Поход на Кубань
2 марта 1920 года красные войска Ростовской группы заняли Батайск, а в ночь на 11 марта вступили в Ейск. В этот же день 20-я и 50-я стрелковые дивизии, временно приданные армии Буденного, заняли станцию Тихорецкую. Белогвардейская армия, распавшаяся на части, откатывалась на юг: одна группа — на Екатеринодар и Новороссийск, главные силы Кубанской армии — на Майкоп — Туапсе, «добровольческий» корпус — к нижнему течению Кубани, через станицу Тимошевскую. Остатки сил [88] контрреволюции в Терско-Дагестанском крае пробивались в Грузию.
Командование противника хотело задержаться за рекой Кубанью и подождать возможной перемены обстановки, хотя в случае падения оборонительной линии на реке Кубани их войска неизбежно должны были попасть в очень опасное положение — оказаться зажатыми у моря в районе Новороссийска.
Это и случилось...
По мере того как деникинская армия приближалась к Черному морю, у коммунистов Причерноморья возникли новые задачи. Одной из них было освобождение политических заключенных из деникинских застенков.
Когда части Красной Армии были еще далеко от Новороссийска, Центральный Комитет РКП(б) выслал Новороссийскому комитету РКП(б) 300 тысяч рублей для освобождения из тюрем политзаключенных, с тем чтобы они могли связаться с партизанами и выйти навстречу приближающейся Красной Армии.
Новороссийский комитет дал задание коммунистам, находившимся в тюрьме, составить точный план тюремного здания и сделать слепки ключей от камер. Партизанам группы «Террор» было предложено принять участие в освобождении арестованных.
Когда все 38 ключей были изготовлены и переданы заключенным, партизаны прервали железнодорожное, телеграфное и телефонное сообщение Новороссийска с Екатеринодаром и совершили смелый налет на тюрьму. Было освобождено 400 человек. Стариков и больных отправили в горы, а остальные ушли с партизанами. 400 политзаключенных — это целая армия, если учесть, что один убежденный, преданный Коммунистической партии человек, прошедший суровую школу жизни и тюремные испытания, всегда может мобилизовать и повести за собой сотни людей.
Деникинские генералы бросали на подавление партизанского движения целые полки. Иногда им как будто удавалось сломить сопротивление партизан. Но едва белые собирались торжествовать победу, [89] как им снова нужно было обороняться. Это и понятно: Деникин пытался сражаться с целым народом, возглавляемым Коммунистической партией, которая умела видеть то, чего не могли видеть царские генералы, и хорошо знала, за что борется.
17 марта после короткого боя части IX армии овладели Екатеринодаром. Главные силы противника отошли за Кубань и двинулись на Новороссийск. На правом фланге Донской армии, в районе Усть-Лабинской, располагались разрозненные части Кубанской армии, не державшие уже связи ни с Донской армией, ни со своим главным командованием.
Слабые контратаки Донской армии оказались неудачными. Начался общий отход Донской армии и «добровольческого» корпуса на Новороссийск, а корпуса Шкуро и Кубанской армии — на Белореченскую, Майкоп, Туапсе.
19 марта части Первой Конной армии переправились через Кубань у Усть-Лабинской.
Накануне этого события Реввоенсоветом было создано два фронта: Приморский, командующим которого был назначен Илья Моренец, и Северный, командующим которого был назначен Черников{36}. С отрядом Северного фронта было решено направить меня.
К сожалению, мы не имели представления о происходивших событиях на фронтах Кубани. Все наши устремления были направлены на то, чтобы занять Новороссийск и отрезать пути отступления деникинской армии к Новороссийску.
Едва ли кто-нибудь из нас отдавал себе отчет в том, что через несколько дней армии Кавказского фронта подойдут с севера, возьмут Новороссийск и тогда порт Туапсе получит для белых особо важное значение.
Нас увлекало одно: как можно быстрее наступать, не давая противнику опомниться, и мы не предполагали, что в направлении Майкоп — Туапсе можно встретиться со значительными силами белых, в несколько десятков тысяч, отступающих под натиском Первой Конной армии. [90]
Сейчас, более 40 лет спустя, не лишне дать оценку сложившейся тогда в районе Майкоп — Туапсе обстановке.
Надо признать, что Реввоенсоветом была допущена большая ошибка. Послав на Кубань три батальона, мы оставили незащищенным естественный рубеж на Гойтхском перевале.
Можно было бы один батальон отправить на Кубань для выполнения чисто пропагандистской цели, а двумя батальонами закрепить оборону на Гойтхском перевале, обеспечив их имеющимися в Туапсе боевыми средствами.
Допущенную ошибку Реввоенсовета намеревались исправить прибывшие 18 марта 1920 года в Хадыженскую командарм Казанский и член РВС Соркин{37}.
Получив от меня сообщение из Майкопа, что в направлении Туапсе отступает многотысячная армия белых, они отдали приказание батальонам, находившимся в Апшеронской и под Белореченской, отступить к Гойтхскому перевалу и заблаговременно занять оборону. Но под Хадыженской железнодорожный эшелон, отходивший из-под Белореченской, потерпел крушение, и к Гойтхскому перевалу отступило всего около 600 деморализованных крушением бойцов.
Завал трех тоннелей, взрывы дорожных мостов, прибывшее из Туапсе незначительное подкрепление — все это не могло обеспечить того, что могли бы сделать, хотя и незначительные по своей численности, заранее укрепившиеся на рубеже Гойтхского перевала силы.
Особые части и «волки» корпуса Шкуро сломили наше сопротивление и лавиной прорвались к Туапсе.
В наших предыдущих наступательных операциях мы имели дело с деникинскими гарнизонами, состоявшими в основном из частей, укомплектованных насильно мобилизованным иногородним населением Кубани, Ставрополья и Черноморья, которые при первом же столкновении с повстанцами переходили [91] на нашу сторону, вливаясь в наши ряды, и неплохо сражались против деникинцев. А что будет, когда нам придется встретиться с регулярными частями белых, об этом мы, к сожалению, не думали.
Наш отряд выступил из Туапсе в середине марта и состоял из трех батальонов в тысячу штыков при восьми пулеметах и двух горных пушках. Теперь он и отдаленно не был похож на те отряды, с которыми мы выступали в ночь на 28 января 1920 года. Бойцы были обмундированы, хорошо вооружены. С нами были походные кухни и санитарная часть.
Перед нами была поставлена задача: объединить партизан Кубани, действовавших в тылу отступающей из-под Ростова «добровольческой» армии, и помешать планомерному ее отступлению в районе Майкоп — Белореченская; парализовать, если это потребуется, железнодорожную магистраль и шоссейные дороги и во что бы то ни стало сохранить от разрушения нефтяные промыслы.
С некоторой опаской вступали мы на землю Кубани, где казачество, особенно зажиточное, враждебно относилось к Советской власти. В станицах нас встречали с недоверием: «Кто такие?», «За что воюете?» Первое время мы занимались исключительно агитацией. Но и это было трудно. Никакой связи с Красной Армией у нас в тот момент не было.
Незадолго до нашего похода на Кубань Реввоенсовет отпустил из Туапсе группу пленных казаков, снабдив их нашими воззваниями. Но часть этих казаков была расстреляна белыми, а часть мобилизована. Те, которым все же удалось ускользнуть и пробраться в свои станицы, рассказали населению, что происходит на Черноморье.
В первой же станице мы услышали от казаков, что Черноморье занимает «Комитет освобождения», стремившийся создать независимую «демократическую республику». Эта идея пользовалась популярностью среди зажиточной части казачества Кубани. Настроения против Деникина здесь были довольно сильны. Этому было свое объяснение.
Сразу после Октябрьской революции Каледин организовал на Дону контрреволюционное правительство [92] и провозгласил независимость Донской области. На Кубани власть перешла к Кубанской раде и войсковому правительству.
Но в начале 1918 года на Дону и Кубани была установлена Советская власть.
После того как весной и летом 1919 года здесь опять временно восторжествовала контрреволюция, верхи казачества принялись создавать «независимый Дон и независимую Кубанскую республику».
Но генерал Деникин, вовсе не заинтересованный в этом, в конце 1919 года повесил Калабухова — видного деятеля Кубанской рады, и с тех пор ее члены считали игру с Деникиным законченной. Они искали сближения с меньшевистской Грузией и «третьей силой», к которой относили КОЧ.
Переходя из станицы в станицу, мы старались использовать настроение всех слоев кубанского казачества против Деникина.
Мы рассказывали на станичных сходках, как создалась Красная Армия Черноморья с целью помочь Красной Армии в разгроме Деникина, указывали, что для наведения порядка казаки должны поставить во главе каждой станицы таких людей, которые хотят бороться с Деникиным и которым станичники доверяют.
Хотя мы не ставили всех точек над и, не решались по тактическим соображениям разъяснять казакам ошибочность идеи независимой буржуазной республики, но на сельских сходах Черноморской губернии принимали примерно такие резолюции:
«1. Немедленно избрать Совет крестьянских и рабочих депутатов.
2. Всеми силами бороться в рядах Красной Армии Черноморья за Советскую власть, потому что только Советская власть борется за то, чтобы земля действительно отошла трудовому народу.
3. Приветствовать Революционный военный совет Красной Армии Черноморья, который доведет восставшую против угнетателей-белогвардейцев Черноморскую губернию до близкого и желательного соединения с Российской Социалистической Федеративной Советской Республикой.
Да здравствует непобедимая Красная Армия! [93]
Да здравствует рабоче-крестьянская власть в лице Совета Народных Комиссаров!»{38}
Там, где нам удавалось найти коммунистов, принимались и такие резолюции:
«...Заслушав доклад представителя политотдела Реввоенсовета Красной Армии Черноморья т. Журлова о тактике и программе коммунистов в текущем моменте, нашли, что необходимо, не медля ни минуты, придать нашей ячейке более организованный вид, избрать председателя и секретаря и приступить к просветительной работе в массах, разъяснять им значение Советской власти и воспитывать из каждого рабочего, крестьянина истинного сознательного социалиста-коммуниста.
Мы приветствуем Коммунистическую партию, которая повела трудящихся по правильному пути к полному освобождению, и просим Туапсинский комитет партии коммунистов не оставлять нас без внимания, прислать нам литературу по политическим вопросам, так как у нас полный голод в этом отношении и нечем удовлетворить стремление масс к познанию происходящих теперь событий»{39}.
Наш отряд прибыл наконец в Хадыженскую. Отсюда часть его направилась в Апшеронскую и Шерванскую, а часть пошла по линии железной дороги на Белореченскую с целью объединить повстанческие отряды и двигаться на Майкоп. После того как Армавир был занят красными войсками, противник сосредоточил все силы на станции Белореченской, где находились бронепоезда, много вооружения и снаряжения.
Я сообщил Реввоенсовету, что с одним батальоном направлюсь на Майкоп, а два батальона пошли на Белореченскую. Отдав батальону команду двигаться на Апшеронскую, я со взводом бойцов выехал на нефтяные промыслы. В это время Реввоенсовет Кавказского фронта телеграфировал Реввоенсовету Первой Конной армии:
«Примите все меры к недопущению разгрома материальных складов в Майкопе. Сегодня получена [94] телеграмма от Ленина во что бы то ни стало не допустить порчи нефтяных промыслов и расхищения складов. Ответственность возлагается лично на вас. О получении и принятии мер донесите.
Реввоенсовет Кавфронта: Тухачевский, Орджоникидзе»{40}.
Хотя мы ничего не знали об этой телеграмме, но без всяких приказов уже принимали меры к охране материальных складов и промыслов. Рабочие встретили нас с большим энтузиазмом. Они принимали все меры к тому, чтобы отступающие деникинские части не разрушили промыслов и не взорвали складов с горючим. Встречи и разговоры с ними произвели на меня неизгладимое впечатление.