Бой 28 июля
В конце июля японцы установили несколько 120-мм осадных орудий на Волчьих Горах и начали бомбардировать город и рейд. Бомбардировки производились только днем, чтобы не выдавать своего места; все попытки наших фортов и укреплений открыть этот пункт были тщетны.
Аккуратно в 7 часов утра японцы делали первый выстрел и прекращали стрельбу к заходу солнца; не было, кажется, места в Артуре, куда они не могли кидать снаряды, так что настроение первые дни было очень подавленное.
Главное внимание японцы обратили на Восточный бассейн, где были расположены мастерские, порт и запасы угля.
Так как постоянным местом стоянки «Новика» был именно Восточный бассейн, мы целый день находились под обстрелом, не имея возможности ни укрыться, ни отвечать. Непосредственно рядом с нами находился уголь, который японцы непременно хотели зажечь; снаряды падали так близко от нас и в таком изобилии, что адмирал приказал нам наконец избрать более безопасное место. Не успели мы перетянуться, как снаряд попал в стенку, у которой мы только что стояли, и выбил большую брешь.
Как-то во время завтрака, на который было приглашено много гостей, вошел в кают-компанию вахтенный и трагическим голосом доложил старшему офицеру: «Ваше высокоблагородие, над крейсером снаряды рвутся!» Оставалось только воскликнуть: «That is a very good ocasion to drink» и, придравшись к случаю, выпить лишнюю рюмку водки, так как все равно никаких мер принять было нельзя. Гораздо спокойнее было в это время на рейде, куда снаряды не долетали и где хотя и были еще более опасные мины, но зато не слышно было над самым ухом отвратительных звуков рвущихся снарядов и топкого жужжания разлетающихся осколков. Посылки на рейд или в море в эти дни были для нас облегчением, но несколько минут выхода из гавани являлись критическими, так как это было самое опасное место. Как я уже говорил, японцы посылали снаряды правильными рядами по направлению к угольным складам, что давало возможность заранее знать, в какое приблизительно место упадет следующий снаряд; в то время, как крейсер находился еще в проходе и занимал всю длину его, видно было падение первого снаряда в городе, затем следующий ложился перед домом командира порта, третий — на пристани, наконец, четвертый должен был упасть и самом проходе, а корма еще не вышла из этой линии смерти. Все дело в нескольких секундах, но тянутся они страшно долго, в ожидании, что сейчас где-нибудь рядом должен, наверное, упасть снаряд.
Наконец «Новик» вышел из гавани, а на том месте, где только что находилась корма, с сухим треском разорвался снаряд; команда подбодрилась, ввиду миновавшей опасности, и начала глумиться как над снарядом, так и над пославшими его японцами.
В июле адмирал Витгефт снова начал получать строгие предписания наместника во что бы то ни стало принять бой с японской эскадрой, причем давались самые невозможные сведения о состоянии японского флота. Большинство судов, по этим сведениям, было уничтожено или настолько повреждено, что в Японии будто не хватало доков, чтобы их чинить, орудия совершенно расстелены и лишены поэтому меткости, люди устали от непрерывной блокады. Одним словом, по уверениям наместника, выходило так, что достаточно нам было выйти в море, чтобы обратить в бегство расстроенные силы противника. Между тем, благодаря непосредственным наблюдениям, мы отлично знали состояние японского флота. Те суда, которые были указаны наместником как погибшие или стоящие в доках, мы ежедневно видели перед Артуром. Действительно, нескольких судов, потонувших от взрыва наших мин, не хватало, как, например, броненосцев «Ясима» и «Хацусе», крейсера «Миако» и некоторых канонерских лодок, но этого было слишком мало, чтобы сравнять силы, тем более, что наша эскадра была отчасти разоружена снятием некоторых 6-дюймовых и 75-мм орудий, а также всей мелкой артиллерии; кроме того, крейсер «Баян», получивший пробоину от японской мины, стоял в доке.
Приказания наместника были настолько категоричны, что адмирал Витгефт, хотя и послал в ответ донесение о плачевном состоянии нашего флота, но собрал тем не менее военный совет с участием всех начальников отдельных частей, как морских, так и сухопутных. На совете этом я не присутствовал, но из рассказов очевидцев видно, что в составленном протоколе было решено флоту из Артура не уходить, так как он необходим для обороны крепости как своими орудиями и запасами, так и людьми, которых можно было выставить в десант около 7 тысяч.
Протокол этот подписали все присутствующие; за исключением двух офицеров, которые находили, что флот должен выполнить свое прямое назначение — выйти в море и принять решительный бой. Один из них был командир броненосца «Севастополь» капитан 1 ранга фон Эссен, бывший командир «Новика», а второй — командир канонерской лодки «Отважный», капитан 2 ранга Лазарев, бывший старший офицер «Новика»; оба они остались при особом мнении, которое проводили до конца осады Артура. Если проследить дальнейшие действия флота, то случай этот невольно наводит на самые печальные размышления. Как известно, из всех судов эскадры только два успели выйти в море до потопления в гавани японскими 11-дюймовыми мортирами — суда эти были «Севастополь» и «Отважный»; если командиры этих судов, оставшись при отдельном мнении, сумели в решительную минуту спасти свои корабли от бесполезного уничтожения, вышли в море и в течение долгого промежутка времени боролись с непрерывными минными атаками, то невольно приходит в голову мысль, не является ли гибель наших броненосцев в гавани заранее обдуманным преступлением? Действительно ли командиры этих броненосцев и крейсеров не могли выйти из гавани, или же они не хотели этого сделать, предпочитая скрываться по блиндажам? Офицеры «Севастополя» рассказывали, будто командиру мешали выходить, не давая средств для этого, что заставило его чуть не силой захватить буксирные пароходы и вывести свой броненосец на рейд.
Вот вопрос, который до сих пор не поднимался, но несомненно требует самого тщательного расследования.
Решение военного совета было доведено до сведения наместника, который, отчаявшись лично воздействовать на начальника эскадры, принял решительные меры. 27 июля в Артур была доставлена телеграмма, гласившая: «Государь Император приказал флоту выйти в море и идти во Владивосток». Дальнейших разговоров быль не могло, флот начал готовиться к походу. Всю ночь грузили уголь, а на рассвете 28 июля эскадра потянулась из гавани.
Не имея точных данных, которые погибли у меня в каюте на «Новике», я не имею возможности вдаваться в подробный разбор этого боя с военной точки зрения, а могу лишь вспомнить отдельные эпизоды его, которых все-таки достаточно, чтобы представить положение дела совсем в ином свете, чем это представлялось большей части общества, имевшего возможность составлять свои мнения только по отрывочным газетным известиям.
Затруднительность выхода из Артура, как и 10 июня, имела большое влияние на результаты этого дня.
В 4 часа утра «Новик» вышел первым на рейд, чтобы поддерживать тралящий караван, подготовлявший безопасный фарватер для флота. Несмотря на все приложенные усилия, эскадра собралась на рейде только через 5 часов после нашего выхода, а за 5 часов японцы успели приготовиться к встрече.
Наш бы флот мог разом выйти в море в 4 часа утра, он был бы уже далеко от Артура, пока японцы успели бы собрать свои силы.
Когда миноносцы и пароходы с тралами еще шли впереди эскадры, японцы начали производить на них атаки миноносцами, что заставило командира «Новика», не дожидаясь приказания, выйти из строя и, минуя тралы, отогнать назойливого врага.
С нашей стороны вышли в море 10 судов, считая «Новик», который, как я уже упоминал, эскадренного боевого значения не имел по слабости своей артиллерии.
Из них «Цесаревич», «Ретвизан», «Пересвет» и «Победа» были главною силой эскадры как новейшего типа броненосцы с хорошим ходом; «Севастополь» и «Полтава» как броненосцы были устаревшего типа и имели к тому же только 12 узлов ходу, что все время тормозило эскадру. Если бы эти два броненосца были оставлены в Артуре, ход мог быть доведем до 16–17 узлов, что позволило бы уйти от преследования; при 12 же узлах японцы становились по отношению к нам в какое угодно положение; затем, крейсер «Аскольд», хотя и не бронированный, но хорошо вооруженный, был существенным подспорьем; крейсера же «Паллада» и «Диана», построенные для русского флота по какому-то несчастному недоразумению, не имели ни артиллерии, ни брони, ни достаточного для современных крейсеров хода, так что могли служить в эскадре только мишенью для неприятеля. Надо еще добавить, что на этих крейсерах некоторые 6-дюймовые пушки были оставлены в Артуре на батареях, а на броненосце «Севастополь» вместо 12-дюймового орудия, установка которого сломалась, была поставлена деревянная, крашеная модель.
Крейсер «Баян», как я говорил, стоял в это время в доке и, к сожалению, участвовать в походе не мог.
Адмирал Витгефт, будучи убежден, что флоту не дойти до Владивостока, составил по этому поводу донесение государю и одновременно с выходом эскадры послал его на миноносце в Чифу; в штабе своем он говорил, что предчувствует свою смерть и совершенно не рассчитывает на победу.
Настроение начальника, естественно, передается подчиненным, так что флот наш выходил в море в полном убеждении ожидающего его поражения, что, несомненно, не могло не иметь громадного влияния на дальнейшие действия командиров.
Японцы выставили 23 судна и более 50 миноносцев, число которых достигло 100 к заходу солнца. Уже одно сопоставление числа судов достаточно показывает, насколько силы были не равны.
В половине первого эскадры, в кильватерных колоннах, постепенно сближаясь, вступили в бой, продолжавшийся безрезультатно, с небольшим перерывом до 3 часов. За это время, насколько я мог судить, флот наш существенных повреждений не получил и продолжал медленно подвигаться на юго-восток, изредка уменьшая ход, чтобы подождать отстававшие «Севастополь» и «Полтаву». Крейсера были отделены от броненосцев и во вторую половину боя шли отдельным отрядом, почти не принимая участия в бою.
Японцы начали бой, имея 12 судов в кильватерной колонне, а затем к ним постепенно присоединились отряды крейсеров 2 класса с юга, в то время как броненосец «Чин-Иен» с тремя крейсерами подходил с севера.
Около 4 часов японцы начали сближаться, и бой снова завязался с большим Ожесточением; попадания стали чаще, на броненосцах наших видны были сломанные мачты и поврежденные трубы, попаданий в корпус мы не могли видеть, так как находились с противоположной стороны от неприятеля. Около 5 часов «Цесаревич» неожиданно, без всякого сигнала, стал поворачивать влево; броненосцы последовали за ним, предполагая какой-нибудь маневр, но оказалось, что «Цесаревич» получил серьезные повреждения и не может управляться. Одновременно флот был извещен, что начальник эскадры убит и командование переходит к контр-адмиралу князю Ухтомскому.
Броненосцы, ошибочно принявшие невольный выход из строя «Цесаревича» за преднамеренный поворот, сбились вокруг него в кучу, не зная, что следует дальше предпринимать; по обыкновению, случай этот не был своевременно предусмотрен и командиры не имели точных инструкций; следуя движению «Ретвизана», они повернулись носами к приближавшемуся неприятелю и встретили его огнем своих носовых башен, прикрывая «Цесаревича». Японцы, воспользовавшись замешательством и кучностью нашей эскадры, усилили огонь и положительно засыпали броненосцы снарядами.
Наконец был разобран сигнал на «Пересвете», поднятый за неимением мачт чуть ли не на поручнях, предлагавший эскадре повернуть в Артур.
Получив другое приказание от своего непосредственного начальника, мы не могли следовать за броненосцами, так что дальнейшие события мне не известны; в наступавших сумерках, быстро удаляясь от броненосцев в другую сторону, нам пришлось наблюдать героическое поведение броненосца «Ретвизан». Остановившись бортом к неприятелю, он принял на себя огонь всего японского флота, давая время «Цесаревичу» оправиться и выровнять крен; несколько минут стоял он, окруженный дымом и пламенем рвущихся японских снарядов, а затем, догнав эскадру, стал на свое место.
Разбирать вопрос, прав ли был князь Ухтомский, возвратившись в Артур, я не могу, так как не знаю, в каком состоянии были наши суда к этому времени. Могу только достоверно сказать, что, прорываясь сквозь неприятельский флот, мы не заметили ни одного серьезно поврежденного судна и что эскадра наша была буквально окружена противником, причем главные японские силы находились впереди, на пути во Владивосток, что совершенно не согласуется с ложными газетными сведениями, которые уверяли, будто эскадра наша имела свободный путь перед собой и была близка к победе.
Наоборот, повторяю, эскадра была окружена во много раз сильнейшим противником и на нее со всех сторон надвигались тучи миноносцев; может быть, другой более мужественный и талантливый начальник продолжал бы путь, несмотря на все препятствия, но требовать этого от такой посредственности, каким был князь Ухтомский, никто не может. Не нужно было его делать адмиралом, это верно; ну, а раз назначили флотоводцем, так принимайте, каков есть. Еще спасибо, что он ушел в Артур, а не сдался, как Небогатов.