Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава шестая.

Пути расходятся

После операции мне довелось еще не раз прыгать с парашютом в тыл врага, выполнять сложные боевые задания, взаимодействовать с украинскими и белорусскими партизанами, дойти до Берлина, затем служить в пограничных войсках...

Обо всем этом можно было бы писать и писать. Но это уже связано с новыми местами, другими людьми. А мне хочется закончить рассказ о тех, вместе с кем в самое трудное время сражался с врагом на дальних и ближних подступах к Москве, поведать об их дальнейшей судьбе.

* * *

В августе 1943 года мне посчастливилось снова встретиться со старшиной Леодором Алексеевичем Карпеевым. Он был здоров, бодр и продолжал воевать. С месяц назад Карпеев со своей группой выбрасывался в юго-восточной части Белоруссии.

— Между прочим, с нами был и ваш бывший ординарец Василий Мальшин, — сказал он. — Подрывниками руководил.

— Ну и как он там себя показал? — заинтересовался я.

— С самой лучшей стороны. Жаль только, погиб он... [171]

От Карпеева я узнал о последних днях своего боевого товарища.

Было это в июле 1943 года. Парашютисты действовали в треугольнике Гомель — Мозырь — Жлобин. Они уничтожали железнодорожные мосты, вражеские эшелоны, минировали шоссе. А однажды, пробравшись на расположенный недалеко от Гомеля аэродром, взорвали бензохранилище.

Возвращаясь с этого задания, десантники обнаружили старый склад бомб. Это было очень кстати, так как запасы взрывчатки у подрывников давно иссякли. В укрытии на берегу реки Сож Мальшин наладил выплавку тола.

На следующую же ночь группа во главе со старшиной Карпеевым отправилась к железной дороге. К насыпи подошли незамеченными. Мальшин с двумя помощниками направился устанавливать самодельные мины, а Карпеев остался на месте, чтобы в случае необходимости прикрыть их огнем.

Было тихо и звездно, ничто не предвещало опасности. Мальшин с подручными спокойно вырубал углубление и начал укладывать туда заряды. Вдруг Василий увидел сигнал Карпеева. Старшина предупреждал о приближении поезда. Мальшин условным обозначением ответил: «Понял». Забрав плащ-палатку с завернутым в нее подрывным имуществом, он с ребятами побежал в укрытие.

Вдалеке вспыхнул желтый луч. Он осветил рельсы, скользнул по придорожным кустам. Состав быстро приближался. Парашютисты ожидали, что это будет эшелон с боевой техникой и солдатами. Однако увидели лишь локомотив с несколькими платформами, загруженными чем-то сыпучим.

Карпеев заволновался: разглядит ли Мальшин, что это не то, ради чего они сюда пришли? В ожидании взрыва Карпеев невольно приник к земле. Прошла секунда-другая... Колеса продолжали мерно стучать на стыках. Старшина облегченно вздохнул: значит, заметил Мальшин, понял, в чем дело...

Вскоре до Карпеева снова донеслось тяжелое пыхтение паровоза. Старшине показалось, что к линии кто-то метнулся. Однако, сколько он ни вглядывался в темень, никого не увидел. [172]

Неприятельский эшелон грохотал уже совсем близко. Вот он, длинный-предлинный, уже весь вытянулся из-за поворота, вот дошел до двух старых вязов, а вот... Карпеев спрятал голову в выемку. И почти в то же мгновение местность озарилась багровой вспышкой, словно сверкнула молния, и страшной силы удар сотряс землю.

Старшина подал сигнал на отход. Когда собрались в условленном месте, Карпеев не увидел Василия Мальшина. Бывшие вместе с ним подрывники рассказали, что, после того как прошел контрольный поезд, Мальшин, решив усилить заряд, схватил авиабомбу и подался с ней к полотну. Но уложить ее в вырытую нишу не успел. Он мог бросить ношу и спастись, но не захотел пропустить состав. Буквально перед самыми колесами Мальшин стукнул взрывателем по рельсу.

Так погиб горьковский комсомолец Василий Мальшин.

* * *

Узнал я и о дальнейшей судьбе Петра Павловича Балашова. Известный парашютист стал летчиком. В штурмовом авиационном полку, куда он был зачислен на должность заместителя командира эскадрильи, Балашов очень скоро зарекомендовал себя самоотверженным и волевым бойцом.

26 июня 1942 года Петр Балашов вылетел на очередное задание. Группу, которую он возглавлял, атаковали вражеские истребители. Балашов вступил в бой с четырьмя Ме-109. Из жестокой схватки он вышел победителем, сбив одного «мессершмитта». Но и сам получил ранение в руку.

Петр Павлович отказался идти в госпиталь. Лечился в полку, продолжая службу. Поправился сравнительно быстро и опять — в небо.

Однажды вместе со всем подразделением отправился на штурмовку неприятельской моторизованной колонны. Она сильно прикрывалась авиацией. Но «илы» пробились к войскам противника и нанесли по ним удар.

Во время третьего захода, когда оказались над тонким слоем облаков, встретились с [173] «мессершмиттами». Их было много. Разгорелся жаркий бой. Штурмовики отбивались. Но вот, объятый пламенем, полетел к земле сначала один «ил», затем другой... Чтобы группа могла уйти от преследования, капитан Балашов, пропустив вперед ведомых, развернулся и пошел навстречу истребителям. Более десяти минут продолжалась неравная схватка. Балашов поджег одного «мессера», в другой машине в упор расстрелял пилота, но и его нашла вражеская пуля. Уже смертельно раненный Балашов повел свой «ил» навстречу «мессершмитту». На огромной скорости самолеты столкнулись. Раздался взрыв...

Капитан Петр Павлович Балашов прожил чуть больше тридцати лет...

После войны я взял на себя печальную миссию разыскать родителей тех, кто сложил голову на поле брани, и рассказать все, что мне удалось узнать о последних днях и часах их сыновей. Я писал на Украину, в Чувашию, Горький, Ленинград, во Владимирскую область... Многие из погибших парашютистов считались пропавшими без вести. Их отцы и матери, возможно, тешили себя надеждой, что они еще вернутся. Я должен был сообщить им жестокую правду. В чувашском поселке Вурнары мое письмо нашло Евфалию Михайловну — мать Бориса Гордеевича Петрова. Из него ей стало известно, что одной августовской ночью 1943 года ее Борис, ставший уже инструктором парашютной службы и получивший звание лейтенанта, вместе с десантной группой полетел за линию фронта. Над территорией, занятой фашистами, Ли-2 был обнаружен. Вспыхнули прожекторы, их голубоватые лучи зашарили по черному небосводу, открыли огонь зенитки. Взрывные волны начали швырять самолет из стороны в сторону. Один снаряд угодил в мотор. Командир корабля распорядился: «Быть в готовности к вынужденному прыжку». Летчик предпринимал все, чтобы выйти из зоны обстрела. Еще чуть-чуть, и ему, пожалуй, удалось бы это сделать. Однако новое попадание вывело из строя второй мотор.

Теперь оставалось только одно — улететь как можно дальше от неприятельских позиций и выбросить парашютистов. Пилот потянул к лесу. Ли-2 горел. [174] Наступила та самая минута, когда ничего больше не оставалось, как покинуть машину.

Командир экипажа подал сигнал. Включив автопилот, он и сам намеревался воспользоваться парашютом. Но система самоуправления не работала.

Борис Петров в это время стоял у открытой двери и помогал десантникам покинуть самолет. Вот уже выпрыгнул последний боец, потом радист, штурман, воздушный стрелок... Где же остальные? Петров обернулся. К нему подбежал бортовой техник:

— Второй летчик ранен в ногу, оставлять корабль не хочет. Командир за штурвалом... Не дослушав его, Петров крикнул:

— Давай ныряй скорее, а то вот-вот взорвутся баки!

Подтолкнув товарища в спину, Борис бросился к пилотской кабине. Она освещалась ярким пламенем пожара. Второй пилот стоял бледный, прижавшись спиной к перегородке. Петров взял его за плечи:

— Пойдем, помогу выброситься.

Но тот оттолкнул Бориса:

— Оставь! Мне все равно не приземлиться... — Отстранив командира, он сел за штурвал: — Не теряйте времени!

Тогда Петров помог выскочить командиру корабля. А сам уже не смог...

С волнением читал я ответные строки матери Бориса Гордеевича Петрова:

«О моем дорогом, любимом сыночке Бореньке не [175] высыхают мои глаза. Все еще не верю, что его у меня нет...
Ваше письмо, дорогой Иван Георгиевич, буду хранить до конца дней своих. Страшную картину воскрешает оно... Ведь Боря так хотел жить, учиться... С фронта он писал: «Мамочка, потерпите. Мы победим врага, это будет скоро».
Мне тяжело, Иван Георгиевич. Но я горжусь, что сын погиб спасая боевых товарищей. Он и в детстве был такой: на все для друзей готов...»

А не так давно я установил связь с Анастасией Федоровной Левенец. Получив известие, что ее сын убит, она откликнулась письмом.

«Извините, что немного задержалась с ответом: была больна и сейчас никак не могу успокоиться, — писала Анастасия Федоровна, — все плачу и плачу. Не верится, что Анатолия нет. Думала, жив... надеялась. А теперь хотя бы узнать, где лежат его косточки... Не могу передать, как тяжело на сердце. Слезы душат... Все уговаривают, что не у меня одной такое горе. Я и сама это понимаю, но никак не могу примириться с потерей...
Вы спрашиваете, какой была наша семья. Нас было трое. Муж работал в лесхозе бухгалтером. В армию его не взяли по болезни — язва желудка, невроз сердца...
Когда наш край захватили гитлеровцы, моего мужа Константина Петровича фашистские изверги сожгли живым. Партизаны совершили налет на корюковское гестапо и спасли от расстрела пятьсот человек. 1 марта 1943 года каратели учинили расправу над жителями Корюковки. Из всего села уцелело лишь семьдесят человек. Палачи убивали и жгли всех подряд. Детей бросали в погреба, а вслед кидали гранаты.
В тот день погиб и мой муж. Больной он был, лежал. Я пошла на улицу узнать, в чем дело. В это время немцы стали стрелять в дома зажигательными пулями. Я затерялась в толпе и вот осталась, а кто в домах находился, все погибли.
Не могу, Иван Георгиевич, передать все, что я видела и перенесла. Когда вспоминаю, то лихорадка трясет от ужаса».

В огне пропали все фотографии Анатолия. Когда [176] я сказал об этом товарищам, с которыми довелось встретиться после войны, многие приняли активное участие в розыске снимков Левенца. Нашли особенно дорогую для матери Анатолия фотографию, сделанную в Кремле, когда парашютисты получали награды из рук Михаила Ивановича Калинина. Среди них был и Анатолий Константинович Левенец.

А бывший десантник Афанасий Вдовин, воевавший вместе со старшим лейтенантом Левенцом в одном батальоне, поведал Анастасии Федоровне, где и при каких обстоятельствах пал ее сын Анатолий.

Левенец командовал ротой, входившей в состав одного из батальонов 301-го гвардейского стрелкового полка. В конце февраля 1943 года эта часть была направлена в район Старой Руссы. Разгрузилась в Торжке и походным порядком направилась к реке Ловать, впадающей в озеро Ильмень.

«Передохнув немного, — писал Вдовин, — в начале марта, какого числа не помню, рано утром, примерно в четыре часа, наш батальон получил приказ перейти в наступление и с боем форсировать реку Ловать. Но враг, просидевший здесь изрядное время, сумел хорошо укрепиться и пристрелять местность.
Бой был тяжелый, из пятисот семидесяти наших бойцов остались в живых лишь сто семьдесят человек. Ваш сын Анатолий в этом бою погиб, не дойдя двух метров до противоположного берега... Неподалеку от него упали замполит старший лейтенант Нестеров и еще несколько товарищей.
Мы их подняли со льда, вынесли на берег, отдали воинские почести и захоронили».

В. И. Елагин, ныне живущий в Магаданской области и участвовавший в форсировании Ловати, уточнил, что могила А. К. Левенца находится у села Черенчицы, неподалеку от места, где тогда был шестинакатный немецкий блиндаж. Хоронили Левенца капитаны Соколов, Гревцев, старший лейтенант Березкин и Елагин.

* * *

Когда война была еще в самом разгаре, наш боец Анатолий Авдеенков и юная радистка, недавняя школьница, Аня Иванцова надумали пожениться. Я попытался [177] отговорить их от этого шага. Однако на все мои доводы Анатолий и Аня твердили одно:

— Мы любим друг друга.

Что было делать? Пришлось благословить. Они расписались в сельсовете, и мы отпраздновали их свадьбу. Сначала они вместе отправлялись на задания. Потом случилось так, что он полетел в Прибалтику, она — в Белоруссию. В другой раз — опять в разные стороны. Так и пошло. Видеться они стали очень редко.

А однажды Анатолий не вернулся. До нас дошли сведения, что где-то в районе Риги его схватило гестапо.

Аня Иванцова не находила себе места. Она просила меня послать ее в Прибалтику.

— Товарищ майор, я хочу все узнать сама.

Я не разрешил, опасаясь, что Аня от горя может потерять голову и совершить что-либо безрассудное.

Позже нам стало известно, что Анатолия Авдеенкова пытали, четыре раза водили на расстрел, но заставить его говорить не смогли. Тогда нацисты расправились с ним.

Горе Ани было безмерным. Однако она сумела взять себя в руки, продолжала летать на задания. Трудно пришлось ей со своей рацией в Брянских лесах. Партизаны этого края вели напряженные бои с карателями. Отряд народных мстителей и группа парашютистов попали в кольцо, которое день ото дня сжималось.

Аня передала на Большую землю: «Ведем тяжелые бои, фашисты предпринимают все, чтобы уничтожить отряд. Шлите самолеты для эвакуации раненых и больных. Будем прорываться...»

К этому времени Аня готовилась стать матерью. Командование об этом знало. Поэтому летчикам было поручено вместе с ранеными вывезти и радистку Аню.

Но она воспротивилась: «А кто же будет поддерживать связь?» Аня не полетела.

Наступила ночь. Отряд стал готовиться к прорыву вражеского окружения. За несколько часов до этого прибыл У-2. Командир отряда сам усадил Аню в машину и приказал летчику немедленно взлетать. В последний момент к самолету подбежал молодой [178] партизан с грудным ребенком на руках. Жена его вчера погибла в бою, и осталась восьмимесячная дочка. Боец положил на колени радистке ребенка, кое-как закутанного в лоскутное одеяло. Аня только и успела узнать имя девчушки, а куда ее определить, уже не расслышала из-за рева мотора. У-2 побежал и вскоре оторвался от земли. Парашютистка решила, что оставит малышку у себя, тогда отец быстрее сможет найти.

Часа через два полета в открытой кабине Аню начал бить озноб. Мучительно болела голова. Девочка тоже замерзала. Аня сняла с себя ватник и укутала ее. Оставшись в легком пальто, она совсем окоченела. Стала меняться погода: появилась низкая облачность, пошел снег, усилился ветер. У-2 бросало то вниз, то вверх. Аня впала в беспамятство. Пришла в себя, когда пилот тронул за плечо: «Вам плохо?»

Аня ответила:

— Возьмите девочку...

Радистку отправили в госпиталь. Там определили, что у нее начинается крупозное воспаление легких. Лечилась Аня довольно долго, потом ее перевезли в родильный дом. На свет появилась дочь парашютиста Анатолия Авдеенкова, которую по давнему желанию отца назвали Светланой. Теперь ей уже больше, чем отцу, когда он погиб (Анатолию Авдеенкову тогда было 20 лет). Светлана знает его по рассказам матери, любит и во всем хочет быть похожей на него.

* * *

А Руфа Федоровича Демина помните? До войны он жил в городе Кольчугино, работал кондитером. Он был хорошим спортсменом, активным участником художественной самодеятельности, массовок, комсомольских субботников. Жизнерадостный и приветливый чернобровый богатырь приглянулся Вере Веселовой. Девушка тоже пришлась по душе Руфу. Перед уходом Демина добровольцем в парашютный отряд Вера сказала, что будет ждать его.

Когда с Руфом случилась беда, Веселова училась в Москве, в институте. Демин решил не портить ей жизнь и перестал писать. Девушка поехала к его матери, [179] узнала адрес госпиталя, где лежал Демин, навестила его.

Руф сказал подруге:

— Вера, я освобождаю тебя от данного мне обещания... Будь счастлива!..

Вера вспыхнула:

— Ты не решай за меня!

Тогда Демин пошел на обман:

— В общем... я на тебе не женюсь. Разлюбил...

Вера ушла потрясенная.

Через некоторое время, узнав, что Руф перевелся в кольчугинский госпиталь, Вера оставила институт, переехала в Кольчугино и устроилась машинисткой в редакцию местного радиовещания, чтобы быть рядом с ним.

Руф начал пробовать ходить. В одном из писем он рассказывал мне: «На зажившую ногу уже сделали протез. Я воспрянул духом, хотя каждый шаг причиняет боль. Двигаться даже с помощью костылей очень тяжело. Я не люблю, когда за мной ухаживают, стараюсь обходиться без посторонней помощи».

Когда был изготовлен и второй протез, Демин стал упорно тренироваться в ходьбе. Целыми днями он вышагивал по коридорам, лестницам, до крови натирал ноги, отлеживался и начинал снова...

Некоторое время спустя Руф начал отпрашиваться в город. Протезы были сделаны плохо, передвигаться на них — одно мучение. Возвращаясь с прогулки, Демин не раз давал себе слово не ходить больше. Но лишь заживали раны, опять целый день пропадал на улицах. Так продолжалось долго. В конце концов Демин добился своего. Врачи стали водить его по палатам и показывать другим: вот чего может достичь человек, если захочет.

Вера помогла Руфу избрать специальность. Он долго не знал, чем заняться. Идти снова в кондитеры — не под силу, надо быть все время на ногах. Поступить учиться — опять-таки куда?

Однажды Вера взяла билеты на концерт духового оркестра. И Руф загорелся. Он умел играть на многих инструментах. Вера посоветовала:

— Создай музыкальный коллектив и руководи им. [180]

Нелегко было это сделать: не хватало знаний.

— Надо учиться, Руф, — настаивала Вера.

Она помогла Демину подготовиться к поступлению в музыкальное училище имени Гнесиных, и он стал настоящим дирижером.

Руф и Вера уже много лет живут вместе. Они счастливы.

* * *

Совсем недавно я получил весточку от бывшего бойца нашего отряда Александра Ерохина. После неудачной выброски западнее Велижа он служил в разведке Западного фронта, был дважды ранен. Сейчас живет в Богородске, работает на заводе. Женат, имеет троих детей.

Отыскались также бывшие командиры десантных групп офицеры Кабачевский, Шкарупо, Гришин, Авдулов, Сулимов, Альбокримов и многие другие. Большинство из них успешно трудятся в народном хозяйстве, некоторые продолжают служить в Вооруженных Силах.

Старшина Иван Бедрин после юхновской операции еще не раз летал в неприятельский тыл, был ранен. В настоящее время живет с семьей в Москве, работает начальником планового отдела на крупном заводе.

В Москве обитает и Александр Буров. Он стал инженером-металлургом. Заслуженным уважением среди рабочих депо на станции Александров пользуется Владимир Бажин...

* * *

В 1961 году по приглашению Юхновского райкома партии вместе с другими участниками боев на Угре мне снова удалось побывать в местах, где сражался наш отряд. Юхнов отстроился, разросся. На месте деревянного моста через Угру, который мы взорвали, красуется теперь железобетонный гигант. В Доме культуры мы встретились с жителями города. Наша беседа с ними продолжалась до поздней ночи. Многие из нас выступили с воспоминаниями. Я рассказал о славном юхновском комсомольце Василии Федорове, рассказал о том, как он помогал десантникам и в октябре 1941 года и во время зимних боев. [181]

— Где он теперь? — спросил я.

Было горько услышать, что бесстрашный юноша, получив тяжелое ранение, долго болел и умер. Инструктор Юхновского райкома партии Владимир Егорович Маслов рассказал, что Василий Кузьмич Федоров родился в 1924 году, в семье крестьянина поселка Корь. Учился в олоньегорской начальной школе, потом в юхновской средней школе. Там вступил в комсомол.

Когда Юхнов был оккупирован фашистами, Василий Федоров собирал разведывательные данные Для нашего отряда. Вместе с парашютистами группы Кравцова он совершал диверсии во вражеском тылу.

Во время выполнения одного из заданий Федоров был ранен и пленен карателями. Его не раз водили на допрос, подвергали пыткам. Ничего не добившись, гитлеровский комендант приказал расстрелять его. Василия перевезли в Коноплево и бросили в амбар. Избитый, голодный и обмороженный, он проделал отверстие в соломенной крыше и выбросился в сугроб, но вновь был схвачен фашистами.

В Юхнове, куда Василия направили, он среди пленных увидел и раненого техник-лейтенанта Кравцова. Их всех согнали на стадион, обнесенный колючей проволокой. Кравцов и Федоров договорились: если их не расстреляют здесь, то они попытаются бежать, когда колонну погонят в Рославль. Все попавшие в неволю с надеждой прислушивались к далеким артиллерийским раскатам, доносившимся с востока. Это наступали советские войска.

Сохранилось письмо Василия Федорова, в котором он рассказал о том, что произошло с ним дальше:

«Через два дня фашисты погнали нас в свой тыл, в Рославль. Мы шли, поддерживая и подбадривая друг друга. Вот миновали Барановку, сожженную деревню Долину, перешли реку Ремеж. Каратели толкали нас и гнали быстрее вперед, а мы нарочно замедляли шаг. Конвоиры застрелили пятерых наших товарищей.
Держа автоматы наготове, немцы гнали нас все дальше. Прошли сожженную деревню Касимовку, показался мост через Рессу. Здесь к реке с обеих сторон вплотную подступает лес. [182]
Техник-лейтенант Кравцов быстро вынул из-под подкладки куртки пистолет и двумя выстрелами сразил двух вражеских солдат. Я схватил автомат одного из убитых и успел уложить третьего. Военнопленные воспользовались этим и рассыпались в разные стороны. Мы бежали втроем — техник-лейтенант, я и еще один незнакомый десантник. Гитлеровцы открыли стрельбу. Их пуля сразила Кравцова. Парашютист был ранен в правую руку, а я — в кисть левой. Мы направились в сторону Устиновки, туда, где слышался бой...»

Василию Федорову удалось вырваться из лап врага, пробиться к своим. В марте 1942 года он уже находился в рядах Красной Армии. В боях западнее Юхнова Федоров был тяжело ранен в голову...

Недолго довелось пожить после войны и бывшему комиссару нашего отряда Николаю Харитоновичу Щербине. Он прошел трудный путь от Москвы до Берлина, был не раз ранен. В 1949 году он умер.

Вот и все, что мне известно о людях, с которыми вместе делил невзгоды тяжелой военной поры, бился с врагом за Родину. Понимаю, что о героях-десантниках надо было рассказать полнее и ярче. Но в то напряженное время мы не вели дневников, а в памяти не все удержалось.

Список иллюстраций