Гранитный линкор
Обживать полуостров Рыбачий — край вечных снегов, голых гранитных скал и крутых утесов, открытых всем ветрам, — артиллеристам нашего дивизиона пришлось первыми. Другие дивизионы и штаб 104-го пушечного артиллерийского полка прибыли позже нас. Высадились мы на полуостров в разгар полярной ночи, поэтому к климатическим условиям дикого Севера приспосабливаться было гораздо труднее: сказывались долгое отсутствие солнца, холод. А между тем дел было невпроворот, и каждому из нас предстояло работать по меньшей мере за троих. На том месте, где предполагалось оборудовать огневые позиции батарей, были голые камни, покрытые толстым слоем спрессованного лютыми ветрами снега. И на этих камнях пришлось строить жилье, наблюдательные пункты, артиллерийские дворики, кухни, бани, причем все вручную, ибо никакой землеройной техникой артиллеристы не располагали, да она была бы и бесполезна.
— Будем грызть гранит зубами! — шутили батарейцы.
И грызли. Не зубами, конечно, а ломами, кирками. Сколько там было затрачено усилий, не счесть. С каждым днем зарывались в землю все глубже и глубже. Обживались. Все бы ничего, но донимали злые, коварные бураны. [4] Налетали они внезапно. Еще минуту назад на темном небе морозно стыли звезды, ветер чуть-чуть шуршал поземкой, и вдруг — ураганный шквал, несущий огромные массы снежных зарядов. Кромешный ад, в котором уже нельзя разобрать, где небо, где земля. Человек сразу становился слепым. В одном шаге ничего не было видно, да вдобавок еще снег залеплял глаза. Ветер сбивал с ног, а ртутный столбик термометра опускался порой ниже отметки — 30°.
Я в то время служил начальником связи 3-го дивизиона. Дивизион наш имел на вооружении 152-мм гаубицы-пушки образца 1910/30 года с дальностью стрельбы 17 километров. Подразделения были рассредоточены на большой площади, и можно себе представить, какие задачи свалились на мои плечи. Требовалось организовать устойчивую проводную связь штаба с наблюдательными пунктами и огневыми позициями батарей, обеспечить и внутреннюю связь. Опыта же в этом сложном деле в подобных климатических условиях у нас не было. Особую озабоченность вызывала 8-я батарея, расположенная в 30 км от штаба. Как проложить туда проводную линию, которая бы действовала и зимой и летом? Подвесить провод не на что. Где взять в этом безлесом краю несколько сот столбов? Да если бы они и были, то пробить в граните столько ям, вкопать столбы, укрепить их так, чтобы не свалил ураганный ветер, просто невозможно. Мне предстояло найти верное решение, но оно не приходило, как я ни ломал голову.
За советом обратился к командиру дивизиона капитану Н. И. Кавуну. Николай Иванович, поразмыслив, предложил:
— А что, если провод по земле проложить?
— Но ведь его сразу заметет, — заметил я.
— Вот и хорошо...
— А как же тогда отыскивать обрыв?
— Очень просто, — сказал Кавун. — Поставьте через [5] каждый километр столбы. Вот и будут ориентиры. Несколько десятков столбов уж как-нибудь найдем.
— Действительно, — порадовался я столь простому решению. — Столбы поставим в заметных местах, у каждого можно будет прозванивать линию...
На том и порешили. Забегая вперед, скажу, что такая линия связи действовала у нас довольно устойчиво.
Шаг за шагом осваивали мы полуостров Рыбачий. Постепенно этот дикий край становился для нас ближе, роднее. Мы научились понимать его суровую первозданную красоту. В самом деле, здесь все казалось могучим, словно вылепленным из цельных, монолитных глыб.
Однажды, не помню по какому случаю, на совещании офицеров командир дивизиона упрекнул в каких-то упущениях начальника продовольственной службы дивизиона Александра Любавина. Тот стал оправдываться:
— Да разве это сделать? Тут в этих краях и человек-то никогда не жил...
— Вы так думаете? — перебил его заместитель командира дивизиона по политической части старший политрук Кустов.
— Да что тут думать! — все больше распаляясь, продолжал Любавин. — Нечего человеку здесь было делать. А мы за несколько месяцев настроили столько...
— Человек в здешних местах, товарищ Любавин, в давние времена бывал! — возразил Кустов.
— Слышал об этом, — сказал Любавин. — Только сомневаюсь сильно.
Может, и забылся бы этот разговор на совещании, если бы через несколько дней в выходной к нам в общежитие не зашел замполит дивизиона. В комнате мы жили впятером: начальник разведки дивизиона Александр Екимовский, командир пулеметного взвода Павел Никитин, автотехник Василий Шуклин, начальник продовольственной службы дивизиона Александр Любавин и я. Жили дружно, как говорится, душа в душу. Не помню, чтобы [6] у нас были какие-либо размолвки, хотя жаркие дискуссии по самым различным вопросам вспыхивали довольно часто.
Старший политрук поговорил с нами о делах, а потом предложил:
— Не совершить ли нам прогулку на лыжах? Погода нынче как по заказу.
— Предложение дельное, — подхватил Шуклин. — Давно пора поразмяться.
Его поддержали все остальные.
— Ну что ж, — одобрительно заключил Кустов. — Тогда пойду приглашу на прогулку и других командиров.
Спустя полчаса, растянувшись в цепочку, мы шли к побережью. Погода действительно стояла отличная. Вышло солнце, по которому мы так истосковались, искрились в его лучах пенистые буруны волн. Дышалось легко.
— Свернем вон к той скале! — прокричал Кустов, указывая палкой на заснеженную сопку, — Хочу показать вам любопытную вещь... — Поднявшись повыше, он лыжной пилкой счистил со скалы снег.
— Да тут какая-то надпись вырублена! — воскликнул Никитин.
— Правильно, — подтвердил старший политрук. — Надпись. Заметьте, по-древнеславянски: «Лета 7158 года. Гришка Дудин». Если перевести на наше летосчисление — 1650 год.
— Здорово! — восхищенно проговорил Никитин. — Выходит, и в те далекие времена в этих краях русские люди бывали?
— Бывали, — подтвердил Кустов. — Смелые новгородские парни или отважные мореходы — северные поморы из-под Архангельска — на утлых суденышках приплывали сюда, осваивали здешние края.
Мы обступили старшего политрука, и он продолжая свой рассказ: [7]
— Край здесь богатый. В недрах Кольского полуострова огромные запасы полезных ископаемых. Тут вся таблица Менделеева представлена. Потому партия и послала нас охранять эти края.
— Правильно, — дружно поддержали мы. — Своевременная мера. На эти богатства зарится немало охотников.
— Теперь посмотрите туда, — сказал старший политрук, продолжая возникшую беседу, и обратил наше внимание на юго-запад. — Погода солнечная, и норвежская земля отсюда видна хорошо. Немцы начали оккупацию Норвегии. Вы ведь читали — вся Южная Норвегия ими уже занята.
— На севере пока норвежцы держатся, — вставил Шуклин.
— Верно, держатся, — согласился Кустов. — Но едва ли долго сумеют противостоять агрессорам. В стране действует «пятая колонна», предателей собралось немало. А на западные державы надежды мало. Так что скоро и здесь у нас очень нежелательные соседи окажутся...
— С Германией у нас договор о ненападении... — с сомнением сказал я.
— Договор-то есть, — возразил старший политрук, — да только от фашистов всего ждать можно. В общем, мы с вами должны держать ухо востро. За тем нас сюда и послали. Наш Рыбачий — это «гранитный линкор». Прикрывает весь Кольский полуостров, порт Мурманск и главную базу молодого Северного флота. Задача наша почетная, и выполнять ее мы обязаны с честью.
Долго служить в 3-м артиллерийском дивизионе мне не пришлось.
Однажды во время дежурства по дивизиону, усталый, промокший и промерзший до костей, я возвратился после очередного обхода объектов в штаб. Открыл дверь и увидел [8] у стола капитана Кавуна, разговаривающего по телефону:
— Да нет у меня подходящего командира на эту должность, — убеждал он кого-то, — Да и вообще лишних нет...
Я остановился у двери, не зная, что мне делать: оставаться — вроде подслушиваю, а возвращаться назад — неудобно.
Николай Иванович тем временем продолжал разговор, не замечая меня:
— Да, конечно, на своем месте он зарекомендовал себя хорошо, но ведь он мне и здесь очень нужен, сами знаете, дивизион разбросан... Что?.. Да, да. Думаю справится...
Капитан положил трубку, повернулся:
— А, это ты.
Я заметил, что Николай Иванович произнес «ты». Обычно в обращении и с офицерами и с солдатами, а тем более на службе он не допускал этого. Был строг, требователен, справедлив. Дело свое знал прекрасно. Многое мы у него переняли, многому научились. В свободное от службы время капитан любил запросто прийти к командирам или красноармейцам, поговорить с ними, пошутить, поиграть в шахматы. Играл азартно, увлеченно. Если проигрывал, морщил нос и предлагал «сгонять» вторую партию.
Сейчас Николай Иванович хитровато улыбался:
— Значит, говоришь, дежурство идет без происшествий? Последнее, заметь, дежурство...
Я недоуменно посмотрел на него.
— Принимай 2-ю батарею. Это о тебе сейчас шла речь. Поздравляю! — и капитан энергично потряс мне руку. — Жаль с тобой расставаться. Ты ведь весь Цып-Наволок проводами опутал. Кто теперь в этой сложной схеме разберется?
«Принимай вторую!» Сердце у меня радостно подпрыгнуло [9] в груди. Чего греха таить, кто из офицеров, особенно в молодости, когда все впереди и все кажется по плечу, не мечтает о продвижении по службе, о новых, более ответственных должностях...
2-я батарея, единственная из всего нашего 104-го пушечного артиллерийского полка, занимала огневые позиции на самой западной точке полуострова Средний. Полуостров Средний на востоке соединялся узким перешейком с Рыбачьим. Средний был словно приклеен к Рыбачьему с западной стороны. В южной своей части, в районе Кутовая, он соединялся с материком перешейком. Таким образом, по суше на Рыбачий можно было попасть только через этот перешеек и полуостров Средний.
Огневые позиции 2-я батарея занимала у самого берега моря, на утесе гранитной скалы горы Пумманка, западнее высоты с отметкой 200,0. Внизу, под обрывом, бушевал морской прибой.
Старший лейтенант П. Н. Масленкин, у которого я принимал дела и должность, встретил тепло.
— Поздравляю с назначением, — сказал он, пожимая руку.
— Взаимно, Павел Нестерович, — ответил я. — Вы ведь тоже на повышение уходите.
Масленкин был назначен начальником штаба нашего 1-го дивизиона.
Он познакомил меня с заместителем командира батареи по политчасти младшим политруком А. А. Балюком, с командирами взводов, представил личному составу.
И вот за четыре месяца до начала войны я вступил в должность командира батареи, в то время для меня еще малознакомую, высокую и ответственную.
Разумеется, первым возник вопрос — с чего начать работу. Решил посоветоваться с Анастасом Андреевичем Балюком. Говорили мы с ним долго. [10]
— Заели нас хозяйственные работы, — жаловался мой заместитель. — То снег расчищаем, то дрова заготавливаем, то еще что-то находится, причем все неотложное.
— Надо с этим кончать, — резюмировал я. — Главное для нас — боевая подготовка.
— Что верно, то верно, — согласился Балюк. — Давайте соберем командиров, обсудим, как свести к минимуму отрыв людей от занятий.
Так и поступили. Собрали совещание. На него пришли командиры огневых взводов лейтенанты Юрий Зимин, Иван Нос, командир взвода управления младший лейтенант Михаил Никифоров, старшина батареи Никита Башкардин, секретарь бюро ВЛКСМ батареи сержант Сергей Шабалин. Мы обстоятельно обсудили мероприятия по повышению боевой готовности подразделения, четкой организации боевой подготовки личного состава. Дела вскоре пошли на лад.
Надо сказать, что на подчиненных мне повезло. До сих пор с великой благодарностью вспоминаю о замечательном коллективе славной 2-й батареи, который был исключительно дружным, работоспособным.
Младшие командиры подобрались в подразделении грамотные, хорошо знающие свое дело. Особенно запомнился мне командир четвертого орудия Иван Тихонович Жарко — единственный человек в батарее, имевший высшее образование. В 1939 году его призвали в Красную Армию для прохождения срочной службы. Но в связи с финской, а затем и Великой Отечественной войной служба его затянулась. Это был умный, скромный и в то же время веселый, общительный человек. Улыбка никогда не сходила с его лица. Жарко отлично изучил артиллерийское дело, грамотно и быстро вел все расчеты при стрельбе.
Дисциплинированный, всегда подтянутый, с отличной строевой выправкой, сержант Жарко привлекал к себе внимание. Требовательный, настойчивый командир и, как [11] мы все убедились во время боевых действий, человек большого мужества, он был признанным вожаком коллектива. Забегая вперед, скажу: Жарко начинал войну сержантом, командиром орудия, а закончил ее в должности заместителя начальника штаба артиллерийской бригады и в звании «майор», кавалером орденов Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны II степени, Красной Звезды и многих медалей.
Отличным командиром орудия был и сержант Григорий Иванович Акимов. Спокойный, уравновешенный, он не терялся в самой сложной обстановке, спокойно и четко подавал команды, руководя стрельбой. Был строг и требователен, не оставлял без внимания ни одной промашки подчиненных. В то же время не забывал отметить и отличившихся.
Рачительным хозяйственником и вместе с тем умелым воспитателем артиллеристов зарекомендовал себя старшина батареи Башкардин Никита Васильевич. Он ревностно следил за строгим выполнением распорядка дня, за содержанием боевой техники и личного оружия, многочисленным батарейным имуществом, умело опирался на сержантов, хорошо знал, на что способен каждый из них.
Рассказывать о людях батареи можно много. Коллектив у нас был замечательный, он как бы представлял собой сколок братской многонациональной семьи нашей Родины. В батарее служили представители одиннадцати национальностей. Были тут русские и казахи, белорусы и чуваши, украинцы и армяне, татары и эстонцы, представители других народов.
Жили мы дружной семьей. Не припомню, чтобы нам в батарее приходилось разбираться с неуставными взаимоотношениями в коллективе. В помине такого не было. Между тем жили мы в тяжелых условиях: в довольно тесных землянках с низкими потолками, электричества не [12] было. Освещали помещение коптилки: в плошки наливали тюлений жир, приспосабливали самодельные фитили. Кино артиллеристам смотреть не приходилось. Радио тоже не было. Газеты и письма зимой на батарею доставляли один раз в две недели, а когда задерживалось рейсовое судно, такое случалось нередко, и того реже. Необщительных, недружелюбных людей могла бы задавить тоска. Но среди нас таких не было, и мы жили полнокровной жизнью.
Бесконечно долгой полярной ночью, под неистовые завывания пурги наши комсомольцы организовывали задушевные беседы, устраивали коллективные читки газет и особенно книг. Любили слушать Пушкина, Гоголя, Толстого, Чехова, завороженно следили за судьбой героев романа Н. Островского «Как закалялась сталь». Садился в землянке кто-нибудь к коптилке, брал книгу в руки, и начиналось чтение. Остальные, примостившись на нарах, слушали затаив дыхание. Летом круглые сутки было светло, и читали книги прямо на улице. Впрочем, времени на чтение, культмассовые и спортивные мероприятия выдавалось у нас не так уж и много. Главное внимание мы уделяли, конечно, совершенствованию огневых позиций и боевой подготовке.
Надо сказать, что после войны с Финляндией особое внимание в организации боевой подготовки обращалось на полевую выучку, отличное знание техники, стрелкового оружия, способов применения их в бою. В соответствии с требованиями Наркома обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко занятия полагалось проводить на местности, в обстановке, приближенной к боевой. Отмечу, что это во многом способствовало повышению боевого мастерства воинов. Мы, например, во время полевых выходов стали преодолевать вброд и на подручных средствах водные преграды и другие препятствия, учиться применять боевые гранаты. Бойцы приобретали нужные для боя навыки. [13]
За месяцы, проведенные на полуострове, для повышения боевой готовности батареи сделано нами было, безусловно, много. Это убедительно подтвердили боевые действия, когда началась война.