Вот она, граница
С каждым днем становилось все жарче. Отцветала черешня. Белые лепестки, кружась в безветрии, медленно оседали на буйную траву. На берегу ручья, змейкой бежавшего вдоль хутора, важно расхаживали лоснящиеся от солнца грачи. Стремительные ласточки кружились над лугом. Бархатистые пчелы, перелетая с цветка на цветок, наполняли воздух мерным жужжанием и ароматом благоухающего цветения.
В один из таких ясных солнечных дней, когда хотелось снять сапоги и пройтись налегке по мягкой мураве, полежать в тени, помечтать, а то и просто забыться, отдохнуть, поступил приказ: занять передний край обороны. Небольшой переход, и вот батальоны уже сменяют подразделения стрелкового полка, который оборонял этот участок. Мы снова лицом к лицу с врагом. Отсюда отчетливо видны брустверы вражеских траншей.
Первая ночь прошла на передовой спокойно, но с восходом солнца противник предпринял вылазку. Если для старослужащих этот бой не представлял ничего особенного, то для молодых воинов, недавно влившихся в полк, он был серьезным экзаменом. И к чести их надо сказать, что большинство новичков держалось в бою хорошо.
Мне довелось видеть в этом бою Адама Городецкого, Михаила Валуевича и некоторых других молодых бойцов. Действовали они смело и сноровисто.
По приказу командира взвода Городецкий наблюдал за передовыми позициями противника. Не обращая внимания на свист осколков и пуль, он зорко всматривался и первым заметил, как гитлеровцы стали выползать из своих траншей. [143]
— Товарищ командир, у ориентира номер два сосредоточивается противник.
— По фашистам — огонь! — последовала команда.
Заработали пулеметы, защелкали винтовочные выстрелы, дробью застучали автоматные очереди. Пробежав несколько метров от своих траншей, гитлеровцы залегли. Валуевич действовал не хуже видавших виды бойцов. Когда фашисты начали атаку, он стрелял хладнокровно, расчетливо. Потом заметил фашистского офицера, который размахивал пистолетом, пытаясь поднять своих солдат в атаку. Наконец офицеру это удалось. Пригибаясь к земле, фашисты опять побежали к нашим траншеям. Валуевич тщательно прицелился, нажал на спусковой крючок винтовки. Раздался выстрел. Офицер, выронив пистолет, ничком упал на землю.
Фашисты не выдержали меткого огня воинов полка и откатились в свои траншеи, оставив на нейтральной полосе десятки трупов. Попытка гитлеровцев вклиниться в нашу оборону провалилась.
В бою многие молодые бойцы открыли свой боевой счет. Кто-то назвал этот бой генеральной репетицией к предстоящим событиям. И это было так.
Наступательные бои начались 18 июля. Об этих боях военные историки потом напишут: «47-я, 8-я гвардейская и 69-я армии при поддержке 6-й воздушной армии в течение двух дней прорвали вражескую оборону западнее Ковеля, форсировали Западный Буг и вступили в пределы Польши...» Но тогда, в разгар лета 1944 года, я толком и не знал, какие армии и дивизии взламывали вражескую оборону. Войск было много — это все мы хорошо понимали, и уже одно это окрыляло бойцов и командиров.
Наш полк находился на левом фланге мощной группировки войск, он должен был на своем участке прорвать сильную, глубоко эшелонированную оборону противника. По данным разведки, она состояла из пяти линий траншей полного профиля, развитой системы инженерно-противотанковых и противопехотных препятствий. Передний край врага был усилен проволочным забором — спиралью Бруно в два кола, минами.
Наступление осложнялось и сильно заболоченной поймой реки Турья. Полку предстоял поединок с 1-й лыжно-егерскои бригадой в составе двух полков. [144]
Командиры и политработники разъясняли личному составу конкретные задачи в наступлении, при этом не скрывали трудностей, знакомили бойцов и сержантов с характером оборонительных сооружений. Проводились доклады и беседы, направленные к тому, чтобы еще сильнее разжечь у людей священное чувство ненависти к врагу, оскверняющему советскую землю. Большое значение придавалось романтике подвига, личной примерности коммунистов и комсомольцев в выполнении боевых заданий.
Во всех подразделениях были проведены беседы о верности воинов Коммунистической партии, Советскому правительству, боевому Знамени, нерасторжимой воинской дружбе и товариществу. Проводили эти беседы, как правило, ветераны полка.
Анатолий Горецкий внес предложение о том, чтобы в ходе наступления водружать на отбитых у противника высотах небольшие красные флаги. По его мнению, это будет развивать дух соревнования между подразделениями, стремление воинов первыми захватить наиболее важные участки в системе обороны противника.
Члены бюро единодушно одобрили предложение Горецкого. Ему было поручено разыскать красный материал, но в тыловом хозяйстве полка материала не оказалось. Выручили комсомолки санроты, покрасившие белую ткань в растворе красного стрептоцида.
Когда майор Соловьев доложил о красных флажках командиру полка, Петр Викторович вызвал меня и Горецкого на КП.
— Это же прекрасная идея, — сказал полковник. — При вручении бойцам флажков надо обязательно подчеркивать, что под Красным знаменем рабочий класс страны сражался на баррикадах в тысяча девятьсот пятом и тысяча девятьсот семнадцатом годах, шел в бой за власть Советов. И еще вот что. Советую вам сделать так, чтобы водружение флагов на отбитой у врага советской земле комсомольцы считали самым важным поручением не только комсомольской организации, но и поручением нашей партии, Советской Родины.
Мы не испытывали недостатка в вооружении, но оно продолжало поступать. В частности, было доставлено несколько новых пушек, одну из которых командир вручил комсомольскому расчету Ивана Фролова. [145]
Надо было поговорить с комсомольцами, чтобы они не подкачали в бою, и накануне наступления я отправился в «хозяйство Ерохина», как называли у нас батарею 76-миллиметровых пушек. «Хозяин» — командир подразделения — старший лейтенант Владимир Ерохин был назначен на эту должность недавно. До этого он командовал батареей 45-миллиметровых орудий. Ерохин не только воевал, но и учился. Мечтая поступить после войны в артиллерийскую академию, он не расставался с учебниками по алгебре, геометрии и физике.
Когда я пришел на батарею, Ерохин, Фролов, Гречишников и несколько молодых бойцов готовили орудие к бою, осматривали его механизмы.
— Пушечка что надо, — сказал Фролов. — Но и со старым орудием расставаться жаль: немало фашистов полегло от его огня.
— Ничего, Фролов, — успокаивал его командир батареи, — в ваших руках и это орудие будет иметь боевую славу.
Между прочим, эти слова Владимира Ерохина оказались пророческими. В апреле 1945 года орудие Фролова вместе с описанием подвигов расчета было отправлено в Ленинград в артиллерийский музей.
Любопытна такая деталь: при подготовке орудия к первому бою комсорг батареи Василий Гречишников предложил завести лицевой счет. Фролов на обложке ученической тетради сделал надпись: «Боевые дела расчета 76-мм орудия № 105» — и почти до конца войны заносил в нее количество уничтоженных гитлеровцев, вражеских дзотов, танков и огневых точек.
...Ночью, в канун прорыва обороны противника, на западный берег Турьи были переправлены две роты, усиленные минометами и орудиями. Переправа происходила под сильным артиллерийским огнем противника, предпринимавшего отчаянные усилия сорвать форсирование. Начались яростные контратаки гитлеровцев. Здесь-то и показал себя расчет Фролова. Ведя огонь прямой наводкой, артиллеристы разгромили несколько пулеметных гнезд, мешавших продвижению пехоты, уничтожили до сотни солдат и офицеров.
— Давай, давай, «бог войны»! — одобрительно кричали пехотинцы. [146]
— За нами дело не станет! — отвечал им Фролов.
В самый разгар боя на плацдарм прибыли комбат Кряжев, офицеры штаба полка и комсорг Ющенко. Увидев комсорга, заместитель командира батальона старший лейтенант Иван Дмитриевич Кирдан, высадившийся еще ночью, спросил:
— Флаги принес?
— Четыре, — доложил Ющенко и достал из полевой сумки аккуратно сложенные полотнища.
...Бойцы поднялись в атаку. Следуя неотступно за огневым валом, шли пинчане Высоцкий, Валуевич, Городецкий. Противник беспорядочно бросал тяжелые мины, бил по площадям снарядами. Осколком ранило Валуевича. Превозмогая боль, воин продолжал разить гитлеровцев из автомата. Он хорошо помнил слова бывалых воинов: исход боя зависит от смелости, решительности каждого бойца.
...Враг яростно цеплялся за высоту. На левом фланге полка наша первая атака не увенчалась успехом. Бойцы залегли. И когда над высоткой бреющим полетом прошли краснозвездные «илы», пехотинцы вновь устремились вперед.
В руках у Адама Городецкого — красный флажок. Ему первому выпала честь водрузить его на высоте. И чем ближе он подбирался к гребню, тем неистовее был пулеметный огонь. Вдруг Городецкий пошатнулся.
— Что с тобой? — крикнул Высоцкий и поспешил к товарищу.
— Я жив...
Городецкий, крепко обхватив древко рукой, высоко поднял над головой флажок. Чуть выше ремня рыжим пятном крови окрасилась гимнастерка. Флажок в нескольких местах был пробит пулями.
Городецкий бежал, но силы оставляли его. Падая, он успел крикнуть: «Возьмите!» И не дав флажку коснуться земли, Высоцкий подхватил его из рук раненого товарища. За ним с криком «ура» неотступно бежали пехотинцы. Цель близка. Вот он, гребень. Не выдержав натиска, враг повернул вспять, а Высоцкий воткнул древко флага в землю.
В ходе боя за Станиславув Кряжев доложил Додогорскому, что противник прорвался в расположение НП батальона и что все, кто находится с ним, ведут бой. [147]
— Связь временно прекращаю, — сообщил в полк телефонист Бершадский. — Вступаю в бой.
На выручку прибыло орудие Фролова, подошли автоматчики полка. Гитлеровцы, не выдержав натиска и понеся большие потери, отошли.
Раненный в руку, Бершадский, разрывая зубами бинт, снял трубку телефона:
— Контратака отбита. Я на месте, — сообщил он связистам полка.
Утром следующего дня, раздавая бойцам завтрак, повар Софроныч заметил, что из первого взвода третьей роты никто не пришел за пищей. Выяснилось, что бойцы этого взвода закрепились на отвоеванной высоте. Пробраться туда можно было только ночью. Но до ночи ждать долго, а бойцы голодны.
Поручив своему помощнику готовить обед, Софроныч взвалил на спину вещмешок с сухим пайком и пополз. Долго полз, скрываясь за каждым выступом земли. По нему стреляли из пулеметов, били из минометов, но ничто не остановило отважного патриота. С волнением следили за ним бойцы. Еще одно усилие — и он у цели. Раздавая продукты, Софроныч слышал от обычно сдержанных на похвалу бойцов:
— Вот это да! А мы-то думали, что ты только суп варить мастер...
Шаг за шагом продвигались мы на запад, к государственной границе с Польшей. В упорных боях части нашей дивизии освободили населенные пункты Руда, Лиски, Мунтуска, Чеславув, Ясенувка. По совету командира полка комсомольский актив каждый день сообщал воинам количество километров, отделявших нас от Западного Буга. Изгнание врага из пределов нашей Родины было заветной мечтой каждого советского человека, и поэтому теперь, когда до границы оставались считанные километры, люди воевали с особым вдохновением.
Между тем сопротивление фашистских войск возрастало с каждым днем. Полк встретился со свежими резервами противника, срочно переброшенными сюда с другого участка фронта. Вслед за сильным артиллерийским налетом гитлеровцы перешли в контратаку. Жаркий, кровопролитный бой длился весь день. А когда стемнело, полковник [148] Додогорский приказал автоматчикам решительным натиском выйти в ближайший тыл врага и уничтожить его артиллерийские позиции. Задача была не из легких. Но рывок автоматчиков был настолько стремительным и неожиданным для гитлеровцев, что в течение какого-то получаса, миновав две линии траншей, наши бойцы заняли один из населенных пунктов. Используя наметившийся успех, командир полка ввел в прорыв и другие подразделения.
Противник открыл фланговый огонь по батальону капитана Кряжева, который тем временем продвигался вперед походной колонной, втягиваясь в лесное дефиле у деревни Градо-Масурска. Роты, не медля ни минуты, перестроились в боевой порядок. До 400 солдат и офицеров противника яростно атаковали наших бойцов, но все атаки разбивались о мужество и стойкость кряжевцев. Наши ребята неоднократно переходили в рукопашную. Командир полка выслал на помощь батальону группу автоматчиков. Гитлеровцы вынуждены были отойти, понеся при этом значительные потери. Но они укрылись в траншеях. Выбить их оттуда было нелегко. Комбат Кряжев решил сосредоточить удары на флангах. Левофланговый взвод возглавил младший лейтенант Степан Рудь (к тому времени знатный снайпер окончил офицерские курсы). Его бойцы вплотную подползли к вражеским траншеям.
— Гранаты к бою! — скомандовал комвзвода.
Не успела осесть пелена разрывов, а Степан уже поднял бойцов в атаку. Правее, метрах в ста, в атаку на врага поднялись бойцы, возглавляемые заместителем командира батальона по политической части капитаном Кирданом.
В этом бою геройски погиб Степан Рудь. Он не дошел всего лишь восемь километров до Западного Буга. А как он мечтал увидеть пограничную реку, ощутить радость освобождения Родины! Теперь он лежал на траве, а в его руке торчал с корнем вырванный куст ромашки.
...В 4.30 утра 20 июля подразделения полка, подавив очаги сопротивления противника, вышли в район местечка Кладнев на восточный берег Западного Буга. Наше наступление было настолько стремительным, что противник не успел взорвать красавец мост. Тут немалую роль сыграли [149] наши автоматчики, которых возглавил начальник штаба Комиссаров. Они вовремя подоспели к переправо. Теперь самая пора углубиться на территорию народной Польши. Но как скоро подтянутся другие наши части? Андрей Федорович уже заготовил донесение, намереваясь послать гонца к командиру полка. Но донесение так и осталось в его руках: на восточный берег Буга прибыл полковник Додогорский. Он был в курсе обстановки, сообщил, что полки дивизии вот-вот подойдут. По взводам, ротам и батареям разнеслась команда:
— За границу, вперед!
Первыми форсировали Западный Буг бойцы роты старшего лейтенанта Георгия Садырина. В роте — воины тринадцати национальностей: русские, украинцы, белоруссы, узбеки, башкиры, калмыки, таджики, киргизы, туркмены, армяне, азербайджанцы, грузины, якуты. Все они испытывали теперь особую радость: изгнав врага с советской территории, войска приступили к освобождению братской Польши.
Вскоре в бой вступили еще две роты под командованием старших лейтенантов Зубаира Аминова и Степана Крупы. К 10 часам были захвачены три вражеские траншеи северо-западнее Скригичин. Плацдарм увеличился до 3 километров по фронту и 2,5 километра в глубину.
Противник отчаянно сопротивлялся, бросая пехоту, поддержанную авиацией и танками, в контратаки. Но наши бойцы и командиры не отступили ни на шаг.
Особенно запомнился мне и всем однополчанам подвиг начальника штаба второго батальона лейтенанта Василия Павловича Суворова. Он находился на правом фланге, управляя подразделениями. Пользуясь темнотой, гитлеровцы начали очередную контратаку. Пытаясь сбить нас с толку, они горланили русское «ура». На какое-то мгновение бойцы приняли их за наших соседей и ослабили огонь. Противник не замедлил воспользоваться этим. Острие их атаки оказалось там, где был с группой бойцов лейтенант Суворов. От губительного автоматного огня многие бойцы и сержанты выбыли из строя, замолчал станковый пулемет. Тогда Суворов сам лег к пулемету и стал почти в упор расстреливать наседавших врагов. Ствол «максима» настолько накалился, что вода в кожухе закипела и паром выбило пробку. Гитлеровцы окружили отважного офицера-коммуниста. «Рус, сдавайся!» [150] — кричали они. «Русские не сдаются!» — ответил им Суворов и, подпустив фашистов вплотную, бросил под себя гранату.
Спустя почти тридцать лет мне довелось встретить в городе Владимир-Волынском сестру Суворова — Александру Павловну. Она приехала сюда, чтобы разыскать могилу своего брата. Я рассказал ей все, что знал о подвиге Василия. Александра Павловна тепло говорила о брате, который ушел из жизни, когда ему было всего лишь двадцать три года. До войны он окончил Уфимский железнодорожный техникум, работал в Омске. В июне 1943 года Василий закончил годичный курс Асинского военного училища и был послан на фронт. Участвовал в боях на Смоленщине, в Белоруссии.
Александра Павловна развернула сверток с письмами Василия. Сколько в них душевного тепла, оптимизма! «Я очень рад, — писал он своей матери Матрене Даниловне и сестре, — что мне довелось грудью встать на защиту нашей великой Родины... Я был бы крайне не доволен собой, если бы не был на фронте...»
«Хочется быстрее добить гитлеровцев, приехать к вам... Я помню всегда, что за моей спиной Родина и вы».
«Мы часто поем русские и украинские песни. Бас сержанта, что живет со мной в блиндаже, мой тенор, да хлопцы зайдут, поддержат — получается толково».
Да, таким общительным, жизнерадостным мы и знали Василия, члена полкового партийного бюро.
Снова отличился расчет Ивана Фролова. Переправившись через Западный Буг южнее Казимежа, артиллеристы в течение двух дней отбили шесть контратак, уничтожили до роты гитлеровцев и тем самым способствовали общему успеху наступательных действий наших войск. За героизм, мужество и отвагу комсорг батареи сержант Гречишников награжден орденом Славы III степени, а замковый младший сержант Медведев и заряжающий рядовой Урицкий — медалью «За отвагу».
Бойцы крепко вцепились в освобожденную землю и удерживали рубежи до подхода других полков дивизии.
В первый почетный караул у границы с развевающимся на ветру Знаменем полка встал старшина Иван Иванович [151] Купташкин. Пришли пограничники. Передавая пост, он сказал:
— Крепко держите на замке этот рубеж, чтобы никогда больше враг не смог перейти его.
...На нашем берегу, неподалеку от моста через Западный Буг, на холме, с которого далеко-далеко просматривалась синева родных полей, похоронили мы погибших однополчан. Здесь в братской могиле остался лежать и Степан Рудь. Прогремел троекратный салют в честь героев, отдавших свои жизни в боях за освобождение Родины. Вместе с тем салют звал живых в дальнюю, тревожную дорогу.
Вскоре советскими войсками был освобожден первый польский город Холм (Хелм). В ознаменование одержанной победы многие соединения и части 61-го стрелкового корпуса были награждены орденами. В числе награжденных был и наш полк. Через несколько дней нам вручили орден Красного Знамени. Этой высокой награды полк был удостоен за образцовое выполнение задания командования в боях против гитлеровских захватчиков, за участие в прорыве вражеской обороны южнее Ковеля, в освобождении города Холм, за проявленные при этом героизм и мужество воинов.
В торжественном безмолвии замер строй. Додогорский поцеловал край Знамени, передал его Купташкину и подал команду:
— Под Знамя, смирно!
Развеваясь на ветру, шелестело алое полотнище с боевым орденом. [152]