Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Готовимся к рекорду

Весной 1933 года мы с Громовым задумали установить мировой рекорд дальности полета по замкнутому треугольнику. К этому времени был готов самолет «Р-Д». Он имел советский мотор «М-34», достаточно большой запас горючего и внушал полное доверие.

Была одна неясность — как пройдет подъем с полной нагрузкой. Дело в том, что при полной нагрузке самолет весил около 12 тонн. Опасения были за шасси — выдержат ли они.

В связи с этим было дано задание построить специальную взлетную дорожку с горкой вначале, для того, чтобы самолет, разбегаясь с горки, сразу набирал соответствующую скорость и становился вполне управляемым.

Мы приступили к облету и испытаниям самолета, стремясь довести его до такого состояния, чтобы успех увенчал задуманное предприятие.

Самолет был новый, недостаточно облетанный и хлопот с ним было немало. Сразу же обнаружилось много дефектов, правда, мелких, но таких, с которыми нельзя было итти в рекордный полёт. Это занимало много времени и нервировало экипаж, так как оттягивало старт. Несколько раз мы производили пробы, взлетая с разными нагрузками с новой взлетной дорожки. Получалось неплохо, и можно было бы лететь на рекорд, если бы не держали мелкие доделки.

Правительство выделило специальную комиссию по этому перелёту. Председателем комиссии был товарищ Ворошилов. [56]

Лишь к осени испытания и доделки, наконец, закончились. Решено было предварительно слетать из Москвы в Севастополь и, не садясь в Севастополе, лететь снова в Москву. Здесь, сбросив тонну груза, лететь в Севастополь и оттуда, также не садясь, вернуться в Москву. Это значило проделать без посадки пять тысяч километров.

Наступила уже осень, а погоды не было. Шли дожди, начались заморозки. Но как-то неожиданно погода на маршруте прояснилась. Как только мы об этом узнали, немедленно поспешили на аэродром, и решили вылетать на рассвете следующего дня.

За час до рассвета мы, выспавшись в отведанной нам квартире, пошли в столовую, позавтракали и направились к самолету. По пути заметили какое-то оживление, а подойдя к воротам аэродрома, узнали, что на вылет приехал товарищ Ворошилов.

Через несколько минут, когда мы заканчивали последние приготовления к вылету, к самолету подошел Климент Ефремович. Поздоровался с нами, спросил, как дела, всё ли готово, надёжно ли организован перелет. Товарищ Ворошилов подробно интересовался самолетом и агрегатами, установленными на нём. Он ласково и внимательно смотрел нам в глаза, словно читая наши мысли.

— Ну, как, — спросил он меня, — нет ли у вас каких-нибудь сомнений? Ну, а спали как? А как завтрак, что ели? А у вас вот опять воспаленные веки, это нехорошо, — заметил он.

Я отвечаю:

— Ничего, это у нас — у летчиков — профессиональная болезнь.

— Значит, все хорошо? Ну, ладно, летите, — сказал товарищ Ворошилов.

Целый день мы были в воздухе, пробивая облака, обходя грозы, туман и плохую погоду. Особенно досталось в районе Сиваш при подходе к Севастополю. Этот район всегда изобилует туманами и низкими сплошными облаками. На этот раз был еще и сильный порывистый ветер. Машину болтало, бросало из стороны в сторону. Плохая видимость осложняла полет. Как мы ни маневрировали на высоте, всюду облака, туман и порывистый шквалистый ветер. Мы ныряли в облачные окна, пробивли отдельные грозы. Подойдя к Севастополю, [57] сделали круг над аэродромом Кача и, зафиксировав таким образом свое прибытие к конечной цели, повернули обратно и пошли к Москве.

Только к 5 часам вечера мы подошли и столице. Половина задачи была решена. Предстояло еще, не садясь в Москве, пойти в Севастополь и вернуться в Москву. Подходим к Московскому аэродрому, прямым курсом идем на полигон, быстро сбрасываем тонну груза и берем курс к Севастополю.

Промелькнули Москва, Подольск. Впереди показался Серпухов. В это время (был как раз час связи по радио) я получил радиограмму: «Снизиться и пройти над Кремлем, если это не осложнит выполнение задания». К сожалению, мы были уже далеко от Москвы. Выполнить распоряжение можно было лишь ценой потери двух часов. По радио я дал ответ на землю, и мы продолжали полет на юг.

У Харькова застала ночь. Попрежнему мучила плохая погода. Сильный порывистый ветер, непрерывная качка, оплошная облачность, временами дождь — сопровождали нас до самого Харькова.

Мы забрались выше облаков и шли на высоте 4000 метров. Темная осенняя ночь. Не видно ни зги. Мороз. Мы одеты по-летнему. У меня сильно поднялась температура, знобит. Видимо, не совсем еще прошел грипп. Меня укрывают комбинезонами, шубами. Лежа на баке, наблюдаю в окно за ориентировкой. Важно выдержать прямую пути и выйти точно к цели.

Рассвет встретили у берегов Черного моря. Справа видны огни Евпатории. Смутно зияющее, как пропасть, внизу видно море. Подходим к Севастополю, делаем круг и ложимся на обратный курс. Погода попрежнему плохая, но лететь уже легче, становится все светлей.

В районе Сиваша выясняется, что в баках осталось очень мало бензина. Мы недоумеваем, как это могло случиться? Наши баки настолько объемисты, что в них может войти горючего значительно больше, чем нам требуется для выполнения этого полета. До Москвы не дотянем...

Кто знает, если итти дальше, может быть, придется садиться в лесу, в поле или куда-нибудь на неприспособленное для посадки место и ломать машину. Короткое совещание... Досадно в высшей степени, но делать нечего, [58] приходится возвращаться в Севастополь и сесть на Каче. В Москву прилетели лишь на следующий день.

Оказалось, что инженер, готовивший машину к полету и валивший в нее горючее с помощью специального английского заправщика, ошибся в расчетах, и бензина было залито меньше, чем нужно. Председатель комиссии крепко взгрел инженера за это головотяпство.

— Разве можно в таких вещах ошибаться, — упрекал он его. — Недолить бензина — значит подвергать людей и машину ненужному риску. Хорошо, что они приняли правильное решение — вернулись и сели в Севастополе, а могло бы быть хуже. Ах, какая досада, — глядя на нас, говорил он. — А мы тут ждали... Жаль, жаль. А над Кремлем-то нельзя было пройти? Жаль, а мы ждали... Товарищ Сталин хотел посмотреть. Поднялись на вышку...

Так была сделана первая проба установить мировой рекорд дальности по кривой.

С машиной все обстояло хорошо. Но было уже поздно. Наступала зима. [59]

Дальше