Партизаны в наступлении
После долгих, тяжелых переходов с боями и засадами наш отряд остановился в большом лесу на берегу тихой, обросшей лозняком да ольшаником реки Бобр, километрах в двадцати от железной дороги Минск — Москва, которую нам приказано было все время держать под прицелом.
Сразу же начали делать шалаши. Теперь они у нас получались добротными, и строили мы их быстро. Плотники приступили к сооружению землянок прежде всего для санчасти, бани и хлебопекарни. Мы давно убедились, что нам проще самим выпекать хлеб, чем просить об этом деревенских женщин. Муку нам обычно мололи из отбитого у оккупантов зерна.
И вот как только отряд остановился на постой, быстро задымила сделанная из жести пекарня, исправно снабжавшая нас лепешками. Наш пекарь Володя Щитов никогда не терял времени. Тесто у него кисло в бочках и в дороге, а напечь лепешек он мог в своей жестянке, не дожидаясь, пока печник вылепит настоящую печь. Случалось, что горячие лепешки выходили из-под рук Володи даже во время боя. Щитов до войны работал на хлебозаводе. А в отряд пришел прекрасным стрелком и страшно переживал, когда мы предложили ему организовать выпечку хлеба. «У всех настоящее дело, а я буду опять лепешечником!» — в отчаянье сказал он тогда мне. «Лепешки нам сейчас важнее твоих пуль!» — ответил я ему.
Но был случай, когда и Володя-пекарь дорвался до «настоящего дела». Как-то во время боя в лесу почувствовал я запах горелых лепешек и пошел к возку, возле которого дымилась эта жестяная «скоропечка», как ее называли партизаны. Смотрю, дым из жестяной трубы валит, и вся эта пузатая бочка чадит горелым тестом. «Убили Володю!» — сразу решил я. Посмотрел по кустарнику туда и сюда. Нету нашего пекаря... И вдруг из-за кустов выбегает растрепанный, с разорванной во всю спину рубахой Володя. На шее и на плече кровь, левая рука тоже в крови, но правой он потрясает своей винтовкой и в восторге кричит:
— Товарищ комиссар! Уложил я его одним выстрелом. Офицера! Я его с пекарной телеги увидел. А ребятам, что там, в канаве залегли, его не было видно. Ну я выбежал из-за кустов, р-раз! [210]
— Ты ранен! — кричу ему, чувствуя, что не унять его восторга. И подхожу с перевязочным пакетом.
— Проклятый фашист, лепешки из-за него пропали! — И, не обращая внимания на мой пакет, Володя подбежал к печке и начал вытаскивать, спасать наполовину сгоревшие лепешки.
...А сегодня лепешки начали раздавать через каких-нибудь полчаса после остановки.
Поблизости от нас расположился отряд Изоха. Должны были подойти и другие кличевские отряды. И это нас радовало. Соседство с другими отрядами укрепляло веру в себя.
Этот район был более трудным для развертывания партизанской борьбы. Магистраль Минск — Москва была одной из основных, по которой гитлеровцы перебрасывали на фронт свои войска и технику. Поэтому сеть немецких гарнизонов и полицейских участков здесь была намного гуще. Устроившись на новом месте, мы прежде всего повели глубокую разведку во всех направлениях. И через несколько дней пришли к выводу, что в первую очередь надо очистить вокруг нас зону от врагов, которые могли мешать нашим диверсионным группам ходить на железные дороги, а самое главное — принимать грузы с самолетов. Одновременно с разведкой мы установили связь с более отдаленными партизанскими отрядами, расположенными вблизи железных дорог.
После нашего выхода из окружения группа Лены Колесовой осталась у нас в отряде, но по-прежнему действовала самостоятельно по заданиям Центра. Мы старались создать десантницам все необходимые условия и во всем оказывали помощь.
А в конце августа по заданию командования Западного фронта прилетел к нам с большой разведывательно-диверсионной группой подполковник А. К. Спрогис. Мы догадывались, что он руководит всеми такими группами, находившимися в Крупском районе.
А. К. Спрогис быстро ознакомился с обстановкой и на совещании командиров сказал, что надо прежде всего уничтожить гарнизоны в селах на пути к железной дороге, чтобы подрывникам было свободней ходить на задания. Это совпадало и с нашими планами, и мы под его руководством двинулись на разгром гарнизона в местечке Выдрица. [211]
Задолго до рассвета партизаны заняли исходные рубежи. Григорий Сорока со своей группой залег в засаде у дороги, идущей со стороны Велятич. Усиленный взвод 128-го отряда зашел со стороны Крупок. Штурмовая группа человек в семьдесят под командованием Свистунова и Мазура форсировала вброд реку Бобр близ Выдрицы и на рассвете под прикрытием шквального огня других групп перешла в атаку. Противник отстреливался из дзотов. Партизаны, ведя непрерывный огонь, перебегая от дома к дому, от забора к забору, неуклонно продвигались вперед.
Через час гарнизон из двухсот фашистских солдат и офицеров был истреблен полностью, но мы потеряли в этом бою тоже немало, в том числе нашу любимицу Лену Колесову. Посмертно Елене Федоровне Колесовой было присвоено звание Героя Советского Союза.
После Выдрицы мы разгромили еще несколько более мелких гарнизонов. Теперь наши минеры почти беспрепятственно пробирались по лесам к железнодорожным путям. Но мы понимали, что гитлеровцы постараются восстановить свое положение в населенных пунктах, которые мы освободили. Надо было пользоваться моментом — развернуть во всю мощь подрывную работу на дорогах. Поэтому мы подготовили посадочную площадку и стали принимать самолеты, которые доставляли нам оружие, боеприпасы, медикаменты, а самое главное — мины новейшего образца для подрыва поездов. Наши подрывники хорошо научились обращаться с этим грозным оружием.
А однажды мы получили то, о чем лишь робко мечтали, — письма. Мне пришло сразу два, от сестры и от любимой девушки — Ани. Раскрыв письмо от сестренки Лиды, я сначала пробежал по нему глазами, чтобы понять, все ли живы. И споткнулся только в одном месте, где сообщалось о ранении младшего брата. Но тут же успокоился, узнав, что Сережа снова на фронте. А уж потом внимательно прочитал все подряд. Родные, оказывается, считали меня давно погибшим. И я представил, какая радость была в доме, когда получили от меня первую весточку. Только я взялся за Анино письмо, подошел Володя Градунов. Он был расстроен тем, что не получил ни одного письма. И я уступил его просьбе, дал почитать письмо от моей сестренки. Мы потом вообще часто обменивались вот так письмами, потому что потребность общения с дорогими нашими [212] советскими людьми, которые были там, на Большой земле, была громадной.
Большая земля... Кто воевал, тот знает, что для нас, партизан, означали эти два слова...
С тех пор как самолеты стали доставлять нам мины и тол, у партизан-подрывников не стало ни минуты покоя. Круглыми сутками находились они в пути — то к железной дороге, то обратно в лагерь. Железную дорогу Борисов — Орша мы так оседлали, что с наступлением темноты движение поездов на Москву прекращалось совсем.
Спасаясь от ударов партизан, оккупанты стали повсеместно укреплять свои гарнизоны. Окопами и колючей проволокой прикрывали железнодорожное полотно, станционные помещения и казармы. Метров на двести вдоль железной дороги они вырубили лес, а через каждые полкилометра строили доты и дзоты.
Все это намного усложняло проведение боевых операций на дороге, но в то же время и обостряло партизанскую дерзость, повышало нашу изобретательность.
Однажды я решил посмотреть, как немцы укрепили подступы к железной дороге, и отправился на задание с группой Градунова. Пошло нас больше десяти человек.
В лесу встретились с диверсионной группой Романа Щербакова из 208-го отряда, которая возвращалась в лагерь. Роман рассказал, что за неделю они пустили под откос три эшелона, и предупредил, что, если у нас нет связных среди людей, работающих на железной дороге, пустить под откос эшелон теперь вряд ли удастся: уж очень усиленно охраняется дорога, патрули снуют туда и сюда, в лесу выставляются секреты.
Видя, что мои ребята приуныли, Щербаков, хорошо знавший Градунова, отозвал его в сторону и доверительно сказал, что им все время помогает Сашка, сын путевого обходчика. При обходе своего участка железной дороги этот путевой обходчик тщательно запоминает, где находится немецкая засада, какая система патрулирования и прочее. Придя домой, он все, что узнает, рассказывает сыну, бывшему работнику железной дороги. А Сашка, хорошо зная расположение охраны, проводит [213] потом диверсионную группу Щербакова на железную дорогу. Щербаков сообщил Градунову адрес парня, его приметы, пароль, по которому тот сразу поверит, что человек пришел от партизан.
Распрощавшись с группой Щербакова, мы продолжали свой путь. В нескольких километрах от линии железной дороги остановились возле хутора, окруженного старым лесом. Отсюда решили тщательно разведать подходы к железной дороге. В разведку я отправил пятерых. А Градунова, Горбачевского и Карандашова послал к Сашке.
Подходя к деревне, в которой жил Сашка, разведчики заметили, что там что-то неспокойно — люди бегали по улицам, суетились, кричали. А некоторые, пригнувшись, убегали по огородам в лес, в заросли, где стояли наши разведчики. Градунов сразу обратил внимание, что из деревни убегала молодежь. Не успели юноши и девушки добежать до опушки леса, за ними выскочили вооруженные немецкие солдаты. Наши разведчики поняли — немцы хотят отправить молодых людей в Германию. Выждав, пока беглецы скрылись в кустарнике, партизаны открыли по их преследователям огонь. Точным прицельным огнем из пулемета Леонид Горбачевский сразу же отсек гитлеровцев от молодежи. Зеленомундирники попадали на землю и, отстреливаясь, стали уползать назад в деревню. На дороге остался убитый фашист. Градунов забрал его винтовку и увел отряд в глубь леса. Беглецы, поняв, что их отбили партизаны, подошли к нашим ребятам и наперебой стали благодарить. Они рассказали, что в деревню приехали гитлеровцы и объявили, что всех, кому исполнилось 16 лет, отправят в Германию.
Градунов обратил внимание на одного парня в этой шумной ватаге. Внешне он был очень похож на Сашку, о котором ему рассказывал Щербаков. Подойдя незаметно к этому парню, Градунов тихонько назвал пароль. Так как парень уже убедился, что это партизаны спасли их от немцев, он ответил Градунову так, как было договорено.
Оказалось, что Сашка не подлежал увозу в Германию, потому что у него была сломана рука, но он организовал побег молодежи и хотел помочь односельчанам найти партизан. Мы предложили кое-кого из парней взять к себе в отряд. А самого попросили вечером вернуться домой, раз его все равно не берут, и жить [214] себе тихо. Он нас понял и согласился стать нашим проводником на железной дороге.
Сначала Сашка помогал нам сам. Потом устроил встречу с отцом, а тот, в свою очередь, свел нас с железнодорожниками двух соседних станций. Так росла и расширялась сеть нашей агентуры на вражеских коммуникациях.
Наступили холода. Большая часть партизан нашего отряда из шалашей переселилась в теплые вместительные землянки. Самую большую и светлую землянку соорудили для санчасти. Теперь у нас были не только кухня и хлебопекарня, но и мастерские по пошиву и ремонту обуви и одежды. Хозяйственники заготавливали, картофель, мясо, а для лошадей — фураж.
Придя с боевого задания, партизаны помогали хозяйственникам, работали с утра до ночи, сменив автоматы на топоры и пилы. Каждый командир роты старался сделать для своих партизан землянки добротней и просторнее. В короткие сроки в лесу вырос целый городок. В землянках было тепло, а после скитаний по лесным тропам да нудных ожиданий поездов они казались даже уютными.
В отряде выявились специалисты всех профессий — строители, печники, сапожники, портные, а самое главное — нашлись и оружейных дел мастера.
Одну из землянок мы отвели под мастерскую по ремонту оружия. Наши оружейники ремонтировали, казалось бы, окончательно испорченные винтовки, пулеметы, автоматы. Восстановили даже пушку, которую нам удалось однажды найти на месте боя. У этой пушки был неисправным замок. Восстановили и его. Отсутствие прицела на пушке никого не смущало. Наводили пушку на цель через ствол, потом закрывали затвор и палили. Какой бы неказистой ни была эта пушчонка, а дело свое делала. Много наши мастера думали и над усовершенствованием автоматического оружия, добиваясь его безотказной стрельбы.
Творческая мысль партизан работала в полную силу. Особенно кипела она у подрывников. Каждая операция прибавляла им опыта и мастерства. [215]
Вскоре после разгрома немецких гарнизонов в Выдрице и окрестных селениях фашисты попытались восстановить там свое владычество. Однако им неизменно и повсеместно мешал специально выделенный, хорошо вооруженный взвод Синюкаева. Не ввязываясь в большие бои, Синюкаев устраивал засады и громил гитлеровские подразделения.
Земля горела под ногами оккупантов. Фронт требовал бесперебойного снабжения, а оно, это снабжение, становилось все хуже и хуже — партизаны не пропускали поезда.
В середине зимы 1943 года фашисты решили предпринять тотальный поход на партизан по всему тылу. Но у нас хорошо работала разведка, наши люди были и в Бобруйске, и в Могилеве, и на крупных железнодорожных станциях. Поэтому мы знали о каждом шаге врага: А главное — научились вовремя уходить из возможного окружения.
Как только мы узнали, что на нескольких станциях выгрузились фронтовые гитлеровские части и в сторону нашего леса тремя путями движется целая дивизия, мы оставили свой город Партизанск, как некоторые называли хорошо обжитый лагерь на берегу Бобра, и вместе со всеми соседними отрядами ушли в знакомые нам Усакинские леса. По указанию оперцентра мы поселились недалеко от сел Дулебы и Жабовка, где уже размещалось несколько мелких отрядов. Опять застучали топоры, опять партизаны долбили мерзлую землю, строили землянки. Снова мы в своем районе. Отсюда минерам дальше ходить на дорогу Минск — Москва. Но мы обеспечили их верховыми лошадьми, тепло одели. И. они продолжали свое дело, челноками сновали — одни уходят, другие приходят, немного отдыхают и опять идут. Еще чаще летели под откосы поезда. Взрывались оружейные склады. Уничтожались гарнизоны противника.
С каждым днем партизаны набирали силу. Наш отряд вырос уже в целую бригаду. Самолеты прилетали к нам регулярно. Они доставляли все, что нам было необходимо, а увозили раненых и наши письма.
Однажды в полночь поехал я на наш «партизанский» аэродром. Приземлился самолет, и смотрю, к костру, где стояли представители отрядов, встречавшие [216] летчиков, во весь дух бежит человек в темном военном полушубке, валенках, с красной звездочкой на шапке-ушанке, с автоматом на груди. Бежит и кричит:
— Товарищ комиссар! Михаил Федорович! Вот я и вернулся! — и бросился ко мне в объятия.
И только тогда я узнал нашего любимца — Леонида Баранова.
Радости нашей не было границ. Леньку тут же подхватили и начали качать.
Через некоторое время Баранова приняли в партию. А затем назначили командиром роты.
...Зимний день был празднично светлым. Во всяком случае, таким он казался многим — сегодня на партийном собрании мы принимали в партию ее новых членов.
После партийного собрания перед моим мысленным взором еще долго стояли лица юношей, вставших сегодня в строй, в котором сам я находился уже много лет. Борис Шумилин стоял перед партийным собранием бледным, взволнованным, но отвечал на вопросы четко. Самый уравновешенный, невозмутимый даже в безвыходном положении Петр Евсеев и Лев Астафьев тоже заметно волновались, отвечая на вопросы сбивчиво, полуфразами.
«Неужели они не понимают, что в боях и походах давно заслужили место в строю, в который сегодня их принимают? — думал я и сам себе отвечал: — Все это они, конечно же, понимают. Но у этих юношей повышенная требовательность к себе. Им все кажется, что они еще мало сделали, что самое главное, на что они способны, еще впереди».