Ни шагу назад
В дивизию поступил приказ № 227 Народного комиссара обороны. В приказе решительно осуждались настроения тех, кто считал, что территория Советского государства велика и что можно и дальше отступать в глубь страны до выгодных для обороны рубежей. К войскам предъявлялось категорическое требование: «Ни шагу назад!»
И хотя мы находились далеко от донских степей, где в те дни враг неистовствовал, стремясь прорваться к Сталинграду и на Кавказ, тяжкое чувство какой-то личной вины за случившееся испытывал каждый из нас. Да и как могло быть иначе? Речь шла о судьбе Родины.
С приказом ознакомили сначала офицеров управления. В тот же вечер работники политотдела и штаба отправились в полки. Там, где позволяла обстановка, приказ читали перед строем. Проводили митинги.
Ознакомив с документом руководящий состав 523-го полка, я отправился в 1-ю стрелковую роту. Воины выслушали приказ с напряженным вниманием; в наступившей тишине, казалось, было слышно дыхание каждого. Первым нарушил тяжелое молчание беспартийный Михаил Щербак. Он родом из Ростова-на-Дону и потому боль и тревогу чувствовал особенно остро. Боец говорил медленно, как бы черпая слова из глубины души:
— Приказ раскрывает нам горькую правду... Теперь каждый понимает, что отступать больше некуда. Своей позиции не оставлю — буду стоять насмерть.
— Приказ Наркома — это приказ Родины, приказ наших отцов, матерей, жен и сестер, — сказал вслед за Щербаком красноармеец Каменев. — Мы должны защищать занимаемые [90] рубежи до последней капли кропи. Трусов и паникеров, если они окажутся среди нас, нужно уничтожать беспощадно.
Слова клятвы звучали также в выступлениях минометчика А. С. Лукина, младшего сержанта М. П. Антонова, лейтенанта А. И. Мосина. И каждый из них просил послать его воевать на Дон, туда, где теперь наиболее трудно. С такой же просьбой потом подходили ко мне многие другие воины роты.
— Замечательный у нас народ. Какое высокое чувство личной ответственности за судьбу Родины, — с гордостью сказал командир полка В. И. Калмыков, когда мы вновь встретились, возвратившись из подразделений.
Задачи, вытекающие из приказа Наркома, были обсуждены на собраниях коммунистов и комсомольцев. Состоялись также собрания офицерского состава, на которых шла речь о чести и достоинстве офицера. На занятиях с младшими командирами были рассмотрены конкретные вопросы укрепления воинской дисциплины и повышения боевой активности.
Требования приказа находили отражение в докладах и беседах. О направленности агитации можно судить по тем темам, которые изучались на семинаре агитаторов. Перечислю некоторые из них: «Железная воинская дисциплина и самоотверженность в бою — важнейшее условие победы»; «Стоять насмерть!»; «Фашистом меньше — победа ближе»; «Приказ командира — голос Родины».
В полосе нашей дивизии враг был остановлен еще 9 февраля 1942 года. Свою задачу мы видели теперь в поиске способов, как помочь нашим товарищам, сражающимся на Дону, как повысить боевую активность и боеспособность частей и подразделений.
8 августа в дивизии состоялся слет орденоносцев. Цель его была двоякая: с одной стороны, хотелось посоветоваться, как лучше разъяснять и выполнять требования приказа Наркома обороны, а с другой — повысить их роль в деле боевой активности частей и подразделений. 115 воинов, различных по своему служебному положению и воинской специальности, собрались в лесу около Ясной Поляны под Старой Руссой. После краткого вступительного слова комдива выступили участники слета.
Первым выступил капитан Н. А. Губский. Высокий, стройный, умудренный опытом, он начал войну у самой границы. Его знали не только в 595-м стрелковом полку, где он вырос до заместителя командира полка, но и в других [91] частях дивизии. В нем органически сочетались смелость и трезвая рассудительность.
Губский рассказал о работе личного состава полка по созданию неприступной обороны, о том, какие принимаются меры по повышению боевой активности, о ценной инициативе командира пулеметной роты лейтенанта М. Д. Соболева.
— Соболев считает, — сказал Губский, — что, если не удалось нанести урон врагу, день прожит зря. Недавно он оборудовал несколько пулеметных гнезд на деревьях. Пулеметчики подстерегли группу противника и, открыв внезапный огонь, уничтожили гитлеровцев.
Михаил Дмитриевич Соболев участвует в боях тоже с первых дней войны, проявил себя энергичным и храбрым командиром. Он действительно неутомимо изыскивает способы активизации обороны, совершенствует позиции в инженерном отношении. Его воины первыми в батальоне завершили строительство дзотов, завели и постоянно умножают счет уничтоженных фашистов. Выступив на слете, Соболев, однако, меньше всего говорил о своих успехах. Его заботили планы на будущее, беспокоило, как устранить недостатки.
Наводчик орудия Назаров рассказал, как его расчет стал снайперским, как удалось добиться полной взаимозаменяемости и точной стрельбы.
— Раньше мы брали за точку наводки верхушку высокого дерева, — говорил Назаров. — Дерево даже без ветра всегда немного качалось, а вместе с ним качалась и наша точка наводки, отсюда были неточности. Не всегда проверяли наводку после заряжания и закрытия затвора. Это тоже приводило к погрешностям.
На слете выступило 14 человек. Все горячо одобряли меры, принятые партией и правительством, вносили предложения о путях повышения боевой активности частей и подразделений.
Накануне слета в дивизию поступило письмо коллектива рабочих московского электролампового завода. В нем говорилось об ударном труде рабочих и высказывалось пожелание о развитии соревнования. На слете орденоносцев был принят ответ москвичам. В нем сообщалось о ратных подвигах снайперов, разведчиков, артиллеристов, автоматчиков, воинов других специальностей. «Не выпустим из рук оружия, — заканчивали письмо воины, — пока хоть один оккупант будет на нашей земле». [92]
Оба письма были напечатаны в дивизионной газете «На врага!». Их обсуждали во всех подразделениях, а затем каждый воин скреплял ответ москвичам своей подписью. Нередко это делалось кровью.
Связи дивизии с рабочим коллективом продолжали укрепляться. Завязалась переписка рабочих цехов и смен завода с воинами частей и подразделений. Большую роль в этом сыграли дивизионная газета «На врага!» и заводская многотиражка «Электрик». В дивизии гордились успехами М. Павлюченкова, А. Анисимова, Н. Караванова, М. Никитина, А. Пыльнова, Е. Пронина, М. Тарасова, Ю. Золотарева, В. Питомцева, А. Зарубина и других стахановцев завода.
Спустя более тридцати лет, в мае 1973 года, ветераны дивизии встретились с электрозаводцами в их клубе. Правда, в многотысячном коллективе завода остались не многие из тех, с кем мы когда-то соревновались. Выросло поколение людей, не знавших войны. Но традиции тех огненных лет были живы. Рабочие завода настойчиво боролись за досрочное выполнение плана. Они теперь изготовляли гигантские трансформаторы для отечественных и зарубежных электростанций.
В зал, чеканя шаг, вошли молодые офицеры — слушатели Военно-политической академии имени В. И. Ленина. На них — красивые парадные мундиры с аксельбантами. Знаменосцы внесли Боевое Знамя 188-й стрелковой дивизии, опаленное огнем сражений. А рядом — Красное знамя завода, овеянное славой трудовых побед.
На глазах ветеранов заблестели слезы, да и сам я почувствовал, как сильно забилось сердце. Да, многое в жизни, — может быть, самое значительное и памятное — связано у воинов с родным Боевым Знаменем.
Работницы завода преподнесли ветеранам войны и труда алые гвоздики. Во всей атмосфере этой встречи ощущалась бесконечная благодарность всем тем, кто героическим трудом в цехах завода и отвагой на поле боя отстоял Родину от фашистского нашествия.
Но вернемся к лету 1942 года. В те дни были опубликованы статьи видного партийного деятеля Емельяна Ярославского «В руках Красной Армии — судьба Родины!», писателя и публициста Ильи Эренбурга «На рубеже» и «Россия», кинорежиссера А. Довженко «Отступник»... Эти статьи читали коллективно, обсуждали, нередко о них горячо спорили. Ведь речь шла о самом дорогом, о Родине, о ее судьбе. Настрой всех советских людей выразила газета [93] «Правда», выступившая с передовой статьей «Слава герою, смерть трусу». В газетах появился плакат В. Б. Корецкого «Воин Красной Армии, спаси!». На плакате была изображена мать с ребенком на руках, полоненная гитлеровцами.
— Посмотрел на плакат, — сказал как-то мне красноармеец 234-го артиллерийского полка Данилин, — и сердце сжалось. Я отомщу немецким собакам за их злодеяния.
Да, злости к врагу накопилось немало. Люди рвались в бой. Одни просили послать их на самый опасный участок фронта. Другие — в разведпоиск по тылам врага. Все более широкий размах приобретало снайперское движение — к концу августа в нем участвовало 150 человек. Только за один месяц они истребили около 500 гитлеровцев.
Кстати замечу, что потери, которые фашисты несли от снайперского огня, начали тревожить командование вермахта. В фашистских войсках, как нам стало известно, появилась инструкция о контрснайперской борьбе. Среди прочих мер инструкция требовала готовить своих снайперов. Со свойственной немецким штабам педантичностью указывалось, кому следует вручить винтовку с оптическим прицелом, как ее пристрелять, как использовать снайперов в обороне и наступлении, какие ставить перед ними задачи.
У нас в дивизии по-прежнему снаряжались разведгруппы в тылы, настойчиво истребляли живую силу противника наши артиллеристы, минометчики и пулеметчики.
В штабе вынашивался замысел — смелым налетом уничтожить вражеский гарнизон в деревне Чертицко, что южнее озера Ильмень. С этой целью был сформирован из добровольцев специальный сводный отряд. Его возглавил начальник разведки дивизии майор А. И. Нетунаев. Был тщательно разработан план боя, бойцы распределены по группам, во главе которых стояли опытные командиры. В каждую группу подобрали коммунистов и комсомольцев, назначили парторгов и комсоргов. В тылу, на местности, напоминающей район Чертицко, провели учебные тренировки.
Стоял пасмурный вечер, тянуло сыростью. Отряд построился на опушке леса. В наступившей темноте с трудом можно было различить лица воинов, которых мы провожали в бой. Бойцы и командиры поклялись делом ответить на приказ Наркома обороны. Они были уверены в успехе.
К двум часам ночи 5 сентября отряд скрытно, без единого выстрела подошел к деревне Чертицко и стремительно атаковал вражеский гарнизон. Успех был полным. Воины отряда взорвали 6 дзотов и уничтожили свыше 150 гитлеровцев. Противник бросил в бой силы соседних гарнизонов, [94] в том числе три танка, четыре бронемашины и даже группу конников. Заняв оборону, наши воины встретили врага дружным огнем. Бой, начавшийся еще до рассвета, длился до полудня. Враг потерял еще до сотни солдат и офицеров, два танка и три бронемашины. Выполнив задачу по разгрому вражеского гарнизона и взяв пленных, отряд возвратился в исходный район.
За налетом на Чертицко последовали другие дерзкие вылазки. Командиры частей один за другим обращались к комдиву с соответствующими предложениями. И хотя это были бои местного значения, они наносили противнику ощутимый урон, держали его в напряжении.
Так отвечали бойцы и командиры дивизии на приказ № 227, выражавший их думы и чаяния, их готовность защитить социалистическую Отчизну.
А тем временем происходили изменения в руководящем составе дивизии. Еще в мае заболел бригадный комиссар Я. Г. Поляков. Некоторое время он лечился в медсанбате, потом в Москве. В дивизию Яков Гаврилович так и не вернулся: его назначили членом Военного совета 27-й армии. В середине августа уехал от нас и командир дивизии Михаил Никитич Клешнин. Его назначили заместителем командующего 11-й армией (он, правда, в замах пробыл недолго, должность эта его не прельщала, и вскоре он стал командиром 53-й гвардейской стрелковой дивизии). Работали с генералом Клешниным мы очень дружно и расставаться было тяжело. Да что поделаешь — служба.
Командиром дивизии стал тридцатишестилетний подполковник И. И. Бурлакин, воспитанник нашей же дивизии, в недавнем прошлом возглавлявший 523-й стрелковый полк, затем командовавший стрелковой бригадой. Это смелый и вдумчивый, авторитетный офицер, которого хорошо знали ветераны. И. И. Бурлакин прибыл в дивизию как раз накануне налета на гарнизон Чертицко.
Мы получили телеграмму, сообщавшую о прибытии пополнения. Уже сам факт появления свежих сил несказанно радовал. В дни, когда на юге шли невероятно трудные и кровопролитные бои, командование нашло возможность пополнить и наши части, находившиеся пока на «тихом» участке фронта.
Вместе с начальником штаба С. С. Сениным и заместителем командира дивизии по тылу В. Г. Соболевым обсудили план встречи воинов и обеспечения их всем необходимым. [95] Рано утром для приема нового пополнения выехали представители штаба и политотдела.
Мы знали, что состав пополнения и по возрасту, и по уровню военной подготовки неоднороден. Было решено прибывающие команды сразу в полки не направлять, а оставить на некоторое время в тылу дивизии, с тем чтобы лучше изучить людей, подготовить их к службе. Относительное затишье на фронте позволяло это сделать.
Колонну на подходе к тылу дивизии встретили с оркестром. Усталость у бойцов пропала, и они зашагали веселее. Слова приветствия, торжественный обед, а затем митинг еще более подняли настроение.
Новичкам рассказали об истории и боевых делах дивизии, ее командирах, начальниках, героях-солдатах и младших командирах. На импровизированную трибуну один за другим поднимались орденоносцы — снайпер Ф. К. Чегодаев, разведчик С. А. Котляр, пулеметчик П. И. Радкевич.
С ответным словом выступили бойцы пополнения. Красноармеец Гавриков, поблагодарив за теплый прием, сказал:
— Я обещаю, что мы скоро научимся бить фашистов не хуже, чем вы!
Боец из Казахстана Дамбет Кирим не вполне владел русским языком, но то, что он говорил, было понятно всем. Он обещал сражаться с врагом, не жалея своей жизни.
Вечером, после баньки с паром, молодые воины смотрели концерт художественной самодеятельности. А утро следующего дня было для них рабочим: началась боевая и политическая подготовка.
В течение недели воины учились действиям в обороне и наступлении, знакомились с положением на переднем крае дивизии. На политических занятиях изучались темы: «Свято выполнять требования военной присяги, приказы командиров»; «Дисциплина, организованность и стойкость — залог победы в бою»; «Кто такие гитлеровцы»; «Строго хранить военную тайну». Председатель военного трибунала С. П. Комяков провел беседу о том, как советский закон карает изменников Родины. С бойцами, плохо знавшими русский язык (их было человек 30), занятия и беседы проводились на их родном языке.
Прошло время. Новички уже находились в частях. Как-то в роте 595-го стрелкового полка я разговорился с одним из тех, кто при первой встрече показался мне невеселым и молчаливым. Спрашиваю: «Как самочувствие, товарищ Мисягин?» В ответ широкая улыбка: «Хорошо, товарищ комиссар». Потом добавил: «Встретили нас как родных». [96]
Политрук роты Ивлев доложил, как идет работа с новым пополнением. Потом я и сам убедился, что новички приобретают необходимый им опыт. Их познакомили с ротой, ее расположением и боевыми делами, рассказали о противнике. Политрук побеседовал с каждым вновь прибывшим. Перед этим он собрал коммунистов, посоветовал им взять шефство над новичками. Наставники помогали молодым бойцам войти в воинский коллектив, изучить оружие, приобрести солдатские навыки. Красноармеец Грибин, много раз участвовавший в боях, изучил с бойцами Звягиным и Тарасовым станковый пулемет, а Коровин помог Мисягину овладеть ручным пулеметом. У воинов крепла любовь к своей части, к подразделению.
В одной из команд нового пополнения, прибывших в дивизию, находился боец Иван Лоптев, небольшого роста, крепыш-сибиряк. На фронте он не был новичком. Боевое крещение Лоптев принял на знаменитом Бородинском поле в дивизии полковника Полосухина, потом воевал на нашем Северо-Западном фронте, а после ранения и госпитализации попал к нам. Участников боев мы учитывали особо и распределяли по частям и подразделениям, так сказать, персонально. В нашей дивизии Лоптев и воевал до конца войны. Был он разведчиком, связистом, оружейником, в общем, мастером на все руки. Много раз он отличался в боях. Стал членом партии, сержантом. Его метили вражеские пули и осколки, но после госпиталя воин неизменно возвращался в родную дивизию.
И вот почти тридцать лет спустя — приятная неожиданность — письмо из Омска.
«Я горячо любил дивизию, — писал Иван Федорович Лоптев, к тому времени ответственный работник Омского горкома партии. — В дивизии проявлялась большая забота в солдатах, хорошо была организована политико-воспитательная работа. И всякий раз после излечения в госпитале я стремился непременно вернуться в нашу 188-ю дивизию, которая была для меня родной семьей. Так было в 1942 году, когда я на открытой платформе с большим трудом добрался от станции Максатиха Калининской области до Старой Руссы... Так было и в 1943 году, когда я выписался из госпиталя на станции Кобеляки Полтавской области, забрался на платформу и на ящиках со снарядами добрался под Кривой Рог, где на руднике имени В. И. Ленина разыскал свой 595-й полк».
Всякий раз после ранений возвращался в свой полк и отважный воин, житель подмосковной станции Голицино [97] Н. И. Дементьев, выросший в дивизии от рядового до капитана. Первый раз Дементьев был ранен еще в ходе январского наступления под Старой Руссой. Противник, опираясь на заранее подготовленные позиции, преградил путь батальону 595-го стрелкового полка у деревни Подборовье. Продолжение атаки с фронта грозило большими потерями. Тогда заместитель политрука роты Дементьев с группой бойцов обошел по глубокому снегу фланг обороны противника и внезапно атаковал его с тыла, вызвав в рядах врагов замешательство. А это позволило подразделению успешно атаковать с фронта. Дементьев, будучи тяжело раненным, до конца боя продолжал руководить группой.
После госпиталя он воевал в должности политрука, а затем заместителем командира роты по политчасти. И опять был ранен. И вновь, вылечившись, прибыл к нам. Позже, став заместителем по политчасти командира батальона, Дементьев участвовал во многих боях, снова был ранен, но в каждом бою со свойственной коммунисту беззаветностью проявлял мужество и героизм.
Четыре раза, залечив раны, возвращался в дивизию из госпиталя снайпер и разведчик В. В. Дубинов. Весной 1944 года на кицканском плацдарме в Молдавии вражеская пуля прошила ему голову от правого уха до левого глаза. Приговор врачей был категоричным: «Списать по чистой». Но Дубинов вернулся в дивизию и сражался до конца войны.
Лоптевых, Дементьевых, Дубиновых были сотни, и мы гордились их солдатской любовью и привязанностью к своей части.
Ничего подобного нет и быть не может в буржуазных армиях. Приходят на память строки из книги американского писателя Ирвина Шоу «Молодые львы». Обращаясь к солдатам пополнения, американский офицер презрительно говорит: «Вы забракованная скотина. Вот почему вы здесь... Там, в Вашингтоне, вздохнули с облегчением, когда вас погрузили на пароход, и им наплевать, вернетесь вы домой или нет. Вы — пополнение. И нет ничего ниже в армии, чем пополнение, кроме, разве, следующего пополнения»{16}.
Писатель показал отвратительные нравы, господствующие в армии США, дискриминацию и духовное унижение низших чинов, стяжательство, крайнюю грубость и развращенность со стороны начальников... [98]
— Сегодня в полку Калмыкова рассмотрели десять заявлений. Всего по дивизии за первую половину августа кандидатами в члены партии принято более двухсот человек. Народ очень хороший, боевой, — сообщил секретарь партийной комиссии батальонный комиссар В. П. Шевчук, представляя протокол заседания парткомиссии на утверждение.
Шевчук, высокий, статный шатен, отличался большим трудолюбием в работе. Да и в бою был смел. Я никогда не видел его унылым. С завидной легкостью переносил он трудности фронтовой жизни. На должность секретаря парткомиссии Василий Петрович был выдвинут совсем недавно (вместо А. И. Волкова, убывшего по ранению). До этого он продолжительное время (конечно, по фронтовым масштабам) работал старшим инструктором политотдела по организационно-партийной работе. Людей в частях и подразделениях знал хорошо, и его оценкам можно было доверять.
Вместе с протоколом Шевчук положил на стол десять папок с документами. Развернув одну из них, прочел:
«Я сознаю всю тяжесть ответственности, и именно в этот момент, когда товарищ Сталин рассказал нам о большой опасности, нависшей над нашей Родиной, я хочу стать коммунистом, чтобы еще сильнее бить врага, как бьют его наши большевики».
С автором этого заявления — лейтенантом Е. К. Пономаревым, командиром взвода, я встречался не раз, и мне не потребовалась дополнительная характеристика, которую готов был сделать сидевший рядом секретарь парткомиссии. Пономарев отличился во многих боях. А теперь он был одним из двухсот воинов дивизии, вступивших в партию в августе 1942 года — в период разъяснения требований приказа № 227 Народного комиссара обороны.
— У нас уж так повелось: чем сложнее обстановка, тем больше желающих вступить в партию, — заметил Шевчук.
Действительно, в этом проявлялась закономерность: в трудный для Родины час наш народ еще теснее сплачивается вокруг своего авангарда — родной ленинской партии, выражает ей безграничное доверие.
Партийные организации стремились своевременно рассматривать заявления. И люди шли в бой коммунистами. Нередко бывало и так: человек, пройдя все ступени приема, получит заветное свидетельство о своей принадлежности к великой партии, а уже к вечеру или на следующий день партийный билет или кандидатская карточка, залитые [99] кровью, возвращались в политотдел. Тяжелая эта обязанность — гасить партийные документы. С фотографии на тебя глядят глаза человека, который еще вчера был жив. В памяти свежа недавняя встреча, ладонь хранит тепло рукопожатия, а человека, коммуниста уже нет. Но что можно изменить? Таков закон жизни и деятельности партии на войне — сражающейся партии. Во имя торжества ее идей на борьбу поднялись все. Многие принесли на алтарь победы не только силы и кровь, но и саму жизнь. Геройская смерть в бою тоже была признаком партийности.
Удивительное, беспримерное слияние людей с партией Ленина отмечалось повсеместно в течение всей войны. Впрочем, почему же беспримерное? Так было всякий раз, когда Советская Родина переживала тяжелые испытания. Позволю напомнить один факт. Осенью 1919 года, в один из опаснейших моментов гражданской войны, по инициативе В. И. Ленина была объявлена партийная неделя. «Идите в партию, товарищи беспартийные рабочие и крестьяне!» — гласил в те дни призыв. А ведь в тех условиях, в случае победы врагов, партийный билет означал виселицу. Но именно в ту неделю многие тысячи рабочих и крестьян стали коммунистами.
Вот и теперь с партией Ленина советские люди связывали все свои надежды на спасение Родины, в ней видели единственную силу, способную организовать разгром врага.
В рядах партии они стремились сражаться за свободу, за счастье, за коммунизм — победить или умереть.
Еще в августе 1941 года ЦК ВКП(б) принял постановление о порядке приема в партию особо отличившихся в боях советских воинов. Вступающий в кандидаты теперь представлял рекомендации трех членов партии с годичным стажем (а не с трехгодичным, как раньше), знающих его по совместной работе и менее одного года. Спустя три месяца, 9 декабря 1941 года, было принято постановление о льготных условиях приема в члены партии кандидатов, отличившихся в боях (после трехмесячного кандидатского стажа).
Эти постановления Центрального Комитета партии шли навстречу заветному стремлению лучших красноармейцев и командиров, которые хорошо понимали «все трудности, тяжести, опасности, связанные... со званием и должностью коммунистов»{17}. [100]
Люди шли в партию «для ее подкрепления». И ни одно партийное собрание в роте и заседание партбюро полка не проходило без рассмотрения заявлений о приеме.
Как-то, находясь в партбюро 523-го полка, я стал свидетелем любопытного разговора. Сержант-писарь, орудуя с туго набитой папкой, посетовал:
— Ох, и бумаг набралось, больше некуда...
Речь шла о папке с заявлениями о приеме в партию, и секретарь партбюро политрук Ф. И. Зайцев резонно заметил:
— Нет, это не просто бумага. Это — исторические документы. В каждом из них — величие человеческой души. Воин через какие-то полчаса пойдет в бой, на смерть. О чем он думает в эти минуты? О самом заветном — о вступлении в ленинскую партию.
К разговору присоединился комиссар полка А. А. Кощеев:
— Хорошо вы сказали, Федор Иванович, о душевном величии наших людей. С одним только не могу согласиться. Почему же на смерть? В бой идут ради жизни на земле, с верой в победу. Конечно, бой есть бой. Может случиться всякое. Но не о смерти думают, когда пишут заявление в партию...
— Нет, наверное, и о смерти тоже, — не сразу согласился секретарь партбюро. — Но, пожалуй, вы правы — о жизни больше.
Я слушал этот внезапно возникший разговор и с каким-то особым уважением посмотрел на папку с «бумагами». Да, в минуту, которая решает многое, советский человек хочет быть в партии Ленина — слиться с ней. В жизни ведь всегда так — когда трудно, тянешься к тому, кому веришь.
— Все это я, конечно, понимаю, — продолжал сержант, — но зачем же писать заявление перед самым боем? Обдумал, решил — напиши после боя. Тогда и мы справимся своевременно. А то ведь оформлять не всегда успеваем.
— Ничего ты, дорогой, не понял, — возмущаясь, сказал секретарь. — Ведь это заявление — как клятва. Перед собой клятва и перед товарищами, самая суровая и самая чистая. Нет, не все равно воину, кем он в бой пойдет — беспартийным или коммунистом. А написав заявление, он в душе считает себя коммунистом.
— Правильно считает, — подтвердил комиссар полка и, обращаясь ко мне, спросил:
— Помните Звягинцева?
— Конечно. [101]
Красноармеец Звягинцев подал заявление с просьбой принять его кандидатом в члены партии в ночь перед наступлением. А утром, когда начался бой, его ранило. Фельдшер перевязал бойца и сказал: «Сейчас отправлю тебя на полковой медпункт». Звягинцев даже подскочил от возмущения. «Нет, я в роту», — заявил он. «Не имеешь права, — ответил фельдшер, — раз раненый — отправляйся в тыл». Тот свое: «Нет, я к своим!» «Здесь командую я», — отрезал фельдшер.
И тогда Звягинцев прибег к самому убедительному, по его мнению, аргументу: «Да поймите, товарищ фельдшер, я перед наступлением заявление в партию подал. Мое место сейчас там, в роте».
Фельдшер посмотрел на воина и сказал потеплевшим голосом: «Ладно, иди, руку я тебе перевязал хорошо. Держись, герой!»
Тяга в партию была огромной. Приведу некоторые цифры. В январе 1942 года в дивизии было принято кандидатами в члены партии 117 и в члены партии 47 человек, в феврале — соответственно 129 и 49; в марте — 144 и 72 человека. В последующие месяцы эта цифра нередко доходила до трехсот и более. В своем подавляющем большинстве коммунистами становились люди, многократно рисковавшие жизнью во имя Родины, кровью доказавшие свою преданность партии.
Прошли годы. А они, эти люди, стоят передо мной такими же, какими были тогда, четыре десятка лет назад, — молодые, сильные, верящие в грядущую победу. Они по-прежнему в боевом строю, пристально вглядываются в БАМ и Атоммаш, в новые кварталы городов. Это ведь их детища. Они наложили свой отпечаток на формирование облика последующих поколений — своих детей, внуков и правнуков независимо от того, были у каждого из них дети или нет.
Я помню их всех. И красноармейцев Звягинцева, Башкирова, и старшину Гуричева, и братьев Смоляниновых — Степана и Леонида.
Андрей Башкиров... Это он под огнем противника подорвал железнодорожное полотно северо-западнее Старой Руссы и помог танкистам вывести с поля боя два подбитых танка.
Башкирова приняли кандидатом в члены партии накануне боя. На заседании партийного бюро он сказал: «Буду сражаться, не жалея жизни». В бою был ранен. Встретив секретаря партбюро полка и не ожидая его вопросов, заявил: [102] «Как сражался? Спросите у командира. Вернусь из санбата — буду воевать еще лучше».
Старшина И. М. Гуричев перед войной работал в Старой Руссе, хорошо знал район. Это помогало ориентироваться. В ходе наступления он с группой бойцов проник в тыл противника, устроил там засаду на дороге и уничтожил семь грузовиков, автобус и свыше пятидесяти фашистов.
Братья Степан и Леонид Смоляниновы вместе пришли на фронт, служили в одной части. Командование не раз посылало их в тыл противника. Они минировали дороги. Старшего из братьев, Степана, назначили старшиной, а через какое-то время, оценив его мужество и боевое мастерство, выдвинули командиром взвода. Ему было присвоено звание младшего лейтенанта. Отличился в боях и Леонид, его назначили командиром отделения. Вскоре оба они изъявили желание вступить в партию и были приняты одновременно.
Политотдел и партийные организации подходили к приему в партию с особой внимательностью. Правда, вероятность получить заявление от какого-нибудь карьериста сводилась в то время к минимуму. И все же ленинское указание об индивидуальном отборе необходимо было выполнять неукоснительно. Партия не только не снижала требования к вступающим во время войны, а наоборот, повышала их. Основными признаками партийности в то время были моральная стойкость, смелость и мужество, воинское мастерство, самоотверженная защита социалистической Родины. Понятно, что основную массу пополнения партии составляли воины, особо отличившиеся в боях.
Процесс этот был не стихийным: в войсках шел активный, строго индивидуальный отбор в партию. Основное внимание обращалось на боевой актив. С активистами занимались политработники, парторги рот, члены бюро и секретари первичных парторганизаций. Заявления о приеме в партию рассматривались на открытых партийных собраниях. Их посещали все желающие. Для беспартийных активистов проводили беседы о роли партии в Великой Отечественной войне. Их знакомили с условиями приема в партию, ее организационными и идеологическими основами, с уставом, правами и обязанностями коммунистов. В случае когда человек изъявлял желание вступить в партию, ему помогали найти поручителей. Конечно, все это в условиях фронта не могло растягиваться на месяцы. Но фронтовая обстановка и облегчала работу по отбору в партию, позволяла [103] быстрее и лучше изучить человека, его достоинства и недостатки.
В деле отбора в партию большую роль играли парторги ротных парторганизаций. Они лучше знали людей, оказывали на них постоянное влияние. Запомнился такой факт. Разведчик Е. Л. Короткий, не раз отличившийся в боях, сказал парторгу А. Г. Бреславцу, что собирается подать заявление о приеме в партию. Солдат имел боевые заслуги и не сомневался в поддержке парторга. Однако парторг ответил:
— Стремление похвальное, но сейчас заявление подавать не советую. С дисциплиной у тебя неважно. Горяч ты, нередко вступаешь в пререкания. А коммунист должен быть образцом во всех отношениях.
Совет парторга воин понял правильно, заметно подтянулся. Вскоре он был принят в кандидаты, а затем и в члены партии и достойно оправдывал высокое звание коммуниста.
По отбору в партию передовых воинов значительную работу вела партийная комиссия при политическом отделе. Вначале, правда, не все получалось гладко. Сказывался и не совсем удачный подбор членов комиссии, в которую входили главным образом коммунисты управления и штаба. Это затрудняло проведение заседаний комиссии непосредственно в частях. Практика подсказала: целесообразно в составе парткомиссии иметь по одному члену в каждом полку. И это было сделано.
Мы старались привить молодым коммунистам качества политического бойца. Знакомили их с Уставом, с основными этапами истории Коммунистической партии, рассказывали о стойкости и героизме коммунистов при защите социализма. Партийные организации добивались, чтобы каждый член и кандидат в члены партии имел персональное поручение, оказывал идейное воздействие на воинов. В помощь молодым коммунистам дивизионная газета «На врага!» опубликовала серию содержательных статей.
Все это способствовало укреплению партийных организаций и партгрупп непосредственно в ротах и батареях. Правда, потери среди коммунистов, которые первыми поднимались в атаки и последними выходили из боя, были сравнительно большими. Но отбор в партию лучших воинов восполнял эти потери.
Газета «Правда» справедливо отмечала: «Без повседневной, настойчивой организационной работы, без настоящего индивидуального отбора желающих вступить в ряды партии, [104] без быстрого, свободного от волокиты приема их в партийную семью, без строго партийного учета каждого коммуниста нельзя создать и укрепить ротные партийные организации, нельзя сделать их полнокровными, действенными организациями, которые активно помогают командиру высоко нести знамя победы своих подразделений»{18}.
Важным условием творческого характера, действенности всей партийной работы была учеба секретарей, парторгов. В этих целях мы использовали постоянно действующие семинары, проводившиеся с помощью политотдела в батальонах и полках, что позволяло активистам расширять знания, ориентироваться в задачах, обмениваться опытом. Однако в условиях боевой обстановки, частой сменяемости секретарей и парторгов (особенно в ротном звене) семинарами нельзя было ограничиться. И мы старались учить активистов методом практического показа. Встречались с ними непосредственно на переднем крае обороны, проводили индивидуальные и групповые беседы.
— Вчера снял последние атрибуты комиссарского звания — красные звезды с серпом и молотом, — с грустью сказал мне заместитель командира по политической части 234-го артполка Алексей Васильевич Малина. И он с сожалением посмотрел на рукава гимнастерки, на которых остались следы от споротых нашивок.
Такое чувство в октябрьские дни 1942 года, когда политическим работникам начали присваивать общие воинские звания, испытывал не он один.
Состояние его мне было понятно. Много мужества, светлого и гуманного было связано с прежним званием. Целое поколение бесстрашных, несгибаемых большевиков своим беззаветным служением Родине и революции в годы гражданской войны высоко подняло и прочно утвердило авторитет военного комиссара. Слово «комиссар» поистине звучало гордо. Как известно, в канун Великой Отечественной войны должности комиссара в нашей армии не было, но звания комиссарские оставались.
В начале войны были снова, как и в гражданскую, введены должности военных комиссаров. Мера эта, конечно, была временной, можно сказать, чрезвычайной, но, безусловно, необходимой.
Комиссары разделили с командирами ту непомерную ношу, которая свалилась на их плечи в связи с возросшим объемом [105] задач по управлению войсками. Введение института военных комиссаров имело большое значение и в морально-психологическом отношении. Образ комиссара для советских воинов, особенно старшего поколения, был олицетворением мужества и бесстрашия, непоколебимой моральной стойкости.
В тяжелый период войны комиссары помогали командирам не только советами. Особенно велика была их роль в политическом воспитании личного состава, в упрочении твердой воинской дисциплины. Этому служили и пламенное слово, и личный пример стойкости политработника.
Вспоминается тяжелый бой под Старой Руссой зимой 1942 года. Истребительно-противотанковый полк окружил в одной из деревень значительные силы гитлеровцев. Надеясь вырваться из кольца, противник бросил в бой свежий батальон.
Дорогу этому батальону преградили 25 бойцов во главе с комиссаром Дмитрием Хреновым.
— Дух из фашистов вон! — крикнул комиссар. — Не пропустим ни одного, ребята! Помните — умереть, но не пропустить!
И все запомнили эти слова, повторяли их про себя как клятву.
Бой шел уже несколько часов. Не раз гитлеровцы поднимались в контратаку, но неизменно откатывались назад. На протяжении нескольких десятков метров дорога стала зелено-черной от вражеских трупов. Но и многих наших бойцов уже не осталось в живых. Комиссар Хренов был тяжело ранен: левую руку выше локтя раздробила разрывная пуля. Превозмогая боль, он подбадривал людей, вселял в них веру в успех.
Новая контратака, гитлеровцы лезут вперед. И тут случилась беда. Комиссар упал, схватившись за грудь. К нему подползают бойцы.
— Держитесь, товарищи, держитесь. Приказываю как комиссар и прошу как товарищ! — слабеющим голосом сказал Хренов.
Это были его последние слова. Четырнадцать бойцов оставалось в строю, когда погиб комиссар. Они потеряли не только опытного, смелого командира, но и душевного друга.
Двадцать четыре часа, полные сутки, продолжался бой на лесной дороге, но никто не дрогнул, не предложил отойти. Когда к месту боя подошло подкрепление, только несколько раненых удерживали дорогу. Они вели огонь из последних [106] сил, выполняя приказ комиссара. И враг не прошел там, где сражалась группа отважных.
Можно приводить бесчисленные примеры мужества и стойкости наших политработников. Особенно памятны действия комиссаров полков Д. М. Лукшина, А. А. Кощеева, П. А. Савина, А. В. Малины, М. Я. Синева, Н. М. Гудкова, комиссаров батальонов и дивизионов И. А. Зуба, И. Ф. Демидова, Н. И. Дементьева, С. В. Яскевича, политруков рот А. И. Малинцияна, Н. Г, Завьялова, В. П. Страхова. Да только ли их?!
Но условия меняются. Выросли и окрепли командные кадры, в становлении которых была немалая заслуга и военных комиссаров. Укрепилось политико-моральное состояние личного состава, боеспособность частей и подразделений. Значительно изменилось их техническое оснащение. В этих условиях Центральный Комитет партии решил упразднить институт военных комиссаров, выполнивший свою роль. В октябре 1942 года он был упразднен и установлено полное единоначалие. Вместо комиссаров и политруков вводились должности заместителей командиров по политчасти.
С введением единоначалия служебное и правовое положение политруков и комиссаров, естественно, изменилось. Однако главное их право — быть впереди, служить примером отваги и мужества в бою — осталось незыблемым. Это почетное право политического работника было вместе с тем и его самым могучим оружием морального и политического воздействия на воинов.
В новых условиях перед политорганами встало немало задач. Прежде всего нужно было еще более активно поддерживать и укреплять авторитет командиров, заботиться об их идейно-теоретическом росте, о выработке таких командирских качеств, как чувство ответственности за порученное дело, творческий подход к решению тактических задач, воля и решительность. Приятно было видеть, как росли и мужали наши командиры. Среди них можно назвать командира 523-го стрелкового полка Василия Ивановича Калмыкова, командира дивизии Михаила Никитича Клешнина и сменившего его на этой должности Ивана Ивановича Бурлакина.
Все свои усилия заместители командиров по политчасти сосредоточивали теперь на партийно-политической работе по воспитанию личного состава, на улучшении руководства партийными и комсомольскими организациями.
Указ Президиума Верховного Совета СССР, приказ Народного комиссара обороны и другие документы, изданные [107] в связи с установлением единоначалия, мы изучили с командирами и политработниками. Разумеется, это было лишь началом работы. Предстояла переаттестация политсостава, отбор достойных политработников на командные должности, и, что самое главное, необходимо было решительно изменить весь стиль нашей работы.
В практику вошли регулярные семинары с командирами рот и батальонов по вопросам партийно-политической работы. Те же проблемы обсуждались и с командирами полков. Основной упор делался на индивидуальную работу с командирами-единоначальниками. Характерно, что и сами командиры стали больше интересоваться политическим воспитанием личного состава, деятельностью партийных и комсомольских организаций.
В те дни бойцы проявляли особый интерес к беседам на тему «Наш командир». Речь шла о командире полка, батальона, роты, взвода, раскрывалась его роль в бою.
Что касается заместителей командиров по политчасти, то они хорошо понимали свою роль и довольно быстро освоились с новыми для них положением и обязанностями.