Глава вторая.

В 25-ю гвардейскую

В конце мая с очередной партией раненых я прибыл в санитарном поезде из-под Керчи в Ессентуки. На перроне нас встретила толпа людей — горестно притихшая, сочувствующая. Старики, женщины и подростки пристально вглядывались в каждого из нас, подходили к тем, кто лежал на носилках, и, наклоняясь, негромко спрашивали, кто и откуда родом.

Ессентуки уже превратились в прифронтовой город. Во всяком случае, в город-госпиталь. Бои шли не так уж и далеко от него, перекинувшись в июне через Керченский пролив на Таманский полуостров. В город усилился приток раненых. Под госпитали использовались не только санатории и дома отдыха, но и общественные здания. Раненых размещали у себя и местные жители. И надо сказать, что заботились они о них как о самых близких и родных.

В госпитале, куда я попал, сестры и няни тоже буквально ни на шаг не отходили от тяжелораненых, дежурили у их коек. Мне особенно запомнилась одна из них — Люба Емешева. Я нередко видел, как она, борясь с усталостью, подчас целые ночи коротала у изголовья бойцов.

— Совсем дитя малое, — замечал, бывало, мой сосед, уже довольно пожилой командир-пехотинец. — Ей бы впору еще в куклы играть, а вот поди ж ты! И откуда только сила у нее берется?

Вспоминая дни, проведенные в госпитале, не могу не сказать доброго слова и о военвраче 2 ранга И. В. Кущеве. Даже в самых безнадежных случаях Иван Васильевич мог вселить в сознание раненого уверенность в благополучном исходе лечения. Мне он, например, при первом же осмотре сказал: [26]

— Месяца через полтора мы вас, голубчик, снова поставим в строй.

Так оно и случилось. Думается, в полном выздоровлении далеко не последнюю роль сыграла уверенность, внушенная мне хирургом И. В. Кущевым.

По мере излечения меня все больше тянуло в родную дивизию, в свой полк. Но...

После госпиталя я получил направление в 6-ю армию Воронежского фронта, где был назначен заместителем командира 173-го армейского запасного полка. Он размещался в прифронтовой полосе и готовил для войск первой линии маршевые роты.

Надо сказать, что этот полк был не совсем обычным. Его численность временами достигала десяти тысяч человек, то есть по количеству личного состава он равнялся целой стрелковой дивизии. Однако начальствующего состава в нем было всего-навсего 86 человек, прибывших в основном, как и я, из госпиталей.

Командир полка полковник С. В. Петрушенко, кратко ознакомив меня с состоянием дел, поручил мне ответственный участок работы — боевую подготовку. Вот тут-то и пришлось столкнуться со многими, на первый взгляд просто непреодолимыми, трудностями. Мало того, что наши люди располагались в землянках и шалашах, в полку не хватало транспорта и обмундирования. Главное — было совершенно недостаточно оружия, в том числе стрелкового. Как учить бойцов? Не на пальцах же. Но все-таки нашли выход. Те малочисленные огневые средства, что имели, на период боевых стрельб стали передавать из одного подразделения в другое. И все же боевая учеба в части шла днем и ночью.

6-я армия, в состав которой входил 173-й запасной полк, в те дни вела тяжелые оборонительные бои на воронежском направлении. Ее соединения остро нуждались в пополнении. Поэтому штаб армии непрерывно требовал от нас срочной отправки все новых и новых маршевых рот. Так что забот у нас хватало.

В конце августа из отдела кадров штаба армии пришло наконец долгожданное распоряжение: «Майора Н. Г. Штыкова{2} и капитана В. А. Ковалева направить [27] для прохождения дальнейшей службы в 25-ю гвардейскую стрелковую дивизию». Свершилось!

Быстро собираемся и на следующее утро, еще до рассвета, отправляемся в путь. Он лежит на сторожевский плацдарм, находившийся на правом берегу Дона.

Едем по бескрайней степи к Дону. Дыхание этой могучей реки чувствуется за десятки километров: с запада по земле валами стелется утренняя росяница. Йевольно на ум приходит некогда читанное: «Над Доном на дыбах ходил туман... За чертой, не всходя, томилось солнце». Да, это шолоховские места. Только Дон в сорок втором, как и в гражданскую войну, не был тихим. С юга степной ветер доносил до нас запах пожарищ. Это рвавшийся в большой излучине Дона к Сталинграду враг оставлял после себя выжженную землю.

К населенному пункту Хворостанъ, чьи дома сбегали к самой реке, мы добрались в полдень. По понтонному мосту, наведенному через Дон, непрерывным потоком двигались наши войска. Темп, темп! Переправу то и дело бомбила вражеская авиация. Вот и сейчас над ней появилось несколько фашистских пикирующих бомбардировщиков. По ним ударили зенитки, крупнокалиберные пулеметы. Начали рваться бомбы.

Нас с Ковалевым уберегла кем-то заботливо отрытая щель. А Дон тем временем бурлил, пенился. Ухнуло несколько раз так сильно, что качнулась земля. Это взлетели на воздух автомашины с боеприпасами. Часть моста оказалась разрушенной.

Но вот все смолкло, И лишь высоко в небе зуммерил мотор фашистского самолета-разведчика.

— Вот сволочь! Фотографирует итог работы своих стервятников. Теперь им, конечно, Железные кресты нацепят. Но ничего! Придет время — мы их нашими, осиновыми, наградим! — Чертыхаясь, к нам подошел капитан лет сорока, представился: — Дорохов Николай Ефимович, комендант перетравы. Простите, а вы кто будете?

— Майор Штыков и капитан Ковалев, — ответил я за обоих. — Следуем в хозяйство Шафаренко.

— В хозяйство Шафаренко? — переспросил Дорохов. — Так это же к нам. Я там командиром саперного батальона служу.

Заметив бегущего к нему старшего лейтенанта, вероятно своего заместителя, комендант извинился и, отойдя, [28] отдал тому необходимые распоряжения о восстановлении переправы. Потом вернулся и подробно рассказал, как нам найти штаб дивизии.

На этом мы тогда и расстались. Но впоследствии, работая в штабе дивизии начальником оперативного отделения, а затем и командуя полком, я не раз еще встречался с капитаном Н. Е. Дороховым. Николай Ефимович был кадровым командиром и слыл в своем деле мастером на все руки. Все расчеты держал в голове. Умел точно определить место для брода, оборудовать гать и колонный путь, в короткие сроки навести переправу. Поэтому я с особой охотой привлекал его к планированию инженерного обеспечения боевых действий дивизии, полка.

В тот день через Дон мы переправились не по мосту, а на лодке. И уже через четверть часа стояли перед командиром дивизии полковником П. М. Шафаренко. Его землянка была врыта в толщу высокого речного берега и состояла из двух отделений. В одном комдив работал, в другом — отдыхал.

Свежевыбритый, в хорошо подогнанном обмундировании, Шафаренко выглядел очень молодо. Может быть, именно поэтому после короткой официальной беседы он неожиданно спросил меня:

— А сколько вам лет, товарищ майор?

Выслушав ответ, о чем-то подумал и сказал:

— Да, вы тоже молоды.

— Молодым и воевать! — выдержав его испытующий взгляд, о некоторой горячностью заявил я.

— Верно, — улыбнулся комдив. Подвел итог разговору: — Ну, что же, товарищ майор! Познакомитесь с оперативным отделением, тогда побеседуем пообстоятельнее. — Повернулся к Ковалеву: — А вы, товарищ капитан, отправляйтесь в полк. Командир уже ждет вас. — И поднялся из-за стола, давая тем самым понять, что разговор окончен.

По пути в землянку оперативного отделения я с любопытством осматривал расположение штаба дивизии. По сравнению с тем, что пришлось видеть на Керченском полуострове, здесь все отличалось в лучшую сторону. Не было скученности, землянки тщательно замаскированы, организовано надежное охранение штаба. Режим передвижения людей строжайший. Особенно днем. И в самом [29] деле, если нужно с кем-то связаться, делай это по телефону.

Итак, я начопер дивизии. Пока это для меня — как задача со многими неизвестными. Правда, некоторый опыт штабной работы уже имею. Но одно дело — штаб полка, который я возглавлял под Керчью. И совсем другое — оперативное, ведущее отделение штаба дивизии, можно сказать, его мозг. Иной масштаб, иные и задачи.

Признаться, я был буквально ошеломлен, когда впервые увидел в большой землянке оперативного отделения огромный стол, заваленный бумагами и застланный до земли картой, испещренной различными значками, красными и синими линиями, стрелами. И большое спасибо моему помощнику старшему лейтенанту А. И. Иванову, который тактично, не задевая самолюбия, ввел меня в курс дела, помог освоиться с обстановкой, узнать особенности и традиции, сложившиеся в штабе дивизии, познакомил с людьми.

Следует сказать, что мое вживание в роль начальника оперативного отделения усложнялось еще тем, что начальник штаба дивизии подполковник Н. Н. Петренко тоже был новым человеком в этой должности. Естественно, уделить мне достаточно времени он не мог. При первой же встрече Николай Никитович так и сказал:

— Ты, Штыков, меня извини. Помочь тебе пока ничем не могу. Времени в обрез, сам еще только врастаю в обстановку. Но имей в виду, спросить с тебя, когда надо, спрошу. И довольно строго.

Я, конечно, и сам понимал, что водить меня за руку никто не будет. Не та обстановка. Война! Значит, надо входить в курс дела самому. И как можно быстрее.

Пришлось покорпеть над картами и документами сутками, дотошно расспрашивать других начальников отделений штаба и служб по целому ряду непонятных мне вопросов. Не стеснялся поучиться и у своих подчиненных. Среди них были довольно опытные оперативники.

А обстановка тем временем все больше обострялась. Сторожевский плацдарм, естественно, не давал врагу покоя. Гитлеровское командование отлично понимало, какую опасность представляет плацдарм, нависший с севера над его войсками, рвущимися к Волге. К тому же наши части здесь уже длительное время не позволяли противнику снять с рубежа Верхнего Дона сколько-нибудь значительные [30] силы для отправки под Сталинград. Поэтому он прилагал все усилия, чтобы как можно скорее разделаться с нами.

Особенно сильные бои начались на плацдарме во второй декаде сентября. Вначале они проходили с переменным успехом. Но 13 сентября сложилась почти критическая ситуация. С раннего утра на нашу оборону обрушился шквал артиллерийского и минометного огня, посыпались бомбы. Затем в атаку пошли сразу семь немецких и венгерских полков. Их поддерживали более 100 танков. Соотношение сил было явно не в нашу пользу. Главный удар противник наносил по центру боевого порядка 25-й гвардейской дивизии, стремясь расколоть плацдарм на две части. Но командующий 6-й армией (наше соединение входило в ее состав) генерал-майор Ф. М. Харитонов сумел разгадать этот замысел и сосредоточил на опасном направлении все имевшиеся у него под рукой резервы. Именно это-то и спасло положение.

Бои на сторожевском плацдарме, длившиеся в течение нескольких суток, не принесли гитлеровцам успеха. Наступило кратковременное затишье. Но мы отлично понимали, что это не что иное, как затишье перед бурей, и готовились к новым сражениям.

В этот период в 25-й гвардейской стрелковой дивизии с особой широтой развернулось снайперское движение. Его зачинателем стал младший лейтенант Василий Голосов, удостоенный впоследствии высокого звания Героя Советского Союза. Сам отлично владея многими видами оружия, в том числе и трофейного, он сумел в короткие сроки подготовить довольно большую группу сверхметких стрелков. А чуть позже в дивизии были сформированы даже целые снайперские подразделения. Особенно громкая слава ходила тогда о роте лейтенанта Б. И. Веревкина. На боевом счету этого снайперского подразделения вскоре стало числиться свыше 500 уничтоженных вражеских солдат и офицеров.

Среди сверхметких стрелков были и девушки. И они ни в чем не уступали мужчинам. Например, одна из них — Зоя Серовикова, москвичка, член ВЛКСМ, за время войны уничтожила более трех десятков гитлеровцев.

О том, какой грозой для врага были снайперы нашей дивизии, красноречивее всяких слов говорит хотя бы вот этот отрывок из неотправленного письма фашистского [31] вояки: «Мы находимся в каком-то аду. Перед нами стоит снайперская дивизия, солдаты которой обучены отличной стрельбе и ежедневно выводят из строя большое число наших солдат и офицеров. В дневное время мы не можем не только передвигаться, но даже поднять головы. Если я останусь в живых, для меня это будет великим счастьем».

Вспоминая бои на плацдарме, не могу не сказать несколько теплых слов и о действиях нашей разведки. Ведь к ее организации прямое отношение имело не только разведывательное отделение во главе с капитаном И. И. Поповым, но и мое, оперативное.

Помнится, в первые недели боев на правом берегу Дона на оперативной карте штаба дивизии оставалось, к сожалению, еще немало так называемых белых пятен. Мы слабо знали противостоящего нам противника, систему его огня, имеющиеся резервы. Дело усугублялось еще и тем, что фашисты вели себя очень осторожно, не давая нам возможности захватить пленных.

И вдруг — приятная весть: разведчики во главе с лейтенантом С. Г. Воронковым взяли-таки в плен гитлеровского минометчика. Через несколько дней они же доставили в наше расположение еще двух фашистских солдат, плененных в районе так интересующей нас высоты 187,2.

Неизвестность кончилась. Мы получили интересующие нас сведения.

* * *

15 ноября 1942 года наша дивизия была неожиданно передана в состав 40-й армии. Мы сразу поняли, что это сделано неспроста, тем более что плацдарм вскоре посетил ее командарм генерал К. С. Москаленко.

В послевоенные годы мне не раз приходилось встречаться с Маршалом Советского Союза К. С. Москаленко. Но та встреча была первой, поэтому особенно врезалась в память.

...Командующий 40-й армией в сопровождении нашего комдива стремительно вошел в блиндаж оперативного отделения. Я увидел перед собой человека небольшого роста, худого, с утомленным, но довольно подвижным лицом. Первое, что произнес командующий, были слова:

— Ну, операторы, давайте карту боевых действий и последнюю сводку. [32]

Знакомился с обстановкой тщательно, то и дело уточняя детали, и, видимо, изучал не только положение в полосе обороны дивизии, но и нас, ее командиров. В заключение сказал, обращаясь к комдиву:

— А теперь ведите меня по полкам. Посмотрели на бумаге, а теперь, как говорится, проверим, не забыли ли вы про овраги.

С этого и началось. Теперь, что ни день, к нам стали наезжать представители штаба армии, командиры частей и соединений, которым в скором будущем предстояло также переправить вверенные им войска на правый берег Дона, в полосу обороны нашей дивизии. Словом, жизнь забила ключом. Во всем ощущался необыкновенный подъем. Мы тогда ждали на Верхнем Дону больших перемен, отлично понимая, что начнутся они все-таки с юго-востока, из района Сталинграда.

И наши предположения сбылись. Вскоре под Сталинградом свершилось доселе невиданное: буквально за пять суток, начиная с 19 ноября, мощные встречные клинья советских войск, на острие которых наступали танковые и механизированные корпуса, соединились, стальным обручем обхватив 330-тысячную группировку противника.

Эти радостные вести были в те дни на устах у каждого бойца и командира. Мы чувствовали, что приближается и наш черед покончить с обороной. Об этом же свидетельствовал и приезд в начале декабря на сторожевский плацдарм генерала армии Г. К. Жукова. На фронте каждый солдат знал, что там, где появится этот прославленный военачальник, обязательно жди или наступления, или другого важного события.

О приезде представителя Ставки Верховного Главнокомандующего нам стало известно лишь накануне. Комдив срочно поставил передо мной задачу совместно с начальником инженерной службы М. А. Михайличенко и начальником связи дивизии Л. Г. Еловским подготовить место для работы группы генерала армии Г. К. Жукова. Надо было дооборудовать КП и НП 81-го полка, пункты управления батальонов первого эшелона. Ведь мы знали, что, приезжая в войска, Жуков обязательно бывает на переднем крае.

Задача, поставленная перед нами командиром дивизии, отличалась исключительной сложностью. Во-первых, [33] в нашем распоряжении была всего лишь одна ночь. К тому же сильные холода превратили землю в настоящий бетон. Пришлось долбить ее кирками, ломами. А тут противник то и дело тревожил огнем. Но саперы трудились самоотверженно. Когда утром на командный пункт 81-го полка прибыли Г. К. Жуков, К. С. Москаленко и группа штабных работников, все было готово.

С Георгием Константиновичем мне доводилось встречаться еще в довоенную пору. Но мог ли я подумать, что он узнает меня? К удивлению, это произошло. Знакомясь с присутствующими, генерал армии на какое-то мгновение остановил свой взгляд на мне и спросил, не требуя ответа:

— Из Слуцкого гарнизона, командир танкового взвода? Как же, припоминаю. Слышал и о вашем Руссиянове. Он отличился в боях под Минском и Москвой. Настоящий герой!

Та встреча, о которой напомнил Георгий Константинович, произошла в 1935 году, когда Г. К. Жуков еще командовал 4-й кавалерийской дивизией и был одновременно начальником Слуцкого гарнизона. Тогда только что закончилось двустороннее учение с участием нашей, 4-й стрелковой, и 4-й кавалерийской дивизий. Им руководил командующий Белорусским военным округом командарм 1 ранга И. П. Уборевич. И вот после разбора результатов учения в гарнизоне состоялось совещание воинов — передовиков учебы. Мне, как командиру стахановского взвода (в ту пору было и такое наименование), довелось выступить на нем с обменом опытом. А после совещания нас принял Г. К. Жуков и долго беседовал о жизни и боевой учебе. Внешне суровый, Георгий Константинович тем не менее умел находить путь к сердцу бойца и командира.

Таким он и остался навсегда в моей памяти — человеком, солдатом, полководцем, коммунистом.

Но вернемся снова в декабрьские дни 1942 года.

После посещения генералом армии Г. К. Жуковым сторожевского плацдарма у нас полным ходом началась подготовка к наступлению. Правда, мы еще не знали его сроков. Но чувствовали, что оно не за горами.

Вскоре на плацдарм прибыл другой представитель Ставки — генерал-полковник А. М. Василевский. Он тоже детально ознакомился с обстановкой, а затем провел совещание [34] с командным составом нашей дивизии. Обращаясь к присутствующим, А. М. Василевский, в частности, напомнил о суровой зиме, о необходимости принять все меры для обогрева людей, обеспечения их горячей пищей и боеприпасами. Коснувшись задач на будущее, генерал-полковник обратил наше внимание на характер местности, занятой противником. Она изобилует высотами, балками и оврагами, что, вне сомнения, значительно затруднит не только снабжение войск, но и их маневр. Наступающие части будут привязаны к дорогам. Значит, потребуются колонные пути. А для этого нужно заранее позаботиться о получении достаточного количества тягачей, снегоочистителей, другой дорожной техники.

Итак, мы готовимся к переходу в наступление. Обстановка сложная. Ведь наша дивизия, являясь, если можно так выразиться, хозяйкой сторожевского плацдарма, ни на день не прекращает боев за его удержание, давая возможность другим частям и соединениям ударной группировки советских войск сосредоточиться на правом берегу Дона. И все же, несмотря ни на что, мы изыскиваем время и место для подготовки подразделений к наступлению. Даже проводим батальонные тактические учения. Для этого облюбовали небольшой пятачок у деревни Селявное, в глубине плацдарма, оборудовали там приблизительно такие же, как у противника, укрепления и теперь штурмуем их днем и ночью.

В боях и учебе как-то незаметно подошло и 31 декабря — канун нового, 1943 года. В тот день в штаб дивизии принесли целую кипу писем. Среди них была и весточка от жены. Она писала из далекого сибирского поселка Юрга. В каждой строчке — незаживающая душевная боль: жена еще тяжело переживала утрату нашего единственного маленького сына, погибшего во время эвакуации. Но была и вера в будущее. «В этот Новый год, — писала она, — елку наряжать не буду. Валерика нет... Но все же когда-нибудь это кончится, придет победа. Я верю в нее, как и ты. А потом настанет радостный день: у нас снова появится сын... Красивой, наверное, станет жизнь на земле, хотя бы одним глазом на нее глянуть...»

Будущее... Конечно же оно будет прекрасным! А пока... Пока мы уже вторично встречаем Новый год на фронте. [35]

Еще утром комдив П. М. Шафаренко, ставший уже генерал-майором, отдал распоряжение об усилении охраны передовых позиций. Не исключена возможность, что фашисты попытаются в канун Нового года прощупать нашу оборону. Поэтому в каждый полк с вечера отправились представители политотдела дивизии, начальники служб, работники штаба. Мне, например, предписывалось побывать в 81-м полку, что занимал оборону перед рощей Ореховая.

С собой я взял своего помощника старшего лейтенанта А. Н. Потемкина. Двинулись в путь по целине. Сильный ветер с Дона, подымая колючую снежную пыль, нещадно сек наши лица. Вначале думали попасть в полк по прямой — через Селявное. Но пришлось сделать крюк, так как противник вдруг обрушил на эту деревню сильный артиллерийский огонь. Кстати, он и раньше частенько обстреливал ее, заподозрив, что именно здесь мы проводим батальонные учения.

Словом, было уже что-то около двенадцати, когда мы, изрядно намучившись, добрались наконец до позиций 81-го полка. В штабной землянке застали его командира П. К. Казакевича и замполита Н. Е. Головашева. Они сидели за столом, на котором среди алюминиевых кружек и фляг аппетитно громоздились ломти черного хлеба, куски сала и горячая картошка. Мы присоединились к ним.

Внимание присутствующих было приковано к переносной радиостанции, настроенной, как нам пояснили, на московскую волну. Оставались уже считанные минуты до того момента, когда эфир заполнит мелодия пролетарского гимна и Кремлевские куранты пробьют последние секунды уходящего года.

И этот момент настал. Мы тепло поздравили друг друга с наступившим новым годом, пожелали скорейшей победы и счастливого возвращения домой. Немного выпили.

Но долго засиживаться в землянке было нельзя. Всех нас ждали неотложные дела. Я, например, побывав в батальонах 81-го полка, направился в подразделения соседнего с ним, 73-го. Здесь встретился с прославленным комбатом капитаном А. Я. Обуховым. О нем я не раз слышал самые лестные отзывы. Поговаривали, что этого отважного командира знают по фамилии даже гитлеровцы. В своих радиопередачах они, как мне рассказывали, даже предлагали [36] ему перейти на свою сторону, обещая большие чины и награды.

И вот мы сидим с Алексеем в его землянке. После доклада о состоянии дел во вверенном ему батальоне он коротко рассказывает о себе. Родился в Удмуртии, в небольшой деревеньке Сига, что в Кезском районе. Еще во времена комсомольской юности работал заместителем председателя колхоза. Затем был призван в армию. Служба пришлась по душе, и Алексей решил навсегда связать с армией свою судьбу. Громил японских самураев у Хасана, в бой с фашистами вступил с первых дней войны. Комбатом стал с апреля сорок второго. Словом, боевого опыта не занимать.

В штабе дивизии, куда мы со старшим лейтенантом А. Н. Потемкиным вернулись уже под утро, меня ожидала приятная весть. Подполковник Н. Н. Петренко сообщил, что моя просьба о возвращении на командную должность наконец-то удовлетворена. Я назначен заместителем командира 73-го гвардейского стрелкового полка. Да-да, того самого, где только что побывал.

Это сообщение меня очень обрадовало. Что греха таить, штабная работа была явно не по мне. А вот командирская... Конечно, немного грустно было расставаться с сотрудниками оперативного отделения, с которыми я уже успел не только сработаться, но и сдружиться. Но, как говорится, каждому свое.

* * *

73-й гвардейский стрелковый полк, куда мне надлежало прибыть для прохождения дальнейшей службы, занимал на плацдарме оборону в центре боевого порядка дивизии. Еще будучи начальником оперативного отделения, я не раз встречался с его командиром подполковником А. С. Беловым и начальником штаба полка капитаном П. И. Жидиковым. И теперь они приняли меня по-дружески, как доброго старого знакомого.

Я знал, что Белов с Жидиковым земляки: оба из Москвы. Давно сработались, понимают друг друга с полуслова. Заслуженные командиры, отличились еще в период форсирования Дона. Награждены орденом Красного Знамени.

Что касается работников штаба полка, то и они мне были знакомы. В свое время по делам службы я уже неоднократно [37] контактировал и с начальником артиллерии капитаном Б. М. Зайцевским, и с начальником инженерной службы полка П. И. Миткалевым, и с помощником начальника штаба старшим лейтенантом В. Я. Аристовым.

Стрелковыми батальонами в 73-м гвардейском командовали капитаны А. П. Головин, М. С. Никифорцев и А. Я. Обухов. С последним, как упоминалось выше, мы уже беседовали в новогоднюю ночь. С другими комбатами еще только предстояло познакомиться.

И такая возможность вскоре представилась. Дело в том, что сразу же по прибытии в полк я получил от подполковника А. С. Белова задачу подготовить батальон капитана М. С. Никифорцева к бою за рощу Ореховая. В ее овладении должен был принять участие и батальон из 81-го полка, которым командовал старший лейтенант В. А. Куриленко.

Подступы к роще Ореховая были укреплены противником основательно, ибо гитлеровское командование понимало, что с захватом ее перед нами открывалась свобода маневра вплоть до Довгалевки, находившейся на второй полосе вражеской обороны. Словом, бой за рощу обещал быть особенно ожесточенным.

...На батальонном КП кроме командира я застал и его заместителя по политической части старшего лейтенанта В. Т. Древаля. Познакомились. Оказалось, что старший лейтенант еще ни разу не участвовал в боях, но с большим нетерпением ждал начала нашего наступления.

— У меня мать осталась в Киевской области, — пояснил Древаль. — Поэтому мне непременно нужно скорее в Киев попасть.

Забегая вперед, скажу, что через тридцать один год после победы я встретился с Героем Советского Союза, уже полковником, Василием Тимофеевичем Древалем. Вспомнили наш разговор перед атакой на рощу Ореховая. Оказалось, что В. Т. Древаль не только дошел до Киева, но и участвовал во взятии Берлина.

Но это еще будет. Пока же, разговаривая с М. С. Никифорцевым и его заместителями, я пришел к неутешительному выводу: второй батальон к выполнению стоящей перед ним боевой задачи не готов. Ни комбат, ни его штаб почти не знали противостоящего им противника, систему его огня. Не был даже как следует оборудован батальонный КП. [38]

Что греха таить, капитану Никифорцеву пришлось выслушать от меня немало упреков. Но, к счастью, он правильно воспринял это и постарался в оставшееся до начала боевых действий время устранить выявленные мной недочеты.

Я тоже, чем мог, помогал комбату. В частности, мне удалось убедить командира полка А. С. Белова в необходимости проведения разведывательного поиска. Эту задачу возложили на взвод старшего лейтенанта П. Чашкина, смелого и находчивого командира. А всю организацию и подготовку взвода к поиску взял на себя начальник разведки полка капитан А. Н. Степанов.

Подразделение Чашкина пошло в разведку в ночь на 11 января. Его бойцы, одетые в белые маскхалаты, незаметно преодолели минное поле и проволочные заграждения, подползли вплотную к вражеским блиндажам. Но здесь их обнаружили. Завязался бой. Осколком гранаты был ранен разведчик Чеботарев. Но он нашел в себе силы первым ворваться в блиндаж. За ним последовали старший сержант Павлов и несколько других бойцов взвода. В яростной рукопашной схватке они уничтожили шестерых гитлеровцев, а одного взяли в плен. Отходя, группа закидала гранатами три дзота противника.

Словом, разведпоиск удался. Доставленный в штаб полка пленный, принадлежавший, как оказалось, к 429-му полку 168-й пехотной дивизии, дал ценные сведения о силах противника перед рощей Ореховая. Он, в частности, сообщил, что в их полку едва успевают восполнять потери, которые наносят гитлеровцам каждодневные огневые налеты нашей артиллерии и снайперы. Признался, что моральный дух его сослуживцев под влиянием катастрофы немецко-фашистских войск под Сталинградом упал, что сейчас не только солдаты, но и многие офицеры перестают верить в благоприятный для них исход войны. Особенно это заметно в венгерских частях, которым гитлеровское командование все больше перестает доверять. Кстати, об этом нам и самим было хорошо известно. Из попадавших в наши руки документов, из показаний пленных мадьяр мы знали, что многие из них начинают осознавать, что участвуют в преступной, чуждой им войне. И уже не желают ничего иного, кроме как вернуться домой. Об этом красноречиво говорили и страницы из дневника [39] солдата Иштвана Болачека из 1-й мотобригады, убитого в полосе нашей дивизии. Вот выдержка из него:

«Вчера был в бою, уцелел чудом. Погибли подполковник и несколько капитанов... Настроение подавленное. Холодно, мерзнем. Помоги нам, святая богородица, вернуться домой».

А солдат из венгерской 20-й пехотной дивизии, взятый в плен нашими разведчиками, на допросе заявил, что он имел возможность оказать сопротивление, но не стал делать этого, так как не хочет воевать за чуждые ему интересы хортистского правительства.

Итак, раннее утро 12 января. Тишина. Настороженная, ждущая. Но вот ее взрывают громовые раскаты. Это начала артподготовку соседняя с нами дивизия. А часа через полтора подполковник Петренко сообщил нам в полк по телефону, что батальон этого соединения уже ворвался в Голдаевку.

Значит, вот-вот наступит и наш черед. Ждем сигнала — красную ракету, которую должны дать с НП дивизии.

Но время идет, а ракеты все нет и нет. Волнуемся. И лишь в 14.00, и не ракетой, а залпами «катюш», был подан сигнал к началу наших действий.

...В первые же часы боя значительного успеха добился наш сосед — батальон старшего лейтенанта В. А. Куриленко из 81-го полка. Он с незначительными потерями достиг рощи Ореховая, обойдя ее с востока, ударил по фашистам с тыла и ворвался в первую траншею. Его тут же поддержал батальон капитана М. С. Никифорцева, который развил успех своего соседа и овладел второй траншеей врага. Но вскоре его продвижение замедлилось, а затем и совсем прекратилось. Оказалось, что на северной опушке рощи наша дивизионная артиллерия почти не подавила фашистские дзоты. А все попытки уничтожить их в ближнем бою успеха не имели. Роты залегли, понеся значительные потери. Особенно ощутимыми они были в подразделении старшего лейтенанта Л. М. Калинина.

Чтобы исправить создавшееся положение, нужно было принимать экстренные меры. Но какие? Оставалось единственное: ввести в бой резерв батальона — стрелковую роту старшего лейтенанта П. Т. Щелкунова, усиленную взводом тяжелых танков. Так мы с Никифорцевым и поступили. Одновременно я связался по телефону с начальником артиллерии дивизии полковником Н. И. Новицким [40] и попросил его поддержать попавший в беду батальон огнем (одна лишь полковая артиллерия в данной ситуации многого бы сделать не смогла).

Через считанные минуты там, где сеяли смерть вражеские дзоты, земля буквально вздыбилась от согласованного огня полковой и дивизионной артиллерии. Вперед устремились рота Щелкунова и тяжелые КВ. Используя складки местности, они вышли противнику в тыл и атаковали его. Этим воспользовались остальные силы батальона. Первыми поднялись в атаку бойцы роты старшего лейтенанта М. В. Почекуева. За ними ринулись вперед и другие подразделения. Враг дрогнул, начал поспешный отход. Преследуя его, батальон Никифорцева вышел на северо-западную окраину рощи и тут соединился с подразделениями батальона Куриленко из 81-го полка.

Батальоны сумели пробить брешь в обороне противника. В нее немедленно устремились дивизии, располагавшиеся в то время на плацдарме. Они расширили прорыв до шести километров по фронту и продвинулись вперед до трех с половиной километров.

В тот же день к нам в полк прибыли сотрудники дивизионной газеты М. Астахов и П. Юрьев. И уже в следующем номере многотиражки были помещены их материалы о героях боев за рощу Ореховая. Военные журналисты со знанием дела довели до всех бойцов и командиров дивизии опыт действия в сложнейших условиях лейтенантов И. Колыханова, К. Ермакова, сержантов С. Касницкого и Г. Гамчанина, рядовых А. Ломакина, А. Гулимова и других.

О многих из этих подвигов я узнал гораздо раньше сотрудников дивизионки, так как постоянно находился в батальоне капитана М. С. Никифорцева. Еще в период боя у дзотов противника мне, например, доложили, что лейтенант Колыханов получил одно за другим два ранения, но продолжает руководить действиями взвода. А красноармеец Минибаев лично подорвал гранатами две огневые точки врага, обеспечив тем самым продвижение вперед не только своего отделения, но и всего взвода. Сержант Касницкий и боец Златкин в числе первых ворвались во вражеские траншеи и уничтожили в рукопашной схватке свыше десятка гитлеровцев.

В тот день умело действовал и сержант Георгий Волков. Особо подчеркну, что перед боем он подал заявление [41] с просьбой принять его кандидатом в члены ВКП(б). И сразу же постарался оправдать оказанное ему коммунистами доверие. Так, когда взвод залег возле проволочного заграждения, не имея возможности проделать в нем под огнем врага проходы, Георгий, воспользовавшись небольшой ложбинкой, все-таки подполз к заграждению и гранатами пробил в нем коридор, куда и устремились его боевые товарищи. Стоящая перед взводом задача была выполнена.

Конечно, в достигнутом передовыми батальонами успехе была заслуга не только стрелков и автоматчиков. Большую роль здесь сыграли и поддерживающая их артиллерия, и приданные батальонам танки из состава 116-й танковой бригады. Мне, например, особенно запомнились бесстрашные действия экипажей из роты старшего лейтенанта П. Ф. Лагутина. Каждая броневая машина этого подразделения носила имя, грозное для врагов и родное для всех советских воинов, — «Чкалов», «Ермак», «Пугачев»... И радостно было видеть, как неуязвимый «Чкалов» давит своими гусеницами уже третий вражеский дзот, а от метких выстрелов «Ермака» и «Пугачева» горят фашистские танки и самоходки!

А как это вдохновляло бойцов и командиров! Они воочию убеждались, что у нас есть уже такая сила, против которой не может устоять и хваленая крупповская сталь, и что недалек тот день, когда нахлынувшие на нашу Родину фашистские орды будут не только остановлены, но и повернуты вспять.

* * *

На следующий день бой вспыхнул с новой силой. Командарм требовал во что бы то ни стало развить успех. На плацдарм были срочно переброшены свежие дивизии, которые сразу уже вступили в дело.

Враг, не выдержав этого удара, снова попятился. Наша дивизия хотя и медленно, но все же двигалась вперед, направив острие своего главного удара на Довгалевку.

Довгалевка и Мастюгино, расположенные километрах в шести северо-западнее плацдарма, являлись довольно сильными узлами вражеского сопротивления. Вот туда-то и наступали теперь 73-й и 81-й полки, поддерживаемые 116-й танковой бригадой.

Двигаться нелегко. Высота снежного покрова такова, [42] что бойцы подчас по грудь проваливаются в него. Я теперь постоянно нахожусь в батальоне капитана А. Я. Обухова, помогая его командиру обеспечивать взаимодействие с соседними подразделениями.

На подступах к Довгалевке батальон неожиданно попадает под сильный пулеметный огонь, который ведется с высотки. Дзоты! Залегла вырвавшаяся было вперед рота старшего лейтенанта А. И. Мороза, а за ней и другие подразделения. Огонь буквально вжал людей в сугробы. Казалось, не найти сейчас силы, которая смогла бы их поднять. А время не ждет. Число раненых и убитых растет. Особенно хорошо пристрелялся по залегшим ротам центральный дзот. Предлагаю Обухову срочно выделить опытный пулеметный расчет и во что бы то ни стало подавить врага. На это дело тут же вызвались двое комсомольцев — командир пулеметного расчета Иван Войлоков и его помощник Александр Строков.

Как я потом узнал, они были друзьями с детства. Родились и выросли не только в одном городе — Москве, но и в одном доме. До войны вместе трудились на заводе, одновременно вступили в комсомол. Но вот в пулеметной роте встретились случайно. Войлоков прибыл к нам чуть раньше Строкова, прямо из госпиталя, где лечился после ранения. Веселый и общительный, этот крепыш сразу же стал любимцем роты. А накануне нашего наступления он, как рассказал мне А. Я. Обухов, подошел к своему командиру роты и сказал:

— Хочу вступить в партию. Рекомендации есть. Только вот не знаю, заслужил ли?

Ротный заверил:

— Конечно же заслужил! Пиши заявление.

Я потом прочитал это заявление. В нем были такие слова: «Уничтожил шестьдесят пять фашистов. В будущих боях не пожалею жизни...»

И вот теперь Войлоков и Строков, толкая впереди себя пулемет, ползут к вражескому дзоту. Они уже преодолели проволочное заграждение, когда были обнаружены гитлеровцами. Вражеские пулеметчики перенесли огонь непосредственно по смельчакам. Но те, к счастью, уже находились в так называемом мертвом пространстве. К тому же и бойцы залегших рот открыли такой плотный огонь по дзоту, что на какое-то время буквально ослепили гитлеровских пулеметчиков. Этого было достаточно, [43] чтобы Войлоков и Строков сделали последний рывок и сблизились с вражеской огневой точкой.

Застучал «максим». Выпустил одну, другую очередь. Фашистский дзот замолчал. Но, едва батальон Обухова поднялся в атаку, огневая точка врага снова ожила.

Опять в дело вступил «максим». И вдруг захлебнулся. В наступившей тишине ухнул взрыв гранаты. Потом еще один. На этот раз фашистский дзот замолчал навсегда. Батальон ворвался на высоту.

Но что же все-таки случилось у вражеского дзота? Об этом нам доложил потом старший лейтенант Мороз, рота которого оказалась на высоте первой.

— Когда мы подскочили к дзоту, — взволнованно рассказывал он, — смотрим, а около него сидит один только Строков. Бледный, в лице ни кровинки. «Где, — спрашиваю, — Войлоков? Что с ним?» «Убили, — отвечает Строков почти шепотом, а у самого по щекам слезы катятся. — В самый последний момент убили. Мы когда ударили по амбразуре, вроде бы замолчал дзот. А потом опять... Ну Иван и решил еще ближе подползти. Чтобы, значит, наверняка. Подтянул пулемет, метров с пяти теперь врезал. В самую, можно сказать, пасть. Захлебнулись, сволочи. Затем щелчок пистолетный. Неслышный почти. Ванюшка и ткнулся в снег. А это ихний офицер, гад, из дзота выскочил и выстрелил. Ну я его срезал, конечно. Схватил гранаты, что при нем имелись, швырнул в дзот... Окончательную точку поставил, словом. А вот Ванюшка... Его же этим не вернешь...»

Да, трудно терять товарищей. Но что поделаешь — бой. Оставалось только одно — мстить фашистским гадам за павших. И мы мстили. Жестоко мстили!

...После овладения высотой Безымянной полк продолжил движение к Довгалевке. Вот уже показались впереди строения этого большого села. Но где же наш сосед — 81-й полк? Видимо, отстал. Выходит, нам одним предстоит брать Довгалевку.

На НП батальона капитана А. П. Головина, куда к тому времени я переместился, прибыли командир полка А. С. Белов и начальник штаба П. И. Жидиков. На коротком совещании было решено: при штурме села в центре боевого порядка полка должен действовать Головин, а справа и слева — батальоны Обухова и Никифорцева.

Белов и Жидиков убыли на свой наблюдательный [44] пункт, а я по-прежнему остался у Головина. Вскоре его батальон начал тяжелый ночной бой. Но предпринятая атака почти сразу же была остановлена сильным огнем противника. Появились убитые, немало бойцов было ранено. Санинструкторы едва успевали эвакуировать их с поля боя. Особенно в ту ночь отличилась Таня Елумеева. На санках-волокушах эта хрупкая девушка, вчерашняя школьница, лично вывезла более десяти раненых бойцов и командиров. Причем с постоянным риском для своей жизни. Это о таких, как она, скажет потом поэтесса Юлия Друнина, тоже шагнувшая на фронт со школьной скамьи:

Но вернемся снова к тому бою. Итак, батальон Головина залег у околицы Довгалевки. Не лучше обстояло дело и у Обухова с Никифорцевым. Их подразделения тоже не могли двигаться вперед из-за сильного пулеметного огня, ведущегося из вражеских дзотов. А артиллерия сопровождения где-то основательно застряла. Создалась критическая ситуация. Ее разрядил командир полка, сообщивший по телефону, что на помощь нам подходят танки. И действительно, вскоре прибыла уже знакомая рота старшего лейтенанта П. Ф. Лагутина из 116-й танковой бригады.

Теперь дела пошли гораздо легче. При поддержке танков наши батальоны ворвались в Довгалевку, завязали там ближний бой. И хотя гитлеровцы сопротивлялись отчаянно, советских воинов уже ничто не могло остановить. Вскоре они полностью очистили село от фашистов, уничтожив при этом до 300 вражеских солдат и офицеров, а 500 взяв в плен. В качестве трофеев нам досталось немало боевой техники и оружия, большое количество боеприпасов и другого военного имущества.

* * *

Рано утром 14 января мы снова двинулись на запад, спеша на помощь 78-му полку, который, оказывается, в ту ночь не отстал, как мы думали, а вышел к Мастюгино и завязал за него бой.

Здесь вначале повторилось почти то же самое, что и при взятии Довгалевки. Ночная атака 78-го полка на Мастюгино [45] не удалась. А с наступлением дня стало не легче, а еще тяжелее. Враг вызвал авиацию, которая долго и ожесточенно бомбила залегшие у села батальоны полка. И только с нашим прибытием положение улучшилось. Батальон капитана А. П. Головина сумел обойти Мастюгино с юга и ударить противнику в тыл. Это-то и решило исход боя. Мастюгино пало, а вслед за ним объединенными усилиями мы захватили и другой населенный пункт — Плотаву.

Теперь враг начал откатываться более поспешно. К середине января наша дивизия сумела продвинуться вперед более чем на 20 км и овладеть такими важными в тактическом отношении населенными пунктами, как Скорицкое и Фабрицкое. Но впереди была еще Репьевка, с захватом которой соединения армии могли бы создать внешний фронт окружения гитлеровских войск на Верхнем Дону.

Бой за Репьевку разгорелся с самого утра 16 января. Первой в него вступила рота лейтенанта А. Ф. Семина, раньше других подразделений полка подошедшая к этому сильно укрепленному противником селу. Но ее атака успеха не имела. Здесь требовались более значительные силы. И они вскоре были нами сконцентрированы. Батальон уже знакомого читателю капитана Головина при поддержке танков с первой же атаки сумел зацепиться за окраину Репьевки. Следом аа ним в село ворвались батальоны Обухова и Никифорцева, подразделения из полка Казакевича.

И гитлеровцы дрогнули. Побросав хорошо подготовленные к бою, но или блокированные нами, или просто обойденные доты, дзоты и другие укрепления, они поспешно бежали из Репьевки, успев напоследок все-таки поджечь село. И мы, еще не остывшие после боя, сразу же превратились в пожарников: тушили дома, спасали от огня мирных жителей.

К вечеру в Репьевку прибыл командир дивизии, и мы впервые за все дни наступления услышали от него, кажется, уже забытое нами слово — «отдых».

Да, он был нам крайне необходим. Ведь за плечами пять суток непрерывных боев! У бойцов и командиров буквально подкашивались от усталости ноги. Никто из них за это время ни на минуту не смыкал глаз. Но кроме сна нужна еще была и баня. За организацию помывки [46] людей взялись заместитель командира полка по тылу Г. К. Боженюк и старший врач О. С. Саркаров. Это было нелегким делом. Сельская баня оказалась полностью разрушенной. На помощь пришли местные жители. Они предоставили в наше распоряжение большую часть уцелевших домов. В русских печах грелись громадные чугуны с водой. На пол стлалась солома. И надо было видеть, с каким наслаждением даже в этих условиях бойцы и командиры смывали с себя закаменевшую соль!

Отдых продлился недолго. Уже 20 января полк снова вступил в бои. Сначала за Шаталовку и Владимирское, затем двинулся на Меловое.

И вдруг среди ночи, уже на марше, получаем из штаба дивизии тревожное сообщение: в районе Синих Липяг попал в беду 78-й стрелковый полк Билютина. Нам приказано срочно повернуть батальоны на сто восемьдесят градусов и как можно быстрее достигнуть Синих Липяг и оказать помощь билютинцам.

Мы так и сделали. Буквально за несколько часов по бездорожью подошли к Синим Липягам.

Здесь кипел жаркий бой. Батальоны 78-го полка то и дело предпринимали атаки на этот населенный пункт, стремясь, как пояснил мне Билютин, пробиться к центру села, где, оказывается, сражались в полном окружении несколько рот их полка. Но, к сожалению, гитлеровцы всякий раз встречали атакующие батальоны таким сильным огнем, что они не в силах были дойти даже до окраины Синих Липяг.

Но как же случилось, что эта группа оказалась в центре села, да к тому же еще и в окружении? Командир 78-го стрелкового полка вкратце поведал мне эту грустную историю...

Когда полк еще только подходил к Синим Липягам, Билютин, стремясь разведать обстановку в районе этого населенного пункта, выслал вперед передовой отряд силою до батальона, а сам тем временем начал подтягивать изрядно подрастянувшиеся другие подразделения и полковую артиллерию.

Вскоре командир передового отряда, достигнув Синих Липяг, доложил по рации, что противника в населенном пункте нет. Это заметно приободрило людей; темп марша значительно ускорился. Всем хотелось как можно быстрее [47] дойти до села и там хотя бы полчаса отдохнуть после изнурительного движения по бездорожью.

И вдруг, когда до Синих Липяг осталось что-то около пяти километров, тот же командир передового отряда передал новую, но уже тревожную весть: «Веду бой с крупными силами противника. Окружен. Жду помощи».

Оказывается, к селу только что подошла большая колонна гитлеровцев с танками и артиллерией. Передовой отряд оказался в ловушке. Заняв в центре Синих Липяг круговую оборону, он принял бой...

— Стрельба там слышна до сих пор, — кивая в сторону села, сказал Билютин. — Значит, передовой отряд еще держится. Но надолго ли его хватит? Там ведь у них нет ни пушек, ни минометов. А против танков да артиллерии много ли с винтовкой навоюешь?.. — Поморщился, словно от зубной боли, продолжил: — Жаль людей. Они ведь нас ждут, надеются. А мы... Шестую атаку предпринимаем, уже и людей положили немало, а толку...

Я понимал его состояние. Конечно, сейчас дорога каждая минута. Ведь там, в Синих Липягах, гибнут люди. Наши люди! Герои! И мы их должны во что бы то ни стало выручить!

Быстро расставляем артиллерию, буквально поорудийно распределяем выявленные в предыдущих атаках огневые точки противника. Пока производится артналет, батальоны моего полка обходят Синие Липяги с флангов. С фронта, как договорились, будет по-прежнему атаковать полк Билютина.

Прогремели последние артиллерийские выстрелы. Окраины села в дыму пожарищ. Гитлеровцы почему-то молчат. Вероятно, их ошеломил такой мощный артналет, и они поняли, что к атаковавшему их ранее полку подошли новые подкрепления. И теперь готовятся к особенно сильному натиску.

В серое небо взлетает красная ракета. Это сигнал. Полк Билютина поднимается в седьмую по счету атаку. С флангов и тыла по Синим Липягам бьют батальоны Головина, Никифорцева и Обухова...

Слаженная атака двух полков приносит свои результаты: мы врываемся в село. Но еще несколько часов на его улицах кипит ожесточенный ближний бой, то и дело переходящий в рукопашные схватки.

И гитлеровцы не выдерживают. Но из Синих Липяг [48] уйти удается немногим. Как мы потом подсчитали, в бою за село противник потерял только убитыми до полутора тысяч своих солдат и офицеров, немало танков и артиллерийских орудий.

А вот и те герои, что стояли в центре Синих Липяг насмерть против во много раз превосходящих сил врага... В живых из них остались немногие — чуть больше взвода. А было вначале, как проинформировал меня Билютин, около батальона...

Синие Липяги в наших руках. Здесь остается 78-й стрелковый полк. А наши батальоны почти тут же уходят из села. Маршрут движения прежний — на Меловое. Оно тоже ждет своих освободителей...

...Голдаевка, Довгалевка, Репьевка, Синие Липяги, Меловое... Названия этих воронежских селений сохранились в моей памяти на всю жизнь. Ведь именно здесь началось наше движение на запад. И это были первые советские села, освобожденные частями нашей дивизии от фашистских захватчиков. А такое не забывается! [49]