Глава 16

Подтянув от Армавира и Невинномысской свои резервы, красные стали нажимать и на Беломечетинскую. Со стороны Минеральных Вод они взяли уже Суворовскую, частью сожгли ее и завязали упорные бои с терскими казаками, защищавшими под начальством полковника Скобельцына, [166] с мужеством отчаяния, уже второй месяц, почти без патронов, станицу Бургустанскую. Я тотчас же послал, сколько мог, патронов бургустанцам и просил их продолжать оборону в ожидании помощи от меня.

Терцы уже восстали и, образовав в г. Моздоке Крестьянское народное правительство, с Георгием Федоровичем Бичераховым во главе, вступили в бой с большевиками. Они снабжались оружием, снарядами и патронами от генерала Лазаря Федоровича Бичерахова, занявшего г. Петровск и владевшего Каспийским морем. Тем временем рассылаемые мною всюду эмиссары подымали станицы Баталпашинского отдела, с энтузиазмом восстававшие одна за другой и высылавшие свои отряды в Баталпашинскую. Таким образом, я имел обеспеченный в случае неудачи тыл, ибо граница с Грузией была открыта для меня, вследствие того, что казаки завладели Клухорским и другими горными проходами. Равным образом в моем распоряжении были и выходы в Сочинский округ.

Теперь передо мною стояла альтернатива: или ударить от Беломечетинской в тыл красных, сражавшихся с Добрармией у Невинномысской, или, бросив Баталпашинский отдел, проникнуть в Лабинский и, подняв его, нажать затем на Армавир и облегчить, таким образом, движение генерала Покровского с 1-й Кубанской дивизией из Майкопского отдела и генерала барона Врангеля с 1-й конной дивизией {157}, или же войти в соединение с терцами, облегчив этим им восстание. Первая задача была легче всего осуществима, но для решения ее, как и задачи второй, нужно было иметь артиллерию и патроны; у меня же не было ни того, ни другого. Поэтому я решил пробиваться к терцам, где мог достать вооружение и амуницию, а затем уже приступить к решению других задач. С другой стороны, было весьма трудно вывести казаков из своих земель; в случае если бы это потребовалось, с непосредственной целью соединиться с их ближайшими братьями терцами, они пошли бы охотно.

Я поручил начальнику Баталпашинского отдела, войсковому старшине Косякину, организовать территориальные войска и держать фронт в сторону Невинномысской, себе [167] же поставил очередной целью овладеть Кисловодском или Ессентуками для соединения с командующим терскими войсками, полковником Владимиром Агоевым и ротмистром Серебряковым-Даутовским {158}, успевшим поднять против большевиков всю Кабарду. 12-го сентября я выступил в Бекешевскую, имея в своем отряде 1-й Партизанский конный полк в составе шести сотен и 6-й и 12-й пластунские батальоны; 1-й и 2-й Черкесские конные полки и Карачаевский конный полк {159} были мною оставлены в районе станиц Баталпашинской и Отрадной.

В Бекешевскую я прибыл 12 вечером и был встречен с энтузиазмом. Там присоединил к себе 2-й Хоперский полк. Переночевав в Бекешевской, мы двинулись в станицу Бургустанскую, куда прибыли в 9 часов вечера 13 сентября. Печальное зрелище представляла эта станица. Церковь была сожжена, многие дома лежали в развалинах. Множество казаков было расстреляно большевиками или погибло в боях. Горестный плач овдовевших казачек и осиротелых детей смешивался с восторженными криками приветствовавшего нас населения.

Я построил свой отряд на площади и просил духовенство отслужить нам напутственный молебен. Затем подарил станице 5 пулеметов. Восторгам жителей не было конца. Затем я поздравил войско с походом. Казаков-суворовцев, в количестве 300–400, послал выбить большевиков из их станицы, с тем чтобы по выполнении задания они опять присоединились к отряду. Сам же, взяв с собой всю конницу и присоединив к себе бригаду волжцев Скобельцына, около 12 часов ночи выступил в сторону Ессентуков.

На рассвете 14 сентября мы приблизились к станице Ессентукской. 1-й Волжский полк {160} я послал атаковать станицу Кисловодскую; 2-й же Волжский полк {161}, под командой войскового старшины Менякова, состоявший преимущественно из казаков станицы Ессентукской, двинул на эту станицу. Полк, приблизившись незаметно, по пушечному выстрелу в конном строю атаковал занятые красными окопы. Встреченный сильным огнем, полк врубился, [168] однако, в окопы. Большевики обратились вспять. При этом было захвачено одно орудие и около ста снарядов. Однако вместо преследования врага казаки рассыпались по своим хатам, чтобы проведать близких. Ободренные этим красные, засев в домах у парка, открыли бешеный огонь по станице и расстреливали, как куропаток, сражавшихся поодиночке казаков. Много их, в том числе и войсковой старшина Меняков, было ранено. Казаки стали отступать из станицы. Я бросил в поддержку к волжцам, в конном строю, 2-й Хоперский полк. Он доскакал до самой станицы, но встреченный сильнейшим огнем и потеряв убитым своего доблестного командира, войскового старшину Бреуса, отхлынул в беспорядке назад, увозя, однако, взятую в бою пушку и труп своего командира.

Со стороны Кисловодска появились два бронепоезда и открыли по нас артиллерийский огонь. Есаул Трепетун, с одним-единственным орудием, вступил с ними в перестрелку. Первым же выстрелом, попавшим в вагон с огнестрельными припасами одного из броневиков, он взорвался на воздух. Устрашенный этим второй броневик поспешно вышел из сферы нашего огня и открыл издалека по нас огонь тяжелой артиллерией. В это же время Партизанский полк занял вокзал. Обнаружив там большие склады товаров, партизаны занялись грабежом их, рассыпались и вышли из рук начальства.

Подвезенные незаметно со стороны Пятигорска несколько эшелонов большевиков атаковали их и выбили с вокзала. Таким образом, элемент внезапности был утерян; приходилось все начинать сызнова. Гарнизон Ессентуков, значительно усиленный и ободренный удачей, представлялся серьезным противником. Тогда, продолжая демонстративную атаку Ессентуков, я решил обратить удар на Кисловодскую, откуда командир 1-го Волжского полка еще не присылал донесения. Оставив для действия против Ессентуков 2-й Волжский полк и подошедший по взятии своей станицы дивизион суворовских казаков и приказав им, кроме того, охранять Бургустанское направление от возможного со стороны красных покушения, я [169] двинулся к Кисловодску со 2-м Хоперским полком, командиром которого назначил теперь только что явившегося из карачаевских аулов, где он скрывался, лихого полковника Беломестного {162}. Оказалось, что 1-й Волжский полк успел взять станицу Кисловодскую и даже уже произвел в ней мобилизацию.

К моменту подхода остального моего отряда, 15 сентября утром, гарнизон города капитулировал. Здесь было взято нами 3000 пленных, 2 исправных орудия, 2500 винтовок, до 200 000 патронов и освобождено большое количество офицеров. Захвачен был также целый ряд комиссаров, с которыми было поступлено со всей строгостью законов. Мобилизованных казаков станицы Кисловодской я влил в 1-й и 2-й Волжские полки. Многочисленное освобожденное в Кисловодске офицерство вошло в местный офицерский полк {163}. Оружия опять стало не хватать.

Для связи с полковником Владимиром Агоевым я выслал в аул Кармово (кабардинский — единственный враждебный нам — аул) Партизанский конный полк. Встреченный недружелюбно кармовцами, полк занял аул после небольшой перестрелки; из Кармова в станицу Мариинскую, где находился штаб Агоева, был выслан дивизион партизан. Он был восторженно встречен агоевцами и вскоре вернулся ко мне обратно, привезя с собою от Агоева два орудия со снарядами, винтовки и патроны. Тут необходимо упомянуть, что еще раньше, при движении моем к Кисловодску, ко мне прибыл разъезд от Агоева и привез 20 000 патронов, что и дало мне возможность овладеть Кисловодском, ибо после боя под Ессентуками у меня почти совсем иссякли патроны.

В Кисловодске мною была захвачена мощная радиостанция стационарного типа. Я приказал переделать ее в передвижную, что и было исполнено радиотелеграфистами в трехдневный срок, причем, однако, радиус действия ее сократился до 300 верст; этого, впрочем, было вполне достаточно для меня. Я связался по радио со штабом генерала Деникина и донес ему о взятии мною Кисловодска, поднятии [170] Баталпашинского отдела и связи моей с восставшими, под начальством Агоева, терцами. Получив позже возможность сноситься шифром, я донес, что по окончании организации ударю в тыл большевикам, сражающимся против генерала Боровского. В ответ на это я получил по радио выговор от генерала Деникина за неисполнение директивы. Что это была за директива, которую я якобы не выполнил, не знаю и до сих пор; никакой директивы я от штаба Добрармии не получал, и вообще на все мое предприятие там смотрели как на авантюру, обреченную на неудачу. От Кубанского атамана тоже пришла весьма неразборчиво переданная по радио радиограмма, где упоминалось что-то о суде надо мною.

От Агоева, с которым я поддерживал регулярную связь разъездами, приходили нехорошие вести. Казачье-крестьянское народное правительство, видимо, не пользовалось популярностью. На Моздокском и Сунженском фронтах начались разложение и митингование. Казаки устали и рвались по домам. Во главе всех вооруженных сил терцев стал генерал Мистулов {164} — хороший воин, отчаянно храбрый человек, но, видимо, уже утерявший веру в успех дела. Один отряд Агоева еще держался твердо.

Для связи с отрядом генерала Лазаря Бичерахова, овладевшего уже, по слухам, Кизляром, я выслал разъезд с поручением просить у генерала денег на вооружение. У меня не было ни денег, ни какого-либо снабжения. Поэтому я очень обрадовался, когда ко мне явились представители местного беженского финансово-промышленного мира и предложили свои услуги по налаживанию этого вопроса. Они сформировали из себя Финансовую комиссию, поставившую себе задачей изыскание средств для питания армии финансами и всяким снабжением. Председателем комиссии был господин Фрешкоп, члены — Востряков, Лоов, Кюн, Цатуров, Маилов, Гусаков, Шадинов и др. Работали идеально, блестяще, честно, самоотверженно, выше всяких похвал. Члены Финансовой комиссии выдали местному отделению Государственного [171] банка вексель за своими подписями, обеспеченный их имуществом, находившимся в Совдепии; банк выпустил равную сумму денег местного значенья (чеки) на 6–7 миллионов, прозванных в народе «шкуринками». По взятии Грозного Маилов внес один миллион. Впоследствии все эти обязательства были оплачены и изъяты из обращения.

В течение двух месяцев Финансовая комиссия содержала армию в 25 000–30 000 человек, освободив меня от всяких хозяйственных забот. Вся интендантская часть обслуживалась также комиссией, открывшей швальни, кожевенный, полотняный и шорный заводы, сапожные и седельные мастерские, сукновальню. Комиссия скупала винтовки и патроны. Она же издавала газету «Доброволец», сослужившую большую службу в смысле привлечения к нам общественных симпатий и боровшуюся с большевистскими лжеучениями. Впоследствии, при отступлении моем из Кисловодска, комиссия озаботилась вопросами эвакуации и питания до 10 000 беженцев, их размещением, санитарными мероприятиями. Я не нахожу слов, чтобы охарактеризовать замечательную работу этой комиссии. На ее примере я убедился, что наша буржуазия и общественность могут работать, и притом великолепно; если бы командование Добрармии сумело наладить сотрудничество с общественностью, мы не претерпели бы впоследствии погубившего все дело распада тыла.

По радио я получил приказ генерала Деникина помочь во что бы то ни стало генералу Боровскому, продолжавшему сражаться с Таманской большевистской армией в районе Невинномысской. Атаман Баталпашинского отдела Косякин доложил о тяжелой боевой обстановке, создавшейся в районе Баталпашинской и Беломечетинской, атакованном отступавшими из Майкопского отдела красными, откуда их гнал генерал Покровский, и из Лабинского, где их ждал генерал Казанович {165}. Тем временем у терцев начался полный распад. В конце сентября они заключили соглашение с большевиками и ушли с фронта. [172]

Держался лишь Агоев с отрядом двух Волжских полков, двух Кабардинских, одного пластунского, одного офицерского батальона и нескольких батарей {166}.

Я решил очистить Кисловодск (этого категорически требовал Деникин) и, держа против Минераловодской группы красных фронт у Бекешевки, Суворовской и Бургустанской, обрушиться в тыл Невинномысскому красному фронту. Мое войско, все время усиливавшееся притоком добровольцев, достигло уже шести казачьих конных полков, сведенных мною в 1-ю Кавказскую дивизию (полки 1-й и 2-й Партизанские, 1-й и 2-й Хоперские, 1-й и 2-й Волжские) {167}. Из иррегулярной конницы я сформировал 1-ю Туземную горскую дивизию (полки 2-й и 3-й Черкесские, 1-й и 2-й Кабардинские, Карачаевский полк и Осетинский дивизион) {168}; пехота была сведена в пластунскую бригаду (батальоны — офицерский, терский и хоперский) {169}; артиллерия состояла из 5 или 6 полевых четырехорудийных батарей.

К сожалению, у меня было очень мало снарядов и патронов, и поэтому небольшая моя армия не могла еще принять участие в серьезной военной операции наступательного характера. Войсковой старшина в Баталпашинском отделе, за отсутствием оружия, вооружил до 8000 казачьей милиции самодельными пиками; на длинные деревянные древки насаживались самодельные, выкованные в местных кузницах, острия. Войско это, получившее название «пикадоров», мужественно сражалось с большевиками. Однажды два батальона «пикадоров» были внезапно окружены красной конницей Кочубея — моего бывшего казака — и, потеряв до 300 человек изрубленными, попали в плен, но были освобождены подоспевшей бригадой моей конницы, изрубившей в этом деле до 1500 красных кавалеристов.

25 сентября большевики повели сильное наступление на Кисловодск со стороны Ессентуков и на станицу Бургустанскую, которой они успели даже овладеть. Я выслал конную бригаду полковника Беломестнова против Бургустанской группы красных. На должность полевого начальника [173] штаба я назначил только что присоединившегося к нам полковника Генерального штаба Плющевского-Плющика {170}, впоследствии, по уходе полковника Сальникова {171}, назначенного генерал-квартирмейстером Добрармии. Зайдя в тыл группе красных, Беломестнов, с двумя полками (Партизанским и Хоперским), изрубил около 1500 большевиков и взял до 600 пленных. Ободренные этим бургустанцы перешли в наступление и отняли у красных свою станицу. Я же с главными силами вступил в бой с Ессентукской группой красных и сдерживал ее, деятельно готовясь к эвакуации Кисловодска, назначенной на 27 сентября.

Уступая приказанию генерала Деникина, я выслал два полка в тыл Невинномысской группе красных, в район станиц Беломечетинской и Отрадной. Около этого времени ко мне приехала моя жена, бежавшая в свое время из кисловодской тюрьмы при помощи штаб-ротмистра осетина Борукаева и скрывавшаяся в аулах около Нальчика. Доблестный Борукаев, бывший все время у меня адъютантом, впоследствии, в бою под Екатеринославом, пал смертью храбрых.

На рассвете 27 сентября началась эвакуация Кисловодска. Двинулось на заранее заготовленных подводах громадное количество беженцев и вывозилось из Кисловодска имущество государственных учреждений. Ничего оставлено не было. Беженцы частью осели в Баталпашинской, а также в ее окрестных станицах, — Усть-Джегутинской и Кардошинской, частью же двинулись на Сухум. Эвакуация прикрывалась кисловодским ополчением, офицерским и 1-м пластунским батальонами. Остальную часть своего отряда я бросил к Баталпашинской, на которую наступали красные со стороны Невинномысской, из Курсавки на Воровсколесскую и из Майкопского отдела. Эта группа же успела овладеть станицей Отрадной. Впоследствии выяснилось, что это была одна из попыток Таманской армии проложить себе путь отступления.

Очищение Кисловодска сократило мой фронт с 500 до 400 верст и дало мне возможность образовать некоторый резерв. [174]