На земле Украины
Поздно вечером 5 февраля в штаб полка прибыл помощник начальника оперативного отделения дивизии старшин лейтенант М. С. Иванов. Мы с ним не виделись довольно продолжительное время, точнее, с момента моего ухода на новую должность, поэтому очень обрадовались этой встрече. Начались взаимные расспросы, рассказы.
Чувствовалось, что Михаил страшно устал, но тем не менее был, как всегда, подтянут и энергичен. Поздравив меня со взятием Горшечного, он одновременно сообщил, что армия в настоящее время успешно развивает наступление на харьковском направлении, а главные силы дивизии ведут упорный бой под Старым Осколом. В заключение передал боевое распоряжение полку, в котором было сказано, что ему, действуя во втором эшелоне дивизии, к вечеру надлежит выйти в Скородное, а 10 февраля быть в районе Белгорода.
Я в свою очередь более подробно ввел Михаила в события прошедших дней, высказал слова искренней благодарности некоторым работникам штаба и политотдела дивизии, оказавшим во время взятия Горшечного большую помощь как мне лично, так и моему штабу. В частности, это в первую очередь относилось к начальнику политотдела майору П. И. Гречко, который после снятия нашего прежнего замполита буквально не выезжал из полка, вводя капитана М. А. Храмова в курс дела. Немало теплых слов было сказано мной и в адрес начальника разведки дивизии майора И. И. Попова, начальника строевого отделения дивизии капитана В. М. Дмириева и многих других. Кто знает, смог бы я, только что принявший измотанный в боях полк, без их помощи справиться с такой [63] сложной задачей, как повторное взятие Горшечного. Вряд ли.
Мы проговорили с Михаилом чуть ли не всю ночь. А утром, передав оборону Горшечного частям из резерва фронта, наш полк начал стремительное движение на Старый Оскол. Преследуя противника, не давая ему возможности закрепиться на новых рубежах, мы с ходу ворвались в деревню Котово, а 7 февраля уже были в Скородном.
Здесь и произошла моя встреча с известным всей дивизии разведчиком капитаном А. И. Дровалем. Оказалось, что это бойцы его группы, накануне овладев Верхней Атамановской, создали условия для столь быстрого продвижения нашего полка на Скородное и захвата его с ходу. По моей просьбе капитан ввел меня в некоторые подробности смелого налета на Верхнюю Атамановскую.
...Ночь тогда выдалась на редкость вьюжной. Разведчики Дроваля, пробираясь к этому населенному пункту, неожиданно наткнулись на отходящую колонну противника и, не долго думая, незаметно пристроились к ней. Так вместе с гитлеровцами и втянулись в деревню. И только там открыли внезапный огонь по противнику. 38 наших воинов уничтожили 80 фашистов и 102 взяли в плен. А саперы старшего лейтенанта К. П. Миткалева подорвали 2 железнодорожных моста и несколько складов с боеприпасами.
Но на этом дерзкие дела группы далеко не закончились. На обратном пути разведчикам капитана А. И. Дроваля удалось, как выразился сам Александр, «пошуметь» еще в нескольких деревнях, захватить и раздать местным жителям хлеб и скот, предназначавшиеся для отправки в Германию, а в районе Старого Оскола отбить и спасти от угона в фашистское рабство большую колонну советской молодежи.
С тех пор я внимательно следил за дальнейшей судьбой этого лихого разведчика. Знаю, что он с боями дошел до венгерской столицы, отличился там при взятии здания парламента. Был несколько раз ранен. С войны вернулся с осколком в легком. Позднее эта рана сказалась: у Дроваля развился туберкулез. Он умер в городе Пирятине — на, родной Украине, о которой он так часто вспоминал на воронежской земле.
...В Скородном нас пополнили, мы смогли довести свои [64] батальоны почти до их штатного состава. Из этого сделали вывод: не за горами еще более серьезные дела.
И не ошиблись. 9 февраля до нас дошло волнующее известие о том, что 40-я армия вошла в Белгород, а днем раньше войска генерала И. Д. Черняховского освободили Курск. Приехавший в Скородное начальник штаба дивизии подполковник Н. Н. Петренко доверительно сообщил мне, что в соединении уже получен приказ через Казачью Лопань и Прудянку наступать на Харьков.
— Так что скоро, Штыков, — закончил подполковник, — мы вступим на землю моей ридной маты Украины!
И действительно, пройдя утром 11 февраля по еще дымящимся улицам Белгорода, мы вскоре оказались уже на украинской земле. Сразу было видно, что здесь совсем недавно гремели жестокие бои. На обочинах шоссе, ведущего к Харькову, густо чернели остовы сгоревших вражеских танков, валялись искореженные орудия и вездеходы. В стороне тянулись снежные валы брошенных врагом позиций. Рядом с шоссе, уступая дорогу войскам и технике, шли, волоча санки, а то и толкая впереди себя двухколесные тележки с пожитками, женщины, старики и дети — местные жители, возвращающиеся в освобожденные советскими войсками города и села. Все чаще слышалась напевная украинская речь.
Где-то в районе Прудянки, на пути к Дергачам, нас встретил начальник оперативного отделения дивизии капитан А. П. Мелентьев. Вдвоем с ним зашли в какую-то придорожную заброшенную хатенку. Здесь Мелентьев развернул свою видавшую виды карту и вкратце ознакомил меня с последними данными обстановки. Оказалось, что первый эшелон дивизии — полки Билютина и Казакевича, овладев Прудянкой, захватили было и Дергачи. Но вскоре были выбиты оттуда контратакой противника. Задача нашего полка — разгромить фашистов в южной части Дергачей и закрепиться там.
Приказ есть приказ. Только вот очень уж он трудно выполнимый. Дело в том, что из-за плохих дорог у нас отстала полковая и приданная артиллерия. А на увязку взаимодействия с соседями совсем нет времени. Значит, придется атаковать Дергачи наличными силами.
Но с ходу ворваться на южную окраину этого населенного пункта нам не удалось. Больше того, противник сам стал предпринимать контратаки. [65]
В ходе их отражения к нашему наблюдательному пункту неожиданно подкатили три «виллиса». Из них вышли два генерала в сопровождении группы незнакомых мне командиров.
— Гвардейцы двадцать пятой? — хмурясь, спросил один из генералов.
— Так точно, товарищ командующий! — ответил я, сразу поняв, что передо мной стоит не кто иной, как сам командующий войсками Воронежского фронта генерал-полковник Ф. И. Голиков.
— Почему же тогда воюете не по-гвардейски? Застряли в каких-то Дергачах, а впереди ведь Харьков. Почему так слабо работает ваша артиллерия? Выкатывайте орудия на прямую наводку и бейте.
— Рады бы, товарищ командующий, но артиллерия почти вся отстала, — пояснил я. — Обходимся пока тем, что есть в наличии.
— Ну, тогда дождитесь ее, не лезьте на рожон. Зачем нужны лишние потери? И атакуйте не днем, а ночью. Ночь — наша союзница.
Так мы и поступили. Тем более что теперь могли оправдать свою задержку со взятием Дергачей — приказ командующего! Подтянули артиллерию и, едва стемнело, обрушили весь ее огонь на противника. Вслед за этим в атаку пошли стрелковые батальоны. Один из них, под командованием капитана Никифорцева, сразу же ворвался на южную окраину поселка. А вот батальон капитана Обухова вначале было залег под огнем противника. Но, поддержанный артиллеристами капитана Локацинина и минометчиками старшего лейтенанта Савченко, вскоре тоже пошел вперед.
На улицах Дергачей разгорелся скоротечный ближний бой.
Гвардейцы дрались с такой яростью, что гитлеровцы не выдержали и в панике отошли не только с южной окраины, но и вообще оставили поселок. Это был большой успех, о котором я немедленно сообщил в штаб дивизии.
Итак, еще один барьер на пути к Харькову преодолен!
Обстановка осложнилась. В Ольшанах ведут тяжелый бой полки К. В. Билютина и П. К. Казакевича, а мы не можем им ничем помочь. Вышли все боеприпасы, а без [66] них много ли навоюешь? То и дело связываюсь с исполняющим обязанности начальника тыла дивизии В. Ф. Писаревым, прошу, умоляю поторопиться. Наконец приходят несколько подвод и грузовиков. Немедленно посылаю их на дивизионные склады в Казачью Лопань.
Пока подвозят боеприпасы, ко мне в штаб полка прибывают заместитель командира дивизии полковник А. Г. Дашкевич и только вчера получивший очередное воинское звание майор А. П. Мелентьев. Первым берет слово начальник оперативного отделения.
— Вот здесь, — показывает он карандашом на карте, — застопорились Билютин и Казакевич. Нужно им немедленно помочь. Ведь Ольшаны и Пересечная для гитлеровцев сейчас не менее важны, чем взятые вами Дергачи. Их они будут защищать отчаянно. Ибо отлично понимают, что сдача этих населенных пунктов равносильна захлопыванию створок ворот. А паи... Нам Олыпаны и Пересечная тоже вот так нужны. — Он чиркнул себя ребром ладони по горлу. — С их взятием мы расчищаем себе дорогу для удара по Харькову с северо-запада, режем шоссе на Полтаву.
— И еще учти, — дополняет Мелентьева Дашкевич, — • войска фронта обложили Харьков почти со всех сторон. Теперь наша очередь. А значит, нужен темп и еще раз темп. Торопись.
Проводив замкомдива и начальника оперативного отделения, я с группой офицеров своего штаба, обогнав полковую колонну, поспешил к Ольшанам, где сразу же встретился с командиром 81-го полка П. К. Казакевичем.
— Ну слава богу, что подоспел на выручку, — обнимая меня, обрадованно сказал тот. — Звони немедленно комдиву.
Я позвонил и тут же получил распоряжение наступать на стыке между полками Билютина и Казакевича, овладеть Гавриловной, чтобы затем выйти на западную окраину Харькова.
Атака нашего полка вначале развивалась очень успешно. Но затем в районе станции Пересечная произошла заминка. Здесь наступал батальон капитана А. Я. Обухова. Гитлеровцы встретили его плотным огнем, заставили залечь. Выручили наши артиллеристы, которые с такой точностью ударили по дотам и дзотам врага, что в первые [67] же минуты заставили замолчать большинство из них. Батальон возобновил атаку и ворвался на станцию.
А вскоре противник оставил и Гавриловну. До Харькова нам осталось пройти всего лишь несколько километров.
К ночи наши передовые подразделения одолели и эти километры, вышли к городской окраине.
В штаб полка неожиданно приехал заместитель командующего армией генерал-майор Ф. Ф. Жмаченко. Впервые я увидел его еще в начале ноября прошлого года, на Дону, в районе сторожевского плацдарма. И вот теперь — вторая встреча. Невольно подумалось: «И чего бы это заместителю командующего армией ездить по полкам?» Выяснилось, что по приказу К. С. Москаленко генерал-майор Ф. Ф. Жмаченко возглавляет сейчас ударную группировку армии, в которую входит и наша дивизия. Ну а в нашем полку оказался по той причине, что мы, сами того не ведая, сумели опередить другие части, рвущиеся к Харькову, и теперь находились на самом острие ударной группировки армии.
Генерал тепло поговорил со мной, с другими офицерами штаба. Поздравил с успехом. И сказал:
— В Харьков войдем через Холодную гору. В этой связи советую переместить полк вот за этот лесок.
Мы выполнили приказ заместителя командующего армией. А поздно вечером все три батальона полка уже ворвались на западную окраину города. «Вошел в Харьков, — докладывал мне командир третьего батальона Обухов. — Веду бой в районе Холодной горы. Продвигаюсь по Нижне-Гиевской. Прошу дать огонька по северной части Крутогорки». Его просьба была тут же выполнена, и вскоре по телефону снова раздался его взволнованный голос: «Взял первых пленных. Отличились пулеметчики лейтенантов Сарычева и Овсянникова. Развиваю атаку левее кладбища в сторону вокзала».
Находившийся у нас до утра генерал Ф. Ф. Жмаченко, перед тем как отправиться в соседнюю дивизию, собственноручно подписал боевое донесение, из которого значило, что 73-й гвардейский стрелковый полк в 24.00 14 февраля вышел на Холодную гору.
Приблизительно в это же время для наращивания нашего успеха по приказу комдива был введен в бой и полк К. В. Билютина. Он ударил в сторону вокзала, куда [68] наступал и батальон А. Я. Обухова. А некоторые подразделения нашего полка уже вышли на одну из центральных магистралей города — улицу Свердлова, пересекавшую Харьков с запада на восток.
Утро 14 февраля. Полк ведет бой в восточной части Холодной горы. Сюда, поближе к наступающим батальонам, я приказал перевести и свой НП.
С Холодной горы — а она действительно оказалась горой — взору открывалась впечатляющая картина. Внизу раскинулся огромный город. Его окраины затянуты дымом пожарищ. Особенно много очагов огня с противоположной от нас стороны. Мы знаем, что оттуда, от тракторного завода, теснят фашистов войска генерала П. С. Рыбалко. А мы как бы идем к ним навстречу.
Между тем бои в городе проходят с большим ожесточением. Гитлеровцы цепляются буквально за каждую улицу, дом. Большую роль здесь играют штурмовые отряды и группы, заранее созданные нами из бойцов и командиров, уже имеющих опыт ведения боя в крупных населенных пунктах.
И они успешно справляются со своей задачей. Так, когда батальон М. С. Никифорцева в районе улицы Свердлова попал под сильный огонь и залег, ему на помощь тут же пришла штурмовая группа под командованием лейтенанта П. И. Корнева. Под прикрытием пулеметов ее бойцы скрытно вышли к каменному зданию гостиницы, откуда противник вел огонь, дружно забросали ее окна гранатами и ворвались внутрь помещения. Вслед за ними туда же устремилась и рота автоматчиков. Через несколько минут все было кончено, батальон Никифорцева снова пошёл вперед.
В ходе уличных боев в Харькове немало беспокойства нам доставляли и гитлеровские, как мы их окрестили, «городские кукушки». Засев на чердаках зданий, они в первую очередь старались вывести из строя наших офицеров. И это им зачастую удавалось. Чтобы избавиться от опасных «кукушек», мы вынуждены были даже специально выделить в полку группу снайперов, которую возглавил старший лейтенант А. И. Ходько. Разбившись по парам, наши сверхметкие стрелки оказывали большую помощь наступающим ротам и батальонам. [69]
В стесненных условиях города с самой лучшей стороны проявили себя и минометчики. Особенно батарея под командованием двадцатилетнего старшего лейтенанта П. А. Пономарева. Она не раз выручала из весьма сложных ситуаций батальон капитана А. Я. Обухова, которому была придана.
К исходу 15 февраля наше продвижение вперед несколько замедлилось. Связывает Южный вокзал, за который вот уже в течение всего дня безуспешно дерутся батальон капитана А. Я. Обухова и 78-й полк. А штаб дивизии то и дело запрашивает из Ольшан обстановку в районе вокзала, Что отвечать? Единственное: ждем обещанную артиллерию, готовим общий штурм.
Артиллерия подходит где-то уже во второй половине ночи. Вот теперь воевать веселее. Утром, после артподготовки, снова атакуем вокзал. И сразу же добиваемся успеха. Первыми в здание вокзала врываются штурмовые группы, за ними стрелковые роты Т. С. Петрова, А. Е. Гусарова, автоматчики А. В. Юрина.
Южный взят. И сразу же батальон Обухова устремляется к Николаевской площади. К центру города продвинулись и остальные батальоны полка. Наш командный пункт размещается теперь в доме номер 17, что на Московском проспекте.
16 февраля войска Воронежского фронта полностью очистили Харьков от немецко-фашистских захватчиков. Трудно представить наше ликование по этому поводу! Правда, радость тут же была омрачена одним печальным известием: погиб командир 81-го гвардейского стрелкового полка полковник П. К. Казакевич.
Это случилось, как мы потом узнали, в районе Ольшан, где полк Казакевича совместно с несколькими батальонами из стрелковой дивизии полковника И. В. Данилевича перекрывал противнику пути отхода на запад. Гитлеровцы здесь шли буквально напролом. Пустив вперед до 50 танков, а за ними моторизованную пехоту, противник очень скоро смял батальоны из дивизии Данилевича, но полк Казакевича стал для него непреодолимой преградой. Разгорелся упорный бой. Во время него осколками от снаряда, разорвавшегося вблизи наблюдательного пункта, и был убит П. К. Казакевич, а его заместитель по политической части Н. Е. Головашев тяжело ранен. [70]
С этими офицерами меня связывала крепкая фронтовая дружба. Она зародилась еще с той памятной новогодней ночи, что мы вместе провели в обледенелой землянке на сторожевском плацдарме. И вот теперь Павла Константиновича нет в живых. В это трудно верилось. Но действительность, к сожалению, неумолима.
Родина высоко оценила ратные дела командира 81-го гвардейского стрелкового полка. Полковнику П. К. Казакевичу было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Вечером 17 февраля наш полк в числе других частей дивизии покинул Харьков. Мы пошли дальше на запад, где нас с нетерпением ждали жители других оккупированных врагом советских городов и сел.
Но обстановка вскоре резко изменилась. 19 февраля немецко-фашистские войска неожиданно сами перешли в контрнаступление. Их удар пришелся по ослабленным соединениям правого крыла Юго-Западного фронта. Они отошли. В результате обнажился левый фланг и нашего, Воронежского фронта. И хотя его войска все еще продолжали продвигаться к Днепру, уже ясно обозначилась угроза выхода немцев к Харькову и Белгороду.
19 февраля наша дивизия была неожиданно передана в состав 3-й танковой армии. На первых порах это вызвало некоторые дополнительные трудности. Именно о них-то и шла речь на одном из совещаний у комдива, которое состоялось в ночь на 22 февраля в населенном пункте Федоровка.
Перед этим, развивая наступление из Харькова на Валки, наши полки с ходу захватили крупные села Новый и Старый Мерчик. Но вскоре под натиском превосходящих сил противника вынуждены были отойти к Люботинскому шоссе. Мой полк занял оборону в районе хутора Петровский. Держались из последних сил. Чувствовалась острая нехватка боеприпасов.
Как оказалось, в таком положении был не только наш, 73-й гвардейский. И другие командиры полков говорили на совещании о том же: нет боеприпасов, нечем воевать. Слушавший все эти упреки исполняющий обязанности начальника тыла дивизии капитан В. Ф. Писарев в конце концов не выдержал, заявил: [71]
— А где я их возьму? Дивизию ведь передали Рыбалко. А его склады буквально у черта на куличках. Вот если б транспорта было побольше... А так... Одна у нас надежда — сороковая, наша бывшая, армия. Может, по старой памяти и выручат? У нее ведь снаряды в Казачьей Лопани, это все же не так далеко. Попробую договориться... Но и командиры полков должны мне помочь. Пусть находят лошадей, повозки, машины. Иначе...
— А я думаю, что командиров следует разгрузить от этих забот, — сказал присутствующий на совещании начальник политотдела дивизии П. Н. Павлов. — Пусть уж лучше они продолжают руководить боевыми действиями своих полков. Обстановка ведь сложная, товарищи. Ну, а что касается обеспечения транспортом... Этим займемся мы, политаппарат дивизии. И немедленно! Время не ждет. На юге наши войска уже отходят к Северскому Донцу. Не ровен час, гитлеровцы вот эту синюю стрелу — ту самую, что у начальника оперативного отделения на карте, — перекинут в нашу сторону, тогда держись!
— Держаться-то будем, на то мы и гвардейцы, — задумчиво сказал командующий артиллерией дивизии полковник М. Ф. Гусельников. — Но долго ли? Ведь сейчас фактически воюет одна пехота. В частях и подразделениях почти нот противотанковых средств. Да и тридцатьчетверок давненько не бывало. Одно название, что вошли в состав танковой армии...
Словом, командир дивизии заверил нас тогда в том, что им будут предприняты все меры для обеспечения частей боеприпасами. А в заключение сказал:
— Ну а завтра, в день 25-й годовщины Красной Армии и Флота, будем воевать наличными силами и средствами. Все, что есть в транспорте дивизии, передаю в полки. Да и самим командирам частей следует поделиться друг с другом всем, чем можно. Мы должны снова отбить у противника Доброполье, Новый и Старый Мерчик и выйти к Валкам. Это и будет наш боевой подарок славной годовщине. — Сообщил:.. — Кстати, завтра у нас может появиться генерал Рыбалко. Так что всех прошу быть на своих местах...
И действительно, утром на НП моего полка неожиданно прибежал вестовой из батальона капитана М. С. Никифорцева. Еле переводя дух, доложил:
— Товарищ майор, к нам большое начальство заявилось. [72] Приехали на бронетранспортере. Главный из них — низенький такой, — никак, генерал. Они сейчас там, у крайней хаты. Велели вам прибыть.
Взяв коня, я тотчас же помчался на окраину хутора Петровский, где у бревенчатого амбара в группе офицеров, одетый в бекешу, стоял командующий 3-й танковой армией. Генерал-лейтенант танковых войск П. С. Рыбалко действительно был низкого роста, с бритой головой и высоким, прямо-таки сократовским, лбом.
Его бледное лицо свидетельствовало о чрезмерной усталости. И лишь серые, глубоко посаженные глаза были полны жизни.
Командарм весьма дотошно расспросил меня об обстановке, приказал не на карте, а непосредственно на местности показать расположение огневых средств, как обеспечены фланги и взаимодействие с соседями. Поинтересовался наличием в полку противотанковых средств, порядком их предполагаемого использования. Убыл в свой штаб, располагавшийся в Мерефе, только после того, как началась общая атака дивизии.
Наш полк, наступая в центре ее боевого порядка, довольно успешно продвигался к Новому Мерчику и вскоре ворвался на его южную окраину. А в ночь на 25 февраля части дивизии овладели также и Валками.
В Валках мы находились не более суток. Но постарались и эту короткую передышку использовать с максимальной пользой. В частности, провести совещание с моими заместителями, начальниками служб, комбатами, выяснить их нужды, выслушать мнение каждого о только что прошедших боях.
Первым взял слово начальник артвооружения полка М. Д. Ханип. Он посетовал на то, что, несмотря на обещания, боеприпасов все-таки подвезли мало: всего 60–70 процентов от полного комплекта. Потому-то артиллеристы и не смогли как следует поддержать действия пехоты.
Кстати, на слабую поддержку, артиллеристов жаловались и некоторые комбаты. В частности, большие претензии на их счет высказали А. Я. Обухов и его замполит А. Б. Ибрагимов. Я понимал их. Наступая на самом ответственном участке, этот батальон понес значительные потери. И в то же время относить все это на долю только одних артиллеристов, якобы не сумевших вовремя погасить [73] все огневые точки противника, было бы не совсем верно. Гитлеровцы ведь тоже воевать умеют, как и маневрировать своими огневыми средствами. И здесь как раз был тот самый случай. Ну а наши артиллеристы...
— Вас ведь поддерживала батарея лейтенанта Стеблинского? — вместо ответа спросил я Обухова.
— Да, батарея Стеблинского...
— Вот видите! Ведь ему генерал Шафаренко прямо на поле боя вручил орден Красной Звезды. Такое бывает не часто. А вы говорите, что он вас плохо поддерживал. Нет уж, капитан, в понесенных потерях ищите свой собственный промах.
Кстати, о командире батареи С. В. Стеблинском у нас говорили с большим уважением не только в полку, но и в дивизии. Смелый, волевой офицер, он мастерски руководил вверенным ему подразделением. Помнится, в период боев за Харьков его тяжело контузило. И все равно он наотрез отказался отправиться в госпиталь. Позднее, уже при форсировании Днепра, Сергей Васильевич снова проявил незаурядное мужество и героизм, за что был удостоен звания Героя Советского Союза.
26 февраля в полку состоялось еще одно мероприятие, памятное для многих. Был произведен прием отличившихся воинов в партию. Этой высокой чести удостоились старший лейтенант Петриченко, лейтенанты Сарычев, Овсянников, сержант Каинов и многие другие. Мы все хорошо знали этих людей, видели их в боях. На груди у каждого вступающего в члены ВКП(б) было по нескольку правительственных наград. Но, принимая на себя высокое звание коммуниста, они клялись перед своими боевыми товарищами, что будут еще упорнее громить ненавистного врага, если потребуется, отдадут свои жизни во имя полной победы над гитлеровскими захватчиками.
Утром 27 февраля 25-я гвардейская стрелковая дивизия была поднята по тревоге и, сдав занимаемый рубеж в районе Валок частям 69-й армии, взяла курс на Мерефу, Змиев.
Поздно вечером подошли к Мерефе, где располагался штаб 3-й танковой армии. Начштаарма генерал-майор Д. Д. Бахметьев лично встретил дивизию на окраине селения. Срочно вызвал к себе генерала П. М. Шафаренко. [74]
Через полчаса, вернувшись от Бахметьева, Павел Менделеевич собрал у себя командиров частей и отдал боевой приказ. Из него я уяснил, что мой полк должен занять оборону по линии южная окраина Змиева, Замостье, Зидыш.
— Времени на организацию обороны у нас крайне мало, — сказал в заключение комдив. — Так что, пока нет непосредственного соприкосновения с противником, постарайтесь использовать каждую минуту.
...Наступило 2 марта 1943 года. На командный пункт полка прибыл генерал П. М. Шафаренко с группой офицеров, чтобы лично проверить готовность нашей обороны. Но едва мы приступили к осмотру позиций, как налетели вражеские самолеты. Посыпались бомбы. Воздушный налет пришелся по Змиеву, Замостью, Зидькам. Глухие разрывы доносились и со стороны Тарановки...
Как только фашистские самолеты, отбомбившись, улетели, на КП зазуммерил полевой телефон. Взяв трубку, я услышал в ней голос подполковника Н. Н. Петренко. Он попросил подозвать к аппарату комдива. Переговорив со своим начальником штаба, тот сообщил нам:
— В районе Шляховое и Валки противник прорвал-таки нашу оборону и устремился на Харьков. Полагаю, что гитлеровцы ударят и по Тарановке. Там уже замечено скопление их танков. Об этом только что доложил в штаб дивизии Билютин. Еду туда.
Но прежде чем уехать, сказал мне:
— А вы, товарищ Штыков, готовьтесь встретить врага на своем направлении. Больше того, продумайте план возможной контратаки на Тарановку и Соколово. Думаю, что скоро это понадобится.
Оставшись на КП один, я тут же позвонил Билютину. Захотелось более подробно ознакомиться с обстановкой в районе Тарановки.
Всегда спокойный, Кондратий Васильевич на сей раз был очень взволнован. Говорил отрывисто, поспешно. Чувствовалось, что ему не до меня.
— Атакуют, гады, со всех сторон... И танки, и самоходки, и бронетранспортеры с автоматчиками... Всего полно, как на параде, — говорил Билютин вперемежку с отдаваемыми им распоряжениями. — Эсэсовцы пьяные, прут в психическую... Только что одного такого субчика взяли в плен. Передо мной стоит. Хоть и наткнулся рылом на [75] кулак, а морду воротит, что твой граф. Словно не он, а мы у него в плену...
Помолчал, видимо что-то высматривая со своего КП, и заговорил опять, уже спокойнее:
— Особенно плохи у меня дела на юго-западной окраине Тарановки. Что-то я там недосмотрел. Вон комбат Петухов докладывает: «Атакуют танки, более двух десятков». А чем их отбивать? Артиллерии-то почти совсем нет. Да и пехоты не густо. — Окреп голосом: — Но будь спокоен, Штыков. Ведь мы все-таки гвардия! Хотя... Ты все же, Николай Григорьевич, будь готов помочь...
Горячий бой вскоре захлестнул всю Тарановку. Трудно пришлось 78-му полку. И все-таки бойцы Билютина продолжали держаться, проявляя при этом массовый героизм и мужество. Об одном из таких эпизодов мне бы и хотелось рассказать.
...Их было всего лишь двадцать пять гвардейцев во главе со своим командиром взвода лейтенантом Петром Широниным. Они занимали оборону несколько на отшибе от основных сил полка, прикрывая у Беспаловки перекресток железнодорожной и шоссейной дорог, связывающих Лозовую с Харьковом.
И случилось так, что именно эта горстка храбрецов, вооруженная винтовками, автоматами, ручными пулеметами да противотанковыми гранатами, имевшая всего лишь одну противотанковую пушку, приняла на себя удар 25 танков и до полутора батальонов пехоты.
И все-таки враг здесь не прошел. После боя из группы в живых осталось лишь пятеро — П. М. Широнин, И. Г. Вернигоренко, И. П. Букаев, А. М. Тюрин и А. Ф. Торопов. Это были те, кому довелось увидеть позорное бегство фашистов с поля боя. Остальные пали смертью храбрых, до конца выполнив свой солдатский долг перед Родиной.
Это было в марте. А в середине мая в дивизию пришел Указ о присвоении всем двадцати няти широнинцам звания Героя Советского Союза. Этой же высшей награды Родины удостоился и командир 78-го полка гвардии полковник К. В. Билютин.
В тот же день, 2 марта, когда начались тяжелые бои под Тарановкой, в полк позвонил начальник штаба дивизии [76] подполковник Н. Н. Петренко и сообщил, что с завтрашнего утра нашим правым соседом станет батальон... чехословаков. Полагая, что ослышался, я переспросил его. Но Петренко подтвердил:
— Да, чехословаки. Впрочем, по этому поводу ждите письменных указаний. — И положил трубку.
И действительно, вскоре пришло такое указание. В нем говорилось буквально следующее: «Довести до всего личного состава, что но решению партии и правительства на территории Советского Союза ведут и будут вести борьбу с оккупантами иностранные части...»{4} Кроме того, командирам частей предписывалось срочно ознакомить своих солдат и офицеров с чехословацкими опознавательными знаками и их паролем — «Свобода». Как мы потом узнали, этот пароль совпадал с фамилией командира чехословацкого батальона.
Наших новых соседей я увидел уже на следующее утро, когда с офицерами штаба и комбатами проводил рекогносцировку южнее Соколове. На чехословаках — шинели английского покроя цвета хаки, светло-желтое снаряжение с двумя наплечными ремнями, русские шапки-ушанки с металлическими кокардами. Все вооружены нашим, отечественным оружием.
Тогда, в период мартовских боев, мне не удалось войти в личный контакт с их командиром Людвиком Свободой, хотя не раз приходилось разговаривать по телефону как с ним, так и с его заместителями. Наша встреча состоялась значительно позже, уже в конце войны, когда советские войска вступили на территорию Чехословакии. В марте же сорок третьего по распоряжению командира дивизии я просто послал к чехословакам для знакомства и увязки совместных действий своего заместителя Б. М. Генералова и помощника начальника штаба полка Н. Н. Щербакова.
Наши товарищи многое узнали тогда о новых боевых соратниках и их командире. Среди чехословаков кроме Людвика Свободы кадровыми офицерами были его заместитель Богумир Ломский, начальник штаба батальона Отокар Рытирж, начальник разведки Войша Эрбан, командиры подразделений Отокар Ярош, Ян Кудлич, Ярослав Лом, Антонин Сохор и другие. В батальоне, насчитывавшем [77] около тысячи человек, имелось несколько десятков коммунистов, в том числе — участников войны в Испании. Однако подавляющее большинство личного состава освоило лишь азы военного дела и, конечно, не имело боевого опыта. Вот почему советское командование вначале планировало использовать батальон на менее опасном направлении. Но чехословаки сами изъявили желание вступить в бой на трудном участке фронта. И просьба их была удовлетворена. Как показали дальнейшие события, 1-й отдельный чехословацкий батальон сражался с фашистами с исключительным мужеством, полностью оправдал оказанное ему советским командованием доверие.
В первых числах марта центром ожесточенных схваток в полосе обороны нашей дивизии по-прежнему оставался участок 78-го гвардейского стрелкового полка. Четыре дня здесь шли упорные, кровопролитные бои. А в это время другие части, продолжая совершенствовать свою оборону, лишь отражали атаки вражеских подразделений, проводивших разведку боем, да вели борьбу с воздушным противником.
Но вскоре и у нас наступили горячие деньки. Утром 8 марта разведчики и артиллерийские наблюдатели полка донесли на НП о движении пехоты и колонны танков противника в сторону Соколове и высоты 162,3. Мы видели, как врага тут же встретила огнем из Соколове дивизионная артиллерия, поддерживающая чехословацкий батальон. А вслед за этим пришло тревожное донесение и от лейтенанта Н. Г. Бекшипа, оборонявшего со своим подразделением высоту:
— Товарищ майор! Нас атакуют тайки и до роты пехоты противника. Принимаю бой! Поддержите огоньком.
Рубеж перед высотой был заранее пристрелян. Командую артиллеристам. Те ударили дружно, точно. Вражеская атака на какое-то время приостановилась. Но вот танки снова пошли вперед, увлекая за собой и автоматчиков. Все ближе, ближе к высоте... Сможет ли выстоять против этой лавины одна лишь рота Бекшина?
На раздумья нет времени. Высоту нужно во что бы то ни стало удержать! Хотя бы еще несколько часов.
Срочно создаю группу в составе трех взводов. Возглавить ее приказываю молодому коммунисту лейтенанту А. И. Бабцу. [78]
Помощь подоспела очень своевременно. Силы роты лейтенанта Н. Г. Бекшина были уже на исходе. В строю оставалась едва ли треть бойцов, к тому же многие из них были ранены. Вот почему, когда вражеская атака на высоту все же была отбита, я приказал отвести остатки этой роты за реку Мжу, в Чемужовку. На высоте осталась лишь группа лейтенанта Бабца. В течение нескольких часов она стойко сдерживала вражеский натиск. И лишь во второй половине дня тоже отошла за Мжу.
Теперь противник сосредоточил весь свой удар на Соколово. Со стороны Тарановки, обойдя ее с севера, он бросил в бой до шестидесяти танков, свыше десятка бронетранспортеров и два пехотных батальона.
Где-то между 15 и 16 часами меня вызвал к телефону командир дивизии. Сообщил, что в Соколово сейчас очень трудно, и приказал вместе с 81-м полком быть в готовности к контратаке из Змиева на север. Заодно предупредил, чтобы я укрепил оборону в Чемужовке, на стыке с батальоном Людвика Свободы.
Но бой есть бой. Обстановка здесь меняется не по часам, а по минутам. Так случилось и на этот раз. Неожиданно пришла еще более тревожная весть: непосредственно в Тарановку ворвались 30 фашистских танков с пехотой. Полк К. В. Билютина отошел на восточную окраину села.
В этой связи комдив приказал мне вместо Соколово нанести удар но Тарановке и овладеть ею. Помощь нашему полку окажут батальоны 78-го полка, окопавшиеся, как уже говорилось, на восточной окраине этого села.
К исходу 9 марта мы с полком Билютина смогли овладеть лишь северной и южной окраинами Тарановки. А в середине дня началась атака 81-го гвардейского стрелкового полка на Соколово. Его подразделения довольно быстро сбили гитлеровцев с высоты 162,3, но дальнейшего успеха не имели. И все же гвардейцы 81-го полка оказали существенную помощь чехословацким воинам. Связав врага боем, они дали возможность батальону Людвика Свободы закрепиться на реке Мже.
Между тем к нам, в район Тарановки, подошли танки из 4-й танковой бригады. Мы тут же возобновили бой. Теперь он проходил уже в ночных условиях. [79]
Главный наш удар был нацелен в центр села, где высилась старая, с массивными каменными стенами церковь. И вдруг именно там, в районе церкви, вспыхнула ожесточенная стрельба. В чем дело? Оказалось, что там уже дрались наши гвардейцы.
Вот как это произошло. Еще до начала боя трое бойцов полка — старший сержант Корней Шемонаев, рядовые Иван Кравченко и Семен Репников, захватив с собой пулемет и гранаты, с разрешения своего комбата незаметно пробрались в церковь. Позже к ним присоединились еще пятнадцать гвардейцев во главе с лейтенантом Макагоном. Как только наши батальоны пошли в атаку, эта группа открыла по врагу огонь с тыла. Вот имена остальных героев: Мирон Гопса, Петр Куценко, Александр Забайрагин, Анатолий Марков, Дмитрий Григорьев, Михаил Косенко, Арсений Полевода, Иван Вилокобыльский, Василий Маткозин, Петр Колесников, Иван Головин, Василий Васников, Григорий Дубенко и Афанасий Ермилов.
Свыше суток находились они в церкви, отвлекая на себя значительные силы противника. Гитлеровцы не раз предлагали нашим воинам сдаться, на что те отвечали гранатами и ружейно-пулеметным огнем. И даже когда фашисты стали бить по церкви прямой наводкой из орудий, гвардейцы не оставили своих позиций. Они сражались до тех пор, пока их не выручили наши стрелки и танкисты.
Итак, Тарановка снова в наших руках. Но успеху, как оказалось, радоваться было рано. Вскоре, сосредоточив крупные силы пехоты и танков, противник сумел-таки потеснить полки нашей дивизии к реке Мжа.
14 и 15 марта. В эти дни мы из последних сил сдерживали натиск врага на новом рубеже. О накале тех боев говорит хотя бы такой факт, что ежедневно гитлеровцы бросали против нас до 80 танков. Противник стремился во что бы то ни стало смять части, мешавшие ему выйти к Северскому Донцу и тем самым перерезать пути отхода наших войск из района Харькова.
Двое суток обороны на Мже стали для нашей дивизии поистине драматичными. К тому времени был отведен во второй эшелон армии для отдыха и пополнения поредевший в боях чехословацкий батальон. И хотя к нам на усиление прибыли части 152-й стрелковой дивизии, это уже не могло внести существенного изменения в сложившуюся [80] обстановку. Со стороны Боровое и Рогани противник уже вышел к нам в тыл. На Мже его пехота и танки тоже кое-где просочились через нашу оборону. Полки теперь дрались в окружении, в полной изоляции друг от друга. Дальше так продолжаться не могло.
В ночь на 16 марта наши части вынуждены были пробиваться к Северскому Донцу. Утром мой полк вышел к его западному берегу в районе Мохнача. Но в селении оказался противник. Доложил об этом командиру дивизии. Тот приказал взять Мохнач наличными силами, а затем закрепиться в нем. Подчеркнул, что этот населенный пункт может стать впоследствии важным предмостным районом обороны, который значительно затруднит маневр немецко-фашистских войск в сторону Чугуева.
Мы выполнили приказ генерала П. М. Шафаренко, взяли Мохнач. Теперь нужно было как следует закрепиться в нем. Оценил обстановку. Правее нас, в районе Эсхара, занял оборону приданный нашей дивизии 914-й стрелковый полк. Это уже хорошо. А что же у нас слева?
Слева, на наше счастье, оказались труднопроходимые болота. Здесь гитлеровцы тоже не пройдут. Значит... Решил построить оборону полка системой опорных пунктов, наиболее плотно прикрыв направления со стороны Замостья и Красной Поляны.
Противник не заставил себя долго ждать. Уже вечером на Мохнач обрушился шквал артиллерийского и минометного огня. Потом в атаку пошли фашистские танки.
Первой приняла бой рота старшего лейтенанта Б. Ф. Соколова и группа бойцов во главе с младшим лейтенантом И. В. Кочугановым. Их поддерживал взвод ПТР под командованием лейтенанта Н. А. Анкудинова. Подбив несколько вражеских танков, гвардейцы вынудили остальные повернуть назад.
Но это было еще только начало. Вскоре гитлеровские танки и пехота, разделившись на две группы, обошли Мохнач с севера и юга. Теперь бой уже завязался на окраинах поселка. Над полком снова нависла угроза окружения. Срочно связываюсь с командиром дивизии и прошу его помочь мне артиллерией. Генерал обещает сделать все возможное.
И действительно, через несколько минут в боевых порядках наступающего противника начинают рваться мины и снаряды. Он откатывается. Но потом, перегруппировав [81] своп силы, опять наносит удар по батальону старшего лейтенанта Н. Н. Щербакова.
Его роты начинают пятиться. Бросаю им на помощь свой последний резерв — два орудия из взвода лейтенанта П. П. Шиндова. Их расчеты почти сразу же поджигают три фашистских танка и этим дают возможность батальону отстоять свои позиции.
И все-таки в ночь на 19 марта противнику удается потеснить наши подразделения и овладеть центральной и юго-западной частью поселка. А с рассветом мы дружной атакой выбиваем его оттуда. Так повторяется несколько раз. В конечном же счете мы удержали Мохнач. Обороняли его вплоть до 24 марта, вместе с другими частями дивизии не давая противнику возможности перерезать пути отхода наших войск из-под Харькова.
Бои, бои... Каждый из нас уже потерял им счет. И порой один от другого отличали только так:
— А-а, это тот, когда артиллеристы Локацининова...
Отличали по подвигам героев. Но и их каждый бой рождал десятки. Тогда брали из всех один, наиболее выдающийся. Например, когда расчет сержанта Г. И. Брехунова сжег в одном лишь бою 5 танков противника или когда пулеметчики С. П. Омельченко уничтожили целую роту фашистов.
Но были подвиги и более скромные. По ним мы не определяли время и место боев. Но все равно хранили в памяти сердца как строку, вписанную в страницу героической летописи полка.
Я, например, до сих пор с большой благодарностью вспоминаю скромного труженика войны сапера старшего сержанта Н. М. Зорина. Это он взорвал мост через реку Мжу. Вроде б и рядовой эпизод войны. Поджег бикфордов шнур, взорвал... Но важно не просто действие, а его результат. А по последнему выходило, что старший сержант Зорин совершил тогда самый настоящий подвиг. Он надолго задержал переправу через реку вражеских танков и тем самым помог выстоять в бою целому полку. Вот почему я без колебаний подписал тогда представление о награждении отважного сапера орденом Отечественной войны II степени. И старший сержант Н, М. Зорин вскоре получил его. [82]
А вот подвиг красноармейца Ивана Селфинина. О нем мне рассказал замполит одного из наших батальонов В. Т. Древаль.
Случилось так, что во время одной из атак во фланг наступающему на Мохнач батальону неожиданно начал вести огонь крупнокалиберный пулемет врага. Роты залегли. И тогда красноармеец Селфинин по приказу сердца пополз к огневой точке врага. Сблизившись с ней, он ударил по амбразуре из автомата. Дзот продолжал изрыгать смерть. Тогда красноармеец снова нажал на спусковой крючок. Последовала короткая очередь, и автомат умолк. Кончились патроны! А гранаты уже все израсходованы еще в начале боя. Что делать?
И тут рядом с Селфининым вдруг падает вражеская граната с длинной деревянной ручкой. Счет теперь идет уже на мгновения. Или смерть, или...
Нет, он не откинул эту гранату в сторону. Хотя, казалось бы, к этому его и побуждал инстинкт самосохранения. Да, красноармеец схватил ее, но расчетливо направил прямо в огнедышащую амбразуру дзота. На этот раз фашистский пулемет умолк навсегда...
А подвиги полковых медиков во главе со старшим врачом О. С. Саркаровым? Под огнем врага, в антисанитарных условиях военные хирурги Рожков, Мирский и Кропалев мужественно боролись за жизнь раненых бойцов и командиров. Я лично знаю, что им иной раз приходилось делать такие неотложные операции, которые под силу лишь хирургам тыловых госпиталей, где для этого есть все необходимые условия.
А самоотверженные действия санинструкторов Л. И. Кузнецова и П. М. Школьникова? Но они сами о них говорили: работа. Но тот, кто прошел через горнило войны, хорошо знает, что это за работа, если за день порой каждому санинструктору приходилось эвакуировать с поля боя по 20–25 раненых бойцов и командиров. А ведь и санинструктор от пуль и осколков не заговорен.
Командир взвода связи лейтенант Н. А. Литвинов... Он и сейчас как живой стоит у меня перед глазами. Молодой, веселый. Он очень любил жизнь. Но когда потребовалось, отдал ее за Родину без колебаний.
...Это случилось в районе населенного пункта Зидьки. В самый разгар боя вдруг прекратилась связь с батальонами. Посланный на линию связист не дошел до обрыва. [83] Не смогли устранить обрыв и два других бойца, ушедших вслед за ним. И тогда за дело взялся сам лейтенант Литвинов. Пуля снайпера настигла его где-то в десятке метров от места повреждения линии связи. Даже будучи смертельно раненным, лейтенант нашел силы преодолеть эти метры и, уже умирая, соединил концы проводов. Связь была восстановлена, полк продолжил бой.
Но это все о мужчинах. Хоть и неимоверно трудны были тяготы и лишения войны, но все равно мужчинам-воинам было гораздо легче переносить их, чем, скажем, нашим девушкам. А их у нас в полку было немало. Я даже сейчас многих из них помню по именам. Это Валентина Валикова, Любовь Парриль, Евгения Рудакова, Екатерина Рябова, Паша Чичасова... Но самая громкая слава ходила тогда у нас о Тане Елумеевой.
...В районе Мохнача тогда разгорелся жаркий бой. И случилось так, что наиболее сильный удар врага пришелся именно по подразделению, где было много молодых, необстрелянных солдат из недавнего пополнения.
Бойцы дрогнули, начали пятиться. И тут среди них появилась Таня Елумеева, которая как раз возвращалась из медсанроты. Оценив ситуацию, отважная девушка не растерялась и, взяв из рук убитого красноармейца винтовку, вскинула ее над головой, крикнула:
— Без паники, товарищи! Нам ли, советским воинам, бояться фашистов?! За мной, родимые, вперед!
Она первой бросилась в контратаку. За ней последовали все без исключения бойцы подразделения. Гитлеровцы не выдержали их натиска и обратились в бегство.
Следует сказать, что в период боев под Мохначом Таня Елумеева вынесла с поля боя 45 раненых бойцов и командиров. За оба этих подвига мы представили ее к званию Героя Советского Союза. Но так уж случилось, что вместо этой награды ей дали орден Красного Знамени.
Кстати, это была не единственная ее награда. В разное время я имел честь лично вручить этой отважной девушке медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». Таня Елумеева была дважды ранена. Но каждый раз, едва подлечившись, возвращалась в боевой строй. Забегая вперед, скажу, что героическая комсомолка прошла с нашим полком долгий путь. И лишь после третьего ранения, в январе 1944 года, она, почти потеряв зрение, вынуждена была выбыть из наших рядов. [84]