Герои не умирают

Издыхающий фашистский зверь все еще пытался как-то отсрочить свою гибель. В марте 1945 года гитлеровское командование, собрав мощный кулак из тридцати пяти дивизий, в том числе одиннадцати танковых, предприняло контрнаступление. Главный удар наносился между озерами Веленце и Балатон. Кроме того, планировались два вспомогательных удара. Один из них на участке Дольни Михоляц — Валпово, где оборонялись 4-й болгарский корпус и части 3-й югославской армии. А мы как раз взаимодействовали с ними.

Контрнаступление фашистских войск началось 5 марта одновременно на всех трех направлениях. В ночь на 6 марта они форсировали реку Драву и атаковали позиции болгар и югославов. Гитлеровцы рассчитывали, что здесь им не окажут серьезного сопротивления. Но они ошиблись. Солдаты братской Болгарии дрались храбро, стояли насмерть и не пропустили вражеские дивизии в тыл войск 3-го Украинского фронта. А мы, авиаторы, активно поддерживали их с воздуха.

Теперь наш полк летал на боевые задания под прикрытием истребителей 194-й авиадивизии полковника Дементьева. Там в основном были молодые летчики. Но недостаток боевого опыта они компенсировали своей смелостью, непоколебимой решимостью разгромить врага.

Чаще всего нас прикрывали в воздухе истребители из эскадрильи старшего лейтенанта Селиванова. Мне нравился этот высокий, светловолосый летчик спокойствием и выдержкой в бою. Он отличался также скромностью, не считал зазорным учиться не только у своих сверстников, но и у молодых.

Заместителем у Селиванова был никогда не унывающий Николай Благов. Он не терял бодрости даже в самые тяжелые минуты боя. Своим неиссякаемым юмором он как бы заряжал людей, поднимал у них боевой ДУХ.

И Селиванов, и Благов прибыли на фронт сравнительно недавно. Поэтому они стремились «наверстать упущенное». Молодые, энергичные, они мечтали, конечно, и о подвигах, и о наградах.

— Летчик без ордена, все равно что самолет без пушек. Летать может, а стрелять нечем, — шутил в своей обычной манере Благов.

...Каждый совместный вылет мы потом тщательно разбирали, вскрывали недостатки, обобщали опыт, делали выводы. Главное, к чему мы стремились, — это выполнять боевые задачи без потерь. И некоторых успехов добились.

За всю Будапештскую операцию наша эскадрилья лишилась лишь трех летчиков. А хотелось, чтобы и таких потерь у нас не было.

Раннее утро. Летчики после митинга, на котором шла речь о контрнаступлении фашистов и наших задачах, собрались на аэродроме в полной готовности к вылету. Вернувшись с командного пункта, я попросил всех достать карты и поставил боевую задачу: уничтожить две батареи тяжелой артиллерии противника, которые бьют по нашим наземным войскам. Сразу определил порядок построения: слева от меня Орлов, справа — Пащенко, далее — Романцов, Сербиненко, Ивакин, Дорохов и Косачев. Действовать мы должны были вместе, восьмеркой штурмовиков первой эскадрильи.

В назначенный час шестнадцать «илов» поднялись в воздух. Вскоре к нам пристроились двенадцать «лавочкиных». Группу истребителей сопровождения возглавлял старший лейтенант Селиванов.

— Радуга-восемь! Орел-один к сопровождению готов! — доложил он по радио.

Впереди показалась широкая река, прикрытая кисеей утренней дымки. На противоположном ее берегу, слева, находились вражеские артиллерийские батареи.

— За мной, в атаку! — подал я команду.

Один за другим «илы» стали сваливаться в пике. Как хорошо знакомо это пьянящее ощущение крутого скольжения! Еще миг — и бомбы летят вниз. На огневых позициях вражеских батарей вздымаются фонтаны взрывов. Выйдя из пикирования, штурмовики замыкают круг. Истребители прикрытия барражируют над нами.

А вот и первые фашистские «гостинцы». Вокруг самолетов начинают рваться зенитные снаряды. Не обращая на них внимания, делаем второй заход на цель.

Почти двадцать минут мы штурмовали артиллерийские батареи противника. Над их позициями висели густые облака дыма и пыли. Вряд ли там уцелело хотя бы одно орудие.

— С запада идет большая группа вражеских самолетов, — спокойно оповестил Селиванов.

Вскоре мы увидели целый рой «юнкерсов». В сопровождении истребителей они шли к северному берегу Дравы.

— Атакуй «юнкерсов»! — кричу по радио Селиванову. Зная, что в это время он думает о нас, успокаиваю его: — Не бойся, мы сами продержимся.

Селиванов подал команду, и его истребители пошли в атаку. Вслед за ними на фашистских бомбардировщиков устремились и мы, штурмовики.

В небе вспыхнул жаркий воздушный бой. В нем с обеих сторон участвовало не менее шестидесяти самолетов. То здесь, то там начали падать сбитые машины.

Вражеские бомбардировщики стремились во что бы то ни стало пробиться к позициям болгарских войск и обрушить на них свой смертоносный груз. Селиванов понял, что каждая минута промедления может дорого обойтись тем, кто ждет их помощи в отражении воздушного налета противника. В голове у него уже созрело решение...

— Благов, прикрой! Атакую ведущего! — хриплым голосом приказал он своему заместителю.

Расстояние между ним и ведущим группы «юнкерсов» стремительно сокращалось. Вот он поймал его в сетку прицела и нажал на гашетку. Огневая трасса врезалась в стервятника. Но в этот момент другой вражеский самолет дал очередь по Селиванову. Один из снарядов попал в мотор истребителя.

Машина Селиванова загорелась, но он продолжал преследовать ведущего. До него уже оставалось не более двадцати метров. Уже отчетливо был виден воздушный стрелок бомбардировщика. А у нашего летчика, как назло, кончились боеприпасы. Что делать? Истребитель горел, и пламя уже подступало к кабине. Селиванов решил пойти на таран.

Громада бомбардировщика заслонила ему небо. Раздался треск. Сильный удар выбросил летчика из кабины.

Но Селиванов остался жив. Спустившись на парашюте в реку, рядом с нашим берегом, он вылез на сушу и стал с удовлетворением наблюдать, как догорает вражеский бомбардировщик.

А в воздухе обстановка сразу же изменилась в нашу пользу. Лишившись ведущего, фашисты растерялись. Строй «юнкерсов» рассыпался. Беспорядочно сбрасывая бомбы, они стали разворачиваться назад. В этот момент мы и обрушились на них.

Сделав одну атаку, стали готовиться ко второй. Тут ко мне бросился вражеский истребитель. Но Пащенко упредил его удар. Срезанный меткой очередью, «фоккер» вспыхнул и с завыванием пошел к земле.

Однако бой чреват неожиданностями. Не успели мы опомниться, как другой вражеский истребитель открыл огонь по машине Пащенко.

— Снаряды кончились! — доложил ему воздушный стрелок Илья Добрынин.

Пащенко оглянулся. Стрелок сидел скорчившись на полу кабины.

Вражеский истребитель дал еще очередь по штурмовику Пащенко.

— Командир! Разбит руль поворота и стабилизатор! — сообщил через некоторое время Добрынин. — Я ранен в руку и в ногу.

Машина Пащенко стала крениться вправо. Казалось, она вот-вот перевернется. По ее броне ударили еще два снаряда и повредили мотор. Положение стало критическим. Каждую секунду мог возникнуть пожар.

Напрягая все силы, летчик повел подбитый самолет на посадку. Он внимательно обшаривал взглядом землю, выбирая подходящую площадку. Внизу, на берегу Дравы, шел ожесточенный бой. А дальше виднелся лес, залитый водой. Выход был один: садиться на этот лес.

Бронированная машина, срезая верхушки деревьев, пошла к земле. Треск, шум, удар... Штурмовик стал медленно погружаться в воду...

— Радуга-восемь! Я — Кремний. Бой прекратить, идите домой! Молодцы, спасибо! — передал по радио заместитель командира дивизии, хорошо «видевший» весь бой со станции наведения.

Наши самолеты на бреющем пошли к аэродрому. Все — сначала истребители, потом штурмовики — сели благополучно. Только Петр Орлов продолжал ходить по кругу. У его штурмовика не выпустилась правая «нога».

Но Орлов и сам знал об этом. Он применил аварийный выпуск шасси. И это не помогло. Осколки вражеских снарядов сделали свое дело.

— Кама-двенадцать! Доложите командиру, что прошу разрешить посадку на левое колесо.

— Есть доложить, — дрогнувшим голосом ответила радистка Таня Дружинина.

Круглолицая, чернобровая сибирячка была в курсе всех наших дел, знала, кто как ведет себя в воздухе, быстро различала летчиков по голосу. Так было и сейчас. Ей было уже известно, что с задания не вернулись Селиванов и Пащенко. Неужели погибли? Ведь всего двадцать минут тому назад она слышала их веселые голоса.

Теперь вот случилась неприятность у Орлова. Он просит разрешения посадить самолет на левое колесо. Таня живо представила себе картину такой посадки... Летчик ударяется головой о приборную доску и теряет сознание. Именно так было три дня тому назад, когда один из летчиков-истребителей посадил машину на фюзеляж у самой границы аэродрома. Сегодня это тяжелое испытание выпало на долю Орлова. Того самого летчика, который сегодня вечером обещал прийти к ней на радиостанцию слушать маяк... Неужели?..

— Товарищ подполковник, — говорит она срывающимся от волнения голосом. — Орлов... просит разрешения садиться... на одно колесо... Убьется ведь, товарищ командир.

— Пусть садится, — ответил спокойно Шевригин. — Не волнуйся, Таня! Все будет хорошо. Это же Орлов! Одна фамилия чего стоит!

Потом взял в руки микрофон и передал:

— Орлов! Кама-двенадцать! Посадку разрешаю.

— Вас понял! — отозвался летчик.

Орлов плавно подвел самолет к земле, выключил зажигание, перекрыл бензокран и увеличил левый крен. Машина коснулась колесом полосы, покатилась. Ее скорость гасла. Мы затаили дыхание... Самолет вот-вот зацепит землю правой плоскостью. Тогда... начнется страшное. Но Орлов начеку, он ждал этого момента. Как только правая плоскость стала опускаться, он резко дернул кран шасси, поставил его в положение «убрано». Левое шасси подломилось... еще мгновение — и самолет пополз на фюзеляже по прихваченному весенним морозом грунту.

Санитарная машина, а за ней грузовая и легковая уже мчались к месту посадки самолета. Врач Оскар Ефимович Брудный первым вскочил на крыло «ила» и открыл фонарь. Орлов неподвижно сидел в кабине, опустив голову.

— Жив? — взволнованно спросил доктор.

— Кажется, да, — поднимая голову, выдавил из себя летчик. По его лицу катились крупные капли пота.

Орлов выбрался из кабины. Со всех сторон его окружили боевые друзья. Все стали хвалить его за хладнокровие и мужество. Кто-то сказал, что он имел полное право покинуть самолет.

— Да разве такого красавца можно бросать?! — горделиво возразил Орлов и размашисто зашагал к командному пункту.

Пащенко изо всех сил старался выбраться из кабины, но безуспешно: фонарь заклинило. А через открытые форточки хлестала вода. Скоро она заполнит кабину, и тогда — конец.

Говорят, перед лицом смерти человек способен на невозможное.. Видимо, так случилось и на этот раз:

Иван Пащенко сумел вылезти из кабины через узкую форточку фонаря.

Он сразу же бросился к своему другу, воздушному стрелку. Тот лежал без сознания, лишь изредка стонал. Тлеющий комбинезон его дымился, правый рукав был в крови.

Летчик вытащил стрелка из кабины, положил на крыло и стал пригоршнями обливать его горящую одежду.

— Застрелите меня, командир... — услышал он.

— Брось, Илья, будешь жить, мы с тобой еще повоюем...

Пащенко осторожно снял со стрелка меховой комбинезон и перевязал ему раны. Добрынину стало легче. Он открыл глаза.

— А где мы находимся? — спросил он, приходя в сознание.

— На отдыхе в лесу, — шутливо ответил Пащенко. На бледном лице Добрынина мелькнула тень улыбки.

— Откровенно говоря, даже не представляю, где нас угораздило упасть, — уже всерьез сказал летчик. — Но на скорую помощь рассчитывать не приходится. Давай твой автомат, и будем помаленьку двигаться.

Старший лейтенант взвалил Добрынина на спину и медленно побрел от самолета. Идти было тяжело. Ледяная вода, доходившая до пояса, плавающие ветки и поленья сковывали движения.

Откуда-то справа доносилась пулеметная стрельба. Очевидно, там шел бой. Пащенко решил идти именно туда.

Около часа он медленно брел, продрогший и измученный, с тяжелой ношей на плечах. Несколько раз за это время Илья просил его оставить, потом вдруг странно вскрикнул и замолчал.

Затопленному половодьем лесу, казалось, не будет и конца. А летчик все шел и шел. Но вот наконец деревья расступились, и впереди показался небольшой островок.

Пащенко выбрался на сухой берег и осторожно уложил стрелка на траву.

— Холодно что-то, Ваня, — сиплым голосом сказал очнувшийся Добрынин.

— Хорошо, Илюша, сейчас что-нибудь придумаем, — ласково ответил Пащенко, хотя у самого зубы ныли от холода.

Насобирав сухих сучьев и травы, он вынул зажигалку и разжег костер. Потом достал пачку сигарет. Но они так размокли, что закурить друзьям не удалось. Немного отдохнув и отогревшись, летчик осмотрел бинты на ранах стрелка и решил идти дальше. Однако с каждым метром пути уровень воды становился все выше, и он вынужден был вернуться назад, на «остров спасения».

— Выход один, Илюша, — устало сказал он Добрынину. — Ты полежи здесь, у костра, а я пойду искать своих. Скоро мы придем за тобой.

Стрелок согласно кивнул головой и тихо прошептал:

— Иди, Ваня! Иди...

Захватив с собой автомат (боясь как-бы Добрынин не натворил глупостей), Пащенко вновь вошел в студеную воду. Наступили сумерки, когда он добрался до опушки леса. Слева, там, где кончался разлив воды, стояли повозки. «Дорога! Люди!» — обрадовался летчик.

Повозочные тоже заметили его. Размахивая руками, они стали кричать. Вначале Иван насторожился, услышав чужую речь, но вскоре уловил в ней знакомые, когда-то слышанные нотки.

«Да ведь это же болгары!» — чуть не вскрикнул он от радости.

— Летник! Братушка! — кричали два солдата, торопливо шагая навстречу Ивану. — Болгар ми, болгар!

— Братушки, родные! — вырвалось из груди нашего летчика. Дрожащими руками он обнял первого подбежавшего к нему солдата и крепко поцеловал.

Новые друзья представили советского летчика своему командиру роты, а потом вместе с Пащенко пошли на «островок спасения». Илью застали они у потухшего костра. Он лежал на спине и стонал.

Один из болгар, оглядевшись вокруг, сказал, что здесь недалеко живет лесник и у него должна быть лодка. Он сам вызвался разыскать его.

Когда Тодор ушел, Иван вместе с другим солдатом, Вылко, развели костер и накормили Добрынина консервами.

За работой и заботами о друге они не заметили, как стемнело.

Наконец вернулся Тодор. Он объяснил, что домик нашел, а лесника нет. Наверно, его убили фашисты.

— А лодку пригнал? — спросил Пащенко. Утвердительно покачав головой, Тодор ответил:

— Нема лодка.

Пащенко удивился. Но Вылко, немного знавший русский язык, объяснил, что согласный кивок головой у болгар означает не «да», а «нет». И наоборот. Это разъяснение не успокоило советского летчика. Надо было что-то придумывать.

Сначала они попробовали вынести раненого на носилках, сделанных из жердей и шинели. Но из этого ничего не получилось. Попав на глубокое место, они вынуждены были вернуться.

— Без лодок или плота не обойтись, — сказал Пащенко. — И, подумав, предложил: — Слушай, Вылко, вы и Тодор оставайтесь с Ильей, а я пойду искать бревна для плота. Поняли? Видя, что болгары дрожат от холода, он не хотел, чтобы они из-за него и Ильи снова лезли в ледяную воду.

— Понял, — ответил Вылко и привычно качнул головой из стороны в сторону.

Пащенко через силу улыбнулся, сошел в воду и поплыл. Поиски материала для плота кончились для него печально. Когда он, выловив первое бревно, вытащил его на мель, ноги ему свела судорога. Летчик упал и потерял сознание.

Ивана случайно обнаружили два югославских партизана, которые проплывали здесь на рассвете. Заметив, что он еще дышит, они втащили его в лодку, растерли спиртом и влили в рот несколько капель своей водки — ракии.

Через некоторое время Пащенко пришел в сознание. Открыв глаза, очень удивился, увидев рядом незнакомых людей, опоясанных пулеметными лентами.

— Кто вы? — спросил встревоженный летчик.

— Серб, серб, партизан, — наперебой заговорили югославы.

— Братушки, тогда плывите вон туда, — попросил Иван, указав рукой в направлении островка,

Однако на острове никого не оказалось. «Куда же они ушли?» — ломал голову летчик. Собравшись с силами, он несколько раз окликнул их, но ему никто не отозвался.

Лишь после того, как югославские партизаны доставили Пащенко в нашу ближайшую пехотную часть, он узнал, что Добрынин жив. Болгарские друзья не бросили его и вынесли из леса. Теперь они все трое лежали в медсанбате, который находился в ближайшей деревне.

Летчик попросил и его проводить туда. Пехотинцы согласились. С большим трудом он дошел до деревни. И когда переступил порог дома, в котором размещалась санчасть, силы снова покинули его. Он потерял сознание.

Через несколько дней Иван Васильевич Пащенко вернулся в родной полк. Снова стал водить в бой грозные «илы», поддерживая с воздуха части болгарской армии, отражавшие атаки фашистов. А Илью Добрынина эвакуировали в тыл залечивать раны.

...Воины двух братских армий плечом к плечу сражались на последних рубежах, отделяющих нас от желанной победы. Они всегда были готовы прийти друг другу на помощь. Когда 4-й болгарский корпус попал однажды в тяжелое положение, командование 3-го Украинского фронта послало ему на выручку наш 133-й стрелковый корпус. И фашисты были разгромлены.

* * *

Наш аэродром расположен севернее города Капошвар, близ деревни Орци. Вдали уже виднеются белые вершины гор. Это южные отроги Альп. Как далеко мы ушли от родных равнин и лесов!

Вместе с частями болгарской армии мы громили фашистов в Южной Венгрии и на севере Югославии. А на других фронтах советские войска уже рвались к Берлину, Вене, Праге. До конца войны оставались считанные дни.

...Летчики сидят возле штабной землянки в ожидании очередного вылета. Примостившись на ящике, лейтенант Орлов читает «Горе от ума». Он очень любит эту бессмертную комедию Грибоедова. Часто в кругу друзей Петр, перефразируя стихи великого поэта, вдохновенно декламирует:

Лейтенанту Орлову всего двадцать два года. Но это уже опытный, закаленный воин. Недавно его приняли в партию.

Слышится команда: «По самолетам!»

Петр Орлов с сожалением закрывает книгу и отдает ее механику. Надев шлем, он по-юношески легко вскакивает на плоскость машины. А воздушный стрелок уже занял свое место в задней кабине.

Полку поставлена задача — нанести штурмовой удар по железнодорожному узлу Чаковец, расположенному в северной части Югославии. Воздушная разведка обнаружила там скопление вражеских эшелонов с войсками и техникой.

...Штурмовики, прикрываемые истребителями, точно вышли на цель. В этой группе находился и Петр Орлов. Построившись в круг, «илы» с пикирования начали штурмовать вражеские эшелоны, обрушивая на них бомбы и реактивные снаряды, поливая свинцом из пушек и пулеметов.

Зенитчики противника открыли сильный огонь. Вокруг штурмовиков заклубились разрывы снарядов. С каждой секундой этих черных клубков становилось все больше. Но ничто не могло сорвать атаку наших «летающих танков».

Во время второго захода в самолет Орлова угодил снаряд. Машина перестала слушаться летчика.

— Орлов, ты подбит... Можешь выйти из боя, — передал ему командир.

— Успею, товарищ командир. Мы еще повоюем, — ответил Петр.

В такой обстановке летчик, с разрешения командира, мог бы, конечно, выйти из боя и под прикрытием истребителей вернуться домой. Никто не упрекнул бы его за это.

А если он чувствовал, что не дотянет до аэродрома, ему разрешалось перелететь линию фронта и приземлиться в расположении своих войск. Но лейтенант Орлов не сделал ни того, ни другого. Он был настоящим бойцом. Бить фашистов, пока глаза видят землю, а руки способны управлять самолетом — вот его девиз. И он не вышел из боя, смело повел свой «ил» в очередную атаку.

Второй снаряд, пробив броню, разорвался в моторе. Штурмовик окутался черным дымом. Все летчики, находившиеся поблизости от Орлова, с волнением ожидали, какое он примет решение. В эфире наступила тишина.

— Петя, горишь! — крикнул кто-то, не выдержав. В этом возгласе прозвучала тревога за друга, просьба к нему подумать о своей молодой жизни. Ведь слишком много мы понесли жертв за годы войны. И как обидно было на пороге победы терять таких молодых ребят...

Возможно, Орлов и слышал тревожный голос друга. А может быть, и нет, если снаряд вывел из строя рацию. Но как бы то ни было он ничего не ответил. Мы видели только, как летчик энергично перевел свой горящий самолет в пикирование... Окутанный дымом штурмовик ринулся вниз, на станцию, и врезался в скопление вражеских эшелонов. Так коммунист Петр Орлов нанес по фашистам свой последний удар.

«Это он указал нам цель», — безмолвно решил каждый из нас. Словно подтверждая эту мысль, в наушниках прозвучала команда:

— В атаку! Добьем врага!

Долго наши «илы» носились над целью, подобно черным молниям. А внизу бушевало море огня. Фашистские эшелоны не ушли со станции.

...На аэродром мы вернулись без единого патрона и снаряда. Со стоянки шли усталые и злые. У меня в горле застрял комок горечи. Перед глазами все еще стояла картина героической гибели друга. Прощай, ясноглазый Петя! У тебя была душа поэта и сердце настоящего героя! Ведь нужны бездна мужества и любви к людям, чтобы совершить то, что сделал ты в один из последних дней войны.

...Вскоре наши войска заняли станцию Чаковец. На путях ее оказалось более десяти разбитых железнодорожных эшелонов с танками и артиллерией. А сколько там было уничтожено гитлеровцев!

Это произошло 3 апреля 1945 года. Вскоре мы узнали, что Петру Ивановичу Орлову, летчику-коммунисту, присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Посмертно. За героизм и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими оккупантами.

...Погожим майским утром 1945 года отгремели последние залпы войны. Наступил Великий День Победы, о котором мы мечтали все эти долгие годы. На землю пришел мир. Мы стояли под развернутым Знаменем полка и слушали приказ об окончании боевых действий. Над застывшим в торжественном молчании строем звучали слова о том, что Советская Армия с честью выполнила свой долг перед партией и народом, свою великую освободительную миссию.

Нашей радости не было предела. Но к ней примешивалась и грусть. Мы думали о тех, кто отдал за победу над фашизмом самое дорогое, что есть у человека, — свою жизнь.

Мы никогда не забудем своих погибших боевых товарищей. Их дорогие образы будут с нами до конца жизни. Не забудут героев и все честные люди земли. И наши потомки, люди коммунизма.

Герои не подвластны времени. Они не умирают.