За рубежами Родины
Из Заполярья... в Румынию
Курсы действовали при Военной академии имени М. В. Фрунзе в Москве. Занятия начались в конце июля. Не прошло и двух недель, как слушатели курсов выехали в лагерь. Он размещался в красивом и богатом своей историей уголке Подмосковья.
Мы напряженно учились, впитывая недостающие нам военные знания. Но курсы не только совершенствовали подготовку политработников, они были и своеобразным резервом Главного политического управления. Не всем, кто начинал учебу, удавалось ее закончить. То одного, то другого слушателя приглашали в управление кадров, после чего он, как правило, тут же собирал чемодан.
...Было уже около двух часов ночи 6 сентября, когда, петляя по затемненным и малознакомым улицам столицы, я добрался до Наркомата обороны. А несколько минут спустя меня уже принял начальник отдела управления кадров ГлавПУ РККА полковник И. М. Науменко.
— Как смотрите на то, чтобы вернуться на фронт? — спросил он и, не дав времени для ответа, сообщил: — У нас был генерал Штыков, член Военного совета Карельского фронта, просил дать им начальника политического отдела корпуса с боевым опытом. В Главном политическом управлении решили рекомендовать вас. — Иван Митрофанович пристально посмотрел на меня.
В душе я мечтал о другом: вернуться на 3-й Украинский, где меня хорошо знали и я знал многих. Но сказать постеснялся. Вместо ответа спросил:
— Когда надо выезжать?
— Сегодня, — ответил Науменко.
Он достал из сейфа папку, полистал бумаги и протянул мне предписание... Приказ о назначении был подписан 5 сентября, днем раньше. [201]
И вот я в Беломорске, где разместилось управление Карельского фронта. Стоит на редкость для Севера теплая погода. Вокруг тишина, что как-то не вяжется с понятием фронтового города. Впрочем, следы вражеских бомбардировок есть и тут.
Начальник политического управления фронта генерал-лейтенант К. Ф. Калашников, едва выслушав представление, засыпал меня вопросами: кто и что я, где родился, где учился, где и как воевал? Терпеливо выслушав ответы, он сказал:
— По директиве Генерального штаба мы формируем три стрелковых корпуса. Ваш корпус — 133-й стрелковый формирует 19-я армия, действующая на Кандалакшском направлении. Командует армией генерал-лейтенант Козлов. Члены Военного совета — генерал-майор Панков и полковник Каплуновский.
— Панков? Сергей Иванович? — переспросил я.
— Да, он. А вы служили с ним?
— На Северо-Западном. Он был там членом Военного совета 11-й армии.
— Что ж, это неплохо, особенно на первых порах.
К. Ф. Калашников сообщил, что командиром корпуса назначен генерал-майор Павел Алексеевич Артюшенко, но он еще не прибыл с Прибалтийского фронта, где командовал дивизией.
— Но мы знаем Артюшенко еще по Волховскому фронту. Там он был начальником штаба 59-й армии, — добавил начальник политуправления. — Это генерал подготовленный, смелый. Основная же часть офицеров управления уже на месте. К 10 сентября корпус должен закончить формирование.
В тот же вечер, поговорив с работниками политуправления фронта, я отправился в армию. Член Военного совета С. И. Панков о моем назначении уже знал.
— Ну, Григорий, как здорово, что ты приехал, — воскликнул генерал-майор С. И. Панков, едва я переступил порог его походного щитового домика.
Начались расспросы о Москве, об общих знакомых.
Сергей Иванович рассказал об обстановке, о положении дел с формированием управления корпуса.
Обстановка на фронте, как я понял, складывалась благоприятной, хотя и далеко не простой. После летнего наступления войск Ленинградского и Карельского фронтов Маннергейм запросил мира. Новое правительство Финляндии приняло советские предварительные условия о разрыве с [202] Германией и с утра 4 сентября прекратило против нас военные действия. По приказу Ставки 5 сентября мы тоже прекратили боевые действия против финских войск. Но, во-первых, Маннергейму нет доверия и, во-вторых, и это главное, финны сами не во всем и не везде у себя хозяева. На их территории, в том числе против войск 19-й армии, действуют значительные силы гитлеровцев. 20-я немецкая горная армия, по существу, оккупирует весь север Финляндии. Как они, финны, поведут себя, пока неизвестно.
Член Военного совета армии сообщил, что офицеры управления формируемого корпуса опытные, хорошо знающие местные условия.
Начальником штаба назначен полковник С. И. Щербатенко, возглавлявший до этого разведку армии. Он окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. Заместителем начальника политотдела корпуса утвержден подполковник Я. Н. Бубнов. Прибыл он с должности начальника политотдела тыла 14-й армии.
Конечно, люди прибыли из разных мест, как правило, выдвиженцы. Потребуется немало труда, чтобы в короткое время создать органы, способные разумно и надежно управлять войсками.
С. И. Панков рассказал о дивизиях, их руководящем составе.
— Учтите, — подчеркнул он, — что войска долго находились в обороне, и главное теперь — помочь им научиться наступать.
Добрые советы высказал мне и начальник поарма полковник В. Е. Поморцев.
Народная мудрость гласит: «Начало трудно, а конец мудрен». Трудными были первые шаги и у нас. В какие-то считанные дни требовалось изучить личный состав как управления, так и частей корпусного подчинения, ознакомиться с дивизиями и одновременно организовать партийно-политическую работу по подготовке к наступлению, решить многие другие задачи, связанные с формированием корпуса. Всю работу строго спланировали.
Замечу, кстати, что в Подольске, в Центральном архиве Министерства обороны, я встретил любопытную пометку простым карандашом на полях первого нашего плана, сделанную кем-то из современных исследователей: «Много вопросов». Да, вопросов пришлось решать действительно много. Но мы располагали ограниченным числом [203] дней. А задачи — одна другой важнее — все неотложные. События торопили.
Начали с создания первичных партийных организаций в управлении корпуса и корпусном батальоне связи. Члены и кандидаты в члены партии становились на учет. Это давало возможность познакомиться со всеми коммунистами — офицерами управления, и я воспользовался этой возможностью.
Уже в первый день удалось побеседовать с командующим артиллерией корпуса полковником Абрамом Ивановичем Зайцевым и офицерами его штаба, с офицерами оперативного отделения, возглавляемого полковником Василием Ивановичем Москвиным.
— Ну, какое впечатление от бесед? — спросил за ужином начальник штаба корпуса Семен Ионович Щербатенко. И, не дожидаясь ответа, заключил: — Люди хорошие, горят желанием работать, но знаний и опыта, к сожалению, пока маловато.
С такой оценкой я был вполне согласен. Необходимо было, как и предупреждал член Военного совета армии, помочь офицерам в становлении.
Никто из сотрудников политотдела в корпусном звене тоже не работал. И свою практическую деятельность мы решили предварить семинаром о ленинском стиле в работе.
— С высоких материй начинаем, — скептически заметил кто-то.
Но именно на основе ленинских требований и того опыта, который был уже накоплен армейскими политорганами, нам и удалось найти ответы на многие вопросы, в том числе о месте и роли политического отдела корпуса, о стиле его работы. Доклад на эту тему обсуждали с большим интересом. На семинаре говорилось о партийной принципиальности и деловитости в деятельности политотдела, о его связях с массами воинов, о критике и самокритике, о единстве слова и дела, о повышении боевитости первичных и ротных партийных организаций.
Выступавшие полковник Я. Н. Бубнов, майоры Г. Т. Капитонов, П. И. Широков, П. А. Андросенко, Н. Ф. Бабушкин и другие высказывали различные мнения о том, что считать определяющим при работе политотдела в частях: организацию проверки исполнения или оказание практической помощи? С политработниками какого звена он должен главным образом заниматься? Как добиться оперативности [204] в решении назревших вопросов? Как лучше состав пял, план, рассчитанный на период наступления?
Обобщив все рациональное, мы пришли к выводу, что политотдел корпуса не должен подменять собой политотдел дивизии, как не должен он и копировать практику работы политотдела армии, хотя какие-то элементы того и другого неизбежно будет заимствовать. Четко представлялась роль политотдела в отношении дивизии, где есть свой политорган, и частей, замыкавшихся непосредственно на управление корпуса.
Контроль за деятельностью политработников представлялся нам в органическом единстве с оказанием им практической помощи, с пропагандой передового опыта. Главным теперь была организация партийно-политической работы, направленной на подготовку соединений и частей к наступательным действиям. Было решено работать в дивизиях группами, решая узловые проблемы совместно, в общей упряжке с политотделами дивизий.
Задач было много, и все они сложные и неотложные. Впрочем, на фронте обилию задач в той или иной степени всегда сопутствовал недостаток времени. Вспоминая те дни, порой удивляешься: как это командиры и политработники со всем справлялись?
А достигалось все это, очевидно, не только умением того или иного руководителя, но и высоким сознанием долга со стороны каждого воина, его ответственностью за порученное дело. Война была делом всех, и мерялись не задачи по силам, а силы по задачам. Сколько бы ни требовалось сил для решения той или иной задачи, столько их и находилось. Слова «невозможно», «не могу», «не успею» не существовали. И это было характерно как для рядового, так и для генерала.
Управление 133-го корпуса, как и политотдел, формировалось в короткие сроки. С приездом генерал-майора П. А. Артюшенко части и подразделения сразу же почувствовали его твердую руку.
Павел Алексеевич Артюшенко — выходец из семьи потомственных питерских рабочих. Успешно закончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. Войну начал полковником, командиром стрелковой дивизии, защищая родной город. Потом был начальником штаба армии, снова командовал дивизией и отличился в боях за Прибалтику. Это был высокого роста, стройный сорокалетний блондин. Выделялся он не только импозантной внешностью, но и какой-то подчеркнутой элегантностью. Частые встречи [205] убеждали в его высокой военно-теоретической подготовке. Он обладал солидным военным опытом и широким общим кругозором. Правда, на свою первую встречу с командиром корпуса я шел под впечатлением фразы, сказанной одним моим знакомым:
— Нелегко тебе будет с Артюшенко. Человек он грамотный, храбрый, но характер у него тяжелый. Да и с замполитами обычно не дружит.
Чуть-чуть тревожило: как сложатся наши отношения? Однако сомнения очень скоро исчезли. Утвердилась дружная совместная работа. Основой этому послужила прежде всего добросовестная и плодотворная деятельность коллектива работников политического отдела, практические дела которого высоко ценил командир корпуса.
Время торопило. Необходимо было скорее завершить работу не только по формированию управления, но и изучить подчиненные дивизии. Но как?
Подполковник Бубнов предложил затребовать от начальников политотделов письменные доклады.
— Это поможет, — сказал он, — получить необходимые данные в короткий срок.
Предложение было заманчивое, но поддержки не получило. Посадив людей за доклады, мы оторвали бы их от живого дела. А доклады не дали бы необходимой картины.
— Это все равно, что рассматривать положение дел в дивизиях чужими глазами, — горячо возражал старший инструктор политотдела Бабушкин. И он конечно же был прав.
... В 104-й стрелковой дивизии нас встретил начальник политотдела подполковник А. М. Таратынов.
Александр Михайлович Таратынов до войны был партийным работником в городе Иваново. Окончил краткосрочные курсы политсостава и до назначения в 104-ю дивизию занимал должность заместителя начальника политотдела одной из дивизий фронта. В 104-й совсем недавно, но ее дела и людей уже знал неплохо.
Дивизия, как это вытекало из его доклада, была ветераном Карельского фронта. Формировалась она в этих же краях весной и летом 1939 года, принимала участие в советско-финляндской войне. Командовал ею в то время генерал В. И. Щербаков, теперь командующий 14-й армией.
Один из полков дивизии — 273-й стрелковый в ту войну отличился на Кандалакшском направлении и был награжден [206] орденом Красного Знамени. В сентябре 1939 года полк посетил А. А. Жданов.
Несколько позже, находясь в 273-м полку, мы разговаривали с воинами, которые были участниками встречи с А. А. Ждановым. С большой теплотой они рассказывали о том, как видный деятель нашей партии, руководитель ленинградских коммунистов ходил по землянкам и беседовал с солдатами и офицерами, о его выступлении на митинге личного состава полка...
Воины дивизии проявили мужество и стойкость и в годы Великой Отечественной войны. Многие из них были удостоены наград. Дивизия воспитала трех Героев Советского Союза, в их числе майора Алексея Кирилловича Кузнецова, занимавшего должность начальника штаба 273-го полка. Об этом не без гордости рассказывал нам начальник штаба дивизии подполковник П. В. Кастырин.
— В августе 1941 года, — сказал он, — майор Кузнецов руководил выходом полка из окружения. В критический момент он сам лег за пулемет и ценой своей жизни обеспечил успех боя...
О том, как действовала дивизия в недавних боях, обстоятельно доложил заместитель командира дивизии А. В. Молоков. Части дивизии перешли в наступление в ночь на 9 сентября 1944 года. Они освободили населенные пункты Лиоколахти и Корья, захватили трофеи, пленных. Подразделения 217-го стрелкового полка овладели мостом через Курми-Ярви.
— Люди действовали с большим подъемом, — сообщил А. В. Молоков. — Один из батальонов 273-го полка перед Таллуски-Такоски подвергся сильной контратаке превосходящих сил противника. Командир батальона оказался ранен. Батальон возглавил замполит старший лейтенант И. С. Михеев. Противник, воспользовавшись наличием открытых флангов и ослаблением сил батальона, начал окружение. Но внезапной и смелой атакой батальон разгромил врага и восстановил положение.
В дивизии, несмотря на некоторые потери в последних боях, насчитывалось свыше 5700 солдат и офицеров, в том числе 2300 членов и кандидатов в члены партии и более 500 комсомольцев. Среди рядового и сержантского состава было много кадровых.
Два дня ушло на знакомство со 104-й стрелковой дивизией. Мы побывали в полках, встречались с командирами и политработниками батальонов, беседовали со многими бойцами. [207]
— Хорошие люди, — как бы подводя итог знакомству, сказал комкор, когда мы возвращались из дивизии.
Еще лучше укомплектованной оказалась 67-я стрелковая дивизия. Начальник штаба дивизии полковник Петр Кононович Полосов, в прошлом боец 1-й Конной армии, не без гордости докладывал:
— Дивизия насчитывает 6894 человека, в том числе: офицеров — 772, сержантов — 1732 и рядовых — 4390. Средняя численность стрелковых рот — 80–85 человек.
Да, дивизии такой укомплектованности я давно уже не видел.
— Нашу дивизию, — заметил начальник политотдела подполковник Николай Тихонович Агапов, — можно назвать ленинградской. Сформирована она в октябре 1941 года. Артиллерийский полк и медсанбат целиком состоят из добровольцев народного ополчения Фрунзенского района города Ленина.
Как и 104-я, 67-я дивизия была крепким, хорошо сколоченным соединением. Свыше сорока процентов ее воинов были членами и кандидатами в члены партии. Радовал молодой возраст личного состава. Так, среди рядовых и сержантов лица старше 30 лет составляли менее 10 процентов. Некоторую тревогу вызывал лишь недостаток опыта наступательных боев. Но дело ведь это наживное.
К 23 сентября формирование управления корпуса было завершено. Политотделу удалось к тому времени в какой-то степени изучить подчиненные части, оказать помощь в расстановке коммунистов и комсомольцев, в работе с боевым активом, ознакомить с опытом наступательных боев на других фронтах. О результатах своих наблюдений и вытекающих из них рекомендациях мы доложили командиру корпуса, а затем и на партийном собрании управления.
24 сентября по приказу командующего 19-й армией корпус вступил в управление подчиненными войсками и получил боевую задачу на преследование 169-й немецкой пехотной дивизии в направлении к государственной границе.
104-я стрелковая дивизия, как уже говорилось, вела бой с 9 сентября, преследуя отходившего противника, а 67-я дивизия должна была наступать во втором эшелоне и с выходом на рубеж горы Кейнувара развернуться из-за правого фланга 104-й и преследовать противника в на правлении Котала. [208]
Боевые действия в здешних местах во многом отличались от действий, с которыми я был знаком раньше. Наступать по всей ширине полосы было невозможно, приходилось действовать отрядами по направлениям. А это сильно усложняло управление, повышало роль командиров среднего звена, требовало от всех воинов широкой инициативы.
Гитлеровцы, отходя, густо минировали дороги, оставляли «сюрпризы», подрывали мосты, сжигали и разрушали жилища и другие сооружения, не щадя своего вчерашнего союзника. По данным финской печати, при отступлении из Северной Финляндии фашисты сожгли около 16 тысяч домов, 125 школ, 165 церквей и других зданий, разрушили 700 из 900 наиболее крупных мостов.
С болью в сердце воины корпуса узнали об уничтожении гитлеровцами военнопленных в лагере, который был обнаружен подразделениями 452-го полка.
— Трудно описать то, что мы увидели, — с волнением рассказывал старшина медицинской службы В. С. Хабаров, и губы его дрожали. — Трупы, сотни трупов, изуродованных, покалеченных, лежат навалом.
— Я много читал о зверствах немецких извергов, — добавил капитан А. А. Кобылкин, — но когда сам увидел следы их злодеяний, то передать свой гнев просто не могу — слова тут бессильны. Одно только скажу от всего сердца: клянусь беспощадно мстить гитлеровским псам. Ни один из них не должен уйти отсюда живым!
Рассказы очевидцев, а также акт обследования лагеря были напечатаны в дивизионной газете. Агитаторы широко использовали эти материалы для воспитания у воинов наступательного порыва.
26 сентября батальоны 452-го и 719-го стрелковых полков вышли на Государственную границу СССР у погранстолба со знаком «У-45». Радостная весть об этом молнией облетела войска.
Трудно было сдержать волнение, наблюдая за бойцами, подошедшими к заветному рубежу Родины. Запомнилось ликование красноармейцев 3-й роты 56-го полка. У пограничного столба они со слезами на глазах восторженно кричали:
— Вот она, граница, вот она! Мы на ней стоим! Дошли!
С выходом соединений корпуса на Государственную границу СССР во всех частях и подразделениях состоялись митинги. Мне довелось быть на митинге в 452-м полку. [209]
В речах сержанта Дружинина, ефрейтора Булановича и других ораторов звучала необыкновенная радость от сознания исполненного долга, воины полка заявляли, что они преисполнены решимости разгромить фашистских захватчиков.
2 октября основные силы 67-й и 104-й стрелковых дивизий достигли рубежа реки Наруска-иоки, деревни Котала, что в 5–6 километрах западнее границы, и по приказу командующего армией были остановлены.
Через два дня состоялось совещание командиров соединений, начальников политотделов и начальников штабов. Командир корпуса разъяснил:
— Мне неизвестно, какую новую боевую задачу мы получим, но воевать нам еще придется. Гитлеровские войска оккупируют крайний север Финляндии и Мурманской области. Идет война и на других фронтах. И потому нам надо продолжать учить войска, особенно командиров и штабы, наступательному бою.
Комкор потребовал ежедневно отводить время на учебные занятия. Командиры дивизий должны были лично проводить занятия по определенной тематике с командирами полков и батальонов, с начальниками штабов. Комкор взял на себя руководство такого рода занятиями с командирами и штабами дивизий.
Основным требованием для всех категорий личного состава корпуса теперь было: настойчиво учиться наступать!
Политотдел корпуса и политотделы дивизий приступили к анализу опыта партийно-политической работы в наступлении. Мы помогли политработникам частей и подразделений в подготовке и проведении партийных собраний, семинаров актива, посвященных урокам недавних боев.
На семинарах и собраниях подчеркивалось, что при подготовке к наступлению нет мелочей, что в наступательных боях события быстротечны и наверстать упущенное, как правило, невозможно. Если ты упустил что-то при подготовке атаки, расплачивайся за это кровью, излишними потерями.
Словом, мы старались учить наш актив умению предвидеть вероятный ход событий, творчески находить оптимальные решения и маневрировать силами при возникновении непредвиденных ситуаций. В разгар наступления, когда напряжение моральных и физических сил воина достигает предела, а продолжаться это может десятки суток, значение партийного влияния особенно возрастает. Между [210] тем возможности для этого не всегда представляются. Использование массовых, коллективных форм (собраний, митингов и т. п.) в ходе боя почти исключается. И тут, как никогда, важно уметь вести индивидуальную работу с людьми, весьма важен личный пример коммуниста, политработника.
На фронте редко заранее знаешь истинный размер передышки между боями. Поэтому план мероприятий на этот период отличался не только крайней насыщенностью, но и подчас непонятным для современного исследователя параллелизмом: одновременно шли занятия и в роте, и в штабе дивизии. Обусловливалось это стремлением побольше успеть и вместе с тем обеспечить максимальную степень боевой готовности.
11 октября корпус получил приказ на марш в район Алакуртти для погрузки и передислокации на Крайний Север. К тому времени в состав корпуса вошла 21-я стрелковая Пермская дивизия.
Перед нами встало много проблем, связанных с подготовкой и совершением марша, погрузкой в эшелоны, передвижением по железной дороге, а также с действиями в новом районе.
Вместе с командиром корпуса мы провели соответствующие инструктажи и организаторскую работу по подготовке к передислокации 67-й и 104-й дивизий, а 13 октября выехали в 21-ю стрелковую дивизию, которая к тому времени уже начала погрузку на станции Алакуртти. Едва выслушали представления командира дивизии полковника В. А. Архангельского и начальника политотдела полковника Д. Д. Тимофеева, как стало известно, что в район погрузки прибыл член Военного совета фронта генерал К. С. Грушевой. Поспешили туда.
Погрузочная площадка, разрушенная противником, была восстановлена не полностью. Подача подвижного состава, как выяснилось, осуществлялась с перебоями, да и подавался он не в полном комплекте. В частности, без необходимых материалов для крепления техники. К тому же полки дивизии не обладали опытом железнодорожных перевозок. Все это сказалось на общей организации погрузки, вызвало недовольство члена Военного совета.
Выслушав вместе с командиром и начальником политотдела дивизии упреки, мы не стали объяснять, что сами только прибыли в дивизию и сама дивизия только вошла [211] в состав корпуса. Ведь речь шла не столько о том, кто больше виноват, а как лучше, в самые короткие сроки обеспечить переброску корпуса в новый район.
— Вы же поймите, — упрекал нас Константин Степанович, — что 7 октября войска 14-й армии во взаимодействии с Северным флотом начали наступление на Севере... Операция, несмотря на исключительно трудные природные условия и сильное сопротивление противника, развивается успешно. Люди сражаются как львы. Оборона противника прорвана на большую глубину. Однако в оперативной глубине противника расположены весьма прочные оборонительные рубежи, там находятся части 36-го и 18-го горнострелковых корпусов, действовавшие на ухтинском и Кандалакшском направлениях. Словом, гитлеровцы располагают значительными силами, и они наверняка попытаются удержать за собой Никелевые рудники и порт Петсамо. Вам надо спешить...
Константин Степанович с участием расспросил о делах в корпусе, потом побеседовал с бойцами и офицерами, В тесном кольце окруживших его воинов слышались шутки, раздавался смех.
Командир дивизии попросил члена Военного совета ускорить подачу подвижного состава и обеспечить дивизию зимним обмундированием. В ответ генерал обещал принять необходимые меры. Кстати замечу, что свое обещание он выполнил. Прощаясь, генерал снова напомнил о необходимости повысить организованность при передислокации соединений корпуса.
В процессе погрузки частей дивизии мы познакомились с ее людьми и ее историей.
21-я стрелковая Пермская дивизия имеет замечательную историю. Создана она была еще в сентябре 1918 года. Первоосновой ее послужили артиллерийская батарея путиловских рабочих Петрограда и Архангельская пехотная бригада, в которую входили Уфимский и Архангельский полки. В декабре 1918 года дивизия отличилась в составе 3-й армии на Восточном фронте, в сентябре 1919 года — в составе 9-й армии на Южном, а в мае 1920-го — в составе 16-й армии на Западном. Одному из ее полков было вручено Красное знамя Тульского ревкома. С периода гражданской войны все полки дивизии имели почетные наименования: 94-й — Осинский; 116-й — Новороссийский; 326-й — Верхнеудинский. Осенью 1929 года дивизия участвовала в разгроме белокитайцев на КВЖД и пленила многотысячную группировку генерала Ляна. [212]
Бойцы и командиры гордились и тем, что их дивизия находится на фронтах Великой Отечественной с сентября 1941 года.
В дивизии насчитывалось 2713 членов и кандидатов в члены партии и 1158 комсомольцев. Примечательно, что в партийных организациях стрелковых рот состояло на учете по 40–45 коммунистов.
Работники политотдела были подготовлены хорошо. Полковник Тимофеев тепло отозвался о своем заместителе майоре И. С. Карасеве и агитаторе политотдела старшем лейтенанте А. С. Клюеве.
23 октября две дивизии корпуса — 21-я и 104-я — сосредоточились в районе Петсамо и Луостари. 67-я стрелковая дивизия, выгрузившись в районе Мурманска, совершала марш к фронту.
За период нашей передислокации Москва трижды салютовала войскам Карельского фронта и морякам Северного флота, освободившим Петсамо (Печенга), район никелевого производства и норвежский город Киркенес. Соединения нашего корпуса были готовы вступить в бой, но... необходимость в этом отпала. Боевые действия на Кольском полуострове закончились. Мы расположились в Кокури (в нескольких километрах южнее Петсамо), составляя резерв 14-й армии. Началась планомерная боевая и политическая учеба.
В те дни нам пришлось основательно заняться воспитанием молодых коммунистов. Как известно, в ходе войны партийные организации заметно пополнились за счет бойцов и командиров, проявивших храбрость на поле боя. Необходимо было, как указывал В. И. Ленин, «наиболее быстро, успешно, деловито помочь довоспитанию этих молодых членов партии...»{36}. В соответствии с директивой Главного политического управления, поступившей в войска, мы восстанавливали дивизионные школы партийного актива, налаживали самостоятельное изучение марксистско-ленинской теории всеми коммунистами. Для кандидатов и молодых членов партии в масштабе батальона начали проводить регулярные занятия по изучению Устава ВКП(б), отдельных глав истории партии, книги И. В. Сталина «О Великой Отечественной войне Советского Союза».
В разгар разработки мероприятий, связанных с выполнением директивы, позвонил член Военного совета 14-й армии А. Я. Сергеев. Поинтересовался, как мы намерены осуществлять [213] требования директивы. Узнав, что дня через два состоится совещание начальников политотделов дивизий и замполитов частей корпуса, пообещал непременно к нам приехать.
Генерал-майор А. Я. Сергеев — опытный политработник. В 14-ю армию он прибыл за два месяца до Петсамо-Киркенесской операции, а до этого был начальником политотдела 2-й гвардейской армии, сражавшейся под Сталинградом и участвовавшей в освобождении Украины и Литвы.
Александр Яковлевич внимательно выслушал политработников — участников совещания, а потом выступил сам, поделился опытом партийно-политической работы в наступательных боях, дал советы, как лучше организовать воспитание молодых коммунистов.
От командующего фронтом К. А. Мерецкова командир корпуса возвратился возбужденный, в хорошем настроении.
— Маршал много рассказывал об операции, о героизме воинов и теплых встречах на норвежской земле, — делился Павел Алексеевич. Он сообщил: — Фронт выводят в резерв Ставки. Мы должны передислоцироваться в район Ярославля. Вместо 67-й дивизии, остающейся в Печенге, в состав корпуса будет включена 122-я стрелковая дивизия...
Подготовка к переезду совпала с изучением доклада И. В. Сталина о 27-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции и приказа Верховного Главнокомандующего № 220. С чувством патриотической гордости воины перечитывали эти документы. Призывным набатом звучали слова: «Добить фашистского зверя в его собственном логове и водрузить над Берлином знамя Победы».
Первые эшелоны, как и предполагалось, ушли в направлении Ярославля. Последующие по указанию Генерального штаба уже в пути были переадресованы. 4 декабря 1944 года мы прибыли в румынский город Плоешти. Здесь также были видны следы войны. Характерно, что за несколько часов до вступления в город советских войск на его рабочие кварталы и нефтяные предприятия сбросила сотни бомб авиация наших западных союзников. Такая акция не вызывалась военной необходимостью.
Встретивший нас военный комендант сообщил о предстоящей разгрузке. Нам было передано приказание прибыть [214] в Бухарест к генерал-лейтенанту В. П. Виноградову, начальнику штаба Союзной Контрольной Комиссии. Офицер штаба пояснил:
— Председателем Союзной Контрольной Комиссии является командующий фронтом маршал Р. Я. Малиновский. Но он здесь почти не бывает. Всю текущую работу ведет генерал Виноградов.
Мы поспешили в Бухарест. В кабинете В. П. Виноградова первым с нами поздоровался коренастый, невысокого роста человек, одетый в элегантный темно-коричневый в полоску костюм.
— Как доехали? — спросил он тоном, по которому трудно было понять, относится ли это к нашему путешествию из Заполярья или к поездке из Плоешти.
— Хорошо, — ответил комкор.
Виноградов пригласил сесть. Человек же в штатском продолжал стоять, спрашивая о составе и состоянии корпуса.
Павел Алексеевич, не зная, кто перед нами, замялся, вопрошающе глядя на сидевшего за столом генерала Виноградова.
— Ничего, товарищ Артюшенко, не стесняйтесь. Это Андрей Януарьевич Вышинский, заместитель наркома иностранных дел.
Командир корпуса встал, извинился.
Вышинский улыбнулся:
— Понимаю, военная тайна.
Выслушав наши доклады, А. Я. Вышинский в свою очередь подробно рассказал о положении в Румынии, ее партиях, о борьбе демократических сил, возглавляемых румынской компартией, за социальные преобразования.
Затем заместитель наркома разъяснил нам условия перемирия.
— Соглашение, — подчеркнул А. Я. Вышинский, — предусматривает восстановление румынской гражданской администрации на всей территории. И, естественно, вы никак не должны вмешиваться в их местные дела.
Уточнив вопросы, связанные с размещением, мы попрощались.
Мы должны были разместить дивизии в населенных пунктах к югу от Бухареста, а штаб корпуса — в г. Джуджу. Вернувшись в Плоешти, сразу же занялись подготовкой частей к маршу. По мере прибытия эшелонов инструктировали офицеров. Во всех батальонах и ротах провели партийные и комсомольские собрания, занятия с агитаторами. Личному составу разъясняли освободительную миссию Красной [215] Армии, нормы поведения советского воина за рубежом Отчизны, необходимость уважения суверенитета и национальных достоинств румынского народа. Сердцевиной всей агитационной работы были вопросы повышения бдительности, дисциплины и организованности, строгого соблюдения требований военной присяги.
Вскоре начали прибывать эшелоны 122-й стрелковой дивизии, вошедшей в состав корпуса. Командир дивизии генерал-майор А. Н. Величко и начальник политотдела полковник А. И. Еремеев доложили о ее составе и боевом пути.
Дивизия не раз отличалась в оборонительных боях в Карелии. Ее мужество и отвагу, проявленные при удержании рубежа по хребту Колтсанхорью, были высоко оценены К. Е. Ворошиловым и А. А. Ждановым. Полки дивизии храбро действовали в наступательных операциях, начавшихся осенью 1944 года. Многие воины, получив по нескольку ранений, отказывались от эвакуации.
Начальник политотдела рассказал, в частности, о подвиге ефрейтора Владимира Дмитренко. Это было 19 сентября. Разведчики 596-го полка, возглавляемые младшим лейтенантом Маркиным, получили боевую задачу: разведать огневые точки противника в полосе наступления. С разведчиками пошел и коммунист Дмитренко. Он и раньше хаживал по тылам врага, не раз приводил пленных, пользовался репутацией отважного воина.
И вот бойцы подобрались к дзоту. Командир приказал им залечь и наблюдать за действиями противника. А тем временем, сосредоточившись в лощине, стрелки готовились атаковать противника с фланга. Но как только они поднялись для броска, немецкий дзот ожил. Гитлеровцы буквально заливали лощину свинцом. Стрелки вынуждены были залечь. Видя это, Дмитренко решил уничтожить огневую точку и, маскируясь, пополз к дзоту. Противник не замечал его. Вблизи дзота Владимир Дмитренко поднялся во весь рост, крикнул: «За мной, вперед!»
Стрелки видели, как он побежал, держа в руках гранату, как взмахнул ею. Но вражеская пуля сразила бойца раньше, чем он успел бросить гранату. Сделав несколько шагов, Дмитренко упал на амбразуру, закрыв ее своим телом.
— За время боев в сентябре и октябре, — сообщил полковник Еремеев, — 1016 солдат, сержантов и офицеров дивизии удостоены орденов и медалей. Правда, вручить удалось не всем. [216]
— Это надо, не откладывая, поправить, — заметил командир корпуса. — А коммунистов много в дивизии?
— 2686 членов и кандидатов, товарищ генерал. Две трети из них молодые — приняты в последние два года.
Нас радовало и то, что личным составом дивизия была укомплектована хорошо. Более половины солдат и сержантов начали службу еще в довоенное время.
Характеризуя офицеров управления, комдив А. Н. Величко отметил высокую профессиональную подготовку начальника оперативного отделения штаба П. Л. Бограда, инженера дивизии инженер-майора Н. В. Огаркова, командующего артиллерией Г. Т. Сенченко.
Хорошее впечатление оставили командиры полков — подполковник П. Г. Данилов, полковники П. С. Громов и В. Д. Чернышев, заместители командиров по политчасти И. М. Сердобинцев и Н. И. Воробьев.
Корпус находился в резерве фронта, и мы дорожили временем: сразу же начали учебу. Люди трудились не жалея сил.
Большой подъем у личного состава вызвал Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об учреждении медали «За оборону Советского Заполярья», которой позже были награждены наши воины.
Командиры и политработники неустанно разъясняли Соглашение о перемирии, нормы поведения советских воинов за рубежом страны. Это давало положительные результаты. Правда, не обошлось все же и без досадных курьезов.
Звонит как-то генерал В. П. Виноградов и спрашивает:
— У вас есть товарищ... (называет фамилию)?
— Да, это заместитель командира по тылу одного из наших хозяйств...
— Так за каким же лешим его понесло к королю?
— Понятия не имею. А что? — поинтересовался я в свою очередь.
— Что? Вот прислали счет и надо расплачиваться за его глупость. Ведь приемы у короля платные...
Уже заканчивалась третья неделя пребывания корпуса в Румынии. Войска 2-го и 3-го Украинских фронтов за это время, преодолевая упорное сопротивление врага, завершили окружение его крупной группировки в Будапеште, освободили много других населенных пунктов на территории Венгрии и Чехословакии. Почему же мы остаемся в глубоком [217] тылу? Все чаще можно было слышать: когда же на фронт?
Как-то за ужином, обмениваясь, как обычно, с командиром корпуса впечатлениями за день и обговаривая план на следующий день, в ответ на мою информацию о настроениях личного состава командир сказал:
— Откровенно, мне тоже невмоготу это «сидение на Угре». К тому же боевая подготовка по крестьянским избам, без выхода в поле, без тактических учений и стрельб мало что дает. Подразделения растаскивают на всякие задания. Знаете, — произнес он с оживлением, — у меня есть идея. Сам я, к сожалению, не могу, а вам можно. Поезжайте-ка к командующему фронтом, доложите обстановку и попросите разрешения выйти в поле.
Подозреваю, что втайне Павел Алексеевич надеялся не только на то, что я привезу положительное решение, но и узнаю что-либо о перспективах использования корпуса.
К концу следующего дня по живописной магистрали Трансильванских Альп я добрался до политического управления фронта, располагавшегося восточнее Будапешта. Решил ряд вопросов в политуправлении, а потом попал на КП к Маршалу Советского Союза Р. Я. Малиновскому.
— Что у вас, товарищ полковник, — спросил он, не отрываясь от карты, которая лежала перед ним.
Я доложил просьбу.
Маршал пристально посмотрел на меня и, улыбнувшись глазами, переспросил с лукавством:
— Разрешить занятия в поле? — А затем добавил: — Только что мне докладывали радиограмму. Ваш корпус передается в состав 3-го Украинского фронта. Завтра должен начать погрузку.
Сообщение командующего освободило меня от доклада по другим вопросам. Надо было спешить обратно.