Снова на фронт

Теплый летний вечер. Дорога на станцию идет то берегом озера, то ныряет в лес. Постепенно опускаются сумерки, шофер включает фары.

Кажется, только вчера я выписался из госпиталя, куда попал после боев за Сталинград, а уже позади и дни формирования бригады, и три месяца напряженных занятий в учебном центре — тактические учения, боевые стрельбы. Генералы и офицеры учебного центра, оперативно, творчески обобщая боевой опыт частей и соединений, прибывавших с фронтов на переформирование, вносили все новое, передовое в практику подготовки войск.

В учебном центре формировались артиллерийские дивизии, корпуса прорыва, не говоря уже об отдельных бригадах, полках и дивизионах. Совершенно новым и, естественно, наиболее сложным было формирование артиллерийских дивизий и корпусов прорыва, отработка способов боевого применения большого количества артиллерийской техники.

И вот дни учебы позади. Сегодня ночью наша 58-я гаубичная артиллерийская бригада в составе трех полков, вооруженных 122-миллиметровыми гаубицами образца 1938 года, отправляется на фронт.

Стемнело. Впереди показалась станция. Там вспыхивали огни, слышался глухой шум подходивших машин. В голубоватых мерцающих лучах прожекторов отчетливо выступали платформы с откинутыми бортами. Огневики без суеты, сноровисто и быстро перекатывали гаубицы на платформы. [4]

Вместе с начальником политотдела бригады Г. С. Маркухиным я решил пройти вдоль состава.

— Что за непорядок! — долетел до нас знакомый голос командира 1229-го полка подполковника Л. И. Шейнина. — Куда вы, черт побери, лезете! — распекал он кого-то. — Сначала нужно поставить гаубицу!.. Задний ход!

Оказывается, шофер штабного автобуса Иван Назин поспешил загнать на платформу свою машину, теперь она мешала установить орудие.

— Подсоби, ребята! — виновато просит Назин. Машину окружили бойцы, шофер дал задний ход.

— Давай, братцы, поспешай, а то Гитлер вашего огонька заждался! — пошутил проходивший мимо пехотинец.

Кто-то из орудийного расчета выпалил в адрес Гитлера крепкое словечко. Все захохотали, улыбнулся даже нахмуренный Шейнин.

Откатили автобус, подали на платформу гаубицу.

— Молодцы! — похвалил Шейнин. — Быстрее закрепляйте орудие: скоро трогаемся.

А через несколько минут Лазарь Израйлевич помогал устранить неполадки уже на другом конце эшелона, уточнял с железнодорожниками время отправки. Командир полка заражал окружающих своей энергией. Все, кому приходилось общаться с Л. И. Шейниным, знали его как человека деятельного и очень требовательного. Я не ошибся, доверив ему руководство погрузкой и отправкой первого эшелона.

Наконец вся техника на платформах. Иду к своему вагону. Возле санитарного вагона два капитана медицинской службы — В. А. Скокан и Ю. А. Суворов — прощаются с врачом отъезжающего полка Зинаидой Костюковой. Они оба к ней неравнодушны, но Зина постоянно отшучивается, говорит, что война и любовь несовместимы. Да, для влюбленных война — трудная пора. И все же человек не может жить без этого светлого чувства даже в самую трудную пору.

Поравнявшись с врачами, я нарочито строго спросил:

— А вы, товарищи капитаны, что здесь делаете? Ведь ваши полки отправляются завтра.

— Да вот пришли помочь коллеге погрузить имущество, — смущенно ответил Суворов. [5]

Девушка улыбнулась, я тоже.

— Ну наговорились? Можно отправлять эшелон? — пошутил я.

— Пожалуй, можно, товарищ комбриг, — в тон мне ответила Зина.

На станции ненадолго наступила тишина. Стало слышно, как в соседней деревне высокие девичьи голоса выводили грустную песню. Повеяло мирным, довоенным временем, словно вернула эта песня нас в родные края, к людям, близким сердцу.

Вспомнилось детство, маленький городок Ветка на Гомельщине, леса, окружавшие его, в которых мы всегда находили отраду. На полянах там росли, как мне казалось, сказочные цветы, из-под листьев то и дело выглядывали крупные алые ягоды земляники, вокруг раздавались чудесные птичьи голоса. А сколько бывало радости, когда в осеннюю пору найдешь белый гриб — крепкий, бархатистый, с коричневой шляпкой и чистой округлой ножкой!..

С того времени миновало много лет, но впечатления детства по сей день со мной...

Тишину прорезал резкий звук горна.

— По вагонам! — раздалась команда.

Прозвучал свисток дежурного по станции. Тяжелый состав, медленно набирая скорость, двинулся на северо-запад.

На следующий день должны были отправиться на фронт и остальные полки бригады.

...Из-за дальнего леса показалось солнце. Его первые, неуверенные лучи скользнули по зубчатым верхушкам деревьев, заглянули в вагон.

Просыпались, негромко переговаривались офицеры. Из глубины вагона потянуло табачным дымком.

— Доброе утро, товарищ подполковник, — обратился ко мне начальник штаба бригады майор В. И. Дуданец. — На северо-запад катим. Кажется, прямо к моей мамаше.

— Выходит, Виктор Иванович, едем по вашему заказу, — раздался позади нас насмешливый голос начальника контрразведки бригады майора М. Д. Белова. — Узнали в Ставке, что у вас мамаша в Ленинграде, ну и решили порадовать.

В характере майора Белова как-то удачно сочетались [6] суровая непреклонность, душевность и мягкий юмор. Где Белов, там всегда было отличное настроение.

— Судя по тому, как забираем на северо-запад, путь наш лежит к Ленинграду, — не сдавался Дуданец.

Во второй половине дня мы проехали Вологду и Череповец. Еловые леса стали сменяться болотами, низкорослым ольшаником.

— Да, теперь ясно: едем к Ленинграду, — уверенно сказал Белов. — Трудненько нам придется. Соединение-то наше новое, необстрелянное...

— Какое же необстрелянное, если одна треть наших артиллеристов уже побывала на фронте! — горячо возразил Дуданец.

— Так ведь одна треть!

Они заспорили. Все находившиеся в теплушке окружили их плотным кольцом. Я молчал, однако беспокойство Белова передалось и мне.

Действительно, одна треть личного состава бригады прибыла к нам из госпиталей, значит, уже побывала под огнем. Мы получили 1500 моряков Тихоокеанского флота — смелых, стойких бойцов. Эти люди составили ядро бригады. Остальной же народ в военном отношении был совсем неопытный, хотя и пожилой, как говорится, свет повидавший. Да и срок формирования бригады оказался слишком коротким.

— Но ведь наш командный состав с первых дней войны на фронте, — вмешался в спор начальник политотдела Г. С. Маркухин. — Это же имеет решающее значение.

К мнению начальника политотдела мы прислушивались особенно внимательно. Призванный в действующую армию в 1942 году из запаса с должности секретаря райкома партии одного из районов города Рязани, он пользовался в бригаде большим авторитетом. Отзывчивый и общительный, Георгий Сергеевич умел находить ключ к сердцам людей, отличался строгой логикой мышления, умением делать верные обобщения, убеждать.

— На заводах и в колхозах, в общественных организациях, — горячо говорил он, — наши воины прошли школу коллективизма, получили хорошую закалку. Среди офицеров, сержантов и рядовых есть коммунисты с большим партийным стажем. Во время лагерной учебы бойцы освоили боевую технику, научились неплохо выполнять свои обязанности. [7]

— Все это верно, — согласился я. — У нас опытный командный состав, крепкое ядро, большая партийная прослойка. Поэтому есть все основания считать нашу 58-ю вполне боеспособным соединением, хотя еще и недостаточно закаленным.

Конечно, за три месяца сформировать бригаду — обучить личный состав, сколотить подразделения, полки — невероятно трудно, ведь в мирное время на это уходило два года. В нашей подготовке, разумеется, остались еще слабые места. Меня, например, беспокоила артиллерийско-стрелковая подготовка офицерского состава, стрельба орудийных расчетов по движущимся целям. Не совсем четко были отработаны вопросы управления подразделениями и огнем в динамике боя. Все это нам предстояло по-настоящему освоить уже на фронте...

Поезд шел по землям, где побывали фашисты. Пепелища Тихвина и руины Волхова, стертые с лица земли рабочие поселки и деревни говорили о жестокости врага, суровых боях, которые шли здесь совсем недавно. К вечеру третьего дня пути мы уже были недалеко от линии фронта. За станцией Жихарево эшелон пошел по ветке, ведущей к берегу Ладожского озера, проложенной после прорыва блокады Ленинграда в январе 1943 года. От противника нас теперь отделяла лишь узкая полоска земли. Стояли ленинградские белые ночи, кроме того, со стороны Синявинских высот противник непрерывно освещал местность ракетами. Было светло как днем.

Этот опасный участок проскользнуть незаметно нам не удалось. Над эшелоном просвистел снаряд, затем второй, где-то рядом ухнул разрыв... Судя по его силе, эшелон обстреливала тяжелая артиллерия. Беглый огонь чередовался с методическим, снаряды ложились все ближе к составу. Неприятно чувствовать себя мишенью и сознавать, что не можешь нанести ответный удар.

Вдруг раздался пронзительный скрежет тормозов, нас бросило к стенке вагона. Поезд остановился. Вражеский снаряд разорвался перед паровозом, следующий разбил автомашину на платформе, еще один угодил в вагон с боеприпасами в хвосте эшелона. Вспыхнул пожар. Нужно было как можно быстрее вывести состав из зоны обстрела.

Шейнин выделил артиллеристов в помощь железнодорожникам, а сам побежал к горящему вагону. Под огнем [8] противника бойцы и железнодорожники отцепили вагон и потушили пожар. Вскоре послышались орудийные выстрелы с нашей стороны. Вражеские батареи замолчали.

Врач Зина Костюкова и военфельдшер Клава Мурина оказали первую помощь раненым и обожженным. Очень быстро путь был восстановлен, и наш состав двинулся вперед. Боевое крещение мы приняли...

К Ленинграду подъезжали ранним утром 3 июля 1943 года. Солнце только что взошло. Окутанный легкой дымкой тумана, огромный город даже в осаде выглядел величественным.

Эшелон шел по кольцевой ветке. Перед артиллеристами, собравшимися у раскрытых дверей вагонов, мелькали разрушенные дома, груды битого кирпича на асфальте, воронки от бомб и снарядов.

Выгружалась бригада на Варшавском вокзале. Нас встретил молодой коренастый майор с пышными черными усами. Это был начальник оперативного отдела штаба 18-й артиллерийской дивизии прорыва В. В. Моргунов.

После выгрузки эшелона и отправки подразделений в район сосредоточения мы поехали с ним в штаб дивизии, в состав которой была включена бригада. Ехали через весь город, и я сразу почувствовал его непреклонную решимость биться с врагом до конца. По улицам шли подразделения пехотинцев, моряков, артиллеристов, в садах и на площадях задрали свои тонкие стволы зенитки, проспекты ощетинились ежами и железобетонными надолбами.

— Какое сейчас положение в городе? — обратился я к Моргунову.

— Сравнительно спокойное. Если не считать, конечно, постоянных обстрелов и действий разведывательных групп противника. С нашей стороны наиболее активно сейчас воюет артиллерия. Она довольно успешно борется с артиллерийскими и минометными группировками немцев. Артиллерийская дуэль не затихает ни днем, ни ночью.

Машина затормозила у подъезда четырехэтажного кирпичного дома, стены которого во многих местах были выщерблены осколками.

— Вот и штаб, — сказал Моргунов, распахивая дверцу машины. [9]

Командир дивизии полковник Б. И. Кознов, бритоголовый, с посеревшим от усталости лицом, принял меня сразу. Он стал расспрашивать о состоянии личного состава и техники. Я подробно доложил, упомянул и о ночном обстреле эшелона.

— Значит, уже успели и у нас понюхать пороху? — улыбнулся Борис Ильич. — Хотя для вас после Сталинграда это мелочи. Да, вражеская артиллерия открывает огонь по каждому эшелону, идущему в город, — немцы пытаются сорвать снабжение Ленинграда. Но и наши артиллеристы, разумеется, не молчат.

— Это мы почувствовали, — заметил я.

Борис Ильич подошел к столу, карандашом показал на карте линию переднего края. Затем ознакомил меня с группировкой войск противника, а также с группировкой наших войск в полосе обороны 42-й армии, которой была придана 18-я артиллерийская дивизия.

Разговор продолжался около часа. Кознов рассказал, что с 1 июля 1943 года дивизия приступила к переформированию. Из ее состава выведены 15-я пушечная, 38-я гаубичная и 15-я минометная бригады. Теперь дивизия имеет батарею управления, 65-ю легкую, нашу, только что прибывшую, 58-ю гаубичную бригады, 2-ю и 80-ю тяжелые гаубичные и 42-ю минометную бригады. Кроме того, скоро в дивизию должна войти 120-я Краснознаменная гаубичная артиллерийская бригада большой мощности, на вооружении которой имелись орудия 203-миллиметрового, калибра.

«Шесть бригад, вооруженных пушками, гаубицами и минометами, всего свыше 350 стволов, — огневая мощь довольно внушительная», — подумал я.

— Условия на Ленинградском фронте особенные, товарищ Скоробогатов, — сказал полковник. — Здесь сложились свои традиции и взгляды на боевое применение артиллерии в оборонительных и наступательных операциях. Вы должны понять эти особенности и постоянно учитывать их.

Затем он рассказал, что при прорыве блокады Ленинграда в январе этого года в стрелковых дивизиях наряду с артиллерийскими группами поддержки пехоты создавались контрминометные группы, обычно в составе гаубичного или минометного полка со средствами звуковой разведки. Создание таких специальных групп, обеспеченных [10] звукометрическими станциями, явилось новым в боевом применении артиллерии.

— Придется и вам этим делом заниматься. У нас на фронте подавлению вражеских минометов уделяется большое внимание. При изучении звукометрических данных мы заметили, что батареи звуковой разведки записывают импульсы каких-то огневых средств противника, не характерные для импульсов орудийного выстрела. Появилось предположение, что на ленте запечатлены дульные волны от выстрелов немецких минометов. В декабре 1942 года на артиллерийском полигоне командующий артиллерией фронта генерал Одинцов провел опытные стрельбы из минометов разного калибра. Батареи звуковой разведки были развернуты на различных акустических базах и на разных удалениях от «переднего края». Эти стрельбы показали, что батареи звуковой разведки могут с достаточной точностью засекать минометные батареи врага, если их развернуть не далее двух километров от него. Для своевременного включения центральной записывающей станции пост предупреждения нужно выносить на передний край и даже в нейтральную полосу. Как видите, ленинградские артиллеристы — пионеры в этом деле, — не без гордости заключил Борис Ильич.

Он взял со стола блокнот, перелистал, быстро нашел нужную запись:

— Интересные наблюдения на этот счет делает командир 18-й артиллерийской группы немцев. Сейчас я зачитаю вам выдержки из его дневника. Вот они:

«...Имевший место в боях южнее Ладожского озера повторный обстрел наших введенных в действие минометных батарей заставляет думать, что советской артиллерийской разведке впервые удалось успешно применить новый способ засечки. До сих пор считалось, что засечка невозможна ни светометрическим, ни звукометрическим способом. Теперь же, вероятно, противнику удалось найти способ звукозасечки путем фиксации шума отдачи при выстреле». — Кознов захлопнул блокнот и сказал:

— Военный совет армии решил выделить для борьбы с минометами и дивизионной артиллерией противника в полосе обороны 42-й армии вашу бригаду. Конечно, это наряду с выполнением и других огневых задач. Справитесь? [11]

— Не боги горшки обжигают, товарищ полковник. Справимся! — ответил я.

— Для обеспечения задач контрминометной борьбы мы придаем вам 625-й отдельный разведывательный дивизион, имеющий большой боевой опыт. Его командир Наум Борисович Полонский на нашем фронте считается одним из лучших специалистов по контрминометной борьбе и разведке фашистских минометов и артиллерии.

Из довоенной специальной литературы я знал, что наши ученые-артиллеристы упорно искали методы засечки минометных батарей, в частности по траекториям полета мин.

Во время командования дивизионным полком на Брянском фронте, а затем артиллерией дивизии на Сталинградском фронте мне приходилось непрерывно организовывать борьбу с минометными и артиллерийскими батареями противника. В 1941–1942 годах на Брянском и Сталинградском фронтах в дивизионной артиллерии не было технических средств для определения координат стреляющих минометных батарей. Из положения выходили, засекая цели с пунктов сопряженного наблюдения{1}, что особенно удавалось в ночное время. Применяли и такой метод: как только вражеская минометная батарея открывала огонь, на этом направлении производили заранее подготовленные огневые налеты по высотам, где размещались наблюдательные пункты немцев. Лишая противника глаз, мы обрекали его на молчание или, в крайнем случае, ослабляли огонь. По осколкам же вражеских мин и снарядов определяли калибр стреляющих батарей. Таким образом, и в условиях, когда дивизионная артиллерия не имела средств инструментальной разведки, артиллеристы совершенствовали методы контрбатарепной борьбы, но, к сожалению, с малой эффективностью. Что же касается подавления минометных батарей с применением технических средств для определения их координат, то в моей практике такого не встречалось.

* * *

Вслед за 1229-м прибыли 1220-й и 1300-й полки. После благополучной разгрузки бригада сосредоточилась на [12] окраине города. В тот же день была получена боевая задача, и мы приступили к рекогносцировке местности и организации разведки. До нас в этом районе оборону частей 42-й армии обеспечивала 38-я гаубичная бригада полковника И. С. Хруцкого, и нам надлежало занять ее боевые порядки. Я решил выдвинуть по одному дивизиону из каждого полка ближе к переднему краю с тем, чтобы можно было поражать цели в глубине обороны противника. Мы придерживались испытанного правила русских пушкарей: «Артиллерия должна стрелять далеко, но не издалека».

1300-й полк Ф. Е. Васильцова расположился в районе мясокомбината, 1229-й полк Л. И. Шейнина — в районе поселка Шушары, а 1220-й полк А. Д. Волгина — юго-восточнее авиагородка. Штаб бригады разместился на окраине города, в небольшом недостроенном доме на Московском проспекте.

Для воинов бригады начались тревожные фронтовые будни, полные опасности, неожиданностей и тяжелого труда.

В период затишья личный состав занимался упорной учебой и совершенствованием боевых порядков. Батарейцы строили блиндажи для орудий, оборудовали погребки для снарядов и укрытия для орудийных расчетов. Трудились днем и ночью. Почти каждое утро я выезжал в полки и проверял ход работ по оборудованию огневых позиций, а особенно наблюдательных пунктов. Мы по опыту знали, что успех в подавлении вражеских целей зависит не только от количества артиллерии и боеприпасов, но и от организации разведки. Неточные разведданные, как правило, приводили к излишнему расходу снарядов, резкому снижению эффективности огня, а иногда и срыву всей операции. Разведка целей требовала терпения и настойчивости.

С октября 1941 года немцы у стен Ленинграда создали прочную оборону, отвечавшую всем требованиям позиционной войны. Она проходила по рубежу восточная окраина Урицка, Павловская Слобода, Русское Кайрово, Камень, Александровка, Пушкин. Передний край противника проходил по скатам высот, с которых хорошо просматривалось расположение наших войск. Глубокие овраги в обороне гитлеровцев, чередующиеся с лесами, не позволяли нам просматривать его расположение, а полоса [13] болот на подступах к высотам, занятым врагом, затрудняла наступление наших войск.

Глубоко эшелонированная оборона гитлеровцев по всему фронту была насыщена дотами, дзотами, бронеколпаками. Множество траншей соединяло огневые точки в единую систему. Весь свой передний край противник опоясал проволочными заграждениями в два-три кола, перед ними были густо расставлены противопехотные рогатки, растянуты спирали Бруно, проходы заминированы. На танкоопасных направлениях, примерно в километре от переднего края, фашисты вырыли противотанковые рвы, расставили железобетонные надолбы.

Второй оборонительный рубеж врага проходил от Константиновки до Красного Села через высоту 112,0 и тоже представлял собой хорошо развитую систему траншей и дзотов.

Между первым и вторым рубежами, ближе к нашему переднему краю, противник создал узлы сопротивления, состоявшие из двух-трех опорных пунктов. Стрельну, Красное Село, Дудергоф, Павловск, Гатчину в глубине своей обороны немцы превратили в мощные опорные пункты, каждый из которых имел круговой обстрел и связь с соседними узлами сопротивления. Новые огневые точки в них то появлялись, то вдруг исчезали.

Разведчики нашей бригады делали все, чтобы в короткий срок выполнить поставленную задачу по разведке обороны противника. Первое, с чего мы начали, — на всех наблюдательных пунктах завели журналы разведки, куда заносили результаты наблюдений за обнаруженными целями, записывали их характеристики. Офицеры штаба бригады каждый день выезжали в штабы полков и дивизионов для организации взаимодействия всех видов разведки, правильного учета и анализа разведданных. Вечером все эти данные поступали в штаб бригады, где тщательно обобщались; итоги докладывались в штаб дивизии.

Вместе с командирами полков и начальниками их штабов я ежедневно бывал на батареях, присутствовал на занятиях, проверял готовность расчетов, разведчиков, связистов и радистов к ведению боя. Мы учили подчиненных и учились сами. Особое внимание уделялось командному составу штабов всех степеней. При этом в программе обучения все большее место стала занимать [14] тематика наступательного боя. И неудивительно. На многих фронтах летом 1943 года наши войска вели активные наступательные действия. Мы верили, что скоро придет и наш черед.

С 1 августа начались регулярные штабные тренировки. Основной их задачей было научить офицеров правильно планировать и вести артиллерийское наступление.

Передовые наблюдательные пункты батарей располагались в первых траншеях или даже на нейтральной полосе, в непосредственной близости от переднего края немцев. Днем пробраться туда было невозможно. Обычно эти передовые НП занимались ночью, начинали работу с рассвета и заканчивали с наступлением сумерек. С пунктов сопряженного наблюдения, как правило, производилась засечка стреляющих минометных батарей и различных огневых точек.

Особую изобретательность здесь проявлял начальник штаба бригады майор В. И. Дуданец. Он прибыл в бригаду с должности начальника разведки штаба артиллерии 7-й отдельной армии Карельского фронта, работу инструментальной артиллерийской разведки знал хорошо. Этот подвижный, энергичный человек, имеющий большой опыт штабной работы, умел так распределять задания и контролировать своих подчиненных, что очень редко кого из них ему приходилось подгонять.

В помощи же и контроле нуждались многие, так как командирами батарей, дивизионов и полков, начальниками штабов были выдвинуты молодые офицеры, которые, хотя и прошли двухлетнюю школу войны, но еще не имели достаточного опыта работы в объеме занимаемых Должностей. Надо было помочь им полностью проявить свои способности, подготовить к выполнению своих обязанностей в бою.

К нам часто приезжал полковник Б. И. Кознов. Он многое подсказывал, иногда по-товарищески журил, но всегда требовал неукоснительного выполнения своих указаний. Кстати, мы делали это с особым старанием не только потому, что исходили они от старшего по должности, но и потому, что Борис Ильич имел большой опыт борьбы с врагом на Ленинградском фронте и глубокие военные знания (еще в 1936 году он окончил артиллерийскую академию). [15]

Вскоре после того как бригада заняла боевые порядки, Борис Ильич позвонил мне и предупредил:

— Завтра к нам прибудет командующий артиллерией фронта генерал-лейтенант артиллерии Одинцов. К десяти ноль-ноль все командиры полков бригады должны быть готовы его встретить.

Утром точно в назначенное время к штабу бригады подъехала машина. Из нее вышел генерал-лейтенант Г. Ф. Одинцов. Его сопровождал полковник Б. И. Кознов.

Из рассказов ленинградских артиллеристов мы уже знали о военном даровании Г. Ф. Одинцова, его исключительно высоких боевых качествах и организаторских способностях. Особенно ярко эти черты раскрылись в тяжелые декабрьские дни 1941 года в ходе Тихвинско-Волховской операции, сорвавшей попытку немецкого командования создать второе кольцо окружения Ленинграда. Первым же крепким орешком на пути гитлеровцев к городу Ленина был наш оборонительный рубеж на реке Луга. Почти месяц двадцать девять фашистских дивизий под руководством командующего группой армий «Север» генерал-фельдмаршала Лееба штурмовали, бомбили и обстреливали Лужскую линию обороны. В сентябре 1941 года немецко-фашистские войска вышли на ближние подступы к городу, взяли Шлиссельбург. Ленинград оказался блокированным с суши. В октябре, после длительных и жестоких боев за Пулковские высоты — их гитлеровцы так и не смогли взять! — фронт стабилизировался. В ноябре немцы попытались было соединиться восточнее Ленинграда с финнами, чтобы полностью окружить город, но и здесь потерпели неудачу... Группа армий «Север» понесла огромные потери на дальних и ближних подступах к Ленинграду, наступательные возможности ее иссякли. Враг вынужден был перейти к обороне, зарыться в землю, но он не оставил своих варварских замыслов. Гитлеровское командование подтянуло сюда крупную артиллерийскую группировку и стремилось разрушить город огнем... Перед нашими артиллеристами встала задача огромной важности — спасти Ленинград и его жителей от гибели. Были срочно созданы контрбатарейные группы армейской и морской артиллерии. Все высокие здания в городе, краны в порту, мясокомбинат, а также заводские трубы превратились в наблюдательные пункты сопряженного наблюдения. Огонь нашей артиллерии вынудил противника [16] оттянуть свои батареи на 8–10 километров. На город стало падать меньше снарядов. В феврале 1942 года Военный совет фронта поставил перед артиллеристами новую задачу: перейти от оборонительных методов борьбы к наступательным, планомерному уничтожению вражеских батарей. В это время во главе артиллерии фронта уже стоял генерал-лейтенант Г. Ф. Одинцов.

После доклада я представил командующему артиллерией своих командиров полков. Первым к генералу подошел приземистый, широкоплечий подполковник Ф. Е. Васильцов — командир 1300-го гаубичного артиллерийского полка. Светлые пушистые брови почти закрывали его глубоко посаженные глаза. Все в бригаде знали, что Федор Елисеевич мастерски владеет техникой артиллерийской стрельбы. Жизнерадостный, всегда готовый поделиться своими знаниями с товарищами, он пользовался всеобщим уважением.

Затем представился подполковник Л. И. Шейнин. Первые два года войны Лазарь Израйлевич был комиссаром тяжелого артиллерийского полка. После окончания курсов переподготовки офицерского состава его назначили на командную должность. Впервые мы с ним встретились в учебном центре, где формировалась наша бригада. Я как-то сразу, после первого же знакомства, проникся доверием к этому человеку. И не ошибся. Уже к концу пребывания в учебном центре он уверенно и умело командовал полком, а позднее, в боевой обстановке, проявлял инициативу, находчивость и самостоятельность в самых сложных ситуациях.

За Шейниным представился командир 1220-го гаубичного полка подполковник А. Д. Волгин. Неторопливый, рассудительный, Александр Дмитриевич считался прекрасным теоретиком в вопросах тактики артиллерии, особенно управления огнем дивизиона и группы в бою. Опытный командир, душевный человек, Волгин пользовался непререкаемым авторитетом.

С этими тремя офицерами я формировал бригаду в учебном центре и хорошо с ними сработался. Они были разными по уровню артиллерийской подготовки, характерам, но всех их роднило высокое чувство долга и ответственность за порученное дело. Все трое с первого дня войны находились на фронте, за плечами у каждого был немалый боевой опыт. [17]

Генерал осмотрел наши боевые порядки, указал на недостатки в оборудовании их в инженерном отношении, побеседовал с офицерами и солдатами.

— Сейчас условия борьбы с артиллерией противника усложнились, — сказал Георгий Федотович. — Нашим орудиям приходится вести огонь на предельных дальностях по целям, укрытым в мощных дзотах. Все чаще мы применяем метод привлечения огня на себя. Как только начинается обстрел города, наша артиллерия по сигналу «Буря!» открывает огонь по наиболее важным объектам немцев в Гатчине, Тосно, Красном Селе — аэродромам, штабам, складам. Противнику приходится прекращать обстрел Ленинграда и переносить огонь на наши батареи. Нам эти налеты вреда не причиняют: орудия у нас, как правило, укрыты в добротных дзотах, зато мы отвлекаем немало сил врага. Например, четвертая и шестая батареи бригады полковника Гордеева за короткий срок приняли на свои позиции восемь — двенадцать тысяч фашистских снарядов. Иногда немцы проводят против наших батарей даже авиационно-артиллерийские налеты. Совсем недавно они почти двадцать минут бомбили и обстреливали с земли батарею капитана Амеличева, находившуюся у подножия Пулковских высот. Но наши артиллеристы даже в такой обстановке не прекратили огня. Батарея осталась цела. За героизм и стойкость всему личному составу были вручены боевые награды.

Первое знакомство с командующим артиллерией фронта произвело неизгладимое впечатление на весь личный состав.

После беседы Георгий Федотович предложил мне проехать с ним на огневые позиции 80-й тяжелой бригады, вооруженной 152-миллиметровыми гаубицами. Вместе с нами выехали Б. И. Кознов и начальник штаба дивизии В. В. Чернев. Встретил нас командир бригады Герой Советского Союза полковник И. Т. Петров. Еще раньше я слышал о нем немало хорошего и теперь с любопытством рассматривал статного, с приветливым, открытым лицом командира.

Мы обошли и осмотрели четыре орудийных окопа; они были оборудованы очень тщательно. Заглянули в погребки. Снаряды здесь лежали по партиям: с одинаковыми весовыми знаками и зарядами; на щитках орудий были записаны установки для открытия огня по цели, [18] закрепленной за батареей, — все это, конечно, повышало эффективность стрельбы.

На щите одной из гаубиц виднелось множество пробоин и вмятин.

— Когда батарея стояла на окраине авиагородка, — рассказал Иван Тимофеевич, — немцы выпустили по этой гаубице около трехсот снарядов. К счастью, орудие уцелело. — И добавил, как само собой разумеющееся: — Наши батарейцы все это время вели ответный огонь.

Уехал генерал-лейтенант Одинцов уже под вечер, по-дружески распрощавшись с нами. Я тоже возвратился в свою бригаду.

Учитывая опыт бригады И. Т. Петрова, я сразу же приказал командирам полков для каждого орудия построить дзот.

* * *

Наступили безветренные, жаркие дни июля 1943 года. В один из таких дней мы с майорами Г. С. Маркухиным и М. Д. Беловым приехали в полк Л. И. Шейнина на огневую позицию второй батареи старшего лейтенанта В. И. Гореликова. Солнце палило немилосердно. Загоревшие лица солдат блестели от пота, гимнастерки на спинах покрылись солью. Огневики работали энергично, слаженно. Уже были подготовлены котлованы для четырех орудий; осталось лишь кое-где подровнять дно, застлать его досками — и укрытия для гаубиц готовы.

— Перерыв! — раздался голос командира взвода младшего лейтенанта Петра Мартынова.

Этот спокойный худощавый офицер пользовался особым расположением бойцов за смелость, умение поддержать полезную инициативу, чуткое, внимательное отношение к людям.

Бойцы отошли от котлована и, потирая натруженные руки, расположились на траве. Завязалась беседа. Поплыли в воздухе сизые струйки махорочного дыма. Правда, покурить как следует им так и не удалось. Погода внезапно, как это часто бывает в здешних местах, переменилась: подул ветер, на западе небо затянуло тучами, похолодало. Над Урицком вспыхнули молнии, прокатились глухие раскаты грома — и хлынул дождь.

— По землянкам! — скомандовал Мартынов.

У орудий остались лишь дежурные. Дождь усилился, [19] вода кое-где просочилась сквозь перекрытия, темными змейками побежала по стенам.

Шейнин виновато развел руками:

— Не успели закончить, товарищ подполковник. Надо бы дерном выложить...

— Поторопитесь, — посоветовал я, — а то в один прекрасный день вас просто затопит.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Вновь засияло солнце. Наступила необычная тишина, которую внезапно нарушил далекий разрыв снаряда. Война напоминала о себе, она была рядом...

Мы подошли к группе бойцов, собравшихся неподалеку от землянки. Парторг батареи Е. X. Елимасов — приземистый, слегка сутулый казах, — щурясь от яркого солнца, о чем-то беседовал с бойцами. В руках он держал газету «Ленинградская правда».

Сержант Елимасов — один из лучших парторгов полка Шейнина — прошел суровую школу первых лет войны. Мы прислушались. Разговор шел о Ленинграде, блокаде, героических жителях города Ленина, ленинградской школьнице Тане Савичевой, шоферах Дороги жизни — Сапожникове, Еркмане, Васильеве, Тихонове, Кудельском...

— Вот так, ребята, — закончил беседу парторг. — И нам нельзя отставать — ведь мы теперь тоже ленинградцы. «Город Ленина — это мой город!» — так мы с вами должны считать. А сейчас главная задача — поскорее построить добротные укрытия, чтобы фашистов бить, а самим напрасных потерь не нести. Понятно?

— Молодец сержант! — одобрительно заметил Маркухин. — Знает, на что нацелить солдат.

— Пора за дело! — послышался громкий голос Мартынова.

Бойцы погасили самокрутки, заторопились к котловану. И вот уже опять замелькали лопаты, полетела земля, застучали топоры.

Так проходили фронтовые будни на батареях. В период затишья артиллеристы бригады оборудовали боевые позиции, одновременно совершенствовали свои знания, настойчиво овладевали опытом вооруженной борьбы в условиях блокады. Учились бойцы, учились командиры.

Бывалые солдаты передавали свой опыт молодым, прибывшим в бригаду в период формирования. Вся подготовка [20] проходила под лозунгом: каждый номер должен овладеть всеми специальностями в расчете и отделении, быть готовым заменить выбывшего из строя товарища. Особое внимание на взаимозаменяемость номеров расчета обращалось неслучайно. Без взаимозаменяемости нет боеготовности ни орудия, ни взвода, ни батареи. Мы требовали от всего личного состава знать в совершенстве боевую технику. За три месяца фронтовой учебы сотни молодых воинов стали опытными артиллеристами.

В 1300-м полку сержант Бутяев, а в 1220-м полку сержант Емельянов подготовили по шесть наводчиков.

Связисты 1300-го полка Шаганов и Ганюшкин, командир отделения связи 1220-го полка сержант Засухин, связисты Завелов, Туригин, Чернышков из 1229-го полка под сильным артиллерийским, минометным и ружейно-пулеметным огнем по нескольку раз в день устраняли порывы на линиях, обеспечивая бесперебойную связь между подразделениями.

Разведчики-комсомольцы 1220-го полка Пшеничников, Фандеев, Чкалов, Палагута, Пантуков, Голубятов, Харайкин, Гамиляков, работая на пунктах сопряженного наблюдения дивизионов, засекали каждый выстрел противника из миномета или орудия, с большой точностью днем и ночью вели разведку его огневых средств.

Для получения практики в стрельбе прямой наводкой из гаубиц по неподвижным огневым точкам командир дивизии поставил перед нашей бригадой задачу: в боевых условиях отработать со всеми орудийными расчетами этот вид ведения огня. Все цели, подлежащие уничтожению, должны быть согласованы с общевойсковыми командирами и их штабами, а орудия, ведущие стрельбу, — надежно прикрыты огнем стрелкового оружия, артиллерии и минометов. Стрельба прямой наводкой из гаубиц по неподвижным целям, как показал опыт, несколько отличается от стрельбы из пушек, так как дальность прямого выстрела гаубицы меньше. Поэтому приходилось вводить больше корректур в прицельные приспособления, а на это требовалось дополнительное время. Здесь нужны были особенная слаженность действий расчета, очень прочные навыки каждого номера в выполнении своих обязанностей, инициатива и высокие волевые качества командиров орудий. Наши орудийные расчеты были хотя еще и необстрелянными, но уже крепко сколоченными [21] коллективами. Командиры и политработники всемерно поднимали авторитет сержантов, повседневно учили их искусству воспитания бойцов, умению действенно влиять на каждого из шести воинов расчета с учетом их характеров, взглядов на жизнь и на бой.

Ранним июльским утром, когда вся местность была еще затянута дымкой тумана, расчет старшего сержанта И. Д. Жукова из 1220-го полка выкатил свое орудие на запасную огневую позицию. Здесь заблаговременно был вырыт орудийный окоп для стрельбы прямой наводкой по дзоту противника, едва видневшемуся в кустарнике на расстоянии шестисот метров.

Вдруг небо озарилось вспышкой выстрела, над расчетом Жукова со свистом пролетел снаряд. Немцы обнаружили орудие. Старший сержант приказал скатить его в укрытие, а сам стал наблюдать за противником. Уточнив расстояние до дзота, он приказал снова поставить орудие на боевую площадку.

Началась артиллерийская дуэль. Прильнул к панораме наводчик Григорий Былык, четко и быстро действовал заряжающий Байрам Башлибов.

Гитлеровцы обстреливали огневую позицию наших артиллеристов, но расчет коммуниста Жукова не дрогнул. Он произвел несколько прицельных выстрелов по вражескому дзоту, и тот был уничтожен.

По орудию Жукова ударил пулемет из соседнего дзота. Введя корректуру, старший сержант перенес огонь на него. Прицел был точен. Высоко взлетели бревна в доски. Прямым попаданием снаряда в амбразуру дзот был разрушен.

Расчет коммуниста старшего сержанта Ивана Дмитриевича Жукова с честью выдержал свой первый боевой экзамен.

Как-то утром заехал я в полк к Васильцову. Бойцы позавтракали, вот-вот в батареях должны были начаться занятия. День стоял ясный, солнечный, лишь на горизонте растекалась синеватая пелена, несколько уменьшавшая видимость глубины обороны противника.

— Кончай курить, товарищи! — командует старший на батарее лейтенант Сергей Яковлев.

— Не даст нам фриц сегодня заниматься. — Сержант Королев бросил окурок. — Разве такой ясный день упустит!.. [22]

Не успел он договорить, как со стороны Урицка раздался характерный звук орудийного выстрела. Через секунду снаряд, с визгом пролетев над позицией, разорвался метрах в ста от батареи. Вскоре прогремел новый взрыв, затем еще и еще... Снаряды ложились все ближе к батарее.

— В укрытия! — скомандовал Яковлев.

Все вокруг затянуло серой пеленой, запахло гарью. Грохот нового взрыва — и властная команда сержанта Николая Горюнова:

— Горят снаряды! За мной!..

В погребке пламя подбиралось к ящикам со снарядами. Еще минута — и взрыв был бы неминуем. Но сержанты Горюнов, Королев, младшие сержанты Громак, Стелянов и Варенков вытащили горящие ящики, сбили пламя, засыпали их землей.

Разведчики дивизиона засекли вражескую батарею, и она была уничтожена.

* * *

В начале августа меня вызвали в штаб артиллерии 42-й армии, которой бригада была оперативно подчинена. Со мной поехал начальник штаба бригады майор В. И. Дуданец и командир 625-го отдельного разведывательного дивизиона майор Н. Б. Полонский. Мы захватили с собой первые наметки плана контрминометной борьбы.

Прежде чем ехать в штаб, я предложил своим спутникам заглянуть на Невский проспект. Город, озаренный солнцем, был красив даже в блокадные дни.

Едва проехали один квартал, как завыли сирены, начался очередной обстрел. Воздух разрезал протяжный вой снарядов, слышался грохот разрывов. Неподалеку от нас поднялось красноватое облако пыли: снаряд попал в фундамент дома. Следующий угодил в трамвай с людьми.

— В укрытие! — остановил машину постовой милиционер.

Мы повернули к арке, под которой было полно народу.

— Сюда, товарищи военные! — послышалось сразу несколько голосов. — Скорее!

Около часа бушевал смерч огня на Невском. С болью в сердце наблюдали мы, как великая красота разрушалась фашистскими варварами.

Я всматривался в суровые лица женщин. Многим из [23] них пришлось заменить у станков мужчин, ушедших на фронт.

Вспомнилась мне одна встреча. Нужно было срочно переделать шворневую лапу гаубицы, и я поехал на прославленный Кировский завод. Директором завода был Николай Дмитриевич Пузырев — человек талантливый и энергичный. Во время блокады он одним из первых организовал выпуск военной продукции. Внимательно выслушав мою просьбу, Николай Дмитриевич сказал:

— Знаете, товарищ подполковник, мы очень загружены заказами, фронтовыми конечно. По двенадцать — четырнадцать часов люди не отходят от станков.

О том, чтобы, как говорят, «нажать», не могло быть и речи. Я молчал. Директор сочувственно вздохнул:

— Однако попытаемся помочь. Поговорим с рабочими.

Мы пошли по территории завода, из цехов которого медленно выползали танки. В глаза бросались пробитые снарядами стены, изрешеченные крыши, воронки — следы артиллерийских обстрелов.

— И все же работаем, — перехватив мой взгляд, произнес Пузырев. — Задания фронта выполняем.

В цеху нас окружили работницы.

— Товарищи, — обратился к ним директор. — Вот артиллерист просит срочно переделать шворневую лапу гаубицы. Но в урочное время никто не позволит нам заниматься этим неплановым заказом... Как же быть?

Высокая женщина с удивительно большими серыми глазами молча взяла у меня из рук эскиз, долго рассматривала.

— Раз надо, сделаем, — произнесла она. — Вам к какому сроку...

Нет, никогда и никому не сломить таких людей!

...В штабе артиллерии армии нас принял начальник штаба полковник Н. П. Селиванов. Он попросил план по обобщению опыта контрминометной борьбы и внимательно просмотрел его.

— Командующий особенно требователен к точности формулировок, — заметил Селиванов. — Считает, что неясность в изложении — это неясность в мыслях.

Вскоре нас позвали к командующему артиллерией армии генералу М. С. Михалкину. Это был высокий рыжеватый человек с крупными чертами лица. Я доложил ему [24] о состоянии бригады. Он прочитал наш план, сделал замечания.

— Под Ленинградом немцы в совершенстве отработали систему минометного огня, и она приносит нам немало забот, — заговорил он, широко шагая по кабинету. — Военный совет армии требует найти эффективные способы борьбы с минометами противника. Нужно организовать контрминометную борьбу как самостоятельный вид боевых действий. Звукометрическая разведка прочно укрепилась у нас как одно из основных средств разведки минометных батарей и корректировки стрельбы по ним. Вам надлежит на каждую вражескую минометную батарею завести карточку, присвоить цели номер. В карточке надо отражать калибр, количество минометов, координаты, время огневой деятельности батареи... В понятие «контрминометная борьба», — продолжал Михаил Семенович, — мы должны включать и борьбу с отдельными установками многоствольных реактивных минометов, и с органами управления минометными подразделениями, и с органами материально-технического обеспечения... Помните, — закончил генерал, — что мы должны мастерски бить врага, а мастерство приходит с опытом. Не жалейте сил на то, чтобы полнее и быстрее освоить опыт других.

С совещания у генерала Михалкина мы возвращались поздно. Стояла еще пора белых ночей, было светло и тихо, прохладный воздух бодрил. Город-фронт отдыхал.

Вскоре в 42-й армии в целях обобщения опыта разведки и организации подавления минометных батарей врага была создана комиссия под моим председательством.

Комиссии пришлось немало потрудиться, чтобы артиллерия армии повысила эффективность борьбы с гитлеровскими минометными батареями. Были тщательно изучены тактико-технические данные минометов, находящихся на вооружении противника, возможная организация, варианты их боевых порядков и метод применения.

Обычно в наступлении и в оборонительных боях немцы готовили всевозможный заградительный огонь минометных подразделений как перед своим передним краем, так и в глубине обороны, минометные батареи всех калибров располагали «кустами» — по нескольку батарей вместе. Особое внимание в своей работе мы обращали на [25] борьбу с батареями шестиствольных минометов. Гитлеровцы монтировали их на автомашинах или на транспортерах. Это увеличивало маневренность, но, как правило, заставляло придерживаться дорог.

Мы пришли к выводу, что одним из основных видов разведки стреляющих минометных батарей противника должна являться звуковая разведка. Звукометрические батареи определяли координаты минометов и передавали данные в штаб бригады. Положительные качества этих батарей — непрерывность и быстрота действий. Координаты целей, получаемых средствами звуковой разведки, при благоприятных условиях засечки и с учетом систематической ошибки близки к топографическим координатам.

Для наиболее надежного подавления минометных батарей гитлеровцев наши огневые позиции привязывались на полной топографической основе. Стрельбу вели только с учетом систематической ошибки, широко используя пристрелочные орудия. Снаряды и мины тщательно сортировали по маркам и весовым знакам. Батареи врага мы стремились подавлять сразу же после засечки.

При разведке оптическими средствами особое внимание обращали на точность ориентирования, тщательную проверку и закрепление приборов наблюдения. Для размещения пунктов сопряженного наблюдения дивизионов широко использовались высокие здания мясокомбината, авиагородка, больницы Фореля и другие.

В своей работе вновь созданная комиссия стремилась к тому, чтобы в целом в полосе 42-й армии контрминометная борьба приняла более активный и целеустремленный характер.

27 августа у нас была запланирована стрельба на подавление минометов противника с помощью 2-й батареи звуковой разведки. Командующий артиллерией 42-й армии приказал подавить 105-миллиметровую батарею трехминометного состава (цель № 504) в районе Финско-Кайрово, которая не давала покоя не только пехотинцам, но и артиллеристам. Задание было довольно ответственным, и в день его выполнения на командном пункте, как всегда в таких случаях, царило особое оживление. Перед открытием огня к нам приехал командир дивизии Борис Ильич Кознов. [26]

— Чем будет подтверждена результативность стрельбы? — спросил он.

— Фотографированием с воздуха и с помощью батареи звукометрической разведки.

Мы тут же запросили начальника разведки штаба артиллерии фронта полковника Н. П. Витте, готов ли к вылету самолет, который должен произвести фотографирование района цели. Самолет был готов.

Кстати, при подавлении вражеских батарей мы серьезное внимание уделяли элементу внезапности. А для эффективного использования снарядов звуковой репер{2} было решено создать в районе цели № 508 с тем, чтобы снарядами, отпущенными на пристрелку репера, попутно нанести поражение минометной батарее № 508. После создания звукового репера при помощи коэффициента стрельбы{3} К огонь был перенесен по цели № 504.

Артиллеристы полка Васильцова обрушили свой огонь на вражескую батарею. На ленте звукометрической станции появилась четкая запись, а летчик-наблюдатель доложил, что последняя поражающая очередь накрыла цель.

Предварительно нами был проведен ряд опытных стрельб, отработан весь материал и расчеты по контрминометной борьбе, вычерчены схемы, сделаны фотоснимки. Теперь мы все это проверили на деле. Результаты оказались хорошими.

Я со штабом бригады и командиром 625-го отдельного разведывательного дивизиона майором Н. Б. Полонским проанализировал результаты этих стрельб. Пришли к выводу, что координаты ранее звучащей цели можно привести к данному моменту способом разности систематических ошибок, полученных в момент звучания цели и в момент ее подавления. Этот вывод явился нашим вкладом в теорию и практику борьбы с минометами противника.

В тот же день Борис Ильич сообщил мне, что получен [27] боевой приказ: нашей бригаде участвовать в разведке боем, проводимой 109-м стрелковым корпусом.

Вместе с командирами полков я выехал в штаб артиллерии корпуса. Здесь мы сразу же зашли в землянку к начальнику штаба артиллерии подполковнику Ф. В. Горленко. За время пребывания на Ленинградском фронте мне приходилось не раз встречаться с ним. Это был отлично подготовленный офицер. Возглавляемый им штаб всегда считался одним из лучших на нашем фронте. Филипп Владимирович обрисовал нам обстановку, отметив, что проведенные в полосе обороны корпуса несколько поисков разведчиков не увенчались успехом. Поэтому командование 42-й армии решило провести разведку боем.

Потом мы отправились к командующему артиллерией 109-го стрелкового корпуса полковнику С. Н. Березуцкому, который детально ознакомил нас с планом предстоящего боя. Ранним утром пехота должна будет ворваться в первую траншею противника, вскрыть систему огня в его обороне, а также захватить «языка». Перед атакой артиллеристам предстояло уничтожить огневые точки врага на переднем крае этого участка и подавить его минометные и артиллерийские батареи.

Эту задачу я возложил на 1220-й и 1300-й полки бригады. А задача была не из легких. 1220-й полк, поддерживая стрелковый батальон, коротким огневым налетом должен был подавить живую силу и огневые средства противника, а после захвата первой траншеи окаймить огнем участок действия стрелкового батальона. Справа и слева тоже проводилась разведка боем. Приходилось учитывать, что ранее проводимые на этом участке поиски и разведка боем с целью захвата «языка» не дали положительных результатов. Надо было иметь в виду и то, что по всему своему переднему краю противник оборудовал деревоземляные и железобетонные сооружения для пулеметов, орудий и отдельных стрелков. Перед ними было установлено в два-три кола проволочное заграждение, и вся полоса густо насыщена противотанковыми и противопехотными минами.

За короткое время нам нужно было произвести тщательный анализ разведданных и подготовить материал по разработке плана подавления огневых точек противника. Любое промедление могло привести к большим потерям и даже к срыву боя. [28]

Артиллерийская подготовка, какой бы сильной она ни была, не может полностью подавить все огневые средства врага. Часть их с прекращением или даже с ослаблением огня оживает. Следовательно, с началом атаки необходимо иметь такую систему огневой поддержки, которая бы в течение всего периода боя позволяла держать под огневым воздействием не только минометную группировку, но и все другие огневые средства противника в этом районе. 1300-й полк получил задачу подавить вражеские минометные батареи.

Вместе с командирами полков А. Д. Волгиным и Ф. Е. Васильцовым я участвовал в рекогносцировке местности, проводимой командиром 125-й стрелковой дивизии генерал-майором И. И. Фадеевым. Наметили цели, которые нужно было уничтожить во время огневого налета, а также цели, подлежащие подавлению в ходе атаки, уточнили объем, содержание, формы и способы информации для каждого звена управления, отработали вопросы взаимодействия пехоты с артиллерией. Для артиллерийской разведки и связи со стрелковым батальоном непосредственно в бою мы выделили начальника разведки дивизиона 1220-го полка лейтенанта Л. П. Клещева.

И вот все документы для боя — карты, расчеты, схемы, таблицы огня — готовы. Начальник штаба 2-го дивизиона капитан Н. А. Шумейко сверил данные командиров батарей со своими, установил порядок ведения огня и расход снарядов. Он еще раз побывал на огневой позиции дивизиона, лично убедился в том, что старшие на батареях и командиры орудий на месте, все данные записаны на щитах гаубиц, снаряды разложены по партиям и весовым знакам, маскировка обеспечена. Разведка боем была назначена на утро. Мне в ту ночь не спалось. Сказывалось волнение, связанное с выполнением бригадой первой боевой задачи. Я вышел из землянки. Ночь была безлунной, темной. Низко над землей стелился тяжелый туман. Из соседней траншеи доносились приглушенные голоса — там тоже не спали.

Я решил побывать на наблюдательном пункте у Волгина. Разведчик сержант А. М. Сахаров, дежуривший здесь, пристально вглядывался в ночную темноту, которая плотно окутывала передний край.

— Что нового заметили в поведении противника?

— Пока ничего, товарищ комбриг. Вот только всю [29] ночь ракеты бросают, как по расписанию. Чуют небось неладное, — доложил сержант.

— Говорите, чуют?

— А может, просто так светят, для смелости. Немцы в ночное время без ракет жить не могут. — И добавил, понизив голос: — Скорей бы начиналось!

— Теперь уж скоро. Смотрите повнимательней.

В назначенный час была подана команда: «Гром!» Это сигнал о начале огневого налета. И сразу же заухали, сотрясая землю, мощные гаубицы, им звонко вторили полковые пушки. От орудийных выстрелов задрожали стены землянок.

Ровно в восемь пехота пошла в атаку. Для немцев внезапный удар нашей артиллерии и минометов, дерзкие действия передовых стрелковых батальонов оказались громом среди ясного неба. Оборона врага была полностью парализована. Наши подразделения броском ворвались в первую траншею, завязали рукопашный бой, чтобы дать возможность разведчикам захватить пленных. Задача была успешно выполнена.

Бригада, обрушив на врага около двух тысяч снарядов, подавила многие его огневые точки, минометные и артиллерийские батареи. Бойцы оживленно обсуждали итоги прошедшего боя.

— Что там тысяча снарядов на полк! — слышался быстрый говорок ефрейтора Стеленова. — Маловато! Вот если б нам дали еще столько же!.. Это была бы канонада!

— Ишь чего захотел! — возразил младший сержант Гаврючков. — Так учись стрелять, чтобы и снарядов меньше израсходовать, и цель поразить.

— Как ни говорите, а мы сегодня здорово поработали, ребята! — восторженно произнес заряжающий Рахимов, широкоплечий, с мозолистыми руками крестьянина. — Матушка-пехота не должна быть на нас в обиде. Мы теперь — народ обстрелянный, а?

«Да, — подумалось мне, — теперь мы на самом деле обстрелянный народ...»

Это был первый бой, в котором кроме огневиков участвовали и разведчики во главе с начальником разведки дивизиона лейтенантом Л. П. Клещевым. Двое суток лейтенант непрерывно находился на передовом наблюдательном пункте вместе с разведчиками Пшеничниковым и [30] Щербиным. Они изучали работу огневых средств противника на участке 114-го полка 125-й стрелковой дивизии, где должны были корректировать огонь дивизиона во время разведки боем.

* * *

В начала октября 1943 года нас все чаще стали навещать представители командования армии и фронта. Они тщательно изучали оборону противника и его огневую систему. В эти дни у нас вторично побывал командующий артиллерией фронта генерал-лейтенант Г. Ф. Одинцов. Он появился в полку Ф. Е. Васильцова без предупреждения и сразу же поздравил меня и Федора Елисеевича с присвоением звания полковника.

Выслушав доклад командира полка об огневых средствах противника, Георгий Федотович осмотрел наблюдательный пункт командира 1-го дивизиона капитана А. И. Токарева и вынес благодарность этому офицеру. Удачный выбор НП давал возможность просматривать глубину обороны немцев вправо от основного направления стрельбы на 45°. Затем генерал повернул фуражку козырьком назад, погладил чуть тронутые сединой волосы и прильнул к стереотрубе. В окопе было тихо, только в руках связиста чуть потрескивала телефонная трубка. Через некоторое время Георгий Федотович пригласил к стереотрубе командира батареи старшего лейтенанта В. Ф. Кожнова. Тот долго всматривался в лежащую впереди местность.

— Жду доклада, — сказал Одинцов.

— Вижу минометную батарею немцев в лощине Глубокая. Огневая позиция замаскирована зелеными ветками, — отрапортовал Кожнов и добавил: — Сейчас, осенью, эта зелень только демаскирует батарею...

— Вот именно! — подтвердил генерал. — Демаскирует. Растительность вокруг уже пожелтела, а ветки кустарника, укрывающие минометную батарею, все еще зеленые. Немцев часто подводит их, я бы сказал, слепая пунктуальность... Уничтожить! — приказал генерал командиру батареи.

«Справится ли Кожнов с задачей? — подумал я. — Ведь цель смещена вправо от основного направления стрельбы батареи и вышла за пределы полосы обстрела. Сумеет ли расчет произвести горизонтальную наводку [31] без дополнительной работы, необходимой для поворота гаубицы вправо?» Практика показывала, что метод ведения огня с большим смещением сопряжен с трудностями, которые могут повлечь за собой излишний расход снарядов и времени.

Кожнов еще раз измерил угол и скомандовал установки на батарею, затем резко взмахнул рукой и подал последнюю команду:

— Огонь!

Сиротливо прозвучал одинокий, приглушенный выстрел. Справа от нас басисто ухнул разрыв позади минометной батареи немцев.

Последовало еще несколько команд на огневую позицию. Кожнов вел пристрелку, вводя корректуру на каждый выстрел, удерживая разрывы на линии наблюдения и захватывая цель в «угловую вилку».

— Четыре снаряда... Беглый огонь!

Снаряды накрыли минометную батарею. В бинокль было видно, как оставшиеся в живых немцы разбегались от огневой позиции.

— Молодец! — похвалил генерал Кожнова, однако указал, что цель можно было поразить быстрее и меньшим количеством снарядов.

Мне он приказал отработать с офицерами бригады и особенно командирами батарей — этой центральной фигурой в артиллерии — все виды стрельб, провести практические занятия также с командирами взводов и орудий. По его распоряжению для этого нам отпускались дополнительные снаряды.

Генерал Г. Ф. Одинцов неутомимо учил нас организации и ведению разведки, анализу разведданных. Особенно это было необходимо при обеспечении артиллерийского наступления, организации взаимодействия артиллерии с пехотой и танками при бое в глубине обороны противника, плановом разрушении огневых точек врага на переднем крае, а также уничтожении минометных и артиллерийских батарей. Инициативу, стремление к творческому поиску, любовь к нелегкой артиллерийской службе прививал Георгий Федотович своим подчиненным.

После стрельбы Г. Ф, Одинцов долго беседовал с командиром полка полковником Ф. Е. Васильцовым.

— Ну что же, комбриг, хватит полковнику Васильцову командовать полком! — сказал он мне перед отъездом [32] из бригады. — Думаем назначить его командующим артиллерией дивизии. Как вы на это смотрите?

— Положительно, товарищ генерал.

Теперь мне стало понятно, почему в последнее время Георгий Федотович так внимательно присматривался к Васильцову. Жалко было, конечно, расставаться с Федором Елисеевичем: я видел в нем не только хорошо подготовленного командира полка, но и душевного, внимательного товарища.

Двухлетний опыт войны показал, что артиллеристы, как правило, должны действовать совместно с пехотой и уничтожать цели противника, находящиеся в непосредственной близости от своих войск. Сейчас, находясь в обороне, мы экономили каждый снаряд из той жесткой нормы, которая нам отпускалась на сутки, с тем чтобы подавлять наиболее активные огневые точки противника.

В этот период мне приходилось часто бывать на НП командиров батарей всех полков. Как-то я решил проверить батарею старшего лейтенанта Г. В. Сидоренко из 1220-го полка.

Несколько дней назад подполковник А. Д. Волгин доложил мне, что обстрел наших боевых порядков враг ведет с предельной точностью 150-миллиметровой артиллерийской батареей. Очевидно, где-то поблизости находился хорошо замаскированный наблюдательный пункт гитлеровцев. «Найти его во что бы то ни стало и уничтожить!» — такую задачу поставил я перед Сидоренко.

Два дня Сидоренко тщательно изучал местность, наносил разведанные цели на планшет. С раннего утра до темноты ползал он по траншеям и нейтральной полосе. Наконец старший лейтенант доложил командиру дивизиона:

— Наблюдательный пункт гитлеровцев обнаружен! Цель засечена, имеются точные координаты!

На следующее утро командир полка А. Д. Волгин передал на батарею:

— Приготовиться к стрельбе! Уничтожить наблюдательный пункт противника!

Сидоренко облюбовал место для своего временного наблюдательного пункта метрах в ста от первой траншеи противника. Все находившиеся на НП явственно слышали чужую речь: немцы меняли посты. [33]

— Погодите... — пробормотал старший лейтенант. — Сейчас получите...

Он доложил о готовности батареи к выполнению огневой задачи. Последовала команда:

— По наблюдательному пункту... гранатой!..

Сидоренко хорошо знал, что малейшая ошибка в расчетах, наводке может оказаться роковой: свой же снаряд может оборвать жизнь и его самого, и бойцов, находившихся рядом.

Казалось, прошла вечность, прежде чем первый снаряд разорвался на передовой врага. За целью взметнулся фонтан черной земли. Перелет.

— Плюс, — доложил разведчик Голубятов.

— Правее... прицел... Огонь!

Снова долгий, щемящий душу звук полета снаряда и разрыв. Наблюдательный пункт немцев скрылся за серой завесой дыма и пыли. Дым рассеялся, и невредимый НП снова вырос перед глазами. Недолет...

— Левее... прицел... Огонь! — скомандовал Сидоренко.

Он прильнул к перископу. Разорвавшийся снаряд разворотил перекрытия наблюдательного пункта; бревна, точно соломинки, повисли в воздухе.

— Четыре снаряда батареей... Огонь!

Расчеты четко работали у орудий. Один из снарядов батарейной очереди угодил в основание наблюдательного пункта. Теперь бревна землянки торчали, словно иглы огромного ежа.

— Влево — десять, пулемет противника... уничтожить! — подал я команду на перенос огня.

И эта задача была отлично выполнена. Понимая, что огонь наших артиллеристов кем-то корректируется, немцы начали густо обстреливать весь участок. Однако Сидоренко с горсточкой смельчаков продолжал выполнять огневые задачи. Он уничтожил еще одно пулеметное гнездо врага.

К Сидоренко подполз командир стрелковой роты.

— Слушай, артиллерист, дай несколько залпов вон по тому дзоту. Головы не дает поднять...

Сидоренко так «дал», что дзота как будто и не бывало.

Огонь на разрушение дзотов не являлся для нас самостоятельной задачей и велся с целью поражения живой [34] силы противника и его огневых средств. Удачная стрельба батареи Сидоренко позволяла мне сделать вывод, что вопросы пристрелки и стрельбы на поражение по целям, расположенным в опасной близости от наших войск, в бригаде более или менее отработаны.

Нельзя сказать, что до этой стрельбы я мало знал старшего лейтенанта Г. В. Сидоренко. Следя за ростом артиллерийско-стрелковой подготовки командиров батарей, я не однажды бывал у него на наблюдательном пункте. Он имел завидную выдержку, был скромен и смел, всегда стремился бить врага расчетливо, точным огнем. Последняя его стрельба окончательно убедила меня в том, что мастерство воинов бригады растет с каждым днем, с каждым боем. В полках учились не только вести меткий огонь, но и взаимодействовать с пехотой, танками, авиацией.

Постепенно в процессе повседневной боевой работы офицеры бригады постигали теорию артиллерийской стрельбы на практике, учились правильно управлять своими частями и подразделениями, практически решать вопросы взаимодействия с пехотой, вести разведку и подавлять различные виды целей противника, в том числе и его минометные батареи.

В бригаду прибывали новые люди, их надо было учить. И мы учили.

10 ноября подполковник А. Д. Волгин был отозван в распоряжение командующего артиллерией фронта. На должность командира 1220-го полка прибыл майор Павел Гаврилович Смирнов. За короткое время он, что называется, врос в обстановку и уверенно командовал полком.

Помощником начальника штаба по оперативной работе был назначен опытный оператор капитан В. Я. Лептух, по разведке — капитан Н. В. Минаев, начальником химической службы — капитан М. И. Монтлевич.

Вечером 26 ноября 1943 года Совинформбюро сообщило радостную весть о том, что войска Белорусского фронта, продолжая успешно развивать наступление, вынудили гитлеровцев начать отход из междуречья Сожа и Днепра. Преследуя отходящего противника, войска фронта освободили мой родной Гомель и продолжали продвигаться в направлении на Жлобин. В этот же вечер в столице нашей Родины Москве прогремел салют в [35] честь этой победы, а 283-й стрелковой дивизии, в составе которой я начал войну и где командовал 848-м артиллерийским полком (затем преобразованным в 9-й гвардейский), было присвоено почетное наименование «Гомельская».

Не сбылась моя мечта участвовать в освобождении Белоруссии, зато родная дивизия первой вступила на ее землю.

Я хорошо помню Гомельщину двадцатых годов... Как она изменилась за годы Советской власти! Гомель стал крупным промышленным и культурным центром. Здесь выросли новые заводы, кварталы многоэтажных жилых домов, появились вузы, театры, клубы. Парк, расположенный на высоком берегу реки Сож, — один из лучших в республике. На Гомельщине прошло мое полусиротское детство, там я вырос, провел комсомольские годы, учился и работал. Там вступил в ряды Коммунистической партии. В 1931 году меня направили в Киевское артиллерийское училище. С тех пор свою жизнь я навсегда связал с армией.

В начале декабря 1943 года командующий войсками фронта генерал армии Л. А. Говоров провел опытно-показные учения на Токсовском артиллерийском полигоне для общевойсковых, артиллерийских командиров и командиров других родов войск. В ходе их были продемонстрированы: проделывание огнем артиллерии проходов в проволочном и минном заграждениях; разведка и подавление артиллерийских и минометных батарей; разрушение траншей, ходов сообщения; огневая поддержка пехоты методом «сползания». По окончании учений командующий подвел итоги, подробно разобрал ошибки, особое внимание обратил на взаимодействие пехоты, артиллерии, танков и авиации в разных видах современного боя. Потом он дал указания о методе артиллерийского наступления при прорыве глубоко эшелонированной, позиционной обороны противника.

Л. А. Говоров и его штаб, командующие и начальники родов войск настойчиво готовили личный состав к наступательным действиям. В частности, и опытно-показные учения, бесспорно, принесли нам очень большую пользу. По характеру их разбора мы почувствовали, что подходит пора сказать свое веское огневое слово и Ленинградскому фронту. [36]