Город руды и металла

30 января 1944 года началась Никопольско-Криворожская наступательная операция войск 3-го и 4-го Украинских фронтов. В этой операции отличилась и наша дивизия, входившая в состав 82-го стрелкового корпуса 37-й армии.

Собирая материал для воспоминаний, я натолкнулся в архиве на карту-схему, на которой четким почерком генерала армии Р. Я. Малиновского сделана надпись:

«Командарму-37.

1. Атаку начать перед рассветом с таким расчетом, чтобы до светлого времени овладеть второй линией траншей противника.

2. Предварить атаку пехоты 10-минутным артиллерийским подавлением противника с последующим переносом огня на вторую линию траншей.

3. Расход огнеприпасов по артсистемам в первый день — в пределах 06–07 бк, в последующие дни — в пределах 02–03 бк.

4. Решение и группировку 82 ск — утверждаю.

Малиновский.

Желтов.

20 января 1944 г.»{26}.

Документ этот привлек мое внимание, конечно же, не четкостью почерка, даже не исчерпывающей ясностью указаний, хотя и это интересно, а прежде всего мудростью решения, подтвержденной ходом наступления. Вместе с тем он напомнил о целой серии успешных боев, в ходе которых воины дивизии вновь показали высокий наступательный дух.

Некоторое время перед этим части дивизии занимали оборону в районе Калачевское, рудник имени В. И. Ленина, Алексеевка. В 20-х числах января дивизия была выведена во второй эшелон армии. Мы догадывались: для подготовки к наступлению.

Январь на юге Украины был на редкость гнилым. Короткие несильные морозы часто сменялись продолжительными [160] оттепелями. Снег, если и выпадал, долго не задерживался. От частых дождей и талого снега совсем раскисли дороги. Поездка по дорогам, лишенным твердого покрытия, на обычных автомашинах почти исключалась. Нелегко было передвигаться также людям и лошадям.

— В такую погоду только обороняться, — пробасил, войдя в политотдел, заместитель командира артиллерийского полка по политчасти майор М. Г. Горюнов, надеясь услышать возражение и тем самым утвердиться в своей догадке о предстоящем наступлении.

Но я промолчал. Промолчали и другие работники политотдела, собравшиеся для обсуждения плана работы на ближайшие дни.

Вслед за Горюновым в политотдельский домик прибыли замполиты полков М. К. Соловьев, П. К. Ильвачев, Н. М. Гудков и замполит 9-го отдельного противотанкового дивизиона И. П. Гончар. Они доложили, как минувшей ночью произошла передача полосы обороны 10-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, и о выходе своих частей в новые районы сосредоточения. Все обстояло хорошо, и мы, не теряя времени, тут же приступили к рассмотрению проекта плана работы политотдела на ближайшие дни.

По содержанию этот план можно было бы назвать планом партийно-политической работы дивизии, поскольку в нем подробно были расписаны мероприятия во всех частях, проводимые при помощи работников политотдела. Это, как нам казалось, не лишало политработников частей инициативы, вместе с тем позволяло политотделу сосредоточить свои и их усилия на главном, эффективнее использовать силы аппарата.

Планом, например, предусматривалось оказать помощь командирам, партийно-политическому аппарату и партийным организациям частей в деле изучения личного состава нового пополнения, его расстановки по подразделениям, расчетам и отделениям (накануне мы получили маршевые роты); правильной расстановки коммунистов, комсомольцев и боевого актива; равномерного распределения бойцов, не участвовавших в боях; проведения бесед о сохранении военной тайны; выявления достойных младших командиров и бойцов, заслуживающих присвоения очередного воинского звания — ефрейтор, младший сержант, сержант и т. д. Естественно, что политработники частей должны были включить эти вопросы в свои планы и заниматься ими вместе с нами. [161]

Политотдел планировал помочь политработникам частей подготовить и провести в частях и подразделениях:

— семинары парторгов батальонов на тему «Практика работы первичной парторганизации в наступательном бою»;

— семинары парторгов рот об опыте организации партийной работы в наступательном бою;

— собрания партийного актива (общие партсобрания) полков с повесткой дня «Очередные задачи партийных организаций»;

— инструктажи ротных и взводных агитаторов и политработников батальонов на тему «Жить и бороться, как жил и боролся великий Ленин»;

— беседы для личного состава рот и артиллерийских батарей: «Заветы В. И. Ленина советским воинам», кроме того, для молодых воинов — о военной присяге и боевых традициях части;

— семинары комсоргов первичных и ротных комсомольских организаций на тему «Комсорг в бою»;

— встречи бывалых воинов с бойцами, не участвовавшими ранее в боях;

— беседы в ротах о тактике действий бойца в наступательном бою;

— собрания орденоносцев (бывалых воинов) об их задачах;

— совещания старшин подразделений о задачах старшин в наступательном бою в зимних условиях;

— совещания командиров взводов и рот (отдельно младших командиров) об их роли и задачах по подготовке и ведению боя;

— принятие бойцами пополнения военной присяги;

— митинги на тему «Освободим Родину от немецких захватчиков».

Планом предусматривались также помощь командиру и штабу дивизии в проведении строевого смотра в полках, другие важные мероприятия (основные темы выступлений газеты, показ кинокартин, организация концертов ансамбля и т. д.).

Такой план позволял не только привлечь внимание командиров и политработников к важнейшим вопросам, но и оказать им практическую помощь. Работники политотдела поочередно выступали во всех полках. К проведению ряда мероприятий привлекались офицеры штаба и служб дивизии, военной прокуратуры и военного трибунала.

— На какое время рассчитаны эти мероприятия? — спросил майор Соловьев. [162]

Мероприятий действительно было много. И чтобы осуществить их, предстояло напрячь все силы, обеспечить четкость, я бы сказал, синхронность в работе. Поэтому мы и пригласили на обсуждение политотдельского плана замполитов полков. Еще раз все обдумали, взвесили каждый пункт. Об основных мероприятиях я поставил в известность начальника штаба, обговорил с ним сроки проведения мероприятий, заручился помощью, после чего представил план командиру дивизии, который и утвердил его.

О наступлении никто никому прямо не говорил. Но все понимали: намеченное планом неспроста.

Должен сказать, что, когда мы находились еще в обороне, политотдел осуществил ряд мер, так или иначе связанных с предстоящим наступлением. Мы провели шестидневный семинар заместителей командиров по политчасти батальонов, на котором основное внимание было уделено практике партийно-политической работы в наступательном бою; уточнили расстановку коммунистов по ротам и взводам (в каждой роте теперь имелось по 7–9 членов и кандидатов в члены партии); провели трехдневный семинар парторгов рот; создали резерв парторгов ротного звена и провели с ними месячный сбор.

Меня вызвали в политический отдел армии. Предупредили: речь пойдет о плане работы на ближайшее время. Едва переступил порог низенькой, с подслеповатыми окнами мазанки, как сразу же оказался среди старых знакомых. Тут были подполковник Г. М. Молчанов и полковник М. Г. Васютин, начальники политотделов 28-й и 15-й гвардейских дивизий, другие политработники. Вскоре появился начальник политотдела армии полковник Б. С. Мельников. До войны Борис Семенович работал в Московском горкоме комсомола. Потом воевал на Северном Кавказе. Его отличало чувство собственного достоинства. Впрочем, это не мешало полковнику быть человеком общительным. Он умел заметить новое, интересное, поощрить инициативу подчиненных, быть настойчивым в ее распространении.

— Вы, очевидно, уже догадываетесь, — начал он приглушенным голосом, — что вот-вот придется участвовать в боевом деле. — И, окинув всех пристальным взглядом, продолжил: — Где и когда, скажут в свое время, а сейчас главное — продумать и осуществить партийно-политические мероприятия, которые обеспечили бы успех. Это тем более важно, так как, находясь в обороне, можно и разучиться наступать. Давайте обсудим имеющиеся у вас наметки. Это, надеюсь, будет полезно для всех. [163]

Один за другим начподивы доложили планы работы. Доложил и я, рассказав при этом и о мероприятих, осуществленных в порядке подготовки к наступлению еще в период, когда мы находились в обороне.

— В плане много нужных и важных мероприятий, но не слишком ли все зацентрализовано, — отозвался кто-то о плане нашего политотдела.

Мнения разделились. Но большинство участников совещания поддержало меня. Начпоарм Б. С. Мельников рекомендовал политорганам использовать наш опыт планирования.

* * *

Семинары, собрания, встречи и занятия... Хотелось побывать везде, встретиться с партийными активистами, с командирами и политработниками, с молодыми и умудренными опытом боев воинами. Ездил, ходил и выступал в те дни много.

Запомнилось совещание сержантов 595-го полка. Собралось больше сотни человек. Одни — со стажем — держатся степенно, но без какой-либо бравады. Другие на таком совещании впервые, ведут себя несколько скованно. Все успели помыться в бане, побриться, немного отдохнуть и потому выглядят свежо и молодо.

С докладом о задачах сержантов в предстоящем бою выступил заместитель командира полка по политчасти майор Н. М. Гудков. Его румяное скуластое лицо светилось добротой. Людей он любил, умел вовремя похвалить, подбодрить, правда и журил строго, но как-то с сочувствием. Основой доклада была мысль: вернуть Родине город руды и металла — Кривой Рог.

— Конечно, скажете вы, нашему полку такое не под силу, — заметил он. — Это задача всей армии. Но я, как бы сказал Костя из известного вам фильма, говорить «за всю Одессу» не берусь — «вся Одесса очень велика». Но ведь и роль сержанта немалая. От чего зависит успех дивизии, корпуса, армии? От успеха полков! А полка? От батальонов! Батальона?

— От роты, — ответили несколько голосов.

— Успех роты?

— От взводов!

— А взвода?

И теперь уже почти хором присутствующие ответили!

— От отделения! [164]

— Значит, кто главный? — лукаво улыбаясь, обратился Николай Михайлович Гудков к присутствующим. — Выходит, в конечном счете все зависит от вас.

Сержанты, довольные, заулыбались. Понимали, что это шутка, но в ней была большая доля правды.

А майор Гудков продолжал. Тон его стал серьезнее, и повел он речь о фактах, всем близких. Людей полка он знал хорошо. С теплотой говорил о боевых делах старших сержантов И. М. Петрова, Г. Ф. Дмитриева, сержантов А. И. Абанина, Дулина. Подчеркнул, что они достигли успехов прежде всего благодаря вдумчивому воспитанию и обучению подчиненных, заботе о них, благодаря личному примеру храбрости и боевого мастерства, дисциплины и требовательности.

— Их опыт во многом поучителен, и его необходимо взять на вооружение при решении новых ответственных задач...

Разговор с самого начала приобрел конкретный характер.

Вперед вышел сержант Дулин. Человек он бывалый — воюет с сорок первого. Участвовал в боях под Сталинградом и на Курской дуге. Пять раз ходил в штыковую. Опираясь на винтовку, Дулин неторопливо сказал:

— Самое главное в наступлении — это смелость действий, решительность и смекалка. Стараюсь до боя хорошо изучить подчиненных, подготовить их, привить им бойцовские качества. В этом мне помогают ветераны.

Сержант привел такой пример. В его отделении служит молодой солдат. Поначалу он проявлял робость. Бывало, как только противник откроет по позиции огонь, паренек этот места себе не находил. Тогда шефство над ним взял бывалый солдат Федор Жданов. При очередном обстреле он сказал молодому: «Спрячься в блиндаже, а я подежурю». Тот спрятался раз, другой, третий. А враг вновь и вновь открывает огонь. И вот неподалеку опять начали рваться снаряды. Жданов говорит: «Беги скорей, я за тебя подежурю». А солдат в ответ: «Не побегу, здесь буду...» «Так убить же могут!» — с напускной тревогой сказал бывалый солдат. «Ну, а ты ведь никуда не бегаешь. Почему это меня обязательно убьют?» И боец остался на месте. С тех пор он перестал бегать в блиндаж. Теперь и свисту пуль не кланяется.

Затем выступил сержант Лаухин, участник многих боев. Он сказал: [165]

— Победы в бою добивается тот, кто не теряет бодрости духа. Как бы ни было трудно, надо смело идти на врага. Этому я и учу своих подчиненных.

Старший сержант Талатушкин поделился опытом действий пулеметного расчета. Его расчет использовал в бою пулемет, захваченный у противника.

— Мы должны хорошо знать не только свое оружие, но и оружие противника, — заключил старший сержант.

Много поучительного высказали и другие младшие командиры. Они заверяли командование, что достойно подготовят свои отделения и расчеты к новым боям. Слушая сержантов, я радовался их политической и профессиональной зрелости, глубокому пониманию ими своего долга.

На совещании был объявлен приказ командира полка о присвоении очередных воинских званий, а отличившимся в боях сержантам вручены правительственные награды.

В тот же день вечером я уже был в 580-м стрелковом полку, где состоялась встреча бывалых воинов с бойцами нового пополнения.

Среди новичков было немало лиц, которые какое-то время находились на оккупированной врагом территории и на себе испытали ужасы «нового порядка», имели личные счеты к захватчикам. Вместе с тем эти люди имели скудное представление о жизни фронта и тыла. С огромным вниманием они слушали рассказы о положении в стране, о Красной Армии и ее героической борьбе.

Большой интерес у бойцов нового пополнения вызывали и выступления воинов-ветеранов, которые вооружали их солдатской наукой побеждать.

Первое слово на встрече было предоставлено ефрейтору Н. С. Суворову.

— Конечно, вы догадываетесь, что я не тот Суворов, который всем известен. Меня и в батальоне не все знают. Пока я не только не генералиссимус, но даже и не сержант, — начал он с лукавой усмешкой деда Щукаря. — Но воюю уже третью войну. Побывал на Халхин-Голе. Прихватил малость финской и вот теперь на Отечественной... До Кривого Рога дошел. Много раз пришлось сталкиваться с фрицами. Правду говорил наш великий предок: «Русские прусских всегда бивали!»

Ефрейтор Суворов призывал к смелости.

— Смелость, говорят, города берет. Но и горячиться не надо. Поглядывай кругом, соображай — когда стрелять, когда перебегать. Только недолго соображай: бой быстроту любит! [166]

Более всего молодых бойцов волновали способы борьбы с танками.

— Конечно, танк кажется страшноватым, особенно поначалу, — сказал участник двух войн рядовой Светус. — Помню, как впервые повстречался с ним, — стреляю из винтовки, а он прет и прет. Не по себе стало... Но вот собрался с духом, бросил противотанковую гранату, перебил гусеницу, и машина завертелась на месте. Немножко отлегло. Под руками оказалась бутылка с горючей смесью. Бросил. Огненные струи потекли по металлу, и черный дым окутал танк. Фрицы через люк, как суслики из норы, выскочили. Тут я от радости закричал и начал стрелять...

Об опыте боев с танками говорили сержант Бобровецкий и другие воины.

Волнуясь, молодой солдат Петренко поблагодарил бывалых солдат за поучения и заверил: молодые воины не посрамят доброй чести дивизии и полка.

В заключение выступил командир полка И. Н. Еремин. Он вручил группе воинов знаки «Отличный пулеметчик» и «Снайпер», а также объявил приказ о присвоении ряду воинов званий младший сержант и ефрейтор.

Командир полка напомнил мудрый совет генерала Драгомирова: «Зри в части — семью; в начальнике — отца; в товарище — родного брата; в подначальном — меньшого родню; тогда и весело и дружно, и все ни почóм»{27}.

Подготовка к наступлению набирала темпы.

24–25 января командир и начальник штаба дивизии провели командно-штабные занятия с командирами и начальниками штабов частей, а 26-го — с командирами рот и с адъютантами (начальниками штабов) батальонов. Тема занятий — «Организация наступления».

29 января во всех ротах проводились беседы с молодыми бойцами об опыте наступления. Особое внимание обращалось на необходимость стремительных и дерзких действий. Напомнили одну из заповедей: «В траншеях противника — не задерживаться!»

Парторг 8-й роты 580-го полка старшина Жигарев говорил:

— В наступлении прежде всего нужны быстрота и натиск. Вот началась артиллерийская подготовка. Конечно, все фрицы прячутся в блиндажи. Остаются только наблюдатели. Но и они, стремясь сохранить свою жизнь, пригибаются, прячутся. Тем временем наша артиллерия переносит [167] огонь в глубину. Во солдаты противника не сразу вылезают из блиндажей — опасаются повторения налета. Не сразу осматриваются и наблюдатели. Вот тут их и надо брать! Важно не замешкаться, не упустить момент. Не следует задерживаться и в траншеях противника.

— А почему? — спросил его боец из пополнения.

— А потому, во-первых, что время потеряете. Враг очухается, займет оборону. Не дать ему этого! Во-вторых, задерживаться в траншеях противника просто опасно — у него свои позиции всегда хорошо пристреляны.

— Но там же могут остаться фашисты? — послышался снова чей-то голос.

— Долго не усидят. За нами будет наступать второй батальон, он их и добьет.

В беседах бойцам напомнили, как 35 воинов 523-го стрелкового полка отразили атаку целого батальона пехоты и 39 танков противника, о взаимовыручке в бою, о личной ответственности каждого за выполнение боевой задачи, о мерах, связанных с пресечением трусости.

Политотдел неослабно следил за материально-техническим обеспечением войск. А трудностей тут было немало. Дороги стали совсем непроходимыми — подвезти что-либо на имеющихся в дивизии автомашинах было почти невозможно.

— Не знаю, что и делать, — жаловался заместитель командира по тылу. — Все наши попытки как-то протолкнуть машины, нагруженные даже наполовину, кончаются неудачей. У двух ЗИСов полетели задние мосты. Снаряды подвезти не на чем.

Обратились за помощью к жителям ближайших деревень. Люди охотно откликнулись. И вот, утопая по колено в грязи, крестьяне Ново-Украинки, Ново-Сергеевки и других деревень понесли тяжелые снаряды.

На мой вопрос, не тяжело ли, один из переносчиков ответил:

— Своя ноша не тяжела.

Да, груз, сулящий врагу смерть, не тяготил их.

Забегая вперед, скажу, что многие женщины и девушки помогли нашим медикам в уходе за ранеными. Не без участия местных жителей был произведен ремонт валенок и пошив из старых шинелей варежек для солдат.

Итоги работы по подготовке к наступлению мы подводили ежедневно. Казалось, все шло неплохо. Тем не менее мне хотелось побывать во всех полках, чтобы лично убедиться, что сделано, а что еще предстоит сделать. Такое же [168] беспокойство за выполнение намеченных планов проявляли командиры и политработники в полках и батальонах. Помнится, 29 января, в канун наступления, я пришел в 523-й полк. Ознакомился с положением дел, а потом вместе с парторгом полка капитаном Порошиным отправился в 1-й батальон.

Дежурный доложил, что комбат выступает с докладом на партийном собрании. На каком, думаю, собрании? Ведь оно здесь было проведено еще в самом начале подготовки. Но парторг батальона лейтенант Н. П. Барсем поясняет:

— Мы собрали коммунистов по совету комбата и замполита...

Дело в том, что в последние часы были вскрыты недостатки. И надо было предпринять меры, чтобы наверстать упущенное. Об этом на собрании и говорил комбат В. М. Божко, выступивший с докладом. И доклад и выступления коммунистов были деловыми, лаконичными. Как только закончилось собрание, командиры рот и взводов ушли в свои подразделения. На какое-то время задержались лишь парторги и члены бюро — они уточнили партийные поручения на первый день наступления.

Лишний раз убеждаюсь, что создание первичных организаций в батальонах вполне оправдало себя, позволило комбатам оперативно использовать помощь коммунистов.

В ночь на 30 января в 1-й роте состоялось партсобрание с повесткой дня «Авангардная роль коммунистов в бою» (в это же время партийные собрания проводились во всех ротах дивизии).

Ротные партийные собрания перед наступлением всегда отличались деловитостью и какой-то торжественностью, которая проявлялась в клятвах коммунистов перед Родиной и товарищами первыми подняться в атаку и не жалеть сил для победы. Люди говорили о готовности отдать свою жизнь во имя великой цели. Эта деловитость и торжественность в полной мере были присущи и собранию 1-й роты, где с докладом выступил командир роты старший лейтенант П. Г. Жарков.

Жарков начал войну на самой границе рядовым. На фронте стал коммунистом и офицером, а теперь уже больше трех месяцев командовал одной из лучших рот. Боевой опыт он оплатил собственной кровью. Воинское мастерство и храбрость офицера отмечены боевым орденом. Словом, Жаркову было что сказать коммунистам. И он не только сообщил о предстоящей задаче, об особенностях ее выполнения, но и высказал немало советов — как лучше организовать [169] атаку, как действовать в той или иной ситуации, тепло сказал о людях, о коммунистах роты, их личном примере.

— В роте, — говорил он, — много молодых воинов. Для них это первый бой. Вспомните, сколько неведомого для каждого из нас было в первом бою? В эти дни мы много им и рассказывали и показывали. Все это конечно же поможет. Однако личный пример, поддержка и помощь непосредственно в бою еще больше значат.

Первым выступил командир взвода лейтенант А. Я. Морозов. Он рассказал о высоком моральном подъеме личного состава и заверил собрание, что задачу свою взвод выполнит с честью.

Рядовой Андреев, только что принятый кандидатом в члены партии, поклялся перед товарищами действовать в бою храбро и отомстить гитлеровцам за все их злодеяния.

— Не пожалею жизни для освобождения родной Украины, — сказал он.

Бесстрашно сражаться против фашистских захватчиков поклялся и молодой коммунист ефрейтор И. С. Скворцов.

Из одиннадцати членов и кандидатов партии, состоявших в ротной организации, на собрании выступило семь человек. В принятом решении коммунисты обязались показать личный пример в бою, обеспечить выполнение боевой задачи. Тут же, на собрании, многим из них были даны поручения по оказанию помощи молодым воинам. Условились о призывах, которые необходимо провозглашать в ходе атаки, а также о передаче голосом по цепи об отличившихся воинах.

За два часа до атаки политработники помогли командирам довести боевую задачу до каждого отделения и бойца, уточнили расстановку коммунистов и комсомольцев, всего боевого актива в цепи. Было принято по радио и размножено сообщение Совинформбюро об успехах войск Ленинградского и Волховского фронтов, вышедших на рубеж Нарвский залив, Кингисепп, Любань, Чудово, Шимск. Мы намечали зачитать обращение Военного совета фронта, но получили его, к сожалению, уже после начала атаки.

30 января... Незадолго до рассвета открыли стрельбу орудия прямой наводки. Пять минут спустя начался мощный 10-минутный огневой налет. Еще не успела стихнуть канонада, а пехота пошла в наступление, благо к утру чуть-чуть подморозило и двигаться стало легче. С НП движение цепей не просматривалось — скрывала темнота. Но звуки автоматных очередей, вспышки гранатных разрывов [170] и дружное солдатское «ура» безошибочно свидетельствовали: бой развивается успешно.

«Когда русские на рассвете начали наступление, — рассказывал потом, трясясь как в лихорадке, пленный 112-го гренадерского полка, — они прижали нас к земле сильным артиллерийским огнем. Огонь был настолько сильным, что мы не могли высунуть головы из окопа. Было темно, и что делалось у русских, не было видно. Когда артиллерийский обстрел прекратился, русские были у нас перед самым носом»{28}. Что касается силы артиллерийского огня, то пленный сильно преувеличил (налет продолжался всего лишь 10 минут). Но то, что сразу после его окончания наши воины стремительно атаковали гитлеровцев, не дав опомниться, факт.

Уже к рассвету оборона противника была прорвана во всей полосе наступления дивизии.

Характерно, что немецкие офицеры, несмотря на угрозы, были не в силах удержать солдат в повиновении. Пленные свидетельствовали, например, что «командир батальона капитан Куглер кричал, угрожал расстрелять каждого, кто попытается сбежать. Он приказал командиру роты лейтенанту Хомаеру вернуть всех на передовую, но вскоре, боясь окружения, вместе с ротным сам покинул позицию»{29}.

А воины нашей дивизии рвались вперед. Приведу хотя бы несколько примеров, характеризующих их высокий наступательный дух.

Лейтенант В. С. Орлов, командир минометной роты 523-го стрелкового полка, как правило, находился в первых цепях наступающих.

— Там виднее, что мешает продвижению матушке-пехоте, — говорил он.

Цели он обнаруживал быстро, минометные расчеты, хорошо подготовленные, все команды исполняли без задержек. За первый день боя рота подавила две минометные батареи, уничтожила четыре станковых и пять ручных пулеметов противника. Огонь минометчиков во многом обеспечил успешное наступление батальона, спас жизнь десяткам воинов.

В районе деревни Зиновьев противник перешел в контратаку двумя ротами пехоты с танками. Лейтенант Орлов был ранен, но поле боя не покинул. Наспех перевязав рану, он продолжал командовать. Метким и интенсивным огнем [171] минометчики отсекли вражескую пехоту от танков. Гитлеровцы залегли, а их танки без поддержки пехоты продолжать атаку не рискнули.

Отважно сражался рядовой С. И. Терленко, кандидат в члены партии. Он в числе первых бросился в атаку. В бою за Ново-Софиевку был ранен. Санинструктор, перевязав руку, предложил ему следовать на полковой медицинский пункт. Терленко отказался наотрез:

— Це ж ты що выдумав! Я цилых четыре мисяци танцював коло Крывого Рогу, а тэпэрь колы сегодни-завтра возмэм город, мэнэ в тыл? Отпусти в роту!

И ушел воевать.

Пулеметчик 523-го полка рядовой Федор Портретный, призванный на службу из Новомосковска Днепропетровской области, уничтожил два пулемета и несколько десятков гитлеровцев, а когда противник перешел в контратаку, тут же занял оборону и дрался до последнего дыхания.

— Не для того мы кровь проливали, чтобы снова отдать эту землю! — кричал он, немолодой уже воин, в крайнем возбуждении и нажимал на гашетку пулемета...

В разгар боя погиб командир одной из рот. Цепь залегла. Оставаясь под огнем противника, рота несла потери. Находившийся неподалеку парторг батальона лейтенант Н. П. Барсем пробрался к роте, собрал группу бойцов и поднял их в атаку. Прозвучало солдатское «ура» — вперед пошла вся рота, наступление было продолжено.

Командир отделения радистов сержант Иван Зинченко в атаку с автоматом не ходил и в рукопашном бою не участвовал. Но задача у него была не менее важная — обеспечение связью командира батальона. Делал это комсомолец мастерски, с большим старанием. В бою за деревню Зеленое Поле осколок вражеской мины впился радисту в живот. Умирая на руках товарища, Зинченко беспокоился не о своей жизни, а о долге.

— Ефремов, обеспечь связь комбату, — прошептал он последние слова.

Так дрались и умирали многие воины.

Рассказывая мне о подвиге сержанта Зинченко, парторг батальона Никита Павлович Барсем на какое-то время задумался и, как бы рассуждая про себя, заметил:

— Долг, должен... В словаре Даля даются разные оттопки этого понятия, бытовавшие в старину. Но для советского воина оно однозначно: почетная, священная обязанность по защите социалистического Отечества. Сознание [172] долга наполняет сердце патриота отвагой, умножает его силы.

Рассуждения парторга я вспомнил совсем недавно, когда встретил одного молодого человека, который с раздражением сказал:

— Все мне говорят о долге. Я никому ничего не должен.

Какое скудное, обывательское толкование понятия, имеющего глубокий смысл! И я невольно подумал: всегда ли мы, ветераны, аргументированно, на живых примерах и фактах разъясняем молодежи, как понимали и с какой самоотверженностью наши друзья-фронтовики выполняли свой высокий долг.

* * *

Несмотря на многочисленные контратаки противника, части дивизии за день боев продвинулись более чем на 8 километров, овладели мощным узлом вражеского сопротивления на высоте с отметкой 109,1 и населенными пунктами Зеленое Поле, Зиновьев, Ново-Софиевка. Представитель Ставки Маршал Советского Союза А, М. Василевский и командующий фронтом генерал армии Р. Я. Малиновский высоко оценили успех дивизии за первый день наступления. В ночь на 31 января к нам пришла их телеграмма, в которой всему личному составу объявлялась благодарность.

Много лет спустя мне довелось беседовать с А. М. Василевским. Это было в октябре 1977 года, когда я по поручению редакции «Советской Военной Энциклопедии» вручал ему очередной том этого издания. Маршал с завидными подробностями вспомнил Никопольско-Криворожскую операцию. Я упомянул о его телеграмме, тепло встреченной в дивизии. А. М. Василевский спросил:

— А вы где там воевали? — и, услышав номер армии, продолжал: — У Михаила Николаевича Шарохина. Хороший был командарм. С его армией у меня связаны особые воспоминания.

И маршал рассказал о том, как при подготовке наступления он обратился к И. В. Сталину с просьбой об усилении 3-го Украинского фронта.

— Иосиф Виссарионович реагировал резко отрицательно, упрекал в неумении воевать и даже бросил трубку. Но потом все же 3-му Украинскому были переданы из других фронтов ваша 37-я армия, механизированный корпус, а также стрелковый корпус из резерва Ставки.

...Подводя итоги первого дня наступления, мы с командиром [173] дивизии и начальником штаба не знали, какой из частей отдать предпочтение. Все действовали очень хорошо. Было приятно отметить дружную атаку батальона капитана Василия Михайловича Божко и особенно роты старшего лейтенанта Петра Герасимовича Жаркова, в которых мне накануне довелось присутствовать на партийных собраниях.

Отлично сражались, по докладам представителей политотдела, воины 2-го батальона этого же полка под командованием капитана Александра Николаевича Бурдакова и роты лейтенанта Владимира Кирилловича Трухменева 580-го стрелкового полка. Они первыми ворвались в деревню Зеленое Поле. Подлинную отвагу и мастерство показали также бойцы роты 595-го полка под командованием лейтенанта Дмитрия Макаровича Фищенко. Эта рота первой на участке полка преодолела оборону противника.

Как потом станет известно из показаний пленных, наше наступление в общем-то не было неожиданным для противника, хотя масштабы и цели операции вплоть до последнего момента оставались для него загадкой.

Еще накануне операции противник предпринял ряд экстренных мер, чтобы удержать Кривой Рог. Он усилил свою группировку людьми, техникой, оружием и боеприпасами. В немецко-фашистских войсках велась интенсивная идеологическая обработка личного состава. Так, выступая перед только что прибывшей маршевой ротой, командир 354-го гренадерского полка утверждал, что «в летних боях 62-я пехотная дивизия немцев понесла большие потери. Но у русских тоже положение тяжелое. Они израсходовали свои последние силы и к весне придут настолько ослабленными, что не смогут противостоять немецкому наступлению»{30}.

«Офицеры, — по заявлению пленных, — разговаривая о солдатами, ссылались на речь Гитлера от 9 ноября 1943 года, в которой тот заявлял, что недалек день, когда Германия рассчитается со своими врагами, ибо к весне у нее будет новое оружие. Двух новых бомб или снарядов хватит для уничтожения целого города»{31}.

Сказками о нашей слабости и подготовке большого весеннего немецкого наступления ободряли солдат командир 112-го гренадерского полка майор Яндор и командир 1-го батальона этого полка Нейман. Вместе с тем, обходя окопы, они предупредили их о том, что «получен строгий приказ [174] Гитлера не уступать русским без боя ни одного метра территории»{32}.

Во всех запасных полках Германии была уже давно введена штатная должность офицера-попечителя для национал-социалистского воспитания. С зимы 1943/44 года такие офицеры назначались и во всех батальонах.

Январское наступление войск 37-й армии противник принял за главный удар фронта. К участку прорыва гитлеровцы срочно перебросили из резерва 9-ю и 23-ю танковые дивизии. Но это ослабило немецкую группировку на главном для нас апостоловском направлении, где днем позже перешла в наступление главная ударная группировка 3-го Украинского фронта — 8-я гвардейская армия генерал-полковника В. И. Чуйкова и 46-я армия генерал-лейтенанта В. В. Глаголева. Противник понял свою ошибку, но было уже поздно.

Восемь суток части 188-й дивизии вместе с другими соединениями 37-й армии днем и ночью вели тяжелые бои, перемалывая и сковывая значительные силы врага. Тем временем войска главной ударной группировки фронта успешно развивали наступление и овладели городом и крупным железнодорожным узлом Апостолово, железнодорожной станцией Марганец и отрезали в районе Никополя пути отхода на запад крупной группировки противника в составе более пяти дивизий.

По свидетельству бывшего начальника главного разведывательного управления генерального штаба гитлеровских сухопутных сил Курта Типпельскирха, это было «тяжелым поражением, не на много уступавшим катастрофе 8-й армии» немцев в районе Корсунь-Шевченковского{33}.

Приказом Верховного Главнокомандующего многим соединениям, в том числе нашей дивизии, была объявлена благодарность. В ознаменование одержанной победы наиболее отличившиеся соединения было приказано представить к присвоению им наименований Апостоловских и Нижнеднепровских. Наша дивизия стала именоваться Нижнеднепровской.

Благодарность Верховного Главнокомандующего воины рассматривали как благодарность Родины и очень гордились ею. Но в приказах, естественно, не могли быть перечислены фамилии даже командиров всех частей и соединений. [175] Хотелось сделать радость более ощутимой для всех. И мы решили выдать воинам справку о благодарности, объявленной в приказе.

В типографии дивизионки отпечатали размером в солдатскую книжку специальные бланки с текстом. В них вписали имена. Справку, заверенную подписью и печатью, торжественно вручили каждому солдату и офицеру, участвовавшему в наступлении. Нашу инициативу одобрил политотдел армии.

С 7 февраля дивизия временно перешла к обороне, а затем три дня находилась во втором эшелоне корпуса, снова готовясь к наступлению. Командиры, штабы и политработники анализировали опыт, накопленный в ходе боев.

15 февраля в полках состоялись митинги, посвященные присвоению дивизии почетного наименования Нижнеднепровской. Днепр, правда, находился от нас неблизко. Но своими действиями на криворожском направлении дивизия внесла определенный вклад в дело достижения победы на Нижнем Днепре, освобождения марганцевых рудников. Меня это радовало вдвойне. Ведь с этим районом связана моя юность.

В Никополе, будучи студентом техникума и секретарем комсомольской организации, в марте 1931 года я был принят в члены партии. Там прошел начальную школу партийности, в цехах завода имени В. И. Ленина проводил политбеседы.

Мы знакомили личный состав с районом, который предстояло освобождать. Доклады и беседы о Кривом Роге, его истории и богатстве вызывали у всех огромный интерес. Содержательный материал на эту тему опубликовала наша дивизионка. Большую помощь в агитационной работе оказал нам секретарь горкома КП(б)У Иван Маркович Сиренко. Все чаще в частях дивизии звучал призыв: «Вернем Родине Кривой Рог к 26-й годовщине Красной Армии».

В дни подготовки к наступлению, как всегда, увеличился приток заявлений воинов с просьбой принять в ряды партии и комсомола. Только за первую половину февраля парткомиссией было принято в партию 140 человек. Это — лучшие из лучших воины, проявившие в последних боях образцы мужества и героизма. Из числа принятых 76 процентов бойцов и командиров были награждены орденами и медалями.

...16 февраля полковник В. Я. Даниленко вернулся с КП корпуса в приподнятом настроении. Расстегивая кавалерийскую куртку, отороченную каракулем, он с порога объявил: [176]

— Получен приказ на наступление. Действуем на направлении главного удара.

Мы занимались подготовкой уже несколько дней. Провели немало различных мероприятий. Но и в последний день работы оказалось невпроворот. Надо было помочь командирам довести требования приказа до исполнителей, поставить задачи перед замполитами и парторгами, еще и еще раз уточнить, применительно к боевой задаче, расстановку коммунистов и комсомольцев, выдать партийные документы вновь принятым... Да разве все перечислишь.

Во второй половине дня подул северо-восточный ветер, температура стала стремительно падать. Необходимо было срочно подумать о замене сапог валенками, обеспечить бойцов варежками.

Пристальной заботы политработников заслуживали вопросы питания, вынос с поля боя раненых, их обогрев и эвакуация. По-новому встал вопрос о поддержании боеготовности и эксплуатации оружия; требовалось напомнить молодым воинам о правилах ухода за оружием, об использовании оружия в условиях дальнейшего похолодания.

Работал политотдел, как всегда, по плану. Мы сориентировали политаппарат, партийные и комсомольские организации и отправились в батальоны. На этот раз вместе с нами в дивизии работала группа сотрудников поарма, возглавляемая майором И. И. Сосковым.

17 февраля... Перед рассветом, когда пришло время завтрака, стало совсем холодно. После сна было зябко и неуютно. Люди, наскоро покончив с едой, вели последние приготовления к бою. Вид у всех озабоченный. То и дело слышался шепот. Бывалые еще раз напутствовали молодых:

— Только не отставай от меня.

— Чаще перебегай. На одном месте долго не лежи...

— Сила твоя в оружии. Береги и пользуйся им.

Атака началась, как и в прошлый раз, на рассвете, после 10-минутной артиллерийской подготовки. Однако результаты оказались менее успешными. Враг с часу на час ждал нашего наступления и значительно укрепил свои позиции. Надо было бы продлить воздействие на противника артиллерией. Но у нас не хватало снарядов, ведь доставлять их приходилось на руках.

Гитлеровцы упорно сопротивлялись, часто огрызались контратаками. Особенно напряженный бой пришлось выдержать за железнодорожную станцию Пичугино. Уступив станцию, противник затем многократно нас контратаковал, [177] пытаясь овладеть ею вновь. Затруднял действия и сильный снегопад, начавшийся в первый же день наступления.

К исходу второго дня первая полоса обороны противника была прорвана.

— Ну, полки наконец-то пошли, — услышал я голос комдива, как только пришел на НП.

— Пурга вот только ослепляет, идти трудно, — заметил начальник оперативного отделения штаба майор А. И. Кузичев, вернувшийся вместе со мной из 580-го стрелкового полка, который мы готовили к вводу в бой.

— Только что принял доклады командиров полков: пока все идет хорошо, — добавил комдив.

Едва произнес он эту фразу, как запищала рация, и радист передал трубку комдиву. Лицо комдива сразу же изменилось, выдавая тревогу.

Закончив разговор, Даниленко сообщил, что, по докладу заместителя командира 595-го полка Воробьева, вражеская пехота, поддержанная танками, прорвалась в тыл полка и вышла к его командному пункту. Командир полка Кулик с офицерами штаба и небольшой группой бойцов ведет бой с противником.

Обстановка во многом была неясной, тем более что наблюдение из-за пурги было затруднено. Я выразил готовность вместе с Кузичевым отправиться в полк. Комдив с этим охотно согласился. Он тут же передал приказание начальнику штаба: выслать разведку в район прорвавшегося противника, усилить охрану КП дивизии и проинформировать о случившемся другие части.

Пурга с ветром слепила глаза, заглушала грохот боя. Лошади с трудом преодолевали снежные сугробы. Мы нервничали, подгоняя коней. Наконец у поселка Шевченко до нас донесся треск пулеметных и автоматных очередей. Поехали на звуки боя. Вскоре встретили майора В. П. Воробьева, заместителя комполка. Он доложил, что около 10 часов утра, пользуясь метелью, противник силой до ста человек пехоты с тремя танками незаметно вышел в тыл наступающим подразделениям. Мы обнаружили его только на подступах к поселку. Создалась реальная опасность. Подполковник Кулик поднял взвод разведки, связистов и офицеров штаба. Врага удалось остановить. Офицеры штаба во главе с замполитом полка Гудковым продолжали бой.

— А где Кулик? — спросил майор Кузичев.

Воробьев, едва сдерживая слезы, чуть слышно произнес:

— Иван Иванович убит. [178]

Смерть на войне не была редкостью. И все же всякий раз, когда узнаешь о гибели человека, которого к тому же близко знал, сжимается сердце.

С Иваном Ивановичем Куликом мы встречались еще вчера. Днем раньше ему был вручен партийный билет, Это был поистине кипучей энергии, беззаветно преданный Родине офицер. Сознание никак не хотело мириться с его кончиной...

Доложив обстановку комдиву, я попросил его открыть артогонь по прорвавшемуся в наш тыл противнику, а также повернуть одну из рот наступающего впереди батальона. Сам же поспешил к месту боя. Непосредственно в цепи встретил замполита Гудкова. Он указал рукой на лесопосадку, куда удалось оттеснить противника. Это в 100–150 метрах от нас.

— Продолжать атаку пока нет сил, — сказал он. — Ведем огневой бой.

С подходом подкрепления после артналета атаку продолжили. Противник, потеряв несколько десятков убитыми и ранеными, отступил.

С того дня мне запомнился своей храбростью командир отделения старший сержант Г. Ф. Дмитриев, которому незадолго до этого вручал кандидатскую карточку.

— Партию и народ, — говорил он, — я никогда не подведу. На меня никто не показывал пальцем, что я плохо воюю. Теперь, став коммунистом, буду воевать еще лучше.

При отражении контратаки противника в районе поселка Шевченко Дмитриев и его бойцы Н. П. Блюмов, Д. В. Короблев, П. С. Ткаченко и другие, как всегда, первыми бросились вперед и потеснили врага, а когда был ранен командир взвода, Дмитриев возглавил взвод, ворвался на позиции противника и захватил трех пленных.

В командование полком вступил майор В. П. Воробьев. К сожалению, не надолго: спустя два дня он тоже погиб.

Потребовалось еще три дня напряженных боев, полных массового героизма, чтобы овладеть городом Кривой Рог. Наша дивизия при этом освободила Екатериновку, форсировала реку Саксагань, овладела рудником Карла Либкнехта, железнодорожной станцией Шмаковка и поселком Покровское. Особенно упорным был бой за деревню Екатериновка.

День 21 февраля уже был на исходе. Противник сопротивлялся исключительно ожесточенно. Между тем подступы к деревне были открыты. Движение, кроме того, затруднял глубокий снежный покров. Оценив обстановку, заместитель [179] командира батальона 595-го полка капитан М. Н. Алексеев предложил зайти противнику во фланг и неожиданно атаковать его. И он осуществил этот маневр вместе с группой бойцов. Действия группы Алексеева поддерживались атакой с фронта. Сопротивление гитлеровцев было сломлено.

Внешне Алексеев не отличался особой подвижностью. Больше того, его порой упрекали в медлительности. Но в бою он преображался, действовал энергично и смело.

26 февраля 1944 года мы получили радостное известие: Указом Президиума Верховного Совета СССР за образцовое выполнение боевых заданий командования в боях с немецко-фашистскими захватчиками, за освобождение города Кривой Рог и проявленные при этом доблесть и мужество 188-я стрелковая Нижнеднепровская дивизия была награждена орденом Красного Знамени.

* * *

Кривой Рог — город руды и металла — я знал с детства. На моих глазах он расцвел и преобразился в годы первых пятилеток. А теперь город лежал в руинах — гитлеровцы разрушили его за долгие месяцы оккупации, особенно при отступлении. Они уничтожили все культурно-бытовые учреждения, коксохимический завод, взорвали две домны металлургического завода, в которых до войны выплавлялось 2000 тонн чугуна в сутки — рекордная по тем временам цифра. Были сожжены здания горного и педагогического институтов, десятки школ, центральная поликлиника, множество жилых домов.

Трудно описать горе, пережитое жителями города во время оккупации. Кровавые злодеяния гестапо, здание которого находилось в центре, на улице, названной оккупантами Парадной, приняли широкие масштабы. По свидетельству криворожцев, агенты гестапо день и ночь рыскали по городу. К зданию фашистского застенка одна за другой подходили закрытые машины, доставляя ни в чем не повинных людей. Их пытали, избивали, травили собаками, а трупы сбрасывали в котлован вблизи кирпичного завода. Лишь за первые месяцы оккупации фашистами были расстреляны, замучены и брошены живыми в бездонные шурфы старых шахт более 10 тысяч жителей города. За два с половиной года их число достигло 40 тысяч человек.

Недалеко от котлована, за колючей изгородью, размещался лагерь смертников, где вместе с военнопленными содержались тысячи местных жителей. В одну только зиму [180] 1941/42 года в лагере умерло от пыток и голода более 20 тысяч человек. В городе регулярно проводились облавы. Людей хватали везде — в домах, на улицах, на базаре и отправляли эшелонами в Германию. Молодых женщин и девушек сотнями отсылали в солдатские дома терпимости. Чтобы избежать этого, многие из них уродовали себя — обжигали руки и лица кипятком или щелочью, делали уколы керосином, вызывая абсцессы.

Гитлеровцы хотели использовать заводы и шахты в своих целях. Уже на второй день оккупации в Кривом Роге появились представители концерна Германа Геринга во главе с доктором Лелихом. Но основная масса рабочих и инженеров ушла из города вместе с воинами Красной Армии. Криворожские шахтеры трудились на Урале и в Сибири. Правда, некоторой части рабочих и служащих города по разным причинам не удалось избежать оккупации. Однако они не пожелали работать на врага, прятались по деревням.

Гитлеровцы пытались любой ценой пустить в ход предприятия города. Людей арестовывали и ставили перед выбором: или на работу, или в концлагерь. Многие предпочитали концлагерь. Те, кто для видимости соглашался работать, всячески саботировали распоряжения, по-своему боролись с оккупантами. На 1-й Александровской шахте бурых углей немцы пытались начать добычу. Все, казалось, было готово к ее пуску. Немецкие газеты уже писали, что вот-вот будут выданы первые тонны угля, но рабочие нарушили крепления и пустили в шахту плывун. Ее затопило. Через полгода гитлеровцы, откачав воду, пытались начать эксплуатацию, но патриоты устроили обвал. Снова потребовались сложные восстановительные работы.

Шахту № 5 около года восстанавливали, используя военнопленных. Когда, казалось, все было готово, патриоты и ее вывели из строя.

Обо всем этом нас информировали руководители партийного подполья, действовавшего в Кривом Роге.

...После освобождения города линия фронта продвинулась на запад. Дивизия находилась уже далеко от Кривого Рога, когда нас догнало письмо, подписанное большой группой жителей освобожденного поселка Покровское. В письме сообщалось о зверствах гитлеровцев в годы оккупации, приводился и такой пример:

«30 декабря 1943 года фашисты объявили наш район партизанским. В тот же день в поселке появились солдаты, полицейские и жандармы. Они оцепили поселок и согнали [181] все население на конный двор. Потом обошли толпу, отобрали 27 мужчин и 3 женщины, подвели их к яме и на глазах у толпы начали расстреливать.

Не описать, что было в эти минуты с нами.

Казнив ни в чем не повинных советских граждан, фашисты отделили мужчин и угнали их на каторгу, а может быть, и на расстрел. Трупы некоторых несчастных с отрезанными языками, носами, ушами, с перебитыми руками и ногами мы нашли теперь в открытой яме. Если бы вы, дорогие наши освободители, пришли немного позже, может быть, и нас уже не было бы в живых».

Жители поселка еще раз благодарили воинов дивизии за освобождение и призывали:

«Идите вперед, родные, идите быстрее, освободите из неволи всех наших братьев и сестер! Верните матерям детей, детям — родителей! Помните, что там, на западе, вас ждут как освободителей! А закончите войну — приезжайте к нам в гости, примем вас как самых дорогих и близких нам людей»{34}.