VIII. Земское собрание. Формирование нового правительства

В конце января тревожное настроение особенно усилилось. Пришли вести, что большевики повели наступление на Двинском фронте и что под натиском превосходных сил неприятеля наши части очистили большую территорию. Одновременно большевики повели яростные атаки на Селецком фронте. Но здесь они не имели успеха, и тарасовские партизаны, защищавшие этот фронт, неизменно их отбивали.

Стал фактом непреложным расстрел Колчака в Сибири.

Вместе с тем иностранные газеты сообщали о неудачах на юге России.

Все это усиливало тревогу в тылу и на фронте.

25 января я получил телеграмму из Архангельска от генерала Миллера, приглашавшего меня приехать туда для переговоров о формировании нового правительства. Положение в Архангельске рисовалось в эти дни в следующем виде.

Члены правительства Зубов, Федоров и др. подали в отставку, главным образом [391] благодаря критике их пассивности со стороны демократических сфер. Одновременно начали прибывать с фронта делегации, главным образом от партизанских частей, просящие правительство, в частности главнокомандующего, принять ряд мер для внутреннего успокоения.

Тогда генерал Миллер обратился к лидерам местных эсеров с предложением о реорганизации власти. Начались переговоры, преимущественно с А. А. Ивановым. Эти переговоры шли очень медленно и не давали благоприятных результатов. Миллер предлагал демократии лишь два места в правительстве, причем соглашался дать им второстепенные портфели, а именно — народного просвещения и агитации. В свою очередь демократы вообще были не особенно склонны входить в правительство, считая дело совершенно безнадежным и ликвидацию Северной области неизбежной. И только главным образом А. Иванов, во имя единого противобольшевистского фронта, настаивал на вхождение в правительство.

Я вернулся на фронт. Но через несколько дней снова был вызван в Архангельск.

События быстро развертывались.

3 февраля открылось архангельское земское собрание под председательством Скоморохова. Оно было чрезвычайно бурное и оппозиционно настроенное и к генералу Миллеру, и к остаткам прежнего правительства, и к тактике соглашательской лидеров демократии. Как общее настроение, превалировало пассивно-оппозиционное, которое говорило: «Большевики рано или поздно, но придут, мы не за большевиков, но нам не по нутру военная диктатура. И потому будем спокойно ожидать прихода большевиков».

Левое крыло даже считало, что надо бы начать переговоры с большевиками о мирной ликвидации Северного фронта.

Но эти голоса были единичными и тонули в общей массе. Правую позицию, по-прежнему оборонческую, [392] занимали А. Иванов, Едовин и делегаты с фронта. Последние, особенно партизаны, не хотели и слышать о мире с большевиками. Основным вопросом земского собрания был вопрос об образовании нового правительства. И в этом пункте большинство земского собрания пришло к следующему положению:

«В правительство не входить, так как этим самым была бы взята ответственность за все то, что было совершено в Северной области» (заседание 5.11.1920).

Таким образом предложение Иванова о вхождении в состав правительства было отвергнуто. Стоял вопрос об уходе с земского собрания правой группы. Но в это время пришли потрясающие вести с Железнодорожного фронта.

В одном из лучших полков Северной области — 3-м, в ночь на 7 февраля произошло восстание, результатом которого явилась, в сущности говоря, потеря этого полка. Детали этого восстания заслуживают освещения.

С переходом 3-го полка в руки полковника Постникова, весьма храброго офицера, но неумелого администратора, в этом полку начались неурядицы и неустройства, которым способствовало прекращение боевых операций на этом участке фронта. Большевики этим воспользовались и организовали, как это выяснилось впоследствии, коммунистическую ячейку среди штабных солдат. Ночью с 6 на 7-е февраля часть офицеров была арестована мятежниками, одновременно красные войска перешли в наступление в районе расположения 3-го полка, и в итоге от всего полка осталось только около 200 солдат, пришедших вразброд на станцию Плесецкую. Сам полковник Постников спасся чудом; тяжело раненный, он скрылся в лесу и был привезен полуживой солдатами своего полка на станцию Плесецкую. Около же 1000 солдат были частью убиты, но в большинстве перешли на сторону красных. Офицеры были перебиты своими же или частью успели пробраться лесом на станцию Емцы.

Начался отход войск, занимавших ст. Плесецкую, в тыл до ст. Емцы. [393]

События в 3-м полку произвели страшное впечатление и на Миллера, и на земское собрание. Этот факт сильно поколебал оптимизм генерала и заставил его пойти на большие, большие, чем он хотел и предполагал, уступки земскому собранию. Но и земское собрание в свою очередь, поставленное лицом к лицу перед очевидным фактом падения Северной области и неизбежностью прихода большевиков, обрело в себе противобольшевистские тенденции. И после долгих и продолжительных дебатов приняло предложение Иванова о сформировании «правительства спасения». Я присутствовал на этом совещании и был в числе тех, кто защищал позицию, выдвинутую Ивановым. Мотивировка этой группы сводилась к следующим положениям:

«Последние 6–8 месяцев в Северной области существовала полузамаскированная военная диктатура. Фактически местное население, в частности широкие демократические круги, было совершенно устранено от управления С. о. Власть находилась в руках у военного командования. За все действия этой власти в области демократические элементы не несут никакой ответственности. Несмотря на это, в дни, когда опасность прихода большевиков делается очевидной, земское собрание, не стремясь отнюдь к власти, решает войти во вновь организуемое правительство. Но оно рассматривает это правительство исключительно как правительство спасения, в задачи которого в первую очередь должна лечь эвакуация защитников области на Мурманск».

Эта позиция для меня была вполне приемлема, и я ее энергично отстаивал, так как считал, что земское собрание должно спасти от большевиков те тысячи офицеров и солдат, которые в случае прихода красных будут неминуемо ими расстреляны. И я вошел в это правительство, которое некоторые называли правительством спасения, другие его считали правительством эвакуации и, наконец, часть иронически определяла его как «правительство глупости», полагая, что демократия, вмешиваясь в эти дни в правительственные [394] мероприятия, этим самым берет на себя ответственность и за все прошлое.

Демократия, мол, «покрывает грех генерала Миллера».

Несмотря на обоюдное желание и военного командования и земского собрания сформировать объединенное правительство, последнее еще несколько дней не могло никак определиться в своем составе. Происходило это потому, что шел торг между отдельными группами и политическими партиями о распределении портфелей. Торгово-промышленники хотели получить два места в правительстве и ни за что не хотели согласиться на кандидатуру Репмана, директора государственного банка, который проявил себя в свою бытность в Северной области как энергичный преследователь спекулянтов и недобросовестных купцов. На кандидатуру же другую, на пост управляющего финансов, не могли согласиться демократы.

Но какой нелепицей казался этот торг в дни, уже сочтенные, умирающей Северной области!

Наконец правительство Северной области было сформировано. Военным министром и управляющим иностранными делами — Миллер, управляющим внутренними делами — барон Тизенгаузен, финансов — Л. Репман, я — народного просвещения и без портфеля — А. Иванов и доктор Попов.

Это правительство получило санкцию земского собрания и тем самым подчеркнуло принятие им оборонческой платформы, так как вхождение в правительство Тизенгаузена, Иванова и Мое обозначало активный противобольшевизм, с каковой стороны мы все были известны в области. В первые же дни существования правительства от его имени было выпущено воззвание, в котором подчеркивались его антибольшевистские тенденции и которое призывало население к борьбе за Северную область.

Конечно, это были слова, и только слова, так как о защите области не могло уже быть и речи, и самое большее, на что можно было рассчитывать, — это на [395] планомерную и целесообразную эвакуацию на Мурманск. Замещая управляющего внутренними делами, я со своей стороны издал приказ, усиливающий наказания за дезертирство и возлагающий ответственность за дезертиров на их семьи. Конечно, и этот приказ был больше теоретическим и последствий реальных иметь не мог. По предложению правительства А. Иванов с двумя членами земского собрания выехал на Железнодорожный фронт, чтобы помочь военному командованию в разрухе и остановить разложение, охватившее солдатские массы. Они не возвращались больше с фронта, а позже разнесся слух, что Иванов был убит большевиками.

В некоторых кругах, особенно правых и военных, царило мнение, что демократия, а именно социалисты-революционеры хотят захватить власть в свои руки. Из всего сказанного, мне думается, с очевидностью вытекает, что северная демократия не только не стремилась к власти, но страдала даже своего рода боязнью ее получить. [396]