Радостные итоги

Весна идет

Весна в 1943 году выдалась ранняя. Все ласковее грело солнце. Все звонче гомонили птицы. Обнажая верхушки пней и молодые елочки, с каждым днем все плотнее жался к земле снег. Старики уверенно предсказывали большой разлив рек. Предательски почернели те участки дорог, что проходили по широким просекам. Они превратились в хорошие ориентиры для воздушной разведки противника.

Бригада удобно расположилась в землянках, оставленных соединением Героя Советского Союза Федорова. Партизанская жизнь текла своим чередом: шли диверсии на железных и шоссейных дорогах, велась активная разведка, продолжалось истребление мелких гарнизонов оккупантов.

Стоял на редкость теплый для марта солнечный день. Все свободные от наряда партизаны толпились «на улице». Слышались шутки, смех. Пристроившись на солнцепеке у самодельного столика, я готовился к бригадному партийному собранию.

О многом предстояло доложить коммунистам. Лазовцы непрерывно действовали на главных линиях рославльского узла вражеских коммуникаций. За осень и зиму разгромлены две железнодорожные станции. Взорвано два железнодорожных и восемь шоссейных мостов. Разрушено около двенадцати километров рельсового пути, восемнадцать километров телефонно-телеграфных линий, два узла связи. Пущено под откос двадцать шесть и уничтожено на станциях пять эшелонов с войсками и грузами противника. Истреблено в боях тысяча семьсот восемьдесят гитлеровцев и больше двухсот полицейских.

Партийная организация являлась в полном смысле слова цементирующей силой бригады. В боях героически [185] погибли двадцать четыре коммуниста. Но на место каждого погибшего пришли три новых товарища из числа самых стойких и отважных.

Мои размышления прервал резко нараставший звук: к лагерю приближался вражеский самолет-разведчик.

— Воздух!

Разноголосый говор сразу затих. Партизаны укрылись под кронами деревьев. Самолет, едва не цепляясь за макушки высоких сосен, прошел над лагерем.

— Не заметил! — сказал кто-то из партизан.

Похоже было, что это так: если немецкий летчик замечал что-либо подозрительное, он обязательно сбрасывал бомбу или начинал обстрел из пулемета.

После обеда в самой большой землянке, принадлежавшей автоматчикам, открылось партийное собрание. Вдумчиво, строго обсуждали коммунисты итоги боевых действий, не стеснялись говорить об ошибках и недостатках, вносили много разумных предложений. В выступлениях чувствовалась решимость продолжать борьбу с ненавистным врагом, звучала уверенность, что недалек день, когда наша бригада сольется с частями Красной Армии.

Собрание кончилось поздним вечером. Я вышел за лагерь и долго стоял на полянке. Хотелось побыть одному, помечтать о будущем: весна настраивала на самый лирический лад. В чистом небе весело сверкали звезды. На душе было приятно и радостно. Фронт приближался к нам с каждым днем. Это чувствовалось буквально во всем: и в настроении наших людей, и в изменившемся поведении полицаев, и в том, как лихорадочно пытались оккупанты избавиться от партизан в ближайшем тылу своих армий... Не весной, так летом Смоленщина будет освобождена. Но еще предстоят жаркие стычки с фашистами...

Неприятности начались на рассвете. Не зря кружил над нами разведчик. Партизаны спали, когда на нас посыпались фашистские бомбы. Дождавшись тишины, я выскочил из землянки. Весь лагерь был устлан свежей хвоей, вокруг лежали сломанные деревья, зияли глубокие воронки, слышались стоны. Первое впечатление было такое, что мы за эти несколько минут потеряли больше, чем за время всех боев. На самом деле результаты бомбежки оказались не такими уж страшными. В 3-м батальоне погибло три человека, несколько партизан было ранено. [186] Одна бомба угодила прямо в землянку, но людей в ней, к счастью, не было — ушли на задание.

Командир бригады приказал немедленно оставить лагерь. Это было сделано не напрасно: в полдень налет повторился.

В четвертый раз за последние четыре месяца мы вынуждены были строить себе землянки, хотя жить в них иногда приходилось меньше, чем затрачивалось времени на строительство.

Срочный вызов

Получена очередная радиограмма за подписью Попова. Мне приказано вылететь с докладом в штаб партизанского движения. Началась спешная подготовка отчетов о боевой деятельности и политической работе, составлялись заявки на взрывчатку, боеприпасы, автоматическое оружие.

Времени в моем распоряжении оказалось более чем достаточно, чтобы тщательно проверить и перепроверить все документы: погода стояла нелетная. Я несколько раз прощался с бригадой и друзьями, уезжал на посадочную площадку — надеялся на чудо. Но чудес, как известно, не бывает...

Наконец небо прояснилось. Неутомимый труженик войны, двухместный У-2, не замеченный противником, пересек линию фронта и на рассвете приземлился на небольшом прифронтовом аэродроме. Часа через три другой самолет доставил меня в Западный штаб партизанского движения.

Начальник штаба Дмитрий Михайлович Попов встретил меня так тепло и радушно, что я сразу сбился с официального тона. Непринужденная беседа длилась несколько часов.

От Попова я впервые узнал, как высоко была оценена Пригорьевская операция.

— Вы вправе гордиться своей бригадой, — сказал он. — Бой в Пригорье стоит в одном ряду с крупнейшими операциями украинских и белорусских партизан.

Поблагодарив Попова, я признался, что отбиваться от карателей нам потом было не легче, чем разгромить станцию, и пододвинул ему заявку на боеприпасы и оружие, [187] заранее уверенный, что получу не больше половины того, что просим. Дмитрий Михайлович внимательно просмотрел ее и наложил резолюцию: «Срочно отгрузить полностью и доложить».

— Проследите за исполнением сами, — сказал он, возвращая заявку. — Мы здорово заговорились. Пойдемте обедать. Хозяйственники обещали угостить с партизанским размахом...

На другой день Попов сообщил, что Военный совет фронта удовлетворил просьбу обкома партии о моем отзыве на работу в обком. Я просто не мог представить, что не вернусь в бригаду. И честно сказал об этом. Но Дмитрий Михайлович не поддержал меня:

— В бригаде имеются прекрасные командиры, политработники, — сказал он. — Здесь вы нужнее. Все больше районов освобождается от оккупантов. Надо восстанавливать советский правопорядок. А партийных и советских работников не хватает. Вот и поручим вам заниматься подбором кадров.

Пришлось согласиться — партийная дисциплина для коммуниста превыше всего.

Друзья встречаются вновь

В 1965 году впервые после войны состоялся слет партизан 5-й Ворговской бригады имени Лазо. Собраться было решено на станции Пригорье, которая осталась памятной на всю жизнь для каждого из нас.

Бригада дралась с оккупантами до сентября 1943 года и после освобождения Смоленщины соединилась с родной Советской Армией. Из бывших военнослужащих был сформирован тогда отдельный батальон, двинувшийся в составе войск на запад. Остальные партизаны активно взялись за восстановление разрушенного войной хозяйства нашей Смоленской области.

И вот лазовцы снова вместе. Стало нас значительно меньше. Геройски погиб на фронте майор Василий Петрович Клюев. Умер после тяжелой болезни лейтенант Анатолий Озернов. Время и недуги не пощадили многих. Но большинство партизан живут и трудятся по сей день.

Длинной вереницей подходили из Рославля машины с участниками слета. Съехались они из разных уголков [188] Родины. В первый момент не все сразу узнали друг друга: годы сделали свое дело. Но не остыли наши сердца, не ослабли узы боевого товарищества.

Одним из первых увидел я командира бригады Тимофея Михайловича Коротченкова. В то время ему уже исполнилось шестьдесят. Много потрудился он после войны на партийной и хозяйственной работе и теперь — на заслуженном отдыхе. Выглядит бодро, усы подкручены так же лихо, как в те далекие дни, когда водил партизан на дерзкие боевые операции.

Рядом с Коротченковым — начальник разведки Алексей Яковлевич Данильченко. Сейчас он живет в Донецке, стал начальником шахты.

Меньше всех из нас изменился Абрам Яковлевич Винокуров. Нашего боевого секретаря партбюро не берет даже время. Энергия у него бьет через край. И может, не случайно кажется Винокуров таким молодым: ведь он преподает философию в смоленском пединституте и постоянно общается с молодежью.

Опираясь на палочку, стояла у обелиска, воздвигнутого в Пригорье рабочими Рославля, отважная разведчица Антонина Яковлевна Фигловская. В бою за станцию Пригорье Тоня потеряла ногу, но не впала в отчаяние, нашла свое место в жизни. Она квалифицированный инженер-экономист, секретарь партийной организации на одном из заводов в Константиновне.

По профессиональной привычке Тоню расспрашивал о здоровье партизанский врач, а ныне главный врач рославльской центральной больницы Павел Демидович Костенко.

Увидел я и Николая Васильевича Щербакова, и Степана Евменовича Рыкова, и Федора Ивановича Лазарева, и Юрия Осадчего, и Илью Игумнова, и Михаила Давыдова, и Анну Маслову, и Константина Баженова.

По приглашению лазовцев в Пригорье прибыли дорогие гости: участники Рославльского и Сещинского подполья и автор посвященных им книг Овидий Александрович Горчаков, партизаны 2-й Клетнянской бригады во главе со своим комиссаром Петром Васильевичем Лебедевым, члены разведывательной группы бывшей 10-й армии. Но не было среди наших гостей славных подпольщиков, которые многое сделали для общего дела в трудное для Смоленщины время. Героически погибли они в тылу [189] врага, но имена их для нас святы. Детям и внукам своим будем рассказывать мы о секретаре Смоленского обкома партии Георгии Ивановиче Пайтерове, о секретарях Дорогобужского райкома Феоктисте Николаевиче Деменкове и Дусе Симоновой...

А сколько пришло приветствий и телеграмм от тех, кто не смог принять участие в слете! Особенно тронула всех весточка из Варшавы. Не забыл своих побратимов подполковник запаса польской Народной армии Николай Дьяконов.

Торжественный митинг открыл секретарь Рославльского горкома КПСС А. В. Агеев. Потом слово предоставили бывшим партизанам.

— Сердечный привет вам, дорогие друзья и товарищи, от города-героя Одессы!

Так начал свою речь Николай Кириллович Майоров. Нелегко было узнать бывшего командира 1-го батальона. Летом 1943 года Майоров получил тяжелое ранение. Отправляя его самолетом на Большую землю, мы думали, что дни Николая сочтены. Но он выжил! Искалечены ноги, потерян слух, почти полностью утрачено зрение. Однако Николай Кириллович полон бодрости. Стойко перенес наш боевой друг мучительно долгое и трудное лечение. Он не только вырвался из когтей смерти, но и стал в строй. Сейчас бывший партизан — член Союза советских писателей, автор многих книг, хорошо принятых читателем.

Слова каждого, кто поднимался на трибуну, шли от самого сердца. Они были простыми и торжественными, как клятва на верность великому делу коммунизма, за которое борется и готов умереть каждый из нас.