19. Над снегами Финляндии

Мне, как и многим советским летчикам, пришлось заниматься не только мирным трудом. Не только исследовать просторы Крайнего Севера, осуществлять длительные дальние и скоростные перелеты по своей стране и за границей, но и защищать нашу Родину от врагов.

Успехи нашего народа, построившего под руководством Коммунистической партии социализм, не давали покоя империалистам и фашистам. Они искали случая, чтобы напасть на нашу страну.

В 1940 году мирную трудовую жизнь нарушила война с белофиннами.

Мне довелось участвовать в действиях авиационного соединения, расположенного на северном участке боев, за Полярным кругом.

Климатическая обстановка здесь была для многих летчиков непривычной. Своеобразие аэродромов, расположенных, как правило, на замерзших озерах, специфика полета в плохих метеорологических условиях и при больших морозах — все это накладывало свой отпечаток на характер боевых действий. Но очень скоро наши летчики приспособились к этой обстановке, к ее трудностям, научились преодолевать их.

Помню день, когда на ледовом плацдарме впервые собрались все наши боевые корабли. Они стояли строгими рядами, широко распластав могучие крылья на белом покрове застывшего озера, и были похожи на больших суровых птиц, насторожившихся перед вылетом. Экипажи, выстроившиеся для смотра около своих машин перед началом боевых действий, всем своим видом выражали уверенность и силу.

Но вот наступила ночь. Все готово к боевому вылету. Тяжелые самолеты отрываются от ледового аэродрома и скрываются в ночном мраке.

Белофинское командование, уверенное, что советские бомбардировщики не рискнут появиться в столь темную и облачную ночь, торопится использовать благоприятное для него время.

И вдруг — вздрогнула земля. Ослепляя на миг багровой вспышкой пламени, раздается оглушительный взрыв. За ним второй, третий, еще и еще... Земля гудит и стонет. [117]

Огненный шторм проносится над укрепленными линиями врага. Рушатся оборонительные сооружения, взлетают в воздух склады горючего. Все охвачено морем огня.

Белофинны, видимо, были ошеломлены настолько, что открыли зенитный огонь лишь тогда, когда советские ночные бомбардировщики, выполнив боевое задание, уже легли на обратный курс.

Радостно возвращение на свой аэродром. Еще бы! Первый вылет, да еще ночью, при сплошной облачности, над мало изученной местностью, со столь успешными результатами.

В сложных метеорологических условиях мне приходилось летать не раз. Особенно тяжелы были полеты в Арктике. Но одно дело — просто лететь в плохую погоду, и совсем другое — выполнять в этих условиях боевое задание.

Боевой почин сделан. Вслед за ним наступает фронтовая страда. Наши бомбардировщики летают ночью, в вечерние сумерки, на рассвете — в любую погоду. Громят укрепления врага.

Хорошо помню боевой вылет в начале марта 1940 года.

Наш бомбардировщик легко тронулся с места и, зарываясь лыжами в пушистый снег, пошел по ровному полю нашего аэродрома-озера. Оба мотора грозно пудели и, как бы напрягая все силы, рвались вперед. С шумом и свистом рассекали винты прозрачный морозный воздух. Машина иногда вздрагивала на неровностях аэродромного поля и все ускоряла бег. Но вот небольшой толчок — и самолет повис в воздухе. Мы набрали скорость и через несколько минут уже летели над лесами Финляндии. Вскоре к нам пристроились остальные самолеты. Термометр показывал 42 градуса мороза. Стоял ясный безоблачный день.

Нам предстояло большой группой ударить по скоплению войск противника около одного финского населенного пункта. За последнее время этот ранее малозначительный городишко стал важной базой сосредоточения белофинских войск. Тут разместился, по данным разведки, штаб крупного войскового соединения, подвезено много военной техники, стали накапливаться людские резервы. Разведка доносила также, что много техники сосредоточено и замаскировано в рощах и лесах на окраине населенного пункта и что весь район усиленно охраняется зенитной артиллерией и истребительной авиацией. [118]

Оглядываюсь назад. За нами на удалении нескольких метров идут слева летчик Кузовиткин, справа — летчик Зуб. Следом далеко растянулась вся группа, постепенно нагоняя и пристраиваясь к общей колонне.

Летели молча. Несмотря на очень теплую одежду, мороз давал себя чувствовать.

Под нами лес с чередующимися озерами и болотами, густо заваленными снегом. Впереди, насколько мог видеть глаз, простирался все тот же лес, густой, хвойный. Он сливался в сплошной темнозеленый покров, лишь только вдали то там, то здесь показывались, четко выделяясь на солнце, отдельные сопки, также густо поросшие лесом.

В этот полет я летел в качестве летчика со штурманом Покроевым, человеком большого летного опыта и знаний. В отверстие ниже приборной доски я вижу его спокойную внушительную фигуру. Он проверяет путь следования, делает вычисления, записывает штурманские данные в бортжурнал.

— Как дела, Покроев? — спрашиваю в переговорное устройство.

— Все в порядке, товарищ командир. Идем точно по намеченному маршруту, — отвечает штурман, энергично шевеля от мороза всем туловищем и быстро с силой потирая рука об руку.

— Что, холодно?

— Да, немножко есть. Ничего. Там дальше согреемся... когда повстречаются истребители противника, — усмехаясь, отвечает Покроев.

Сегодня в боевой полет мы идем на необычной для нас высоте. Днем летали всегда на высоте около четырех тысяч метров и несколько выше. На этот раз поднялись всего на тысячу семьсот метров. Эта высота казалась нам наиболее подходящей для более точного бомбометания, так как цели ожидались мелкие и замаскированные в лесу. В этом полете решено было пройти, во-первых, внезапно и против обычного днем, а во-вторых, на непривычной для противника высоте. Пока он нас заметит, пока перестроит свои зенитки на новую высоту, мы проскочим и сбросим бомбы на цель. Таковы были расчеты.

Ветер боковой, слабый. Мороз все больше и больше дает себя знать. Постепенно коченеют ноги, под теплым комбинезоном холодеет тело.

— Как строй? — спрашиваю радиста Васина. [119]

— Идут хорошо, как на параде, — отвечает Васин.

— Внимательно смотреть за воздухом!

— Есть передать — смотреть за воздухом.

Воцаряется молчание. Каждый занят своим делом. Смотрю на землю. Кругом лес и небольшие сопки, редко виднеются засыпанные снегом небольшие полянки, — может быть, это и болота. Лишь кое-где виднеются плохо замаскированные траншеи да многочисленные следы троп и дорог.

Но разглядывать некогда. Все это быстро остается позади. Мы летим над территорией противника, лесистой, бездорожной, малонаселенной и обильно покрытой снегом.

На наш запрос по радио с замыкающего самолета сообщают, что колонна идет полностью, плотным строем. Все в порядке. Авиации противника пока не видно.

Постепенно местность становится все более пересеченной, появляется много больших и малых сопок, почти все они покрыты хвойным лесом. Справа показалась шоссейная дорога; она хорошо наезжена и, видно, аккуратно расчищается. Это основная магистраль к фронту. Движения на дороге никакого, будто все вымерло; лишь при очень внимательном взгляде можно заметить грузовики, выкрашенные в белый цвет, стоящие у обочин шоссе.

— Маскируются. Нас увидели, — с усмешкой говорит Покроев.

— Как идем? — спрашиваю его.

— Идем правильно. Через 18 минут будем у цели. Немного переменился ветер, — и он исправляет курс на два градуса.

В воздухе спокойно, но страшно холодно: закоченели руки, сильно замерзли ноги, все время стоящие на металлических педалях ножного управления.

«Да, — подумал я, — надо серьезно заняться вопросом летного обмундирования».

— Впереди по курсу цель! — спокойно объявил штурман.

— Радист, передать по кораблям. Внимание. Подходим к цели, — говорю Васину, стараясь, чтобы голос был как можно спокойнее.

— Есть передать кораблям! — громко отвечает Васин.

На самолете напряженная тишина. Все взгляды сосредоточенно устремлены вперед, на цель, к которой мы идем. Как-то встретит она нас? Вот отчетливо виден населенный [120] пункт с двухэтажным домом в центре. Вокруг него ограда. Беспорядочно разбросаны другие дома. Заметно какое-то оживление. Подходим ближе.

— Вот это да!.. — неожиданно для себя вскрикиваю я.

Поселок буквально забит грузовиками, пушками, у коновязей много лошадей, отдельно стоят нагруженные повозки. Видно огромное скопление людей. Они разбегались в разные стороны, очевидно, заметив наше появление.

Описав пологую дугу разворота, заходим на цель. Вот она уже совсем недалеко и отчетливо видна.

Начали стрелять вражеские зенитки. Выстрелы одиночны, беспорядочны. Бросаю беглый взгляд на землю и замечаю, что стреляют с макушек сопок.

Оказалось, что зенитные орудия противника, над которыми мы рассчитывали пройти на высоте 1700 метров, были установлены в большинстве своем на вершинах сопок и поэтому фактическая высота нашего полета над ними была меньше.

По мере приближения к цели зенитный огонь усиливался. Но скоро пора уже бросать бомбы. Я взглянул на штурмана. Всегда педантично точный и исполнительный, он углубился в свои расчеты и не отрывался от приборов.

Между тем до цели оставалось уже совсем немного. С каждой секундой зенитный огонь усиливался. В прозрачном морозном воздухе, точно комки ваты, то тут, то там появлялись белые пустые облачка дыма от разрывов. Их становилось все больше и больше. Глаза не успевали фиксировать многочисленные огненные вспышки и крутые комки дыма, вспыхивавшие то выше, то почти рядом с нашими машинами.

Напряжение огромное. Несмотря на сильный мороз, во рту пересохло, пот лился градом. Из-под шлема выбилась влажная прядь волос; скоро она замерзла и превратилась в колючий ледяной холодок, по которому, как по желобу, стекали капли пота, и я отчетливо слышал все время методическое «кап-кап», ударявшее по кожаной куртке.

Вот и цель. Сейчас она будет под нами. Уже давно пора открывать бомбовые люки. Бросаю нетерпеливый взгляд на штурмана и обнаруживаю, что он попрежнему углублен в свои расчеты. Его наклоненная фигура выглядела чудовищно в своем спокойствии. Он продолжал что-то считать. Он не замечал ничего, что творилось вокруг, [121] — что снаряды рвутся в нескольких метрах от нас и осколки уже зачастую попадают в машину. Я окликнул его. Он поднял на меня спокойные глаза и неторопливо ответил:

— Прошу прощения, товарищ командир, но что-то мне не нравится заход. Разрешите зайти еще раз на цель.

От негодования я готов был броситься к нему, повернуть его во все стороны, чтобы он, наконец, увидел, что творится вокруг нас.

Но поселок со своими домами, пушками, грузовиками быстро проплывал внизу. Бомбить уже было поздно.

Делать нечего, идем на второй заход. Летим по кругу над районом цели. Зенитки бьют реже, временами смолкая совсем. Оглядываюсь назад. В голове сверлит одна мысль — есть ли сбитые самолеты? На развороте вижу всю колонну; идут по звеньям, слегка растянувшись.

Но вот еще один разворот — и заходим на цель. Снова ожесточенно бьют зенитки, снова вокруг самолетов яркие вспышки разрывов снарядов, снова многочисленные комья дыма выше нас, ниже и совсем рядом с самолетами.

На этот раз боевой курс проходит точно над целью. Люки открыты. Еще несколько секунд — бомбы одна за другой летят вниз.

Прибавляю немного оборотов моторам — и уходим в сторону от этого населенного пункта, от зениток. Ложимся на обратный курс.

— Здорово разворотили, — громко говорит штурман, довольный меткими попаданиями.

— Справа внизу истребители! — кричит Васин.

— Сообщить по кораблям: «Наблюдать внимательно», — передаю я радисту.

Смотрю направо вниз. Далеко в стороне, над самой землей, наперерез нашему курсу идет звено вражеских истребителей, за ним другое.

«Надо скорей уходить, — думаю. — Эти привяжутся... тут без потерь не обойдется».

Даю почти полный газ моторам. Скорость 360... 380... 410 километров в час. Замыкающий колонны передает, что наши самолеты не отстают и попрежнему держатся плотным строем.

Скоро подойдем к родной советской земле.

— Как истребители? — спрашиваю радиста. [122]

— Не видно. Задние самолеты сообщают, что отстали.

На небе попрежнему ни облачка. Солнце в морозной дымке начинает клониться к горизонту. Настроение веселое, бодрое. Усталости не чувствуется.

Прошли линию фронта, и вскоре впереди показалась группа озер среди небольших лесистых сопок.

После посадки, как всегда, оживленный говор, смех, шутки...

— У меня тридцать две пробоины, — громко говорит летчик Зуб.

— И у меня не меньше; сейчас подсчитывают, — подхватывает всегда жизнерадостный, бойкий Кузовиткин.

— Да, досталось здорово. Зато хорошо выполнили задачу, — затягиваясь папиросой, заключил усталый, но улыбающийся Покроев.