В Исландии

Группа офицеров во главе с полковником встретила наших пассажиров. Солдаты и младшие командиры большой группой стояли в стороне. Чувствовалось, что мы прибыли на военный аэродром.

Кинооператор и фотограф, тоже военные, со всех сторон снимали церемонию встречи.

В офицерской столовой были сервированы столы. В дружеской беседе обед прошёл быстро и незаметно. После обеда инженеры и стрелки отправились к самолёту, радисты на радиостанцию, а штурманы с лётчиками — на метеостанцию, «торговаться» с синоптиками.

Метео-синоптическая станция здесь оказалась беднее, чем на предыдущем аэродроме, но принцип обслуживания самолётов тот же. Те же синие папки с картами, те же листы с характеристикой погоды, отпечатанные на машинке.

Синоптики охладили нас с первых же слов. Оказалось, что уже более полусуток нет связи с Америкой, и когда она будет налажена — неизвестно.

Любезный синоптик посоветовал нам пойти отдохнуть, обещая немедленно сообщить, когда будет восстановлена связь.

Отдыхать не хотелось, полёт нас не утомил. Зашли в штаб аэродрома и там достали все недостающие нам сведения. Узнали, что от Исландии до Вашингтона основными средствами радионавигации [31] будут для нас радиомаяки. Последний радиопеленгатор в Исландии может нас проводить на расстояние до 500 километров.

На аэродроме было шумно: то взлетали, то садились самолёты: аэродром этот является базой для разведчиков подводных лодок.

Военный городок возле аэродрома состоит из многочисленных густо наставленных домиков из гофрированного железа. Каждый домик похож на большую цистерну, разрезанную в длину пополам.

Вечером перед ужином в одном из таких домиков, в местном театре, нам в течение двух часов демонстрировали кинокартину. Всё это время на экране беспрерывно стреляли, пели, целовались, танцовали, скакали, снова стреляли.

Вечером в столовой за ужином офицеры в выутюженных костюмах, начищенных ботинках усиленно угощали нас неизменным виски с содой, обменивались с нами сувенирами и расспрашивали нас о событиях на фронте. Лётный состав здесь тоже многонационален: американцы, канадцы, англичане, шотландцы, поляки, чехи, словаки.

Близость острова к Полярному кругу сказывалась во время нашего пребывания здесь в том, что не было ночи. Солнце едва скроется за горизонт и сейчас же снова восходит почти на севере.

В порту большое оживление. Много судов всяких типов и размеров, от больших океанских пароходов до рыбачьих ботов. Есть военные патрульные корабли. Непрерывно гудят гудки, одни суда уходят, другие приходят. На мысах и островах мигают маяки.

* * *

К ночи радиосвязь с Америкой была восстановлена, но оттуда сообщили, что погода нелётная. Вылет пришлось отставить. [32]

На следующий день на синоптической станции мы несколько раз подолгу совещались с дежурным синоптиком, выясняли обстановку. Аэродром имеет хорошую радиосвязь с Англией, Гренландией, хуже как раз с Канадой, которая нас больше всего интересовала.

Для переговоров с синоптиком нам дали переводчика. Длинный, бородатый, с синим носом, в потёртой морской форме, он называл себя то художником, то капитаном.

Обычно являясь к синоптику вместе с нами, капитан начинал разговор по-английски. Синоптик долго и подробно объяснял ему обстановку, демонстрируя всё на карте. Нам, не знающим языка, но знакомым с синоптикой, было понятно всё, но капитан, не знакомый с синоптикой, не мог запомнить все термины и переводил обычно так:

— Погода паршивая, облака острые и длинные, ветер большой, туман густой, лететь не надо, а лучше пойдём пить виски!

После каждого нашего возвращения от синоптиков Вячеслав Михайлович требовал от нас подробного отчёта и планов на ближайшее время.

Всех пассажиров беспокоила вынужденная задержка. Все уже усвоили основные метеорологические термины, знали, что такое нелётная погода и что такое непрохождение.

Вдруг совершенно неожиданно заштилело. Ветер, дувший в течение двух суток в одном направлении, внезапно стих, и ветроуказатель бессильно повис. Для такого нагруженного корабля, как наш, это сильно осложняло взлёт. Но вопрос был решён: летим.

Подсчитали горючее. Инженерный запас — одна тонна — «на всякий случай» был слит.

Была полночь, а светло как на закате солнца. Оживлённые, повеселевшие пассажиры натягивали [33] на себя меховые комбинезоны и унты. Мы все уже были давно одеты, докуривали сигареты, готовые занять свои рабочие места. Собралось много провожающих. Командир самолёта на автомобиле объехал весь аэродром, выбирая направление взлёта. Потом он вернулся к самолёту и, не отрывая глаз, смотрел на ветроуказатель, не покажет ли он хоть какой-нибудь ветришко. Но обессиленный ветроуказатель вяло вертелся вокруг мачты.

Пассажиры стояли отдельной группой и оживлённо беседовали в ожидании команды «занять места». Они не знали о переживаниях пилотов. После двух удачных перелётов они верили в машину и экипаж.

И пилоты и штурманы впервые позавидовали пассажирам. А Пусеп всё стоял и смотрел на указатель ветра, не в силах оторвать от него глаз и не в состоянии сдвинуться с места.

По обеим сторонам стартовой дорожки на всю её длину густо стояли самолёты-разведчики, истребители, бомбардировщики, оставляя узкий коридор для взлёта. Убрать самолёты подальше от старта было некуда, предстояло ещё одно затруднение. Надежд на скорое усиление ветра не было. Можно было только снова отложить вылет. Медленно, не спеша Пусеп начал застёгивать парашютные ремни. Экипаж и пассажиры без слов поняли движение командира, быстро затоптали недокуренные сигареты и заняли свои места.

Запущены и прогреты моторы. Самолёт медленно сдвинулся с места, подрулил в самый конец площадки и развернулся так, что заднее колесо оказалось за бетоном. Для взлёта использовался каждый метр взлётной дорожки. [34]

— Ну, пошли! — сказал пилот и, взглянув в последний раз с укоризной на ветроуказатель, дал моторам полный газ.

Самолёт тяжело, лениво сдвинулся и, медленно ускоряя разбег, ровно пошёл по бетонной дорожке между двух плотных рядов самолётов, под горку в сторону залива.

Через двести метров разбега моторам была добавлена мощность за счёт форсажа газа.

Рёв моторов усилился, самолёт живее пошёл вперёд, и стрелка указателя скорости сдвинулась с места. Но режим моторов, по всей вероятности, был неровный, и самолёт развернуло сначала влево, потом вправо. И набирая всё больше и больше скорость, пошёл наш самолёт вилять от одного ряда самолётов к другому. В последний момент, когда уже надо было поднимать самолёт в воздух, он мчался наискось, к правому ряду самолётов, и на мгновенье показалось, что сейчас, сию минуту, произойдёт непоправимое...

Но пилот действовал спокойно. Он вырвал машину с левым креном, с высоко поднятой правой плоскостью над рядом самолётов и отвернул самолёт влево. Левое колесо ещё раз коснулось бетона, и в конце площадки, оканчивающейся обрывом у залива, мы были уже в воздухе.

Самолёт низко нёсся над зеркальной поверхностью залива, и казалось — колёса сейчас заденут воду.

— Убрать шасси! — послышалась команда.

Скорость прибавилась, и уже на противоположном берегу залива высота была сто метров, и мы могли отвернуть от высокой горы в сторону моря.

Некоторое время, дольше обычного, в самолёте была абсолютная тишина.

Пассажиры после говорили, что взлёт в Исландии был очень хорош, они даже не почувствовали, когда оторвались от земли. [35]