Особое задание
Накануне войны я работал в Арктике штурманом двухмоторной летающей лодки. Пилотами на этом самолёте были Михаил Васильевич Водопьянов и Эндель Карлович Пусеп.
Мы производили глубокие ледовые разведки в северных морях и в Ледовитом океане, провожали по арктическим путям караваны судов с ледоколами, собирали материал о состоянии льдов, помогали составлять ледовые прогнозы и строить научные гипотезы о природе Арктики. Попутно мы наносили на карту новые острова и мели, заливы и речки, горы и ледники, всё, что ещё не было известно человеку.
С каждым годом всё меньше оставалось белых пятен на карте Арктики. Работа в просторах северных морей и Ледовитого океана была для нас уже простым и привычным делом.
20 июня 1941 года мы вылетели в очередную глубокую ледовую разведку.
Наши морские карты покрывались рисунками и условными обозначениями, точно отражавшими состояние льдов, над которыми пролетала наша лодка.
Этот полёт закончился посадкой на реке Енисей в порту Игарка.
День был солнечный, тёплый. Лёгкий ветерок отгонял назойливых комаров.
Экипаж, вернувшийся из далёкого полёта, в ожидании катера, который должен доставить его [4] в гостиницу, расположился на берегу Енисея, на брёвнах. Мы делились впечатлениями, шутили, смеялись. Возбужденные успехом, мы не чувствовали усталости, хотя проделали большую и утомительную работу. Настроение было самое безмятежное.
На берегу не видно ни одного человека. Это удивляет, так как в такое время здесь обычно очень людно.
Подходит катер. От старшины его узнаём новость, которая сразу настроила нас на другой лад. Фашистская Германия напала на Советскую страну.
Началась большая война.
Арктика, без которой мы не мыслили ни своей жизни, ни своей работы, родная Арктика отошла на задний план, расплылась как в тумане от одного слова «война».
Сборы были недолгими. Мы улетели в Москву на своём рабочем самолёте.
В Москве наш экипаж почти в том же полярном составе получил новый четырёхмоторный бомбардировщик дальнего действия. Мы влились в состав боевой части, которой командовал полковник Лебедев, и вместе с другими товарищами приступили к ночным боевым полётам в глубокий тыл противника.
Прошло немного времени, и мы привыкли и к яркому прожекторному свету, и к разрыву зенитных снарядов, и к огневым струям трассирующих пулемётных очередей, и к запаху порохового дыма. Привыкли и к радостному чувству, которое вызывает удачно сброшенная бомба.
Бомбили мы главным образом дальние цели. Видели пожары от наших бомб в Берлине, Штеттине, Кенигсберге и многих других немецких городах. [5]
Не обходилось и без неприятностей. На подбитом самолёте садились в далёком тылу врага, лесами и болотами добирались к своим. С загоревшейся на большой высоте машины прыгали на парашютах, приземлялись на линии фронта.
В середине мая 1942 года тихим безоблачным утром наш четырёхмоторный бомбардировщик возвращался домой после выполнения боевого задания в глубоком тылу противника.
Я был штурманом корабля, которым командовал майор Эндель Карлович Пусеп. На земле отношения между нами были прямо как в песне: если один говорил да, другой говорил нет. Лётчик считал, что погода лётная, штурман говорил, что в такую погоду хороший хозяин собаки на двор не выгонит. Лётчик утверждал, что погода не лётная, штурман язвил насчёт того, что де вам, лётчикам, только на печь да с печи летать, или что-нибудь в этом роде.
Но всё это только на земле. Стоило нам сесть в боевой корабль, как все разногласия сразу забывались и начиналась работа душа в душу.
Итак, корабль возвращался домой после трудного, но удачно выполненного задания: ночью мы бомбили военный завод в Германии, цель сильно защищённую. Осколки близко разорвавшегося крупнокалиберного снаряда основательно изрешетили правую плоскость самолёта, но немцы потерпели от нас изрядно; весь экипаж видел на месте разрыва бомб огромное пламя пожара.
Сознание того, что задание выполнено хорошо, что все трудности уже позади и самолёт идёт над советской территорией, создавало такое настроение, что хотелось сделать что-то особенно приятное [6] для себя и для других. Тем более, что впереди на нашем курсе всходило солнце и майское утро было прекрасным.
— А ну, стрелки! У вас глаза острые, посмотрите — кто это справа от нас летит? — обратился к воздушным стрелкам Пусеп.
Стрелки доложили, что это «голубая двойка», командир на ней лётчик Родных.
— Понятно, — сказал Пусеп и, поворачивая самолёт вправо, пристроился к «голубой двойке», однотипному с нашим самолёту, также возвращавшемуся с боевого полёта.
— Алло, товарищ Муханов! — сказал Пусеп, обращаясь к радисту корабля. — Свяжитесь с нашими самолётами и попросите всех командиров кораблей, которые видят нас, подстраиваться к нам двоим. Придём домой все вместе, строем.
Подошёл самолёт лётчика Лисачева с красной единицей на хвосте и, качнув крыльями, стал слева от нас. Увеличив скорость, догнал нас самолёт лётчика Пономаренко с красной тройкой. Слева подошел Ищенко с красной пятеркой. Откуда-то снизу поднялся и стал в строй лётчик Перегудов. Сверху спустился лётчик Лавровский и, пристроившись, замкнул наше шествие, торжественное возвращение домой.
Так строем клина вся семёрка и подошла к своему аэродрому.
Нас с командиром самолёта вызвали к командиру части полковнику Лебедеву. Дело обычное: доклад о результатах полёта. Развернув карту на столе командного пункта и вынув борт-журнал, я стал подробно докладывать о том, как мы летели, где били зенитки и ловили прожектора, как мы [7] заходили и куда попали бомбы. Говорить хотелось много, подробно, но полковник Лебедев на этот раз торопил меня. Заканчивая отчёт, я высказал своё соображение по какому маршруту безопаснее летать и с какой стороны удобнее и безопаснее заходить на цель.
— Хорошо, — сказал полковник, — это всё учтём, но сейчас меня интересует другое. Как у вас дела? — обратился он к Пусепу.
— Нормально, — ответил Пусеп.
— Как ваш самолёт?
— С десяток дырок в правой плоскости, а всё остальное в порядке.
— Так, хорошо. — И обращаясь к инженеру части Анурову, полковник Лебедев сказал:
— Сегодня же дырки на самолёте залатать, всё осмотреть и проверить.
Потом опять обратился к Пусепу:
— Как у вас с моторами?
— Моторы хорошие — не обижают, жаловаться не на что, — ответил Пусеп.
— Как экипаж? Все ли здоровы и как работают?
— Весь экипаж здоров и работает хорошо.
— Так, прекрасно, — сказал полковник. — Теперь всему экипажу сутки ничего не делать, никуда не ходить, одним словом, отдыхать. А завтра получите новое задание и приступите к подготовке.
— Товарищ полковник, разрешите доложить, что лично у меня с отдыхом ничего не получится, — сказал я.
— Это почему? — спросил полковник.
— Такой уж у меня характер, пока не узнаю задания, уснуть не могу. Буду сутки лежать и перебирать в мыслях все возможные и невозможные варианты нового задания. [8]
— Ну, уж если на то пошло, придётся сказать. Так вот, на-днях полетите в Англию, а оттуда возможно и дальше на запад. Больше сказать ничего не могу, завтра всё уточним, а сегодня марш спать.
— Товарищ полковник, разрешите ещё один вопрос: в Англию полетим через Берлин? — спросил я.
— Это зачем же вам понадобился Берлин?
— Да чтобы по пути парочку бомб потяжелее сбросить.
— Нет, товарищи, на этот раз полетите без бомб и подальше от Берлина. Ну, всё, спокойной ночи!
И повернув лицом к двери, полковник выпроводил меня из кабинета.
Выдержки хватило только на дневной отдых. Вечером того же дня почти все члены экипажа, крадучись, разными путями пришли к своему кораблю. Там были и бортмеханики Золотарёв и Дмитриев, сейчас же деятельно взявшиеся за подготовку корабля к полёту, и два наших лучших радиста, Муханов и Низовцев, приступившие к установке на самолёте дополнительных антенн и приспособлению к ним антиобледенителей. Воздушные стрелки чистили и смазывали своё оружие, набивали патронами звенья.
Лётчики Пусеп и Обухов, заняв свои пилотские места, давали указания о подгонке педалей, советовали, как лучше сделать освещение приборов и затемнение кабины на случай, если бы самолёт попал в лучи прожекторного света.
Вторым штурманом был назначен Сергей Михайлович Романов. Вместе с ним мы ориентировочно наметили план своей штурманской подготовки. [9]
Не знаю, спали ли хоть немного наши борттехники, работа кипела у нашего самолёта и поздней ночью.
Залатаны и закрашены дырки на плоскостях, следы нашего последнего боевого полёта. Проверены и отремонтированы все четыре мотора. Обновлены некоторые приборы. Самолёт ощетинился новыми антеннами. Проверены компасы, авиасекстанты, навигационные приборы и радиополукомпас. В задней большой кабине установлены кислородные баллоны.
Техническая комиссия под председательством генерал-майора Маркова тщательно осмотрела корабль и моторы и пришла к заключению, что всё подготовлено к полёту.
Наконец экипаж получил задание.
Лететь надо в Англию и оттуда через океан в Америку, в Вашингтон. Обратный полёт по тому же маршруту.
Майский тёплый, тихий вечер. Большой красный шар солнца опускается к горизонту. Тяжёлые четырёхмоторные самолёты, выруливая со своих стоянок, поднимают пыль, наполняют весенний воздух мощным гулом и, разбежавшись по бетонной дорожке, отрываются от аэродрома, один за другим уходят на запад, в сторону огненного шара.
С завистью наблюдаю привычную картину взлёта тяжёлых кораблей, а потом долго смотрю в ту сторону, куда они скрылись.
Улеглась пыль. На аэродроме стала тихо и пусто. Только у опушки леса, раскинув могучие крылья, одиноко стоит наш корабль.
Наступил и наш черёд: к самолёту подошёл трактор и, взяв его на буксир, потащил на взлётную полосу. Поставив корабль на бетон в направлении взлёта, трактор, волоча за собой толстый стальной трос, ушёл в другой конец аэродрома. [10]
В стороне, на зелёной траве, члены экипажа не спеша натягивали на себя лётное обмундирование.
Вдали, на дороге, выходящей из соснового леса, блестя в лучах заходящего солнца, показались легковые автомобили.
Среди приехавших мы сразу узнали командующего авиацией дальнего действия генерал-лейтенанта Голованова и рядом с ним, к своему удивлению, Вячеслава Михайловича Молотова.
«Провожать, наверное, кого-нибудь приехал, — подумал я. — Но кто же наши пассажиры?»
Генерал-лейтенант Голованов, приняв рапорт от командира самолёта, подозвал к себе обоих штурманов и всех троих представил товарищу Молотову.
— Прошу, Вячеслав Михайлович, познакомиться: командир самолета Пусеп, штурманы Штепенко и Романов.
— Очень приятно, — здороваясь с нами, сказал товарищ Молотов. — Выходит, я теперь перешёл в их распоряжение?
— Да, выходит так, Вячеслав Михайлович. Распоряжаться они все умеют, и насчёт доставки можете не беспокоиться.
Так вот кто наш пассажир!
— Ну, как вы себя чувствуете? — спросил нас Голованов, показывая взглядом на товарища Молотова, натягивающего на неги меховые сапоги.
— Немного дрожь прибирает, — откровенно сказал я.
— Ничего, пройдёт. Моторы запустите, займёте свои места, и от дрожи и следа не останется. А главное, мой вам совет, не горячитесь, не спешите, делайте всё спокойно. Словом, летите так, как всегда летали.
Пассажиры и члены экипажа стали занимать места в самолёте. Полковник Лебедев не пожимал [11] нам рук на прощанье и не пустил к самолету никого из любителей рукопожатий, даже вездесущих фотографов. Будучи старым авиационным работником, он знал, как неприятно лётчикам, когда провожающие крепкими пожатиями, поцелуями и щёлканием фотоаппаратов подчёркивают опасность и сложность предстоящего полёта.
В 18 часов 40 минут тяжело нагруженная машина оторвалась от земли. Она с трудом набирала высоту. До Загорска за полчаса поднялась на 1500 метров.
Загорск был исходным пунктом нашего маршрута и последним контрольным ориентиром, просматривающимся с воздуха. Отсюда наш корабль лёг на свой основной курс — на запад.
Нам предстояло пересечь три грозовых фронта и четвёртый фронт — военный. На всём пути предполагался сильный встречный ветер.
Погода внушала опасения. Корабль зарылся в тучи. То и дело в тяжёлых, мрачных нагромождениях грозовых туч вспыхивали ослепительные молнии. Это вынуждало лётчиков всё время ломать курс. Корабль упорно пробивался сквозь облака вверх, к чистому небу. Но отдельные кучевые и дождевые облака поднимались настолько высоко, что нечего было и думать перескочить через них. Эти облака приходилось пробивать.
Весь путь от Загорска до Калинина прошёл в ожесточённой борьбе с враждебными силами природы. Грозовые разряды обрушились на корабль. Потрясающие раскаты грома заглушали могучий рёв четырёх наших моторов. Стрелки компасов плясали и кружились на 360 градусов. То справа, то слева, то впереди по курсу, а то и вовсе около корабля молнии пронизывали гигантские облачные горы. [12]
Штурманы не успевали давать лётчикам новые курсы для обхода облаков. Пришлось ограничиться такой формулой:
— Обходите облака с любой стороны. Держите только общее направление на запад.
Лётчики, обычно иронически относящиеся к мелочной, как им кажется, опеке штурманов, тут забеспокоились, стали то и дело проверять себя:
— Ну, как, штурманы, хорош курс?
Наконец, забравшись на высоту 6000 метров, мы вырвались из холодного фронта с его мощными тучами и грозами. Вверху расстилалось ясное звёздное небо. Мы вздохнули с облегчением и принялись за астрономию. По высоте Полярной звезды определили широту, по высоте звезды Вега — долготу. Астрономические измерения проконтролировали по радиомаяку и радиопеленгатору и отметили на карте наше расчётное место.
Мы были над линией фронта. Она обозначалась в окнах облаков редкими артиллерийскими вспышками, ракетами и несколькими пожарами.
Встречный ветер, силою до ста километров в час, затруднял полёт. Корабль, медленно набирая высоту, шёл на запад со скоростью 250 километров в час. Где-то впереди нас ожидал тёплый фронт с высокой облачностью. А пока под нами проплывали низкие рваные облака.
За Осташковым, слева от нашего курса, вдруг засветилось несколько прожекторов. По облакам заметались белые, круглые пятна. В разрывы туч изредка прорывался длинный сверкающий сноп света.
В районе Пскова около десятка прожекторов справа от нас долго шарили по облакам, пытаясь обнаружить наш самолёт. Но плотная облачность надёжно охраняла нас. [13]
Над Балтийским морем мы перескочили облачность на высоте 7800 метров, задевая выпускной антенной за верхний край густых облаков. Под самолётом быстро нёсся назад ровный слой облачности, и от этого; казалось, что скорость нашего полёта неизмеримо возросла.
Высокая облачность простиралась только над Балтийским морем. Дальше на запад висели низкие, слоистые облака.
Обычная вещь — освещённый город — сейчас производит впечатление чего-то необычайного. Справа от линии нашего полёта, над Швецией, единственной незатемнённой страной в Европе, казалось, пылает океан электрического света.
Все европейские радиостанции прекратили свою работу, а английские ещё не были слышны.
На северо-востоке засеребрился горизонт. Наступал рассвет, угасала Полярная звезда, дававшая нам широту.
Ещё теплились в небе Арктур и Вега, но они могли нам указать только долготу, тогда как для нас важнее было знать широту, во избежание больших отклонений от маршрута.
Некоторые обстоятельства вынудили нас на ходу изменить план полёта. Бортмеханик усомнился в остатках горючего, хватит ли его, чтобы дотянуть до намеченного аэродрома. Нужно было подумать о сокращении пути.
Впереди по маршруту мы предполагали встретить ещё один фронт на высоте четырёх тысяч метров. При создавшихся условиях у нас не было уверенности, что мы его перетянем. Поэтому было принято решение: изменить и сократить маршрут, взять несколько южнее и кратчайшим путём выйти к берегам Великобритании. Это уменьшало длину пути больше чем на сто километров и в случае серьёзных капризов моторов или нехватки горючего [14] давало возможность сесть на известный нам запасный аэродром.
Итак, снизившись до трёх тысяч метров, мы шли над Северным морем. Вскоре установили связь с шотландскими радиостанциями и сообщили им, куда подходим.
Англичане следили за нашим полётом, знали наш курс и, когда обнаружили наше отклонение, решили, что мы сбились с пути, и предупредили нас об этом, сообщив прежний основной курс.
Два часа летели мы над Северным морем, над сплошными слоистыми облаками, но фронта, о котором предупреждал прогноз, так и не встретили. Зато в разрывах облаков увидели в море караван немецких судов, шедший в Норвегию под охраной крейсеров и миноносцев, о чём, конечно, сообщили англичанам.
Пользуясь одной радиостанцией и радиопеленгатором, мы благополучно вышли к берегу Шотландии. Над островом была ясная погода. Выяснилось, что горючего у нас достаточно и мы можем итти к основному аэродрому.
Летим над Англией. На небольшой высоте прошли над городом Н. Многочисленные аэростаты заграждения быстро опускались при нашем появлении, как бы приглашая снизиться.
20 мая в 4 часа 55 минут, через 10 часов 15 минут после вылета, закончился первый этап нашего пути посадкой в намеченном пункте. Мы покрыли расстояние в 2700 километров.