Мы — александрийцы
Ночью наши танки вышли на ближние подступы к Александрии и рано утром 22 ноября атаковали противника на северо-восточных окраинах города.
Вместе с телефонистом и радистом переносной радиостанции РБМ я находился на наблюдательном пункте командира бригады. Отсюда хорошо было видно поле боя, действия наших танков и следовавших за ними мотострелков. Через приемник радиостанции отчетливо слышались переговоры командиров батальонов и рот со своими подчиненными.
Полковник Юревич по радио выслушивал доклады о ходе боевых действий и отдавал короткие приказания.
— Я Первый. Не вижу вашего огня, — говорит Юревич. — Огонь и движение! Движение и огонь!
— Прикройте мой левый фланг, — просит Брык.
— Не думай о фланге, — кричит Юревич в микрофон. — Он прикрыт. Вперед! — Тут же передает артиллеристам приказ перенести огонь на левый фланг.
— Вас понял, — отвечает командир артдивизиона.
Наши танки двигались зигзагами и короткими рывками, останавливались, стреляли, делали рывок вперед и и снова стреляли. Враг сопротивлялся отчаянно.
В боевых порядках атакующих рвались снаряды, там и тут вздымая комья земли. Один снаряд разорвался недалеко [100] от НП. Над нами просвистели осколки. Полковник Юревич даже не повернул головы.
Появились вражеские самолеты. Один налет следовал за другим. А где в степи укрыться от авиации танку? Несколько бомб разорвалось в районе НП. Но больше разрывов в боевых порядках. Вижу, одна из наших машин замерла и поднялся густой столб дыма... Взорвалась вторая. Единственное, что требовалось в этих условиях, — как можно быстрее двигаться вперед, и Юревич требовал от комбатов усилить натиск, ускорить темп.
Несколько наших танков уже достигли крайних домов. В наушниках послышался голос Бобровицкого, который докладывал Брыку, что он на окраине города.
Юревич взял у радиста микрофон:
— Я Первый. Благодарю Бобровицкого и его людей. Поздравляю со вступлением в Александрию. Брык и Лагутин, действуйте еще решительнее. Выше темп...
А Бобровицкий между тем осмотрелся и увидел, что в глубь города тянется овраг. Чутье подсказало на большой скорости повести машины по оврагу. Вскоре танкисты буквально наскочили на вражеские артиллерийские позиции. Кроме пушек там были и танки. Но они, видимо, не имели горючего и использовались врагом как неподвижные огневые точки. В стремительной атаке наши воины уничтожили три танка и смяли артиллерийскую батарею. Вражеский танк и два артиллерийских орудия были записаны на боевой счет экипажа лейтенанта Анатолия Вохмянина.
Бобровицкйй предпринял смелые и дерзкие действия, будучи уверен в таких же решительных действиях соседей. Одновременно достигли окраин города и другие части 8-го механизированного корпуса. Но противник не только яростно оборонялся, но и непрерывно контратаковал, подтягивая свежие силы. Поэтому полностью овладеть городом с ходу не удалось.
В этих боях тяжелая участь выпала на долю одной из [101] рот 2-го танкового батальона, которой командовал старший лейтенант Леонид Алексеевич Баранников.
В наступлении на Ворошиловку его рота была правофланговой. Ее танки с ходу атаковали северную окраину этого села, уничтожили батарею шестиствольных минометов, ворвались на артиллерийские позиции и раздавили пушки с расчетами. Противник был ошеломлен быстротой и натиском действий наших танкистов. А те, увлекшись успехом, стали развивать наступление и вскоре ушли далеко вперед, оторвались от других подразделений бригады и оказались в тылу у немцев.
Танкисту в весьма быстротечном бою приходится встречаться со многими неожиданностями, которые требуют мгновенной оценки обстановки, немедленных решений и действий. Танковый командир находится непосредственно в боевых порядках своего подразделения, и его танк участвует в бою наравне с другими. Разница в степени ответственности, в сложности обязанностей. Командир, управляя подразделением, вместе с тем воздействует на подчиненных и личным бойцовским примером.
Старший лейтенант Баранников обладал этими необходимыми качествами, имел, что называется, «танковый характер». И когда его рота оказалась отрезанной от своих, не растерялся, принял решение не отходить назад, а продолжать драться в тылу врага, нанося ему как можно больший урон.
Радиосвязь с этой ротой была потеряна. И сколько ни старались радисты батальона и штаба бригады, они так и не услышали позывных старшего лейтенанта Баранникова и его экипажей.
Как только стало известно, что из боя рота не вышла и связь с ней отсутствует, были приняты меры к розыску. Но результатов они не дали. Судьба пропавшей роты очень тревожила командование. Командир корпуса генерал Хасин не раз требовал объяснений по этому поводу у Юревича и заместителя начальника штаба бригады по [102] оперативной работе капитана Федорова, но они ничего определенного доложить не могли...
С Баранниковым в тылу противника оказалось девять танков, а прорвался к своим только один — лейтенанта Ильи Александровича Яшина. С экипажем этой машины прибыли командир взвода лейтенант Иван Степанович Копцов и еще несколько человек. Они-то и рассказали, как проходил этот своеобразный рейд.
Девять дней горсточка героев-танкистов вела неравные бои с врагом. Их танки внезапно появлялись в окрестностях Александрии то в одном месте, то в другом. Решительные, дерзкие действия экипажей наносили врагу значительный урон, сеяли панику. В районе населенных пунктов Вербовая Лоза, Лозоватка, Користовка танкисты уничтожали колонны автомобилей, повозки с грузами, нападали на зенитные батареи и артиллерийские позиции, разрушали железнодорожное полотно и мосты, подбили три немецких танка. Враг потерял от ударов с тыла сотни своих солдат и офицеров.
Но каждый километр пути требовал от наших танкистов величайшего мужества, смелости, упорства. Находясь во вражеском тылу, группа почти полностью израсходовала горючее и боеприпасы, и 30 ноября Баранников принял решение пробиваться к своим. К тому времени были потеряны лишь два танка. Вот как это было.
21 ноября, когда танки Баранникова уже оказались отрезанными от своих, при форсировании реки Ингулец в районе села Войновка танк лейтенанта Сергея Владимировича Устинова был подбит. При попытке оказать ему помощь была потеряна и машина командира взвода Ивана Степановича Копцова. Ее экипажу удалось спастись. А экипаж Сергея Устинова остался в танке: немцы окружили машину, и выбраться из нее означало попасть в лапы к врагу. Остаток дня и ночь на 22 ноября отважный экипаж провел в осаде. На предложения «Рус, сдавайсь!» устиновцы отвечали огнем. Под утро кончились боеприпасы, [103] и танк замолчал. Немцы осмелели, вплотную подошли к машине, застучали по броне, вновь предлагая нашим танкистам сдаться. В ответ из верхнего люка вылетела граната. Несколько фашистов рухнули замертво.
О чем думали в эти минуты устиновцы? О родных, товарищах, о тех уголках Родины, где прошло детство? Возможно, Устинов вспомнил о древнем Суздале, где он родился и вырос... Могли думать и думали о многом, только не о сдаче в плен. И еще они думали, очевидно, о том, как подороже отдать свою жизнь.
Над степью взошло солнце. Холодные лучи его осветили реку Ингулец. Немцы предприняли еще одну попытку захватить экипаж Устинова. И в тот момент, когда фашисты снова окружили танк, раздался сильный взрыв. Герои ушли из жизни, оставшись непобежденными...
Приняв решение прорываться, Баранников снова повел свои экипажи через Войновку. И вновь в ее районе был форсирован болотистый Ингулец. Но вскоре наши танкисты натолкнулись на сильную противотанковую оборону врага. Завязался неравный бой.
Баранников и здесь действовал решительно. В шлемофонах раздалась его команда: «Делай, как я!» — и командирский танк устремился на вражеские орудия. От него не отставали и другие машины. Удалось подавить несколько пушек. Но тут открыла сильный фланговый огонь другая противотанковая батарея, не замеченная до этого танкистами. Случилось непоправимое: пять наших боевых машин были подбиты.
В этом трагическом поединке совершил бессмертный подвиг один из танкистов Баранникова — старший сержант Михайлик. С пулеметом, гранатами и пистолетом он выскочил из горящего танка и укрылся в небольшом окопе. Фашисты несколько раз бросались на героя, и каждый раз метким огнем Михайлик отбивал атаки, положив вокруг себя немало врагов. Но вот расстрелян последний пулеметный диск, а немцы все наседают. Осталась единственная [104] граната. Когда гитлеровцы были совсем рядом, Михайлик поднялся из окопа навстречу им и взорвал гранату. Герой погиб, но нашли свою смерть и наседавшие враги...
На немецкий передний край прорвались два танка: Баранникова и Яшина. Здесь танк Баранникова был подбит. Офицеру и его товарищам удалось выскочить из машины, и они стали отбиваться от наседавшего врага. Но силы были слишком неравными. Леонид Баранников, выполнив свой солдатский долг до конца, пал на поле боя смертью героя.
Немало наших товарищей — солдаты, сержанты и офицеры — уходило из жизни совсем молодыми. Многие из них еще не успели посадить дерево, вырастить колос, выточить деталь, положить камень в фундамент нового дома. Но на поле боя во имя светлого будущего, во имя победы они отдавали Отчизне без остатка всего себя, как бы возмещая этим все, что не успели сделать.
Вечная слава им!
В то время как Баранников со своей группой танков громил фашистские тылы, другие подразделения бригады дрались в Александрии, отбивая сильнейшие контратаки врага.
Бои за освобождение города принимали затяжной характер. Командование корпуса решило использовать нашу 116-ю танковую бригаду для нанесения ударов по противнику с фланга. 26 ноября ее подразделения перенацелили для удара по врагу из района Белой Глины.
Утром 28 ноября восемь тяжелых танков противника с мотопехотой атаковали соседнее село Ново-Александровку. Оборонявшиеся там подразделения 214-й стрелковой дивизии не выдержали натиска врага и отошли. Немцы взяли под обстрел и наши танки. Требовалось выбить врага из села. Эту задачу выполнила рота танков 1-го батальона, которую возглавил заместитель командира бригады подполковник Коваль. Атаковав немцев, она уничтожила [105] один их танк, три автомашины и до роты солдат и офицеров. Положение было восстановлено.
В этот же день, выполняя приказ штаба корпуса, бригада выступила по маршруту Белая Глина — Медвежий Яр. Ближайшей задачей танкистов было к исходу дня овладеть населенным пунктом Диковка.
В районе Медвежьего Яра наша разведка обнаружила сильную вражескую противотанковую оборону, где кроме артиллерии были «тигры» и самоходные (штурмовые) орудия «фердинанд».
Чтобы создать возможность наступления на Диковку, полковник Юревич решил одним батальоном дать здесь бой врагу. Тем временем другие танки бригады должны обойти противника и занять Диковку с севера, которая оборонялась незначительными силами немцев.
После довольно мощной артиллерийской подготовки наши танки двинулись в атаку. Их повел командир батальона Брык. Командир танка Т-34 коммунист старшина Петр Переворочаев сумел по лощине подобраться к северо-западной окраине деревни и меткими пушечными выстрелами подбить «тигр». В это время наводчик заметил, как «фердинанд» разворачивается, чтобы открыть огонь по танку, которым командовал комсомолец младший лейтенант Юрий Веденин. «Фердинанд» успел сделать выстрел, но промахнулся. В борт ему два раза подряд выстрелил Переворочаев, и вражеская самоходка загорелась. Веденин повел свой танк на батарею, уничтожил три вражеских орудия. Уверенно вел свою тридцатьчетверку и лейтенант Николай Гуренко. Его машина раздавила несколько орудий и уничтожила танк «пантера».
Уже наступила ночь, когда Брык передал по радио, что заканчивает очищение Медвежьего Яра. Тут же доложил, что Переворочаев подбил «тигра» и «фердинанда».
— Благодарю Переворочаева, — ответил Юревич, — представляю его к ордену Красного Знамени.
Немедля была передана команда Лагутину и Бобровицкому [106] двинуться на Диковку. К 11 часам утра эта задача была ими выполнена, Диковка освобождена. Тут же передали донесение об этом в штаб корпуса.
Вечером, когда наступили долгожданные часы столь желанной передышки, мы разместились в одной довольно обширной хате вместе с танкистами. Солома, наваленная на полу и накрытая плащ-палаткой, казалась пуховой постелью. Однако возбуждение не спадало, никто не спал. Я осведомился, где Бобровицкий.
— Жив-здоров. Ему крепко везет, — ответил мне кто-то.
— Что значит везет?
— То и значит, что с начала войны — в танке. И, смотри, живой. Один раз только ранен.
— Не болтай, везет, везет... — перебил другой. — На войне, брат, везет тому, кто воюет с умом. Тут соображать надо.
— Как это соображать?
— А вот так. Бобровицкий никогда на рожон не лезет. И за другие танки не прячется.
— Верно, — включился в разговор Анатолий Вохмянин. — Возьми хотя бы последний бой. Мы были с ним рядом. Его танк то газанет на всю железку, то вдруг остановится... Выстрел, другой... Опять вперед. А там балочка. Он по ней. Потом наискосок по склону вверх. Как только из балки башня показалась, он дает два-три выстрела и снова вниз. Фашист ударил — промах. А Бобровицкий уже метров за пятьдесят опять из-за укрытия бьет...
Конечно, думалось мне, на войне много случайностей. Роковых, с которыми столкнулся герой нашей бригады Баранников. В его рейде было много непредвиденного. Он пал смертью храбрых, но нанес врагу большие потери. Но верно и то, что Бобровицкий оставался в строю не потому, что ему просто везло. Мастерство, боевой опыт, выдержка, трезвый расчет — все это вместе и было в основе «везения». Каждый бой был для отважного танкиста своеобразным [107] уроком. И этот урок давал что-то новое, заставлял делать для себя определенные выводы, а затем использовать их в новом бою.
Один из таких «уроков» запомнился мне на всю жизнь. Когда подразделения бригады вошли в Диковку, я не смог вовремя навести телефонную связь от штаба бригады к батальонам, так как машина с имуществом где-то застряла. Командир бригады учинил мне жесточайший разнос и предупредил, что отдаст под суд, если такое повторится. Досталось за это и капитану Федорову, хотя его-то вины, казалось, вообще не было. После этого случая мы приняли меры к тому, чтобы связисты с аппаратами и запасом кабеля никогда не отставали от головных подразделений. Для их передвижения использовались все средства, в том числе и танки, на борту которых телефонисты ехали вместе с мотострелками.
Университеты войны проходить нелегко.
Заняв Диковку, бригада приблизилась к железной дороге, связывавшей узловую станцию Знаменка с Александрией, угрожая перерезать ее. Немецкое командование попыталось удержать Знаменку, сохранить пути отхода из города. Оборону этого района держали отборные части врага из 14-й и 11-й танковых дивизий.
Танковые группы противника при поддержке мотопехоты контратаковали бригаду по нескольку раз в день. С 28 ноября по 4 декабря бригаде пришлось отражать на южной окраине Диковки многочисленные атаки. Наши позиции обстреливались из артиллерии и минометов, подверглись бомбежке с воздуха — одновременно налетало до 90 вражеских самолетов. Но танкисты и мотострелки, используя боевой опыт, основательно окопались, укрепили свои рубежи, создали крепкую противовоздушную и противотанковую оборону.
Во все подразделения, правда с опозданием, была проложена проводная связь. Автомобиль с радиостанцией мы вкопали в косогор и замаскировали. Во время обстрела и [108] налета самолетов противника радиостанция была надежно укрыта и не прекращала работу.
Мужественно вели себя связисты-девушки. Я не помню ни одного случая, чтобы кто-нибудь из них пожаловался, на тяжесть службы. В Диковке Маша Горожанкина и Аня Зябрева дежурили на коммутаторе, ходили исправлять повреждения на линии, оказывали первую помощь пострадавшим. Вера Горетова была радистом на артиллерийской батарее. Вместе с орудийными расчетами она нередко попадала в сложные переплеты и не теряла самообладания. Ее радиостанция всегда была на связи. В боях за Диковку Вера погибла.
Находятся люди, которые утверждают, что на войне якобы привыкают к смерти и переживания ослабевают. Я лично не могу с этим согласиться. Каждая смерть у меня и товарищей вызывала острую боль. Особенно гибель девушек, таких, как Вера, отважных патриоток, добровольно взваливших на свои хрупкие плечи страшную ношу войны.
В Диковке погиб и мой ординарец Михаил Чертин, Миша... Очень трудно пережить, а тем более примириться с тем, что человек, к которому ты привык как к родному брату, безгранично преданный тебе, вдруг от шальной пули или осколка гибнет у тебя на глазах. Всего минуту-две назад ты с ним говорил, что-то нам нужно было друг от друга, и вот он уже мертв. Ты больше не увидишь его ясной улыбки, не почувствуешь постоянной готовности выполнить любой твой приказ...
Вечером 4 декабря бригада получила приказ командира корпуса совместно с приданными самоходной артиллерией, мотопехотой, саперами и зенитчиками выйти 5 декабря на рубеж железной дороги Знаменка — Александрия и перерезать ее в районе разъезда Диковка. Комбриг собрал командиров подразделений, поставил перед каждым задачу на предстоящий бой. Георгий Корнеевич Стриленко болел, и вместо него присутствовал я. Как [109] всегда, Юревич обратил особое внимание на необходимость постоянной связи: «Требую, чтобы связь была надежной. Все донесения передавать мне или начальнику штаба немедленно». Командир бригады упрекнул комбатов в том, что они порой забывают вовремя докладывать обстановку — о всех ее изменениях, своем местонахождении, о противнике.
После совещания я передал требования комбрига начальникам связи батальонов. Посоветовал каждому провести инструктаж радистов-пулеметчиков. Дело в том, что некоторые из них в пылу боя забывали о своих обязанностях, не следили за настройкой приемников, не отвечали на вызовы.
— Проверьте исправность танковых радиостанций на командирских машинах. Если требуется — обеспечьте их ремонт или замену, — сказал я офицерам перед тем, как им разойтись.
Вечером и ночью они немало потрудились для выполнения указания комбрига.
Утром 5 декабря стоял легкий морозец, как назло, всходило яркое солнце.
Танкисты снова и снова проверяли свою готовность. Еще на совещании Юревич предупредил командиров, что бой за разъезд будет жарким. Враг стянул сюда много артиллерии. Оборону держат эсэсовцы.
Над нами пронеслись штурмовики Ил-2. Они точно обработали позиции врага у разъезда. Затем открыла интенсивный огонь артиллерия. Взвилась ракета. И тогда разом взревели моторы. Танки с десантом мотострелков на борту пошли вперед. Среди них и машина комбрига Юревича.
Согласованным ударом авиации, артиллерии и танков вражеская оборона была сломлена.
В бою за разъезд левофланговой шла машина командира взвода коммуниста лейтенанта Николая Игонина. В его экипаже были опытные, обстрелянные бойцы — механик-водитель [110] комсомолец старший сержант Андрей Баранов, стрелок-радист Александр Надызов и командир орудия старший сержант Василий Гришков. Из леса по стремительно шедшему танку вдруг ударило вражеское орудие, за ним — другое. Один из вражеских снарядов угодил в башню танка. Игонин и Гришков были убиты. Машина загорелась. Андрею Баранову и Александру Надызову надо покидать ее, но опасно: подстрелят бегущие к танку вражеские автоматчики. Оставаться в горящем танке почти так же опасно — может взорваться. Дым слепил глаза. Все труднее становилось дышать. Баранов нажимает на стартер раз, другой — и мотор заводится. Храбрец направил горящую машину с разбитой башней на врага, смял орудие, из которого были убиты командир и башнер. Укрывшись в безопасном месте, Баранов и Надызов остановили танк. Товарищи вытащили их из машины, оказали первую помощь и отправили в медсанбат. Подлечившись, они вернулись в часть. Николай Игонин и Василий Гришков были посмертно награждены орденом Отечественной войны I степени. Андрей Баранов и Александр Надызов — орденом Славы III степени.
... Когда разъезд был взят, ко мне явились радисты второго батальона Сергей Желнов и его напарник Филипп Махнев. Во время только что закончившегося боя они поддерживали через свою РБМ связь с Лагутиным и ротами. Ребята были страшно взволнованы.
— Что стряслось? — с тревогой спросил я, предчувствуя недобрую весть.
— Погиб Миша Алейников.
Миша Алейников был другом моих связистов, я, как и они, тяжело переживал гибель этого замечательного паренька и его верных товарищей.
— Сначала он доложил, — сообщали радисты, — что видит минометную батарею и танк направляется к ней. Потом мы услышали, что танк разбил два миномета с прислугой. А вскоре Миша сообщил, что машина его подбита [111] и загорелась, но экипаж продолжает выполнять задачу. Хотел что-то еще сказать, но фраза оборвалась на полуслове...
На Диковском разъезде танкисты захватили 8 вражеских зенитных орудий, 18 бронетранспортеров, 1 паровоз, штурмовые орудия, много пленных.
Оставив заслон для прикрытия разъезда со стороны Знаменка — Пантелеевка, бригада продолжала наступление. В тот же день она заняла Старо-Александровку, Ново-Александровку, Троянку и подошла к сильному опорному пункту обороны противника — Машорино.
Между тем немцы перегруппировали силы, создали большое превосходство и с двух направлений атаковали разъезд Диковка. Они сбили наш заслон и снова заняли разъезд.
Бригада оказалась отрезанной от других частей корпуса. Подвоз горючего, боеприпасов нарушен. Командирам батальонов приказано занять круговую оборону. Штаб корпуса одобрил это решение. Трое суток мы оборонялись, отбив три сильных атаки танков и пехоты.
Запомнился и такой эпизод. Связь со штабом корпуса прекратилась. На все наши вызовы штабная радиостанция долго не отвечала. И вдруг дежурный на рации Василий Федоров отчетливо услышал свои позывные:
— «Луна», «Луна», я «Роза». Слышу вас хорошо. Как меня слышите? Прием.
— «Роза». Я «Луна». Слышу вас хорошо. Прием.
— «Луна». Я «Роза». Передавайте вашу радиограмму. Прием.
Василий насторожился. Почерк радиста был вроде бы другим. Странно прозвучала фраза «передавайте вашу радиограмму». Ведь Федоров не просил: «Примите радиограмму». Василий потребовал кодовой фразой пароль. Лжероза не стала дальше вести переговоры.
К таким уловкам противник прибегал не раз. И горе тому, кто в таких случаях проявит беспечность, поддастся [112] на провокацию. Последствия могли быть самыми серьезными.
Аналогичный случай был и до этого. РСБ отстала. Отстали и штабные машины. Мы безуспешно пытались установить связь со своим штабом, штабом корпуса или одной из его частей через переносную рацию РБМ. И вот слышим свои позывные. Мы обрадовались, и дежуривший радист Желнов немедленно ответил. Тут же последовало:
— Говорит Первый. Пригласите к аппарату Юревича.
Желнов вопросительно взглянул на меня и других присутствующих:
— Спроси, — сказал я ему, — а кто это Юревич?
Желнов передал.
— Ты что, своего командира не знаешь?
— Нет, такого не знаю.
В ответ послышалась грубая брань.
Почему же насторожился наш радист? В первой принятой фразе было две ошибки. «Первым» у нас называли командира только при переговорах по внутрибригадной радиосети. Командир корпуса и другие руководители имели другие условные обозначения. Но главная ошибка была в слове «Юревич». Ни один из командиров не мог открытым текстом назвать фамилию комбрига.
Эта затея была предпринята врагом для того, чтобы уточнить принадлежность нашей радиостанции. Если бы наш радист ответил: «Сейчас позову», «Его здесь нет» или произнес другую подобную фразу, враг бы точно узнал, что он говорил с рацией 116-й бригады. А зная примерный радиус действия передатчика, нетрудно определить, где она находится.
В районе Машорино, находясь в окружении и отбивая вражеские атаки, мы узнали радостную весть — 6 декабря Александрия полностью освобождена!
В принятой по радио сводке Совинформбюро говорилось:
«Южнее Кременчуга наши войска, сломив сопротивление [113] противника, овладели городом Александрия и сильно укрепленными опорными пунктами его обороны...» В числе других называлась и Диковка.
Мы были счастливы, что снова боевым почерком 116-й танковой бригады в сводку вписаны дорогие нашему сердцу названия — на этот раз «Александрия» и «Диковка».
7 декабря немцы были выбиты с разъезда. В бригаду доставили горючее, боеприпасы, продовольствие. Подошли и заняли огневые позиции дивизионы орудий и «катюш». Ночью предстояло овладеть Машорином.
Комбриг возложил командование танковыми, мотострелковыми и артиллерийскими подразделениями, наступавшими на Машорино, на капитана Ивана Лагутина. Этот энергичный, волевой командир образцово провел боевые действия.
Ночному наступлению предшествовала тщательная подготовка. Экипажи устранили мелкие неисправности в танках. Командиры танковых рот, взводов и танков вместе с Лагутиным и командиром мотострелкового батальона капитаном Евдокимовым хорошо разведали местность, разработали варианты взаимодействия боевых порядков в бою.
Захваченные пленные подтвердили данные о расположении противника — траншей, дзотов, противотанковых орудий, вражеских самоходок в Машорино.
Во второй половине ночи на 8 декабря наша артиллерия и «катюши» произвели короткий, но мощный удар по Машорино. И тотчас танки с десантом мотострелков на высоких скоростях устремились вперед. Скоро они оказались в селе. Враг, застигнутый врасплох, не способен был оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления. На это и рассчитывал Лагутин, полностью использовав боевые качества танков.
В том бою захватили один вражеский танк, 2 бронемашины, 7 бронетранспортеров, 28 автомобилей, 40 автоприцепов, 70 повозок, 6 радиостанций, телефонные аппараты [114] и катушки кабеля, склад с продовольствием, много пленных. Все это, а особенно телефонное имущество, оказалось весьма кстати. За время боев кабель у нас износился, а частично и утрачен. Не хватало и телефонных аппаратов.
Машорином мы овладели, по существу, без потерь.
По радио услышали приказ Верховного Главнокомандующего, в котором говорилось, что в боях за Александрию отличились, наряду с другими частями, наш 8-й механизированный корпус и 116-я отдельная танковая бригада. «В ознаменование достигнутых успехов соединениям и частям, отличившимся в боях за освобождение города Александрии, присвоить звание Александрийских».
Эта весть молнией разнеслась по всем подразделениям бригады. «Мы — александрийцы!» — слышны были повсюду возгласы. Состоялись митинги, на которых наши воины поклялись оправдать высокое признание их боевых заслуг.
Десятого декабря танки 116-й Александрийской танковой бригады атаковали разъезд Медерово.
При подходе к железной дороге и роще, что в одном километре северо-западнее Медерово, враг встретил наши танки сильным артиллерийским огнем и бомбежкой с самолетов.
Радисты-пулеметчики с командирских машин радировали на командный пункт комбрига:
— Нас атакуют «музыканты». Немецкие «лапотники» и «калоши» лежат за железнодорожным полотном. У нас пока все «коробки» целы... Я «Тула», прием.
Этот переговорный код знали все. Мы понимали, о каких «музыкантах», «лапотниках» и «калошах» радировала «Тула». Подтянутые артиллерия и гвардейские минометы хорошо обработали разъезд. Наши танки и десантники в скоротечном бою на разъезде уничтожили до роты солдат и офицеров противника, три противотанковых орудия, подбили два вражеских танка. [115]
Отсюда в ночь на 11 декабря бригада совершила 35-километровый марш и с боем вошла в Новгородку, а утром 12 декабря начала наступление на Батызман.
Батызман имел для нас важное тактическое значение. Его освобождение резко ухудшало коммуникации противника в районе Кривого Рога. Мы приняли от командира корпуса приказ — на пути к Батызману не ввязываться в мелкие бои с противником, стараться обходить его гарнизоны, а по Батызману нанести внезапный концентрированный удар. Этот приказ был выполнен. Батызман был освобожден через час после начала атаки.
Противник предпринял отчаянные попытки вернуть утраченные позиции. Наша бригада вместе с другими частями корпуса перешла к обороне и держала ее пять дней. Ежедневно враг бросал на наши боевые порядки по 80–100 бомбардировщиков, по два-три раза атаковал большими группами тяжелых танков. Все атаки были отбиты. Немало вражеских самолетов сгорело от ударов летчиков и зенитчиков. Танкисты неизменно оставались на месте.
Зная цену связи, и особенно радио, мы принимали все меры к сохранению имущества, и прежде всего РСБ. Где бы ни было приказано расположиться, тут же принимались за маскировку, оборудование укрытия для автомобиля и щелей для личного состава. Радисты нередко ворчали, так как соорудить укрытия в мерзлом грунте — дело весьма нелегкое. Но требование это неукоснительно соблюдалось и, по существу, спасало и радиостанцию, и людей. Так было и в Батызмане.
Экипаж РСБ, кроме дежурного радиста, сразу же взялся за лопаты. Метрах в ста от домов быстро преодолели мерзлый слой земли и вырыли укрытия, загнали туда машину, натянули над ней полотно, засыпали выброшенную землю снегом, отрыли щели. Сделали все вовремя, так как вскоре начались бомбежки. Но расположение радиостанции могла выдать высокая антенна. И один [116] из пикировщиков, заметив ее, сбросил бомбу. Я в это время находился неподалеку. Признаться, у меня потемнело в глазах. «Погибли», — пронеслось в голове.
Когда налет кончился, я подбежал к рации. Осколком срезало антенну, изрешечен верх кузова, но аппаратура не пострадала. Члены экипажа контужены. Двух человек пришлось отправлять в медсанбат. Оставшиеся плохо слышали и, конечно, работать не могли. Пока у радистов восстановился слух, дежурить пришлось мне и радисту Желнову.
Некоторые из телефонистов были люди пожилые. Но в проворстве они стремились не уступать молодым, во многом служили для них примером. На них, умудренных жизнью, я прежде всего и опирался. Моим помощником был старшина Никулин, родом из Курской области. Годами он намного старше меня. Человек спокойный, рассудительный, заботливый... Любили его все. В Батызмане под огнем загорелась автомашина со снарядами. Несмотря на бомбежку, Никулин бросился гасить пламя. И когда не удалось это сделать, он, рискуя жизнью, начал сбрасывать ящики с горящей машины на землю. Старшина пострадал от ожогов, но снаряды уберег.
17 декабря танки 116-й бригады, находясь в передовом отряде батызманской группировки, начали новое наступление в направлении Ново-Григорьевка, Протопоповка, Шевченково. На стороне противника здесь оказалось явное превосходство в танках, артиллерии и пехоте. Кроме того, он имел сильное прикрытие с воздуха. Несмотря на это, александрийцы выиграли бой и освободили эти населенные пункты. Однако удержать их нам не удалось. Противник стянул и бросил против войск корпуса мобильные силы, которые потеснили наши части и создали угрозу их окружения.
В связи с этим командир корпуса приказал оставить только что занятые населенные пункты, отойти в район Вершина-Каменка и занять там оборону. В ночное время [117] части корпуса под прикрытием танков 116-й бригады, находившейся в арьергарде, благополучно вышли из опасного района. Бригада, отражая многочисленные атаки противника, с честью выполнила поставленную задачу, за что командир корпуса генерал Хасин объявил ее воинам благодарность.
Только мы обосновались в Вершина-Каменке, как поступил приказ: 116-й бригаде передать свои оборонительные позиции другим частям и сосредоточиться в Александрии.
Майор Стриленко тяжело заболел и из бригады выбыл. Обязанности начальника связи приказали исполнять мне, 22-летнему лейтенанту. Впоследствии я был утвержден в этой должности.
Новый, 1944 год мы встретили в Александрии, в городе, который стал нам родным. [118]