Финиш

7 апреля 1945 года, вскоре после освобождения Надьканижа, мы получили обращение Военного совета фронта, призывавшего войска приблизить час разгрома немецко-фашистских захватчиков и дать возможность австрийскому народу восстановить свою независимость. Еще раньше политуправление фронта прислало нам справочный материал об истории и политико-экономическом положении страны. Мы провели беседы, а в некоторых частях — митинги о задачах войск корпуса по освобождению Австрии. Однако 133-му стрелковому корпусу пришлось продолжить боевые действия не в Австрии, а в Югославии.

Впрочем, две наших дивизии — сначала 299-я, а затем и 84-я — были привлечены для наступления в Австрии, но уже в составе другого корпуса (а в наш корпус вернулась 104-я стрелковая). А к той или иной дивизии, воевавшей в составе корпуса, можно сказать, прикипаешь сердцем. [275]

И когда она передается вдруг в другой корпус, ее еще длительное время считаешь своей. Что касается 84-й, то она примерно через неделю снова вернулась в наш 133-й.

Забегая вперед, скажу, что передовой отряд 84-й дивизии — 122-й отдельный самоходно-артиллерийский дивизион с десантом пехоты вечером 9 мая встретился в австрийском городе Войменсберг с передовым отрядом 6-й танковой дивизии 8-й английской армии.

Вернемся, однако, к событиям на югославской земле. Еще 5 апреля передовые отряды соединений корпуса вступили на территорию Словении. Жители деревень Одранци, Хлопичина, Градище, Себаборци, Вел. Полона и многих других восторженно приветствовали их.

Люди, празднично одетые, ликующие, встречали советских воинов как самых дорогих, долгожданных гостей, преподносили различные угощения, провозглашали призывы в честь Красной Армии. На многих домах были вывешены советские и югославские флаги, транспаранты с лозунгами.

Части, следовавшие во втором эшелоне, напоминали красочную первомайскую демонстрацию: воины, орудия и даже лошади утопали в ярких красках весенних цветов, которыми их украсили югославские девушки и ребятишки; на повозках и лафетах мелькали сотни красных югославских и советских флажков. Чтобы избавить марширующие войска от пыли, жители многих деревень поливали дорогу водой.

Случалось, подразделения делали кратковременные остановки, и тогда толпы людей всех возрастов тотчас окружали наших воинов, засыпали их многочисленными вопросами о жизни и борьбе советских людей, сердечно благодарили за освобождение. Самым дорогим сувениром считались красноармейские звездочки. Надо было видеть безграничную радость в глазах тех, кому они доставались. Нередко на месте привала стихийно возникали митинги дружбы.

— Какое счастье испытываешь оттого, что ты — советский гражданин, воин армии-освободительницы, — говорил мне сразу же после митинга в селе Братонци агитатор 715-го полка 122-й дивизии А. А. Стрелько, в прошлом рабочий Донбасса. Он выразил чувства всех нас, участников освободительного похода в Европу.

* * *

Утром 10 апреля у КП корпуса остановился просторный «кадиллак». Из машины вышел среднего роста, худощавый брюнет в форме генерала югославской армии, сопровождаемый [276] дежурным офицером штаба корпуса. Зайдя ко мне, генерал после дружеского приветствия представился:

— Лядо Абражиц — глава группы представителей генерального штаба, прибывшей из Белграда с ознакомительной миссией.

В свою очередь я тоже представился, пригласил гостя к столу.

— Имею поручение, — сказал генерал на вполне сносном русском языке, — ознакомиться с политическим положением в крае и отношением югославов к частям Красной Армии.

Я рассказал о подлинно дружественных чувствах, которые проявляет население к советским воинам, о полном взаимопонимании между нашими и югославскими частями.

Выслушав мой рассказ, генерал сказал, что он рад столь теплым отношениям.

Гость высказал слова искренней благодарности в адрес советских воинов. Затем он коротко рассказал о положении в стране и выразил желание встретиться с командиром корпуса.

Мы тут же выехали на НП, где находился командир корпуса. В дороге генерал не без гордости рассказывал о героической борьбе народов Югославии против гитлеровских захватчиков, о той огромной помощи, которую оказывает Югославии Советский Союз и его победоносная Красная Армия.

— Ваша армия и ваш народ, — сказал он с каким-то особым теплом, — помогли нам не только тем, что перемалывали основные силы немецко-фашистских захватчиков, но и примером своего беззаветного героизма.

Мне вспомнились где-то вычитанные слова активного участника антифашистского движения, известного югославского поэта Владимира Назора, который, обращаясь к жителям города Глине, говорил:

«В русских народных былинах воспевается великий легендарный герой Илья Муромец... Я желаю вам, чтобы вы подумали о нем. Кое-что вы услышите в ночной тишине. Вы услышите его тяжелые шаги. Это наш товарищ — богатырь, который приближается к нам с Востока. Он... перешагнул не только Днепр, но в Днестр, он дойдет до Карпат и перешагнет их. Некоторые сердца затрепещут от испуга, а наши — от радости!»

Да, югославы ждали помощи с Востока и не ошиблись в своих ожиданиях!

Генерал рассказал о наступлении югославских войск в [277] направлении Адриатического побережья, куда они вышли значительно раньше английских и американских войск. Он возмущался грязной закулисной игрой союзников с целью помешать югославским частям в освобождении этих районов.

Беседа была продолжена на НП, теперь к ней присоединился и генерал П. А. Артюшенко. Наш гость повторил вопросы, которые его интересовали. Командир корпуса подробно рассказал о наших взаимоотношениях с югославскими частями в ходе ликвидации вражеских плацдармов на реке Драва.

— Теплые встречи с югославскими товарищами, — подчеркнул он, — останутся навсегда в нашей памяти.

Мы говорили о мужестве воинов двух братских армий, их дружбе, об общей цели, к которой стремятся народы Советского Союза и Югославии.

Генерал Лядо Абражиц рассказал о некоторых особенностях созданной в процессе освободительной войны югославской армии.

— Нередко в наших частях, — говорил он, — можно встретить целые семьи, в том числе и женщин.

— Мы это наблюдали, — отозвался Павел Алексеевич. — И приятно удивлялись той служебной строгости и чистоте отношений, которые поддерживались в частях, несмотря на их необычный состав.

Покидая корпус, югославский генерал горячо благодарил наших воинов за участие в освобождении его страны. С ним видеться больше не пришлось. Но до конца войны мы общались с населением Югославии, встречались со многими югославскими воинами — горячими патриотами своей освобожденной родины, достойными глубокого уважения в дружбы.

* * *

Соединения и части корпуса с боями продолжали продвигаться вперед.

11 апреля мы с командиром корпуса ехали на наблюдательный пункт командира 122-й стрелковой дивизии. На обращенных к нам скатах высоты, где размещался НП, уже можно было различить фигуры людей, находящихся вне траншей. До нас доносились разрывы снарядов и мин, треск пулеметов — за высотой и по сторонам от нее шел бой. Правда, гребни высоты скрывали от нас его участников. В районе НП и на примыкающем к нему горном проселке, [278] скрытых от наблюдения противника, было спокойно. Но, как часто бывает на войне, тишина оказалась обманчивой.

В тот момент, когда до НП оставалось около километра, вокруг него внезапно вырос плотный частокол артиллерийских разрывов. К небу взметнулись серые столбы грунта. Спустя две-три секунды резкий звук взрывов, оглушая, забарабанил по нашим перепонкам. Застонала земля, густая пелена дыма и пыли вмиг затянула всю высоту. Шофер резко затормозил машину, и мы вышли на обочину.

— Остался ли кто там в живых... — произнес комкор о чувством глубокого огорчения. — Довольно точно, сволочи, накрыли НП, выходит, их разведка сработала... Не думаю, что это результат оплошности Старика (так он уважительно называл командира дивизии А. Н. Величко, очевидно за его обильную седину). — Затем, как бы про себя, командир добавил: — Но с налетом поторопились малость. Чуть позже могли прихватить и нас с вами заодно.

Через четыре-пять минут разрывы снарядов прекратились так же внезапно, как и начались. И хотя не было никакой уверенности в том, что противник не повторит артиллерийского обстрела, Павел Алексеевич заторопился к машине.

Подъехав к высоте, мы поднялись по ходам сообщения к ее гребню. Жертв налета оказалось куда меньше, чем можно было ожидать. Спасло хорошее инженерное оборудование НП. Но без потерь все же не обошлось. В числе раненых были командир дивизии генерал-майор А. Н. Величко и дивизионный инженер инженер-майор Н. В. Огарков.

Командира к нашему приходу успели перевязать, и он с забинтованной головой пытался управлять боем. Инженера дивизии продолжали бинтовать. Он потерял много крови. Его худое и без того бледное лицо, казалось, просвечивало, но держался он, как и командир, мужественно, не выдавая мучившей его боли.

— Как себя чувствуете, товарищ майор? — обратился комкор к инженеру, когда медицинская сестра наложила повязку.

— Хорошо, товарищ генерал, — стремясь сохранить бодрость, ответил он. — Вот только ранение совсем некстати: и дело не доделано, да и уходить в госпиталь накануне Победы не хочется.

Раненых с НП отправили в госпиталь, пожелав им счастливого пути и скорого возвращения. Санитарная машина скрылась в складках местности, а каждый из нас, провожавших, [279] думал о них. Память воскрешала до деталей встречи с Алексеем Николаевичем Величко, тепло окрашивала его образ признанием свойственной ему мудрости, подлинного, неброского героизма, скромности и в высшей степени добропорядочности.

Перед глазами зримо вставали картины встречи с инженером дивизии. Вспомнилось, как в январе, в тяжелой обстановке начала боев под Будапештом, он вместе с командиром и бойцами саперного батальона устанавливал противотанковые мины непосредственно перед атакующими танками противника, подавая пример хладнокровия, и как на этих минах подорвались вражеские танки. А с каким старанием он занимался строительством оборонительных сооружений в полосе 26-й армии! Его мы ставили тогда в пример инженерам других дивизий.

Мужество и героизм проявил Н. В. Огарков на реке Драва и в последующих боях. Всесторонний анализ обстановки, обоснованность предложений при обсуждении плана освобождения Надьканижа, ясность суждений и четкость формулировок, которыми отличались его доклады при встречах в ходе боев, — все это свидетельствовало о высокой профессиональной подготовке инженера дивизии и его глубоком знании дела.

Пройдет полтора десятка лет, и мне, в то время члену Военного совета, снова придется наблюдать Николая Васильевича Огаркова, но теперь уже на учениях, знакомиться с опытом его деятельности на командирском поприще. И всякий раз я мысленно возвращался к встречам на войне, особенно к той, последней — в горах Югославии. Многое, очень многое отличало комдива — генерал-майора от инженер-майора. Теперь за плечами у него был опыт службы на многих ответственных должностях, в том числе начальника оперативного управления штаба приграничного округа. Более глубокие и всесторонние знания, полученные в Военной академии Генерального штаба и в результате настойчивой самостоятельной работы (в дополнение к приобретенным ранее в Военно-инженерной академии), позволили расширить оперативный и политический кругозор. И все же это был тот, прежний, которого я знал раньше, и не только по внешним признакам — такой же стройный, собранный и энергичный, но и по внутренним качествам. Человек большого трудолюбия, высокой организованности и деловитости, пытливого, гибкого ума и беспокойного характера, сильной воли и глубоко партийного отношения к порученному делу. И неудивительно, что за непродолжительный период [280] командования дивизией он сумел, опираясь на политотдел и партийную организацию, вывести ее в число лучших.

Пройдет еще десятка полтора или чуть больше лет, и Николай Васильевич Огарков станет Маршалом Советского Союза — начальником Генерального штаба и первым заместителем Министра обороны СССР.

Вернусь к событиям весны 1945 года.

Командир корпуса П. А. Артюшенко взял на себя управление боем 122-й дивизии. Он тут же распорядился вызвать на НП заместителя командира дивизии полковника Т. И. Сидоренко.

Бой продолжался с неослабевающей силой. И хотя день уже клонился к вечеру, нам никак не удавалось овладеть сильно укрепленной высотой с отметкой 339 — она была ключом ко всей обороне противника.

Было решено: пользуясь ночной темнотой, скрытно обойти высоту и атаковать противника с тыла. Подобрали для этого специальный отряд. В числе других в него вошли коммунисты младший лейтенант К. Г. Ушивец, старший сержант А. А. Селичев, комсомольцы рядовой В. П. Путалов и ефрейтор В. Г. Щепин. Возглавил отряд опытный офицер, член КПСС старший лейтенант А. И. Стекольщиков.

С помощью двух югославских патриотов, которые хорошо знали все тропки в горах, отряд обошел господствующую высоту и одновременно с подразделениями, наступающими с фронта, атаковал противника. Высоту взяли. Путь для нового продвижения был открыт.

* * *

Утро 9 мая 1945 года... Мы находились вдали от Берлина, в небольшом селе Пуцонци. Еще накануне на КП корпуса поступила телеграмма командующего 3-м Украинским фронтом с известием о капитуляции фашистского рейха.

Ласково светило солнце. Как и всюду, жители югославского села ликовали, обнимали друг друга, выражали чувства дружбы и глубокого уважения к воинам Красной Армии. Гремели выстрелы — воины корпуса салютовали в честь исторической победы. Во всех частях и подразделениях проходили полные восторга митинги. У многих на глазах навертывались слезы — слезы радости.

— Великий и светлый день сегодня, Наумыч, — сказал П. А. Артюшенко, когда мы возвращались на КП с митингов. — И гордиться мы можем не только Победой, но и величием [281] духа советского народа, его способностью одолеть неимоверные трудности и лишения.

Павел Алексеевич по памяти, почти дословно воспроизвел изречение Белинского:

«У всякого народа своя история, а в истории свои критические моменты, по которым можно судить о силе и величии его духа, и, разумеется, чем выше народ, тем грандиознее царственное достоинство его истории, тем поразительнее трагическое величие его критических моментов и выхода из них с честью и славою победы»{45}.

— Но уроков тоже забывать нельзя, — добавил комкор с некоторой грустью в голосе.

Да, забывать уроки истории конечно же неразумно.

Перед мысленным взором проходили почти все 1418 военных дней и ночей, бесчисленные километры на тернистом пути — от западных границ Литвы через опаленные огнем леса Карелии, поля Украины, Молдавии, Румынии, Венгрии, Югославии до границ Австрии...

Вспоминались эпизоды жестоких боев, лица живых и мертвых однополчан. Нередко память смещала или объединяла черты одних с другими, а воображение сливало многих в единый величественный образ сказочного героя и богатыря. А сказочного ли?

Разве каждый из тысячи, а может, десятков тысяч, с кем я встречался на войне, в своем беззаветном стремлении защитить Родину, готовый отдать и отдававший и не только силы и кровь, но и самое жизнь, не был героем? Разве те, кто в неимоверно трудных и поначалу крайне неравных условиях одолели зловещие силы гитлеровского фашизма, не являются богатырями?

И первыми среди них были коммунисты. С великим достоинством они выполняли предписанную им Уставом партии и велением сердца роль авангарда, воодушевляя и поднимая других личным примером, страстным партийным словом. В годы войны не было в нашем обиходе словосочетания «активная жизненная позиция». Понятие это появилось значительно позже. Но именно такая позиция, то есть постоянная морально-политическая и психологическая готовность и способность выполнить долг по защите Родины даже ценой собственной жизни, отличала коммунистов, всех подлинных советских патриотов и интернационалистов на фронте.

Знакомые нам с юности слова — «Коммунисты, вперед!» [282] звучали не только из уст командиров или политработников. Они набатом гремели в сердце каждого члена и кандидата в члены партии. Коммунисты влияли прежде всего личным примером.

Война потребовала от каждого коммуниста не минутной вспышки храбрости, а зрелого, осознанного и постоянного горения, подлинного мужества и героизма. Именно коммунисты были призваны нести факел, увлекающий людей на подвиг, освещающий им путь к Победе.

Хочется напомнить, что три миллиона коммунистов пали смертью храбрых. И пять миллионов советских патриотов за годы войны пополнили ряды партии. Все они своей самоотверженностью подтвердили высокое звание политического бойца. Несколько тысяч коммунистов были моими однополчанами.

Трудная эта должность — быть коммунистом на войне. Да и только ли на войне? С чувством благоговения я храню память о многих, кому вручал партбилет, горжусь их подвигами.

Закончив войну, коммунисты-однополчане, подобно миллионам других фронтовиков, пошли трудиться на заводы я стройки, в колхозы и совхозы. И они трудились и трудятся самоотверженно, с присущей советским патриотам энергией.

Командир орудия полковой батареи 580-го стрелкового полка В. С. Голубев стал передовым рабочим на горнообогатительном комбинате в городе Кривой Рог, при освобождении которого он отличился.

Полковой инженер 595-го полка А. Я. Хохлачев ныне является строителем оросительной системы на молдавской земле, в освобождении которой он также участвовал.

Тяжелое ранение в августе 1943 года под Старой Руссой прервало фронтовую службу помощника начальника политотдела по работе среди комсомольцев С. Ш. Неймана. Нелегким и долгим оказалось его лечение. Вернувшись из армии, он стал строителем и сейчас успешно возглавляет один из отделов Главного управления строительства в столице.

Командир разведроты В. Ф. Холод после войны возглавил и вывел в передовые колхоз на Украине.

Взводный агитатор младший командир А. И. Черепанов, выросший в 523-м стрелковом полку до командира пулеметной роты, был затем тяжело ранен и почти два года провел в госпиталях. После демобилизации стал преподавателем, а затем директором педагогического института в Новосибирске. Защитив кандидатскую, а потом и докторскую [283] диссертации, он уже много лет возглавляет один из институтов Академии наук СССР.

Заместитель политрука батареи, а затем секретарь политотдела А. А. Самсонов вырос до начальника финансового управления одного из союзных министерств.

Рядовой 523-го стрелкового полка Н. А. Тулин много раз отличался в боях, был ранен. После госпиталя окончил курсы младших лейтенантов и участвовал в освобождении Румынии, Югославии, Венгрии, Австрии. Уволившись в запас, Николай Алексеевич стал студентом Института стали в Москве, потом работал в Челябинске инженером, начальником цеха, а с 1968 года — директор металлургического завода. С августа 1975-го Н. А. Тулин — заместитель министра черной металлургии СССР, доктор технических наук. К наградам боевым прибавились награды трудовые, в том числе медаль лауреата Государственной премии.

Сержант Алексей Скурлатов, бывший разведчик артполка, закончил войну в Болгарии. Это его именем называют болгары монумент в честь советского солдата, установленный на холме Освободителей в городе Пловдив. Алексей, вернувшись в родное село Налобиха, что на Алтае, стал отличным механизатором. Последние десять лет он работает слесарем на моторемонтном заводе, является рационализатором.

Многие однополчане все эти годы продолжали служить в рядах армии, отдавая свои силы, опыт и знания делу вооруженной защиты Родины. Лейтенанты, водившие в атаку подразделения в победоносном сорок пятом, становились командирами батальонов, полков, дивизий... Иные, отслужив положенный срок, уходили в запас или отставку. Но все они, заслуженные ветераны, охотно, с большим старанием занимались и занимаются военно-патриотическим воспитанием молодежи, выступают в школах, неустанно пропагандируют боевые традиции наших славных Вооруженных Сил.

Так складывались послевоенные судьбы однополчан. Конечно, о всех рассказать трудно, да и вряд ли возможно. К тому же связи со многими из них, к сожалению, давно уже утрачены. Но я глубоко убежден, что ветераны — коммунисты, все воины дивизии и корпуса, прошедшие через горнило сражений, подают достойный пример нашей молодежи.