Последняя кампания
Новый год на даче под Кунцевом. — Отвлечение сил противника в Восточную Пруссию и на юг. — Г. К. Жуков назначается командующим 1-м Белорусским фронтом. — И. В. Сталин берет на себя координацию действий четырех фронтов. — Возможно ли было непрерывное наступление на Берлин? — Как Черчилль разжигал аппетиты у американцев. — Совещание в Ставке 1 апреля 1945 года. — Капитуляция Германии.
В канун Нового, 1945 года, за несколько часов до полуночи, А. И. Антонов объявил:
— Только что звонил Поскребышев и передал, чтобы мы приехали на «Ближнюю» к половине двенадцатого без карт и документов.
На мой вопрос, что бы это значило, Алексей Иннокентьевич ответил шутливо:
— Может быть, нас приглашают встретить Новый год? Неплохо бы...
Через несколько минут последовал звонок от командующего бронетанковыми и механизированными войсками Я. Н. Федоренко. Он в свою очередь спросил, не знаем ли мы, зачем и его вызывают на «Ближнюю», причем тоже «налегке».
Я сказал, что сами ломаем голову относительно странного приглашения.
В 23 часа вдвоем с Антоновым, как обычно, на его машине мы выехали, продолжая теряться в догадках о цели вызова. Ежедневные наши поездки на доклад к Верховному были, как правило, не в этот час, а на праздники нас никогда не приглашали. За годы войны мы и слово-то это забыли.
На даче у Сталина мы застали еще нескольких военных — А. А. Новикова, Н. Н. Воронова, Я. Н. Федоренко, А. В. Хрулева. Потом подъехал С. М. Буденный. Как выяснилось, нас действительно пригласили на встречу Нового года, о чем свидетельствовал накрытый стол.
За несколько минут до двенадцати все вместе прибыли члены Политбюро и с ними некоторые наркомы. Я запомнил только Б. Л. Ванникова и В. А. Малышева. А всего собралось человек двадцать пять мужчин и одна-единственная женщина — жена присутствовавшего здесь же Генерального секретаря Итальянской коммунистической партии Пальмиро Тольятти.
Сталин занял свое обычное место во главе стола. С правой руки, как всегда, стоял графин с чистой водой. Никаких официантов не было, и каждый брал себе на тарелку то, что ему хотелось. С ударом часов Верховный Главнокомандующий произнес краткое слово в честь советского народа, сделавшего все возможное для разгрома гитлеровской армии и приблизившего час нашей победы. Он провозгласил здравицу в честь Советских Вооруженных Сил и поздравил нас всех:
— С Новым годом, товарищи!
Мы взаимно поздравили друг друга и выпили за победоносное окончание войны в наступающем 1945 году. Некоторая скованность, чувствовавшаяся вначале, вскоре исчезла. Разговор стал общим. Хозяин не соблюдал строгого ритуала: после нескольких тостов поднялся из-за стола, закурил трубку и вступил в беседу с кем-то из гостей. Остальные не преминули воспользоваться свободой, разбились на группы, послышался смех, голоса стали громкими.
С. М. Буденный внес из прихожей баян, привезенный с собой, сел [214] на жесткий стул и растянул мехи. Играл он мастерски. Преимущественно русские народные песни, вальсы и польки. Как всякий истый баянист, склонялся ухом к инструменту. Заметно было, что это любимое его развлечение.
К Семену Михайловичу подсел К. Е. Ворошилов. Потом подошли и многие другие.
Когда Буденный устал играть, Сталин завел патефон. Пластинки выбирал сам. Гости пытались танцевать, но дама была одна, и с танцами ничего не получилось. Тогда хозяин дома извлек из стойки пластинок «Барыню». С. М. Буденный не усидел — пустился в пляс. Плясал он лихо, вприсядку, с прихлопыванием ладонями по коленям и голенищам сапог. Все от души аплодировали ему.
Гвоздем музыкальной программы были записи военных песен в исполнении ансамбля профессора А. В. Александрова. Эти песни все мы знали и дружно стали подпевать.
Возвращались из Кунцева уже около трех часов ночи. Первая за время войны встреча Нового года не в служебной обстановке порождала раздумья. По всему чувствовался недалекий конец войны. Дышалось уже легче, хотя мы-то знали, что в самое ближайшее время начнется новое грандиозное наступление, впереди еще не одно тяжелое сражение.
Алексей Иннокентьевич вдруг предложил не возвращаться, как всегда, на службу, а поехать ночевать домой. Новый год начинался как-то совсем по-мирному. И праздничный прием у Верховного Главнокомандующего, и ночевка дома — все это было вопреки режиму, установившемуся в Генштабе во время войны.
Но облик Москвы все еще был военным. Мы ехали по темным, пустынным улицам, мимо промороженных домов с плотно зашторенными окнами. Лишь кое-где из-за стекол пробивались робкие лучики. Комендантские патрули и дежурные бойцы ПВО уже не так строго взыскивали за подобные нарушения.
Словом, все в ту ночь напоминало, что война приближается к финишу.
Планирование заключительного этапа вооруженной борьбы на советско-германском фронте началось еще в ходе летне-осенней кампании 1944 года. Практические выводы из стратегической обстановки возникли в Генштабе и Ставке не сразу, в результате какого-то единовременного акта. Они формировались постепенно, в процессе текущей работы.
Итоги беспримерного нашего наступления летом и осенью 1944 года на всех без исключения направлениях были более чем обнадеживающими. Советская Армия разгромила 219 неприятельских дивизий и 22 бригады. Противник потерял в общей сложности 1 600 000 человек, 6 700 танков, 28 000 орудий и минометов, 12 000 самолетов. Восполнить эти потери фашистская Германия уже не могла. Велика была и сила морального урона, который потерпел враг.
К концу октября 1944 года советские войска стояли на границе с Финляндией и успешно наступали в Северной Норвегии, очистили территорию Прибалтики, кроме полуострова Сырвэ и Курляндии, вторглись в Восточную Пруссию до рубежа Гольдап, Августов. К югу от Восточной Пруссии на ряде участков были форсированы Нарев и Висла, захвачены важные плацдармы в районах Рожан, Сероцка, Магнушева, Пулав, Сандомира; впереди простиралось берлинское стратегическое направление. 2-й Украинский фронт выходил на Будапешт. 3-м Украинским фронтом 20 октября была освобождена столица Югославии Белград.
Победы, однако, давались нам нелегко. Дивизии поредели. Темп их продвижения вперед заметно снизился. За счет ослабления некоторых участков своей обороны в Западной Европе Гитлеру удалось осуществить маневр частью сил на восток и создать здесь сплошной и прочный фронт, прорыв которого требовал серьезной подготовки.
Генеральный штаб хорошо понимал всю сложность дальнейшего [215] раз-вития успеха. Условия и перспективы наступления не везде были одинаковы.
Оборона противника в Курляндии отличалась исключительной прочностью. Прорыв ее и разгром трех десятков окопавшихся там дивизий мог обойтись нам чрезвычайно дорого.
Положение в Восточной Пруссии казалось более благоприятным. 3-й Белорусский фронт обладал по сравнению с противостоящим ему неприятелем некоторым превосходством в силах{17}. Исходя из этого, Генеральный штаб полагал возможным при некотором дополнительном усилении наших войск за счет резервов Верховного Главнокомандования нанести мощный удар через всю Восточную Пруссию до устья Вислы на глубину в 220— 250 километров. В дальнейшем, однако, пришлось, к сожалению, ограничиться здесь, по крайней мере на первое время, более скромными целями.
Что касается варшавско-познанского, а также силезского направлений, где решалась, по существу, судьба Берлина, то там ожидалось особо сильное сопротивление. Мы тогда считали, что 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты при максимальном напряжении сил могут провести наступательные операции на глубину не более 140—150 километров.
Зато в полосах 4, 2 и 3-го Украинских фронтов, исходя прежде всего из политических соображений, Генштаб рассчитывал на значительно больший успех. Рисовалась перспектива стремительного прыжка на рубеж Моравска Острава, Брно, на подступы к Вене. Вполне реальным представлялось нам овладение в короткие сроки Будапештом и форсирование Дуная. Значительную часть пехоты противника составляли здесь венгерские дивизии, боеспособность которых, по нашим тогдашним предположениям, могла быть подорвана в корне антивоенными настроениями, нараставшими среди населения, и зверствами фашистов, стремившихся любой ценой удержать Венгрию в фарватере третьего рейха. К сожалению, эти прогнозы не сбылись. Фашистской диктатуре, поддержанной немцами, удалось еще на какое-то время приковать Венгрию к германской военной колеснице. На будапештском направлении с конца октября завязались крайне тяжелые и кровопролитные бои. Против 2-го Украинского фронта действовала вражеская группировка из 39 соединений. Ядро ее составляли семь танковых дивизий (пять немецких и две венгерские). Противник опирался на разветвленную систему хорошо подготовленных укреплений и оказал ожесточенное сопротивление. Борьба за столицу Венгрии затянулась до трех с половиной месяцев.
Весьма ограниченные результаты, достигнутые нами в октябре, свидетельствовали о необходимости дать отдых дивизиям, давно не имевшим смены, перегруппироваться, подтянуть тылы, создать необходимые для прорыва и последующего развития операции материальные запасы. Наконец, надо было на основе оценки сложившейся обстановки выбрать наиболее выгодные направления и разработать планы скорейшего и окончательного разгрома немецкого фашизма. На все это требовалось время.
В самом начале ноября 1944 года в Ставке было всесторонне рассмотрено положение дел в полосах действий 2-го Белорусского, 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов. Перед ними была главная стратегическая группировка противника — группы армий «Центр» и «А», правда не в полном составе. Необходимым для наступления перевесом сил эти фронты не обладали. Отсюда следовало, что на берлинском направлении наступление продолжать нецелесообразно и надо временно перейти к обороне. [216]
При очередном докладе Верховному Главнокомандующему А. И. Антонов особенно настаивал на этом и просил разрешения подготовить соответствующие директивы. Такое разрешение мы получили. В ночь на 5 ноября 1944 года директива на переход к обороне была отдана 3-му и 2-му Белорусским фронтам. Через несколько дней последовало аналогичное распоряжение войскам правого крыла 1-го Белорусского фронта.
Последнюю кампанию войны с гитлеровской Германией с самого начала предполагалось осуществить в два этапа. На первом этапе активные действия должны были продолжаться прежде всего на старом, если можно так выразиться, направлении — южном фланге советско-германского фронта в районе Будапешта. Перелом здесь рассчитывали создать выводом в междуречье Тисы и Дуная в район южнее Кечкемета основных сил 3-го Украинского фронта. Они могли содействовать оттуда 2-му Украинскому фронту ударами на северо-запад и запад. Мы надеялись, что войска этих двух фронтов при тесном взаимодействии получат возможность наступать в высоких темпах и через 20—25 дней достигнут рубежа Банска-Бистрица, Комарно, Надьканижа, а еще через месяц, в конце декабря, выйдут на подступы к Вене. У нас не было сомнений в том, что неотвратимая угроза разгрома южного фланга заставит немецкое командование перебрасывать сюда дополнительные силы с берлинского направления, а это в свою очередь создаст благоприятные условия для продвижения наших главных сил — тех фронтов, которые располагались к северу от Карпат. Генштаб твердо верил, что к началу 1945 года Советская Армия в нижнем течении Вислы достигнет Бромберга, возьмет Познань, овладеет рубежом Бреславль, Пардубице, Йиглава и Вена, то есть продвинется от линии своего октябрьского расположения на 120—350 километров. После этого начинался второй этап кампании, в итоге которого Германия должна была капитулировать.
Таким образом, в первоначальной прикидке замысла, относящейся к концу октября 1944 года, наметилось лишь общее содержание завершающей кампании войны с делением ее на два этапа. Направление главного удара еще не определилось. Идея рассечения стратегического фронта противника и расчленения его группировок пока что не высказывалась.
В интересах более точной разработки замысла Генеральный штаб в начале ноября подвел итоги уже достигнутому нами и сжато сформулировал оценку стратегического положения сторон. Считалось установленным, что Советская Армия одержала победы, решающие исход войны. Завершение борьбы на советско-германском фронте было предрешено в нашу пользу, час окончательного разгрома противника приблизился. Мы превосходили врага не только по численности войск, но и по их выучке, по технической оснащенности. Боевые действия вполне обеспечивались слаженной работой тыла; он оказывал фронту всевозрастающую помощь.
Стратегическое положение советских войск и армий других стран антигитлеровской коалиции оценивалось нами как близкое к завершению окружения Германии. Наши удары хорошо согласовывались с действиями союзников в Западной Европе. По существу, Советская Армия и англо-американские силы заняли исходные позиции для решающего наступления на жизненные центры Германии. Теперь предстояло совершить последний стремительный натиск и в короткий срок окончательно сокрушить врага.
Как подтвердили последующие события, эта оценка, положенная в основу при детальной разработке оперативной стороны замысла завершающей кампании в Европе, являлась правильной.
Предварительно замысел очень тщательно обсуждался у А. И. Антонова. Помимо самого Алексея Иннокентьевича в этом участвовали: начальник Оперативного управления, его заместители А. А. Грызлов и Н. А. Ломов, начальники соответствующих направлений. Все соображения, высказанные здесь, уточнялись затем в Оперативном управлении. Там же рассчитывались силы и средства и отрабатывались все другие элементы операции. Наконец, замысел получил графическое оформление: со всеми [217] расчетами и обоснованиями он был нанесен на карту, после чего еще раз подвергся, можно сказать, придирчивому обсуждению. Как и в прошлом, наиболее детально планировались начальные операции. Дальнейшие же задачи фронтов намечались лишь в общем виде.
В ходе творческих исканий сначала зародилась, а затем окончательно откристаллизовалась общая идея наших действий. Было приказано, что центральный участок советско-германского фронта является решающим, ибо удар отсюда выводил наши войска по кратчайшему направлению к жизненным центрам Германии. Но именно здесь находилась и наиболее плотная группировка войск противника. Чтобы создать более выгодные условия для нашего наступления, признавалось целесообразным растянуть центральную группировку немецко-фашистских войск. Для этого мы должны были максимально активизироваться на флангах стратегического фронта. Речь шла уже не только о Венгрии и Австрии, но и о Восточной Пруссии. Энергичное наступление под Будапештом и на Вену требовалось сочетать с наступлением на Кенигсберг.
Мы отлично знали, что в Восточной Пруссии и Венгрии противник проявляет повышенную чувствительность. При сильном нажиме он непременно станет перемещать сюда свои резервы и войска с неатакованных участков фронта. В итоге западное направление, где намечались решающие события, серьезно ослабнет.
Ожидания оправдались. В результате наступательных действий советских войск в ноябре — декабре 1944 года враг сосредоточил, по нашим подсчетам, в Восточной Пруссии 26 дивизий (из них 7 танковых) и в непосредственной близости к столице Венгрии 55 дивизий (среди которых 9 танковых). Как потом стало известно{18}, Гитлер тогда считал, что в 1945 году Советская Армия нанесет главный удар не на берлинском направлении с востока, а именно через Венгрию и Чехию. Туда и направлялись поэтому основные силы вермахта. Немецкое главное командование и на сей раз вынуждено было подчиниться нашей воле и на главном для нас участке фронта оставило всего 49 дивизий, в том числе танковых только 5.
То, что стратегический фронт противника приобрел такую своеобразную форму, когда на флангах сидели сильные группировки войск при относительно слабом и необеспеченном крупными резервами центре, заставляло нас подумать о наиболее целесообразных способах действий на главном направлении. Не следовало ли в этом случае оставить мысль о равномерном продвижении по всему фронту, которое привело бы просто к выталкиванию противника? Не лучше ли прорвать этот относительно слабый центр прямым ударом, расчленить немецкий стратегический фронт и, не теряя времени, развивать наступление на Берлин? При таком варианте действий легче было полностью ликвидировать разрозненные вражеские войска и тем существенно ускорить достижение конечной цели войны. Генеральный штаб остановился на нем. Мы были убеждены, что удар на Берлин надо осуществить возможно скорее и без остановок. Появившиеся совсем недавно толкования, будто Генштаб откладывал вопрос об овладении Берлином на неопределенное время, являются абсолютно беспочвенными. Определенность была полная, и лишь последующие события внесли в наш план свои коррективы.
Не без трудностей проходило уточнение вероятных задач и наиболее целесообразных способов действий каждого из фронтов. Прежде всего пришлось поломать голову в отношении 3-го Белорусского фронта. Группировка противника в Восточной Пруссии была весьма сильной и опиралась на мощные долговременные укрепления, естественные преграды, населенные пункты, приспособленные к обороне. Отсюда враг мог ударить во фланг нашим войскам на берлинском направлении. Следовательно, восточнопрусскую группировку надлежало не только связать боями, но и [218] изолировать от остальных участков стратегического фронта, по возможности раздробить, не позволить ей действовать сосредоточенно.
Такая многосторонняя оперативная задача — связать, изолировать, раздробить — потребовала использования для наступления в Восточной Пруссии по крайней мере двух фронтов: одного — для удара на Кенигсберг с востока и другого — для изоляции восточнопрусской группировки от группы армий «А» на берлинском направлении, а также от стратегического тыла. Глубокий обход Восточной Пруссии с юга и юго-запада одновременно прикрывал фланг наших войск, нацеленных на Варшаву, Познань, Берлин. Удар по восточнопрусской группировке с востока наиболее сподручен был 3-му Белорусскому фронту, а обходить ее предстояло 2-му Белорусскому.
Для решения же главной задачи — создания бреши в стратегическом фронте противника и стремительного наступления на запад — могли быть использованы уже стоявшие на этом направлении и обладавшие плацдармами на Висле 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты. Их надлежало всемерно насытить танками, прежде всего в виде танковых армий и отдельных танковых корпусов.
В последние три дня октября и в начале ноября 1944 года точно определились направления ударов каждого из фронтов, полосы их наступления, глубины ближайших и последующих задач. Тогда же был примерно подсчитан минимальный срок, необходимый для окончательного разгрома гитлеровской военной машины. Предполагалось, что этого можно добиться в течение 45 дней наступательных действий на глубину в 600—700 километров двумя последовательными усилиями (этапами) без оперативных пауз между ними. На первый этап отводилось 15 дней, на второй — 30. Плановые темпы наступления не были высокими, поскольку в завершающих боях ожидалось ожесточенное сопротивление противника. Действительность и здесь внесла поправку: героические советские войска перекрыли планы.
При уточнении глубины задач учитывалась вся совокупность конкретных условий, в частности особенности местности. Так, например, для 3-го Белорусского фронта, где район боевых действий был очень труден, а противник силен, глубина ближайшей задачи была определена в 50—60 километров. В полосе 2-го Белорусского фронта возможности позволяли планировать ближайшую задачу до рубежа Млавы, Дробина, то есть на 60— 80 километров. Глубина ближайших задач для 1-го Белорусского, 1-го и отчасти 4-го Украинских фронтов могла достигать 120—160 километров. А последующие задачи 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, действовавших в равнинных условиях западной Польши, рассчитывались на глубину в 130—180 километров.
Уверенно были прочерчены и направления ударов. 2-й Белорусский фронт наносил два удара: на Мариенбург — отсекающий восточнопрусскую группировку от других войск противника, и на Алленштайн — рассекающий ее. 1-й Белорусский часть сил должен был двинуть в обход Варшавы, частью же устремиться навстречу войскам 1-го Украинского фронта, громившим кельце-радомскую группировку немцев. Смежные ударные силы 1-го и 4-го Украинских фронтов наступали на Краков. Два южных фронта — 2-й и 3-й Украинские — конечной целью наступательных операций на первом этапе кампании по-прежнему имели Вену.
Подготавливая замысел кампании 1945 года, Ставка не собирала командующих на специальное совещание, как это имело место в прошлом (например, при разработке плана «Багратион»). На сей раз ограничились вызовом командующих порознь в Генеральный штаб. С каждым из них обсуждались все детали операций данного фронта, и затем уже согласованные соображения докладывались Ставке.
До 7 ноября и в праздничные дни в Генштабе работали Маршалы Советского Союза Ф. II. Толбухин, К. К. Рокоссовский, И. С. Конев и генерал армии И. Д. Черняховский. После праздника в Ставке состоялось всестороннее обсуждение замысла кампании в целом. Существенных [219] поправок в него внесено не было. Договорились, что на главном направлении наступление начнется 20 января 1945 года, однако планы операций пока не утверждались и директивы фронтам не отдавались.
Через несколько дней Верховный Главнокомандующий определил, что войска, которые будут брать столицу Германии Берлин, возглавит, как наиболее опытный, его заместитель Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. 16 ноября 1944 года Георгий Константинович был назначен на пост командующего 1-м Белорусским фронтом. Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский перемещался отсюда на 2-й Белорусский фронт и сменял там Г. Ф. Захарова. Сталин лично известил их об этом по телефону.
Координацию действий всех четырех фронтов на берлинском направлении Верховный Главнокомандующий взял на себя. Вследствие этого отпала необходимость в работе на 3-м Белорусском фронте А. М. Василевского. За ним, как представителем Ставки, было оставлено руководство операциями лишь 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов. Но 20 февраля 1945 года, после гибели генерала армии И. Д. Черняховского, Александр Михайлович вновь был возвращен на 3-й Белорусский фронт. Теперь уже в качестве командующего. А на пост начальника Генерального штаба вступил А. И. Антонов.
Итак, 1945 год, с самого его начала, предполагалось ознаменовать одновременными мощными ударами нескольких фронтов на берлинском стратегическом направлении. Удары эти имели целью прорвать и расчленить на части фронт противника, нарушить его коммуникации и связь, дезорганизовать взаимодействие расположенных здесь вражеских группировок и уже на первом этапе кампании уничтожить их основные силы. Тем самым создавались выгодные условия для завершения войны.
Более всего уделялось внимания 1-му Белорусскому фронту. Его войскам предстояло наступать с магнушевского и пулавского плацдармов. Прорыв должен был отличаться стремительностью. А между тем уже само наличие плацдармов в какой-то мере раскрывало перед противником направление наших ударов, и он, конечно, принимал соответствующие контрмеры.
В некоторой связи с этим соседнему слева 1-му Украинскому фронту нужно было развивать наступление не по кратчайшему пути к границе Германии, а забирать несколько севернее — на Калиш. Генеральный штаб полагал, что кратчайший путь для 1-го Украинского фронта не был бы оправдан и по ряду других соображений. Ведь в Польше на этом пути лежал Верхнесилезский промышленный район с его массивными каменными постройками, приспособленными к обороне. А дальше простиралась немецкая Силезия, где условия для обороны были никак не хуже. В перспективе рисовались затяжные бои, потеря темпа операции и многочисленные неоправданные жертвы. Поэтому после неоднократных обсуждений этого вопроса с маршалом И. С. Коневым Генштаб, а затем и Ставка остановились на варианте наступления в обход Силезии с северо-востока и севера. Таким ударом создавалась неотвратимая угроза тылу противника, располагавшегося перед 1-м Белорусским фронтом, чем существенно облегчалось продвижение наших войск на Познань. Кроме того, в этом случае могли остаться невредимыми все промышленные объекты Силезии. На сохранность Силезского промышленного района Сталин обращал особое внимание и специально говорил по этому вопросу с командующим 1-м Украинским фронтом И. С. Коневым.
27 ноября в Москву по вызову Ставки прибыл Г. К. Жуков. На основании данных фронтовой разведки он считал, что удар 1-го Белорусского фронта прямо на запад очень затруднителен из-за наличия там многочисленных оборонительных рубежей противника, занятых войсками. По мнению Жукова, скорее всего успех мог быть достигнут при действиях главных сил фронта на Лодзь с последующим выходом на Познань. Верховный Главнокомандующий с таким уточнением согласился. Оперативная [220] сторона решения по начальной операции 1-го Белорусского фронта была несколько изменена.
Это меняло дело и у соседа слева: выход 1-го Украинского фронта на Калиш терял свое значение. Маршалу Коневу указали в качестве основного направление на Бреслау.
Само собой разумеется, что, пока уточнялись планы, подготовка к операции шла своим чередом. Сосредоточивались резервы. Фронты пополнялись всем необходимым.
К концу ноября картина предстоящего наступления определилась полностью, хотя планы операций были утверждены Ставкой только в конце декабря. В последующем в них вносились лишь частные изменения. Наиболее существенная из таких частностей — изменение срока начала операций — была обусловлена критическим положением наших союзников в Арденнах. В середине декабря немцы предприняли там очень энергичные действия и глава правительства Великобритании У. Черчилль вынужден был взывать о помощи к И. В. Сталину.
Верные своим союзническим обязательствам, советские войска перешли и решительное наступление 12 января — на 8 дней раньше запланированного срока. Темпы его, как уже отмечалось, превзошли все наши ожидания. На центральном направлении войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов уже к 24 января достигли рубежа Познань, Бреслау. Основные силы оборонявшейся в Польше немецкой группы армий «Центр» потерпели тяжелое поражение. Остатки их отходили на запад и северо-запад.
Анализ положения, сложившегося к концу января 1945 года, подтверждал ранее сделанный нами вывод о необходимости безостановочного наступления, вплоть до овладения Берлином. Однако в то время нельзя еще было ставить знак равенства между падением Берлина и полной капитуляцией Германии. Ведь у противника пока сохранялись достаточно сильные группировки войск в Западной Европе, а также в Венгрии. Только в районе Будапешта он имел, по тогдашним нашим подсчетам, одиннадцать танковых дивизий и другие войска, которые в состоянии были продержаться еще какой-то срок. Мы располагали также данными о намерении Гитлера продолжать борьбу в так называемой «альпийской крепости». Знали об этом и союзники; У. Черчилль даже спрашивал Сталина относительно советских планов на случай, если Гитлер «переберется на юг»{19}. Но в любом случае, конечно, взятие Берлина окончательно подрывало устои третьего рейха.
Чтобы не допустить серьезных просчетов, Ставка и Генеральный штаб, как бывало обычно и ранее, не стали принимать окончательного решения по второму этапу кампании, не посоветовавшись предварительно с командующими фронтами. Когда наши армии вышли на рубеж Познань, Бреслау, Москва запросила мнение командующих 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами относительно характера их дальнейших действий.
26 января 1945 года Генштаб получил решение командующего 1-м Белорусским фронтом о безостановочном, по существу, наступлении вплоть до овладения немецкой столицей. Предполагалось за четыре дня подтянуть войска, особенно артиллерию, собрать тылы, пополнить боевые запасы, привести в порядок материальную часть танковых соединений, ввести в первый эшелон 3-ю ударную армию и 1-го армию Войска Польского, с тем чтобы 1—2 февраля продолжить наступление всеми силами фронта. Ближайшая задача — с ходу форсировать Одер. Последующая — удар на Берлин. При этом 2-я гвардейская танковая армия должна была охватывать его с северо-запада, а 1-я — с северо-востока.
Днем позже поступило решение командующего 1-м Украинским фронтом. Он тоже намеревался действовать без заметной паузы. Наступление намечалось продолжить 5—6 февраля и к 25—28 февраля выйти на [221] Эльбу, а правым крылом во взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом овладеть Берлином.
Такой же точки зрения держался и Верховный Главнокомандующий. 4 февраля 1945 года на известной Ялтинской конференции он, как вспоминает У. Черчилль, дал весьма оптимистическую оценку обстановки, отметив, что фронт противника прорван и немцы лишь заделывают дыры.
Мнения, следовательно, у всех сошлись на одном — нужно продолжать безостановочное наступление и овладеть Берлином. Фронты получили на сей счет необходимые указания из Москвы и в свою очередь поставили задачи армиям.
Генштаб беспокоила лишь одна деталь: каким образом наступление на Берлин двух фронтов согласовать с указанием Сталина о том, чтобы столицу фашистской Германии брали войска под командованием Г. К. Жукова? После жарких дебатов предложено было утвердить решения обоих командующих фронтами. Ставка с этим согласилась, однако разграничительную линию между фронтами установила на основании рекомендаций маршала Жукова от 26 января: Смигель, Унруштадт, река Фаулеобра, река Одер, Ратцдорф, Фридланд, Гросс Керис, Михендорф. Такая разгранлиния фактически оттирала 1-й Украинский фронт к югу от Берлина, не оставляя ему никакого окна для удара по германской столице; правое его крыло направлялось на Губен и Бранденбург.
Получалась явная несуразица: с одной стороны, утвердили решение маршала Конева — правым крылом наступать на Берлин, а с другой — установили разграничительную линию, которая не позволяла этого сделать. Мы рассчитывали лишь на то, что до Берлина еще далеко и нам удастся устранить возникшую нелепость. В ходе операции обстановка сама должна была внести необходимую поправку. Так оно и случилось. Но не в феврале, не в марте и даже не в апреле. Дальнейшее развертывание событий не позволило нам провести наступление на Берлин в задуманные сроки.
1 февраля 1945 года войска 5-й ударной, а вслед за ней и 8-й гвардейской армий 1-го Белорусского фронта совершили бросок на западный берег Одера и частью сил захватили небольшие плацдармы в районе крепости Кюстрин. Сама крепость осталась, однако, в руках противника. Южнее на Одер вышла 69-я армия, в полосе которой, близ Франкфурта, немцы в свою очередь удерживали плацдарм. Достигла Одера и 33-я армия. Далее следовал небольшой разрыв, а затем уступом к югу позиции по Одеру занял соседний 1-й Украинский фронт.
На этом рубеже советские войска были остановлены.
Оперативное положение складывалось для нас неблагоприятно. Вперед выдвинулся 1-й Белорусский фронт, рвавшийся на Берлин, но не способный в данный момент овладеть им. На берлинском направлении он имел фактически только четыре общевойсковые и две танковые армии в ослабленном составе. Помимо больших боевых потерь две из них (8-я гвардейская и 69-я) вынуждены были оставить часть сил для борьбы с окруженным гарнизоном Познани, а одна (5-я ударная) наряду с наступлением на Берлин продолжала осаду Кюстрина.
Остальные свои общевойсковые армии маршалу Г. К. Жукову пришлось повертывать на север в направлении Восточной Померании, где противник накапливал значительные силы и оказывал ожесточенное сопротивление нашим войскам по мере их продвижения через Польшу. Постепенно у 1-го Белорусского фронта образовался растянутый на сотни километров фланг. Обеспечивали его 3-я ударная, 1-я польская, 47-я и 61-я армии. Притом и у них часть сил была отвлечена на борьбу с окруженными немецкими войсками в Шнайдемюле и других населенных пунктах Германии.
Растянутость фланга не давала возможности создать достаточно мощную ударную группировку на главном направлении, а нарастающее [222] сопро-тивление противника таило угрозу прорыва его к нам в тыл. Угроза эта становилась еще более реальной потому, что между 1-м и 2-м Белорусскими фронтами существовал громадный и почти ничем не обеспеченный разрыв.
Г. К. Жуков попытался перегруппировать на главное направление 47-ю армию. Однако враг не позволил осуществить это намерение. Не удалось создать перелома в обстановке и путем частных операций по разгрому противника на фланге. Все это резко снижало наступательные возможности советских войск, но приказ Ставки об овладении Берлином не отменялся.
Неприятельские силы в Восточной Померании быстро росли. У нас же с каждым днем ряды редели. В 8-й гвардейской армии, например, прошедшей с непрерывными, тяжелыми боями до 500 километров, полки были уже двухбатальонного состава, а в ротах оставалось по 22—45 человек. То же самое наблюдалось и в других наших армиях, нацелившихся на Берлин.
Чрезвычайно трудно было с материальным обеспечением. Войска испытывали острый недостаток в боеприпасах. Снаряды и патроны подвозились со складов, располагавшихся еще восточное Вислы.
8 февраля 1945 года командующий 8-й гвардейской армией В. И. Чуйков докладывал Г. К. Жукову:
«Обеспеченность боеприпасами в армии в среднем 0,3—0,5 бк. Ежедневный расход боеприпасов большой...Автотранспорт армии не в состоянии обеспечить плечо подвоза из района р. Висла.
Погруженные железнодорожные вертушки 2 февраля 1945 года на ст. Соболево до 8 февраля 1945 года на станцию выгрузки армии Шверзенц не прибыли.
Прошу в связи с усилившимися активными действиями противника на плацдарме и продолжающимися боями в г. Познань содействовать в подаче боеприпасов в ближайшие два-три дня».
Одновременно командарм донес:
«43-я пушечная бригада дальше двигаться не может. Трактора рассыпались. Ремонт производить невозможно, запасных частей нет».
Подобные же телеграммы следовали из 5-й ударной, 69-й, 33-й армий. Все просили о содействии, о помощи, а возможностей для этого было не так уж много.
Выходили из трудностей по-разному. Та же 8-я гвардейская в боях по расширению плацдарма использовала трофейные вооружение и боеприпасы. Но планировать развитие успеха и овладение столицей врага, надеясь только на трофеи, было бы непростительным легкомыслием.
Нехватка боеприпасов и горючего не позволяла должным образом использовать нашу главную огневую силу того времени — артиллерию. А без нее все попытки наступать заранее обрекались на неудачу.
С выходом советских войск к Одеру изменилась и воздушная обстановка. Немецкая авиация резко повысила боевую активность, особенно в отношении войск, располагавшихся на плацдармах. Базируясь на стационарный берлинский аэроузел, она могла действовать даже при сильных снегопадах и дождях, совершенно испортивших грунтовые аэродромы, с которых летали основные силы нашей 16-й воздушной армии. К тому же и такие несовершенные базы находились у нас на удалении 120—140 километров от линии фронта. При таком положении фронтовая авиация была не в состоянии оказать необходимую поддержку наземным войскам, тогда как противник в отдельные дни делал более 3000 самолето-пролетов и явно господствовал в воздухе. Отсюда встал ряд неотложных вопросов противовоздушной обороны. Пришлось, в частности, спешно перемещать с других фронтов зенитную артиллерию.
В сложившейся обстановке немцы могли перехватить у нас инициативу и сорвать задуманную операцию. Они внимательно следили за нашими действиями и еще в конце января, когда мы принимали решение [223] о безостановочном наступлении на Берлин, уже приступили к осуществлению некоторых важных контрмер. На Одер, где оборонялись главные силы 9-й армии, были двинуты несколько офицерских школ и резервные соединения. Оборона берлинского направления в целом поручалась ведомству СС, а сам Гиммлер назначался командующим вновь созданной группой армий «Висла». Первоначально в состав этой группы вошли 9-я и 2-я армии.
Дело, конечно, не в том, что Гиммлер стал командующим группой армий: этим немецкое командование не усиливалось, а, скорее, ослаблялось. Главное заключалось в другом: путем экстраординарных мер противнику удалось в короткий срок изменить в свою пользу соотношение сил на берлинском направлении, особенно на его восточнопомеранском фланге, и поставить наши войска в крайне невыгодное положение.
Непосредственно берлинское направление обороняла 9-я армия, имея часть сил восточнее Одера. 2-я армия располагалась в Восточной Померании, ведя одновременную борьбу с войсками правого крыла 1-го Белорусского и левого крыла 2-го Белорусского фронтов.
По немецким данным, на 1 февраля в 9-й армии имелось пять пехотных дивизий и одна танковая. 2-я армия включала в себя тринадцать пехотных дивизий и одну танковую. В резерв группы «Висла» прибывали две пехотные дивизии и одна бригада. К сожалению, в то время мы еще не располагали этими данными и наши выводы о противнике оказались не совсем правильными. По нашим тогдашним подсчетам, перед 1-м Белорусским фронтом имелось всего одиннадцать дивизий и несколько отрядов.
С приближением боевых действий к центру Германии у противника возрастали возможности маневра силами и средствами. Сеть железных дорог и отличных шоссе была здесь весьма плотной. К тому же враг все еще мог в какой-то мере использовать море для перебросок войск из Курляндии. Только в первую декаду февраля морем было доставлено в Померанию несколько соединений из курляндского загона.
К 10 февраля немцы сформировали новую, 11-й армию, которая заняла полосу к западу от 2-й армии. С этого момента в группе «Висла» имелось уже 38 дивизий (в том числе 6 танковых) и 6 бригад. К ним следует прибавить еще войска, не входившие организационно в группу «Висла», но действовавшие в полосе 11-й и 2-й армий (в последующем на базе их были развернуты две дивизии—«Бервальде» и «Кезлин»).
Возможности противника по наращиванию сил на важнейших стратегических направлениях, в том числе на берлинском, этим, однако, не исчерпывались. На Крымской конференции руководителей трех великих держав 4 февраля 1945 года генерал армии А. И. Антонов привел такие данные:
«а) На нашем фронте уже появились: из центральных районов Германии — 9 дивизий, с западноевропейского фронта — 6 дивизий, из Италии — 1 дивизия. Всего — 16 дивизий.б) Находятся в переброске: 4 танковые дивизии, 1 моторизованная дивизия. Всего — 5 дивизий.
в) Вероятно, будут еще переброшены до 30—35 дивизий (за счет западноевропейского фронта, Норвегии, Италии и резервов, находящихся в Германии).
Таким образом, на нашем фронте может дополнительно появиться 35—40 дивизий»{20}.
Если учесть, что многие из этих дивизий противник пополнил личным составом до нормы, а наши дивизии в среднем насчитывали тогда по 4000 человек, если учесть все те трудности, какие испытывали мы с подвозом боеприпасов, горючего и других материальных средств, а также временное господство в воздухе немецкой авиации, становится совершенно очевидным, почему для нас стало невозможным продолжение [224] безостановочного наступления на Берлин. Это было бы преступлением, на которое, естественно, не могли пойти ни советское Верховное Главнокомандование, ни Генеральный штаб, ни командующие фронтами.
Как подтвердили дальнейшие события, прогноз Генштаба в основе своей оказался правильным. В феврале 1945 года немецко-фашистское командование действительно располагало крупными силами для обороны Берлина и в случае необходимости могло еще увеличить их. Даже при последнем издыхании фашистский зверь оставался опасным зверем, способным унести в могилу сотни тысяч человеческих жизней. А помимо того, неудача под Берлином грозила обернуться и скверными политическими последствиями.
Одновременно с данными о крупных перегруппировках неприятельских войск Генеральный штаб получил сведения о намерении немецко-фашистского командования воспользоваться невыгодным при обороне положением выдвинувшихся вперед армий 1-го Белорусского фронта и отсечь их встречными ударами на юг — из района Арнсвальде в Померании и на север — с рубежа Глогау, Губен в Силезии. Теперь известно, что этот план отстаивался начальником генерального штаба сухопутных сил Германии Гудерианом и должен был проводиться с молниеносной быстротой, пока мы не подтянули сюда достаточно крупных сил. Уже в последних числах января противник вел практическую работу по согласованию действий войск, привлекавшихся для осуществления такого замысла.
Размеры опасности, возникавшей на правом крыле 1-го Белорусского фронта, всесторонне взвешивались в Москве. На этот счет Верховный Главнокомандующий и Генеральный штаб постоянно вели переговоры с Г. К. Жуковым и его штабом, а также с командующими армиями непосредственно. Для проверки и уточнения данных о замыслах и силах противника на берлинском направлении и в Померании широко использовались и все другие источники информации.
Несколько меньше беспокоила нас угроза со стороны Силезии на стыке 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов. Там противнику предстояло еще создать ударную группировку, а в момент контрудара он должен был форсировать Одер и совершить довольно рискованный фланговый маневр на север.
Нелишне, мне кажется, еще раз вспомнить здесь о политических маневрах руководства фашистской Германии. Ведь именно в это время оно активно нащупывало пути для заключения сепаратного мира с США и Англией. Многие из главарей третьего рейха плели сложную паутину переговоров в расчете на то, чтобы поссорить членов антигитлеровской коалиции, выиграть время и добиться от наших союзников сделки с фашизмом за спиной СССР. В такой обстановке, накладывавшей особую историческую ответственность за каждое решение, нельзя было действовать опрометчиво. Ставка, Генеральный штаб, военные советы фронтов снова и снова сопоставляли наши возможности с возможностями противника и в конечном счете единодушно пришли к прежнему выводу: не накопив на Одере достаточных запасов материальных средств, не будучи в состоянии использовать всю мощь авиации и артиллерии, не обезопасив фланги, мы не можем бросить свои армии в наступление на столицу Германии. Риск в данном случае был неуместен. Политические и военные последствия в случае неудачи на завершающем этапе войны могли оказаться для нас крайне тяжелыми и непоправимыми.
В первую очередь следовало сорвать вражеские планы встречных ударов из Восточной Померании и Силезии, быстрее нанести поражение немецко-фашистским войскам, сосредоточенным на флангах. Частными операциями 1-го Белорусского фронта решить такую задачу было немыслимо. Тут требовалось сочетание усилий трех фронтов: 2-го Белорусского, 1-го Белорусского и 1-го Украинского. Практически предусматривалось уже 8 февраля начать операцию 1-го Украинского фронта, в ходе ее разгромить очень сильную группировку противника в Нижней [225] Силезии и тем самым снять угрозу флангового удара с этого направления. Так же незамедлительно 2-й Белорусский фронт должен был повернуть в Восточную Померанию, разгромить там 2-ю немецкую армию и выйти к портам Балтийского моря. Наконец, главным силам 1-го Белорусского фронта, в том числе его танковым армиям, надлежало обрушиться против нависшей над его флангом штаргардской группировки.
Такой план вполне соответствовал задачам момента и был принят Ставкой.
Нижне-Силезская операция 1-го Украинского фронта с самого ее начала развивалась очень успешно. Район Глогау был очищен от противника. После этого задуманный немецко-фашистским командованием встречный удар получиться уже не мог, поскольку враг безвозвратно потерял здесь исходные рубежи, а его силезская группировка понесла серьезное поражение. Дальнейшее продвижение наших войск было остановлено лишь на реке Нейсе.
На 2-м Белорусском фронте дела складывались несколько иначе. Он перешел в наступление 10 февраля, не имея времени для создания достаточно мощной ударной группировки. Силы фронта были разобщены и продвигались вперед медленно. Сказывались, конечно, и последствия прошлых боев. Двадцать шесть его дивизий имели личного состава по три тысячи, восемь дивизий — по четыре тысячи. Исправных танков насчитывалось всего 297. Авиационная поддержка вследствие удаленности значительной части аэродромов была затруднена. Переданная фронту из резерва Ставки 19-я армия находилась еще на марше. В то же время противник, опираясь на заранее подготовленные оборонительные сооружения, используя лесисто-озерную местность, оказал здесь очень упорное сопротивление. К 14 февраля, то есть за пять дней наступления, нашим войскам удалось продвинуться только на 10—30 километров.
1-й Белорусский фронт к этому моменту еще не был готов наступать главными силами и вел ограниченные боевые действия. Угроза же флангового удара из Померании не только не снималась, а, наоборот, день ото дня возрастала.
15 февраля Верховный Главнокомандующий потребовал от Г. К. Жукова и К. К. Рокоссовского доложить соображения относительно дальнейших действий. Рокоссовский предложил развернуть до 24 февраля 19-ю армию и 3-й гвардейский танковый корпус на левом крыле 2-го Белорусского фронта, с тем чтобы нанести отсюда сосредоточенный удар в направлении Кезлина, выйти на побережье Балтийского моря, разрезав померанскую группировку противника и облегчив тем самым ее последующее уничтожение.
Жуков намеревался силами правого крыла 1-го Белорусского фронта отбросить противника, перерезать его коммуникации на запад и тем помочь своему соседу быстрее выдвинуться к Штеттину. Начать эту операцию намечалось 19 февраля.
И. В. Сталин с предложениями командующих согласился, и фронты приступили к практической подготовке задуманных операций.
События, однако, развернулись по-иному. Уже 17 февраля из района Штаргарда противник предпринял сильный контрудар по войскам 1-го Белорусского фронта и потеснил их к югу на 8—12 километров. Поскольку 2-й Белорусский фронт мог успешно действовать лишь через неделю, не исключалась возможность появления на этом же направлении части сил 2-й немецкой армии. Враг имел реальную возможность использовать ее для развития удара во фланг и тыл нашим армиям, нацеленным на Берлин. Опасность эта еще более усугублялась тем, что 1-й Белорусский фронт как раз в то время производил перегруппировку.
Учитывая создавшееся положение, Г. К. Жуков 20 февраля доложил в Ставку о необходимости временного перехода к жесткой обороне по всему 1-му Белорусскому фронту, в том числе и на Одере. До начала [226] наступления войск 2-го Белорусского фронта он намеревался изматывать врага, а затем частью сил нанести удар на Голлнов, чтобы отрезать немецко-фашистскую группировку в Восточной Померании от остальной Германии. При наличии же успеха у К. К. Рокоссовского предлагалось перейти в наступление всеми силами правого крыла 1-го Белорусского фронта в северо-западном направлении и совместными усилиями со 2-м Белорусским фронтом полностью уничтожить врага в Восточной Померании.
Соображения Г. К. Жукова были внимательно рассмотрены, и Верховный Главнокомандующий утвердил их к исполнению.
Временный переход к обороне на берлинском направлении позволил выделить значительные силы для разгрома противника в Восточной Померании. Боевые действия в этом районе велись с 24 февраля по 4 апреля 1945 года силами двух взаимодействующих фронтов, а на заключительном этапе им содействовал еще и Краснознаменный Балтийский флот.
Все удары противника из района Штаргарда были успешно отражены войсками 1-го Белорусского фронта. Затем, уже 1 марта, правым своим крылом этот фронт двинулся вперед, имея на штаргардско-кольбергском направлении сильную ударную группировку, острие которой составляли 1-я и 2-я гвардейские танковые армии. Упорное сопротивление немцев было решительно сломлено, и 4 марта в районе Кольберга советские танки вышли к берегу Балтийского моря, отрезав значительную часть восточнопомеранской группировки врага. В результате этих и последующих боев оказались полностью разгромленными одиннадцать пехотных, две моторизованные и одна танковая дивизии, входившие в состав бывшей 11-й немецкой армии. Говорю «бывшей» потому, что под конец этих боев 11-я армия была преобразована в 3-ю танковую армию.
В то же время ударная группировка 2-го Белорусского фронта развивала наступление на Кезлин. Противник уже в ходе операции усилил оборонявшуюся здесь 2-ю немецкую армию соединениями, прибывшими из Курляндии, и свежими пополнениями из других районов Германии. Если к началу нашего наступления в ней было тринадцать пехотных дивизий, две танковые дивизии и три бригады, то к 1 марта в ее составе воевало восемнадцать пехотных, две танковые и одна моторизованная дивизии, а также пехотная и танковая бригады. Все эти соединения были разбиты наголову. Остатки их пытались было засесть в укреплениях Данцига и Гдыни, используя помощь своего военно-морского флота. Однако советские войска штурмом овладели и этими укреплениями, захватив только в Данциге 10 000 пленных, большое количество вооружения и различной боевой техники.
4 апреля ликвидация группировки противника в Восточной Померании была завершена. Опасность срыва наступления наших войск на Берлин ударами во фланг и тыл с этой территории Германии теперь совершенно исключалась.
Вынужденная отсрочка Берлинской операции, которой нельзя было избежать, гарантировала нам безусловную победу. Хорошо подготовленная и во всех отношениях обеспеченная, эта операция приобрела действительно сокрушительный характер. Наши последние удары по врагу в апреле — мае 1945 года были неотвратимы, как сама судьба.
Таковы исторические факты.
Работа Генштаба по планированию завершающих ударов крайне осложнилась категоричным решением Сталина об особой роли 1-го Белорусского фронта. Овладеть столь крупным городом, как Берлин, заблаговременно подготовленным к обороне, одному фронту, даже такому мощному, как 1-й Белорусский, было не под силу. Обстановка настоятельно требовала нацелить на Берлин по крайней мере еще и 1-й Украинский фронт. Причем, конечно, нужно было как-то избежать малоэффективного лобового удара главными силами. [227]
Пришлось вновь вернуться к январской идее — брать Берлин, используя обходящие удары 1-го Белорусского фронта с севера и северо-запада и 1-го Украинского фронта с юго-запада и запада. Встреча войск обоих фронтов намечалась в районе Бранденбурга, Потсдама.
Все свои дальнейшие расчеты мы строили исходя из самых неблагоприятных обстоятельств: неизбежности тяжелых и затяжных боев на берлинских улицах, возможности контрударов немцев по внешней стороне кольца окружения с запада и юго-запада, восстановления неприятельской обороны к западу от Берлина и вытекающей отсюда необходимости продолжать наступление. Допускалось даже такое стечение обстоятельств, при котором наши западные союзники по каким-то причинам не сумеют преодолеть сопротивления противостоящих им вражеских войск и надолго застрянут на месте.
Вопрос относительно действий союзников вскоре, однако, был снят. Медленно и осторожно они двинулись вперед. В течение февраля и марта союзные армии отбросили противника за Рейн и в отдельных местах захватили плацдармы на его восточном берегу.
Чрезвычайно важные последствия имели боевые действия в Западной Венгрии на венском направлении. Гитлер намеревался разбить здесь советские войска, восстановить фронт на Дунае и перебросить высвободившиеся силы, в первую очередь танковые, под Берлин, В этот район сосредоточивались резервы из Италии и Западной Европы, в частности 6-я танковая армия СС.
Пытаясь создать перелом в свою пользу, противник перешел в контрнаступление против 3-го Украинского фронта. В течение десяти дней длилось крайне ожесточенное сражение у озера Балатон. Очередная гитлеровская авантюра провалилась, и наши войска сразу же вслед за тем повели наступление на Вену. Ставка заранее предупредила командующего 3-м Украинским фронтом о необходимости сохранить для этого 9-ю гвардейскую армию, не втягивать ее в Балатонское сражение. В то же время с севера на столицу Австрии надвигались войска 2-го Украинского фронта, а 4-й Украинский фронт день за днем вышибал противника из Карпат и Восточной Чехословакии.
13 апреля Вена была освобождена, и наши войска двинулись дальше на запад. Такое развитие событий не только благоприятствовало нам под Берлином, но и заметно активизировало действия союзников. Теперь они продвигались в более высоких темпах. Окруженная ими в Руре значительная группировка немецких войск была затем рассечена и вскоре прекратила сопротивление. Основные англо-американские силы, преодолевая слабое противодействие, устремились к Эльбе и побережью Балтики в районе Любека.
Не оставалось никакого сомнения в том, что союзники намерены ранее нас захватить Берлин, хотя по Ялтинским соглашениям столица Германии относилась к зоне оккупации советских войск. Из мемуаров покойного Черчилля теперь известно, как он подстрекал на это Рузвельта и Эйзенхауэра. В послании президенту США от 1 апреля 1945 года Черчилль писал:
«Ничто не окажет такого психологического воздействия и не вызовет такого отчаяния среди всех германских сил сопротивления, как падение Берлина. Для германского народа это будет самым убедительным признаком поражения. С другой стороны, если предоставить лежащему в руинах Берлину выдерживать осаду русских, то следует учесть, что до тех пор, пока там будет развеваться германский флаг, Берлин будет вдохновлять сопротивление всех находящихся под ружьем немцев.Кроме того, существует еще одна сторона дела, которую вам и мне следовало бы рассмотреть. Русские армии, несомненно, захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они захватят также Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умонастроению, которое вызовет серьезные и [228] весьма значительные трудности в будущем? Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток и что в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять. Это кажется разумным и с военной точки зрения»{21}.
Но и мы не дремали. У нас в Генеральном штабе к тому времени были уже разработаны все основные соображения по Берлинской операции. В процессе этой работы мы поддерживали теснейший контакт с начальниками фронтовых штабов А. Н. Боголюбовым, М. С. Малининым, В. Д. Соколовским (в последующем с И. Е. Петровым), и, как только обнаружились первые симптомы поползновений союзников на Берлин, последовал немедленный вызов в Москву Г. К. Жукова и И. С. Конева.
31 марта Генеральный штаб рассмотрел совместно с ними замысел дальнейших действий фронтов. Маршал Конев очень разволновался при этом по поводу разграничительной линии с 1-м Белорусским фронтом, ведь она не давала ему возможности для удара по Берлину. Никто, однако, в Генштабе не смог снять это препятствие.
На следующий день, 1 апреля 1945 года, план Берлинской операции обсуждался в Ставке. Было подробно доложено об обстановке на фронтах, о действиях союзников, их замыслах. Сталин сделал отсюда вывод, что Берлин мы должны взять в кратчайший срок: начинать операцию нужно не позже 16 апреля и все закончить в течение 12—15 дней. Командующие фронтами с этим согласились и заверили Ставку, что войска будут готовы вовремя.
Начальник Генштаба счел необходимым еще раз обратить внимание Верховного Главнокомандующего на разграничительную линию между фронтами. Было подчеркнуто, что она фактически исключает непосредственное участие в боях за Берлин войск 1-го Украинского фронта, а это может отрицательно сказаться на сроках выполнения задач. Маршал Конев высказался в том же духе. Он доказывал необходимость нацелить часть сил 1-го Украинского фронта, особенно танковые армии, на юго-западную окраину Берлина.
Сталин пошел на компромисс: он не отказался полностью от своей идеи, но и не отверг начисто соображений И. С. Конева, поддержанных Генштабом. На карте, отражавшей замысел операции, Верховный молча зачеркнул ту часть разгранлинии, которая отрезала 1-й Украинский фронт от Берлина, довел ее до населенного пункта Люббен (в 60 километрах к юго-востоку от столицы) и оборвал.
— Кто первый ворвется, тот пусть и берет Берлин,— заявил он нам потом.
Генштаб был доволен таким оборотом дела. Эта проклятая раагранлиния не давала нам покоя более двух месяцев. Не возражал и маршал Конев. Его это тоже устраивало.
В тот же день И. В. Сталин подписал директиву командующему войсками 1-го Белорусского фронта об операции по овладению Берлином и выходе до конца месяца на Эльбу. Главный удар предлагалось нанести с кюстринского плацдарма силами четырех общевойсковых и двух танковых армий, причем последние следовало вводить в действие лишь после прорыва обороны противника для развития успеха в обход Берлина с севера и северо-востока. На главном же направлении надлежало использовать и второй эшелон фронта — 3-ю общевойсковую армию под командованием генерал-полковника А. В. Горбатова.
Директива командующему войсками 1-го Украинского фронта была отдана 2 апреля. Ему предписывалось разгромить вражескую группировку в районе Коттбуса и южнее Берлина, не позднее десятого — двенадцатого дня операции выйти на рубеж Беелитц, Виттенберг и далее по Эльбе до Дрездена. Главный удар фронта назначался в направлении Шпремберга, Бельцига, то есть на 50 километров южнее Берлина. [229] Танковые армии (их было две — 3-я и 4-я гвардейские) намечалось ввести после прорыва обороны противника для развития успеха на главном направлении. В качестве дополнительного варианта Ставка предусмотрела возможность поворота танковых армий 1-го Украинского фронта на Берлин, но лишь после того, как они минуют Люббен.
А 6 апреля последовала директива и 2-му Белорусскому фронту. В овладении Берлином непосредственно он не участвовал, но имел очень ответственную задачу — наступать на запад севернее столицы Германии и, разгромив сильную штеттинскую группировку противника, обеспечить всю операцию с этого направления.
В окончательном своем виде замысел и план Берлинской операции, которая должна была подвести вооруженные силы фашистской Германии к черте капитуляции, предусматривали расчленение и окружение противника восточное немецкой столицы с одновременным уничтожением окруженных войск. Стремительное продвижение Советской Армии на запад имело также целью предотвратить всякую возможность со стороны гитлеровцев создать новый фронт.
На основных направлениях наших завершающих ударов сосредоточивались мощные группировки войск с огромным количеством артиллерии, танков и авиации. Наступление началось в намеченный срок и закончилось полным разгромом противника. 2 мая Берлин прекратил сопротивление, а через 6 дней безоговорочно капитулировала вся фашистская Германия.
Завершающая кампания войны в Европе наиболее ярко продемонстрировала все преимущества наших Вооруженных Сил над гитлеровской военной машиной. Основные ее операции отличались ясностью политических целей, трезвым расчетом и решительностью. Советское стратегическое руководство умело опиралось здесь на опыт, выстраданный в ходе всей войны, в полной мере использовало дарования больших и малых военачальников — командующих фронтами, командармов, командиров соединений, частей и подразделений. Достойными помощниками их были штабы всех степеней, достигшие к тому времени высокого уровня управления войсками. [230]