
Пропускает в номер, усаживает:
— Ну, рассказывайте, рассказывайте, что на фронте? Вы же всегда то на одном участке, то на другом! На месте вам не сидится...
Нарочитая шутливость Пантелеймона Кондратьевича не может скрыть его озабоченности. Я все понимаю: Белоруссия оккупирована, и даже здесь, за толстыми кирпичными стенами гостиницы "Москва", слышен гул артиллерии...
Рассказываю о недавнем посещении ОУЦ, о нуждах центра в связи с наступившей зимой, передаю Пономаренко отчет о работе оперативно-учебного центра за четыре месяца.
Пономаренко углубляется в чтение отчета.
Прошлую ночь я не спал, нынче для отдыха осталось всего пять часов, спрашиваю разрешения уйти.
— Да, да, конечно! Отдыхайте! — кивает Пономаренко. — Отдыхайте!
Спускаюсь к себе, ужинаю, ложусь, но сон нейдет: встреча с Пантелеймоном Кондратьевичем разбередила все прежние думы о партизанах. Сейчас, когда враг захватил огромную территорию нашей страны, но победы не достиг, вынужден вести изнурительные бои, непомерно растянутые коммуникации фашистов поистине стали ахиллесовой пятой захватнической армии. Пора ударить по ним со всей силой! Но партизанские отряды в тылу врага действуют несогласованно, иные даже не имеют связи с партийными и военными органами, снабжение партизан из советского тыла производится эпизодически, им не хватает оружия, взрывчатки, минно-взрывной техники...
Протягиваю руку к часам. На часах — два сорок. Нет, беспокоить Пономаренко в такое время немыслимо. Разговор о насущных нуждах партизан придется отложить. Досадно, конечно, но пенять можно лишь на себя самого.
Спасает, что усталость слишком велика: все-таки засыпаю. А с утра поездка на левый фланг 16-й армии генерала Рокоссовского, во второй половине дня — под Серпухов, и досада на самого себя отступает, глохнет, спасительно подавленная сиюминутными заботами и обязанностями. В мыслях только танки и мины. Мины и танки. Враг не должен прорываться через минные поля!
Я даже не подозреваю, как близок день серьезного разговора о партизанах.