Глава седьмая.

На львовском направлении

Командарм свое обещание выполнил: в 56-ю начали прибывать маршевые роты. Мы вынуждены были с ходу бросать их в бой, так как, преследуя отступавшего противника, отрезали ему пути отхода.

Ставя перед пополнением задачу, не забывали напомнить, что в бригаде установлен незыблемый порядок — до непосредственного столкновения с врагом танк идет с открытым люком. Комбаты, командиры рот, парторги, политработники объясняли новеньким, что делается это не принципа ради: война, боевой опыт выдвинули такое требование. Враг был еще силен, тем не менее его бронемашины все чаще стали избегать наших прямых ударов, начали действовать исподтишка. В это время в немецких войсках появилось самоходное орудие «фердинанд». Сидя в такой вооруженной отличным оптическим прицелом машине, гитлеровцы могли вести прицельный огонь со скрытых позиций.

Юго-восточнее Проскурова получаю приказ: немедленно пойти на выручку отрезанной противником 62-й танковой бригаде полковника Плисько. Это означало — сделать бросок километров на сорок с лишним в разгар распутицы.

Сметаем большие заслоны противника и стремительно несемся к цели. Комкор С. А. Иванов и сам командарм внимательно следят за нашим продвижением.

— Как там у вас? Докладывайте, — слышу по радио спокойный голос Рыбалко.

— Все в порядке, никаких происшествий, продвигаемся.

— Грязь до самой макушки?

— До самой макушки.

— Почему не выходите на шоссейку? Боитесь? [99]

— Нет, не боюсь. Просто не всегда расстояние между двумя точками по прямой — кратчайшее...

Генерал-полковник с полминуты молчит. Очевидно, изучает по карте местность.

— Согласен, правильно, — басит он. — А с крышками как?

Я его понял: командарма интересовало, двигаются ли наши танки с открытыми люками.

— И с крышками все в порядке.

А спустя буквально три минуты после моего заверения из-за крышек случилась беда. Пять фашистских танков, появившихся внезапно из-за лесистого бугра, стали отрезать дорогу второй роте 1-го батальона. Командир роты старший лейтенант Монастырский, увидев немцев, сразу же захлопнул люк. В этот момент из ложбинки выползали два «фердинанда». Монастырский их не заметил через узкую смотровую щель. Тем более что все его внимание было сосредоточено на объекте атаки.

Я успел послать снаряд в одного из «фердинандов». Он загорелся. Зато другому удалось подбить тридцатьчетверку Монастырского да еще его соседа справа. Второго «фердинанда» поджег командир батальона. Если бы и мы с комбатом шли с закрытыми люками, то пятиминутный бой оказался бы для нас еще более трагичным.

Стою у подбитого танка. Через развороченный борт видна искореженная внутренность машины и темная лужица крови. Три члена экипажа убиты, четвертый, командир роты, ранен.

Монастырский прибыл к нам с маршевой ротой всего неделю назад. Из двух-трех бесед с ним я заключил, что он отлично подготовлен в теоретическом отношении, но боевого опыта у него еще нет. На фронт из училища старший лейтенант прибыл с твердым убеждением: враг после Сталинграда, Курской дуги и Днепра настолько ослаб, что на серьезное сопротивление больше не способен. Его, мол, осталось добивать, да и только.

— Мы слишком медленно идем на запад, — сказал он как-то начальнику политотдела бригады В. А. Болдареву. — Нельзя давать фашистам передышки. Их надо бить, бить и бить.

— А разве мы этого не делаем? — спросил Болдарев.

— Делаем, но слишком осторожно, с оглядкой какой-то. [100]

— Осторожность, товарищ старший лейтенант, тут крайне необходима. Разве можно идти вперед, не подтянув за собой тылы? Вашей роте, допустим, удалось прорваться в глубь обороны противника. А дальше? Чем накормите подчиненных? Где возьмете боеприпасы? Чем заправитесь? — спросил замполит.

Просто и логично! Однако старший лейтенант остался при своем.

Меня снова вызвал к проводу командарм. Я ему доложил о случившемся.

— Плохо начинаем, товарищ комбриг, — сердито произнес он. Затем последовали короткие гудки, а я еще долго не опускал телефонную трубку...

Поставленную перед нами задачу мы выполнили: 62-я танковая бригада получила необходимую поддержку. А вскоре наша бригада участвовала в освобождении города Проскурова.

За решительные боевые действия по овладению этим городом и железнодорожной станцией 56-я танковая была награждена орденом Красного Знамени.

О том, что бригада представлена к такой высокой награде, мне сказал сам командарм, с которым я встретился в разбитом здании проскуровского вокзала.

Приняв рапорт, Рыбалко поздравил 56-ю с выполнением задачи. Затем, лукаво улыбнувшись, Павел Семенович сказал:

— Слюсаренко, мы тут посоветовались и решили... — Рыбалко сделал длинную паузу, — ходатайствовать о награждении вашей бригады орденом Красного Знамени.

Я поблагодарил командарма и заверил его, что 56-я и в дальнейшем не подкачает.

Рыбалко кивнул, потом снова посмотрел на меня и неожиданно нахмурился:

— Вот что, комбриг... Ставлю перед вами новую, самую неотложную задачу — отоспаться. Двенадцать часов. Ни минуты больше, ни минуты меньше. Предупреждаю: проверю!

* * *

Мой ординарец Сережа Парамонов раздобыл у какой-то старушки пуховую перину, ватное одеяло, натопил печку так, что в комнате стало трудно дышать. Тишина, покой... Только где-то далеко беспрерывно бьют танковые [101] пушки, бряцают гусеницы. Стараюсь определить, чьи машины — наши или немецкие. Наши идут с оглушительным грохотом, у немцев же — тихая, подкрадывающаяся поступь, у них более медленный ход.

Постепенно засыпаю, несмотря на сплошной гул за окном. Разбудил меня зычный, задорный голос.

— Мне нужен комбриг!

— Тише, он спит, — взмолился Сережа.

— Днем? А после войны что делать будем?

— Сам командующий Рыбалко приказал.

— Всех он укладывает! А я отказался...

— Кто вы такой, чтобы нарушать приказ командующего?

Ответа я уже не слышал. Хлопнула дверь, и кто-то тяжелыми шагами направился ко мне.

— Эй, комбриг, вставай!

Я открыл глаза. Надо мной стоял незнакомый человек в сдвинутой на ухо кубанке и в длинной бурке.

— Вставай, хватит спать. Потолковать пришел...

— Кто вы такой?

Он засмеялся:

— Я... Сашка Головачев, командир двадцать третьей мотострелковой бригады.

Так вот он какой, знаменитый Головачев, мой сосед по корпусу! Наконец-то я увидел его.

— Я по делу пришел, комбриг, — сказал он после того, как мы обменялись рукопожатиями. — Подари мне... танк.

— Что?!

— Подари, не будь жадным. — Он быстрым движением расстегнул бурку, извлек из планшетки карту, разложил ее на столе и подозвал меня. — Смотри, — указал он пальцем на извилистую линию. — Ты вот где стоишь, а тут — мой лучший друг полковник Драгунский, я — между вами...

Головачев познакомил меня с задачей, которую перед ним поставил комкор. Она была действительно не из легких.

— Ребята мои — орлы, каждый из них — стратег! Они на ходу ориентируются, как и где немца за жабры брать. Всего один танк мне нужен, понимаешь? Страху нагнать хочу, а там уж сами справимся. Ну, хохол, даешь или на Сорочинскую ярмарку сперва съездишь? [102]

Взвесив свои возможности, я решил помочь 23-й мотострелкогой бригаде.

— Танки я не раздаю, но помочь могу. Головачев недоверчиво сощурил глаза.

— Взвод, товарищ полковник, дам.

— Взвод?! — подскочил он. — Танковый?! Правду говоришь?!

— Разумеется.

— Елки зеленые, да мы же!..

«Елки зеленые!» — вспомнил я Архипушку Найденова и подумал: видно, на Брянщине это самое распространенное выражение.

Сашка Головачев, он же «Чапаев», он же Батя, выскочил на улицу и тотчас возвратился со своим ординарцем. В руке ординарец держал большой узел.

— Поставь, Петька, вот здесь, — указал полковник на свободный стул, а сам принялся освобождать стол.

— Петька, скатерть-самобранку!

В мгновение ока стол был накрыт.

— Нежданный гость лучше жданных двух, — улыбнулся Головачев. — Садись хозяин, на брудершафт выпьем.

Мы чокнулись, поздравили друг друга с освобождением Проскурова, затем подняли тост за наше знакомство.

Беру в руки гитару. Слушая мелодию, Александр Алексеевич задумчиво вспоминает:

— И мой отец страстно любил играть на гитаре.

Полковник Головачев родился в рабочей семье на Брянщине. Школа, пионерский отряд, комсомол, учеба в ФЗУ, работа на заводе. Потом действительная служба, занятия в Объединенной военной школе имени ВЦИК. В 1939 году он участвовал в освобождении Западной Украины... С первых дней Великой Отечественной войны Головачев на фронте, командует танковой частью. Через год он комбриг 23-й мотострелковой. Западный берег Дона. Скованная льдом река. Смелый, дерзкий натиск — и головачевцы уже наносят сокрушительный удар противнику с тыла.

— Вперед, за мной! — слышат бойцы голос своего любимого комбрига.

Схватка за схваткой... Головачев все время в гуще боя. В марте 1943 года 23-я мотострелковая попала в [103] окружение. Чтобы уничтожить ее, гитлеровское командование бросило свежие отборные силы. Бригаде, обессиленной в многочисленных боях, не удается вырваться из вражеского кольца. Комбриг принимает решение: пробиваться отдельными группами. Он намечает маршруты следования, назначает место сбора.

Прощаясь с бойцами, Александр Алексеевич говорит:

— Я буду прорываться последним и вынесу знамя бригады.

Выход из окружения был нелегким. Шли днем и ночью. На двенадцатые сутки пробился и сам комбриг, Он вытащил из-под кожаной куртки красное знамя, развернул его и торжественно сказал:

— Двадцать третья живет!

Бригада продолжала громить врага. Она сражалась под Орлом, Белгородом, форсировала Днепр, с ходу вместе с нашей бригадой захватила аэродром под Васильковым.

— Играй, чего умолк? — обращается ко мне Головачев. — Играй, комбриг, прошу...

* * *

Лето 1944 года. На большом пространстве от Владимира-Волынского до города Черновцы шла ожесточенная схватка за полное освобождение Украины от немецко-фашистских захватчиков. Враг, разумеется, всеми силами старался удержать этот важный для него во всех отношениях район. Но войска 1-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза И. С. Конева, завершив Львовско-Сандомирскую операцию, разбили крупные гитлеровские силы, освободили западные области Украины, форсировали Вислу, захватили обширный плацдарм в районе Сандомира.

За шесть недель были разгромлены основные силы фашистской группы армий «Северная Украина» — тридцать две вражеские дивизии, а восемь дивизий закончили свое существование в котле под Бродами.

Этот успех дался нам нелегко. Бои за освобождение западных областей Украины и юго-восточных районов Польши были очень тяжелыми.

...Львов. До него не более ста километров. Казалось, один хороший бросок — и город наш. На рассвете 14 июля передовые батальоны 60-й и 38-й армий перешли в наступление. [104]

Немцы упорно сопротивлялись. Они умело использовали пересеченную местность, заблаговременно созданные оборонительные полосы общей глубиной до 40–50 километров с траншеями и ходами сообщений полного профиля. Каждый населенный пункт, каждая высотка были превращены в мощный опорный узел. Все дороги, мосты, танкопроходимые участки гитлеровцы заминировали как перед передним краем, так и в глубине обороны.

В первый и второй день наступления завершить прорыв обороны противника не удалось. Немцы поспешно подтягивали резервы, делали все, чтобы нас остановить. 60-я и 38-я армии активными действиями сковали врага, но обеспечить намеченный И. С. Коневым ввод в прорыв 3-й и 4-й танковых армий не смогли. На участке 38-й армии гитлеровцам удалось потеснить наши войска, а 60-я армия вклинилась в оборону немцев лишь одним 15-м стрелковым корпусом.

Генерал П. С. Рыбалко принял смелое решение, утвержденное Военным советом фронта, — вводить танковые части не с рубежа Сасов, Золочев, как предполагалось вначале, а через образовавшийся коридор, в направлении на Красное. В передовой отряд вошли 69-я механизированная и 56-я танковая бригады. Об этом нам сообщил сам командарм. Приехав в 56-ю, он шутливо обратился ко мне:

— Слюсаренко, скучаете?

— Скучаем.

— А мы для вас работенку срочную подыскали...

В ночь на 16 июля подразделения нашей бригады во взаимодействии с частями 15-го стрелкового корпуса, громя врага, стали продвигаться по узкому коридору, пробитому в обороне противника южнее Колтова. Этот так называемый колтовский коридор, ширина которого была 4–5 километров, а в отдельных местах еще меньше, простреливался из орудий, минометов и пулеметов.

Дорогу нам преграждали «пантеры» (Т-V) и «тигры» (Т-IV), сопровождаемые самоходными орудиями. Их поддерживали «юнкерсы», новые самолеты «Фокке-Вулъф-190А», развивающие скорость до шестисот километров в час, вооруженные четырьмя пушками и шестью пулеметами.

Примерно в два часа ночи мы приняли решение продвигаться к Золочеву лесными дорогами. Расчет был простой [105] — зайти в тыл немецкому танковому подвижному резерву и нанести ему чувствительный удар. Ведь наша основная задача состояла в том, чтобы не дать противнику втянуть нас в бой там, где ему это выгодно, лишить его маневра, сковать силы, разбить.

Использовав двух надежных союзников танкистов — темноту и местность, мы незаметно углубились в лес, обошли боевые порядки немцев. К рассвету 56-я была уже в глубоком тылу врага. Танки 2-го батальона ворвались на окраину небольшого, но очень важного в тактическом отношении населенного пункта. Однако дальше дорогу преграждали валы из земли и деревьев. Экипаж младшего лейтенанта Алексея Гордиенко пошел на таран кирпичного здания. Пробив одну, а затем другую стену, машина выскочила на дорогу. За ней двинулись все танки 1-й роты. Таким образом, путь на Золочев был открыт. Многим немецким танковым подразделениям, перехваченным нашими засадами, отступать было некуда.

Гитлеровское командование, понимая, что значит пропустить советскую танковую армию в оперативную глубину, усилило контратаки из районов Ивачева, Плугова силами 1-й и 8-й танковых дивизий. Но было уже поздно...

Фашисты бросили против нашей бригады дополнительные резервы — танки, противотанковые пушки, автоматчиков. Над 56-й нависла серьезная угроза.

Я выехал на левый фланг в батальон капитана Б. А. Алексеева, где ожидался основной удар противника. Перед боем беседую с танкистами, не скрываю опасности.

— Понимаем, товарищ гвардии полковник, чем тут пахнет: они захлопнут коридорчик, и начинай все сначала. Но вы не беспокойтесь. Стоять мы будем насмерть, — заверил меня стрелок-радист из экипажа Гордиенко.

— А где же ваш командир? — обратился я к нему. Стрелок-радист взглядом показал на паренька, стоявшего в стороне.

— Товарищ младший лейтенант, подойдите поближе, — попросил я.

Гордиенко краснеет от смущения. Ему на помощь приходит механик-водитель:

— Он у нас всегда такой, слово из него клещами не вытянешь. — И тут же весело добавляет: — Наш младший лейтенант знает одно — будет выполнено! [106]

Минут двадцать спустя после этого разговора батальон Алексеева принял бой с превосходящими силами врага. С первой атаки немецким «тиграм» и «пантерам» удалось вывести из строя пять советских танков. Погиб комбат, тяжело ранен был командир 1-й роты. И вот в самый критический момент боя в схватку с одиннадцатью фашистскими танками вступил экипаж младшего лейтенанта Алексея Гордиенко.

Используя местность — складки, небольшие бугорки около шоссе, его тридцатьчетверка не давала немцам приблизиться, пушечным огнем сдерживала их натиск.

Командуя оставшимися в строю машинами 2-го батальона и поддерживая по рации связь с другими подразделениями бригады, я не выпускал из поля зрения советский танк №140. Он появлялся то в одном месте, то в другом, то в третьем.

Бой длился всего пятнадцать минут. Из одиннадцати вражеских машин три были сожжены, одна подбита. У Гордиенко кончилось горючее. Он доложил об этом по рации:

— Горючее кончилось, остался один снаряд, вдали появилась немецкая пехота, до двух взводов. Танк поставили в овраг, сняли пулеметы, экипаж занял оборону, готов встретить гитлеровцев огнем.

— Действуйте!

Бой длился около часа. И в этой неравной схватке экипаж Гордиенко вышел победителем.

Наступая в направлении Золочева, 56-я продолжала обходить главные узлы сопротивления противника. Выйдя в район севернее Золочева, мы убедились, что немцам удалось накрепко захлопнуть колтовский коридор. 3-й танковой армии вместе с пехотой пришлось снова идти на прорыв обороны врага.

С трудом по радио связался с командармом Рыбалко. Он спросил, сможет ли 56-я держаться сутки без помощи. Я ответил утвердительно.

— Прекрасно! — сказал Павел Семенович. — Завтра обязательно встретимся.

Завтра... А пока нам предстояло вести бои с превосходящими силами противника. Нанося внезапные удары то тут, то там, мы создавали видимость, что в окружении действует большое число советских танковых частей. Этим мы оттягивали на себя значительные силы врага, [107] лишали его маневра и тем самым способствовали 3-й танковой совместно с пехотой совершить вторичный прорыв. На следующий день, к вечеру, 7-й танковый корпус вторично прорвал оборону противника и, сделав примерно сорокакилометровый рывок, подошел к нам. Вскоре подъехал и генерал-полковник Рыбалко. Он выразил нам благодарность за успешное выполнение поставленной задачи и приказал овладеть железнодорожной станцией Куткож.

* * *

Приближаемся к указанной командармом цели. На северной окраине села Волковец гитлеровцы организовали мощный заслон: большой отряд «тигров» и «фердинандов» обрушил на дорогу сильный заградительный огонь.

— Убрать заслон противника! — приказывает командиру роты лейтенанту Галею Шамсутдинову командир батальона капитан Рыбаков.

Шамсутдинов ведет свои танки к поросшей кустарником лощине. Прошло не более пяти минут, как рота Шамсутдинова на предельной скорости проскочила опасный участок шоссе, спустилась в лощину, в непростреливаемую зону, и по ней зашла противнику во фланг. Немцы не успели развернуть орудий, как тридцатьчетверки, взобравшись на высотки, начали бить с короткой дистанции по «тиграм» и «фердинандам».

Первый вражеский танк поджег экипаж Галея Шамсутдинова. Вскоре от снаряда, посланного этим же экипажем, загорелась другая фашистская машина. Немцы, опомнившись, решили уничтожить тридцатьчетверку командира роты. Лейтенант, умело маневрируя, избегал прямого попадания, управлял боем и продолжал атаковать врага. Он лично подбил еще двух «тигров» и расстрелял более четырех десятков гитлеровцев, занимавших оборону на подступах к селу Волковец. Так же мужественно, как и командир, действовали все танкисты роты. Фашистский заслон был уничтожен.

Через некоторое время в армейской газете появилось стихотворение Александра Безыменского «Шамсутдинову слава!». Вот его первые строки:

Об отважном лейтенанте, уроженце татарского села Котлушкино, заговорила вся 3-я гвардейская танковая. Увидев газету со своим портретом и посвященным ему стихотворением, Шамсутдинов сказал:

— Чуть что — пишут. Делать нечего...

Это не было показной скромностью. Шамсутдинов действительно считал, что он ничего особенного не сделал.

Батальон капитана Рыбакова получил новую задачу: немедленно перерезать железную дорогу и захватить станцию Куткож.

Немцы, предвидевшие нашу атаку, встретили советских воинов массированным огнем батарей и бронепоезда, стянутыми сюда для охраны станции.

Танковые роты лейтенантов Галея Шамсутдинова, Бориса Попова и Григория Гусара во взаимодействии с десантниками вначале уничтожили заслоны, затем ринулись к полотну.

Приданные батальону саперы получили приказ подорвать пути на выходах со станции, танкисты — атаковать бронепоезд.

Быстро оценив обстановку, гвардейцы резким броском вошли в непоражаемое пространство и ударили по бронепоезду, саперы подорвали пути. Эшелоны с боеприпасами и продовольствием, скопившиеся на путях, оказались в наших руках.

В этом же районе бригада разгромила батальон автоматчиков немецкой пехотной дивизии, не успевшей занять новый оборонительный рубеж. В бою участвовали рота Шамсутдинова и его сосед справа — рота капитана Тищенко, того самого Тищенко, с которым я познакомился в Москве.

Спустя несколько часов в районе Красного, неподалеку от Куткожа, экипажи лейтенантов Шамсутдинова, Попова и Гусара участвовали в разгроме штаба немецкой дивизии. Сначала они ударили по складам с боеприпасами и продовольствием, расположенным неподалеку, а потом ворвались в поселок и под грохот рвущихся снарядов и мин уничтожили штаб вражеской дивизии.

23 сентября 1944 года за мужество и находчивость, проявленные в боях, Указом Президиума Верховного Совета СССР Галею Нуруловичу Шамсутдинову было присвоено звание Героя Советского Союза. [109]

Идем, не останавливаясь, на Львов. С каждым километром сопротивление противника возрастает.

Разведка донесла: на пути следования бригады, в лесных посадках, стоят пятнадцать закопанных в землю фашистских машин. Судя по ощетинившимся стволам орудий — «пантеры» и «фердинанды».

— Ведь закопанный танк — отличный дот! — сказал замкомбрига подполковник Бизер.

С Мишей Бизером мы давние знакомые. Еще до войны служили в Киеве в одной бригаде. Миша тогда был старшим инструктором политотдела. Принимая 56-ю, я с радостью узнал, что мой заместитель — Бизер.

Подполковник Бизер, будучи скромным человеком, сразу, как говорится, стал «во фронт» — дал понять, что наши давние дружеские отношения никогда с его стороны не перейдут в панибратство.

В 56-й танковой Бизера любили и уважали за его преданность общему делу, доброе сердце, самоотверженность в бою, и мне было приятно иметь такого заместителя.

Уничтожение фашистских «пантер» и «фердинандов» решили поручить батальону майора Жабина.

Впереди батальона пустили взвод младшего лейтенанта Ланды. Открыв огонь по фашистам, три Т-34 сделали несколько удачных рывков, однако дальше идти не смогли — путь преградила стена огня. А тут еще тяжелый снаряд ударил в башню командирского танка. Машина вздрогнула от сильного удара, ребят ослепило. Однако все обошлось благополучно — снаряд лишь скользнул по броне. Подняв крышку люка, Лев Ланда огляделся. Справа виднелась лощина. Он тотчас повел взвод к ней, рассчитывая зайти немцам во фланг. Враг разгадал его маневр с некоторым опозданием: тридцатьчетверкам удалось вырваться вперед и открыть прицельный огонь.

В уничтожении пятнадцати гитлеровских машин, окопавшихся на важной в тактическом отношении дороге, юго-восточнее Львова, участвовал весь батальон капитана Жабина, но атака взвода младшего лейтенанта Ланды была решающей.

Взвод младшего лейтенанта Ланды и дальше продолжал двигаться в дозоре головного отряда. Поскольку марш проходил в ночное время, командир взвода сидел на крыле машины и указывал механику-водителю дорогу. [110]

Вдруг неимоверной силы взрыв отбросил его в сторону. Придя в себя, он увидел, что его танк стоит с поврежденной гусеницей.

Подбежавший к Ланде заряжающий Гуцелюк, которого все шутя звали папашей, сказал, что тридцатьчетверка наткнулась на противотанковую мину, вырваны шесть траков и передний каток. К счастью, весь экипаж уцелел.

Лев Ланда хорошо знал технику, был серьезным и вдумчивым командиром. Он и мысли не допускал, чтобы оставить машину. Как только санитары вправили ему вывихнутую ногу, он подошел к тридцатьчетверке.

Вокруг нее уже возился весь экипаж: механик-водитель весельчак Саша Терентьев, стрелок-радист Григорий Шабельницкий, заряжающий Гуцелюк. К ним присоединился и Ланда. Вскоре повреждения были исправлены, и взвод продолжал выполнять поставленную задачу. На этом танке экипажу без ремонта удалось пройти еще пятьдесят километров.

В боях за Львов отличилось не одно подразделение десантников.

Железнодорожная насыпь. Шоссе сворачивает влево, ведет к переезду. По имеющимся сведениям, он находится под особой охраной противника.

Советские танки дают несколько выстрелов. Снаряды разрываются по другую сторону насыпи. В ответ немцы открывают огонь из пушек и станковых пулеметов. Тридцатьчетверки отходят к балке.

Необходимо разведать силы врага, его огневые средства.

— Товарищ гвардии младший лейтенант, разрешите я пойду, — просит командира взвода рядовой Громов.

— Разрешите мне, — вызывается комсорг Коваленко.

— И мне, — раздаются голоса Валуева и Алексеева.

Все готовы идти. Командир взвода Марк Розенвейн отправляет в разведку старшину Алексеева и рядового Валуева.

Взвод замирает в ожидании. Проходит минута, другая... Вдруг тишину разрывает пулеметная очередь. А через некоторое время тяжелораненый Валуев возвращается с убитым товарищем...

Вновь весь танкодесантный взвод готов идти на задание. Двум десантникам, посланным вслед за Алексеевым и Валуевым, удается вернуться благополучно с точными [111] данными: насыпь охраняют три станковых пулемета и два миномета, а на опушке леса стоят пять танков.

К вечеру немцы вынуждены были оттянуть свои танки с этого участка. Тотчас два добровольца — Громов и его друг Коваленко двинулись к насыпи. Преодолев стену огня, они забросали гранатами пулеметные расчеты. Им на помощь пришел весь взвод. Бой был коротким. За полчаса подразделение десантников на этом участке очистило дорогу на Львов. Однако город был взят несколько позднее намеченного срока.

21 июля в 56-ю бригаду прибыл командарм генерал-полковник Рыбалко. Он отвел меня в сторону:

— Львов, товарищ гвардии полковник, так, как ранее думали, взять не сможем, — сказал он. — Третья танковая предпринимает марш-маневр в обход. Ваша бригада остается для прикрытия. Держаться, ни с места.

— Понятно, товарищ командующий.

Павел Семенович прикладывает палец к губам:

— Немцы ни в коем случае не должны догадаться, что вся третья танковая ушла. Для них она загрузла в торфяном болоте северо-восточнее Львова и занимает активную оборону, подтягивает тылы. О нашем разговоре — никому.

— Ясно, товарищ командующий.

Павел Семенович уже сидит в машине.

— Куткож... — вспоминает он как бы между прочим. — Ну и хлопцы же у вас, Слюсаренко. Поехали!

Я понял намек командарма: деритесь, мол, здесь так же умело, как под Куткожем.

Приказ П. С. Рыбалко бригада выполнила.

Маневрируя, ведя огонь то тут, то там, мы старались убедить немцев, что вся 3-я гвардейская танковая армия, оказавшаяся в труднопроходимой для танков местности, пытается прорваться вперед. На наши атаки противник отвечал контратаками. 56-й удалось отвлечь внимание гитлеровцев от основных сил, наступавших на Львов.

Благодаря обходному маневру 3-й и 4-й танковых армий с запада и юго-запада, а также ударам 60-й и 38-й армий с востока и юго-востока 27 июля Львов был взят. Жители города встречали нас улыбками и цветами. Тут и там возникали стихийные митинги. Нас благодарили, желали успехов в предстоящих боях... [112]