Последний штурм

Полевое управление нашего фронта вскоре переместилось в небольшой городок Калвария, который мало пострадал во время боев. Комендант штаба выделил для разведывательного отдела несколько домов. Неподалеку от нас, на другой улице, разместилась группа Маршала Советского Союза А. М. Василевского. Он по-прежнему, как представитель Ставки, координировал действия фронтов.

Какое-то время ушло на то, чтобы устроиться на новом месте, привыкнуть к обстановке, в которой мы оказались. Ведь раньше мы чаще всего располагались в блиндажах, порой в палатках. А тут — настоящие стены, окна, двери. Необычным казалось все это.

Удалось мне наконец побывать и на берегу Балтийского моря. Прав оказался Степан Демьянович, утверждавший, что бывает оно бурным, строптивым. Огромные серые валы стремительно накатывались на каменистый, неприветливый берег. Белые завитки то появлялись на их вершинах, то исчезали. Крепкий ветер нес едва ощутимую влажную пелену. Губы чувствовали ее горьковато-соленый вкус.

Полковник А. А. Хлебов поручил мне побывать в штабе 51-й армии и лично допросить пленных моряков с немецкого транспорта «Фузильер», который был потоплен нашими артиллеристами. С такими «языками» мне предстояло работать впервые.

В комнату, которая была выделена в мое распоряжение, ввели двух пленных, закутанных в одеяла. При допросе выяснилось, что транспорт «Фузильер» следовал в порт Мемель, имея на борту до батальона пехоты и 10 танков. В тумане капитан сбился с курса и повел корабль к Паланге. Обнаружив ошибку, он начал разворачиваться и попал под огонь наших батарей, установленных на берегу. А тут в воздухе появились советские штурмовики. Словом, судно загорелось и затонуло. Одну [174] из шлюпок прибило к берегу. В ней оказались два моряка с гитлеровского транспорта, едва живые, дрожавшие от холода.

Сам факт переброски подкреплений в окруженный и осажденный нашими войсками Мемель говорил о многом. Значит, противник намерен обороняться до последней возможности. Такие же выводы можно было сделать и в отношении вражеской группировки, блокированной на Курляндском полуострове. Пленные моряки сообщили, что им ничего не известно о выделении морских транспортов для эвакуации оттуда частей и соединений.

Конечно, сами по себе показания пленных не позволяли сделать окончательного заключения. Но в нашем распоряжении были протоколы допросов «языков», захваченных разведчиками, донесения наблюдателей. Они сообщали об интенсификации инженерных работ на переднем крае. Следовательно, противник делал ставку на то, чтобы сковать здесь возможно больше советских дивизий, воспрепятствовать их переброске на другие участки советско-германского фронта.

Когда полковник А. А. Хлебов доложил наши соображения по данному вопросу начальнику штаба фронта, генерал В. В. Курасов сказал:

— Подготовьте соответствующий доклад в Москву. Что касается лично моего мнения, то пусть сидят в Курляндии. Можно было бы, разумеется, покончить с этой группировкой, но сколько наших солдат и офицеров поляжет там! Впрочем, не нам решать это. А за представленные документы благодарю.

Новый, 1945 год сотрудники разведывательного отдела встретили в прекрасном настроении. По всему чувствовалось, что война идет к концу...

В соответствии с указаниями Ставки, полученными нами, активных действий против курляндский группировки противника 1-й Прибалтийский фронт не предпринимал. Зато Мемель, все еще удерживаемый гитлеровцами, весьма и весьма мешал нам.

После тщательной подготовки войска, блокировавшие Мемель, перешли в решительное наступление и 28 января овладели городом. И снова при штурме вражеских позиций отличились войсковые разведчики, в частности гвардии старший лейтенант С. И. Полежайкин. Ему с подчиненными удалось форсировать реку Данге и перерезать шоссе и железную дорогу Кретинга — Мемель. [175] Это во многом предопределило общий успех. Спустя два месяца мы с радостью нашли фамилию отважного разведчика в газете, где был опубликован очередной Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении наиболее отличившимся в боях воинам звания Героя Советского Союза.

В начале февраля 1945 года к нам прибыла группа офицеров разведывательного отдела Ленинградского фронта. Разумеется, мы должны были ознакомить наших коллег с обстановкой. Мы поделились с прибывшими своими соображениями по поводу тактики противника при ведении оборонительных боев, рассказали об особенностях организации и ведения разведки в местных условиях и некоторых других деталях, которые имеют очень большое значение, особенно в начале работы.

Войска нашего 1-го Прибалтийского фронта перенацеливались Ставкой на группировку противника в Восточной Пруссии. Если до настоящего времени мы вели бои на советской земле, то отныне нам предстояло действовать на территории врага.

Ранним утром 14 февраля, еще до восхода солнца, штаб фронта двинулся в путь. Глухо ревели моторы мощных «студебеккеров», вынужденных то и дело сворачивать с шоссе на объездные дороги. Во многих местах основные транспортные магистрали были повреждены или заминированы противником. Саперы трудились днем и ночью, но кое-где они пока что вынуждены были ограничиваться установкой предупредительных знаков и надписей: «Мины! Следовать налево».

Переправившись через Неман по недавно наведенному саперами мосту, мы въехали в Тильзит. Куда ни глянь — развалины. На улицах — обломки зданий, битое стекло, брошенная военная техника. На уцелевших заборах и стенах домов масса одних и тех же плакатов: красноармеец в буденовке времен гражданской войны, зверски оскалив рот, занес кинжал над молодой немкой, прижимающей к груди ребенка. Вот она, геббельсовская пропаганда! И ее мы увидели своими глазами.

После Тильзита колонна, не останавливаясь, проследовала через несколько удивительно похожих друг на друга населенных пунктов, состоящих из двухэтажных домиков-близнецов с красными черепичными крышами. Во дворах и неподалеку от них тоскливо мычали коровы, копошились в земле куры. А людей не было. [176] Кто-то, поверив небылицам о Красной Армии, ушел сам. Кого-то гитлеровцы угнали насильно.

Остановились в небольшом населенном пункте севернее Кенигсберга. Здесь уже начал размещаться первый эшелон полевого управления штаба фронта. Выделили и нам несколько двухэтажных домиков. Мы были приятно удивлены тем, что к нашему прибытию связисты уже дали связь с Генеральным штабом и со штабами соседних фронтов. Так что буквально с первых минут мы могли приступить к работе.

К моменту нашего прибытия группировка противника в Восточной Пруссии была уже расчленена на три части: хейльсбергскую, кенигсбергскую и земландскую. И первые же полученные нами донесения вызвали тревогу. По сведениям разведывательного отдела 39-й армии, гитлеровцы готовили удар, целью которого было воссоединение двух групп. Судя по всему, немцы намеревались сделать это силами 5-й танковой дивизии со стороны Кенигсберга и одного из соединений 28-го армейского корпуса, входившего в состав земландской группировки.

Встревоженный полковник Хлебов немедленно пошел к начальнику штаба фронта и вскоре возвратился обратно. На нем лица не было.

— Верно говорят: пришла беда — отворяй ворота, — чуть слышно произнес он. — Командующий 3-м Белорусским фронтом генерал Черняховский скончался в госпитале... Тяжелое ранение осколком шального снаряда...

Сразу же после этого трагического события последовали серьезные организационные преобразования. По решению Ставки в командование войсками 3-го Белорусского фронта 20 февраля вступил Маршал Советского Союза А. М. Василевский. 24 февраля перестал существовать 1-й Прибалтийский фронт. На его базе была создана Земландская оперативная группа, которая вошла в состав 3-го Белорусского фронта. Генерал армии И. X. Баграмян возглавил Земландскую группу войск. В управлениях и отделах нашего штаба никаких изменений не произошло. Мы продолжали свою работу в прежнем составе.

* * *

Началась подготовка Кенигсбергской операции. И буквально на первых же порах мы столкнулись о серьезными осложнениями. Выяснилось, что в нашем [177] распоряжении нет плана города. А он был нужен как воздух, потому что стало предельно ясно: уличных боев вряд ли удастся избежать. Были аэрофотосъемки, но в полной мере заменить крупномасштабную карту они не могли.

К счастью, настойчивые поиски увенчались успехом. В одной из библиотек города Кранца отыскался еще довоенный путеводитель по Кенигсбергу. В нем мы нашли план города, причем достаточно подробный.

Путеводитель срочно перевели на русский язык. План города увеличили и размножили. Теперь нам было от чего оттолкнуться. Мы начали наносить на план-бланковку данные всех видов разведки. А их к тому времени в нашем распоряжении было уже немало. Информация непрерывно уточнялась и дополнялась.

Только у нас в отделе в период подготовки Кенигсбергской операции мы допросили более 100 пленных, причем, конечно, тех, кто мог располагать наиболее ценной информацией.

Постепенно картина прояснялась: нам предстояло штурмовать город-крепость. План Кенигсберга был буквально испещрен условными знаками, обозначавшими укрепления, огневые позиции. С обороной такой плотности мы еще никогда не встречались.

В 6–7 километрах от города проходил внешний оборонительный обвод протяженностью около 50 километров. Он включал 15 старинных фортов, из них 12 являлись основными. Каждый был обнесен земляным валом, высота которого местами достигала 7 метров. За валом — глубокие рвы, заполненные водой.

Внутри фортов имелись казармы, складские помещения. Причем толщина стен этих построек из кирпича и бетона достигала 1,5–2 метров. Пространство между фортами занимали укрепления полевого типа, доты. Здесь имелось от 2 до 4 линий траншей полного профиля, прикрытых проволочными заграждениями и минными полями.

Кроме внешнего существовал еще внутренний оборонительный обвод, опоясывавший город. Его основу составляли 24 форта, но эта цифра была, пожалуй, формальной. Для ведения боев были приспособлены здания на окраине. И снова надолбы, рвы, минные поля и проволочные заграждения.

Были все основания полагать, что не только окраины Кенигсберга, но и весь он подготовлен к обороне. [178]

В город нашим разведчикам проникнуть не удалось, но показания пленных свидетельствовали о том, что многие здания были превращены противником в опорные пункты, кое-где на улицах сооружены или сооружались баррикады.

Общая численность войск противника определялась нами примерно в 130 тысяч солдат и офицеров. Удалось установить, что комендантом крепости назначен преданный Гитлеру служака генерал пехоты Ляш, который, кстати, считался крупным специалистом в области фортификации. От фюрера он получил приказ: город ни при каких обстоятельствах не сдавать, драться до последнего солдата, до последнего патрона.

Таковы были основные разведывательные данные. Но помимо них нам удалось уточнить и некоторые детали. Так, например, пленный солдат 1141-го пехотного полка рассказал, что попал в ряды защитников Восточной Пруссии по тотальной мобилизации, проходившей в январе 1945 года. Приказ гласил: все мужчины в возрасте от 16 до 60 лет обязаны немедленно явиться на мобилизационные пункты. В случае уклонения — военно-полевой суд. Призванных тут же переодели в военную форму, вручили карабины и отправили на передний край.

Наше внимание в показаниях пленного привлек не возраст призывников, не то, что не проходили они даже поверхностного медицинского освидетельствования (об этом мы знали и раньше), а то, что мобилизованным выдавали не автоматы, которыми были вооружены гитлеровские солдаты, а карабины. Это позволило предположить, что вражеская армия, во всяком случае в этом районе, испытывает недостаток в автоматическом оружии.

Из показаний пленных, захваченных разведчиками 39-й армии, стало известно, что неподалеку от железнодорожной станции Метгетен находится подземный артиллерийский завод, на котором ремонтируются выведенные из строя пушки. Но точное место расположения завода фашисты скрывали даже от своих военнослужащих.

К станции Метгетен начальник разведывательного отдела 39-й армии полковник М. А. Волошин по согласованию с нами направил специальную разведывательную группу, которую возглавил один из опытнейших войсковых разведчиков фронта гвардии капитан И. И. Горобец. Тяжкие испытания выпали на долю этой группы. Ведь она действовала на территории, где гитлеровцы [179] были на каждом шагу. Тем не менее разведчики успешно выполнили возложенную на них задачу. Но гвардии капитан И. И. Горобец был в пятый раз за время войны ранен. Товарищи вынесли его в расположение своих войск на плащ-палатке.

Во второй половине марта, когда подготовка к Кенигсбергской операции шла полным ходом, мне неожиданно позвонил адъютант начальника штаба группы.

— Генерал Курасов срочно вызывает вас.

Через пять минут я был в кабинете Владимира Васильевича.

— Принято решение немедленно подготовить брошюру под названием «Город и крепость Кенигсберг», — сказал генерал Курасов. — В ней должны содержаться сведения о промышленных предприятиях, которые еще могут работать на оборону, о фортах внешнего, и внутреннего обводов, о группировке противника. Описание надлежит сделать по секторам: северо-западный, восточный и южный.

— Каково назначение брошюры? — спросил я, уже чувствуя, что работа будет поручена мне.

— Размножим и доведем до командиров корпусов и дивизий, а те сделают выписки и познакомят с ними командиров полков и батальонов.

— Массовое распространение брошюры может привести к тому, что она окажется в руках противника, — выразил я сомнение.

— Ну и черт с ним. Поверьте, Афанасий Григорьевич, теперь это уже не будет играть особой роли. К последнему штурму готовимся. Срок вам дается — неделя. Полковник Хлебов уже предупрежден и не будет отрывать вас на другие дела.

Один я, наверное, и за месяц не справился бы с полученным заданием. Однако, узнав, о чем идет речь, мне на помощь пришли многие офицеры разведывательного отдела. Без устали работали майор Г. Г. Майский, наш замечательный и неутомимый чертежник старший сержант М. И. Дуев, не спала ночей машинистка З. В. Набатова. Словом, это был поистине коллективный труд. О текущих делах тоже, естественно, не забывали.

Нам удалось выполнить задание командования на день раньше назначенного срока.

— Молодцы! — похвалил Владимир Васильевич. — Оставьте, я прочитаю и напишу предисловие, в котором [180] постараюсь разъяснить командирам, как практически использовать брошюру при подготовке к боевым действиям. А то ведь некоторые могут прочитать и в сторону отложить.

Уже вечером начальник штаба группы возвратил мне рукопись. И снова похвалил:

— Большая и очень важная работа проделана. Здесь, если хотите знать, десятки, сотни жизней наших солдат и офицеров. Когда о противнике столько известно, воевать значительно легче.

Прошло немногим более суток, и размноженная брошюра-справочник пошла в войска. По отзывам командиров соединений и частей она оказала им неоценимую помощь при штурме города-крепости Кенигсберга.

К концу марта подготовка Кенигсбергской операции в основном была закончена. Командующий Земландской группой войск генерал армии И. X. Баграмян собрал совещание командующих родами войск, начальников управлений, отделов и служб штаба. Каждый из них докладывал о готовности вверенных ему войск к предстоящим боям.

Выступил и полковник А. А. Хлебов. Он подробно доложил о группировке противника, характере оборонительных сооружений. Потом посыпались вопросы, которые я тут же заносил в рабочую тетрадь:

— Имеются ли у противника тяжелые танки?

— Располагает ли противник корабельной артиллерией и каковы возможности ее применения?

— Какие орудия имеются в фортах?

Арсений Андреевич дал исчерпывающие ответы, привел некоторые дополнительные данные. Подводя итоги, генерал армии И. X. Баграмян сказал:

— Вижу, подготовка проведена тщательно. Хочу напомнить, товарищи, что речь идет о штурме города-крепости. Потери с нашей стороны конечно же неизбежны, но одна из наших задач заключается в том, чтобы свести их к минимуму. Берегите людей...

Полковнику Хлебову и мне было приказано задержаться. Остался и начальник штаба группы генерал-полковник Курасов.

— Претензий к разведчикам у нас нет, — сказал командующий группой. — Однако хотим вас предупредить — внимательно следите, чтобы в оставшиеся до наступления дни противник не выкинул бы какой-нибудь штучки. Раненый зверь особенно опасен. [181]

В один из последних дней марта на рассвете в разведывательный отдел штаба Земландской группы поступило срочное донесение из 2-й гвардейской армии. В нем сообщалось, что ночью задержан перебежчик — солдат 550-го штрафного батальона. Он показал, что в 40 километрах северо-западнее Кенигсберга сосредоточено около 175 танков, которые ожидают поступления горючего. Получив его, они немедленно нанесут удар, с тем чтобы отрезать советские армии, действующие в юго-западном районе Земландского полуострова.

Для нас эта информация была подобна грому в ясном небе. Ведь, по нашим данным, такого количества танков на Земландском полуострове не было и быть не могло. Командующий группой, которому немедленно доложили о показаниях перебежчика, приказал вторично допросить его лично начальнику разведки армии гвардии подполковнику А. Г. Закревскому. Через два часа мы получили еще одно внеочередное донесение: пленный подтвердил свои показания.

— Перебежчика срочно доставить в штаб группы! — распорядился генерал-полковник Курасов. — Не верю ему. Или вы, разведчики, ушами прохлопали?

— И я не верю, — согласился с ним полковник Хлебов. — Ведь населенный пункт, названный пленным, находится в 2–3 километрах от передовой. Не могли наблюдатели не заметить сосредоточение такой массы танков. И на аэрофотоснимках ничего похожего нет.

— Вот лично и разберитесь, в чем тут дело. Допрашивали перебежчика втроем: полковник А. А. Хлебов, подполковник Г. О. Пастух и я. Переводил капитан административной службы А. М. Шейнман. Все мы сидели за столом и внимательно наблюдали за поведением пленного.

— Фамилия, имя, в какой части служили? — начал допрос подполковник Пастух.

Солдат назвал свою фамилию и номер батальона, в котором служил.

Батальон этот был нам достаточно хорошо знаком. Он находился перед нашим фронтом еще с лета 1944 года. Когда-то в нем числилось пять рот, но ввиду больших потерь их число сократилось до трех. Известно нам было также, что командир подразделения убит нашими разведчиками.

Зная обо всем этом, подполковник Пастух решил проверить, что скажет по этому поводу перебежчик. [182]

— Сколько в батальоне рот?

— Пять.

— Фамилия командира батальона?

Солдат назвал офицера, который был убит еще под Витебском. Мы переглянулись. Сомнений больше не было: перед нами типичный дезинформатор, к тому же со слабой, построенной на устаревших данных легендой.

— Ваши показания лживы от начала до конца, — поднялся из-за стола полковник Хлебов. — Даем десять минут на размышления.

Мы вышли на улицу, оставив пленного с часовым. Стояла темная апрельская ночь. Моросил дождь.

— Обратили внимание на его обмундирование? — спросил подполковник Г. О. Пастух. — Не припомню случая, чтобы в штрафном батальоне такое выдавали. И эта его улыбка. Словно приклеили ее на рожу. Фальшивка!

Через час мы уже знали все. Перед нами действительно был шпион-дезинформатор, переброшенный гитлеровцами через линию фронта со специальным заданием. На случай пленения была разработана легенда о его принадлежности к штрафному батальону, о 175 танках, которые ожидают поступления горючего.

Протокол допроса, едва уместившийся на 6 листах, представили генералу армии И. X. Баграмяну.

— Получается, что мало захватить «языка», — усмехнулся он, прочитав документ. — Надо его еще умело допросить. Напомните об этом начальнику разведки 2-й гвардейской армии.

Не хотелось нам огорчать гвардии подполковника А. Г. Закревского, но пришлось направить ему соответствующую телеграмму. Иван Христофорович Баграмян никогда не забывал об отданных им распоряжениях.

* * *

На Земландском полуострове стояла весенняя распутица. По дорогам, превратившимся в сплошное месиво, шли танки, колонны артиллерии, автомашин. Закапчивалась перегруппировка войск перед решающим ударом.

Еще было темно, когда мы с подполковником С. Д. Куроедовым отправились на наблюдательный пункт фронта, оборудованный на высоте Фухсберг. «Виллис» двигался еле-еле. И тьма, и непролазная грязь. Тут при всем желании не разгонишься. [183]

Наконец добрались до места. Поднялись на вершину и ахнули. Только вчера здания города и весь кенигсбергский укрепленный район просматривались отсюда прекрасно. А сейчас в густом, плотном, как вата, тумане тонуло все. Даже первая траншея скорее угадывалась, чем различалась.

— Как же вести прицельный огонь?! — волновался командующий артиллерией генерал-полковник артиллерии Н. М. Хлебников.

— Как же будут мои бомбить?! — вторил ему командующий 3-й воздушной армией генерал-полковник авиации Н. Ф. Папивин.

6 апреля ровно в половине восьмого на НП прибыл командующий 3-м Белорусским фронтом Маршал Советского Союза А. М. Василевский. Его тут же окружили генералы. Александр Михайлович сразу оценил обстановку.

— Начало артиллерийской подготовки переносим с восьми ноль-ноль на десять ноль-ноль. Атаку начать в двенадцать, — решил он. — Передать соответствующие распоряжения в войска.

Медленно тянулось время. Порой казалось, что стрелки часов вообще остановились. С моря подул легкий ветерок. Он начал постепенно разгонять туман. Более четко стали вырисовываться контуры города. Проглянуло солнце. И сразу в окулярах биноклей, стереотруб заблестели шпили готических соборов. Но не к ним было приковано наше внимание. Форты, траншеи, заполнявшие пространство между ними, — вот что интересовало нас.

Все чаще поглядывали мы на часы. И вот — ровно десять. В тот же миг ударили «катюши», следом за ними — артиллерийские орудия. В бинокль мне было видно, что разрывы встают сплошной стеной. Казалось, не будет им конца. Снова создавалось впечатление, что замерли стрелки часов. Но они отсчитывали время. Каждая минута несла врагу гибель.

Мины, снаряды, бомбы... Так продолжалось два часа. Форты и город опять не стало видно. Теперь уже не из-за тумана. Густая пелена дыма висела над ними, стелилась по земле. Еще свирепствовал огненный смерч, когда рядом со мной кто-то произнес:

— Пошли!

И верно, в бинокль было хорошо видно, как, прижимаясь к разрывам своих снарядов, пошли вперед танки, [184] стрелковые подразделения. Медленно, но неуклонно двигались они по направлению к городу, к фортам.

По приказанию полковника А. А. Хлебова мы со Степаном Демьяновичем возвратились на свой командный пункт в Норгенен. Наша задача заключалась в том, чтобы обо всех изменениях в обстановке немедленно докладывать командующему группой и начальнику штаба. А для того чтобы докладывать, надо было досконально знать положение дел.

Подавляющее большинство офицеров разведывательного и оперативного отделов убыло в штаб 3-го Белорусского фронта, который взял на себя общее руководство штурмом Кенигсберга. Поэтому мы со Степаном Демьяновичем сразу же отправились на узел связи, где за время нашего отсутствия скопилось немало донесений. Начали разбираться с ними, тут же нанося обстановку на рабочие карты. Что ж, документы содержали приятные новости. Нашими войсками был взят форт «Карпиц». Его гарнизон в количестве 110 солдат и офицеров во главе с майором сдался в плен. Прекратили сопротивление форты «Король Фридрих III», «Людендорф», «Хахштром».

Во многих донесениях упоминалось о решительных действиях войсковых разведчиков, которые не только указывали командирам стрелковых подразделений, штурмовавших вражескую оборону, наиболее уязвимые места, но и зачастую сами шли вперед, увлекая за собой атакующих.

Например, 287-й стрелковый полк наступал в северозападном секторе кенигсбергского укрепленного района. Перед одним из опорных пунктов бойцы вынуждены были остановиться. Уж очень сильный огонь вели оттуда гитлеровцы. Командир части, желая избежать больших потерь в личном составе, решил направить к опорному пункту группу разведчиков. Им предстояло найти наиболее удобные подходы.

Разведчики, которыми командовал старшина В. Ф. Сальников, незаметно подкрались к опорному пункту. Двое были отправлены обратно для того, чтобы подсказать наиболее удобный маршрут дальнейшего движения подразделений. А остальные затаились неподалеку от опорного пункта, решив понаблюдать за противником. Вскоре они убедились, что гитлеровцы, отразив очередную атаку, несколько расслабились, самоуспокоились. Можно ли не воспользоваться этим? [185]

— Ребята, будем брать опорный сами! — скомандовал старшина Сальников. — Приготовить гранаты.

Удар был настолько внезапным, что враг растерялся. Бросая оружие, гитлеровцы побежали. Но меткие очереди разведчиков, разрывы гранат настигали их. На поле боя противник оставил свыше 50 убитых солдат и офицеров. Еще до подхода стрелковых подразделений опорный пункт оказался в наших руках. Полк мог без задержки продолжать наступление.

К исходу первого дня штурма наши войска прорвали внешний обвод кенигсбергской крепости, уничтожили немало живой силы, военной техники врага, захватили свыше 2 тысяч пленных. С показаниями некоторых из них мы имели возможность познакомиться.

Ефрейтор 79-го саперного батальона на допросе сообщил, что наступление советских войск не явилось неожиданностью. Однако, никто не предполагал, что на город и форты обрушится удар такой силы.

— Ваши артиллерия и авиация превратили все вокруг в бурлящий котел, в настоящий ад. То, что мы пережили, не опишешь словами, — говорил он, поминутно запинаясь, тревожно оглядываясь.

Примерно то же самое слышали мы и от других пленных. Чаще всего ими повторялось слово «ад».

Бой не затихал и ночью. Самолеты наших воздушных армий продолжали наносить бомбовые удары. От многочисленных пожаров было светло как днем. Мы находились за несколько километров от города, но и здесь земля ходила ходуном под ногами от разрывов тяжелых фугасок.

По показаниям пленных, а их было захвачено свыше 3 тысяч, генерал Ляш, руководивший обороной Кенигсберга, обратился к Гитлеру с предложением прекратить сопротивление. Эта здравая мысль появилась после того, как на город обрушился огневой шквал невиданной силы. Однако фюрер, рассвирепев, не только отклонил просьбу своего генерала, но и арестовал его домашним арестом.

Войска 43-й и 11-й гвардейской армий с боем подошли к внутреннему обводу крепости. Начались уличные бои. Тут свое слово предстояло сказать специально созданным и подготовленным штурмовым группам и отрядам. В их состав входили стрелковые подразделения, танки, самоходные орудия, артиллерия различных калибров. Перед группой или отрядом, как правило, ставилась [186] задача захватить определенное здание, несколько зданий, самое большее, городской квартал.

Решающий перелом наступил к вечеру 9 апреля. Из штаба 11-й гвардейской армии мы получили сообщение, что на участке 27-го гвардейского стрелкового полка линию фронта перешли два немецких офицера — полковник и подполковник. По их словам, генерал пехоты Ляш был готов на собственный страх и риск вступить в переговоры.

Командующий 11-й гвардейской армией генерал К. Н. Галицкий, связавшись с Маршалом Советского Союза А. М. Василевским и получив его разрешение, дал приказ о временном прекращении огня и направил к Ляшу парламентеров — подполковника П. Г. Яновского и капитанов А. Е. Федоренко и В. М. Шпитальника. Их сопровождал гитлеровский полковник.

Позже мне удалось встретиться с подполковником П. Г. Яновским, который довольно подробно рассказал о переговорах с немецким командованием.

Когда наши парламентеры прибыли в расположение вражеской обороны, им завязали глаза и отвели в штаб генерала Ляша. Предосторожность, проявленная гитлеровцами, была излишней. Мы знали, что бетонированный бункер расположен на территории университетского дворика.

Советских офицеров представили начальнику штаба, который заявил, что генерал Ляш отдыхает и сейчас не может принять парламентеров. Однако подполковник П. Г. Яновский потребовал немедленной встречи. Начальник штаба скрылся за массивной дверью и тут же возвратился с генералом Ляшем. Не вызывало сомнений, что разговор о мнимом отдыхе был лишь попыткой затянуть время.

Подполковник П. Г. Яновский вручил текст ультиматума. Генерал Ляш внимательно прочитал его, вздохнул и начал читать снова. Наконец он сказал:

— Мы вынуждены принять условия капитуляции. Мной будет отдан приказ войскам о прекращении сопротивления.

Ночью наши радисты перехватили радиограмму, переданную открытым текстом. Она, собственно, была адресована советскому командованию. «Крепость получила приказ о сдаче, — говорилось в ней. — Всем частям приказано прекратить стрельбу и вывесить белые флаги. [187]

Возникает опасность, что приказ не будет доведен до каждой части из-за отсутствия связи. Ляш».

К домику генерала В. В. Курасова я бежал столь стремительно, что часовой, правда знавший меня в лицо, даже не сделал попытки остановить меня. Кажется, я забыл постучать в дверь комнаты. Но начальник штаба группы встретил меня улыбкой.

— Чувствую, с хорошими новостями пожаловал разведчик!

— Капитуляция! — выпалил я с порога.

— От имени командующего проинформируйте об этом части. А сами с Куроедовым утром отправляйтесь в город и проверьте, как выполняется приказ Ляша.

Спать в эту ночь не пришлось вовсе. Пока направили информацию о капитуляции противника в войска, пока убедились, что она принята и правильно понята, прошло не менее двух часов. А тут и небо уже начало светлеть. Взяв «виллис» с самым опытным водителем, мы со Степаном Демьяновичем двинулись в поверженный Кенигсберг.

Навстречу нам по левой стороне дороги тянулись колонны пленных. Заросшие, грязные, в распахнутых шинелях и надвинутых на уши пилотках шли вражеские солдаты и офицеры. Судя по лицам, самые различные чувства владели гитлеровцами. Нескрываемый страх, равнодушие, радость, злобу, отчаяние — все можно было прочитать на них.

Кюветы по сторонам дороги были завалены разбитыми велосипедами, детскими колясками, перинами, подушками, прочей домашней утварью.

Добравшись до города, попытались проехать по главной улице. Однако вскоре поняли, что мысль об этом придется оставить. Подбитые орудия, сгоревшие автомашины, груды обломков преграждали путь. Отдельные здания еще горели. С треском разлеталась раскаленная черепица, дым разъедал глаза. Пришлось искать объезд. У нашего водителя от напряжения даже капли пота выступили на лбу.

Не знаю, каким образом, но, руководствуясь копией плана, найденного в свое время в библиотеке, мы все-таки пробились к центру. Здесь кое-где еще шел бой. Отдельные группы фашистов продолжали сопротивляться. Неожиданно над самой головой просвистели пули. Пришлось укрыться за развалинами. Два наших автоматчика подбежали к нам. [188]

— Вы зря не ходите, товарищи офицеры. У вас, случайно, гранат нет с собой? Жаль! Ладно, и так выбьем фрицев из этого здания.

И они исчезли за углом.

С большими трудностями мы добрались до вокзальной площади. На мостовой высились горы оружия: винтовки, автоматы, пулеметы, гранаты, патроны, пистолеты. Они, эти горы, росли на глазах. Все новые и новые колонны гитлеровцев проходили мимо них, освобождаясь теперь уже от бесполезного груза.

К вечеру мы возвратились в Норгенен. Обо всем, что видели, тут же доложили генералу В. В. Курасову.

— Значит, в основном приказ Ляша выполняется?

— Сопротивляются только отдельные группы. Но их часы сочтены.

— Теперь будем кончать с земландской группировкой гитлеровцев. Что они там имеют?

— По нашим данным, восемь пехотных и одну танковую дивизию, около 65 тысяч солдат и офицеров, 1200 стволов артиллерии.

— Что ж, силы немалые. Но справимся. Правильно я говорю?

Наступление наших войск на Земландском полуострове началось 13 апреля. В нем приняли участие 2-я гвардейская, 5, 39, 43-я армии 3-го Белорусского фронта. Несколько позже в прорыв была введена 11-я гвардейская армия. Их действия поддерживались авиацией 1-й и 3-й воздушных армий, кораблями Краснознаменного Балтийского флота. Как видите, превосходство, причем подавляющее, было на нашей стороне.

И тем не менее бои носили исключительно упорный и ожесточенный характер. Обилие опорных пунктов, развитая сеть траншей между ними позволяли гитлеровцам упорно оборонять каждый клочок земли. Но главное, пожалуй, было даже не в этом. Им было некуда отступать. Отчаяние рождало невиданное упорство.

Однако к 26 апреля над Земландским полуостровом воцарилась тишина. Какой-то непривычной, даже тревожной, казалась она нам на первых порах. Не верилось, что до конца войны остались считанные дни. С нетерпением ждали мы известий из-под Берлина, где успешно развивалось наступление советских войск.

В часы радиопередач из Москвы мы не отходили от радиоприемников. Но пока динамики приносили нам сообщения об ожесточенных боях. [189]

И наконец свершилось. Знакомый, ставший родным голос Юрия Левитана известил, что фашистская Германия безоговорочно капитулировала, что Великая Отечественная война победоносно завершена!

Я видел солдат и сержантов, паливших в небо из автоматов, карабинов, ракетниц. Видел ликующих людей, обнимавших друг друга. Слышал крики радости и восторга. Все было. Но больше всего мне запомнился пожилой солдат, который сидел на снарядном ящике, уперев локти в колени и обхватив голову руками. Усталое, морщинистое лицо, одинокая слезинка, медленно сбегавшая но щеке, несколько орденов и медалей на пропыленной гимнастерке... Именно он остался в памяти навсегда как олицетворение нашей трудной и долгожданной Победы.