"Мессер" идет к земле

Томилин позвонил с командного пункта:

— На разведку вместе со мной пойдут Бочаров и Штучкин. Пусть ожидают на стоянке.

Ждем. Лениво поднялось осеннее солнце. Тепло. Тихо. На душе — радость: идем на разведку! Настоящее боевое задание. Не то, что прикрывать аэродром: плаваешь на высоте порядка три тысячи метров, изучаешь свои же стоянки. Разведка — совсем другое дело. Это — прорыв, огонь и опасность. А опасность придает новые силы.

— Очевидно, махнем за линию фронта, — говорит Илья.

Не узнаю его: сколько в нем пыла и гордости. Вот и Томилин.

Легко, через борт, соскочил с подошедшей полуторки. "Самая глупая смерть — погибнуть в кабине", — сказал он однажды и ездит теперь только в кузове: из него видно небо. Это, конечно, не прихоть. Недавно произошел такой случай. Шла грузовая автомашина. В кузове сидели солдаты, в кабине — командир и шофер. Неподалеку от дороги пролетал вражеский летчик. Увидев грузовик, спикировал на него. Раньше, чем немец открыл огонь, солдаты — через борт и в канаву. Немец дал длинную пулеметную очередь, и шофер с командиром были убиты.

— Шевчук, — сказал Томилин, — я хочу жить. Отныне можешь садиться в кабину.

Сказал и даже не улыбнулся. То ли всерьез высказался, то ли пошутил. Его никогда не поймешь.

Отпустив шофера быстро подходит к нам, злой, возбужденный. Суровым взглядом подавил нашу восторженность. Положил карту на плоскость "мига", разгладил руками.

— Смотрите сюда, — приказал он. — Остро отточенный карандаш уперся в Рославль, скользнул по дороге на Юхнов. — Сообщили, что здесь движется колонна вражеской мотопехоты. Но это не точно. Наша задача — проверить. Все зависит от нас, — Томилин молча, испытующе глядит на меня и Бочарова. — Если колонну найдем, туда полетят наши "Чайки". Завтра, а может быть, сегодня. Не найдем, фашисты пойдут почти беспрепятственно — наши войска отступили!

Молчим, ошеломленные вестью. А мы-то думали "махнуть" за линию фронта. А ее, очевидно, и нет, если немцы прорвались и идут по дороге.

— Может быть, это "утка", с колонной? — предполагает Илья.

— Хорошо, если бы так, — хмуро отвечает Томилин, — только я почему-то в "утки" не верю, уж очень здорово немец прет... Одним словом, колонну надо найти, даже если она сошла с большака. — Помолчал, задумчиво глядя на карту. — На Рославль пойдем не сразу, по пути дозаправимся. Все ясно?

Мне — не все. Спрашиваю:

— Как будем искать, все сразу или?..

— Молодец! — хвалит меня Томилин. — Однако...

Спохватившись, в упор глядит на меня. Понимаю: он не доволен ни вопросом, ни прежде всего собой. Ставя боевую задачу, не сказал самого главного, и хуже всего, что об этом напомнил я — подчиненный, вроде бы сделал замечание. Такой он, Томилин.

— Однако... Никакой ты не молодец. Тоже мне, умный вопрос задал. Закон ведомого знаешь? Прикрывать командира! Не допускать атак вражеских истребителей! Значит, надо смотреть за мной и за воздухом. А искать буду я.

Помолчал, глянул на небо, добавил:

— Бочаров идет справа, Штучкин — слева. В зависимости. от положения солнца разрешаю менять место в строю. Надеюсь, это понятно?

Да, это понятно. Если солнце во время полета окажется справа и будет мне мешать, я перейду на правую сторону боевого порядка, стану к крылу Бочарова, и мы пойдем в строю "пеленг". Если солнце окажется слева — Бочаров перейдет на левую сторону.

Кажется, все детали учтены, неясностей нет. Томилин снова испытующе смотрит на нас:

— Готовы? — Мы молча кивнули.

Томилин посмотрел на часы и скомандовал:

— По самолетам!

До запасной точки выполняем обычный полет по маршруту. Садимся, пополняем баки горючим и снова поднимаемся в воздух. Идем на Рославль, высота пять тысяч метров. Погода хорошая, видимость — на сколько хватает глаз.

Подходим к железной дороге. Справа на траверзе — Ельня, но город не виден — с запада натекает низкая облачность.

Над облаками, значительно ниже нас, плывет четверка Ме-109. "Отлично, — думаю, — наконец-то мы встретимся". Но одно дело слышать, как кто-то сбил, и другое — сбивать самому, да еще истребителей, которые сами ищут противника и имеют численное превосходство. Чувствую: я посчитал бы за благо, если бы Томилин держался чуточку повосточнее, чтобы наше присутствие не слишком бросалось фашистам в глаза.

Таковы мои первые чувства, первое желание. Правда, это желание было совсем мимолетным и улетучилось сразу, как только я вспомнил, что в руках у меня не тихоходная "Чайка", а мощный, высотный, скоростной истребитель МиГ-3 и что его уже давно пора испытать в бою с "мессершмиттами".

К сожалению, получая боевую задачу, Томилин одновременно получил и приказ: в бой не вступать. И все-таки мне любопытно, обнаружили нас фашисты или нет" Слышу голос Томилина.

— Видите?

Видим, конечно. Отвечаем по очереди, сначала Бочаров, потом я. Так установил командир еще на земле для порядка, чтобы не кричали одновременно. Немцы развернулись в сторону Ельни и вскоре скрылись. Нас не заметили. А может, усыпляют бдительность? Чтобы напасть внезапно. Во всяком случае, надо быть начеку.

Идем с небольшим снижением, разгоняя скорость. Она всегда пригодится. Вижу Рославль. Пункт характерный, лежит в центре сплетения трех железных и шести шоссейных дорог. Но нам нужна только одна, та, что идет на Юхнов. Смотрю на нее и даже не верю глазам. Томилин говорил: "Колонну найти обязательно", а ее и искать не надо. Дорога, как на ладони, а на ней — техника. В два ряда. Танки, автомашины, длинные черные фургоны. Мы уже знаем, что в таких фургонах фашисты возят пехоту, боеприпасы, штабы.

Но почему они молчат? Ни одной дымной трассы, ни одной вспышки огня. Томилина тоже это смущает. Его машина круто идет к земле. Высота 2000 метров... 1500.... Уже видны стволы-хоботы танков. Сейчас он ударит из пулеметов, чтобы вызвать огонь противника, убедиться, что это действительно немцы. И вдруг...

— "Мессеры"! Сзади и справа! "Мессеры"! — оповестил по радио Илья Бочаров.

Нас застали врасплох. Сзади справа... Положение хуже некуда. Мы уже под ударом. Почему же я их не видел? Почему прозевал! Да потому что на какое-то время отвлекся, смотрел на землю. Даже только глянул. А немцы уже в хвосте. Вот что значит Ме-109 и вот что значит на секунду забыть о своей основной задаче: прикрывать командира, следить за воздушным пространством.

Бросив с плоскости белый крученый жгут, истребитель Томилина, вздыбившись, круто уходит вправо. Моя задача сейчас — не отстать. Рывком бросаю машину за ним. Многопудовая сила инерции прижимает меня к бронеплите, вдавливает в чашу сиденья. Темнеет в глазах. Будто в красном тумане временами вижу хвост машины Томилина. Наконец он выводит ее из крена, и небо, широко распахнувшись, открывает нам двух вражеских истребителей.

Молодец Бочаров, что вовремя их увидел. Замысел — ударить нас в спину — сорван. Несемся навстречу друг другу. Выполняем ту самую лобовую атаку, которую фашисты, как нам говорили, не любят. Потому что здесь не схитришь. Здесь надо идти на огонь. Грудью.

К сожалению, мы не на равных. Преимущество не у нас, а у них. Немцы пикируют сверху. Если мы потеряем скорость и свалимся раньше, чем проскочим друг друга, они расстреляют нас без особых усилий.

Примерно с тысячи метров фашисты открывают огонь. Рано, конечно. Но трассы мелькают прямо перед глазами. Они проносятся мимо, а впечатление, будто каждая направлена тебе в грудь. Вижу: Томилин стреляет. Не отстаю от него, жму на гашетки. Пытаюсь поймать фашиста в прицел, но это трудно, не успеваю. Поэтому бью просто вперед, сразу в обоих.

Однако наши дела далеко не блестящи. Скорость катастрофически падает, мотор надсадно ревет, но больше не тянет. Еще немного — и буду в штопоре. Вернее, в предштопорном состоянии, когда самолет задрожит и на секунду замрет, прежде чем упасть на крыло и на нос. В эту секунду немец и влепит очередь.

И вдруг впереди, справа, появляется еще один истребитель МиГ-3. Он идет под углом девяносто градусов к фашистам, и в этот момент он страшнее для них, чем я и Томилин. И скорость есть у него, и свобода маневра, и самое главное — враг у него под огнем. Ведущий пары Ме-109, оценив обстановку, с небольшим отворотом вправо устремляется вниз, за ним, чуть замешкавшись, его напарник.

— Спасибо, товарищ! — кричу незнакомому летчику. — Ты вовремя нам помог.

Томилин считает душевные излияния лишними. Молча, свалив МиГ-3 на крыло, резким доворотом бросается вслед за отставшим фашистом и бьет.

Вот это удар! Тяжелая рука у ведущего: самолет вспыхнул, как факел. Распуская хвост черного дыма, "мессер" пикирует, забирая влево, к дороге, по которой идут фашистские танки, и метрах в двухстах от них, ударившись оземь, взрывается.

Невольно приходит на память: точно так же падала "Чайка" — моя машина, — дымя и забирая все время влево. Только фашисты не сумели меня убить и я тогда спасся на парашюте, а Томилин убил немецкого летчика, и он на глазах своих же солдат взорвался вместе с машиной.

Вроде недавно был проведен тот июльский воздушный бой — немногим больше двух месяцев. Но как мы изменились! Победы Боровского, Кохана, Мидина, штурмовые удары под Белым вдохновили нас, еще раз уверили в силе нашего оружия, показали, что враг не так уж, силен, каким казался вначале, что спокойствие, выдержана, верный удар в бою всегда приносят успех.

Мы изменились. Я это чувствую по себе, по делам моих боевых друзей. Все стали иными. Не только обстрелянными — и это на пользу! — но и умело анализирующими обстановку в бою, свои действия и действия вражеских летчиков. До настоящего мастерства нам еще далеко — это понятно — но многому мы научились. Мы бьем врага.

Но я немного отвлекся. Возвращаюсь к воздушному бою.

Откуда взялся тот летчик, что так своевременно нам помог? Да это же был Бочаров. В момент, когда фашисты собирались ударить нам в спину, мы шли в боевом порядке "клин". Впереди Томилин, я — справа, Бочаров — слева. Услышав, что немцы сзади и справа, Томилин бросил машину в правый боевой разворот, чтобы выйти фашистам в лоб, а Бочаров — влево. Вообще-то после такого маневра он мог потерять нас и остаться один. Но в ту минуту Илья об этом не думал, он просто вышел из-под Удара, а когда увидел, что внимание немцев приковано к нашей паре, довернулся и упредил их атаку. Но об этом Мл узнаем потом, после посадки, во время разбора воздушного боя.

А сейчас? Сейчас мы несемся к земле... Вот почему молчали зенитки — опасались поразить "мессершмиттов". Но как только один из них ударился о землю, воздух рванули десятки разрывов снарядов. И я их не только увидел, даже услышал. Сквозь рев мотора, сквозь треск атмосферных разрядов в наушниках. Резкие, как удары бича. Машина пошла на крыло, потом неожиданно вздыбилась. Движением рук и ног я не дал ей лечь на лопатки, удержал от падения. Небо вокруг потемнело. Дымные шапки с черно-багровым огнем внутри ворочались, будто живые...

— Пикируем! — крикнул ведущий, и мы не строем, а порознь несемся к земле — около нее спасение от зениток.

— Выводи! — слышу по радио.

Надо сказать — и за это спасибо Томилину — команда подана вовремя. Если машина пикирует, то есть несется к земле под большим углом, то вывести ее в горизонтальный полет не так-то легко, нужно не только усилие мышц, нужен еще и запас высоты, потому что по закону инерции самолет имеет просадку. И эта просадка тем больше, чем больше угол пикирования, скорость, вес машины. Но если рядом с тобой, с твоим самолетом полыхает огонь зениток, разве вспомнишь о том, что "миг" тяжелее "Чайки", что просадка у него значительно больше .. Короче, я вырвал его из пике у самой земли. Еще бы немного и — все...

С минуту несемся над верхушками деревьев, уходим в безопасное место, потом, набрав высоту, снова следим за мотоколонной. Ее голова приближается к Юхнову..

Мы дома. Бочаров подходит ко мне, спрашивает:

— Ты помнишь, что говорили нам испытатели, перегонявшие "миги" в Алферьево? Не помнишь? "Хорош для боя с бомбардировщиками. Есть недостаток — "тяжел на малых высотах". А ты заметил, на какой высоте Томилин срубил фашиста? Две с половиной тысячи метров. Высота, на которой силен Ме-109...