В 26-м гвардейском воздушно-десантном
Шла зима 1945 года. Я снова еду в действующую армию. В кармане лежит предписание, согласно которому мне надлежит прибыть и штаб 1-го Украинского фронта. Куда дальше, покажет будущее.
Поезд мчит меня через Киев, Львов, Перемышль. А вот уже за окном мелькает и польская земля. Опаленная войной, многострадальная земля.
Я смотрю на проплывающие мимо почерневшие от пожаров станционные здания, разрушенные польские села ц города, а память вновь и вновь возвращает меня к событиям более чем годичной давности.
...Тяжелое ранение надолго приковало меня к госпитальной койке. Дело осложнила начавшаяся гангрена ноги, и только искусные руки хирурга спасли ногу от ампутации.
А потом... Потом неожиданное направление в Москву, учеба на ускоренных курсах Военной академии имени М. В. Фрунзе. И вот наконец долгожданная дорога на фронт.
...Путь от Москвы до города Легница, что в юго-западной части Польши, занял около пяти суток. Но вот я уже на месте, в штабе 1-го Украинского фронта. Думал, что тотчас же получу назначение в действующие войска. Но мне неожиданно предложили поработать здесь, в штабе фронта. Правда, заверили: временно.
Что ж, в штабе так в штабе. Приказы не обсуждаются. Так я стал направленцем, отвечал за сбор данных обстановки на одном из участков фронта. Честно скажу, работа мне понравилась. Ведь впервые пришлось трудиться в таком крупном штабе, где рождались замыслы [100] фронтовых операций, шло управление десятками, сотнями тысяч людей.
Но нельзя было не заметить, что и этот огромный механизм, отрегулированный, казалось, до точности хронометра, тоже работал с перенапряжением. Дело в том, что войска фронта только что завершили наступательные операции на юге Польши — в Верхней и Нижней Силезии и теперь устремились на запад, приближаясь к границам фашистской Германии. Они спешили выйти к оборонительному рубежу врага на реках Одер и Нейсе.
В штабе фронта мне пришлось поработать недолго. Вскоре получил назначение на должность командира полка и убыл в 5-ю гвардейскую армию, а уже оттуда — в 9-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию.
В штаб соединения прибыл, как потом выяснилось, в самый разгар подготовки к новому наступлению. Радовало, что снова попал в гвардейскую боевую семью, к тому же в дивизию, которая имела столь громкие титулы — 9-я гвардейская Краснознаменная, орденов Суворова (а в 1945 году и Кутузова) Полтавская воздушно-десантная. Правда, несколько смущало то обстоятельство, что она — воздушно-десантная. В таком роде войск мне еще служить не приходилось. Но успокоил себя мудрой народной поговоркой: не боги горшки обжигают. Осмотрюсь, подучусь — и пойдет дело.
В момент моего появления командир дивизии полковник П. И. Шумеев как раз проводил совещание, на котором помимо начподива и начальника штаба присутствовали также и начальник оперативного отделения подполковник К. Р. Воропай, начальник разведки дивизии капитан П. Г. Скачко, командиры полков. Поэтому комдив сразу же представил меня собравшимся и попросил коротко рассказать о себе.
Рассказывая, естественно, очень волновался. Ведь передо мной были десантники, о которых в армии ходили буквально легенды. Придусь ли я им по душе?
Но опасения оказались напрасными. Офицеры приняли меня как своего, словно я был для них не новым человеком, а их сослуживцем, вернувшимся из краткосрочного отпуска или госпиталя. Помню, заканчивая свой рассказ, услышал веселый голос подполковника В. С. Накаидзе, командира 23-го полка: [101]
— Зачем столько слов, генацвале? Ведь видим же, что ты нам подходишь!
— Не робей, Штыков. В трудную минуту поможем, — в тон ему заявил командир артиллерийского полка Герой Советского Союза майор Н. А. Климовский. — Мы, артиллеристы, всегда проявляли заботу о твоем двадцать шестом. Кстати, в том, что полк стал Вислинским, есть и наша заслуга.
— Николай Григорьевич, наши артиллеристы, конечно, народ отменный. Но только скажу тебе: на бога войны надейся, но и сам не плошай, — пустил шпильку в адрес Климовского командир 28-го полка подполковник В. С. Лазебников.
Словом, мое волнение как рукой сняло.
На том совещании полковник П. И. Шумеев, которого командиры частей называли не иначе, как только по имени и отчеству — Павлом Ивановичем, сообщил нам новые данные оперативной обстановки в полосе предстоящих действий и уточнил задачи полкам. На этом совещание и закончилось. У меня появилась возможность поближе познакомиться со своими новыми боевыми товарищами.
Я тогда особенно заинтересовался начальником разведки дивизии капитаном Павлом Скачко. Кстати, о нем впервые пришлось услышать еще в штабе армии. И весьма лестные отзывы. И вот сейчас он передо мной. Среднего роста. Под темной шапкой кудрей — привлекательное лицо с большими карими глазами, готовое в любую минуту заискриться жизнерадостной улыбкой. Одно вызывало недоумение — его борода. Но и этому находилось оправдание: хотел замаскировать свою молодость: ведь Павлу было чуть больше двадцати лет.
В дивизии о нем ходили легенды. Рассказывали, например, о том, как однажды Скачко разговаривал по телефону с гитлеровским полковником, выдав себя за командира подразделения из состава соседней гитлеровской части. И как тот, поверив, выболтал ему очень важные сведения. Поведали мне и о том, как под его командованием разведывательный отряд однажды разгромил целый пехотный батальон врага.
Словом, Пашу Скачко отличали бесстрашие и смелость, наблюдательность и находчивость. Да и сами легенды о нем рождались не на пустом месте, за ними стояли действительные подвиги этого разведчика, о чем свидетельствовали [102] его многочисленные боевые награды. К концу войны, например, Павел Григорьевич был уже кавалером трех орденов Красного Знамени, двух орденов Красной Звезды, ордена Отечественной войны I степени и многих боевых медалей.
А часом спустя состоялось знакомство и с офицерами полка, с которыми мне отныне предстояло шагать вместе по фронтовым дорогам. Очень хорошее впечатление с первых же минут произвел на меня замполит полка Сергей Михайлович Хряков. Чувствовалось, что он в курсе всех происходящих в части событий, любит и знает свою работу, умеет находить с людьми общий язык, пользуется их уважением. Именно он и познакомил меня с начальником штаба А. И. Ивановым, начальником артиллерии Б. И. Московским, начальником инженерной службы В. Н. Кравцовым, заместителем по тылу И. А. Астаховым, секретарем партбюро П. Е. Погребняком, секретарем комсомольского бюро М. К. Тищенко, дал на каждого из них объективную характеристику. Затем состоялись первые встречи с командирами батальонов И. И. Фроловым-Михайловым, М. М. Бакулиным, В. В. Кошуковым, командирами рот и специальных подразделений. Отметил про себя: все они имеют многочисленные правительственные награды. А это свидетельствовало о их мужестве и командирской зрелости.
Словом, офицерский коллектив полка мне поправился.
В течение марта и первых чисел апреля вверенный мне 26-й полк хотя и продолжал находиться в обороне, но одновременно готовился к наступлению, в ходе которого ему предстояло форсировать такие важные водные рубежи, как реки Нейсе, Шпрее, Эльба. 6 апреля был наконец получен приказ о нашем выходе в район сосредоточения, что находился в лесах северо-восточнее Мускау. И вскоре полк, как и другие части армии, уже перемещался к нейсенскому рубежу, в полосу предстоящего наступления.
Все дороги западных районов Польши были забиты до отказа. По их обочинам двигались танки, самоходки, многосильные тракторы с прицепленными к ним крупнокалиберными орудиями. А рядом с ними, уже непосредственно по шоссейным и проселочным дорогам, двигались колонны стрелковых частей. [103]
Глядя на эти массы войск и боевой техники, невольно подумалось: «Разве главари третьего рейха, вероломно начав против нас войну, могли тогда предположить, что на четвертом ее году, после гигантских и кровопролитнейших сражений, на фашистскую Германию двинется вот такая, не ослабленная, а, наоборот, во сто крат возросшая, сила возмездия!»
Да, эту силу уже ничто не могло остановить. В первых числах апреля советские войска стремительно двигались к центральным районам Германии. 1-й Украинский фронт, например, своим правым крылом уже подошел к реке Нейсе, а левым — к чехословацкой границе.
Наша, 5-я гвардейская армия наступала на Шпремберг. Она должна была прорвать сильно укрепленный трехполосный нейсенский рубеж и с выходом на реку Эльба обеспечить с юга продвижение войск, наступающих на Берлин. В первом эшелоне армии действовали 32-й и 34-й гвардейский стрелковые корпуса генералов А. И. Родимцева и Г. В. Бакланова, во втором — наш, 33-й гвардейский стрелковый корпус генерала И. Ф. Лебеденко, нацеленный на междуречье Нейсе — Шпрее.
Вернувшись из штаба корпуса, куда нас, командиров полков, перед этим вызывали — дивизия-то входила в его состав, — я тут же собрал командиров батальонов и отдельных подразделений и на ящике с песком разобрал с ними варианты возможных действий при форсировании Нейсе и Шпрее, боев в междуречье и при развитии наступления в глубине многополосной обороны противника. Такой проигрыш, как показали начавшиеся вскоре события, принес большую пользу.
А вечером, как только выдалось свободное время, мы с замполитом С. М. Хряковым побывали в подразделениях полка. Хотелось, как это всегда делалось перед большим наступлением, поговорить с бойцами и командирами, выявить их настрой, думы и чаяния.
Беседа началась с того, что кто-то из бойцов размечтался о том времени, когда война будет сниться лишь во сне и снова можно будет взяться за мирный труд, за восстановление разрушенного.
— Сколько ж наших городов и деревень превратили в щебень и пожарища фашисты! Вот, к примеру, в моем селе на Смоленщине одни лишь печки торчат! — горячился молодой воин. И с болью в сердце спросил, обращаясь [104] к своим товарищам: — Это сколько же лет нам придется все заново-то отстраивать? — Неожиданно предложил, загораясь гневом: — Как закончим войну, надо всех немцев согнать к нам и заставить работать. Пусть восстанавливают ими же разрушенное...
— Э-э, нет, браток, — возразил ему пожилой сержант. — Ты что же, равняешь нас с фашистами? По-твоему, если они губили безвинных людей, угоняли их в рабство, то и мы должны делать то же самое? Нет, мы фашистам не уподобимся. Верно я говорю, товарищ майор? — обратился он к Хрякову.
— Верно, — ответил замполит. — Те, кто грабил и убивал, обязательно предстанут перед судом. И их, вне сомнений, ожидает суровая кара... Но в то же время мы ведь воюем против Германии Гитлера. А есть еще и Германия Тельмана, Германия будущего, — продолжал, воодушевляясь, Сергей Михайлович. — Ее представляют бесстрашные немецкие коммунисты. Многие из них пали в борьбе с фашизмом, многие еще и сейчас томятся в гестаповских тюрьмах и концлагерях. Так что не весь немецкий народ повинен в злодеяниях гитлеровцев.
Майор С. М. Хряков говорил увлеченно, со знанием дела. Он называл имена немецких революционеров, прогрессивных деятелей, рассказывал о преступлениях фашизма против народа Германии, его культуры и духовных ценностей. Бойцы и командиры слушали его, затаив дыхание. И конечно же соглашались с ним.
Наступило утро 16 апреля. В эти часы мощная артиллерийская подготовка — по 350 стволов на каждый километр фронта — возвестила миру о начале грандиознейшего сражения Великой Отечественной войны — Берлинской наступательной операции.
На шпрембергском направлении после двух с половиной часов артиллерийской канонады в числе других устремились вперед и войска нашей армии. Усиленные стрелковые батальоны под прикрытием густой дымовой завесы, выставленной над поймой Нейсе, на подсобных средствах форсировали реку и захватили целый ряд небольших плацдармов. А тем временем приступили к своей нелегкой работе саперы. Прошло немногим более получаса, а уже появились понтоны, через два часа — мосты, [105] по которым начали переправляться средние танки и артиллерия. А к середине дня саперы соорудили уже прочные, на жестких опорах, переправы под тяжелые танки и самоходные установки. Естественно, что все это делалось под непрерывным вражеским обстрелом.
В первые часы прорыва нейсенского рубежа 33-й гвардейский стрелковый корпус генерал-лейтенанта Н. Ф. Лебеденко, перемещаясь от рубежа к рубежу, только готовился к вводу в сражение. Наш полк двигался в первом эшелоне дивизии.
И вот настал момент, когда передовые части уже овладели городом Мускау — сильно укрепленным узлом сопротивления, мешавшим продвижению войск на левом фланге армии.
Вечером, когда солнце чуть коснулось своей нижней кромкой горизонта, я получил наконец от командира дивизии боевое распоряжение. Его передал по радио начальник штаба полковник А. Я. Горячев. Вот как оно выглядело после соответствующей расшифровки:
«Первый» приказал: полку войти в бой из-за левого фланга 15-й гвардейской стрелковой дивизии, наступающей на Воссинку, и овладеть Кронлау».
По карте прикинул: Кронлау находится на пути к Шпрембергу, но все-таки сравнительно далеко от него. Получалось, что полк будет вынужден развернуться раньше намеченного рубежа. Кроме того, еще до Кронлау нам необходимо буквально проскользнуть, по возможности не ввязываясь в бой, через узкий промежуток между населенными пунктами Воссинка и Габленц. А они, как доложил мне начальник разведки полка старший лейтенант М. В. Борец, заняты противником, который ведет себя крайне настороженно.
Но мы все-таки проскочили этот промежуток. А потом, после десятиминутного артиллерийского налета на Кронлау, вперед пошел батальон М. М. Бакулина. Я видел, как он втянулся в лес, намереваясь обойти Кронлау и ударить по нему с тыла, но неожиданно наткнулся на ротный опорный пункт противника. Этот пункт, находившийся юго-западнее Кронлау, действовал как засада, то есть до поры ничем себя не выдал, потому-то и не был своевременно обнаружен нашими разведчиками. А вот сейчас... [106]
Положенно осложнялось. Чтобы выправить его, я быстро ввел в бой батальон капитана И. И. Фролова-Михайлова. Противник вскоре не выдержал его натиска и начал из Кронлау отходить к тому самому опорному пункту, за который уже дрался батальон Бакулина. Оказавшись, как говорится, между двух огней, гитлеровцы растерялись. Многие из них разбежались. А 22 немецких солдата, уничтожив офицера, который приказывал им продолжать сопротивление, сдались в плен. Один из них, унтер-офицер из 1085-го пехотного полка, на допросе сказал:
— Наше положение безнадежно, губить людей теперь бессмысленно. Война нужна только членам нацистской партии, которые еще надеются спасти свои жизни. А Германия тем временем разрушается. Русские добились того, чего хотели, и всегда добиваются поставленных целей.
А другой пленный немецкий солдат на вопрос: «Почему вы не сдавались раньше, а продолжали, как вы сами понимаете, бессмысленную борьбу?» — ответил:
— К сожалению, мы поставлены в такие условия, что у нас просто нет другого выхода. За малейшее проявление нетвердости — расстрел. Офицеры зверствуют. Вот мы и оказались между двух огней. Не вы, так свои застрелят...
Так выполнялся приказ бесноватого фюрера «сражаться до последнего солдата».
Утром 19 апреля, преодолев междуречье, войска первого эшелона армии вышли к восточному берегу реки Шпрее — третьей и последней полосе нейсенской оборонительной системы противника. Она состояла из ряда населенных пунктов, превращенных противником в узлы сопротивления. К их числу относился и Шпремберг. Его гитлеровцы приспособили к круговой обороне. На всех дорогах, ведущих к городу, были воздвигнуты баррикады и расставлены надолбы. Каменные здания укреплены и соединены ходами сообщения, что давало противнику возможность скрытно и быстро осуществлять маневр силами и средствами. Одним словом, создав из города настоящую крепость на Шпрее, немецко-фашистское командование надеялось задержать на этом направлении наступление советских армий. В этих же целях им была сосредоточена и довольно сильная группировка войск на юге, в районе Герлица, предназначавшаяся для удара по [107] нашему фронту во фланг. Главари фашистского рейха всеми способами стремились выиграть время, чтобы успеть договориться о сепаратном мире с англичанами и американцами, перед которыми, кстати, уже тогда гитлеровские войска почти без сопротивления отходили на восток.
Однако стратегическая инициатива была в руках советского командования. Еще 18 апреля маршал И. С. Конев повернул на север танковые армии П. С. Рыбалко и Д. Д. Лелюшенко, и они, подобно стрелам, выпущенным из туго натянутого лука, устремились на Берлин. Что же касается 5-й гвардейской армии, то ей по-прежнему предстояли тяжелые бои на шпрембергском направлении, где генерал А. С. Жадов наконец-то ввел в действие и свой второй эшелон — наш 33-й гвардейский стрелковый корпус.
9-я гвардейская воздушно-десантная дивизия сразу же устремилась к Шпрее. В это время я почти постоянно держал в поле зрения деятельность начальника инженерной службы полка капитана Н. В. Кравцова, ибо еще перед наступлением, подсчитав наличие у нас переправочных средств, пришел к неутешительному выводу, что их совершенно недостаточно для форсирования такой многоводной реки. И вот теперь то и дело напоминал капитану: плавсредства, плавсредства!
Истины ради хочу сказать, что Кравцов и сам лез из кожи вон, чтобы раздобыть как можно больше этих самых плавсредств. Так, после форсирования Нейсе войсками первого эшелона он со своими людьми сумел собрать несколько надувных лодок, плотов и других видов переправочных средств. Словом, к Шпрее мы подошли в этом отношении во всеоружии.
Но еще на пути к реке нашему, 26-му полку пришлось преодолевать немало и других препятствий — завалов на дорогах и просеках, рвов и каналов, ломать ожесточенное сопротивление противника в опорных пунктах. Так, в один из дней батальон И. И. Фролова-Михайлова попытался с ходу овладеть довольно крупным селением Роне. Но сильный огонь оттуда почти сразу же остановил его. Назревала непредвиденная заминка, грозившая срывом графика движения всего полка. [108]
К чести комбата, он почти тут же сумел найти единственно правильное решение — послал в обход селения взвод младшего лейтенанта Г. П. Кривошеина. И тот сделал свое дело: ворвался с тыла в Роне. Этим его успехом немедленно воспользовался командир соседнего батальона капитан М. М. Бакулин. Он тут же направил на северную окраину селения часть своих сил, а остальными ротами тоже атаковал противника с тыла. Узел обороны в Роне прекратил свое существование.
Мы снова двинулись к Шпрее. Кстати, к моменту выхода полка к реке на противоположном ее берегу, в районе Шпрееталь, уже существовал небольшой плацдарм, за который удалось зацепиться одному подразделению из соседней дивизии. И все же первая наша попытка форсировать здесь реку с ходу успеха не имела. Не помог и тот крошечный плацдарм. В этой обстановке комдив тут же приказал полку прекратить дальнейшие попытки переправиться на тот берег, а возобновить их на следующее утро, хорошенько подготовившись.
Вызвав к себе на КП командиров батальонов и начальников служб, я еще раз уточнил им задачи. В частности, более досконально была изучена местность на участке форсирования, определены маршруты выхода к переправам.
В соответствии с моим решением, основная идея которого заключалась в том, чтобы форсировать Шпрее одновременно на двух участках, в течение ночи полк перегруппировал свои силы и средства.
Ранним утром, когда над водой еще стлался небольшой туман, начхим полка старший лейтенант В. И. Чернышев со своими людьми вышел к реке и поставил дымовую завесу. Под ее прикрытием передовые роты тут же начали переправу на противоположный берег. А в 8 часов к форсированию Шпрее приступили и основные силы полка. В первом эшелоне шел батальон М. М. Бакулина, имевший задачу овладеть затем деревней Траттендорф. Батальон И. И. Фролова-Михайлова должен был после форсирования обойти эту деревню и ударить по ней с тыла. Две роты я оставил при себе в качестве полкового резерва.
Естественно, переправу через Шпрее мы начали вслед за артиллерийским налетом. Как только первые наши бойцы высадились на противоположном берегу, огонь тут [109] же был перенесен в глубину обороны противника. А через реку стали переправляться орудия непосредственной поддержки пехоты, а именно — батарея старшего лейтенанта Л. С. Лавренчука. Это она потом позволила нашим батальонам в довольно короткий срок овладеть деревней Траттендорф, прикрывавшей подступы к Шпрембергу.
Далее, продолжая развивать наступление, полк овладел еще одним важным узлом сопротивления гитлеровцев — высотой 120,4. Однако самым крепким орешком на вашем пути к Шпрембергу оказался опорный пункт противника, расположенный в деревне Мерцшеферен.
Мерцшеферен, вплотную примыкая к юго-западной окраине Шпремберга, стояла на возвышенном месте. Ее каменные здания с толстыми стенами и узкими, словно бойницы, окнами были заранее превращены противником в мощные узлы сопротивления. Кроме того, по данным разведки, в деревне имелось свыше десятка фашистских танков, самоходных орудий и бронетранспортеров с пулеметами, которые гитлеровцы могли использовать в качестве кочующих огневых точек.
Словом, поразмыслить было над чем. Но тут на наблюдательный пункт полка вместе с начальником разведки дивизии капитаном П. Г. Скачко прибыл начштадив полковник А. Я. Горячев. И первыми его словами были:
— Командир корпуса приказал узнать, почему ваш полк не ворвался в Шпремберг с ходу. Почему топчемся на месте?
Сначала начальник разведки полка, а потом и я сам доложили дивизионным товарищам о создавшейся обстановке, о силах противника в Мерцшеферене, не взяв которую мы просто не сможем приблизиться к Шпрембергу.
— Да, действительно крепкий орешек, — заметил на наш доклад Горячев. И тут же добавил: — Кстати, подобная же картина и в других полках. Их командиры то и дело просят танки, артиллерию, другие средства усиления. А где их возьмешь? Единственно, что пока еще можем подбросить, — снаряды, мины и противотанковые гранаты. Так и вам...
Полковник Горячев помолчал, но потом поинтересовался моим решением на овладение Мерцшеференом.
— Здесь атака с ходу, думается, будет бессмысленной, — ответил я. — Буду действовать так, как если бы речь шла о бое в крупном населенном пункте. В каждой [110] стрелковой роте уже создаем небольшие, но сильные штурмовые группы. Их состав — взвод автоматчиков, одно-два орудия и группа саперов со взрывчаткой. Кроме того, бойцов обеспечим в достаточном количестве гранатами, штурмовыми лестницами...
Выслушав меня, начальник штаба дивизии задумчиво сказал:
— Что ж, Николай Григорьевич, готовитесь вы к штурму основательно. Это хорошо. Только все-таки не затягивайте по времени. Нас ведь в дивизии тоже торопят...
Атаку на Мерцшеферен полк начал в 9 часов утра. Первым на его окраину ворвался взвод младшего лейтенанта В. М. Споркина. Он штурмом овладел одним из каменных домов, уничтожил засевших там гитлеровцев и закрепился, ожидая подхода своей роты. Успеха вскоре добились и многие другие подразделения. И все-таки темп их движения вперед, через Мерцшеферен на Шпремберг, был далеко не таким, какого хотелось бы. Мешали многочисленные огневые точки противника, с которыми не всегда справлялась и приданная штурмовым группам артиллерия. Тогда на борьбу с ними был брошен снайперский взвод И. С. Артамонова. Здесь особенно отличились такие мастера сверхметкого огня, как Н. Н. Дорышев и И. П. Олейник. Стреляя по амбразурам, они выводили из строя вражеских пулеметчиков, артиллеристов. Оба гвардейца за этот бой были позднее награждены орденами.
В боях за Мерцшеферен высокое воинское мастерство показала и штурмовая группа под командованием лейтенанта Г. Я. Каспарова. Она уже отбила от гитлеровцев несколько каменных зданий, когда на центральной площади деревни встретилась с тремя танками и двумя самоходными орудиями врага. В первые же минуты гвардейцам удалось подбить один танк. Но все равно силы были неравными. Когда Каспаров выдвинул вперед орудие и ударил по вражеской самоходке, другая в упор расстреляла отважный расчет. Погиб и сам лейтенант. Бойцы были вынуждены перейти к обороне. Им на помощь подоспела стрелковая рота старшего лейтенанта А. И. Бускандзе. Но и фашисты усилили натиск. Теперь на гвардейцев шли 6 самоходных орудий, 3 танка и столько же бронетранспортеров... [111]
В том неравном бою особое мужество и высокое воинское мастерство показал старший сержант Иван Баринов, с противотанковым ружьем вступивший в единоборство с «тигром». Тридцать минут продолжалась эта схватка. И все-таки отважный бронебойщик уловил момент, когда вражеская сверхтяжелая машина подставила ему наиболее уязвимое место. От меткого выстрела Баринова из моторного отделения танка повалил густой черный дым. «Тигр» замер на месте...
Вскоре, подтянув из глубины свежие резервы, противник контратаковал батальоны полка уже силами эсэсовцев при поддержке танков. Но не помогло и это. Мы не только отразили эту контратаку, но и ворвались на плечах бегущего врага в Мерцшеферен, то есть на юго-западную окраину Шпремберга.
Но здесь наше продвижение замедлилось. Гитлеровцы сумели опомниться и организовать упорное сопротивление. Мы начали нести потери. Погиб, ведя бойцов в очередную контратаку, мой замполит Сергей Михайлович Хряков, пал командир роты старший лейтенант А. И. Бускандзе. Ранен был комбат И. И. Фролов-Михайлов. Временно обязанности заместителя командира полка по политической части принял на себя секретарь партийного бюро части капитан П. Е. Погребняк, а вместо убывшего в госпиталь Фролова-Михайлова батальон принял капитан В. В. Кошуков.
Оценив обстановку, я вскоре вынужден был доложить комдиву, что мои батальоны выдохлись и без соответствующей поддержки двигаться дальше не могут. Точно не знаю, но, видимо, такие же доклады поступили к полковнику Шумееву и от командиров других полков. Во всяком случае, он тут же приказал закрепиться на достигнутых рубежах и ждать его дальнейших указаний. Мы так и поступили.
20 апреля, ровно в 14.00, с нашей стороны начался ураганный артиллерийский налет по вражеским позициям. Он длился тридцать минут. Вслед за ним по фашистам ударили краснозвездные штурмовики и пикирующие бомбардировщики. Дали несколько метких залпов и «катюши». Мы снова пошли вперед. Вскоре из батальона капитана В. В. Кошукова поступил доклад: «Вышел на [112] западную окраину Шпремберга». А гвардейцы М. М. Бакулина овладели железнодорожной станцией. Успешно наступали и другие части дивизии. Но по всему было видно, что противник не собирается так легко уходить из города. Мои предположения через полчаса подтвердил и начальник разведки дивизии капитан П. Г. Скачко, прибывший в наш полк. Он, в частности, сообщил, что из показаний захваченного в плен гитлеровца нашему командованию стало известно о готовящемся сильном вражеском контрударе. Его будут наносить части 10-й танковой дивизии и моторизованной дивизии «Герман Геринг».
Нужно было срочно перегруппировать наши силы, чтобы встретить этот удар. И соответствующие меры в дивизии были приняты. Во всяком случае, когда началась контратака противника, она не застала нас врасплох. На участке батальона В. В. Кошукова, например, гитлеровцы почти сразу же были остановлены. А вот в районе железнодорожной станции, где оборонялся другой наш батальон — М. М. Бакулина, вначале сложилось тяжелое положение. Но, получив помощь из моего резерва — роту автоматчиков, которой командовал старший лейтенант Н. Н. Родинов, выстоял и Бакулип.
И тут... В самый разгар боя с НП полка, где находились мой заместитель подполковник И. Ф. Коренюшин и начальник штаба майор А. И. Иванов, неожиданно сообщили, что прибыл офицер штаба корпуса с важным поручением.
Я поспешил на наблюдательный пункт, разместившийся в каменном здании. Из его окна и стал показывать корпусному товарищу направление атаки полка. И тут один за другим грохнули два мощных взрыва. Как оказалось, это стреляло самоходное орудие «фердинанд». Второй его снаряд разорвался рядом с окном. Офицер штаба корпуса был убит. А меня, Коренюшина и Иванова ранило...
Очнулся в медсанбате. Первая мысль: «Вот теперь-то действительно отвоевался». Но уже 22 апреля всеми правдами и неправдами вернулся в дивизию. Здесь и узнал, что после моего ранения полк принял начальник разведки дивизии капитан П. Г. Скачко. И неплохо командовал им. А теперь на этой должности, тоже временно, его сменил начальник оперативного отделения подполковник К. Р. Воропай. [113]
Мое появление, конечно, весьма удивило как комдива полковника П. И. Шумеева, так и начальника политотдела дивизии А. К. Соболева. Но на расспросы, к счастью, у них явно не было времени: дивизия с утра вела бой с противником, окруженным западнее Шпремберга, в районе населенного пункта Кауше.
— Нас это колечко задерживает, Николай Григорьевич, — поделился со мной Шумеев. — А твой полк что-то затоптался на месте. Так что поезжай туда и разберись.
На северной окраине Кауше, где разместился наблюдательный пункт 26-го полка, я встретил начальника оперативного отделения дивизии подполковника К. Р. Воропая и старшего лейтенанта С. А. Пухарева. Они исполняли обязанности командира и начальника штаба полка. Оба тут же стали жаловаться на слишком долгий подход обещанных для усиления танков.
Но жалобами делу не поможешь. Надо искать какой-то другой выход и попробовать обойтись без танков.
Начали думать вместе. Обстановка подсказывала единственно разумное решение: совершить обход Кауше через примыкающий к нему лес и во взаимодействии с соседним полком атаковать противника с тыла.
Доложили наши соображения командиру дивизии. Полковник П. И. Шумеев согласился с нами и приказал нанести удар совместно с 23-м полком подполковника В. С. Накаидзе.
Забегая вперед, хочу сказать, что мы успешно решили задачу по ликвидации противника, окруженного в Кауше. Но в то же время хочется более подробно рассказать о том бое и его героях.
...Вначале атака наших двух полков на Кауше развивалась успешно. Мы уже приблизились к окраине этого населенного пункта, когда были неожиданно контратакованы во фланг вражескими танками и автоматчиками. Хорошо еще, что командир второго батальона капитан В. В. Кошуков и начальник артиллерии полка капитан Б. И. Московский, действовавшие на этом направлении, не растерялись. Один из них тут же развернул фронтом к противнику батальон, другой — артиллерию. На помощь им я срочно бросил свой противотанковый резерв — два огневых взвода.
Принятые меры были очень своевременными. Расчеты взвода старшего лейтенанта П. X. Старикова смело вступили [114] в бой с танками, атаковавшими роту старшего лейтенанта Д. А. Фалина, а другой огневой взвод занял позиции в боевых порядках роты лейтенанта П. С. Столярова.
Вскоре несколько вражеских машин запылало. А пехоту противника умело отсекли от танков пулеметчики роты капитана И. С. Баринова. Вражеская контратака захлебнулась. А вот уже рота старшего лейтенанта И. Л. Пояскова первой врывается в Кауше. За ней — остальные подразделения. Разгорается жестокий уличный бой...
Не щадя своей жизни дрались в Кауше гвардейцы нашего и 23-го полков. Мне потом доложили о подвигах некоторых из них. Назвали, например, фамилию красноармейца И. Ф. Черного. В рукопашной схватке этот воин лично уничтожил нескольких фашистов, подорвал гранатой вражеский миномет вместе с расчетом. Был ранен, но не покинул поле боя до полного освобождения населенного пункта.
Под Кауше отличился и пулеметчик сержант А. Н. Иванченко. О нем мне хочется рассказать более подробно. Служил сержант во взводе лейтенанта Д. В. Музыченко. Встретился я с ним еще в первые дни моего пребывания в 26-м гвардейском воздушно-десантном полку, когда еще только знакомился с его личным составом. Тогда мне почему-то сразу бросилось в глаза излишне, как подумалось, суровое лицо этого воина. Да и весь его облик явно свидетельствовал о том, что сержант совсем недавно пережил какую-то трагедию. Был он неразговорчив, каждое его слово горело жгучей ненавистью к фашистам. Как оказалось, Иванченко два с половиной года испытывал на себе весь ужас оккупационной неволи. Его три раза пытались угнать на фашистскую каторгу. И всякий раз, рискуя жизнью, он совершал из эшелонов дерзкие побеги.
— В нашей Андреевке, есть такое село на Кировоградчине, — рассказал, помнится, мне Иванченко, — гитлеровцы расстреляли и повесили в общей сложности 166 человек. Так что у меня с этими выродками личные счеты. Я клятву дал, что, пока эта нечисть ходит по земле, не успокоюсь.
К слову сказать, сержант Иванченко всегда рвался в бою туда, где труднее, в самое пекло. Помнится, один из таких случаев имел место на Шпрее. Там довольно многочисленная группа гитлеровцев, оказавшись в тылу наших [115] наступающих войск, стала пробиваться к своим. И так уж случилось, что она вышла именно на полковой наблюдательный пункт. Находившийся там мой начальник штаба майор А. И. Иванов организовал круговую оборону НИ. Правда, сил для этого было мало — всего лишь оказавшееся под рукой отделение сержанта А. Н. Иванченко да один пулемет. За него лег сам командир отделения, стал разить врагов меткими очередями.
Но гитлеровцы вскоре, поняв, что им противостоит лишь горстка советских бойцов, усилили натиск. Разорвавшимся почти рядом фаустпатроном Иванченко был контужен и на время потерял сознание. Пулемет смолк. Фашисты приближались. Когда их от НП полка отделяло уже не более ста метров, точные очереди очнувшегося сержанта снова прижали их к земле...
Когда после боя мы подошли к отважному пулеметчику, то вначале даже не узнали его. Лицо Иванченко было сплошь залито кровью, волосы от близкого взрыва фаустпатрона обгорели. И только глаза светились азартно, победно.
За этот подвиг сержант А. Н. Иванченко был награжден орденом Красной Звезды. А здесь, в Кауше, он снова отличился. Из своего пулемета сержант в этот день лично уничтожил 28 фашистов.
В боях под Кауше части нашей дивизии нанесли противнику немалый урон. Так, нами было уничтожено 760 вражеских солдат и офицеров, а 645 взято в плен. Мы сожгли 8 танков и самоходных орудий врага, 8 бронетранспортеров, 215 автомобилей и много другой боевой техники, а в качестве трофеев захватили 2 исправных танка, 3 бронетранспортера, 47 орудий, 180 автомобилей, сотни единиц стрелкового автоматического оружия{5}.
Подходил к концу апрель. Время неумолимо отсчитывало последние дни нацизма.
Сегодня уже 25-е. По календарю — среда. И вдруг именно в этот день Московское радио сообщило долгожданную весть: войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов соединились северо-западнее Потсдама, в [116] районе Кетцин! Стальные танковые обручи, выкованные на Волге и Урале, намертво обхватили Берлин!
А через несколько часов — новая, не менее радостная весть: те соединения нашей, 5-й гвардейской армии, которые не участвовали в ликвидации шпрембергской группировки врага, а продолжали стремительно развивать наступление на запад, вышли к Эльбе и соединились с частями американской 1-й армии! Выражаясь военным языком, немецко-фашистские войска были теперь как бы разрезаны на две изолированные друг от друга группировки. Одна из них оказалась в северной, другая — в южной части Германии.
Встреча союзных войск на Эльбе имела и немаловажное политическое значение. Она выбивала из-под ног почву у тех реакционных кругов США и Англии, которые за спиной своих народов и вопреки их желанию хотели бы отвести фашистскую Германию от окончательного поражения, пойти на сепаратную сделку с гитлеровскими бонзами. Но не вышло!
Да, в те дни приближение победы чувствовалось буквально во всем. Даже тяжелые бои и смерть, подстерегавшая на каждом шагу, не могли омрачить нашей радости. Хотя люди и изнемогали от усталости и бессонных ночей, но, едва придя в себя, задавали неизменный вопрос: «Как там, в Берлине?»
Однажды с новым замполитом полка майором М. Б. Гонопольским мы, проверяя состояние дел в подразделениях, в одном из них услышали такой разговор.
— Ну, теперь моя душа спокойна, — говорил кому-то командир взвода младший лейтенант В. А. Ермаков, — считай, все испытания позади. А ведь сколько выстрадать пришлось! Теперь же... Не сегодня-завтра, гляди, наши и Берлин возьмут! Добьем фашистскую гидру в ее собственном логове, и по домам. Там нас столько дел ждет! Вот уж поработаем! Веришь, руки по настоящему делу скучают...
А вот и другой пример, характеризующий настрой наших бойцов и командиров в те дни. Это было еще в период боев в районе Шпремберга. Советский народ отмечал тогда 75-ю годовщину со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Шли тяжелые бои, но в период коротких передышек между ними мы все-таки старались найти время, чтобы отметить эту знаменательную дату. [117]
И вот на ротных собраниях, посвященных ленинскому юбилею, к секретарю партбюро полка начали десятками поступать заявления, в которых красноармейцы, сержанты и офицеры писали примерно одни и те же слова: «Прошу принять в ряды Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Хочу закончить войну коммунистом...»
Комментарии к этому, по-моему, излишни.
Но день 25 апреля принес нам не только радостные, но и тревожные вести. Как уже говорилось, наша, 5-я гвардейская армия главными силами действовала на Эльбе. А в это время на левом ее фланге, кстати весьма слабом, юго-западнее и южнее Шпремберга, неожиданно создалась крайне опасная ситуация. Дело в том, что еще накануне уже знакомая читателю герлицкая группировка противника в составе нескольких танковых, моторизованных и пехотных дивизий нанесла мощный контрудар по 2-й польской и 52-й советской армиям, которые сразу же были вынуждены приостановить свое наступление на дрезденском направлении. Противник явно стремился выйти в тыл войскам нашего фронта и во что бы то ни стало деблокировать свои окруженные группировки войск юго-восточнее Берлина. И так уж получилось, что острие этого вражеского контрудара пришлось на Шпремберг, где к тому времени находилась всего лишь одна наша стрелковая дивизия — 78-я гвардейская. Она-то и приняла на себя удар трех вражеских соединений, имевших в своем составе к тому же и большое количество танков.
В этих условиях командующий 5-й гвардейской армией принял решение: повернуть с запада на восток и направить в район Шпремберга еще две гвардейские дивизии — 95-ю стрелковую и нашу, 9-ю воздушно-десантную.
Выполняя поставленную задачу, полк, как и другие части дивизии, совершив форсированный сорокапятикилометровый марш, 25 апреля уже вошел в соприкосновение с противником. Итак, мы снова ведем бои под Шпрембергом. Но только теперь не наступаем, а прочно удерживаем занятый рубеж от яростных контратак врага. Люди сражаются очень самоотверженно. Ведь каждый боец и командир отлично понимает, к чему может привести прорыв врага к Берлину, в тыл наших войск, добивающих фашистского зверя в его же логове. И поэтому стоят насмерть. [118]
Благодаря согласованным действиям трех наших дивизий, контрудар противника в районе Шпремберга был отбит. Нам предстояло возвратиться теперь снова на запад и продолжить наступление севернее Дрездена, в районы Швепнитца, Шморкау, Кенигсбрюка.
В ту ночь шел проливной дождь с градом. На разбитых дорогах — грязевое месиво; рытвины и воронки до краев заполнены водой. Бойцы и командиры заметно устали: ведь почти трое суток никто из них буквально не смыкал глаз. А завтра с утра снова в бой.
Но никто не ропщет. Ведь это же нужно для быстрейшей победы!
Трудно бойцам. Но, пожалуй, еще труднее офицерам. Ведь им нужно не только идти рядом с подчиненными, показывая пример выносливости, но и непосредственно в ходе марша сделать все для организации предстоящего боя. Полку уже поставлена задача прорвать оборону противника севернее Швепнитца, в районе деревни Ковель, и совместно с 23-м полком овладеть этим городом, с тем чтобы в дальнейшем выйти к Кенигсбрюку, с захватом которого нам откроется путь на Дрезден.
А времени на подготовку не отпущено. Так что...
...Атакуя с ходу, полк ворвался в Козель. Но перед Швепнитцем его батальоны были остановлены сильным огнем противника. Нужно было более тщательно подготовить повторную атаку. Вот где здорово пригодился опыт, полученный еще на Верхнем Дону при прорыве вражеской обороны со сторожевского плацдарма. Ведь тогда мне пришлось лично руководить боем одного из передовых отрядов. Решил повторить этот опыт и здесь, то есть перед повторной атакой провести таким же отрядом разведку боем. Командование им поручил уже довольно опытному офицеру — заместителю командира 1-го батальона старшему лейтенанту И. А. Сидяченко. Ему, кстати, подобное тоже не впервой: приходилось проводить разведку боем еще на Висле.
В отряд включили 90 бойцов и командиров. Собственно говоря, основу его составила стрелковая рота из батальона М. М. Бакулина, усиленная артиллеристами лейтенанта В. Г. Капустинского и пулеметным взводом лейтенанта В. П. Щербакова. А вступление в бой отряда должна была поддержать, кроме того, минометная рота полка. [119]
Атака передового отряда получилась стремительной и, что самое главное, внезапной. В первый момент ошеломленный противник почти не оказал сопротивления. Но вскоре опомнился. Ожили его огневые точки. Но и наши артиллеристы были начеку. Находившийся на моем наблюдательном пункте командир 7-го артполка подполковник Н. А. Климовский очень четко ввел в действие готовые к открытию огня дивизионы.
И снова устремился вперед отряд И. А. Сидяченко. Вот он уже ворвался на окраину города. За ним тут же устремился весь полк.
Следует сказать, что в тот момент нам очень помог 23-й полк подполковника В. С. Накаидзе. Как только отряд Сидяченко зацепился за первые дома Швепнитца, он тут же ударил своим полком по городу с тыла.
Швепнитц пал. Не задерживаясь в нем, мы двинулись дальше, держа курс на юг — на Кенигсбрюк.
Но отошедший из Швепнитца противник мог закрепиться в районе близлежащего населенного пункта Шморкау и тем самым помешать нам в короткие сроки овладеть Нейес-Лагером, открывающим дорогу на Кепигсбрюк. Вот почему я тут же приказал батальону капитана В. В. Кошукова двигаться в авангарде полка, догнать отходящих к Шморкау гитлеровцев и не дать им возможности организовать там оборону.
Батальон Кошукова отлично справился с поставленной перед ним задачей. Он настиг противника, атаковал и на его плечах ворвался в Шморкау. А воспользовавшись этим, другой батальон — капитана М. М. Бакулина — вскоре овладел и Нейес-Лагером.
Однако и при этих условиях захватить Кенигсбрюк с ходу полку все же не удалось. Не оказал нам должной помощи и соседний, 23-й полк, завязший в боях под Нейкирхеном. Более того, используя наступившие сумерки, гитлеровцы сами стали предпринимать контратаки. Отдельные их группы даже смогли просочиться в наш тыл.
Одна из таких групп вскоре атаковала наблюдательный пункт полка, разместившийся в полукилометре от Кенигсбрюка. Причем ее поддерживали даже две самоходки.
Все, кто находился на НП, изготовились к бою. Не знаю, долго ли мы смогли бы продержаться, не подоспей к нам на помощь взвод разведки под командованием младшего [120] лейтенанта Д. И. Ефремова и пулеметный взвод младшего лейтенанта В. П. Щербакова. Как потом выяснилось, их, заслышав стрельбу со стороны наблюдательного пункта, послал начальник штаба полка майор А. И. Иванов., И очень своевременно! Теперь мы могли встретить гитлеровцев по-настоящему.
И действительно, вражеская цепь вскоре залегла. Но потом, прикрываясь броней самоходок, снова бросилась в атаку. Дело дошло до рукопашной схватки. И тут в тылу у фашистов раздалось русское «Ура!». Они дрогнули, заметались. Многие побросали оружие, подняли руки. А к нам уже бежали автоматчики старшего лейтенанта С. Б. Симовьянца. Так вот кто зашел врагу в тыл!
В канун первомайского праздника на нашем участке фронта наступила непривычная тишина. В чистом, словно выполосканном ветрами бледно-голубом небе светило ослепительно яркое солнце. Не шелохнувшись, стояли деревья, уже одетые нежной молодой листвой.
В то утро в полку, да, наверное, и в дивизии, никто еще не знал о том, что в Берлине уже идет штурм рейхстага, что скоро над черной каменной громадой этого символа «тысячелетнего» фашистского рейха взовьется Знамя Победы.
А у нас в то утро проходила торжественная церемония вручения орденов и медалей воинам, отличившимся в недавних боях. И вдруг, когда мы уже закончили эту церемонию и просто беседовали с солдатами и офицерами из батальона капитана В. В. Кошукова, прибыл взволнованный помощник начальника штаба полка старший лейтенант С. А. Пухарев. Он доложил, что крупные силы противника нанесли внезапный удар из района Кенигсбрюка на Шморкау!
Вот тебе и наступившее затишье!
Ни минуты не мешкая бросаюсь к машине и с тремя автоматчиками мчусь в Нейес-Лагер. Еще в пути слышу, что с юга и запада доносятся звуки артиллерийской и ружейно-пулеметной стрельбы.
Около Швепнитца мы натолкнулись на отходящие подразделения полков В. С. Накаидзе и В. С. Лазебникова. Кто-то из офицеров сообщил, что и наш батальон — батальон [121] капитана М. М. Бакулина — тоже начал отход на Швепнитц.
Решаю как можно быстрее добраться до КП своего полка. Саша Глушков, мой водитель, выжимает из машины все, на что та способна. Перед Шморкау встречаем медпункт полка. Он, как и все, движется на север. Военврач Горбачев предупреждает меня:
— Вперед ехать нельзя, товарищ подполковник. Там гитлеровцы.
Я не поверил, приказал водителю трогать. На бешеной скорости проскочили Шморкау и... нарвались на засаду.
Автоматные очереди ударили и спереди, и сзади. К счастью, никого из нас не задело. А Глушков уже резко свернул с шоссе и погнал машину к молодому сосняку. Вдогонку — стрельба. И тут пуля попала, видимо, в бензобак. Наша машина вспыхнула. Еле-еле успели выпрыгнуть из нее и укрыться в сосняке.
На одном дыхании добежали до маленькой деревушки Вейсбах. Здесь фашистов нет. Двинулись дальше уже спокойнее.
И вот мы уже в северной части Шморкау, на НП полка. Начальник штаба майор А. И. Иванов доложил: батальон Бакулина ведет бой в окружении, в районе Нейес-Лагера, связи с ним нет.
Принимаю решение немедленно восстановить связь с штадивом и Бакулиным. В окруженный батальон вызывается пробраться начальник связи полка старший лейтенант А. А. Яковлев. Даю ему «добро». А на НП дивизии отправляю номначштаба старшего лейтенанта С. А. Пухова.
Как позже выяснилось, в тот день противник нанес внезапный удар силой до пехотной дивизии, поддержанной 80 танками. Ему удалось потеснить части 2-й армии Войска Польского и нашу дивизию, на которую, кстати, навалились сразу до 20 танков и около полка пехоты. Под таким натиском она вынуждена была отойти к Шморкау.
Выходит, перед нашим полком стоит двойная задача: остановить противника и выручить батальон капитана М. М. Бакулина. Но хватит ли на это сил? Ведь положение осложняется еще и тем, что второй эшелон полка — батальон капитана В. В. Кошукова — находится сейчас от [122] нас километрах в десяти и тоже, конечно, ведет бой. Значит...
Решаю выполнить хотя бы вторую задачу — вызволить из окружения батальон Бакулина. Собираю все, что есть под рукой. Это рота старшего лейтенанта И. Л. Пояскова, взвод автоматчиков лейтенанта Д. В. Музычеико и некоторые другие мелкие подразделения. Не густо. Но время не ждет. Создаю из них сборный отряд под командованием Пояскова и посылаю его на помощь Бакулину. На наше счастье, с ним наконец-то восстановлена радиосвязь — молодец, Яковлев! — и комбат смог доложить, что совместно с его батальоном бой в окружении ведут и некоторые дивизионные подразделения: артиллерийская батарея капитана А. Г. Козлова, а также разведывательные подразделения лейтенантов А. К. Коваленко и А. М. Дмитриенко.
Ясно, что с такими силами Нейес-Лагер Бакулину не удержать. Приказываю комбату пробиваться из окружения. Сообщаю, что на помощь ему уже послан мною отряд старшего лейтенанта Пояскова.
Через полчаса — новый доклад: отряд соединился с батальоном, вместе организуют выход из окружения.
Позднее узнаю подробности этого выхода. В авангард М. М. Бакулин поставил наиболее боеспособную роту старшего лейтенанта И. Л. Пояскова и батарею капитана А. Г. Козлова.
Артиллеристы действовали смело и находчиво. Они шрапнелью пробили брешь в рядах противника, через которую и ринулся весь батальон. Его отход во многом обеспечили и героические действия бойцов Пояскова, которые сорвали попытку гитлеровцев вновь сомкнуть кольцо окружения. В этом бою смертью храбрых пали как старший лейтенант И. Л. Поясков, так и командир взвода автоматчиков лейтенант Д. В. Музыченко. Но они выполнили стоявшую перед ними задачу.
1 мая во второй половине дня я с горечью узнал и о трагической гибели нашего командира дивизии Павла Ивановича Шумеева и начальника политического отдела Анатолия Кузьмича Соболева. Смерть настигла их на пути в Швепнитц, когда они направлялись на командный пункт 23-го полка, чтобы оттуда руководить боем.
Их машина, как недавно и моя, наскочила на вражескую засаду, Шумеев, Соболев и автоматчики из их охраны [123] приняли бой. Но силы были слишком неравными. Вся группа комдива пала смертью героев.
П. И. Шумеева и А. К. Соболева с воинскими почестями похоронили в городе Бунцлау (Болеславец) рядом с памятником великому русскому полководцу М. И. Кутузову.
Поздно вечером того же дня частям дивизии все же удалось остановить врага и закрепиться в районе Швепнитца. Но гитлеровцы не успокоились. Они целую ночь, а потом и весь день тревожили нас своими бесконечными контратаками, но но добились успеха.
И вдруг по радио передали ошеломляющую весть: войска маршалов Г. К. Жукова и И. С. Конева завершили разгром берлинской группировки противника!
Неужели конец войне? Неужели противостоящий нам враг завтра тоже прекратит сопротивление? Но не тут-то было. 3 мая противник, продолжая удерживать рубеж Швепнитц, Куннерсдорф, снова начал свои яростные контратаки. Главная их тяжесть пришлась на 23-й полк, нас же обстреливала его артиллерия. В этой обстановке комдив (а им после гибели Шумеева стал полковник Е. М. Голуб) приказал моему полку захватить господствующую над местностью высоту 142,0, что находилась несколько западнее Швепнитца. С ее овладением могли создаться благоприятные условия для последующего захвата и самого города, который, кстати, до этого ужо побывал в наших руках.
Высоту взяла рота старшего лейтенанта Д. А. Фалина. Она же потом одной из первых ворвалась и в Швепнитц.
Итак, этот город был вторично отбит нами у противника. Теперь же, чтобы выйти непосредственно к Кенигсбрюку, нам надо было выбить гитлеровцев из еще одного населенного пункта — Оттершютце, который, как доложил мне разведчик младший лейтенант В. А. Ермаков, довольно основательно укреплен противником. В частности, фашисты создали там целую систему дотов и дзотов, которые, конечно, голыми руками не возьмешь. Нужно было срочно подтянуть артиллерию.
И это было сделано. А на следующее утро после сильного артиллерийского налета полк пошел в атаку на Оттершютце. Его боевой порядок я построил с таким расчетом, [124] чтобы один из батальонов бил по вражеской обороне с фронта, а другой — во фланг. И это дало свои результаты. После короткого, но ожесточенного боя противник оставил Оттершготце и отошел на юг. Преследуя его, мы не только вышли к Кенигсбрюку, но и ворвались в город.
Уличные бои в Кенигсбрюке не прекращались вплоть до 7 мая. И лишь в этот день остатки его гарнизона сложили наконец оружие.
В 26-м гвардейском воздушно-десантном я уже считался едва ли не ветераном, хотя и воевал-то всего ничего — каких-то два с небольшим месяца. Но на войне как на войне. Здесь сроки определяют не годы, а бои. А их, проведенных в этом полку, за моими плечами уже немало. Да и путь пройден большой — от Польши до немецкого города Кенигсбрюка.
Трудными были эти версты, огненными. Каждая, даже малая победа стоила жертв. И как же было обидно сознавать, что уже почти на пороге победы гибли наши советские люди, подчас прошедшие через всю войну, испытавшие и горечь сорок первого, и перелом сорок третьего, и такую долгожданную весну сорок пятого года!
Но оставшиеся в живых жестоко мстили врагу за смерть своих боевых товарищей. Мне никогда не забыть, как на Шпрее, сразу же после форсирования реки, артиллеристы лейтенантов С. М. Игбаева, Н. Б. Подкаминского, В. Г. Капустинского и А. Г. Глухина, видя, как в наступающих цепях то и дело падают наши бойцы, не ожидая команды, выкатили свои орудия на прямую наводку и, сами находясь под градом пуль и осколков, открыли по гитлеровцам губительный огонь.
А в боях за населенный пункт Кауше, когда одна из наших стрелковых рот была встречена огнем из вражеского дота и, неся потери, залегла, массовый героизм проявило отделение младшего сержанта С. Г. Поплужного. Не имея возможности уничтожить фашистскую огневую точку с фронта, младший сержант, оценив обстановку, скрытно, используя для этого небольшой лесок, провел своих подчиненных в обход высотки, на которой был расположен дот. С тыла гвардейцы подобрались к нему [125] и через вентиляционные выводы забросали гарнизон огневой точки гранатами.
Затем героическое отделение, по-прежнему действуя смело и находчиво, первым ворвалось на окраину Кауше и захватило там один из каменных домов.
Опешившие было гитлеровцы вскоре, однако, поняли, что перед ними лишь горстка советских гвардейцев. Едва ли не целая рота врага бросилась к дому, стремясь выбить оттуда отделение Поплужного. Но, встреченные плотным автоматным и пулеметным огнем, фашисты отступили.
Кстати, за трофейным крупнокалиберным пулеметом лежал сам младший сержант. Отлично зная все системы отечественного стрелкового оружия, С. Г. Поплужный довольно быстро освоил и вражеский пулемет. В его руках он работал как хорошо отлаженная машина, разя гитлеровцев экономными меткими очередями.
При отражении уже третьего вражеского штурма здания младший сержант С. Г. Поплужный был ранен. Но он не прекратил руководить обороной захваченного его отделением дома до тех пор, пока на выручку не подоспели основные силы роты.
За этот подвиг все бойцы отделения удостоились высоких правительственных наград. А на гимнастерке их командира засиял орден Отечественной войны II степени.
Следует сказать, что герои боев были, как правило, очень скромными людьми. Мне, например, особенно запомнились слова командира взвода связи лейтенанта Н. Д. Высокосова, которому я вручал орден за героизм и мужество, проявленные им в боях за город Шпремберг. Этот молоденький лейтенант, еще часом назад чудом оставшийся в живых, когда ему пришлось лично исправлять линию связи на простреливаемой со всех концов площади, в ответ на мое поздравление неожиданно заявил:
— А ведь не мне нужно было этот орден вручать, товарищ подполковник, а какому-нибудь пехотному командиру. Вот они герои! А я разве подвиг совершил? Ну, сползал к обрыву... ну, соединил... Дела-то на пять минут...
А о том, что этим самым «сползал» и «соединил» он восстановил нарушенную в самый критический момент связь с попавшим в беду батальоном, — ни слова! Вот он, наш советский человек! [126]
Да, советские люди были и всегда останутся скромными, храбрыми и человечными. В этой связи мне вспоминается вот какой эпизод.
...Случилось это в самый канун первомайского праздника. Я со своим заместителем по политической части объезжал батальоны, как говорится, на местах выполнял приятное и волнующее поручение — вручал отличившимся в недавних боях бойцам и командирам полка ордена и медали.
На командный пункт возвращались где-то уже во второй половине дня. И вдруг... Что такое? У дома, где разместился наш КП, вижу толпу стариков, женщин и детей. Сразу определяю, что это не узники фашистских концлагерей. Выходит, местные жители, немцы. Но почему они так волнуются, пытаются что-то объяснить нашему часовому? Екнуло сердце: «Неужели кто-нибудь из бойцов полка допустил по отношению к ним беззаконие? Не может этого быть! И все же... Зачем же они тогда собрались здесь?»
Подъезжаем. Прошу майора Гонопольского узнать, что привело немцев к нашему КП. Замполит обращается с этим вопросом к собравшимся. Из толпы выступает высокая изможденная немка и что-то быстро-быстро говорит майору.
— Опи пришли к нам за помощью, товарищ подполковник, — переводит Гоноиольский. — Их дети умирают с голоду. А в Нейес-Лагере находится крупный продовольственный склад. Около него собрались сотни голодных матерей, стариков и детей. А наши солдаты их, естественно, не подпускают к складу. Вот местные жители и отрядили эту делегацию к советскому командованию. Просят выделить им хотя бы немного продуктов.
— Но как же мы можем им это разрешить? — растерянно спрашиваю я Гонопольского. — Ведь продсклад же трофейный. А на этот счет соответствующий приказ имеется. Так что... И детишек жалко, и в то же время... Какой видишь выход из данной ситуации, замполит? Может быть, связаться со штабом дивизии? Глядишь, и разрешат поделиться запасами с местным населением...
— Другого выхода я тоже не вижу, товарищ подполковник, — разводит руками Гонопольский.
Оставляю замполита с немцами, а сам иду звонить. Комдива на месте не оказывается, трубку берет начальник [127] политотдела полковник А. К. Соболев. Докладываю ему о сложившейся ситуации.
— Что ж, — минуту подумав, отвечает Соболев, — нужно выделить часть продуктов местному населению. Мы не можем допустить, чтобы умирали с голоду женщины и дети. Так что распорядись, Николай Григорьевич...
Кладу трубку, тут же вызываю к себе помощника по снабжению капитана И. А. Астахова. Приказываю ему немедленно начать раздачу местному населению продовольствия из склада в Нейес-Лагере. Сам с замполитом тоже еду туда.
В тот день продукты питания получили более 400 немецких женщин. Мы выдавали их даже с избытком, в расчете на тех жителей города, которые по той или иной причине не смогли сами прийти на склад.
Во время раздачи продовольствия я увидел такую картину. Пожилой усатый ефрейтор, не иначе как из тылового подразделения, до этого смотревший со стороны на очередь немецких женщин и детей, вдруг сорвал с плеч свой сидор, порылся в нем, достал из вещмешка объемистую горсть кускового сахара, подошел к очереди и начал одаривать сладостями мальцов, жмущихся к своим матерям. Те вначале брали сахар с опаской, но уже через четверть часа я увидел того же ефрейтора в окружении немецких детей.
И это тоже был наш, советский человек! [128]