XI. Бегство или эвакуация

После последнего заседания правительства и прощания с генералом Миллером я пришел в упр. Красного креста, помещавшееся в доме Антоновых. Было два часа ночи на 19 февраля. Несмотря на позднее время, в управлении Красного креста было большое оживление и весьма тревожное настроение. Меня ожидал капитан 2 ранга Бурачек, который исполнял обязанности коменданта ледокольного парохода «Сусанин», и сообщил, что ночью был митинг и что рабочие прекратили грузить уголь на ледокол. В это же время стали доходить слухи о том, что все штабные тянутся к ледоколу «Минину» и что под покровом ночи там идет энергичная посадка. Раненые и больные офицеры, которых было 127 назначено к эвакуации, ожидали распоряжения к погрузке. Этого распоряжения начальник штаба до сих пор еще не давал, и предполагалось, что если «Сусанин» не будет в состоянии отойти, то их придется везти вместе с отходящими войсками. Но слухи о таинственной погрузке на «Минина» и на «Ярославну» взволновали нашего уполномоченного [411] И. Фидлера, который и начал сноситься с власть предержащими. Здесь-то и выяснилось, что фактически весь штаб, кроме полковника Костанди и дежурных писарей, уже сел на «Минина». Таким образом некому было давать распоряжения об эвакуации раненых. Долго вел переговоры Фидлер и с капитаном Чаплиным, заведующим делом погрузки, и с адмиралом Ивановым. Получался неизменный ответ: «Нет места. Чего везти раненых? Все равно им здесь ничего плохого не сделают». Только благодаря энергии доктора Красного креста Кормера, который просто подвез раненых к ледоколам, началась их погрузка на «Ярославну». Но это было уже под самое утро, после того как все штабные были давно погружены.

Около 4 часов утра в управление Красного креста явился офицер из комендатуры штаба главнокомандующего и сообщил, что генерал Миллер меня просит приехать на «Ярославну». (Ледокол «Минин» и яхта «Ярославна» стояли рядом, против собора.)

Предполагая, что главнокомандующий хочет со мною посоветоваться об эвакуации, я поехал туда. Предварительно я позвонил присяжному поверенному Л. Н. Новикову, который был моим секретарем, с просьбою также прибыть немедленно на «Ярославну», так как я не хотел вести сепаратных разговоров и выносить персональных решений. Здесь — на «Ярославне» — меня ожидал сюрприз.

Главнокомандующий меня не принял, а комендант парохода предложил мне очень корректно, но в категорической форме находиться внизу в каюте, не поднимаясь на палубу.

«Если вы не послушаетесь, мы принуждены будем посадить вас в трюм».

Здесь, внизу, меня ожидал и Новиков, и мы оба недоумевали, зачем я понадобился генералу Миллеру.

Недоумеваю я и теперь.

По версии, которую мне передавали значительно позже, штаб главнокомандующего будто бы боялся, что [412] я могу помешать отплытию ледокола. Было ли это так, или эта версия вымышленная, во всяком случае, эта история остается для меня до сих пор необъяснимой.

Всю ночь шла энергичная погрузка на ледокол «Минин» и яхту «Ярославна». Шла эта погрузка очень поспешно, многие не были о ней совершенно оповещены, и в первую очередь узнавали о ней лица, так или иначе связанные с морскими тыловыми офицерами и со штабом главнокомандующего.

Я уже сказал, что раненые были погружены последними.

Отряд датчан, составлявший личную охрану Миллера, был совершенно позабыт, и датские солдаты прибежали на пристань буквально за несколько минут до отплытия ледокола.

Но вот отдан приказ об отплытии.

Полное утро. Скоро 9 часов.

Медленно раскачивается «Минин», расталкивая двинский лед.

— Стойте. Стойте.

На пристани появились танки. Из них выскочила группа офицеров. Это забытые танкисты, узнавшие об «эвакуации» только сейчас.

На «Минине» начинается обсуждение, возвращаться ли к пристани, или уезжать:

— Надо спешить! Каждая минута дорога.

Кто-то говорит: «Как бы танкисты не открыли пальбу по нас».

Наконец решено причалить. Снова подплываем к пристани и забираем группу танкистов.

В это время на «Чесме», единственной боевой единице Беломорского флота, впрочем, единице разоруженной, матросы, увидав поспешную эвакуацию генералитета, арестовали своих офицеров. После долгих разговоров согласились их выпустить, а сами, вооружившись винтовками, побежали в город. «Грабить буржуев».

В самом Архангельске факт бегства Миллера уже стал общеизвестен. Откуда-то потянулись толпы рабочих, снабженных красными флагами, начали срывать [413] погоны у слетавших офицеров и направились с нестройным пением песен к тюрьме.

«Освобождать своих».

А к пристани все шли и шли одиночные офицеры и чиновники, позабытые штабом. Особенно много было среди этих позабытых офицеров фронтовиков, только что ночью прибывших с Двинского фронта. Они стоят на пристани, кричат, машут платками и папахами, но бесполезно. «Минин» уже на середине Двины. Более смелые и находчивые, бросив свои вещи и запасшись досками, бегут по льду к ледоколу. Вот бежит капитан 4-х. Всюду прогалины, еще немного — и он добегает до ледокола, и его по трапу поднимают наверх.

В спешке и впопыхах штаб совершенно упускает из виду то, что ледоколы «Канада» и «Сусанин» стоят у Соломбалы и что они находятся в руках у большевистски настроенной команды.

Адмирал Иванов дает приказ «Канаде» и «Сусанину» следовать за ним.

«Иначе будем стрелять».

Те ничего не отвечают.

На пристани и на набережной собирается огромная толпа. Среди них немало офицеров, солдат и просто обывателей. Они что-то кричат, машут фуражками, раздаются отдельные выстрелы.

«А ну-ка, разгоните эту толпу, чтобы помнили нас». Раздается приказ, и несколько снарядов, пущенных с «Ярославны», ложатся вокруг пристани, попав в смежные с нею дома.

Крики на пристани усиливаются. Появляются пулеметы, и видно, как какой-то прапорщик начинает наводить пулемет.

Прицел был взят метко. И пули ровной цепью начали падать на палубу ледокола. Были раненые, в том числе адмирал Иванов и полковник Короткевич.

«Спешите, спешите. Надо скорее убираться».

И «Минин», легко разрезая двинский лед, начал пробираться к морю. [414]

Проходит мимо Соломбалы. Видит отдельные черные точки, бегут по льду к нему — это офицеры, настигшие ледокол в Соломбале.

Вот одна фигура падает в полынью, ее хотят вытащить, вода ледяная, замерзает.

В конце концов тонущий офицер вытянут и принят на борт «Ярославны». Это — полковник Козлов.

Полным ходом идет «Минин». Позади него по свободной воде — «Ярославна». На обоих суднах полно. Набиты все каюты, проходы, палуба и трюмы. В большинстве среди пассажиров — штабные, сухопутные и морские офицеры. Фронтовиков почти нет. Если и есть, то как исключение. Кроме них сто датчан, 127 раненых и несколько богатых коммерсантов, известных своею спекуляцией.

Множество дам. Это все родственницы, близкие и дальние, а то и прямо знакомые белого генералитета. И здесь с самого начала досадное неравенство. Отдельные каюты заняты генералами и их женами, а раненые и все прочие лежат вповалку в коридорах, на полу.

Теснота и неудобство увеличились в сильнейшей степени, когда на другой день по условиям плавания по Белому морю пришлось бросить «Ярославну». Все пассажиры были с нее сняты и переведены на «Минин». На ледоколе, не приспособленном для пассажирского движения, в узких его каютах и коридорах собралось до тысячи человек, и все же «законы природы» были соблюдены и генералам были комендантом оставлены отдельные каюты. [415]