Трудное начало
14 января 1945 года по пути к новому району сосредоточения мы побывали на КП 3-го Украинского фронта: П. А. Артюшенко — у командующего Маршала Советского Союза Ф. И. Толбухина, а я — у начальника политического управления генерал-майора И. С. Аношина, которого хорошо знал еще по 37-й армии.
— Шинкаренко, откуда? Мы же отправили его на курсы в Москву, — воскликнул генерал, когда ему доложили [218] обо мне. Видимо, за быстро текущими событиями он и не заметил, что с тех пор прошло уже целых полгода.
Выслушав доклад о соединениях и руководящем составе корпуса, Иван Семенович со свойственной ему неторопливостью, выработанной, очевидно, еще в период работы секретарем Башкирского обкома партии, дал указания по организации партийно-политической работы. Особое внимание обратил на взаимоотношения войск с местным населением.
— Каждый воин, — подчеркнул генерал, — должен хорошо понимать: мы — армия освободителей, а не оккупантов.
Вместе с командиром корпуса зашли к начальнику штаба фронта генерал-лейтенанту С. П. Иванову, побывали у начальника оперативного управления генерал-майора А. П. Тарасова. По их информации, войска 3-го Украинского фронта частью сил совместно с войсками 2-го Украинского фронта вели бои по уничтожению окруженной группировки противника в венгерской столице. Другая, большая часть войск действовала на внешнем фронте окружения западнее и юго-западнее Будапешта и в эти дни успешно отразила контрудар немецко-фашистских войск севернее Секешфехервара.
— Сейчас, — сказал нам генерал Тарасов, — на западе пока спокойно. Есть данные, что противник начал отводить свои танковые соединения. Ваш корпус пока останется в резерве фронта.
Нам было приказано связаться с генерал-лейтенантом И. Т. Шлеминым, командующим 46-й армией, действующей к северу от озера Веленц, организовать рекогносцировку маршрутов в этом направлении, где, как мы поняли, не исключались действия корпуса.
К исходу 17 января соединения, входившие в наш корпус, переправились с левого берега Дуная на правый. На левом берегу пока оставались часть боеприпасов, вещевое имущество и продовольствие.
Новый контрудар, которому гитлеровцы дали экзотическое кодовое название «Сад пряностей», начался 18 января. Известие о нем, как и приказ командующего фронтом занять оборону в тылу войск первого эшелона, для нас было несколько неожиданным. По решению комкора две стрелковые дивизии — 21-я и 122-я должны были занять оборону западнее канала Шарвиз, а 104-я составляла второй эшелон корпуса.
Сигнал о подъеме по тревоге дивизиям был передан по радио. Туда сразу же направились офицеры связи с приказом на карте, а также работники политотдела корпуса, [219] получившие задания по оказанию помощи в организации партийно-политической работы.
Обстановка не оставляла времени на сборы и совещания. Поэтому работники политотделов дивизий, получив указания, тут же разъехались по частям. Перед маршем в полках и батальонах состоялись короткие митинги.
Вместе с командиром корпуса небольшая группа офицеров штаба и политотдела выехала вперед, с тем чтобы заранее, до подхода частей, ознакомиться с обстановкой. Предстояло уточнить задачи войскам, оказать необходимую помощь командирам и политработникам. В сгущавшихся сумерках мы тронулись в путь, не подозревая, что рубеж, на котором мы должны были занять оборону, уже в руках противника.
Уже в 20–25 километрах от переднего края обороны мы встретили несколько групп отходивших тыловых подразделений 252-й стрелковой дивизии. Командиры этих групп утверждали, что позиции прорваны и противник находится совсем рядом. Верить этому не хотелось. Но вскоре по машинам застрочили пулеметные очереди. К счастью, фашисты не разобрались, приняв в темноте наши автомашины за танки или бронетранспортеры, и поспешили с открытием огня. Это позволило нам избежать расплаты за свою беспечность. Сигнал об опасности был срочно передан в дивизии.
Как потом стало известно, гитлеровцы скрытно сосредоточили в районе юго-западнее города Секешфехервара 1, 3 и 23-ю танковые дивизии и дивизии СС «Викинг» и «Мертвая голова» 4-го танкового корпуса СС, имевшего в своем составе свыше 600 танков и штурмовых орудий и более 1200 орудий и минометов. Этими силами они с утра 18 января внезапно нанесли удар на участке Оши, Балатон-Фекаяр.
Удар преследовал далеко идущие цели: выйти к реке Дунай, расчленить войска 3-го Украинского фронта, затем, прикрывшись с юга, развить наступление в северном направлении, деблокировать окруженную группировку в Будапеште и совместно с ней разгромить 46-ю и 4-ю гвардейскую советские армии. В последующем враг рассчитывал уничтожить 57-ю армию и восстановить оборону по рубежу реки Дунай, захватить плацдарм на его восточном берегу. Это была, как уже отмечалось, третья попытка противника.
Подтверждая исключительную важность этого наступления, командующий 6-й армией генерал Бальк в телеграфном разговоре с командиром 4-го танкового корпуса генералом войск СС Гилле заявил: «Мы должны постараться [220] справиться с этой задачей... Это решает все, иначе мы погибнем».
По свидетельству пленных, солдатам вторично был зачитан категорический приказ Гитлера о необходимости любой ценой прорваться к Будапешту. В ряде соединений с солдат брали клятвенное обязательство, что они выполнят приказ. Замечу, что никогда раньше ни о чем подобном мы не слышали.
Итак, гитлеровцам удалось прорвать оборону наших дивизий и уже в первый день наступления продвинуться на восток до 28 километров. Такова была обстановка в момент выдвижения корпуса. Но она прояснилась не сразу.
После столкновения с противником мы повернули к приближающимся колоннам своих дивизий. Первым встретился 116-й стрелковый полк. Командир полка подполковник С. С. Ефимов четко доложил:
— Сигнал о предстоящей встрече с противником получил. Предупредил командира походной заставы. Принимаем меры к повышению бдительности и боевой готовности, особенно в подразделениях боевого охранения и разведки.
Уточнив некоторые вопросы, комкор одобрил действия командира полка.
Заместитель командира по политчасти майор А. М. Мальцев доложил о партийно-политической работе. Как бы оправдываясь, он сожалел, что перед выходом успел провести лишь инструктаж замполитов батальонов да короткий митинг в полку.
— Всю остальную работу — инструктаж партийного актива, разъяснение боевой задачи — ведем на ходу, переходя из роты в роту. Политработники полкового звена и агитатор политотдела дивизии капитан Клюев находятся в батальонах. Настроение у личного состава боевое, — сообщил он.
При подходе к деревне Шаркерестур 116-й полк был встречен огнем вражеских танков и мотопехоты. Гитлеровцы не только вышли к каналу Шарвиз, но и захватили мосты, а к исходу 18 января успели переправиться на восточный берег.
В ночном бою полк частично потеснил противника, овладел восточной окраиной деревни Шаркерестур. Тем временем в район действий полка подошла 181-я танковая бригада (32 танка и САУ) 18-го танкового корпуса. Общими усилиями они отразили шесть атак и еще больше потеснили врага. [221]
326-й полк 21-й дивизии и два полка 122-й дивизии успели опередить противника и вышли на рубеж Валу-Башьян, Тац, Аба. Однако времени до рассвета оставалось мало, грунт был мерзлый, и они не сумели как следует закрепиться. А утром 19 января противник предпринял массированную танковую атаку.
Бой был исключительно напряженным и упорным. Гитлеровцы, опьяненные успехом первого дня наступления, настойчиво атаковали наши наспех занятые позиции. Но воины полков не дрогнули. Они дрались с большим мужеством. Недостаток в артиллерии и боеприпасах восполнялся бутылками с горючей смесью и противотанковыми гранатами.
Особо отличились дивизионные саперы. Они выставили мины перед атакующими танками. На этих минах подорвалось несколько машин врага. Непосредственным организатором действий саперов был инженер-майор Н. В. Огарков.
Первая атака противника была отбита. На поле боя остались подбитые шестнадцать танков, два бронетранспортера и одно штурмовое орудие противника. Существенную помощь оказали в этом подошедшие в район Аба подразделения 110-й танковой бригады 18-го танкового корпуса.
В 16.00 началась новая атака. Противник сосредоточил на узком участке фронта до 100 танков и штурмовых орудий, поддержанных массированными бомбежками авиации, и, сместив несколько к югу направление удара, прорвал все же нашу оборону. Штаб и два полка 122-й дивизии оказались отрезанными от основных сил корпуса и вынуждены были отойти на северо-восток.
В штаб корпуса поступили данные авиаразведки о движении крупных сил танков и мотопехоты противника из района деревни Шарбоград в северо-восточном направлении, в обход 21-й дивизии, южнее ее километров на пятнадцать. В связи с этим командир корпуса приказал 104-й дивизии переместиться к югу, занять оборону в районе Херцегфальфа, с тем чтобы не допустить дальнейшего продвижения противника в сторону Дуная.
К сожалению, выполнить приказ дивизия не смогла. Противник, имея преимущество в скорости маневра, к этому времени уже вышел в район Херцегфальфа. Вскоре передовые части врага появились в районе Якобсаллаш и открыли огонь по Шарашд, где располагались штабы 133-го стрелкового и 18-го танкового корпусов. 104-й дивизии была поставлена новая задача — занять оборону в районе Шарашд. Для оказания помощи в организации партийно-политической [222] работы в дивизию были направлены работники политотдела корпуса майоры Г. Т. Капитонов и Н. Ф. Бабушкин.
К утру 20 января 21-я и 104-я дивизии и 715-й полк 122-й дивизии вместе со штабом корпуса, а также штаб и части 18-го танкового корпуса оказались в окружении.
Приказа на отход не поступило, войска заняли круговую оборону по рубежу Аба, Шаркерестур, Якобсаллаш, Шарашд и вели упорные бои. Противник наседал яростно, спешил нанести нам поражение, с тем чтобы сосредоточить все силы для наступления на Будапешт. В ряде мест его танки прорывались в наше расположение и утюжили наскоро отрытые окопы. Но люди стояли насмерть. Вот «тигр» вздыбился на окопе ефрейтора Федора Ракуля. Казалось, стенки окопа не выдержат, рухнут, бронированная громадина сомнет человека. Но окоп был отрыт Ракулем почти полного профиля. Едва корма танка сползла с бруствера, ефрейтор тут же поднялся, метнул гранату и поджег танк. Другой вражеский танк загорелся от гранаты, брошенной лейтенантом Андреем Лукиным. Наводчик Владимир Рассказов подбил из противотанкового ружья два бронетранспортера. Добился успеха и командир орудия сержант Александр Гордеев. Заменив раненого наводчика, он уничтожил вражеский танк и бронетранспортер. Вскоре Гордеев был ранен, но продолжал бой.
— Останусь на станине орудия, но врага не пропущу, — ответил он фельдшеру, предложившему следовать на полковой медпункт.
Заместитель командира батальона 273-го стрелкового полка капитан В. А. Аболихин, когда выбыл из строя расчет пулемета, сам лег за пулемет и вел огонь по атакующему врагу. Капитан был ранен в обе ноги, но оставался в строю до конца боя.
С такого рода фактами мне доводилось встречаться много раз и раньше. Нередко воины вступали в конфликт с медиками, оберегавшими порядок эвакуации и лечения раненых. У меня всякий раз возникал вопрос: что это — безразличие к жизни? Ведь после наложения повязки вероятность нового ранения и даже гибели в бою не становилась меньшей. Нет, дело тут не в пренебрежении к жизни. Люди возвращались на поле боя не за смертью, а за победой, хотя и не всем потом удавалось стать ее свидетелем.
Здесь, видимо, в какой-то мере сказывался психологический настрой человека, его увлечение боем. Все чувства как [223] бы концентрируются на одном — на победе. Состояние это знакомо многим фронтовикам.
Поведение бойцов и командиров на поле боя во многом определялось чувством войскового товарищества и братства, сознанием ответственности перед коллективом. Воин, будучи раненным, стремился разделить с боевыми друзьями и радость победы, и горечь неудач, он не хотел отстать от своего полка, подразделения.
И все же главное, что побуждало людей забывать о физической боли и презирать смерть, что духовно возвышало их, поднимало на подвиги, — это всесильное, гордое и светлое чувство советского патриотизма, сознание личной ответственности за судьбу Родины. Именно оно, это чувство, явилось источником массового героизма.
А бои становились все более напряженными. Противник обладал численным превосходством, особенно в танках. Нам явно не хватало артиллерии и боеприпасов. В 18-м танковом корпусе оставалось всего лишь полтора десятка боевых машин.
Связь со штабом фронта, которому мы подчинялись, не действовала. Но вот после многочисленных попыток радистам удалось связаться с Генеральным штабом. О нашем положении и наших просьбах Москва передала командованию фронта. Вскоре к нам прибыл на По-2 офицер штаба. На этом же самолете нам доставили немного патронов.
В ночь на 21 января к нам поступил приказ командующего фронтом: «Совместно с 18-м танковым корпусом прорвать рубеж, занятый противником, и к концу 21 января выйти на рубеж Алап, Элёсаллаш, Дунафельдвар и занять оборону фронтом на север».
Той же ночью на наш КП прибыл командир 18-го танкового корпуса генерал-майор П. Д. Говоруненко, небольшого роста, смуглолицый, со щеткой густых бровей. Когда-то был комиссаром, но в годы войны успел пройти хорошую командирскую школу.
С пониманием дела оценивая обстановку, генерал Говоруненко изложил план совместных действий по прорыву вражеского рубежа и выходу из окружения. Его план в основе своей совпадал с планом, разработанным командиром нашего корпуса, и потому обсуждение вопроса не потребовало много времени. По существу, лишь уточнялись детали. Принятым решением предусматривалось ударом двух групп — 21-й стрелковой дивизией и одним полком 122-й дивизии с 181-й танковой бригадой (всего 8 танков) в направлении Шаркерестур, Алап и 104-й стрелковой дивизией [224] с 110-й и 32-й моторизованными бригадами в направлении Шарашд, Чиллар — прорвать позиции противника и выйти на рубеж, указанный комфронтом.
Мы сразу же вместе со старшим инструктором политотдела корпуса майором П. И. Широковым выехали в 21-ю стрелковую дивизию. Мела поземка. Машина, наталкиваясь на сугробы, буксовала. На КП дивизии добрались только к рассвету.
Приказ на выход из окружения дивизия уже получила. Полковник В. А. Архангельский вместе с начальником штаба И. Е. Уваровым и начальником политотдела Д. Д. Тимофеевым заканчивал выработку решения. Я передал рекомендации командира корпуса, напомнил о важности личного общения начальников со всеми категориями личного состава.
Пока вырабатывалось решение, доложили: группа вражеских танков и бронетранспортеров движется к командному пункту. Мы заняли круговую оборону.
Шум моторов нарастал. Вскоре стали просматриваться очертания машин. Раздались выстрелы, посыпались со звоном стекла окон, черепица с крыш. Встретив ответный огонь наших пушек, машины противника остановились в пятистах — шестистах метрах. Завязался огневой бой. Противник, потеряв бронетранспортер, отступил.
Захожу в помещение политотдела дивизии. Встречаюсь здесь с подполковником Я. Н. Бубновым и агитатором политотдела дивизии капитаном А. С. Клюевым, только что вернувшимися из 116-го и 326-го полков.
— В течение истекших суток, — доложил Клюев, — в полку немало сделано по сооружению укреплений, приспособлены к обороне многие здания. Люди стойко отражают атаки противника. А вот патроны и снаряды на исходе...
Мы ознакомили командиров и политработников с общей обстановкой, с задачей корпуса, поставленной командующим фронтом. Еще раз уточнили мероприятия политотдела, распределили его работников по воинским частям.
В 94-й стрелковый полк мы с майором Широковым приехали, когда командир полка майор Н. А. Коряков и замполит майор П. К. Жигулин вместе с начальником штаба обдумывали решение на бой. До этого полк находился во втором эшелоне. Теперь, при выходе из окружения, ему предстояла роль авангарда.
Командир определил боевой порядок полка, состав боевого охранения, боевые задачи батальонов и полковых подразделений. [225] Тут же вместе с майором Жигулиным был рассмотрен и план партийно-политической работы.
Все боевые распоряжения и указания отдавались четко, организованно.
— Теперь не сорок первый. Общее превосходство в силах на нашей, советской стороне. Поэтому я рассчитываю на смелые и решительные действия всех офицеров, сержантов и бойцов, — сказал командир полка на совещании комбатов и замполитов.
Оставив в полку майора Широкова, я вернулся на командный пункт корпуса.
Наша попытка прорвать вражеское кольцо днем 21-го успеха не имела. Во второй половине дня вместе с комкором П. А. Артюшенко мы побывали на КП 104-й дивизии, заслушали доклады комдива И. В. Обыденкова и начальника политотдела А. М. Таратынова о подготовке повторной атаки. Комкор в целях достижения внезапности сместил направление удара к западу. Побывали мы также в 242-м и 273-м стрелковых полках, действовавших в первом эшелоне, заслушали план боя, уточнили организацию взаимодействия. Комкор особо подчеркивал необходимость стремительности атаки и надежного обеспечения флангов. Он интересовался, кто из командиров будет возглавлять авангард при прорыве и подразделения охранения в ходе последующего движения.
С наступлением темноты обе ударные группировки войск атаковали противника и успешно прорвали его позиции. Однако и после прорыва гитлеровцы всячески пытались помешать выходу из окружения, преследовали части корпуса на всем пути.
Ночью 21 января авангардный полк 104-й дивизии и подразделения 110-й танковой бригады достигли Херцегфальфа и при поддержке огня артиллерии атаковали гарнизон противника, преградивший путь нашим войскам. Действуя частью сил с запада и усиленным стрелковым батальоном с севера, они сломили сопротивление врага и отбросили его на восточную окраину населенного пункта. Тем временем главные силы корпуса продолжали движение несколько западнее. После освобождения Херцегфальфа для его обороны и господствующей рядом высоты 164,0 были оставлены стрелковый батальон 217-го стрелкового полка и часть сил танкового корпуса. С рассветом противник перешел в наступление на Херцегфальф, и нашим воинам пришлось выдержать исключительно тяжелый бой. [226]
Мужественно сражался орудийный расчет коммуниста-сибиряка Т. Н. Муткова. Отражая натиск противника, он сжег два танка и три бронетранспортера. В ходе боя часть расчета погибла. Сам Мутков и заряжающий А. С. Борзунов были тяжело ранены, но позиции не оставили.
Бесстрашно действовали танкисты 18-го танкового корпуса. Экипаж лейтенанта Исакова вступил в бой с восемью «пантерами» и, действуя из засады, уничтожил четыре. Два танка противника поджег экипаж лейтенанта Осипова.
— Мой отец, — заявил Осипов, — погиб под Ростовом. Я занял в танке его место. Брат воюет в авиации. Мы поклялись матери — вернемся домой только с победой!
Итак, выход на рубеж был завершен. Части корпуса переходили к обороне. Сказывалось физическое и моральное напряжение минувших трех суток: люди буквально валились с ног. Но и теперь было не до отдыха. Командиры определяли задачи подразделениям, расставляли огневые средства, налаживали взаимодействие. А мне было приказано явиться к члену Военного совета фронта.
...Генерал-полковник А. С. Желтов находился в небольшом каменном особняке, стены которого были испещрены осколками снарядов.
— Вас ждут, заходите, — сказал порученец, как только я появился в приемной.
Лицо члена Военного совета несколько осунулось, глаза от недосыпания покраснели. Но с первых же минут я почувствовал: человек он неисчерпаемой энергии. Отложив в сторону бумаги, Алексей Сергеевич стал расспрашивать о корпусе.
Доложив об итогах боя при выходе из окружения, я перешел к изложению некоторых просьб. Требовалось доукомплектовать корпус и автотранспортом, и конским составом, и средствами связи. А. С. Желтов развернул тетрадь с листами, разделенными вертикальной линией, и начал записывать.
— Конечно, просьбы справедливы. Но сами понимаете, все это не вынешь из кармана. Потребуется какое-то время.
Затем генерал поинтересовался планом работы политотдела на ближайшие дни. Согласившись с общим направлением и основными мероприятиями, он заключил:
— Постарайтесь изучить со всеми категориями военнослужащих уроки последних боев. Критически проанализируйте работу политорганов и штабов. От них многое зависит. Главное, и на это обратите особое внимание, не только [227] рассказывать людям, что было не так, но и наглядно показать, научить, как можно и нужно делать лучше.
Член Военного совета сообщил об успехах советских войск на берлинском направлении.
— Похоже, что и здесь контрудар немцев выдыхается, — сказал он. — Шире используйте в разъяснительной работе обращение Военного совета фронта к войскам. Вы получили его?
— Пока нет.
Генерал тут же вызвал порученца, распорядился связаться с политуправлением и подготовить для меня необходимое количество экземпляров.
Наша беседа была непродолжительной. Но она запомнилась деловитостью члена Военного совета, его вниманием к людям, глубоким уважением к ним.
Сложный переплет боевых задач, которые выполняли войска корпуса при обороне и выходе из окружения, для предстоящего наступления обогатил нас немногим. И все же это был опыт. Опыт высокодинамичных и весьма напряженных боев с противником, располагавшим сотнями танков и штурмовых орудий. Поначалу мы настроены были весьма воинственно в отношении оценки действий подразделений и лиц, допустивших те или иные недочеты. Но после зрелых размышлений, особенно после беседы с членом Военного совета фронта, пришли к несколько другому выводу. Дело в том, что люди в большинстве своем участвовали в подобных боях впервые и тон анализа при всей остроте должен быть спокойным, товарищеским. Важно было сочетать анализ недостатков с показом и обоснованием более рациональных способов действий, с всемерным поощрением всего положительного, ибо, как справедливо заметил М. Горький, «похвала успешнее лечит людей, чем порицание»{37}. Итогом должно было быть обогащение знаниями, возрастание уверенности в своих силах.
На совещании руководящего состава с обстоятельным разбором боев выступил командир корпуса генерал-майор П. А. Артюшенко. С анализом действий полков и подразделений выступили также командиры дивизий и полков. Все это позволило затем провести поучительные беседы с офицерами, а также с сержантами и солдатами.
В те же дни состоялись собрания коммунистов и комсомольцев, обсудившие уроки боев и задачи дальнейшего повышения боевой активности воинов. Были проведены доклады [228] и беседы, на которых зачитывалось обращение Военного совета фронта.
Обороняться пришлось недолго. Уже с утра 24 января, воспользовавшись некоторым ослаблением группировки противника перед фронтом корпуса, мы перешли в наступление и продвинулись в северном направлении на рубеж Чирип, Шар-сент Миклош, Шермеки. 27 января в наступление перешли и войска фронта, находившиеся на северном фасе немецкого клина.
Нам вместе с 18-м танковым и 30-м стрелковым корпусами предстояло повторить в обратном направлении тот же путь, который мы прошли при выходе из окружения. Нелегкой была эта задача. Противник бросал в бой новые резервы. Боевые действия принимали все более ожесточенный характер. От их исхода в конечном счете зависела не только судьба будапештской группировки противника, насчитывавшей 188 тысяч человек. Это был очередной удар и по уже подорванному престижу фюрера: он ведь обещал освободить окруженных и взял на себя личное руководство операцией.
Развивая наступление, 21-я и 104-я дивизии корпуса к 29 января вышли на рубеж господский двор Сильфа, деревня Шарсентгота. 30 января была введена в бой 122-я стрелковая дивизия. Она успешно атаковала противника и вскоре после упорного, ожесточенного боя овладела деревнями Шарашд и Якобсаллаш.
Трудно сказать, как в тот момент чувствовал себя новый I змандующий группой армий «Юг» фашистский генерал Вёлер, который еще недавно, в дни наших боев в окружении, в телеграмме командующему 2-й танковой армией лживо утверждал: «Крупные части брошенных в бой механизированных соединений и одного вновь переброшенного стрелкового корпуса (это о нашем 133-м корпусе. — Г. Ш.) противника были разбиты»{38}.
28 января наш корпус, а также 30-й стрелковый и 18-й танковый корпуса вошли в состав 26-й армии. Ее управление прибыло из резерва Ставки. Командармом был назначен генерал-лейтенант А. Н. Гаген. Он отличался твердым характером, хорошей теоретической подготовкой и практическим опытом. За свои неполные пятьдесят лет успел стать участником трех войн. Первую мировую закончил штабс-капитаном. В годы гражданской войны командовал ротой, [229] батальоном. Великую Отечественную войну начал командиром стрелковой дивизии, которая за отличия в боях одной из первых была преобразована в гвардейскую. Затем командовал корпусом под Сталинградом и почти полтора года — 57-й армией, пройдя с ней путь от Харькова до границ Венгрии.
Трудные наступательные бои продолжались. Противник то и дело контратаковал танковыми частями. И все же шаг за шагом советские воины продвигались вперед.
2 февраля в районе Адонь, Адони-Саболч встретились ударные группировки 4-й гвардейской армии, наступавшей с севера, и 26-й армии, действовавшей с юга. Танковый клин гитлеровцев, прорывавшийся к Дунаю, был ликвидирован.
6 февраля войска 133-го корпуса вышли на рубеж Гуйя, Шанонъя, Калоз, форсировали канал Шарвиз и овладели плацдармом на его западном берегу.
— Ну вот и снова достигли знакомых мест, — сказал начальник политотдела 122-й дивизии подполковник А. И. Еремеев. — Период «акклиматизации» можно считать законченным.
Да, за истекшие две недели соединения и части корпуса прошли большую школу. Их успеху способствовали и благоприятное общее положение на фронтах, и пропаганда боевого опыта, и поощрение отличившихся в боях. Сказывалось и доброжелательное отношение к советским воинам со стороны венгерского населения.
Фашистская Германия теряла последнего своего союзника — салашистскую Венгрию. Еще в ноябре 1944 года партия венгерских коммунистов обнародовала проект Программы демократического восстановления и подъема Венгрии. 21–22 декабря в городе Дебрецене, освобожденном Красной Армией, состоялась сессия Временного национального собрания, на которой было образовано демократическое правительство во главе с бывшим командующим 1-й венгерской армией Бела Миклошем, перешедшим на сторону Красной Армии в октябре 1944 года. В освобожденных районах страны шло обсуждение проекта аграрной реформы. Все это благодаря радио и листовкам постепенно становилось достоянием личного состава венгерской армии и населения западной части страны, еще оккупированной фашистами.
Германское командование перестало доверять венгерским войскам самостоятельные участки, вкрапливая в их боевые порядки подразделения гитлеровцев. [230]
Чем-то совсем далеким, средневековым веяло от сообщения пленных венгров о сословных званиях их командиров и гражданских правителей: барон Крушина, герцог Эстергази, граф Андраши, маркграф Палавинчини...
Для нас, советских людей, «графы», «маркграфы», «бароны» и их господские дворы, густо увешанные рогами диких животных, казались древностью. Но это, как и сотни тысяч нищих в стране, было реальностью.
— Век двадцатый, а порядки, как при царе Горохе. Одним словом, средневековье, — сказал со вздохом сержант Александр Михалицин.
Наши воины сравнивали эту картину с советской действительностью и испытывали еще большее чувство гордости за свою социалистическую Родину.
12 февраля противник, сосредоточив на узком участке фронта части трех немецких танковых дивизий и 25-ю венгерскую пехотную дивизию, перешел в новое наступление с целью отвлечь внимание советского командования от намеченного в ночь на 13 февраля прорыва окруженных войск из Будапешта. Гитлеровцам удалось несколько потеснить отдельные наши подразделения. Тяжелый бой выдержали части 104-й дивизии. В деревне Чёс противник даже окружил 242-й стрелковый полк. Трое суток он сражался, находясь в окружении, но деревни не оставил. Гитлеровцы вынуждены были прекратить свои атаки.
Пробиться из Будапешта на запад врагу не удалось. Безуспешной оказалась и попытка командующего группировкой генерала Пфеффер-Вильденбруха и его штаба выбраться из города по туннелю. Генерал, встреченный при выходе из туннеля огнем, вынужден был бежать обратно. Отсидевшись некоторое время в разбитом доме, он вместе со своей группой капитулировал. 13 февраля были ликвидированы остатки будапештской группировки. А еще через сутки гитлеровцы прекратили и наступление, которое они вели в направлении деревни Чёс.
Смехотворным выглядело сообщение гитлеровской ставки, переданное несколькими днями раньше, о том, что «в связи с успехами немецких войск под Будапештом командующему окруженной группировкой командиру 9-го горнострелкового корпуса Пфеффер-Вильденбруху присвоено звание генерал-полковника и он награжден дубовыми листьями к Рыцарскому кресту». Наградили еще двух немецких генералов. Однако это не принесло утешения кому-либо из [231] них: первый, как известно, вскоре сдался в плен, а два других разделили участь погибших.
Так провалились все попытки фюрера по спасению будапештской группировки, которые немцы оплатили пятьюдесятью тысячами жизней солдат в самом городе и огромными потерями в частях, привлекаемых для деблокировки окруженных.
13 февраля 1945 года Москва салютовала в честь советских войск, овладевших Будапештом. Посильный вклад в эту победу внесли и воины 133-го стрелкового корпуса.