Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Предисловие

Воспоминания Шульгина «1920 год» во многом отличаются от его воспоминаний «Дни». Прежде всего, в «Днях» превалировали крупные политические моменты. Сам Шульгин в дореволюционной России играл, если не крупную, то, во всяком случае, шумную политическую роль. Революционные бури сбросили Шульгина с его привычной трибуны в Государственной Думе, вырвали у него из рук и уничтожили редакцию «Киевлянина». Сами социальные группировки, вступившие в смертельную схватку в годы гражданской войны, далеко сбросили от себя крайне правого националиста и монархиста Шульгина. В годы гражданской войны сталкивались и боролись, с одной стороны, защищавшие советскую власть, строящие новый мир пролетариат и крестьянство, с другой стороны — стремящиеся к реставрации дореволюционных порядков — буржуазия и дворянство. Если в социальной своей программе буржуазия и дворянство стремились к полной реставрации дореволюционных отношений, то в политической области вопрос о монархии и самодержавии не являлся боевым и насущным в тот момент ни для одного из руководителей контрреволюционного лагеря.

Новые организации, новые группировки, создавшиеся и руководившие вооруженной борьбой буржуазии и дворянства в Советской России, оставили в стороне Шульгина. предоставляя ему роль публициста и барда белого движения, но не предоставляя ему роли ни руководителя ни организатора. Это новое положение Шульгина в период гражданской войны наложило печать на содержание его [4] воспоминаний. От активной роли Шульгин не отказался. В годы гражданской войны, не играя руководящей роли, он все же играл чрезвычайно активную роль, принимая посильное участие и пером и оружием в борьбе белогвардейцев всех рангов и калибров с Советской Россией. Эта активность дала Шульгину большой круг наблюдений, массу фактов и впечатлений.

Его воспоминания «1920 год» как раз и интересны тем, что они характеризуют быт белогвардейских организаций. Шульгин в них описывает быт занятой белыми Одессы перед ее занятием Красной армией; подробно описывает он быт белогвардейцев в советском подпольи, свою жизнь в той же самой Одессе, описывает переход из Одессы в Крым, к Врангелю и обратно и т. д. Словом, «1920 год» Шульгина в центральной своей части основной массой своих показаний захватывает, затрагивает и описывает жизнь активного рядового белогвардейского стана. Он описывает жизнь и в момент боя, непосредственно после боя и в момент работы в подпольи. Этот колоссальный размах бытовых наблюдений приводил Шульгина к определенным построениям и выводам. «1920 год» написан Шульгиным после совершения событий; на нем отразились, в нем сформулированы не только те настроения, которые переживались Шульгиным в момент совершения событий, но в «1920 год», несомненно, отразились и те настроения, которые владели Шульгиным тогда. когда после краха белого движения, после потери сына он подытожил результаты того движения, певцом и бардом которого он состоял долгие годы в дореволюционной России.

В деятельности белых в 1920 году Шульгин увидел на практике тот национализм, тот монархизм, всю ту третьеиюньскую Россию, которой он с огромным энтузиазмом и пафосом служил все дореволюционные годы. В своих воспоминаниях «1920 год» Шульгин описывает не только быт белых, но он дает и характеристику тех «красных», с которыми ему приходилось сталкиваться, дает характеристику советского режима, при котором ему приходилось жить в подпольи. Очень небольшое количество мест в записках Шульгина содержит не только бытовой материал, но проливает свет и на политические комбинации и [5] столкновения этого периода.

Описывая белых, сочувствуя белым и белой идее, Шульгин все же приходил к печальным для белого движения выводам. В описании белого движения в книге Шульгина можно выделить два крупных момента: это характеристика действий белых и отступление их из Одессы и те столкновения с белыми организациями, те впечатления от них, которые Шульгин получил во время поездок своих из Одессы в Крым и обратно, и от тех и от других фактов впечатления и выводы Шульгина, в сущности говоря, одинаковы. Они совершенно безрадостны, они знаменуют собою полный крах, полное падение и уничтожение белого движения.

Приводя массу фактов и описания того, как действуют, в какой обстановке живут участники белого движения, Шульгин констатирует полный организационный распад белого движения и полный его идеологический крах. По свидетельству Шульгина, белое движение организационно все время расслаивается и распадается, в нем нет связи, нет руководящего центра, нет охватывающей, объединяющей людские фаланги определенной идеологии, определенной идеи, определенной формы существования того класса, из которого рекрутируются кадры белого движения. Идеологически пустое, вырождающееся, объединенное только лишь ненавистью по отношению к большевикам, белое движение не имеет, по свидетельству Шульгина, своей собственной программы. Участники его идеологически не связаны одной целью, одними стремлениями. Все их помыслы сводятся лишь к реставрации потерянного положения, а это в процессе борьбы обрекает белых на борьбу не столько с большевиками, сколько со всем окружающим морем рабоче-крестьянского населения. Идейная пустота, отсутствие программы, борьба со всем окружающим миром за восстановление потерянных позиций, отсутствие связи и отсутствие организационной формы существования приводят белое движение в том его виде, как его описывает Шульгин, к вскрытию и проявлению чисто зоологических зверских требовании, выражающих классовые требования потерявших свои места дворянства и буржуазии. Крестьянство и рабочие против них; белое движение окружено врагами [6] со всех сторон. Отсюда не попытка привлечь к себе, не попытка расширить свои социальные позиции, а лишь попытка удержаться, удержаться среди враждебного многомиллионного моря. Это приводит к организационному распаду, это приводит к сепаратным воздействиям на окружающий мир в виде грабежей, самосудов, убийств из-за угла отдельными кучками и т. д. и т. п. Отсутствие единства, отсутствие внутренней связности не дает белому движению создать даже единую форму военных выступлений, и Шульгин обрисовывает великолепными, чрезвычайно сочными штрихами так называемую отрядоманию, в которой выступает и преосвященный митрополит Питирим, Союз Возрождения, и немцы-колонисты.

Все эти организации одинаково стремятся к борьбе с большевиками, и все они одинаково в тот момент, когда Красная армия выступает на сцену, бесследно исчезают. Характерной чертой этих организаций является именно их множество, их огромное количество, свидетельствующее прежде всего о распаде движения организационно и об отсутствии идеологической связности, идеологической цельности движения. Одна мысль о восстановлении потерянного привилегированного положения, мысль, которая владеет потерявшими свои имения дворянами, гвардейскими офицерам и дамами «смольного» воспитания, не может связать движение, не может привести к движению миллионные массы крестьян и рабочих. Эти черты вырождения белого движения Шульгин отмечает всюду, где он с ним сталкивается. Вырождалась и разваливалась белая Одесса в конце 1919 г. Те же черты вырождения видит Шульгин и в отрядах Врангеля, и в моряках врангельского флота, и в самом Крыму. Но, если в своих воспоминаниях Шульгин отмечает признаки вырождения белого движения то, во всяком случае, он отмечает это без особой охоты: скорее даже против воли. Он пытается в то же само время отметить и оттенить личные подвиги: доблесть, стойкость, мужество и преданность делу отдельных участников белогвардейского движения.

Шульгин всей душой сочувствует этому движению. Ведь он сам один из создателей отряда; в белом движении принимает участие вся [7] его семья, но все это лишь подчеркивает общий фон белого движения и лишь резче выявляет и выясняет его классовую сущность. На фоне общего развала, организационного распада, идейного краха, грабежей и насилия, немногие, сохранившие человеческий облик, представители белого движения являются лишь лишним доказательством того, что социальная сущность белого движения как раз и заключается не в них, а в том общем фоне организационного распада и идеологического краха, которыми характеризуется классовый лик российской буржуазии и дворянства. Но, если Шульгин не находит при всем своем желании ничего светлого, ничего цельного в белогвардейском движении, то, сам того не желая, отмечает более высокие черты в том движении, с которым он с огромной энергией и настойчивостью ведет борьбу.

Красным Шульгин не сочувствует, красным Шульгин враждебен. Изображая быт красной Одессы, Одессы при советской власти, Шульгин старается дать ряд фактов, желая подчеркнуть глупость, ненужность, ходульность советского быта и советских выступлений. Он их не понимает, но в то же самое время двумя-тремя случайно брошенными черточками отмечает высокую идейную спайку, высокую идейность коммунистов. Изображая Красную армию, Шульгин отмечает, против своей воли, ее организационную связанность, ее идейную спайку, ее высокую дисциплину, авторитет в глазах красноармейских масс ее руководителей и начальников. Изображая дивизию Котовского, партизанскую дивизию, Шульгин отмечает, как относятся, как уважают красноармейцы Котовского, как строго проводятся в жизнь его приказы, как дисциплинирована сама Красная армия. Это изображение быта и нравов белых, изображение всего облика белых, какое дает им Шульгин, и изображение случайно забредших в воспоминания Шульгина отдельных черточек, рисующих быт красных, на которых сам Шульгин не остановился, рисуют два противоположных друг другу мира. два совершенно разных социальных уклада. Они рисуют, с одной стороны, мир падающий, разлагающийся, мир, не имеющий никакой программы, мир, ничем не связанный, [8] мир, дышащий лишь злобой и ненавистью к огромному большинству трудящихся, и, с другой стороны, идущий ему на смену новый мир, мир организационно цельный, внутренне связанный, мир, полный выдержки, настойчивости и упорства.

Большую часть своих воспоминаний Шульгин отводит описанию своей работы в белом подполье в Одессе. Что, в сущности, делал Шульгин здесь, он не говорит, но он подробно описывает, как он жил, как он бегал от агентов Ч. К.. как избегал арестов и обысков. Это описание интересно тем, что, с одной стороны, оно рисует неизвестную сейчас область нелегального существования белогвардейских организаций в Советском Союзе; с другой стороны, оно интересно тем, что обрисовывает, какие социальные слои поддерживают эти организации, кто им покровительствует, кто дает им возможность укрываться и существовать. В белом подполье, поддерживающем Шульгина и весьма близко поддерживающем, мы видим и представительницу партии эс-эров, и советских служащих, и представителей разных разрядов бывшей буржуазии. В социальном отношении — это представители деклассированных групп буржуазии, представители той социальной среды, которые после Октябрьского переворота потеряли весь фундамент своего существования. Описание белого подполья интересно тем, что дает возможность судить о приемах борьбы белогвардейцев, об их материальных силах и средствах.

Последней частью «1920 года», имеющей не столько бытовой, сколько уже политический интерес, являются описания столкновений белогвардейских отрядов, в которых принимал участие Шульгин, с Румынией и описание Крыма в период Врангеля. Столкновения белогвардейских отрядов с Румынией, не вооруженные столкновения, а униженные просьбы белогвардейцев пустить их на румынскую территорию интересны тем, что обрисовывают политику Румынии в период 1920 года. Захватив в свои руки русскую Бесарабию, румыны старательно изолируют ее даже от русской белогвардейщины, русского дворянства и буржуазии. В этом отношении они ведут ту же самую [9] зоологическую политику национализма, которую с необыкновенным азартом и пафосом проповедовал Шульгин и па страницах «Киевлянина» и с трибуны Государственной Думы. По иронии истории, Шульгину пришлось самому на себе испытать практическое осуществление его идеологических поучений.

Воспоминания Шульгина о Крыме составляют интереснейшие страницы «1920 года», имеющие не только бытовой интерес. Хотя о Крыме времен Врангеля написано не мало, хотя Врангелю, как это говорит в одном месте своих воспоминаний сам Шульгин, предстояло реставрировать позицию крымского татарского хана по отношению к России, все же, столкнувшись с врангелиадой на практике, беседуя с Врангелем и с его министрами, из которых многие были когда-то близкими соратниками Шульгина на политическом поприще, он приходит к тяжелым и невеселым мыслям о Врангеле. Эти мысли его настолько тяжелы и невеселы, что Шульгин не остается в Крыму, а совершает новое путешествие через красный фронт в Одессу, чем не только обогащает свои воспоминания, занесенные на страницы книги, но и подчеркивает полный крах белого движения и полный крах последней надежды белогвардейцев — врангелиады.

В своих воспоминаниях Шульгин остается тем, чем он был на самом деле, — грубым юдофобом, не видящим ничего радостного, светлого, нового в Советской России.

«1920 год» Шульгина дает, главным образом, бытовой материал, но этот бытовой материал имеет огромнейший интерес и имеет огромное политическое значение, поскольку он вышел из-под пера Шульгина — редактора «Киевлянина». Монархист до мозга костей, Шульгин сам своими руками изобразил крах белогвардейского движения. Почти художественно Шульгин написал в своей книге «1920 год» авантюрную повесть жизни и деятельности белого движения. Но, при всем своем пристрастии к нему, при всей своей связи с ним, старательно подчеркивая свою враждебность Советской России, Шульгин все же не смог написать идеологического оправдания белого движения. Он не смог своим пером привлечь к белому [10] движению сочувствия. Он не нашел в белогвардейском стане ни новой объединяющей массы идеи ни широкой массовой организации. Белое движение вызвало потоки крови, оно стоило рабочему классу и крестьянству миллионы человеческих жизней, но это белое движение лишь резче подчеркнуло необходимость силы, стойкости и организованности рабочего класса и крестьянства.

С. Пионтковский. [11]
Дальше