Первая заповедь

Предвоенный 1940 год был знаменательным для Военно-Воздушпых Сил, где в широких масштабах осуществлялись реорганизация и техническое перевооружение. Он стал знаменательным и для меня. В том году я трижды повышался в должности, причем о переводах не предупреждали и не спрашивали, нравится новая должность, подходит ли новое место службы, климатические условия и тому подобное. Объявлялся приказ — и выполняй! Хороша ли была такая практика? Думаю, что да. Все наши перемещения вызывались служебной необходимостью.

Конечно, когда имеется возможность, неплохо и побеседовать с командиром, выдвигаемым на новую должность. Но в том предвоенном 1940 году такой возможности зачастую не представлялось. В широких масштабах проводилась реорганизация авиации, создавались новые части, соединения. Старшие начальники, штабы и отделы кадров всех степеней работали с предельной нагрузкой.

В ноябре меня назначили командиром 3-го дальнебомбардировочного авиационного корпуса, и, сдав командование дивизией генерал-майору авиации В. И. Шевченко, я выехал в Москву для представления народному комиссару обороны Маршалу Советского Союза С. К. Тимошенко и начальнику Главного управления ВВС Красной Армии генерал-лейтенанту авиации П. В. Рычагову. То, что при загруженности важными делами нарком решил принять меня, свидетельствовало о том, какое огромное внимание руководство Вооруженными Силами уделяло вновь формируемым дальнебомбардировочным авиакорпусам.

За полчаса до назначенного времени я уже находился в приемной Тимошенко, где познакомился с генерал-майором авиации В. И. Изотовым. Оказалось, что будем соседями. Владимир Иванович назначался командиром 1-го дальнебомбардировочного авиакорпуса, дислоцировавшегося в Ленинградском военном округе, а вверенный мне [32] авиакорпус базировался в районе Смоленска, в Западном особом военном округе.

Нарком обороны встретил меня приветливо, поинтересовался, за что я удостоен ордена Красного Знамени.

Я рассказал, что служил в артиллерии, в сентябре 1921 года окончил курсы краскомов. Воевал в Забайкалье против банд атамана Семенова, на Дальнем Востоке. А орденом награжден за отличие в бою за город Спасск 8-9 октября 1922 года.

— Хорошо, — протяжно пробасил Тимошенко, прохаживаясь по кабинету.— Значит, знаешь, как на земле воюют. Это очень ценно.

Поскольку у Семена Константиновича был плохой слух, он говорил громко, того же требовал и от собеседника. Расспросив о службе, кратко пояснил, что создаваемые дальнебомбардировочные авиакорпуса представляют собой самостоятельный вид авиации. Нарком подчеркнул, что они не являются средством окружного (фронтового) командования, а призваны выполнять боевые задачи Главного Командования, находятся в центральном подчинении и потребовал в кратчайший срок завершить формирование корпуса.

Начальника Главного управления ВВС Красной Армии генерал-лейтенанта авиации П. В. Рычагова в Москве я не застал и имел встречу с начальником только что созданного управления дальней бомбардировочной авиации Главного Командования генерал-лейтенантом авиации И. И. Проскуровым. Он познакомил меня со своими заместителями, вкратце обрисовал положение дел в 3-м дальнебомбардировочном корпусе и изложил наши ближайшие задачи.

В тот же вечер я выехал в Смоленск к новому месту службы. Итак, за три года в четвертый уже раз принимаю вновь формируемые последовательно авиаполк, бригаду, дивизию и теперь авиакорпус. Масштаб работы значительный, есть где развернуться. Меня радовало и то, что определен в дальнебомбардировочную авиацию — издавна к ней имел большое тяготение. На тяжелых кораблях ТБ-3 летал неплохо, а основной самолет ДБ-Зф, который состоял на вооружении большинства полков корпуса, по своим летным качествам был близок к хорошо освоенному мною скоростному бомбардировщику СБ.

Знакомлюсь с руководящим составом управления авиакорпуса. Многие еще не прибыли. Старожилом оказался [33] начальник штаба полковник Ф. М. Козинцев, который первым приехал в Смоленск, добился выделения зданий для управления и квартир для прибывающих офицеров, успел развернуть узел связи и более чем наполовину укомплектовать личным составом отделы штаба и службы.

Одним из первых прибыл в Смоленск и мой заместитель по политической части бригадный комиссар А. К. Одновол. Мы с ним быстро нашли общий язык и работали дружно. В прошлом краском, окончивший артиллерийскую школу, Александр Кириллович затем учился в Военно-политической академии имени В. И. Ленина и приобрел значительный опыт партийно-политической работы в Военно-Воздушных Силах.

Энергично взялся за дело начальник тыла полковник А. И. Любимов. Он стремился получше расквартировать личный состав, обеспечить всем необходимым воинскую службу, летную подготовку авиационных частей.

Вскоре приехал и главный инженер авиакорпуса В. Н. Кобликов. Он сравнительно недавно закончил гражданский авиационный институт, но молодость и недостаточный опыт работы в строевых частях у него восполнялись обширными техническими знаниями. В дальнейшем Кобликов развил в себе организаторские способности, приобрел качества руководителя широкого масштаба.

Укомплектованный за короткое время немногочисленный коллектив управления дружно включился в повседневную работу. В состав авиакорпуса входили 42-я и 52-я дальнебомбардировочные авиадивизии.

42-й дальнебомбардировочной авиадивизией командовал полковник М. X. Борисенко. С ним мы в свое время учились также и в высшей летно-тактической школе. Михаил Харитонович считался хорошим летчиком, но, горячий и вспыльчивый по натуре, он был неровным в обращении с подчиненными.

Помнится, не сложились у комдива взаимоотношения с командиром 96-го дальнебомбардировочного авиаполка подполковником А. Г. Мельниковым. Жили они в одном авиагородке, и Борисенко вмешивался в гарнизонные дела, порой просто подменяя командира полка. Но в ряде случаев он был прав, поскольку Мельников на первых порах не проявлял достаточной требовательности к подчиненным, допускал промахи в своей командирской деятельности. [34] Однажды зимой я объявил тревогу и поставил Мельникову задачу поднять в воздух весь полк. Стоял сильный мороз. Технический состав авиачасти, видимо недостаточно натренированный для работы в суровых зимних условиях, за весь день сумел запустить и подготовить к вылету лишь несколько звеньев. Выяснилось, что подполковник Мельников, проводивший немало боевых тревог, никогда не доводил дело до подъема в воздух всего авиаполка. После подготовки к вылету нескольких бомбардировщиков прекращал запуск двигателей остальных самолетов, чтобы не утомлять инженерно-технический состав работой на морозе. Такая забота о людях не способствовала повышению боевой готовности полка. С Мельникова пришлось серьезно спросить.

А как летчик Александр Георгиевич был опытным и храбрым, самоотверженно сражался с белофиннами. Как-то на тяжелом бомбардировщике ТБ-3 с загоревшимся двигателем он произвел точную прицельную выброску боеприпасов и продовольствия нашей стрелковой части, которая в окружении сражалась с противником.

Успешно водил Мельников свой полк в бой и в первые дни Великой Отечественной войны. Потом он командовал авиадивизией, которая перегоняла поступавшие по ленд-лизу зарубежные самолеты с Аляски на фронт. Так что наша требовательность оказалась ненапрасной.

Боевой опыт имели и другие командиры. 207-й дальнебомбардировочный авиаполк возглавлял участник боев на Халхин-Голе и боев с белофиннами полковник Г. В. Титов. Этот энергичный и требовательный командир сумел в короткое время подготовить и сколотить экипажи и эскадрильи вверенной ему части.

1-м тяжелобомбардировочным авиаполком командовал полковник И. В. Филиппов. С ним мы тоже учились в высшей летно-тактической школе. Иван Васильевич Филиппов оказался одним из наиболее опытных и грамотных командиров полков. Экипажи его части на самолетах ТБ-3 были способны выполнять любые боевые задачи днем и ночью.

212-м дальнебомбардировочным авиаполком временно командовал выпускник Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского подполковник А. И. Подольский. Несколько позднее этот полк стал отдельным и возглавил его подполковник А. Е. Голованов (впоследствии главный маршал авиации). [35] Поскольку нам с Александром Евгеньевичем довелось многие годы совместно воевать и работать, считаю своим долгом рассказать о нем подробнее.

А. Е. Голованов родился в июле 1904 года в Нижнем Новгороде (ныне Горький) в трудовой семье работника речного пароходства. В 1919 году пятнадцатилетним юношей он добровольно вступил в ряды Красной Армии, сражался против белогвардейских полчищ Деникина, в боях был контужен. С 1922 по 1933 год Александр Евгеньевич работал в органах Народного комиссариата внутренних дел. В 1929 году вступил в члены Коммунистической партии.

Успешно окончил летную школу при ЦАГИ. С 1933 года Голованов навсегда связал свою судьбу с авиацией. Он последовательно работал пилотом, командиром авиаотряда, начальником Восточно-Сибирского управления ГВФ, шеф-пилотом эскадрильи особого назначения. Александр Евгеньевич много летал, хорошо освоил пилотирование по приборам, радионавигацию.

В 1939 году за образцовое выполнение специальных заданий командования во время боев с японскими милитаристами в районе реки Халхин-Гол и проявленное при этом мужество Александр Евгеньевич получил первую правительственную награду — орден Красного Знамени. В период советско-финляндской войны А. Е. Голованов успешно выполнял специальные задания и был награжден орденом Ленина.

К концу 1940 года Голованов имел уже значительный по тому времени опыт, широко и умело пользовался бортовыми, наземными средствами самолетовождения, что, к сожалению, в сороковых годах было слабым местом в подготовке летных экипажей Военно-Воздушных Сил.

Решив использовать опыт лучших кадров ГВФ для обороны страны, Центральный Комитет Коммунистической партии предложил командованию ВВС Красной Армии создать дальнебомбардировочный авиационный полк, предназначенный для действий в сложных метеорологических условиях. Для этой части отбирали командиров кораблей, которые налетали не менее одного миллиона километров и имели большой опыт полетов в сложных метеорологических условиях.

Но вернемся к 42-й дальнебомбардировочной авиадивизии. Это соединение имело хорошие руководящие кадры. Штаб дивизии возглавлял полковник Н. Г. [36] Хмелевский. В прошлом политработник, по-партийному принципиальный человек, он пользовался большим авторитетом в управлении дивизией и в частях. Николай Георгиевич благотворно влиял и на Михаила Харитоновича, тактично удерживая его от опрометчивых решений. Скромно, по-деловому и своевременно начальник штаба устранял недоработки других в различных делах, особенно в организации наземной и летной подготовки авиаполков, в деятельности служб соединения.

Заместителем командира 42-й дальнебомбардировочной авиадивизии по политической части был полковой комиссар Г. Д. Колобков. Он многое сделал для того, чтобы в авиаполках и обслуживающих подразделениях была хорошо поставлена партийно-политическая работа, на деле проявлялась авангардная роль коммунистов и политработников.

Добрые воспоминания остались у меня и о командире 52-й дальнебомбардировочной авиадивизии полковнике Г. Н. Тупикове. С ним мы также были знакомы по совместной службе — во 2-й военной школе летчиков в Борисоглебске. В 1936-1938 годах этот атлетически сложенный человек участвовал в боях в Испании — в качестве летчика-добровольца интернациональной части. Спокойный, общительный, уравновешенный, Георгий Николаевич умел и потребовать от подчиненных добросовестного выполнения должностных обязанностей.

Вместе с неутомимым начальником штаба полковником Н. В. Перминовым, вечно попыхивавшим огромной трубкой, и заместителем по летной подготовке майором В. А. Картаковым командир авиадивизии полковник Г. Н. Тупиков отдавал все свои знания и опыт обучению и сколачиванию летных экипажей и подразделений.

Значительна в этом деле была заслуга заместителя командира дивизии по политчасти полкового комиссара Симонова. Особенно партийно-политическая работа была усилена среди летного состава 98-го дальнебомбардировочного авиаполка. Пилоты, прибывшие в этот полк, получили в военных школах подготовку в объеме полной программы, однако вместо ожидаемого лейтенантского звания им присвоили звание сержанта и определили для содержания в казармы.

Забегая вперед, скажу, что вскоре такое положение было исправлено — этим летчикам вернули командирские [37] звания. Но тогда у молодых выпускников военных школ настроение было, скажем прямо, неважное.

Нам, командирам и политработникам, пришлось приложить немало усилий, чтобы подбодрить их, помочь успешнее войти в боевой строй и достойно нести службу.

Незаметно подкралась зима. Как и предыдущая, она оказалась снежной. Снова приходилось бороться с заносами, тратить много сил на расчистку аэродромов, выкраивать каждый час летной погоды для полетов.

В декабре 1940 года генерал-лейтенант авиации П.В. Рычагов вызвал в Москву командующих ВВС военных округом и командиров дальнебомбардировочных авиакорпусов. Мы не знали, с какой целью нас вызывают, но в столице стало известно, что по указанию Центрального Комитета партии созвано совещание высшего командного состава армии. Перед участниками совещания должны были выступить работники Наркомата обороны, видные военачальники. Нам представлялась возможность послушать их доклады и получить руководящие указания.

Всеобщий интерес вызвал обстоятельный доклад генерала армии Г. К. Жукова "Характер современной наступательной операции". Затем генерал армии И. В. Тюленев сделал доклад "Характер современной оборонительной операции". В этих выступлениях излагались последние взгляды советской военной мысли на военное искусство.

С большим вниманием мы, авиационные командиры, прослушали доклад начальника Главного управления ВВС Красной Армии генерал-лейтенанта авиации П. В. Рычагова "Военно-Воздушные Силы в наступательной операции и в борьбе за господство в воздухе".

Если память мне не изменяет, то через день командующие ВВС округов и командиры дальнебомбардировочных авиакорпусов были приглашены в Кремль.

Вошел Сталин, окинув взглядом зал, увидел, что стенографистки приготовились записывать выступления, и коротким, энергичным жестом дал сигнал стенографисткам уйти, ничего не записывать.

Открыв совещание, Сталин охарактеризовал международную обстановку и подчеркнул, что она резко обострилась. Фашистская Германия вышла непосредственно к западным границам Советского Союза, и возникла угроза [38] прямого военного нападения на страну. Он сообщил, что собрали нас для обмена мнениями о состоянии Военно-Воздушных Сил, боеготовности нашей авиации.

Мне ранее не приходилось бывать на совещаниях столь высокого уровня. Сталина я видел и слышал впервые. Держался он просто, естественно, говорил негромко, неторопливо, избегая риторики, вычурных слов. Четко, предельно ясно формулировал мысль; кратко ставил вопрос и логично, обоснованно разъяснял его.

Признаюсь, я не собирался выступать на совещании и не готовился подниматься на столь высокую трибуну, но поставленные Сталиным вопросы взволновали меня, поскольку касались они наших повседневных дел. Желание высказать наболевшее еще более окрепло после выступления командира 2-го дальнебомбардировочного авиакорпуса полковника К. Н.. Смирнова. Он ничего не сказал о том, что же мешает нам летать с полным напряжением, в чем нуждаются дальнебомбардировочные авиакорпуса, как быстрее повысить нашу боевую готовность.

В перерыве я сообщил командирам дальнебомбардировочных авиакорпусов В. А. Судец, В. И. Изотову и другим о своем намерении выступить на совещании. Они одобрили решение.

И вот я попросил слова. Заранее составленного конспекта выступления у меня не было, набросал только перечень вопросов, которые хотел затронуть в своем выступлении. А говорил о трудностях, с которыми своими силами пока не можем справиться, о недостатках технических средств для подготовки аэродромов к полетам.

— Вы требуете от нас зимой летать только на колесах, и мы стремимся выполнить поставленную задачу. Но нынешней зимой выпадает небывало обильный снег, мы вынуждены круглосуточно убирать его с взлетно-посадочных полос и рулежных дорожек. Однако средств для вывоза снега у нас недостаточно.

На один аэродром приходилось по одному-два старых трактора, которые то и дело отказывали в работе, стояли неисправными. Мало было и бортовых автомашин. Поэтому для уборки снега на аэродром требовалось собирать весь автотранспорт, специальные машины, личный состав соединений, включая летный. И все же не управлялись. На некоторых аэродромах были вынуждены ограничиваться уплотнением снега аэродромными катками.

Тут Сталин прервал меня репликой: [39] — Вот азиатчина! Весь мир летает зимой на колесах, даже в Норвегии, где снег выпадает на несколько метров, справляются с расчисткой аэродромов и летают на колесах. Ведь лыжи снижают скорость полета и скороподъемность боевых машин. Это надо понять!

Заметив, что я пытаюсь что-то сказать и, возможно, ему возразить, Сталин чуть заметно улыбнулся, подправил мундштуком трубки усы и добавил:

— Правда, вы не просите, как некоторые другие, возврата к лыжам, и это уже хорошо.

Я, признаться, смутился, попросил разрешения уйти с трибуны и сесть на место.

— Нет, продолжайте, — сказал Сталин. — Мы вас слушаем.

Далее шел разговор о нехватке тракторов, отсутствии горючего, задержке в его подвозе. А ведь в то время когда полки простаивали, не летая по этой причине, рядом были склады неприкосновенного запаса — до 15 тысяч тонн авиационного топлива. В случае перебоев с подвозом авиационного горючего, конечно, можно было заимствовать здесь часть топлива.

— Кому нужно будет это горючее, если вспыхнет война, а наши экипажи окажутся неподготовленными, — продолжал я. — И третий вопрос: многие самолеты простаивают из-за того, что двигатели на них выработали установленный ресурс. Нет резервных двигателей. В результате зимой даже редкие летные дни мы не можем использовать полноценно.

Я заметил, что после этих слов Сталин дал какие-то указания сидевшему в президиуме Рычагову.

На совещании мы получили ясное представление о международной обстановке и возможности скорой войны. Сталин прямо и откровенно назвал нашего вероятного противника, к борьбе с которым надо готовиться, — гитлеровская Германия.

Поездом возвращаюсь в Смоленск. Под стук колес напряженно работает мысль: сколько же времени отвела нам история на подготовку к отпору врагу, успеем ли по-настоящему подготовиться к решающей схватке с фашистской Германией, покорившей чуть ли не всю Европу? Что конкретно делать каждому полку?..

Ясно было одно: предстоит напряженная работа, придется идти на известный риск и ловить каждый час [40] улучшения погоды, летать ежедневно, чаще на боевое применение.

Наши аэродромы не имели твердого покрытия, поэтому, когда началась оттепель, из полков стали поступать доклады, что грунт, грязь, вылетающие из-под колес, бьют закрылки и рули самолетов, забивают систему подъема шасси — все это могло привести к серьезным летным происшествиям. Но другого выхода у нас не было. И несмотря на значительное количество мелких повреждений материальной части, боевая подготовка экипажей продвигалась успешно. Эскадрильи летали почти ежедневно.

По своему предназначению дальняя бомбардировочная авиация должна наносить удары по целям в глубине территории противника. Истребители, обладая ограниченным радиусом действия, понятно, не могли сопровождать нас до этих целей, поэтому важное место в нашей боевой учебе занимала подготовка воздушных стрелков-радистов и штурманов к ведению огня на короткие и дальние дистанции. Кроме того, требовалось отработать полеты в сомкнутых боевых порядках, маневрирование в воздушном бою, управление огнем стрелков-радистов.

В начале 1941 года зимой в авиаполки поступили молодые стрелки-радисты, которые только что окончили школы и в ведении радиосвязи опыт имели совсем незначительный. Это серьезно затруднило сколачивание экипажей. Вот почему тренажу стрелков-радистов в приеме и передаче радиограмм уделялось столько же внимания, сколько и воздушно-стрелковой подготовке. Так же как и штурманы, они много тренировались в стрельбе с турельных установок в тире, когда удавалось — и на самолете по буксируемому конусу. Но в зимнюю неустойчивую погоду заниматься воздушными стрельбами по конусу было сложно, поэтому не все экипажи получили достаточную практику в этом деле.

В феврале 1941 года снова всех командиров дальнебомбардировочных авиакорпусов вызвали в Москву. На этот раз нас привлекли к участию в разработке нового курса боевой подготовки дальнебомбардировочной авиации. Меня назначили председателем комиссии, в которую вошли командиры авиакорпусов ДБА, а также наиболее опытные командиры соединений, летчики, штурманы, инженеры и специалисты строевых частей и Главного управления ВВС.

Работали мы чрезвычайно напряженно, не считаясь [41] с временем. Подготовленный нами "Курс боевой подготовки ДБА 1941 г." был без промедления рассмотрен командованием, утвержден и сразу же введен в действие.

Не успел я после этой работы побывать во всех частях корпуса, как снова пришел вызов. На этот раз мне надлежало прибыть в Минск на сборы командиров авиационных соединений округа. Командующий ВВС Западного особого военного округа генерал-майор авиации И. И. Копец провел с нами военную авиационную игру на картах. Я участвовал в игре в своей должности — командира дальнебомбардировочного авиакорпуса, но поскольку ни начальника штаба, ни других командиров корпуса в Минск не вызвали, пришлось одному заниматься всеми оперативными вопросами.

Военная игра была посвящена действиям ВВС фронта во фронтовой наступательной операции. На дальнебомбардировочный авиакорпус, оперативно подчиненный ВВС Западного особого военного округа, возлагалась выброска воздушно-десантного корпуса в интересах фронтовой наступательной операции.

Боевой состав корпуса руководители учений взяли не реальный, а произвольный. Чтобы десантировать одним рейсом воздушно-десантный корпус, потребовалось 1100 тяжелых кораблей ТБ-3. Именно таким количеством самолетов они и укомплектовали условно мой корпус. Должен заметить, что столько тяжелых кораблей до войны у нас вообще никогда не было. За все предшествовавшие годы промышленность смогла выпустить всего-то около 800 тяжелых бомбардировщиков ТБ-3, производство которых прекратилось еще в 1938 году.

Мне была непонятна цель подобной военной игры, проводимой после совещания в Москве, где обсуждались очень конкретные практические задачи. И свои соображения я откровенно высказал генералу И. И. Копцу и заместителю руководителя игры начальнику штаба ВВС округа полковнику С. А. Худякову. Но план менять не стали. Такой жизненно важный вопрос, как организация взаимодействия дальних и фронтовых бомбардировщиков с истребителями остался незатронутым. По условиям игры мы не решали и бомбардировочных задач, а прикрытие выброски десанта обеспечивалось захватом господства в воздухе...

Очень уж все легко получалось на бумаге, боевая действительность оказалась куда более суровой. [42] С чувством большой неудовлетворенности вернулся я тогда в Смоленск. Здесь ждала конкретная работа. Между тем на международной арене тучи все более сгущались. 6 апреля стало известно о нападении гитлеровской Германии на Югославию.

Командиры, политорганы, партийные и комсомольские организации активизировали в частях борьбу за укрепление дисциплины и уставного порядка, повышение бдительности и боевой готовности. Наряду с напряженной летной работой настойчиво отрабатывались действия по боевой тревоге. На каждом аэродроме были оборудованы укрытия простейшего типа для личного состава, подготовлены места стоянок самолетов в зоне рассредоточения авиационной техники, определены варианты боекомплектов, подготовлена организация подвоза их к самолетам. Люди боролись за быстроту, четкость, организованность действий по тревоге. Учеба приближалась к реальным требованиям войны.

Боевая готовность становилась законом нашей жизни. [43]